Смотрю, как смиренно любовь засыпает
Под струн моих скромный плач.
Смотрю я на грязь, что отмыть замышляет
Струн моих скромный плач.

Почему никто не учил тебя,
Как признаваться в любви?
Не знаю, кто подчинил тебя,
Льдом сковав сердце в груди.

Смотрю я на мир, что не бросил крутиться
Под струн моих скромный плач.
О том, что должны на ошибках учиться,
Струн моих скромный плач.

«While My Guitar Gently Weeps», «The Beatles»

Тео поднимался по наружной лестнице, ведущей к квартире Гермионы, когда услышал странные звуки, которые заставили его остановиться и насторожённо прислушаться.

«Мне ведь не могло показаться?.. Я точно слышал чей-то плач… А кто тут ещё может плакать, кроме Гермионы Грейнджер?.. Больше некому, точно…»

Они с Маркусом решили подарить Грейнджер на новоселье «подарок», который Теодор теперь крепко сжимал в руках, не имея ни малейшего понятия, каким образом выйдет из неловкой ситуации. Во-первых, он представил, каким дураком будет выглядеть, вручая этот… «подарок». Во-вторых, и в главных, Тео было неуютно от того, что услышал, как Гермиона плачет, потому что общение с эмоциональными людьми доставляло ему некоторые… трудности.

Он уже развернулся и начал спускаться по лестнице, собираясь вернуться к себе, но, выругавшись, повернул назад, чтобы снова начать подниматься в квартиру, затем выругался еще раз и замер на полпути, совершенно не зная, что делать дальше. Взглянув на «подарок», болтающийся в руках, Теодор выругался в третий раз.

«Чёртов Маркус Флинт! Провалиться бы ему со своей дурацкой идеей!»

Аппарировав к себе, он оставил «подарок» в спальне, а затем вернулся на лестницу и остался ждать.

Гермиона выбралась из своей маленькой квартиры наружу через окно ванной комнаты и теперь сидела на крытой шифером крыше, разглядывая звёзды и Луну. Закутавшись в тёплый коричневый свитер, она грустно размышляла о жизни.

«Интересно, могла ли я хоть что-то изменить? Легче относиться ко всему, избежать многого из того, что уже случилось?..»

Спустя какое-то время Гермиона отказалась от этого бесполезного, выматывающего душу занятия, и слёзы потекли у неё из глаз, как из старой, дырявой лейки.

Одиночество медленно, но неуклонно пожирало её изнутри… Родителей не было на этом свете: они умерли от рака вскоре после войны. И ей так их не хватало! Она давно уже жила самостоятельно и независимо, но именно сейчас чувствовала, что провела с ними слишком мало времени. Став старше, Гермиона так и не успела пообщаться с матерью и отцом на равных и по-настоящему завидовала тем людям, у которых были "взрослые" отношения с родителями. А когда видела женщин, выбиравших что-либо в магазине со своими мамами или приглашавших отцов на ленч, всегда ощущала острую боль, сожаление, раскаяние, даже зависть.

«Конечно, я могла бы утешиться тем, что, по крайней мере, рядом всегда были верные друзья, только вот где их чёрт носит сейчас, когда я нуждаюсь в поддержке больше всего? Зачем уезжать за тридевять земель, разыскивая лекарство от проклятия, если такого в помине не существует? Они не поверили, что я исчерпала все возможности и потратила все силы в поисках средства против этого проклятия? Почему вместо того, чтобы остаться со мной и помочь прожить оставшиеся полгода так, как мне хочется, они помчались успокаивать собственное чувство вины и угрызения совести?

Невыносимо трудно каждый день натягивать на лицо счастливую маску, изображать, что жизнь прекрасна и всё в порядке. Но ещё тяжелей притворяться, что мне не страшно. Если я и позволяю себе поплакать иногда, то просто потому, что заслужила это, правда же?»

Тёплая ночь подмигивала звёздами, лёгкий ветерок сдувал распущенные волосы на лицо, а она всё плакала и плакала, пока не услышала, что снизу раздаётся какой-то шум. Чуть вытянув шею, Гермиона выглянула за карниз крыши, осмотрела лестницу, обвивавшую стену дома, но никого не заметила.

«Скорей всего, это ветер задел какую-нибудь жестянку», — подумала она и, подавшись назад, к окну, сдвинулась ближе к скату, образованному двумя плоскостями крыши.

Горло распирал болезненный ком, и, с трудом сглотнув, Гермиона снова позволила слезам литься, безжалостно продолжив вечеринку в честь самой себя, такой несчастной и одинокой.

Тео с опаской прислушался к рыданиям, раздававшимся с самого высокого ската крыши.

«Странно… Я думал, мисс Грейнджер всегда боялась высоты. И, вообще, зачем она туда забралась? Это, конечно, неприлично, но, думаю, придётся аппарировать в её квартиру и узнать, в чём там дело. В конце концов, я уже поступил подобным образом той ночью, когда выкрал копию списка, так что теперь стыдиться нечего. К счастью, хозяйка до сих пор не озаботилась поставить какие-либо охранные заклинания».

Войдя в гостиную, половина которой была отведена под кухню и столовую, Теодор побежал в ту часть квартиры, где находилась довольно большая спальня, выходящая окнами на улицу, и гардероб. Там тоже никого не обнаружилось. Осталось проверить только маленькую ванную комнату, войти в которую можно было из столовой, перешагнув высокий порог. Тео показалось, что именно оттуда доносился плач, который он слышал раньше.

Он задумался, следует ли ему окликнуть Грейнджер или можно просто постучать. В итоге сделал и то и другое — сначала постучал, а потом позвал:

— Гермиона? Гермиона Грейнджер?

Честно говоря, Теодор снова чувствовал себя ужасно глупо. Громко вздохнув, он медленно приоткрыл дверь. Пустая ванная комната выглядела совершенно нежилой: открытое настежь окно, полощущиеся на ветру занавески. Тео быстро прошёл внутрь и высунул в оконный проём голову.

Она плакала, неловко устроившись на волнистом шифере.

«Почему Гермиона Грейнджер сидит на крыше совершенно одна и плачет?»

Теодор приподнял створку повыше, огляделся по сторонам и, перешагнув через подоконник, аккуратно вылез наружу.

Угрюмо и сосредоточенно он прошёл вдоль водосточной трубы, прижимаясь спиной к стене дома и держа наготове палочку на тот случай, если вдруг сорвется. Подобравшись поближе, он громким шёпотом окликнул:

— Гермиона Грейнджер, что ты творишь, чёрт возьми?

— Всего одна ночь понадобилась, чтобы из мисс Грейнджер я превратилась в Гермиону Грейнджер. Это определённо прогресс, — прозвучал тихий ответ.

Спрятавшись в уголке, где сходились потолок ванной комнаты и основная кровля, Грейнджер сидела в совершенном одиночестве. Одетая в какую-то нелепую застиранную одежду, прижав голову к коленям и скрутившись почти в клубок, на крыше горько плакала сбитая с толку, запутавшаяся девушка.

Тео был шокирован, увидев её в таком состоянии.

«Почему она так на меня действует?.. Я почти в панике…»

Сердце бешено колотилось в груди, когда он осторожно подобрался к Гермионе и, опустившись на колени, спросил:

— Так ты лгунья?

— Что?

— Ты лгунья? Поскольку у меня создалось впечатление, что Гермиона Грейнджер, с которой я ходил в одну и ту же школу, боялась высоты. А теперь она разгуливает по скользкой крыше четырёхэтажного дома, не пользуясь даже магией, чтобы обезопасить себя от падения. Поэтому должен спросить ещё раз: ты лгунья?

Она чуть качнула головой, потом закрыла лицо руками и снова заплакала.

«Вот чёрт! Не умею я обращаться с плачущими женщинами! И что означал её кивок на вопрос о том, лгунья ли она?»

Тут Грейнджер открыла глаза и, грустно улыбаясь, взглянула на него.

— Мне всегда нравилась высота. Именно поэтому я любила стоять на башнях Хогвартса. Ненавижу полёты на метле, а вот высота мне нравится.

— Ну что ж, вот и ответ на вопрос, — отрезал Тео, схватив под руки и не давая ни малейшего шанса возразить, аппарировал обоих в её квартиру.

Совсем не по-джентельменски толкнув истеричку на диван, он открыл входную дверь и вышел, не сказав ни слова.

Гермиона вытерла слёзы рукавом свитера и ошарашено спросила:

— Интересно, что это было?

Спустя несколько минут Теодор вернулся, держа в руках небольшой коричневый бумажный пакет. Не дойдя до дивана, он бросил его Гермионе на коленки и объявил:

— Подарок на новоселье от Флинта и от меня. На всякий случай сообщаю: это идея Маркуса, я был категорически против.

Присев на стоящий перед диваном сундук, Тео с присущим ему равнодушием наблюдал, как Гермиона медленно, с некоторой опаской, открывает пакет.

— О, мои звёзды! — воскликнула она, заглянув внутрь. — Ты знал, что лежало в пакете до того, как швырнул его мне?

— Конечно, — удивился он. — Вы не расслышали? Я же сказал, что подарок от Маркуса и от меня.

Гермиона вытащила из пакета коричневого котёнка с большими зелеными глазами. Поднеся его к самому лицу, она ласково потёрлась о мягкий пушистый клубок щекой.

— Ты же говорил, что кошек заводить нельзя.

— Это не кошка, — Тео еле заметно улыбался. — Это котёнок. Я удивлён, что вам до сих пор не известна разница между ними. Кошка большая, котёнок маленький. Напомните, чтобы я никогда не разрешал вам подбирать размер одежды или снимать с меня мерки.

Гермиона обхватила маленькое извивающееся тельце обеими руками.

— Я не могу оставить его у себя.

— Можете, ведь я разрешил, — возразил Теодор.

Гермиона состроила забавную гримаску, не зная, что ещё сказать.

«Конечно. Тео не понимает. А объяснить я не могу. Кто позаботится о котёнке через полгода, когда меня не станет?»

Она решительно сунула пушистый клубок ему на колени.

— Нет.

Нахмурившись, Тео столкнул котёнка со своих ног, и тот, приземлившись на все четыре лапы, метнулся куда-то под стул.

— Маркус выбрал в подарок котёнка, потому что Малфой как-то упоминал: у вас всегда жили кошки. В чём проблема?

— У меня действительно всегда жили кошки, и нет совершенно никаких проблем.

— Помню, в школе за вами хвостом ходил тот рыжий монстр.

— Живоглот. Его звали Живоглот, — Гермиона вздохнула.

Она устало откинулась на спинку дивана, наблюдая за неугомонным зверьком, который пытался взобраться наверх, цепляясь когтями за обивку. Гермиона едва удерживалась от того, чтобы наклониться и взять это чудо на руки.

— Так почему бы тогда не взять его себе? — Тео всё ещё хмурился. — Если вы не заберёте, я не знаю, что с ним делать, мисс Грейнджер. Маркус сказал, что котёнка принесла его подружка. Мне он точно не нужен. Скорей всего, придётся просто выбросить его обратно на улицу.

Гермиона не выдержала и всё же подобрала пушистый клубок, посадив на диван, но продолжала старательно делать вид, что совершенно не обращает внимания на его копошение рядом.

— Вы не посмеете так поступить, мистер Нотт.

— Ну, почему же? Я бы смог, — сказал он по-прежнему недовольно. — Вам он не нужен. Мне тоже. Никто не хочет забрать его себе. Значит, придётся от него избавиться.

— Почему ты постоянно хмуришься? Ты был бы очень симпатичен, если бы хоть иногда улыбался. В тебе нет классической красоты, как у Блейза, или привлекательной беспечности, как у Малфоя, (хотя, по правде сказать, для меня он настоящая «заноза в заднице»), но большинство женщин нашли бы тебя очень красивым… Ну, если бы ты улыбался.

Теодор, всё также хмурясь, ответил:

— Спасибо за бесценное мнение обо мне. Какое отношение моя улыбка и красота имеют к судьбе котёнка?

Проигнорировав его замечание, Гермиона продолжила:

— Ладно, можешь продолжать хмуриться. Уверена, на свете найдётся много женщин, которым нравятся даже недовольные всем мужчины.

Гермиона улыбалась, но Тео не поддался на её провокацию и всё ещё хмурил брови.

«Ничего. Пусть себе хмурится».

Котенок снова забрался к ней на колени.

— Это мальчик или девочка?

— Откуда мне знать, — ответил Тео.

Гермиона подняла зверька в воздух и перевернула его вверх ногами.

— Судя по некоторым признакам, всё же мальчик. Это, наверное, ещё один член вашего змеиного клуба. Интересно, что он в итоге захочет получить от меня?

Тео не смог сдержать улыбки, но чтобы Гермиона не заметила его слабость, наклонил голову. Поднеся котёнка к лицу, Гермиона спросила усатую мордашку:

— Как мы тебя назовём, малыш?

— Его зовут Данте, — усмехнулся Тео. — Я так решил.

— Ты не можешь давать кличку моему котёнку, — возмутилась Гермиона, прижимая того к груди.

Теодор внимательно рассматривал её: слёз теперь не было в помине, а глаза снова вызывающе сверкали... Такой она ему однозначно нравилась.

— Думаю, что имею полное право дать этому животному кличку, потому что именно я принёс этот «подарок». Иначе просто не разрешу ему здесь остаться.

— Я правильно поняла? Это твоё первое желание? Ты научишь меня играть в покер, а я разрешу тебе дать имя моему котёнку? — спросила Гермиона, хитро улыбаясь.

— Как бы не так. Конечно, нет, — Нотт встал, отряхивая брюки от кошачей шерсти. — Я тебе обязательно скажу, чего хочу, когда придёт время.

— Серьезно, — она поднялась с дивана, чтобы проводить Тео до дверей. — Не думаю, что могу себе позволить завести кота. Прости. Существуют некоторые обстоятельства, о которых тебе неизвестно.

— Назови хотя бы одно, — настаивал он.

Потянувшись через стол, чтобы погладить котёнка по голове, Тео случайно задел ладонь Гермионы. Та быстро, словно обжёгшись, отдёрнула руку.

— Я могла бы назвать с десяток, но не буду. Сегодня он останется, но завтра ты должен забрать его. Договорились?

Она вошла в маленькую ванную комнату и посадила котёнка в ванну, положив туда же подстилку и поставив мисочку с водой. Закрывая дверь, Гермиона сказала:

— У меня даже еды подходящей для него нет.

— А в магазинах она не продаётся, правда? — насмешливо спросил Теодор, положив руку на косяк.

— Конечно, продаётся, но дело не в этом. Утром мне придётся встать слишком рано из-за встречи, назначенной Малфоем, и прогуляться до магазина я просто не успею. Так что зайди завтра и забери его, хорошо?

— Мисс Грейнджер, — рассмеялся Тео. — Вы на самом деле такая смешная! Неужели я похож на человека, который будет выполнять ваши приказы?

Прислонившись спиной к закрытой двери в ванную, она просто вздохнула и сказала:

— Вы полны противоречий, мистер Нотт.

— И это мне говорит женщина, которая сначала ведёт себя так, будто ничто в мире её не волнует и не страшит, а сама потом плачет в одиночестве на крыше, — Тео протянул руку и пощупал её коричневый свитер. — Ты плакала, потому что на тебе надето это уродство?

Гермиона рассмеялась.

— Малфой просил тебя сказать это?

Теодор улыбнулся.

— Он просил, но свитер и на самом деле отвратительный. Кстати… — и наклонился совсем близко.

Гермиона понятия не имела, что делать дальше. Отступать было некуда: она и так стояла, вжавшись в дверь ванной, поэтому, за неимением выбора, замерла, почти не дыша, на том же самом месте.

— …вы могли предположить, что первым заданием из списка он выберет стрижку волос собственному отцу?

Гермиона начала смеяться. Ей даже пришлось прижать к груди ладонь, чтобы быстрей прийти в себя, потому что просто не могла остановиться. Тео протянул руку и положил поверх тонких пальцев, пытаясь успокоить её… По крайней мере, он надеялся, что это выглядит так, потому что на самом деле, он горел от желания прикоснуться к её гладкой коже. Кое-как овладев собой, она, ещё слегка задыхаясь, произнесла:

— О, да! Сама не могу в это поверить! Клянусь, это был единственный пункт в моём списке, записанный ради шутки. Я даже не уверена, хочу ли сделать это. А главное, что мне хотелось бы знать, каким образом Драко удастся провернуть эту аферу?

— Думаю, вместо того, чтобы стричь Люциусу волосы, их следует завить. Мне кажется, Малфой будет отлично выглядеть с кудряшками. Такими же непослушными, как у тебя.

Тео потянул за один из свернувшихся пружинками локонов, попутно коснувшись ладонью её щеки. От неожиданности Гермиона несколько раз быстро моргнула и, скрывая захлестывающую нервозность от того, что «змеёныш», к которому она была неравнодушна, находится столь близко, решила сменить тему разговора. Скользнув в сторону, она подошла к одному из мансардных окон, между которыми стоял диван.

— Теперь тебе понятно, почему я плакала, — на ходу придумывая оправдание, она оглянулась на Тео и снова уставилась в окно. — Сидя на крыше, я думала о Люциусе и его волосах… Как только он узнает, что новая причёска — моих рук дело, тут же нашлёт на меня какое-нибудь тёмное проклятье, вызывающее полное облысение, и тогда всё… можно будет попрощаться с моими вьющимися каштановыми волосами…

— Вечный позор на его коротко стриженую в будущем голову, если он совершит такое.

Тео подошёл к ней, остановившись прямо за спиной.

Гермиона не знала, как долго сможет выдержать столь близкое и волнующее соседство. Положив ладонь на стекло, она сказала:

— В детстве, если я расстраивалась, грустила или чувствовала себя одинокой, то выбиралась на крышу через чердачное окно и сидела там, пугая маму до полусмерти.

Тео представил Гермиону Грейнджер ребёнком, бесстрашным обиженным ангелом с развевающимися на ветру волосами, бросающим вызов родителям…

«Почему сегодня вечером она забралась на крышу? Означает ли это, что ей было грустно, одиноко или… страшно?»

Недолго думая, Теодор положил руку Гермионе на спину и медленно повёл ладонь вверх… добрался до затылка… коснулся его пальцами и слегка погладил, вызвав в желанном теле дрожь… Затрепетала ли она от удовольствия или чего-то ещё?.. Он не знал… Единственное, чего ему сейчас очень хотелось — целовать её тёплую и шелковистую кожу, но Тео не мог себе этого позволить… Пока не мог… На самом деле, он желал слишком многого: касаться и целовать её, изучать языком и руками это тело с ног до головы…

Конечно, за свою жизнь Теодор Нотт, как и любой мужчина, встречался с женщинами, но ни к одной его так не тянуло, никто не интересовал его настолько сильно, как Гермиона Грейнджер, стоящая сейчас совсем рядом. Тео начал потихоньку приходить в себя и только собрался убрать руку с её спины, как она сама откинула голову, прислонившись к его плечу.

Теодор обнял её второй рукой за талию, и Гермиона, казалось, совершенно ему доверившаяся и сдавшаяся, закрыла глаза и произнесла:

— Хорошо, я оставлю котёнка.

Он хотел засмеяться, но не стал этого делать. Так же неожиданно, как до этого опёрлась на него, Гермиона отстранилась, подошла к двери и раскрыла её настежь.

— Тебе пора уходить. Я боюсь… Имею в виду, я боюсь, что не высплюсь, а завтра меня ждёт трудный день, — она улыбнулась, понимая, что ненароком проговорилась.

С заметной неохотой Тео вышел за дверь, но неожиданно развернулся, снова шагнул на порог и спросил:

— Ты мне так и не сказала, отчего на самом деле плакала.

— Ах, это… — она легко отмахнулась и, откинув прядь каштановых волос за плечо, солгала в очередной раз: — Не обращай внимания. Просто мне очень сильно хотелось завести котика или кошечку. Но я же знала, что мой арендодатель, который ненавидит следы от посуды и всё мягкое, пушистое, сворачивающееся в клубок, не разрешит мне этого. Вот и расстроилась. Но, благодаря вашему подарку, мне теперь не о чем плакать, так ведь?

Гермиона чуть придвинулась, положив руку ему на плечо, и мягко поцеловала в щёку. Тео показалось, что дождевая капля скользнула по его коже. Он хотел скрыть удивление, вызванное поцелуем, но сдержаться не удалось, и всё отразилось на лице. Не сказав больше ни слова, Гермиона закрыла дверь. А Теодор остался стоять на пороге, обдумывая явную ложь, которую она выдала за правду, и почти невесомый, но очень важный поцелуй.

И, чёрт возьми, тот факт, что теперь в его доме обитал котёнок!