Белле 22 года, Эдварду 23

– Я сбит с пути, но я вернулся, вам никогда меня не сбить, – напевал Эмметт, хлопая ладонями по бедрам в ритме воображаемой им мелодии, и каждый раз, когда слышался характерный звук соприкосновения кожи и денима, мне хотелось хлопнуть его.

– Эмм, если ты не заткнешься, то я запихну одну из этих крупяных кукл тебе в задницу, – раздраженная, я смахнула волосы, упавшие на лицо, и вытащила пластиковую коробку, спрятанную под столом отца, чуть ли не сломав ее, открывая. – Где, черт побери, эта сумка?! (П. переводчика: Beanie Babies – крупяные куклы, наполненные либо крупой, либо пластиковыми шариками).

– Почему бы тебе не взять другую?..

– Потому что она хочет эту! – отрезала я, звуча, как Джеймс в привычной вспышке гнева. Я чуть откинулась назад и сделала глубокий вдох, медленно выдыхая, надеясь выпустить напряжение, сковывающее все тело и затуманивающее мозг. Оно было не из-за глупой песни, ужасного пения Эмметта и, тем более, не из-за дурацкой вязанной сумки.

В последние пару дней я была сама не своя. Я чувствовала, как реальная я была где-то рядом, но не могла до нее дотянуться, чтобы вернуть назад. Как бы близко я не подбиралась, она ускользала все дальше и дальше.

– Прости, Эмм, я…

Он прервал меня и сделал пару шагов вперед, чтобы приобнять меня за плечи.

– Я понимаю, – сказал он, голос был полон сочувствия. – Я был бы расстроен так же. Я знаю, как ты ждала этой поездки.

– Да дело не столько в ней, сколько… – я притормозила, пытаясь контролировать дрожь в голосе, чтобы не звучать так жалко. – Я просто хотела провести время с ним. И…

– Да, – ответил Эмм, легонько сжимая меня. – Иногда бывают дерьмовые времена.

Я коротко рассмеялась:

– Так же, как и чудесные. Если бы я уехала с Эдвардом, и у мамы Виктории случился бы сердечный приступ…

– Тогда мы бы с Рози приехали и помогли твоему отцу. Не мудри.

Я улыбнулась, решая не вспоминать ту неделю, когда он «работал» в закусочной в течение своего последнего года обучения в школе. К пятнице отец заменил два набора посуды.

Эмметт выпустил меня и потянулся к игрушкам, бережно расставленным на полке перед нами.

– И это они названы крупяными куклами? – спросил он, крутя маленькое красное сердечко лягушки на пальце. Когда он отклонился назад, то изучил несколько из них. – И какого хрена их тут так много? – поинтересовался он, словно только что осознав, что они здесь стояли. Он присел, окинул взглядом полки с ярким плюшевым мехом и вытянул еще одну игрушку:

– Эта курица?! Что, на хрен?..

– Не трогай! – выкрикнула я, ударяя Эмма по руке. – Папа разозлится, если они…–- и замолчала, пробегая пальцами по всей коллекции, – просто… оставь.

– Подожди, – воскликнул Эмметт, все его лицо озарилось, а улыбка расцвела на губах. – Это, – спросил он, размахивая рукой, – принадлежит твоему отцу?

Я съежилась, зная, как расстроится папа, если станет известно, что он был любителем этих кукл; надо было брать ситуацию под контроль.

– В общем, – начала я, – они не его. Он продает их по интернету. – Я втянула воздух сквозь сжатые губы, совсем не уверенная, что это объяснение звучало лучше. Но в прочем, неважно, я в любом случае не хотела продолжать этот разговор. Мне всего лишь требовалось найти вязанную сумку бабули Мартины, чтобы поскорее выбраться отсюда.

Я вдохнула, закрыв глаза, и встряхнула руками, пытаясь выпустить все напряжение. Это было так странно – скучать по Эдварду и испытывать стресс на этой почве, но порой мне казалось, что я ощущала его отсутствие куда сильнее, чем присутствие. Во время каждого его отъезда я ощущала небольшой пузырь вокруг себя, становившийся почти неощутимым, когда Эдвард был со мной. Почти. Со временем пузырь перестал так же изменяться, как и раньше: едва ощутимый, но он всегда оставался со мной, напоминая, как же сильно я скучала по Эдварду. Все время.

– По интернету? – глаза Эмметта вылезли из орбит. – Вещи можно продавать по интернету?! – и не дожидаясь ответа, он прошаркал к столу отца в самый угол комнаты и плюхнулся на него, отчего старый предмет ужасно заскрипел.

– Да-а, – я закрыла коробку, в которой искала сумку, и отклонилась назад, осматривая комнату на предмет того, где та еще могла быть. Я знала, насколько мама Виктории была требовательна к своим вещам, и вспомнила Джеймса, бегающим с ней в последний приезд Мартины, потому что ему нравилось использовать сумку как импровизированный меч. – Он использует сайт Ебэй. Там есть аукционы, и…

– В интернете можно устраивать аукционы?! – недоверчиво воскликнул Эмметт. Он явно был ошарашен; ну знаете, так, словно я сказала, что НФЛ была игрой его воображения или что шоколада на самом деле не существовало (П. переводчика: НФЛ – национальная футбольная лига).

– В интернете есть что-то помимо порно, знаешь ли, – поддразнила я, чувствуя, как доля юмора наконец-то вернулась ко мне. Я встала и вытянула другую коробку, так и не найдя того, чего искала.

– Рози говорит мне так же, – с улыбкой хмыкнул он, трогая журнал на верху стопки документов папы. – Может как-нибудь проверю, так ли это, - он медленно повернулся, глядя на меня. – У вас проблемы с закусочной или что?

– Нет, – нахмурилась я, не понимая, как он пришел к этому. Место было заполнено чуть ли не до отказа почти каждый вечер. – Почему ты так подумал?

– О, – Эмметт выглядел пристыженным. – Просто мне показалось, что он делал это, чтобы немного заработать. Я имею в виду, что если ему нужна помощь, то у меня есть в заначке…

– Нет, Эмм, – сказала я, выставляя ладонь, чтобы не дать ему закончить мысль, хоть из-за его предложения я улыбнулась. – Это очень мило с твоей стороны, но, думаю, он просто хочет свозить Викторию в отпуск. У них же не было медового месяца или чего-то такого…

Эмметт кивнул, растягивая эластичную резинку для документов между пальцами.

– Понял. И как, он уже много продал?

– Думаю, продал бы, если бы разобрался, как сделать это, – объяснила я, осматривая другую коробку полную всяких вещей.

– Что ты имеешь в виду?

– Некоторых из них очень трудно найти, а папа вбил в голову, что они куда более ценные, чем есть на самом деле. Он зациклился на том, чтобы поднять им цену повыше, но это лишь все портит.

Эмметт усмехнулся:

– Вредит сам себе? Кого-то мне это напоминает.

– Да уж, - вздохнула я. Небольшая улыбка появилась на губах при упоминании Эдварда, и впервые за весь вечер я не ощутила сильной боли.

– Так если их так трудно найти, то как он это делает? – Эмметт порвал резинку, и та упала на пол, превратившись в бесформенную фигуру.

– У него какая-то договоренность с одним из постоянных клиентов закусочной. Не знаю всех деталей, но, кажется, папа разрешает парню есть бесплатно.

Эмметт весь подтянулся, обхватывая подлокотники.

– Черт побери, Белла. Черт. Побери.

Я знала, о чем он думал.

– Эмм, – протянула я, покачивая головой. – Он был шефом полиции и ничего незаконного делать не станет.

– Да твой отец… он как… глава мафии крупяных кукл на Тихоокеанском Северо-Западе! – смеясь, воскликнул он. – Вито Корлеоне Форкса (П.переводчика: Район на северо-западе США, в который входят штаты Орегон и Вашингтон. Иногда к нему относят северную часть штата Калифорния).

Не сдержавшись, я швырнула в Эмметта подушку.

– Ты спустился со мной лишь за тем, чтобы доставать меня? – несмотря на всего его попытки заставить меня улыбнуться, я ощущала тугой узел в животе, все нарастающий и нарастающий, готовый взорваться. И я не была уверена, как это напряжение собиралось исчезнуть: через слезы или удар чего-то или кого-то. Я тяжело вздохнула, пропуская через волосы пальцы и крепко оттягивая отдельные пряди.

Эмметт, будучи отличным парнем и замечательным другом, поднялся с кресла и подошел ко мне. Я выпустила волосы и стала тереть глаза, наблюдая за ногами Эмма, пока они не оказались прямо передо мной. Он притянул меня к себе, и я, положив голову ему на грудь, обняла его в ответ.

– Я знаю, что это тяжело, – тихо сказал он, играя с локонами моих волос. – Для него это ничуть не легче, поверь мне. Я знаю это.

Я кивнула. Уж если кто и понимал, то это были они с Роуз. Эти ребята помогли мне настолько, насколько было трудно описать.

– Эй, вы вообще подниметесь наверх или решили построить себе убежище там внизу? – внезапно прозвучал голос Роуз сверху.

Я высвободилась из объятия Эмметта, улыбнулась ему, и он толкнул меня в плечо.

– Детка, у тебя есть единственное убежище, которое мне надо, - ухмыльнулся Эмм, поигрывая бровями.

– Заткнись, - простонала я.

– Боже, Эмм, тебе обязательно всегда быть таким грубым? – со смесью веселья и раздражения спросила Роуз.

Он подмигнул мне, а потом проскакал вверх по ступенькам, и я, поднимаясь за ним, увидела, как он приподнял Роуз и закрутил ее, вызывая ее вскрики и смех. Впервые с тех пор, как они были вместе, я ощутила дикую ревность, пронзающую меня, настолько сильную, что мне показалось, что я могла стать такой же зеленой, как глаза Эдварда.

– Нашла, что искала? – спросила Роуз, откидывая прядь светлых волос со лба.

– Неа, – в поражении ответила я, так яро щелкая выключателем, что звук эхом прошелся по подвалу, после чего закрыла дверь.

– Что это за глупый лабиринт для хомяков? – поинтересовалась Розали, указывая на клетку для животного, стоящую в самом углу комнаты.

– А, – идя по скрипящим половицам, отозвалась я. – Джеймс хотел одну из этих лысых кошек на Рождество, а хомячки стали компромиссом.

– Этот парень чертовски странный, – Эмметт наклонился и подхватил клетку. – Люблю его.

– Ладно, – махнула я, идя к входной двери. Роуз и Эмм последовали за мной, и я натянула капюшон толстовки на голову. – Пора возвращаться.

Мы трое прошли через длинное поле, разделяющее дом и закусочную, и я едва ли слушала, о чем говорили ребята. Услышала лишь пару слов, остальные же пролетели мимо, как бумажные самолетики. Я неотрывно смотрела на черную землю, засунув руки в карманы, думая об Эдварде.

Придя в закусочную, мы прошли по черному ходу через кухню, и когда я обогнула угол, увидела отца, стоящим около телефона. Он просиял, когда увидела меня, и начал махать так быстро, словно пытался потушить костер.

Я подобралась к нему, и он положил руку на мое плечо, продолжая непонятную беседу непонятно с кем на другом конце телефона.

Папа рассмеялся, удерживая телефон между ухом и плечом:

– Ладно-ладно, Эдвард, она пришла, сейчас.

Он положил руку на трубку и прошептал: «Это Эдвард», передавая ее мне словно меня не было рядом, когда он называл его имя. Я отправила его куда подальше, ощущая бабочек в животе; так было всегда, когда звонил Эдвард. Господи, мое сердце готова было выпрыгнуть из груди.

– Привет, – пролепетала я в каком-то долгом мечтательном вздохе, накручивая телефонный провод на палец.

– Привет, – отозвался Эдвард, в его голосе я услышала улыбку, и, ох, как же я скучала по ней, по его идеальным розовым губам, обнажавшим белоснежные зубы, и маленькой ямочке, появляющейся в уголке его рта. Ее можно было видеть, лишь подобравшись близко-близко, и казалось, что она появлялась лишь для меня одной. Как же мне не хватало ощущения его рта на своем, его губ против моей кожи, веса его тела поверх моего и того, как его тело двигалось синхронно с моим…

– Ты тут вообще? – забавляясь, спросил Эдвард.

– Я здесь, – с улыбкой ответила я. Мое воображение было так легко зажечь, несмотря на расстояние между нами.

– Хотелось бы мне, что бы ты была здесь, – прошептал Эдвард, и вся легкость мгновенно улетучилась.

Я сглотнула, ощущая ком в горле. Пусть наша запланированная поездка и была короткой, но я все равно не могла уехать с ним, как и хотела. Эдвард приезжал домой на Рождество, но пропустил День благодарения, мой день рождения и все, что было между этим. От него зависело так много людей, и я не хотела превращаться в эту девушку, тянущую его к себе одной, сидя дома и заставляя его чувствовать себя так, словно он делал недостаточно и был недостаточно хорошим.

– Да, – ответила я, слыша собственное разочарование. И попыталась быстро исправить это, добавляя нарочитой бодрости: – Но скоро ты будешь дома. – Эти слова были стандартными для меня; я использовала их так часто, что, казалось, они стали поглощать меня, и их вес становился все более и более невыносимым, и каждый раз, когда я говорила их снова, их тяжесть лишь усиливалась. На том конце провода слышался какой-то шум, и я уловила тихие голоса. – Ты где?

Он ответил не сразу; сначала раздался приглушенный звук, когда Эдвард, вероятно, прикрывал трубку рукой, а потом, когда он вновь вернулся ко мне, то шум все еще слышался, но голоса исчезли.

– В отеле, – ответил он. – Мы только приехали в Чикаго, и тут вертится куча народу.

На секунду я улыбнулась, думая о том, как забавно выглядел Эдвард с этими всеми людьми, всегда окружающими его, когда он путешествовал.

– Звучит весело, – печально отметила я. Ах, мой голос – предатель.

Если Эдвард заметил, то не стал акцентировать на этом внимание.

– Аро так нажрался прошлой ночью, – быстро произнес он раньше, чем я успела добавить хоть слово.

– Серьезно? – спросила я, поворачивая голову в сторону. Отец стоял в конце бара и наблюдал за мной, рассеянно вытирая чашку. Наши взгляды пересеклись, и он полу улыбнулся мне, после чего чуть передвинулся, и ох, будто бы это движение могло скрыть тот факт, что он подслушивал.

Я отвернулась и вернула все внимание Эдварду. Если я не могла увидеть его сегодня, то тогда хотела выжать все из этой беседы.

– Абсолютно, – ответил он, понижая голос. – Он забрался на стол, начал петь песни «Backstreet Boys», и использовал скатанное полотенце в качестве боа. Это было так забавно. Я снял видео. Покажу, когда приеду домой.

Я рассмеялась, представляя всегда собранного менеджера Эдварда в таком состоянии после одной ночи в городе, поющего караоке на столе. За последний год Эдвард снимал практически все во время отъездов, и он объяснял это тем, что видео помогут ему возродить в памяти деньки былой славы, когда он будет стариком с пивным брюшком и залысиной.

На том конце провода он облегченно выдохнул.

– Это то, что я хотел услышать.

– Ты про Аро, поющего в караоке? – пошутила я. Еще два дня… я увижу его через два дня.

– Нет, – со смехом ответил он. – Я хотел услышать, как ты смеешься.

– Прости, – честно ответила я, осознавая, насколько расстроенным был мой голос. Я лишь с нетерпением ожидала наш первый Новый год вместе вместе. Он был нашей годовщиной. Эдвард не находился рядом со мной, а должен был. – Я лишь…

– Я скоро приеду к тебе, – нежно пообещал он. – Ты знаешь, что больше я не хочу быть нигде.

– Знаю, – сказала я. Я правда знала и ни на секунду не сомневалась. – Просто… я скучаю по тебе, Эдвард. Безумно сильно. Прошла лишь пара дней, но… ощущение, что гораздо дольше. – Я сглотнула, чувствуя, как ком в горле немного уменьшился. Поразительно, как я вообще могла говорить с ним.

– Я собираюсь это исправить, когда вернусь, – улыбка звучала в его голосе. – Твои губы, – очаровательно прошептал он, – ведь ты знаешь, как я люблю их. Затем то местечко на шее, прикосновение к которому заставляет тебя издавать стоны. После – особое внимание твоей г…

– Эдвард! – шепотом предостерегла я, немного поворачивая голову, чтобы понять, насколько близко был отец, хотя всем нутром хотела, чтобы Эдвард продолжил. Я вся горела и, вероятно, могла расплавить целую машину со льдом.

– Думаю, что приватизирую тебя на несколько дней. Черт, даже, наверное, до тех пор, пока тебе не надо будет возвращаться в университет. – Заверил Эдвард, его голос был полон обещаний.

Если бы он только знал, как я этого жду.

– Сперва тебе надо сюда приехать. О том, что случится после, мы позаботимся… ну, после.

– Все, о чем я могу думать, – тихим – таким тихим – и напряженным голосом сказал он, – это то, как ты касаешься меня.

– Я думаю об этом не меньше, – мягко ответила я, обхватывая трубку покрепче, словно она могла сохранить мой секрет. Щеки горели. – Но мой папа типа в десяти шагах от меня, и…

– Динамо, – пошутил он. – Извини, меня просто унесло.

Я прекрасно знала это чувство.

– Хотелось бы мне, что бы ты продолжил, – раньше я стеснялась говорить ему вещи на подобии этих, но когда его не было рядом, нам периодически приходилось использовать слова, которые делали то, что обычно творили наши руки.

Прежде чем ответить, Эдвард немного помолчал.

– Знаешь что, Би? – его голос был смеси серьезности и игривости.

– Что, Э? – усмехнулась я, практически видя, как он морщится. Эдвард ненавидел прозвища, независимо от того, кто ему их давал.

– Горы недостаточно высоки, долина недостаточно низка, река недостаточно широка, чтобы не дать мне добраться до тебя, детка, – и он едва ли сумел допеть, разразившись хохотом.

– Ты такой дурашка.

– Ты любишь это. – В его голосе едва слышно играла улыбка, а потом между нами наступила короткая тишина.

– Я люблю тебя, – ответила я, мне надо было сказать эти слова, и я поняла, насколько же сильно нуждалась в звонке; Эдвард и понятия не имел. С другой стороны, возможно, имел, ведь он любил меня и был вот таким вот парнем.

– Я тоже тебя люблю, но… Чертпобери. Дерьмо, Би. Мне пора…

– Знаю-знаю, тебе пора идти. – Еще два дня, Белла. Не больше.

Эдвард вздохнул.

– Я скоро поговорю с тобой, – пообещал он и отключился раньше, чем я смогла ответить.

– Счастливого нового года, – прошептала я сама себе и повернулась, вешая трубку. Поставив локти на стойку, я потерла глаза и покачала головой в попытке расслабиться. Моя реакция была нелепой. Я же собиралась увидеть его снова.

Я ощутила ладонь на спине и, прежде чем я обернулась, чтобы понять кто это, отец коснулся подбородком моего плеча. Он осторожно сжал руку и повернул меня лицом к себе.

– Держи, малышка. – Сказал он, ставя стакан рядом со мной, и провел по спине еще раз, после чего отступил.

– Я в порядке, – заверила я. Лицо горело, и, о Боже, я что, буду плакать каждую новогоднюю ночь? Отец взял стакан и передал мне, и я выпила его в три больших глотка.

Я опустила стакан на стойку, и отец серьезно посмотрел на меня, беспокойство читалось в его глазах. Он открыл рот, и я приготовилась к тому, что собиралось случиться, ибо последние несколько дней он явно хотел что-то сказать, но он так же быстро закрыл его и ничего не сказал.

– Я в порядке, правда, – повторила я, пытаясь убедить его. Я улыбнулась, но губы не поддавались. – Я не смогла найти сумку бабули, - быстро сменила тему я.

– Ничего страшного. Ты останешься до закрытия? – спросил папа, беря стакан и ставя его за барную стойку.

– Да, – ответила я. Это было причиной, почему я осталась здесь, разве нет?

– Карлайл сделал поблажку в правилах для Вик. Ты знаешь, она останется там до тех пор, пока ее не выставят за дверь, – усмехнулся папа. Я знала, как он любил ее за ее упрямство. – Поэтому… мне действительно понадобится помощь.

– Окей, – я подняла руки вверх, пытаясь изобразить милый, полный помощи жест, но уверена, что он походил на капитуляцию.

Папа улыбнулся и заглянул за мое плечо в основную часть помещения.

– Я пока займусь этим. А ты давай пойди и проведи немного времени с друзьями прежде, чем мы окажемся по уши заваленными работой.

Я кивнула и поцеловала его в щеку. Оказавшись в зале, я плюхнулась на то же самое место за тем же самым столом, который мы занимали, сколько я себя помнила. Несомненно, менялись лица, в некоторые года нас было больше, какие-то ночи были более напряженными, но я всегда ощущала себя здесь в безопасности. Я ощущала себя так с ними.

Эмметт и Роуз о чем-то болтали, и я откинулась на стул, не мешая им, и оглядела все пространство. Краска была отлуплена в тех же местах, что и раньше, и все остальное выглядело, как всегда. Те же стулья, столы, музыкальные автоматы, полы.

Некоторые люди выбирали изменения. Элис и Джаспер – их почти никогда не было дома. Они путешествовали, изучая мир. Я знала, что Элис досталась жажда путешествий от ее родителей: Карлайл и Эсми были то тут, то там, став завсегдатаями модных курортов, как только разъехались их дети.

Я же? Любила Форкс. Было что-то комфортное в походе в аптеку к тому же фармацевту, что продавал сироп от кашля, когда ты был ребенком, или помогал выбрать лекарство, чтобы облегчить насморк. Мне нравилось, что все здесь оставалось неизменным, что я входила в закусочную, и она выглядела точно так же много лет назад, что я обслуживала людей точно так же, как и тогда, когда работала здесь во время школьных каникул, и тех самых людей, которых обслуживала моя мать, пока была жива.

Между людьми Форкса была сильная связь, и вид некой коммуны заставлял меня ощутить себя частью чего-то, пусть оно было маленьким и чудным. Сколько бы раз Роуз не называла этот город убогим, они с Эмметтом приезжали сюда хотя бы дважды в месяц.

Я витала в мыслях, когда передо мной возник Джеймс, самодовольный и влиятельный, словно взрослый: ноги были разведены, ступни твердо поставлены по обе стороны от моих, брови нахмурены, и он изучал меня, начав:

– Он причинил тебе боль? – и скрестил руки на груди. Взгляд на его лице… ох, я видела такой лишь однажды, когда какой-то парень в начальной школе попробовал поиздеваться над Джейн.

– Что? – переспросила я, не уверенная, кого «его» он имел в виду.

– Я видел тебя там с папой, – пристально смотря в сторону кухни и поворачиваясь к Эмметту, пояснил он. – Его брат. – Продолжил Джеймс. – Он ранил тебя? Казалось, что ты готова была расплакаться. Клянусь, я ударю его прямо в лицо, если он обидит тебя. Прямо. В. Его. Лицо.

Я рассмеялась, не сдержавшись. Маленькие ручки Джеймса были сжаты в кулаки, он уже был готов нанести удар. Со всеми проблемами, что он приносил, он был милейшим ребенком, когда дело доходило до таких ситуаций.

– Ты должен сделать это в любом случае, ребенок, – захохотал Эмметт, наклоняясь над спинкой моего стула, чтобы обхватить Джеймса за плечи. – Эдварду стоит надрать задницу, а ты идеально подходишь для этого.

На секунду парень выглядел неуверенным, но быстро принял тот самый угрожающий вид: серьезное детское лицо и поджатые губы.

Роуз шлепнула Эмметта по руке:

– Не смей подкидывать ему идеи! И следи за своим языком в присутствии ребенка.

– Ты про надирание? – уточнил Эмметт, удивленный; Роуз лишь закатила глаза.

– Это очень мило с твоей стороны, Джейми, – вмешалась я, улыбаясь, когда увидела его сморщенную мордашку из-за этого прозвища. – Но, думаю, что такого не произойдет. – Я откинула его слишком длинные волосы от лица и наклонилась, целуя в щеку. Он кинул на меня хмурый взгляд и сердито стер со щеки любые улики этого поцелуя.

Затем он убежал и, казалось, тут же забыл про мои проблемы, как только приблизился к Джейн, которая весь вечер была увлечена чем-то маленьким типа игрушки.

– Это было мило, Белла, – заявил Эмметт, улыбаясь своей словно-под-наркотиками-улыбкой, в которой был так хорош.

– Что?

– Ну… как он обращается с тобой. Парниша любит тебя, – я практически ожидала его растянутой «ю» в «парниша лю-ю-ю-ю-ю-ю-юбит меня», ведь раньше он так дразнил Элис о замужестве с Эриком Йорки. – Но ему явно надо подстричься, – добавил Эмм, разворачиваясь к Джеймсу и Джейн, которые сидели в другом конце комнату и серьезно обсуждали что-то, что, я была уверена, было связано с их пред-подростковым возрастом. – Он выглядел как один из этих братьев Хансонов. Но это было мило, что он хотела надрать Эдварду зад, как Майк Тайсон. Это была бы чертовски классная драка.

Я проследила за взглядом Эмметта и увидела, как нахмурился Джеймс, когда Джейн прервала их беседу, вновь взяв ту игрушку. Да что это такое было?

– Что это за хрень? – громко спросил Эмметт, указывая в сторону детей. – Она не может выпустить ее из рук.

– Тамагочи. – Ответила Роуз, изучая маникюр с таким видом, будто сказала, что небо было голубым или вода – мокрой.

– Что?!

– Тамагочи. Это виртуальный домашний питомец. Тебе надо кормить его, заботиться о нем и все такое, – пояснила Розали, и мы уставились на нее, не в силах понять, откуда она знала все про детские игрушки. – «Животное» пищит, когда ему что-то надо. Вероятно поэтому она постоянно хватает его.

Договорив, Роуз заметила наши вытянутые лица и, кинув раздраженный взгляд, продолжила:

– Что? Я смотрю новости, знаю, что сейчас в моде, – и опустила голову вниз. Я задалась вопросом: действительно ли поэтому она знала такие вещи?

– Мне надо увидеть это, – выпалил Эмметт, отъезжая на стуле и идя к детям. Мы с Роуз развернулись в ту же сторону, когда Эмм плюхнулся рядом с Джейн и наклонился к ней, спрашивая про игрушку. Девочка просияла и увлеченно стала трясти ладошками. Джеймс сидел с мрачным видом, опустив голову на сложенные руки.

– Он хорош с детьми, – отметила я, наклоняя голову к Роуз. Я никогда не слышала, что бы они обсуждали возможность иметь детей, но ощутила тепло внутри себя, когда увидела, как она смотрела на Эмма, играющего с Джейн.

– Да, – отозвалась она; ее голос звучал мечтательно, словно она была где-то далеко, хотя лицо не выражало ничего.

– Рози! – закричал Эмметт, подбрасывая руку высоко вверх, и розовая игрушка свисала с большого пальца. – Ты никогда не поверишь в это! Это отпадно!

Я попыталась сдержать смех, а Роуз лишь закатила глаза, но было очевидно, что она не злилась.

– Он счастливчик, что я люблю его.

– Беллз! – позвал папа, маня меня из-за барной стойки.

– Вот и моя очередь, - пробубнила я.

Роуз схватила меня за запястье прежде, чем я ушла слишком далеко, и когда я повернулась, она улыбнулась мне обнадеживающей улыбкой:

– Ты знаешь, что он хотел бы быть здесь.

Без сомнений я знала это. Эдвард говорил это. Эмметт. Теперь Розали. Если бы печаль была материальной, то я была бы уже обернута ею.

– Я знаю, – сказала я, даря лучшую улыбку, на которую была способна, и направилась к бару, чтобы помочь отцу.

Уже далеко за полночь, когда буквально весь Форкс покинул закусочную, а отец оставил меня одну, чтобы отнести сонного Джеймса в кровать, я закрыла помещение изнутри. Вытерев последний стол и подняв последний стул, я кинула передник в раковину, выключила свет и закрыла закусочную на все замки.

До дома я бежала. Оказавшись внутри, я ринулась наверх, прыгая по ступеням, громкая, как товарный поезд. На середине пути я вспомнила про Джеймса и поумерила свой пыл, надеясь, что не разбудила его.

Я направилась прямо к шкафу и вытянула из него маленькую сумку. Расстегнула ее и кинула на кровать, после чего подошла к комоду и вытащила из него несколько носков и нижнее белье. Пижама, двое спортивных штанов, три футболки – и я понадеялась, что это все влезет в сумку.

Уже почти сложив все, я услышала:

– Куда-то собираешься?

Я обернулась и увидела отца, прислонившегося к дверному косяку и со сложенными руками на груди.

– К Эдварду, – сказала я, ненавидя даже мысли об этой беседе. Я провела бесчисленное количество ночей в его доме, отец знал, что Эдвард жил со мной в Сиэтле, но ночевки совершенно точно не были его любимой темой разговора. К счастью, он стал мало акцентировать на этом внимания с тех пор, как делал то же самое, когда начал встречаться с Викторией. Я знала, что ему не нравилось, что я собиралась остаться одна в том доме, так же, как не нравилось и Эдварду, но там была включена система безопасности и собака, которую купил Эдвард, так, на всякий случай.

Папа сделал несколько шагов вперед и остановился около книжной полки; он пробежал пальцами по фоторамке, стоящей там, и аккуратно взял ее. Грустная улыбка появилась на его лице, и он медленно сел на край моей кровати.

– Вчера в магазине я видел Лорен Меллори, – сказал он, так и не отводя глаз от фотографии.

– Да? – Хм, было странно, что отец был таким сентиментальным, сидел на моей кровати и говорил о Лорен Меллори: обычно такого не случалось.

– Она беременна уже в третий раз, ты знала это? – спросил папа, вертя фотографию в руках.

Я покачала головой. Выпустившись из школы, я не общалась с ней в принципе.

– А ей всего лишь двадцать три… - пробормотал он, скорее себе, чем мне, полагаю.

– Пап, что?..

– Ты, Ньютон и Йорки, – продолжил он, сжимая рамку так, словно от этого зависела его жизнь. – Трое из двадцати пяти ребят твоего класса. Лишь трое пошли в колледж.

Я присела рядом с ним, и кровать жалобно заскрипела. Я не понимала, отчего возникла это беседа, поэтому просто прислонилось к отцу и положила подбородок на его плечо, пытаясь понять, что творилось в его голове и почему его это так тревожило.

– Ты заслуживаешь больше, чем три ребенка в двадцать два и тележки, полной хлопьев и памперсов в супермаркете, Белла, – тихо проговорил отец. – Подумай об этом перед тем, как делать решения о дальнейшей жизни, университете…

– Подожди, ты о чем? Па, я не собираюсь бросать учебу. – Я бы соврала, если бы сказала, что не думала о перерыве на год или два перед магистратурой – а с жизнью Эдварда в дороге это было бы подходящим временем, чтобы решиться и сделать это – но я никогда не думала о том, что бы бросить все.

– Слава Богу, – облегченно выдохнул отец, поднося пальцы к лицу и начиная разглаживать усы большим и указательным пальцами. Он делал это с такой силой, что я видела побелевшие костяшки и то, как натягивалась кожа.

– Как тебе вообще пришло это в голову? – с любопытством спросила я. Эдвард скорее вырвал бы свои голосовые связки, нежели наблюдал за тем, как я ухожу из университета, чтобы путешествовать с ним по миру.

– Ты была очень вспыльчивой последние несколько дней, – оперся на колени отец.

Я почти что фыркнула. Вспыльчивой? Был лишь один способ описать мое состояние: я была ноющей несчастной сучкой, и я прекрасно знала это.

– Прости, пап. Мне не следовало себя так вести. Я просто… сама не своя. Но спасибо, что был таким терпеливым.

Он кивнул и улыбнулся; вокруг глаз появились морщинки.

– Я понимаю, Беллз.

– Тем более, – продолжила я, – это не твоя вина, что у бабули случился сердечный приступ. А я готова и хочу помогать тебе всегда, когда тебе это необходимо. Раньше я была в этом плане лучше, и сейчас мне очень-очень жаль.

– Извинение принято, – папа наклонился и оставил поцелуй на моей щеке. – Ты бы видела, как сильно ты изменилась от одного телефонного звонка. Этот парень лишь открывает рот, и все твое лицо озаряется.

Я улыбнулась; никогда не осознавала, насколько эти слова были правдой.

– Ну, я люблю его.

– Знаю, малышка. Но… неужели так всегда, когда его нет рядом?

Первая половина этого года была весьма неплохой, наше расписание позволило провести нам большую часть лета вместе. Все стало грустным и тяжелым лишь в последние несколько месяцев, когда почти все наши разговоры были по телефону или через почту.

– Нет, – честно ответила я. Обычно все было не так плохо. Возможно, мое состояние объяснялось тем, что я была в Форксе, у меня не было отвлечения в виде домашней работы, и все казалось обостренным. Мне не хотелось позволять себе верить, что наши отношения были трудными, как и предсказывал Эдвард, и, вероятно, время, проведенное дома, давало мне возможность думать обо всем этом.

Папа кивнул и немного напрягся.

– Он с тобой хорошо обращается? – судя по тону его голоса это был вопрос, который он желал задать уже долгое время.

– Без сомнений, – даже с какой-то защитой воскликнула я. Люди многое могли спрашивать про наши отношения, но никто не мог сомневаться в том, насколько Эдвард заботился обо мне.

– Ммм… – промычал папа, и по этому звуку я поняла: он знал, что что-то было не в порядке. Он затянул свое «ммм», словно давая время мне признаться, но когда я ничего не ответила, он задал вопрос сам: - Тогда почему ты выглядела так, словно готова была расплакаться?

– Я уже говорила, пап. Это тяжело быть не вместе с ним, и я скучаю по нему, – я ощутила себя конкретной идиоткой, говоря человеку, который потерял свою жену, что я скучала по кому-то, кто был просто далеко. Мне повезло: я собиралась вскоре увидеть Эдварда, осталось лишь немного подождать. Утрата отца же… она была вечной. Я потеряла ее тоже, но это было другим. Оно изменило мою жизнь, но это было даже далеко не тем же.

– Мне знакомо это чувство, – отозвался отец, грустная улыбка играла на его губах. Судя по взгляду в его глазах, он был далеко, и я задалась вопрос: часто ли он думал о тех временах, когда еще не был вдовцом и отцом ребенка без матери? Позволял ли он себе когда-нибудь представлять другое развитие событий, в которых мама все еще была с нами? Однако я никогда не могла этого спросить: это было бы нечестно по отношению ни к нам, ни к Виктории с Джеймсом, которые сейчас были нашей семьей.

– Так глупо чувствовать такое, – начала я, нуждаясь в пояснении того, что собиралась сказать. – У меня нет никаких прав, что бы жаловаться. Я люблю Эдварда, па, всей своей душой. В этом нет никаких сомнений, но…

– Но что? – отец потянулся, чтобы смахнуть прядь волос с моего плеча.

– Я никогда не предполагала, что это будет возможным: любить его так сильно, но ощущать себя такой… одинокой. – Я опустила взгляд на ладони, лежащие на коленях, и ощутила, будто с моих плеч упал тяжеленный груз. – Я имею в виду, – быстро добавила я, – я счастлива с Эдвардом. Я хочу его. Просто… я не знаю… он предупреждал меня, что так все и будет, но мне казалось, что если любить его настолько сильно, то я не буду ощущать себя так одиноко, когда его нет рядом. Мне казалось, что я могу дождаться его. В смысле, я дождусь его, – я притормозила, фыркая. – У меня явно проблемы с пояснением того, что я имею в виду.

Отец тихонько рассмеялся, обнимая меня и прижимая к себе. Он поцеловал меня в лоб, и его усы защекотали кожу.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, малышка.

– Правда? – с надеждой спросила я. Никому еще я не открывалась по этому поводу, и все эти чувства и сомнения внутри меня затягивали меня, и я не была уверена, что мне стоит.

– Только потому что ты одинока, а эти отношения не развиваются так, как ты бы хотела, не значит, что ты начинаешь любить Эдварда меньше, – проводя по волосам, сказал отец. – Честно говоря, на мой взгляд это показывает твою взрослость. Ты понимаешь, что что-то не правильно, и теперь можешь попытаться исправить это.

– Я просто чувствую… что все должно быть правильно, понимаешь? У меня есть Эдвард, и он не идеален, но идеален для меня, и мне хочется, что бы все вокруг было идеальным тоже. И почему это не так? – спросила я, рассмеявшись на выдохе.

– Ох, Беллз, – сказал папа, прижимаясь щекой к моему лбу. – Только потому что ты дико влюблена не значит, что все будет просто. Любить кого-то – это трудно.

На уровне логики это звучало правильно. Но мое сердце хотело идеального. Оно хотело, чтобы все магическом образом встало на свои места.

– Ты не собиралась говорить ему об этом, – просто сказал папа, поняв это и без моих слов.

Я покачала головой.

– А ты думаешь, что он возьмет и сообразит, что происходит?

Я пожала плечами, совсем не уверенная в своих мыслях.

– Не знаю, чего я ожидаю. Все идеально, когда мы вместе.

– Его карьера – большая преграда. Не боишься, что он?..

– Нет! – я доверяла Эдварду больше, чем кому-либо, и пусть я не была уверена в наших отношениях, в нем я была уверена всегда. – Эдвард никогда бы не изменил мне, пап.

После долгой паузы он спросил:

– Ты не чувствуешь, что можешь сказать ему, что все не так гладко? В этом вся проблема?

– Мне кажется, что это будет неправильным с моей стороны, - призналась я. – Прежде чем мы все начали, Эдвард сказал мне, что наши отношения не будут нормальными, и все между нами будет другим, не таким, как у других пар.

– Умный парень.

– Он хотел, что бы я знала, во что ввязывалась. А теперь, когда мы вместе, я не смогу сказать: «О, прости, знаю, ты предупреждал меня, но эти отношения мне не очень нравятся». Это будет нечестно.

Папа рассмеялся. Сегодня он делал это настолько часто, что мне начинало казаться, что я настолько же нелепа для окружающих, какой мне казалась я сама себе.

– Беллз, дай мне задать один вопрос. Вот ты любишь Эдварда, и чего ты хочешь для него больше всего на свете?

Мне не пришлось даже раздумывать над этим:

– Что бы он был счастлив.

– Как думаешь, он хочет того же для тебя? Неужели тебе ни хотелось бы знать, что его беспокоит?

– Да, – вздохнула я. – Я просто не хочу ранить его.

– Каким образом ты сделаешь это?

– Я не хочу, чтобы он думал, что он недостаточно хорош для меня. Я хочу его, хочу, чтобы сбылись его мечты, но и хочу следовать своим. Что, если это слишком? Мне есть, что терять.

– Беллз, – начал папа, дотягиваясь до фотографии, которую он вертел в руках раньше. Я улыбнулась, увидев профиль Эдварда, с улыбкой смотрящего на меня улыбающуюся в камеру. Официант сделал это фото на День святого Валентина, пока мы не были окружены вспышками фотокамер и охотниками за автографами. Тогда мы уехали в отель, и я провела остаток ночи, ощущая его кожу на своей, зажатая между знакомым телом Эдварда и незнакомой кроватью.

– Посмотри на этого парня, – сказал отец, указывая на Эдварда. – Он смотрел на тебя вот так с тех пор, как вы были детьми.

– «Вот так»?

– Так, словно весь его мир находится в твоей руке. – Он улыбнулся, передавая фотографию мне. – Я смотрел на твою маму так же. Таких людей не теряют, Беллз. От них лишь избавляются, – рассмеялся он, и мне стало интересно, о чем конкретно он думал. – Эдвард последует за тобой куда угодно. Он сожжет все свои пианино и гитары, если это будет значить, что он сможет быть с тобой.

От слов отца в груди разлилось тепло.

– Но я никогда не попрошу его сделать это.

Отец оставил поцелуй на виске.

– А это уже дает вам шанс бороться. Но ты должна хотеть этого. Ничего в мире не дается легко.

Я улыбнулась.

– Желание постоянно видеть его рядом с собой не делает меня несколько… зависимой? Ведь мы говорим о его карьере, пап. Он столько работал ради этого.

– А что насчет твоей карьеры? Ты учишься в университете, и у тебя есть голова, малышка. Ты очень умная и стремишься к своим целям. Неужели ты работала меньше? Я знаю, что, вероятно, у него столько денег на банковском счету, что хватит купить весь Форкс десять раз, но ты хочешь положиться на него, чтобы он обеспечивал…

– Я не хочу, чтобы он обеспечивал меня, – отрезала я возмущенно. Дело было не в счете Эдварда или моем дипломе. Оно было в нас. Людях. Эдварде и Белле. – Я просто не хочу быть навязчивой, зависимой девушкой, пап.

– Обсуждать с кем-то свои потребности не значит быть зависимой, Беллз, – терпеливо объяснил он. – Это делает тебя человеком. Взрослой. – Его голос был тоскливым, но отчего-то гордым.

Я кивнула, ощущая себя немножко увереннее, услышав, что это было в порядке вещей – чувствовать то, что чувствовала я. Эта уверенность вытолкнула меня на еще одно признание, в котором я не думала признавать вообще никому, даже Роуз.

– Иногда я покупаю эти дурацкие журналы, которые он ненавидит всей душой. Не для того, чтобы посмотреть, что они пишут о нем или увидеть новые сплетни про нас. Папарацци, делающие эти фото, видят его чаще, чем я. Когда мы говорим по телефону, я пролистываю эти журналы: слыша его голос и видя его лицо, я чувствую, что он не так далек, – голос дрогнул, и я испугалась, что могу заплакать. Эти обнажающие душу подробности стали слишком тяжелыми, и я могла сказать, что отцу справиться с ними не легче. – Я знаю, это звучит так грустно…

– Это грустно, Беллз, но не в том смысле, в каком думаешь ты…

– Знаю, – прервала я; не было смысла жаловаться на всю эту ситуацию: я не приложила сил, чтобы исправить ее.

– Когда Эдвард приезжает домой?

– Послезавтра, – ответила я, прижимаясь к папе еще немного. Разговор был почти закончен, и я сильно сомневалась, что в ближайшем будущем он повторится.

– Ты собираешься остаться в его доме совсем одна? – Да, неважно сколько мне было лет – двенадцать или двадцать два года – отец никогда не перестанет быть отцом.

– Карлайл и Эсми уехали из города, поэтому пес сейчас у Эдварда. Я не хочу, чтобы он весь день был дома один.

Папа поджал губы, но кивнул.

– Что ж, ладно. Но не думай, что я не заеду проверить тебя.

Я открыла рот, чтобы выразить свой протест, но меня опередил короткий вскрик из комнаты Джеймса. Папа покачал головой и сделал глубокий вдох:

– Ох уж эти ночные кошмары.

– Ты не должен был позволять смотреть ему «Я знаю, что вы делали прошлым летом», – рассмеялась я, и отец закатил глаза, зная, что это был не первый раз, когда он платился за эту ошибку.

– Будь аккуратна и позвони мне, если что-нибудь понадобится. Не забудь поставить машину в гараж.

Я улыбнулась.

– Хорошо. Давай я приеду к тебе завтра? Сделаешь мне ланч или что-нибудь такое.

Папа усмехнулся.

– С радостью. – Он встал с кровати и пошел в сторону двери. Уже почти выйдя, он обернулся, медленно проводя пальцами по дереву.

В глазах читалась нежность, и он усмехнулся.

– Я люблю тебя, Белла.

– И я тебя, пап.

Услышав тихий скрип двери в комнате Джеймса и приглушенный голос отца, я схватила сумку, спустилась вниз, выключая за собой свет, и вышла на улицу.

Видя отражающийся лунный свет от сияющей красной краски, в которую была покрашена машина, я улыбнулась. Открыла дверь, больше не издающие жалобные звуки, и забралась внутрь; запах новой кожи чувствовался в воздухе. Я вдохнула его и застегнула ремень безопасности – новую улучшенную версию, которую сделал Эдвард во время ремонта. Мягко заурчал мотор, и этот звук совершенно был не похож на жалкое рычание, к которому я привыкла с шестнадцати лет.

Ведя машину по старым дорогам, которые я знала как свои пять пальцев, я думала о моем старом надежном грузовичке и Эдварде. Он не пытался меня склонить к покупке новой машине, что мне не понравилось бы, лишь потому, что мог это позволить. Вместо этого, он полностью отремонтировал эту нынешнюю как подарок на Рождество, зная, насколько я была к ней привязана, и желая, что бы я была в безопасности.

Эдвард всегда брал вещи, которые я любила, которые были мною, и делал их еще лучше.

Я не остановилась около дома Калленов, на подъездной дорожке к которому был яркий свет: единственное доказательство того, что за темной редко используемой дорогой что-то было. Вместо этого проехала чуть дальше к точно такой же подъездной дорожке, огороженной воротами и фонарями.

Желая иметь свой собственный дом в Форксе, этим летом Эдвард купил старый дом доктора Джиранди, с которым было связано так много воспоминаний. Когда мы были детьми, мы – Эдвард, Эмметт, Элис и я – всегда ходили по дорожке, соединявшую дом Калленов и этот. Миссис Джиранди была прикована к инвалидной коляске, и мы приходили, чтобы составить ей компанию; частично из-за того, что она была очень милой, а частично потому, что она всегда держала конфетницу под рукой. У них с мужем никогда не было детей, и нам всегда были рады.

В то время как доктор Джиранди загружал мальчишек работой на улице, его жена рассказывала нам с Элис романтичные истории о том, как они встретились перед второй мировой войной. Она показывала нам старые письма, которые они писали друг другу, когда доктор Джиранди воевал в Европе и не был уверен, когда или если они увидятся снова.

После этого мы с Элис возвращались домой, мечтая о нашей собственной идеальной любви, надеясь, что когда-нибудь мы будем таким же, как эта пара: пожилыми, но по уши влюбленными.

То, что сделали доктор и миссис Джиранди было настоящей жертвой. Их разлука была необходимой. У нас же с Эдвардом все было проще, нам лишь надо было перестать все усложнять.