– Подождите-ка… – Сбитый с толку, темный взгляд голубых глаз метается между мной и Эдвардом. – Вы серьезно? Вот это сюрприз! Белла, так все это время ты говорила об Эдварде?

Мое лицо опаляется теплом. Знаю, наверняка оно уже ярко-красного цвета, и я все еще мечтаю о том, как бы осесть на пол и исчезнуть. Но я держусь, откашливаюсь и пытаюсь поддержать немного достоинства.

Эдвард помогает мне, дерзко отвечая:
– Какой другой парень мог бы быть таким идеальным? – Его голос дразнящий и возмутительный; доктор Мэйсен-Каллен смотрит на него карающим взглядом.

– Ну да, она не говорила, что ты удивительно скромен, – откровенно указывает она, как будто теперь все полностью обретает смысл. Отчасти это было бы забавно, не будь я на грани перенасыщения легких кислородом.

Медленные, глубокие вздохи, Белла. Падение в обморок и удар головой о ее стол были бы вишенкой на торте неловкости прямо сейчас.

– Эй! Я скромный! – Глаза Эдварда перемещаются от нее ко мне, и он делает вид, словно обиделся. Легкий юмор, который он принес в комнату, заставляет меня чувствовать себя немного лучше, но я все равно беспокоюсь. Его рука все еще обнимает меня, палец успокоительно поглаживает мою кожу.

– Это просто прекрасно, – тепло продолжает доктор Мэйсен-Каллен, игнорируя сына, и я подозреваю, что, может, она пытается расслабить меня. Слава богу, она милосердна. – Давно вы встречаетесь? Эдвард, почему ты до сих пор не рассказал мне о Белле?

– На прошлой неделе мы только официально начали встречаться.

– На прошлой неделе? – Голубые глаза разочарованно поворачиваются ко мне. Я знаю, о чем она думает – она помнит, как я рассказала, что я уже нарушила права владения пенисом ее сына. Только неделя, а я уже совратила ее невинного мальчика.

Но мы пользовались презервативом! Хочется мне закричать. Разве это не дает мне дополнительные плюсы?

О да, конечно, нет. Она же хочет внуков.

Но я должна отдать ей должное – она достаточно быстро возвращает свое самообладание, улыбка озаряет ее лицо, как будто и вовсе она никогда не исчезала. Эдвард откашливается и говорит:
– Да, мам. Но мы встречаемся уже несколько месяцев, и она мне очень нравится. – Он легко сжимает мое плечо, чтобы подчеркнуть свою мысль.

О, спасибо, Господи. Я могла бы поцеловать Эдварда прямо сейчас за сладкий комплимент и спасение. Но не буду, потому что я все еще слишком испугана, чтобы вымолвить хоть слово, уже не говоря насчет лапания сына доктора Мейсен-Каллен прямо на ее глазах.

– Что ж, это замечательно, – говорит доктор Мейсен-Каллен, снова широко улыбаясь. – Тебе все еще нужно уйти, Белла? Я была бы рада, присоединись ты к нам за ланчем. Должно быть, как тебе ранее было неловко! Ты вообще знала, что я его мать? – Она от души смеется, когда садится, и в ее спокойном поведении я могу чувствовать, как мое беспокойство медленно угасает. Может, она понимает. Может, в конце концов, все будет в порядке.

– М-м, нет… не знала, – говорю я, нервно хихикнув.

– Это из-за доктора Мейсен, да? – Она закатывает глаза. – Знаю, прямо гвоздь в заднице. Обычно я просто пользуюсь своей девичьей фамилией, хотя некоторые все же зовут меня доктором Каллен. Особенно те, кто знают Карлайла или Эдварда, – говорит она, и я предполагаю, что Карлайл, должно быть, ее муж. – Белла, присаживайся, пожалуйста. Хочешь сандвич с индейкой и ветчиной? Можешь съесть половину моего ланча.

– Мам, она может съесть мой, – предлагает Эдвард, когда мы садимся.

– Уверен, милый?

– Абсолютно.

Она начинает рыться в пакете с едой, все еще оживленно говоря о горе, касающемся ее фамилии через дефис. Я просто улыбаюсь и молча киваю, пока пытаюсь разобраться в том, что произошло.

Эдвард потирает мое бедро ладонью, а затем склоняется и шепчет:
– Я же говорил, все будет хорошо. – Кажется, так и есть, судя по расширяющейся улыбке доктора Мейсен-Каллен, поэтому, возможно, я правда чрезмерно драматизировала чуть раньше. Однако никогда не повредит быть подготовленным ко всему.

Доктор Мейсен-Каллен кладет завернутый сандвич передо мной.
– Итак, Белла, – говорит она в ходе беседы, – придешь к нам на ужин в эту пятницу, да? Тогда сможешь познакомиться с его отцом, который, обещаю, будет вести себя лучше обычного. – Она бросает взгляд на Эдварда, когда говорит последнюю часть предложения, и он раздраженно закатывает глаза в ответ. Весь обмен взглядами немного сбивает меня с толку.

– М-м, да, – неопределенно отвечаю я. – Если Эдвард хочет, чтобы я пришла.

– Конечно, он хочет, – отвечает она за него. – Не так ли, Эдвард?

– Конечно, мам, – говорит он с натянутой улыбкой, и все еще его поведение противоречит его словам, оставляя меня чувствовать себя немного неуверенной, и, несмотря на все свои усилия и попытки правильно прочитать его слова и выражение лица, это причиняет боль.



– Мда, было неловко, – говорю я, когда мы заходим в мою квартиру. Мы пробыли в кабинете ее матери около двадцати минут, кушая и обсуждая погоду, одну из кузин Эдварда и ландшафтного дизайнера доктора Мейсен-Каллен, которого она, очевидно, раздумывает уволить за обилие сорняков в ее саду. Тема отца Эдварда больше не поднималась, и я вздохнула с облегчением, когда меня крепко обняли и попросили, чтобы впредь я называла ее Эсми.

Эдвард снимает пиджак и кладет его на спинку кухонного стула, но ничего не отвечает. Я начинаю думать, что наверняка что-то не так, пока он не подходит ближе и не поглаживает ладонью мою щеку, а затем наклоняется вперед, оставляя крепкий поцелуй на моих губах. И отстраняется.
– Я ненадолго использую твою ванную, если ты не против.

– Конечно.

Он исчезает, проходя по коридору и оставляя меня с хмурыми бровями. Я все еще немного испугана его реакцией по поводу моего присутствия на ужине с его родителями, но так как мы ехали к моему дому на разных машинах, мне так и не удалось узнать у него об этом. Я наливаю нам обоим выпить и ставлю стаканы на кофейный столик в гостиной, когда он возвращается.

Он снова подходит, убирая локон волос мне за ухо.
– Эй, красавица, – бормочет он, целуя меня еще раз. Этот поцелуй напористее, его язык бросается вперед, чтобы облизать мою нижнюю губу. Я открываюсь ему, наслаждаясь его сладким вкусом еще несколько моментов до того, как отдаляюсь.

– Что такое? – спрашивает он, хмурясь.

Я правда не знаю, как мне мягко выразиться, так что бью прямо в цель.
– Ты не хочешь, чтобы я ужинала с твоими родителями?

– С чего ты так решила? – Он выглядит немного обиженным.

Я пожимаю плечами.
– Из-за того, как ты себя вел. То есть я знаю, что все еще слишком рано. И не обижусь или еще что. К тому же, если честно, я не собиралась так скоро знакомиться с твоей мамой…

– Я рад, что ты познакомилась с ней, – отвечает он, а затем наклоняется вперед, чтобы вновь поцеловать меня, эффективно затуманивая мои мысли и почти заставляя меня забыть то, о чем я хотела узнать. – Теперь две моих любимых женщины знают друг друга.

Где-то мне приходит в голову, что он избежал моего вопроса.

Тогда он начинает целовать мою шею, и я понимаю, что в целом мне плевать на все.

Я торопливо расстегиваю его рубашку, фактически сдирая ее с его плеч, и остальная часть нашей одежды отброшена с подобной безотлагательностью. Я выталкиваю мысли о его матери из головы, и мы занимаемся сексом на моей кровати; наши движения медленные, поцелуи страстные. Мы лежим в обнимку, закутавшись в мои простыни; ни один из нас не стремится сбежать из этого спокойствия. Моя спина упирается в его грудь, а он мягко проводит пальцами по моей коже.

– Я скучал, – бормочет он мне в волосы. – Ты же знаешь, что теперь ты моя, так ведь? Целых шесть дней…

– Мне нужно на работу в четверг, – с сожалением сообщаю ему я.

– Тогда пять с половиной дней. Я смогу с этим справиться.

– М-м. Жду не дождусь, доктор Каллен.

Он молчит несколько мгновений, а затем говорит:
– Так, м-м… хочешь пойти прогуляться в эту субботу?

Я поворачиваю шею, чтобы посмотреть на него; на моих губах появляется дразнящая улыбка.
– Доктор Каллен… вы приглашаете меня на свидание?

Он приподнимает бровь.
– Ты бы согласилась, если и так?

– Я подумаю об этом.

– У меня есть все основания полагать, что вы пожалеете, если откажете мне, мисс Свон.

– Да? – Я снова оборачиваюсь и усмехаюсь. Решаю попытаться получить ответ на свой более ранний вопрос. – А что насчет пятницы?

– А что с ней?

– Ужин с твоими родителями. Хочешь, чтобы я пришла?

– Ты ведь приглашена, да?

– Меня пригласила твоя мама. Я спрашиваю, хочешь ли ты, чтобы я пришла.

– Конечно, хочу.

– Тогда почему ты ведешь себя так странно?

– Это не так. Просто… – Его голос подрагивает, и он вздыхает, поднимая ладонь, чтобы протереть свои глаза. – Я просто нервничаю из-за твоего знакомства с моим отцом.

– Почему? Думаешь, я ему не понравлюсь? – спрашиваю я, внезапно чувствуя нарастающее беспокойство.

Он мягко целует меня, нежно, пока его пальцы аккуратно убирают волосы с моего лица.
– Он будет идиотом, если не полюбит тебя, Белла.

Я закрываю глаза, вынуждая себя расслабиться. Все же, сколько бы его касания не были успокаивающими, они не рассеивают мой страх, который прячется в уголках моего разума.



Ненавижу работать, когда у Эдварда выходной.

Все, о чем я могу думать, это то, как он наверняка сидит дома, один, выглядя сексуально и восхитительно, пока я на работе очищаю дерьмо – буквально – взваливаю на себя жалобы от других грубых, непривлекательных докторов. Как на беду, данные по учету численности низкие, что означает, у нас не так много пациентов и, что удивительно, те, которые находятся под моим попечением, невероятно самостоятельные и спокойные, без всяких там потребностей. Это было бы лучшее время, чтобы сбежать в комнату дежурного вместе с Эдвардом, но чтобы это произошло, он должен быть в здании. Вместо этого мне не к кому пристать, и время ползет медленно.

Мое единственное утешение – Эммет здесь; он развлекает меня, чтобы я не умерла от скуки. Сегодня он руководит студенткой, которую называет Хитрюгой за ее великолепную способность удирать вниз по коридору, как только он забывает что-нибудь из нужного им материала, и также она сильна в совершении многократных путешествий до нашей аптеки. Однако, несмотря на эту очевидно замечательную особенность, он никогда не упускает возможности поиздеваться над нею, давая ей указания искупать всех пациентов и наполнить кувшины водой. Но, думаю, она могла втюриться в него или еще что, потому что она постоянно много хихикает и делает все, что он ей скажет.

В итоге днем мы заскакиваем в комнату отдыха, каждый из нас сжимает в руке телефон – это удобно, чтобы секретарь мог в любую минуту вызвать нас при необходимости.

Эммет ест какой-то пирог, которые купил внизу.

– Черт, – благодарно говорит он. – Они дерьмово готовят, но этот пирог такой чертовски офигенный.

– Уверена, он купленный, – говорю я.

– Ну и что. – Он протягивает мне гигантский кусок прямо к лицу, такой большой, что наверняка я бы им подавилась, попытавшись проглотить. – Хочешь попробовать?

Я отказываюсь, и он пожимает плечами и пихает весь кусок в свой раскрытый рот. Я морщусь в отвращении.
– Держу пари, твоя пищеварительная система ненавидит тебя.

– Прямо сейчас она чертовски обожает меня, – говорит он с полным ртом пирога.

Мы сидим в тишине несколько мгновений, пока он ест, и затем я говорю:
– Так достаточно прошло времени, чтобы я смогла спросить тебя о докторе Хейл?

Эммет смотрит на меня, приподнимая бровь.
– А что с ней?

– Я взяла себя в руки, – объявляю я. – А ты?

Да, я все еще любопытна насчет вещей, которые меня не касаются. Но Эммет знает обо мне и Эдварде – фактически он помог разжечь огонь между нами – так что, кажется, справедливо, что я также должна узнать новости о нем и докторе Хейл.

К моему удивлению, он выглядит немного угрюмо.
– Она с кем-то встречается.

– Уже? – ахаю я.

– Ничего серьезного. По крайней мере, ничего, о чем я не знаю. Но они ходили на свидание.

– Но я думала, вы все еще спите вместе.

– Спим, – заверяет он, и использование настоящего время не проходит мимо меня. – Но вот что она делает – бесится и ходит на свидания с кем-то другим. Чтобы взбесить меня.

– Похоже, это работает, – замечаю я.

– Конечно, это работает, Кармашек. Господи, не взбесилась бы ты, пойди Эдвард на свидание с другой женщиной?

– Еще бы! – восклицаю я, возмущенная даже при мысли об этом. – Но именно поэтому я взяла себя в руки. Если ты соберешься с духом, она наверняка перестанет беситься.

– Да без разницы.

– Тяжело сочувствовать тебе, когда ты ведешь себя как придурок. – Я отчасти научилась, как общаться с Эмметом – он уважает тебя больше, когда ты воздерживаешься от всякой милой словесной ерунды.

– Ну, а мне и не нужна твоя жалость, поэтому да-блядь-без-разницы. – Он проводит пальцем внутри контейнера со своим пирогом, собирая оставшуюся глазурь.

– Ты думал о смене работы? – спрашиваю я.

– Что? С чего бы это?

– Ты знаешь, о чем я.

Эммет молчит. Он продолжает очищать контейнер, зацикливаясь на нем, как будто это самая важная вещь в мире.
Я даю ему время, которое ему нужно, полагая, что лучше не давить на него. Когда он наконец снова поднимает на меня взгляд, на его лице отражается смирение.

– Знаешь, я был первым членом семьи, который окончил колледж, – признается он.

– Да?

– Для многих это ничего особенного, но для меня это было важно.

– Многим даже не удается окончить колледж. Ты должен гордиться собой.

– Мы с Роуз совсем разные, – продолжает он. – Она из богатой семьи. Ее родители оплатили ей путь в медицинскую школу. А я должен был взять кредит, чтобы поехать в колледж и получить гребаный диплом за два года. И да, знаю, наверняка это глупо, но я не хочу чувствовать себя не соответствующим требованиям всю оставшуюся жизнь. – Он встречается со мной взглядом и говорит: – Она привыкла вести образ жизни, который я не могу себе позволить.

И внезапно это обретает больше смысла.

– Образ жизни не самая важная вещь, – отвечаю я. Не то чтобы они будут жить за счет чеков на оплату социальных нужд из-за того, что она доктор и все такое. Да, медработники не заколачивают миллионы, но, конечно, это не жизнь, полная бедности. Есть возможности для продвижения по карьерной лестнице, и зарплаты все же лучше, чем у многих людей.

– Для некоторых девушек самая важная.

– Ты не думал о переквалификации? На моей старой работе они бы оплатили тебе обучение, если ты согласишься работать у них год после получения нового диплома.

Он рвет соломенную обертку.
– Да, я думал об этом.

– И..?

– Не знаю. Школа – это большое решение.

Я откидываюсь на спинку стула и фыркаю:
– Ладно, тогда, видимо, не так уж она тебе и нравится.

– И как это понимать? – спрашивает он обиженным тоном.

– Ты не хочешь быть с ней, потому что не думаешь, что твоя карьера достаточно хороша, и все же ты только что признался, что слишком ленив, чтобы вернуться в медицинскую школу.

– Я не ленивый, я зрелый парень. Есть разница. И я все еще думаю об этом.

– Думай быстрее. Она не будет ждать тебя вечность.

– Ага, ага. – Он смотрит на меня, его глаза внезапно сияют весельем. – Так это правда?

Я сбита с толку его внезапной сменой настроения.
– Что правда?

– Ты позволила маме Эдварда исследовать свою вагину.

– Эммет! – ахаю я, моментально чувствуя себя подавленно. – Какой хрен сказал тебе это?

– Элис, конечно. Она не может хранить секрет, даже если это спасет ей жизнь, и, кстати, наверное, ты уже знала это. – Он выглядит немного сочувствующим, но все же виднеются танцующие смешинки в его голубых глазах. – И она вела себя так, словно расстраивалась из-за случившегося, если это как-то тебя утешит.

– Не утешает, – прямо говорю я, совсем не удивленная, и он пожимает плечами.

– Я бы не переживал из-за этого, Кармашек. Не многие женщины могут похвастаться, что матери их парней прощупывали их яичники и брали мазки вагины. Ничто не говорит лучше «Рада познакомиться с вами», чем раздвинутые ноги и предложение полного фронтального обзора.

Моя голова падает на стол и поражает поверхность с тусклым глухим стуком. Я стону.
– У меня самая дерьмовая удача в этом мире или что? Я знала, что не должна идти в медцентр, где она работает. Но скажу в свою защиту, у них есть водопад. И кофе, Эммет. Кофе! – Я стучу по столу кулаком, чтобы подтвердить свою точку зрения, и Эммет просто понимающе кивает.

– Поверь мне, я наслышан. Это как гребаная вагинальная святыня. Мама Эдварда известна этим. Влагалища со всех частей страны приезжают, чтобы поклоняться ей.

– Да! Как будто туда приходят вагины, когда женщины умирают. Это вагинальные небеса, а мама Эдварда - вагинальная богиня.

– Ага… хотя тяжелый случай для твоей вагины, – серьезно произносит он, и дверь открывается именно сейчас, позволяя непрошенному гостю услышать последний кусок предложения Эммета. Это Хитрюга, и она осторожно разглядывает нас, входя в комнату.

Мое лицо горит. Отлично. Как будто моим прелестям не хватало объектов для смущения.

– М-м… – Очевидно, она в недоумении и не может подобрать слов. – Эммет, похоже, у миссис Леонард проблемы с капельницей. Я вытащила ее, и, думаю, нам нужно поставить новую.

Эммет вздыхает, затем медленно встает. Хитрюга снова исчезает за дверью. Он поворачивается ко мне и с удивленной ухмылкой добавляет:
– Кармашек, никогда не зли вагинальных богов. – Он грозит мне пальцем, а затем скользит к двери с низким хихиканьем.

Ёбарь.

В итоге я возвращаюсь назад к посту медсестер и проверяю своих пациентов. Они ни в чем не нуждаются. Я замечаю высокого доктора, одетого в светло-синие штаны, а на его голове красуется хирургическая шапочка. Я вижу копну светлых волос, высовывающихся из нижней части шапочки, и, как только он поворачивается, я вижу его профиль и замечаю строгую челюсть. Он старше, но красив. Очень красив. Даже по сравнению с Эдвардом, что является внушительным подвигом. Я не осознаю, что глазею на него, пока Эммет не проходит мимо меня, пытаясь подавить хихиканье. Придурок.

И затем доктор оборачивается, и во второй раз меньше чем за три дня я хочу растечься по полу и умереть.

Его глаза той же формы, такого же поразительного зеленого цвета, как и у Эдварда, их челюсть и губы почти идентичны.

Слава богу, я еще не открыла свой вечно смущающий меня рот. Я ожидала, что это произойдет рано или поздно; просто не была вполне подготовлена к тому, что его отец такой привлекательный. Теперь, когда я осознала это, я чувствую себя немного похабно. Глазеть на отца своего парня, должно быть, очень низко.

Но в свою защиту, он правда очень похож на Эдварда. Более взрослая версия, со светлыми волосами, но, тем не менее, он тот же Эдвард.

Я понимаю, что доктор Каллен говорит:
– Кто-нибудь собирается сказать мне, где медкарта пациента из 432-ой? Или мне нужно нанять поисковую группу? – Его тон немного подразнивающий, не такой резкий и требовательный, как я ожидала. Я вижу медкарту, лежащую между другими в уголке Аро, где он пользовался компьютером. Я на автомате подхожу туда и вытаскиваю ее, а затем вручаю доктору Каллену, не говоря ни слова.

Он встречается со мной взглядом, когда забирает ее, слегка улыбаясь. Даже его улыбка похожа на Эдварда.
– Спасибо.

– Не за что, – говорю я, заставляя голос звучать жизнерадостно. Если я собираюсь официально познакомиться с ним в пятницу, то лучше действовать сейчас и производить хорошее впечатление. Или, по крайней мере, хоть какое-нибудь впечатление.

Черт, надо надеяться, он просто забудет, что когда-либо встречался со мной.

– Это ваш пациент? – спрашивает он.

– М-м, нет. Это пациент Аро. Хотите, чтобы я вызвала его?

– Если вы просто сможете дать мне мешочек для катетера Фолея и какую-нибудь шелковую ленту, то это будет просто замечательно. И просто просветите этого медработника, что я просто хочу поменять трубку пациента в грудной клетке на мешочек, чтобы его могли выписать, как только устройство позволит пойти ему домой.

Я собираю все нужное и получаю очередную благодарность. Затем доктор Каллен вырывает листок бумаги из медкарты своего пациента и бросает его на стол, удивляя меня.

– Это не та медкарта, – властно говорит он. – Скажите своей старшей медсестре, что это не в той медкарте. Ну, знаете, это может привести к серьезным ошибкам, касающимся здоровья пациента. – На самом деле он прав и говорит дело, поэтому я киваю, подбирая бумагу со стола.

– Да, сэр.

Он встает и убегает в палату своего пациента, и когда уходит, желает нам хорошего дня. Я еще более сбита с толку, чем прежде, потому что он не кажется таким уж ужасным. И все же я не его сын. Он может обращаться с Эдвардом иначе, нежели чем с незнакомцами, и я нервничаю и беспокоюсь, еще более не уверенная, чего же мне ожидать.



Дом Калленов огромен, с железным забором и кирпичным почтовым ящиком. Да, там нет никакого водопада, но зато есть большая, круговая подъездная дорожка с сочащимся фонтаном в центре. По двору рассажены растения и кустарники, которые, уверена, в определенные времена года цветут и пахнут, и по лужайкам расставлены небольшие статуи различных животных в натуральную величину: белки, олени и черепахи. Я ощущаю себя попавшей в замок нарниевской Доброй Колдуньи, только это место более сочное и зеленое, и ни у одной статуи животных нет замороженных от ужаса выражения на их крошечных каменных лицах.

Эдвард паркуется у входа и выскальзывает из машины. Подходит к моей двери и берет мою руку в ладонь.

– Будет очень страшно? – спрашиваю я; мой голос полон смеси трепета и, может, небольшого страха. Мои беспокойство и опасения по поводу знакомства с его отцом только увеличились, и теперь только с несколькими шагами между нами я чувствую, словно сердце готово вырваться у меня из груди. Я рассказала Эдварду о своей небольшой встрече с доктором Калленом в четверг, и пока он подбивал мой интерес и успокаивал сладкими поцелуями, мне это в действительности не очень помогло чувствовать себя лучше. Эдвард просто сжимает мою ладонь и ведет к входу.

– Все будет хорошо, – говорит он, но его голос не очень убедителен.

– Уверен?

– Да. – Быстрый поцелуй в лоб для уверенности. – И что же, ты думаешь, должно произойти?

– Помимо апокалипсиса?

Он смеется, предполагая, что я шучу, и это только сильнее расшатывает мою нервную систему. Но теперь мы у парадной двери, и я не хочу обсуждать это из страха, что его мама или отец могут стоять прямо за ней и подслушивать нас. Конечно, вряд ли это произойдет, но моя паранойя всегда не дремлет.

Он открывает дверь без стука, убеждая меня пройти первой. Я сразу же чувствую запах еды – что-то пряное и восхитительное со смесью сладостей. И затем я смотрю перед собой и вижу человека, подпрыгиваю, почти оторвавшись от пола, и прижимаю ладонь к груди.

Эдвард громко смеется позади меня, что я замечаю через зеркало, находящееся прямо напротив двери. Я испугалась собственного отражения.

Я поворачиваюсь и легонько ударяю его по руке. Его попытка избежать удара слаба. А улыбка не исчезает.

– Не смешно! – шиплю я на него, и он отвечает, притягивая меня в свои объятия, прижимая меня так крепко, что я не могу пошевелиться.

– Это было мило.

– Было страшно.

Он смеется громче, и затем его мама внезапно входит в холл; аккуратный небольшой фартук повязан на ее стройной талии. В моей голове вырисовывается мысленный образ того, как мы пытаемся отодвинуться друг от друга, словно нам пятнадцать, но хватка Эдварда на мне медленно ослабляется. Я улыбаюсь и поправляю одежду, чувствуя смущение, но Эсми выглядит довольной.

– Белла, как я рада, что ты смогла прийти. – Она притягивает Эдварда для быстрого, крепкого объятия, а затем, к моему удивлению, она показывает ту же привязанность и мне. Она пахнет как фрезия и смешанные специи.

– Конечно, смогла, – отвечаю я, неловко похлопывая ее по спине прежде, чем она отпускает меня. – Пахнет восхитительно.

Она улыбается.
– Это, дорогая, цыпленок под соусом карри с картофелем и овощами. Любимое блюдо моих мужчин. И, конечно, лимонный пирог на десерт, который вскоре также станет их любимым. – Она заканчивает свое предложение подмигиванием.

– А где отец? – спрашивает Эдвард.

– В своем кабинете. Белла, не поможешь мне на кухне?

– О, с удовольствием.

Она ведет меня вперед. Дорогая мебель и изысканный вкус украшают каждую комнату, и наконец мы достигаем большой стильной кухни с темными гранитными столешницами и белыми шкафчикам. На столе нарезанные овощи и различные специи, на плите две кипящие кастрюли, а от духовки веет теплом. Эсми открывает буфетчик и вытаскивает свернутый фартук.

– Вот, – говорит она, вручая его мне. – Не хочу, чтобы ты запачкала свою одежду. Между прочим, такое красивое платье! Такое чувство, словно я только вчера могла носить такие симпатичные коротенькие платьица. К сожалению, не все сохраняется в таком виде, как мы бы этого хотели.

Должно быть, эта женщина сумасшедшая. Она худая и грациозная, одетая в обтягивающую юбку и соответствующую блузу, а ее четырехдюймовые каблуки пристыжают мои двухдюймовые. Мои ноги болят только при взгляде на ее туфли, а моя задница кричит, что вероятно я должна чаще посещать спортзал, если когда-нибудь хочу выглядеть так потрясающе в свои пятьдесят.

Ее ген скромности, должно быть, четко проскользнул мимо Эдварда.

– Спасибо, – отвечаю я, когда завязываю фартук вокруг талии.

Она тянется к столешнице и поднимает почти полную бутылку.
– Вина?

Я официально обожаю ее.

– Было бы великолепно, – бросаю я, даже не подумав. Затем я понимаю, как, наверное, это прозвучало, и едва сдерживаюсь от глупого удара ладони по своему рту. Она знающе улыбается мне, а затем наливает мне бокал.

– Белла, тебе не нужно сдерживаться в моем присутствии, – заверяет меня она. – Я в известной мере видела и больше. И если ты нравишься Эдварду, то, очевидно, ты совершенно особенная девушка.

Ее слова слегка упрощают мое нервное состояние, но затем я слышу раунд глубокого смеха со второго этажа и торопливо беру бокал, одним глотком осушая его наполовину. Все, что угодно, лишь бы расслабиться перед встречей с обоими родителями. Эсми поворачивается к печи и начинает размешивать овощи, и я замечаю, что рядом с ней на столешнице стоит ее собственный полупустой бокал вина.

На самом деле, она толком и не просит, чтобы я что-нибудь сделала. Мы просто разговариваем, я потягиваю свое вино, и без всяких лишних слов она наполняет мой бокал и возвращается назад к готовке. Мы говорим о больнице и Эдварде и о той распродаже в «Мэйси», где, видимо, она приобрела новые кастрюли. Она позволяет мне мельком взглянуть на лимонный пирог, а затем я помогаю ей накрыть на стол. Позже Эдвард входит в кухню, его ладони сразу находят мои бедра, губы тут же целуют щеку. Я пытаюсь не напрячься при его касании, но я все еще слишком на нервах из-за того, что его мать может подумать обо мне.

Она же, кажется, даже ничего и не замечает.
– Что там делает твой отец? – рассеянно спрашивает она.

– Занимается исследованием.

– Он спустится вниз?

– Не знаю, мам. – Его голос звучит немного раздраженно, но его ладонь, которая теперь на моем плече, нежно и успокоительно поглаживает меня. – С чем вам еще нужно помочь?

– Ни с чем, милый. Просто скажешь отцу, что ужин готов?

Эдвард вздыхает, немного сжимает мою ладонь, а затем вновь исчезает из комнаты. Эсми весело мычит, пока мы заканчиваем накрывать на стол, и зажигает несколько свеч прямо в центре. Я заканчиваю свой второй бокал вина, мои нервы почти на пределы, но напитка было достаточно, чтобы подавить страх из-за объекта моего беспокойства, с которым мне вскоре предстоит встретиться лицом к лицу.

Эсми наливает каждому из нас вина, когда входит доктор Каллен. Он одет в чопорную рубашку на пуговицах, штаны цвета хаки и коричневые туфли. Его светлые волосы уложены назад, зеленые глаза мерцают, а на губах приветливая улыбка. Эдвард следует за ним, его бронзовые волосы блестят, а выражение лица сосредоточенное, когда он направляется прямо ко мне.

Глаза доктора Каллена сразу же смотрят на меня. Он выгляди иначе – более претенциозный – без его рабочих брюк и хирургической шапочки. Но его обаятельной улыбки почти достаточно, чтобы устранить любую неловкость.

– Ну, здравствуй, – любезно говорит он и, обходя стол, наклоняется вперед и протягивает мне руку. Я осторожно пожимаю ее, все еще начеку в ожидании грубого комментария или симптома того, что он ненавидит меня.

– Здравствуйте, – смущенно отвечаю я. Затем говорю себе успокоиться и казаться более уверенной. – Я Белла.

– Белла, я Карлайл.

Это хорошее начало, полагаю. Он не заставляет меня называть его доктором Калленом. Но он не подает никаких знаков, что помнит меня с той нашей встречи на днях.

Эдвард отставляет для меня стул, и я сажусь. Он присаживается рядом.

– Пахнет замечательно, – замечает Карлайл. Приподнимает бровь и садится. – Снова цыпленок, полагаю? – Он посматривает на Эсми, которая совсем невозмутима.

– Давай не будем начинать снова, Карлайл, – тепло произносит она. – Ты же знаешь, что говорит доктор о твоем холестерине.

Он смотрит на меня.
– Разве это не смешно? Ты бы подумала, что я какой-то там мойщик посуды по тому, как она слепо верит каждому его слову.

Я не вижу юмора, но вытягиваю улыбку. Его тон мягкий – даже шутливый – но я не могу с собой справиться и подозреваю, что в его фразах есть какой-то скрытый смысл.

– Где мой «Курвуазье»^*? – продолжает он, не ожидая ответа на свою предыдущую тираду. – Эдвард, ты же не пьешь вино, да?
(^* – известный французский коньяк).

Глаза Эдварда опускаются на стол, где стоит бокал белого вина.
– Это правда особо не важно, – говорит он, пожимая плечами.

– Сынок, не глупи. Вино – женский напиток. Без обид, Белла. – Он снова встает, направляясь к шкафчикам. Эдвард смотрит на меня извиняющимся взглядом, пока я стараюсь сохранить непринужденное выражение лица. – Эсми, где бутылка «Курвуазье»?

– Она здесь, – нетерпеливо говорит она, вручая ему бутылку. Ставит стакан для него, когда он возвращается на место.

– А где стакан Эдварда? – продолжает он.

– Все в порядке, пап, – пытается отказаться Эдвард. – Я правда не возражаю против вина.

Карлайл все равно наливает ему стакан, игнорируя его протесты. Когда Эдвард тянется за напитком, тот торопливо останавливает его:
– Дай ему надышаться, Эдвард! Нужно, по крайней мере, подождать минуту или ты уничтожишь вкус.

Ну, тогда ладно, сумасшедший фанатик бренди. Я делаю очередной большой глоток вина, убеждая себя, снова и снова, что отец Эдварда не может быть совсем съехавшим с катушек. Ведь сумасшедшим людям не позволяют резать вас, правильно? Но кто бы в своем уме заставлял своего сына выпить коньяк и устраивал такую суматоху? Тем не менее, надеюсь, эта небольшая суматоха поможет мне пережить этот ужин. Эдвард напряжен и чувствует себя неловко, сидя рядом со мной, а Эсми молчит, заканчивая расставлять все по столу.

Думаю, я была не права. Это явно самая неловкая ситуация в моей жизни.

Эсми наконец садится и с приветливой улыбкой произносит:
– Хорошо, давайте есть.

Каждый заполняет свои тарелки. Карлайл накладывает себе первым, затем передает блюдо Эсми, которая извиняющимся тоном улыбается прежде, чем вручает тарелку Эдварду. Эдвард говорит, пусть сначала наложить себе она, но она отказывается, и он накладывает мне вместо этого.

Как только наши тарелки полны еды, и Карлайл наконец разрешает Эдварду выпить свой бренди, Карлайл говорит:
– Итак, Белла, как вы с Эдвардом познакомились?

Он с надеждой посматривает на меня, и я быстро сглатываю и откашливаюсь перед ответом:
– Мы познакомились на работе.

– На работе? Ты работаешь в Харборвью?

Вероятно, я должна обидеться из-за того, что он не помнит меня, но я, на удивление, совсем не оскорбилась. Его настойчивости из-за коньяка было достаточно, чтобы заставить меня опасаться его, и если он такой упертый по поводу напитка, я только могу представить себе, как он справляется, если дело доходит до более важных аспектов его жизни. Просто мысль о нем заставляет меня жалеть проведенное Эдвардом детство.

– Да, сэр.

– Правда? Ну, ты выглядишь слишком молодо, чтобы быть доктором. Где именно ты работаешь?

Я пока не могу разобраться, думает ли он, что я доктор или все же он просто отказывается принимать правду, а может он действительно сумасшедший. Собирая все свою храбрость, я отвечаю:
– М-м… На четвертом этаже. Вообще-то я медсестра.

Эдвард все такой же напряженный рядом со мной, и это нервирует меня. Карлайл смотрит на меня снова, его глаза исследуют меня, затем он мычит что-то себе под нос и возвращается к еде.
– О, понимаю, – просто говорит он.

Вероятно, он думает о докторе Эллис, сексуальном рыжеволосом хирурге с огромными сиськами. Наверное, он задумывается, что такого видит во мне Эдвард – низкая маленькая медсестра со средним размером груди и выпрямленными каштановыми волосами.

Все молчат, и я расстраиваюсь. Тогда Эдвард ловит мой взгляд и подмигивает, выдавливая улыбку. Он делает это только, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше, несмотря на его собственную нервозность.

И это работает.

Я хочу, чтобы родители Эдварда полюбили меня, чтобы поддерживали меня и спрашивали мое мнение о важных вопросах, пригласили к себе снова. Я явно не хочу быть источником враждебности между ним и его отцом, и я сделаю все возможное, чтобы предотвратить это. Но если Эдвард может не обращать внимания на дурное мнение своего отца, то и я тоже.

Голос Эсми нарушает тишину.
– Карлайл, Белла сказала, что только переехала сюда из Флориды. Тебе там очень нравилось в прошлый раз, когда мы там были. – Она смотрит на меня и добавляет: – Мы поехали в круиз на нашу восьмую годовщину свадьбы и останавливались в Ки-Уэсте^*.
(^* – горд в штате Флорида).

– Я говорил, что там мне понравилось больше чем на Багамах – только из всего, – кратко отвечает Карлайл. – Такое перехваленное место. Ну, знаете, я видел там крысу – она больше терьера! – Он смотрит на меня, когда говорит это, его глаза словно проникают в мою душу, будто я знаю какое-то адекватное объяснение сего факта про животных.

Я не совсем уверена, что сказать.
– Это ужасно. Никогда не знала, что в Ки-Уэсте такие огромные крысы, – наконец выдавливаю я.

– Что? Нет, Белла, на Багамах были огромные крысы. Ты вообще слушала меня?

– Пап, – встревает Эдвард, его тон предупреждающий. Карлайл смотрит на него, затем на меня, а потом он вновь возвращает свое внимание к своей тарелке, быстро пожимая плечами.

– Ну, я думала, Ки-Уэст просто прекрасен, – продолжает Эсми. – Несмотря на то, что, на мой вкус, там слишком много подвыпивших людей. Но это красивый город. Вода была кристально прозрачной, ни одной волны на горизонте!

– Мам, все правда очень вкусно, – вставляет Эдвард, и я торопливо соглашаюсь, мысленно ударяя себя за то, что я не была той, кто первый упомянул это. Карлайл ожидает только несколько секунд, чтобы продолжить на меня свои нападки.
– Белла, так зачем ты переехала в Вашингтон?

Я пожимаю плечами, потому что явно ни за что не обнародую ему даже унцию своей личной жизни.
– Здесь живет мой отец, которого я всегда навещала только раз в год. И мне просто нужны были изменения в жизни.

– Как давно ты здесь?

– Около двух месяцев.

– Собираешься вернуться в медшколу?

– Вернуться в медшколу для чего? – спрашиваю я, сбитая с толку. Смысл его вопроса доходит до меня секундой позже.

– Ты планируешь быть медсестрой всю оставшуюся жизнь? – Его тон скептический. Я внезапно понимаю, о чем мне говорил Эдвард, и осознаю проблемы, который наверняка у него были с отцом, пока он рос с ним под одной крышей.

– Нет ничего плохого в том, что ты медработник, папа, – остро прерывает Эдвард. Я чувствую, как мое лицо краснеет, потому что, несмотря на то, что я подозревала, это произойдет, это не смущает меня меньше. Я сижу за столом, полным докторов, и мне говорят, что выбранная мною карьера ниже паритета. Что она не достаточно хороша.

– Я не говорил, что это плохо, – спорит Карлайл. – Не для всех, по крайней мере.

– Как это понимать? – спрашивает Эдвард, и Карлайл тяжело вздыхает.

– Я просто говорю, что не понимаю, что не так с доктором Эллис. – Оба Эдвард и Эсми пытаются перебить его; уши Эдварда, вероятно, краснее моих, но Карлайл внушителен и неустанен. – Она очень успешный хирург, ее отец - сенатор, и по какой-то богом забытой причине она согласилась выйти за тебя замуж.

Раздается громкий удивленный вздох, но секунду спустя я понимаю, что шум отозвался в моей голове. В течение доли секунды все взгляды направлены на меня – у Эсми извиняющийся, глаза Эдварда широко раскрыты в панике, а его отец снисходителен и самодоволен. Затем также быстро столовая возвращается к жизни, все сразу начинают разговаривать, когда как я проглатываю оскорбление, которое горит как кислота в моем горле.

Те же самые слова снуют в моей голове, когда Эдвард пытается извиниться, на его лице отражен стыд, когда он придумывает оправдания ужасного поведения своего отца.

Те же самые слова загружены и перегружены недоверием.

Он собирался жениться на ней?

Перевод: Rob♥Sten