Глава 109

Белла

— Почему бы тебе не присесть, Белла? – тихо предложил Карлайл. Я не хотела сидеть, но мне казалось, он боялся, что в любой момент я распахну дверь и ворвусь в кабинет Анджелы, поэтому, вздохнув, я подчинилась, только для того, чтобы успокоить его. Но поскольку была слишком обеспокоена и взволнована, чтобы сидеть, продолжала ёрзать в своём кресле.

Подняв голову, я поняла, что смотрю в полные сочувствия глаза Карлайла.

— Эдвард будет в порядке, – тихо сказал он мне. Я лишь кивнула, молясь, чтобы он оказался прав. Карлалйл продолжил:

— Знаешь, на самом деле я даже надеялся на это. Я не был уверен, что у него хватит мужества, чтобы поговорить с ней наедине, но я рад, что он это сделал.

— Ну а мне всё это не нравится, – сидя рядом со своим мужем, заявила Эсме, и, повернувшись, я посмотрела на неё. – Только представив, что он там наедине с этой ужасной женщиной… – она покачала головой. – Карлайл, пожалуйста, скажи, что мы правильно сделали, что ушли. – Я могла сказать, что она на грани слёз, и не винила её. Я чувствовала себя точно так же.

— Это было необходимо, – заверил он её и нежно погладил её руку. – И он не одинок, помнишь?

Там с ним Анджела.

— Но она не член семьи, – скрестив руки на груди, запротестовала Элис. – Она, кажется, неплохая, но в то же время практически чужой человек.

— Для тебя – да, но не для Эдварда, – напомнил ей Карлайл. – Он встречался с ней на протяжении длительного времени, и ему легко с ней. И она вполне способна с этим справиться, – он помолчал. – На самом деле изначально именно Анджела ему это предложила. Она знала, что в нашем присутствии он не сможет откровенно поговорить с Элизабет, и, честно говоря, я чувствовал то же самое. Но мы пришли к выводу, что принять решение должен только он сам.

Эсме вздохнула и большим пальцем смахнула одинокую слезу.

— Ты уже мне это говорил, и стараюсь относиться ко всему не предвзято. Не скажу, что не
понимаю твою точку зрения. Но всё равно это убивает меня. Меня не волнует, что Элизабет – та, кто его родила, Эдвард – мой мальчик, и я хочу защитить его. Выйдя из кабинета, я почувствовала себя так, словно предала его.

Я с трудом сглотнула. Ужасное признание Эсме разбило мне сердце, потому что её чувства полностью отображали мои. И не имело значения, что Эдвард сам попросил, чтобы я ушла: мне всё ещё казалось, что я оставила его. Больше чем что-либо мне было жаль, что он не позволил мне остаться, но в то же время я понимала, почему он это сделал. Он знал, что не сможет всегда полагаться на меня.

В глубине души я знала, что Карлайл был прав, сказав, что мы поступили правильно, и понимала, что Эдвард не воспринимал наш уход как предательство. Но всё равно не могла успокоиться и чувствовала, что не смогу это сделать, пока не увижу собственными глазами, что с ним всё в порядке. Я бросила нетерпеливый взгляд на закрытую дверь, а затем на свои часы. Эдвард сказал, ему нужно десять минут. Но это больше походило на десять часов.

Эммет молчал с тех пор, как мы покинули кабинет Анджелы, и, взглянув на него, я поняла, что он сел вдали от всех нас. Он казался потерянным в своих мыслях, и мне стало интересно, о чём он думал в этот момент. Я не собиралась спрашивать, тем более что язык его тела давал понять красноречивее всяких слов, что он не в том настроении, чтобы разговаривать.

— Дорогая, мне тоже очень тяжело, – ответил Карлайл на заявление Эсме. – Но все мы должны помнить: неважно, как сильно мы этого хотим, мы не можем вместо Эдварда бороться с его демонами. Чтобы двигаться дальше, он должен примириться со своим прошлым, а мы все должны иметь веру в него, верить, что когда он будет готов, позволит нам любить и поддерживать его.
Никто не стал спорить с этим.

Несколько минут мы все сидели молча, и я понимала, что каждый из нас занят собственными мыслями. Меня охватывало всё большее и большее беспокойство, но я старалась держаться как можно спокойней. Вдруг дверь открылась, и, машинально вскочив, я шагнула вперёд, чуть не споткнувшись о собственные ноги.

Когда Эдвард вышел из кабинета, я чуть не заплакала от облегчения и практически подбежала к нему. Я хотела броситься в его объятия и никогда не отпускать, но изо всех сил пыталась сдержаться и почти минуту изучала его лицо, пытаясь определить его настроение. Я отметила, что он выглядел уставшим, но кроме этого я больше не смогла ничего разобрать.

— Ты в порядке, малыш? – тихо спросила я и, поколебавшись долю секунды, обняла его. Все тоже поднялись, но, за исключением Эсме, подходить не стали. Я почувствовала её присутствие позади себя и поняла, что ей до смерти хочется обнять Эдварда. Ради неё я надеялась, что он позволит ей.

Эдвард коротко обнял меня в ответ, и я постаралась сильно не разочаровываться, когда он отпустил меня и немного отстранился.

— Да, всё хорошо, – сказал он, вот только я не была уверена, что он на самом деле так думал. Он бросил взгляд через плечо, и мне показалось, что он хочет уйти.

Я сделала шаг назад, почувствовав, что Эсме двинулась навстречу Эдварду, и понимая её нетерпение, а затем стала наблюдать, как очень медленно, с настороженным, но в то же время с полным надежды выражением лица, она раскрыла свои объятия. Я с облегчением выдохнула, когда он, шагнув вперёд, без возражений позволил ей себя обнять. Она что-то сказала ему, и он что-то пробормотал в ответ.

Затем он отстранился и снова, почти нерешительно, бросил взгляд через плечо, после чего повернулся и посмотрел на Карлайла.

— Анджела хочет видеть тебя.

— О, конечно, – Карлайл с пониманием кивнул. Какое-то время он молчал, словно ожидая, что Эдвард скажет что-то ещё, но когда этого не произошло, он уверил, что не задержится надолго, и направился к кабинету Анджелы.

— Эдвард, что… – начала я, горя желанием узнать, чем закончилась встреча с Элизабет, но, к моему удивлению, он перебил меня:

— Позже, – сухо сказал он, и, когда Карлайл открыл дверь и вошёл в кабинет, я увидела в его глазах нечто похожее на отчаяние. – Мне нужно на свежий воздух, – не оставляя места для возражений, заявил он и, не дожидаясь ответа, поспешил на выход. Быстро извинившись и заверив Эсме, что мы будем ждать их в машине, я поспешила вслед за ним.

Я нашла Эдварда, расхаживающего по стоянке. Когда я подошла к нему, он как будто немного успокоился, словно надеялся, что я последую за ним. Прежде чем у меня появилась возможность что-то сказать, он заговорил, нервно проведя пальцами по волосам:

— Прости, мне просто нужно было выбраться оттуда, – поспешно объяснил он, а затем, поколебавшись, добавил:

— Прежде, чем она вышла. Я не хочу её больше видеть.

Всё это имело смысл и объясняло его нервозность и стремление поскорее уйти. Я взяла его под руку и нежно сжала его ладонь.

— Расскажешь мне, что произошло?

Он покачал головой.

— Не сейчас, – для меня не осталось незамеченной мольба в его голосе. – Пожалуйста, Белла. Обещаю, позже я всё тебе расскажу. Только не сейчас.

— Прости, – я кусала губы. – Я слишком настойчива. Если не хочешь, ты не должен мне ничего говорить. Что там произошло – не моё дело. Ты не должен мне никаких объяснений. Просто помни, что, если захочешь поговорить, я рядом.

Я с огромным трудом произнесла эти слова, и не только потому, что умирала от любопытства. Также мне была ненавистна мысль, что он закроется и будет всё держать в себе. Я искренне верила, что ему необходимо выговориться. Но я не могла заставить его поговорить со мной. Я уже давно поняла, что это должно быть только на его условиях.

Поездка обратно в Форкс была тихой. Я ни на миг не отпускала руку Эдварда, и хоть, казалось, он был доволен этим, почти ничего не говорил. Несколько раз я заметила, что Карлайл через зеркало заднего вида с беспокойством смотрел на Эдварда, но он также молчал.

Когда мы, наконец, подъехали к дому Калленов, Карлалйл сказал мне, что может позвонить моему отцу и дать ему знать, что мы вернулись. Он не сказал прямо, что приглашает меня переночевать у них, но, казалось, никто не сомневался, что я не поеду домой. Я предположила: всё они понимали - что этим вечером я ни за что не захочу оставить Эдварда.

Эсме вызвалась приготовить что-то на быструю руку и предложила нам всем посмотреть фильм, без сомнения, пытаясь вытащить Эдварда из его апатичного состояния. Но тоном, не допускающим возражений, он сказал ей, что хочет подняться к себе и отдохнуть. Она не стала возражать, но я видела, что она разочарована тем, что он не готов открыться ей, хоть и пыталась это не показать.
Немного боясь его ответа, я спросила, могу ли я подняться с ним наверх или он хочет, чтобы его оставили в покое? Если он хотел побыть в одиночестве, я бы позволила ему, но на самом деле надеялась, что он примет мою компанию. Он казался спокойным, но я подозревала, что внутри у него бушевал вихрь эмоций, и я не могла вынести мысли, что он будет пытаться справиться с этим совсем один. Я знала, что нужна ему.

К моему облегчению, он, казалось, был рад моему обществу. Я не думала, что он собирается оттолкнуть меня, ведь, в конце концов, он пообещал мне всё рассказать, но понимала, что ему нужно какое-то время, чтобы взять себя в руки и оправиться после событий дня. Спустя все эти годы снова увидеть свою мать было нелегко, и я даже не могла представить, что творилось у него в голове.

Когда мы оказались в комнате Эдварда, я поняла, что совсем не знаю, что мне делать. Он по-прежнему не был готов к разговору, а я не знала, нужно ли пытаться его отвлечь или позволить событиям развиваться своим чередом. В конце концов, я подумала, что мне нужно довериться ему и ждать, когда он даст мне знать, чего именно от меня хочет.

В течение следующего часа или около того Эдвард оставался спокойным и потерянным в своих мыслях, но не закрывался полностью, как я боялась поначалу. Когда я предложила включить музыку - только для того, чтобы нарушить молчание, которое становилось невыносимым, - он сразу же согласился и даже ответил, когда я начала говорить о каких-то пустяках; но я могла сказать, что мысленно он был далеко.

В какой-то момент в дверь постучал Карлайл и, заглянув, спросил, всё ли в порядке. Эдвард спокойно ответил ему, что всё хорошо. Карлайл не выглядел убеждённым, впрочем, как и я, но просто с согласием кивнул и напомнил нам, что если он или Эсме понадобятся нам, то они внизу.
Может, я ошиблась, но мне показалось, что пару раз после этого я слышала за дверью звук чьих-то шагов. Возможно, он или Эсме снова приходили проверить нас, но больше никто не стучал.

Наконец, после того, что казалось вечностью, Эдвард повернулся и посмотрел на меня, и я увидела, как что-то вспыхнуло в его глазах, но, что бы это ни было, оно исчезло через секунду.

— Она сказала, что ей жаль. И призналась, что то, что делал со мной Джеймс, было неправильным, и что я этого не заслуживал. – Моргнув от удивления, я стала ждать, когда он продолжит, но он ничего не говорил, а просто смотрел на меня, словно проверяя мою реакцию.

Я сделала глубокий вдох, стараясь сделать всё, чтобы мой голос не дрожал.

— Она права, малыш. Они виноваты - не ты. Твоей вины в этом не было.

— Да, я знаю, – он помолчал. – Они оба больны. Теперь я это понимаю.

Я внимательно всматривалась в его лицо, выискивая какие-либо эмоции, которые должно было вызвать это откровение: гнев, печаль, да что угодно, - но не было ничего. Это беспокоило меня, и я не знала, нужно ли мне что-то говорить. По крайней мере, он начал рассказывать. И если он, наконец, принял истину, то это было хорошо. Как бы сказала Анджела, это прогресс. Вряд ли я могла хотеть большего.

— О чём ещё вы разговаривали? – осторожно спросила я, надеясь, что не переступаю черту. В конце концов, он постепенно открывался; у меня возникло чувство, что для того, чтоб он продолжил, его, возможно, нужно поощрять.

Он пожал плечами.

— Она сказала, что не годится в матери. Что мне лучше без неё, – горький смешок сорвался с его губ. – С этим нельзя поспорить, не так ли?

Кусая нижнюю губу, я очень осторожно подбирала следующие слова, а затем, соглашаясь, покачала головой:

— Нет, думаю, нет. У тебя новая семья, которая сделает для тебя всё. Это относится ко всем. Ты ведь знаешь это, правда? Они любят тебя, – ожидая его ответа, я затаила дыхание.

— Да, они любят меня, – эхом отозвался он. Он ответил быстро, автоматически, напомнив мне робота. Как же мне хотелось, чтобы он проявил хоть какую-то эмоцию. Наступал вечер, сгущались сумерки, время от времени я задавала ему осторожные вопросы, и он отвечал тем же монотонным голосом, ни разу не показав свои истинные чувства.

Но я понимала, что мне нужно быть благодарной, что он вообще разговаривал со мной об этом. Возможно, именно таким способом он справлялся с этой ситуацией. Может, он, наконец, принял своё прошлое и был готов двигаться дальше. Возможно, мне не стоило волноваться. В конце концов, он повёл себя на встрече с Элизабет намного лучше, чем кто-либо мог надеяться.

Но в глубине души я всё же чувствовала, что просто обманываю себя, думая, что худшее уже позади. Я оказалась права.

С тех пор как мы вернулись домой, Эдвард был устрашающе спокоен, тих и почти не двигался. Неожиданно он вскочил с дивана и начал расхаживать по комнате, и, затаив дыхание, я заметила, как потемнели его глаза. На самом деле не зная, чего ожидать, я медленно встала и тихо позвала его по имени:

— Эдвард?

Он резко замер, и, когда посмотрел на меня, меня поразила ярость в его глазах. Всё произошло так быстро, что напоминало поворот выключателя: одно мгновение он казался ко всему безразличным, а затем, казалось, всё поразило его с новой силой.

— Они, блядь, разрушили мою жизнь! – сжав руки в кулаки, прорычал он. – Я был ребёнком! Он сломал меня, а она позволила ему! Ей всегда было плевать на меня!

Я с трудом сглотнула и подняла руки в успокаивающем жесте.

— Я знаю, малыш, мне жаль. Послушай, я...

— Ей. Всегда. Было. Плевать на меня! – выкрикнул он, прервав меня на полуслове. – Они не имели грёбаного права! Я никогда не делал ничего плохого, я не заслужил такого наказания. Он не имел права бить меня, не имел права насиловать! Он постоянно приходил в мою комнату, толкал меня и валил на пол, и… имел меня...! – он издал вопль ярости и пнул стул, отчего тот упал.

— Эдвард, пожалуйста... – начала я, а затем остановилась, так как не имела ни малейшего понятия, что сказать. Не успела я опомниться, как он поднял упавший стул и швырнул его через всю комнату. Он был в ярости, и мне оставалось только с ужасом наблюдать, как он бегал по комнате и срывал своё зло, ударяя кулаком стены и мебель, хватая попавшиеся под руку предметы и швыряя их на пол.

Я боялась останавливать его, понимая, что ему необходимо выплеснуть свои эмоции, но в то же время боялась позволять ему продолжать дальше. Я боялась не за себя - только за него; боялась, что он закончит тем, что, даже не заметив, причинит себе серьёзные физические повреждения. Больше всего я боялась хотя бы на мгновение оставить его одного, так что позвать кого-то на помощь, к сожалению, было невозможно.

К этому времени я уже изучила его и не раз видела, как, страдая от серьёзных панических атак, он терял себя в ужасных воспоминаниях, но на этот раз всё было по-другому. Он был в ясном сознании, реагируя с неконтролируемой яростью на несправедливость, бурно изливал свою ненависть к тем, кто причинил ему боль. И я могла только наблюдать за тем, как он всё рушит вокруг.

А потом так же резко Эдвард прекратил разрушать свою комнату и, опустившись на пол, выпустил выворачивающий наизнанку вопль глубокой тоски. Я беспомощно плакала, но, наконец, выйдя из шока, вскочила и, спотыкаясь о собственные ноги, поспешила к нему.

Я опустилась рядом с ним на колени, и в тот же момент в комнату ворвался Карлайл. Его лицо выражало муку и печаль, но только не удивление, и в этот момент я поняла, что он ожидал этого окончательного неизбежного срыва. Вот почему, зная, что это последует, он или Эсме несколько раз прислушивались за дверью. И я поняла, что также этого ждала.

Спустя секунду Карлайл оказался на полу рядом с нами, и я была ошеломлена, увидев, что по его лицу текут слёзы. Он попытался обнять Эдварда, желая успокоить его, но, потерпев поражение, отступил, когда Эдвард закричал в знак протеста. Сначала я подумала, что он снова потерялся в своём прошлом, но затем он заговорил, слова вырывались между хриплым, учащенным дыханием:
— Карлайл... он не имел никакого права... это несправедливо...

Моё сердце разрывалось на части, когда я слушала наполовину рыдание, наполовину хныканье Эдварда и чувствовала сильную боль, которая исходила от него волнами. Мой бедный малыш так ужасно страдал, и никто из нас не мог ему помочь. Ему необходимо было освободиться от этого. И только потом он мог на самом деле пойти на поправку.

— Я знаю, сынок, я знаю, – срывающимся голосом согласился Карлайл. – Это несправедливо, совсем несправедливо, и мне так жаль...

— Это так больно, – рыдал Эдвард, продолжая тянуть себя за волосы. – Почему... почему не... кто поможет мне? – Я громко всхлипнула, когда мне удалось схватить его руку, и я прижалась губами к его ушибленным костяшкам пальцев.

— Мы поможем тебе, милый, я обещаю, – стоя в дверях, со слезами на глазах заверила его Эсме, а затем после секундного колебания вошла в комнату и направилась к нам. – Мы все здесь и поможем тебе. Теперь с этим покончено, и мы никому не позволим причинить тебе боль.

— Помогите мне, – тихо повторил Эдвард и обрушился на меня, а я, наконец, смогла его обнять и, слегка покачивая, прижать к своей груди. Я не пыталась говорить, зная, что мой голос попросту сорвётся. Вместо этого я закрыла глаза и изо всех сил пыталась взять себя в руки, а когда снова открыла их, увидела, что с тем же страдальческим выражением лица в комнату входят Элис и Эммет.

Не говоря ни слова, они оба медленно двинулись к нам навстречу, а затем резко опустились на пол. Когда Эсме дрожащей рукой потянулась к Эдварду и начала нежно гладить его волосы, мне показалось, что все в комнате затаили дыхание.

Эдвард не стал протестовать, и Карлайл начал осторожно поглаживать его спину, что-то тихо бормоча, что я не смогла разобрать. Но, похоже, Эдвард услышал его, потому что тихо пробормотал ответ. Когда он устало положил свою голову на моё плечо, его глаза были закрыты и он выглядел опустошённым. Кто мог винить его?

Немного поколебавшись, Эммет положил руку на плечо своего брата, а Элис неуверенно потянулась к руке Эдварда. И в тот момент, когда все мы прикасались к нему и он никак не возражал, я вдруг осознала. Я ни капли не сомневалась в этом.

Всё будет хорошо.