Глава 1. Уют

BPOV

Немного успокоившись, я освободилась от своей дочери и убрала эссе, которое до этого проверяла. Было бы безумием полагать, что сегодня я собираюсь продолжить работать.

Я думала позвонить Эмметту и Роуз и спросить, можно ли к ним зайти. Мне отчаянно необходимо было отвлечься от всего. Но прежде всего мне нужно было поговорить о том, что случилось сегодня с Либби. Я знала, что Роуз выслушает и выскажет свое мнение честно. Уж что-что, а девушка брата всегда была зверски прямолинейна.

― Что ты думаешь о том, чтобы навестить дядю Эмметта и тетю Розали? ― спросила я Либби.
― Да! Как ты думаешь, дядя Эм будет со мной играть? ― Либби в предвкушении подпрыгивала вокруг меня как кенгуру.
― Не знаю, дома ли он, сладкая, ― ответила я. ― Но если это так, то я уверена, что он будет очень этого хотеть.

Мой брат был многообещающим футбольным игроком, пока не получил травму на втором году своей профессиональной спортивной карьеры. Вместе с одним из товарищей по университетской сборной недалеко от их дома он открыл один из самых высококлассных гимнастических залов. Это стало огромным успехом, были даже разговоры об открытии других.

Во время прошлого нашего визита мой брат взялся за обучение моей девочки основам футбола. Конечно, о мяче скоро забыли, и это превратилось в нечто большее, чем соревнование, в котором Эмметт позволял Либби гонять его по парку. Воспоминание о моей крошечной дочке в маленьком розовом платьице, которую блокировал двухметровый дядя, до сих пор сохранилось в моей памяти. Это было самым забавным моментом за последние годы.

Я взяла телефон и набрала номер.

― Алло, ― ответила Роуз.
― Привет, Роуз. Как у вас дела?
― О, у нас творятся грандиозные вещи. Вчера Эмметт, наконец-то, собрал детскую кроватку, поэтому я могу прекратить жаловаться. Малыш постоянно толкается, особенно ночью. У меня не было нормального сна уже недели две.
― Оу... Я знаю, что ты чувствуешь. Думаю, это генетическое. Либби делала то же самое, ― ответила я.
― Вот именно. После этого у меня больше не будет детей, ― смеясь, сказала Розали.
― Роуз, как ты думаешь, будет ничего, если мы с Либби приедем?
― Конечно! Вы что, должны спрашивать об этом? ― Роуз казалась оскорбленной.
― Ну… Я думала, может, вы устали или еще что-нибудь, ― ответила я.
― Лучше бы просверлили мне череп! Клянусь, если этот малыш не появится в скором времени, кого-то ждут повреждения!
― Хорошо, тогда, я думаю, мы будем через… ― я взглянула на часы, ― полчаса?
― Отлично. Увидимся!
― Пока, Роуз.

Либби уже начала собираться или, по крайней мере, упаковывать вещи, которые считала необходимыми для визита к ее фавориту ― любимому дяде.

Я носилась по дому, хватая предметы первой необходимости ― кошелек, ключи, деньги, сотовый телефон ― и мы отправились в путь менее чем через десять минут. Либби схватила мои руки, поскольку мы шли от нашей маленькой квартиры на Морнингсайд-Хайтс к шикарному жилищу моего брата на Верхнем Вест-Сайде. Сколько бы я ни ходила этим маршрутом, я никогда не уставала от него. Я любила беспокойную и анонимную жизнь большого города, отличающуюся от жизни в небольшом городке Форкс, в котором выросла. Это заставляло меня чувствовать себя живой, как будто город бессознательно передавал часть своей энергии мне.

Либби скакала по тротуару ― ее рука крепко держала мою, ― таща меня вперед. Она была такой необычной девочкой, хотя, я думаю, что каждый бы родитель говорил также о своем ребенке. Она могла быть активной и общительной в один момент и задумчивой и тихой в следующий. Она могла бы проводить часы, сидя на подоконнике, смотреть на окружающий мир, что бы только прокомментировать некоторые крошечные детали, которые пропустили остальные. Иногда она поражала меня своей способностью проникать в суть. Интуицией, которой она обладала в своем возрасте.

Во внешности Либби смешивались мои черты и… его. У нее были его изумрудные глаза и безупречная бледная кожа, мой нос и вьющиеся волосы цвета шоколада. Разумное поведение дочь переняла от меня, и это было не удивительно, ведь я была единственной, кто воспитывал ее. И я была благодарна Богу за то, что она унаследовала его грацию, не смотря на то, что я вечно падала или врезалась во что-нибудь на своем пути. Но то, что она откуда-то унаследовала любовь ко всему розовому, было выше моего понимания.

― Сэмми! ― завопила Либби, как только мы достигли здания, в котором жил мой брат. Она отпустила мою руку и влетела в здание в поисках швейцара. Я услышала смех внутри, где она, очевидно, бросилась на руки к бедолаге. Это было типичное для моей дочки поведение. Она не могла находиться в здании в течение пяти минут, не оказывая поддержку каждому живому существу внутри. Так скоро, как только она научилась ходить и говорить, она взяла на себя обязанность узнать каждого человека в нашем доме и доме Эмметта и заставила их рассказать ей истории их жизней.

― Ты идешь, Либби? ― спросила я, останавливая общение покрасневшего швейцара и порозовевшей дочки. ― Ты же не хочешь заставлять дядю Эмметта ждать, верно?

Либби завизжала и побежала к лифту.

― Простите! ― извинилась я перед швейцаром, который теперь выглядел немного потрепанным.
― Мне это только в удовольствие, Белла, ― ответил мужчина, смеясь.

Моя дочь стояла уже в лифте, нетерпеливо притопывая ножкой и раздражаясь. Как только я зашла в лифт, Либби подняла свои руки, чтобы я подняла ее нажать кнопку этажа Эмметта.

― Да это же Шприц и малыш Шприц! ― прокричал Эммет, как только открыл дверь.

Я лишь заметила визжащую розово-коричневую вспышку, пролетающую мимо меня в руки Эмметта. Это был их традиционный ритуал приветствия. Громогласный смех Эмметта присоединился к смеху Либби, когда он закружил ее по прихожей своей квартиры.

Я была поднята на руки моего большого крепкого брата и заключена в его медвежьи объятия прежде, чем успела отметить, что Либби уже была поставлена на пол

― Эм… не могу… дышать! ― удалось пропищать мне.
― Прости, сестренка! ― Он смеялся, опуская меня на пол и трепля мои волосы одной из своих огромных рук. ― Забыл, что ты более хрупкая.

Я услышала мягкое хихиканье, раздающееся из-за братца, и прошла вперед, чтобы поприветствовать его девушку.

Роуз и я познакомились четыре года назад. Не желая оставлять свою маленькую сестренку не защищенной от опасностей большого города, мой брат вынудил меня брать уроки самообороны, как только я родила Либби. Он не принимал отказов даже после того, как я объяснила ему, что вероятнее получу травму, пробуя научиться защищаться, чем на улицах Нью-Йорка.

Роуз, преподававшая мои уроки самообороны, и я мгновенно ощутили неприязнь друг к другу. Розали думала, что я была плаксивой выскочкой и снобом. Я думала, что она была просто тупой блондинкой Барби.

Мы узнали друг друга лучше, когда она должна была отвести меня в медпункт после того, как я вывихнула свое запястье во время четвертого урока. Я только подумала, как должна гордиться тем, что спустя целых три урока я еще ничего не сломала себе, когда мой партнер неожиданно решил практиковать бросок через плечо. Вместо того чтобы смягчить удар спиной и ногами и изящно перевернуться на колени, как меня учили, я нырнула головой на мат и отключилась, упав на свое запястье как мешок с картошкой.

Пока мы ждали доктора, который должен был осмотреть меня, мы разговорились и узнали друг друга лучше. Я узнала, что Розали начала брать уроки боевых искусств после того, как в пятнадцать лет подверглась нападению компании пьяных парней. Она узнала, что моя плаксивость родилась из опыта, и я была застенчивой, поэтому так часто выглядела отчужденной.

Несмотря на все наши различия, мы стали друзьями, и через некоторое время я даже настроила ее на свидание с незнакомым человеком ― моим братом. Они сразу нашли общий язык ― экс-модель и экс-футболист ― и в прошлом году начали жить вместе, что было огромным шагом для моего брата. У него почти случился сердечный приступ, когда несколько месяцев спустя Роуз сказала, что беременна.

― Малыш Шприц? ― Я была отвлечена от своих мыслей громогласным голосом моего брата.
― Да, дядя Эм?
― А как ты смотришь на то, чтобы мы оставили этих двух прекрасных леди поговорить, а сами отправились в парк на второй урок футбола?
― Да! Да! Да! ― ответила Либби, подпрыгивая на месте.

Эммет подхватил мою дочь, взял мяч и вышел из квартиры, звук их смеха проносился по зданию.

Как только они ушли, Роуз увлекла меня в гостиную, где нас дожидался чай и огромный поднос шоколадного печения. Я была сбита с толку. Роуз была хорошим другом, не поймите меня не правильно. Но она с трудом замечала жизнь окружающих ее людей, и, хотя она была защитником людей, которых любила, она не была тем, которому можно излить душу за чашкой чая. Она была тем человеком, который мужественно вышел бы и пнул любого, кто бы ни причинил тебе боль.

― Что все это значит, Роуз? Ты… в порядке? ― спросила я, когда моя вернулась моя способность говорить.
― Не говори ни слова, мисси [п.п: шутливое ласковое обращение к молодой девушке]! ― сказала она, тыкая в мою грудь одним из своих идеально наманикюренных пальчиков при каждом слове. Я подсознательно отступила в более безопасный угол комнаты.
― Ты звонишь мне, говоря слезливо и несчастно и с успехом делая меня напряженной. Это ты должна объяснить, что делаешь здесь! ― заявила она.

Розали указала на диван, и я села, не осмеливаясь спорить со своей будущей старшей сестрой, когда она в таком состоянии. Девушка села рядом, налила чай и сунула чашку мне в руки, на которые чуть не выплеснулась горячая жидкость.

― Я жду… ― сказала она, постукивая ноготками по своей чашке. Внезапно я поняла, как себя чувствовали себя жертвы Испанской инквизиции.
― Ну… Сегодня Либби спросила меня о своем отце, ― выпалила я.
― Что? ― Роуз чуть не упала с дивана. ― Белла, ты в порядке?
― Да, по крайней мере, я так думаю. Это было просто… тяжело. Тяжелее, чем я когда-либо думала, ― ответила я, глядя на свои руки, в то время как на глаза снова начали наворачиваться слезы.
― Что ты ей сказала?
― Только то, что у нее есть папа, как и у всех остальных, просто он не с нами.
― Как она отреагировала?
― Она хорошо восприняла это. Все же, я не думаю, что она удовлетворится этим. Она только воздержалась от дальнейших расспросов из-за меня...
― Почему? Что ты сделала?
― Я разревелась. Я не смогла сдержаться… ― Слезы уже свободно текли по моим щекам. ― Боже! Я ненавижу себя за то, что сделала это у нее на глазах!
― Сделала что? ― сказала Розали, увлекая меня в свои объятия, насколько ей позволяло ее нынешнее положение. ― Милая, ты не сделала ничего такого. Ты действительно заслуживаешь медаль…
― Уверена, ― всхлипывала я между рыданиями, ― это медаль за самый большой беспорядок, созданный когда-либо единственным человеком.
― Нет, Белла! ― Голос Роуз звучал жестко, и я поняла, почему коллеги по модному журналу, в котором она работала, называли ее «барракудой». ― Если кто-то подходит под определение святой ― это ты. Ты выдержала потерю своего отца, осознание того, что забеременела от какого-то ублюдка, оставившего тебя, и разрыв с матерью. И все за одну неделю! И мало того, что ты пережила ЭТО, тебе также удалось воспитать самую красивую маленькую девочку и закончить с почестями колледж Лиги Плюща!
― Он не оставлял меня, Роуз, ― пробормотала я, предпринимая попытку отодвинуться от девушки.
― Он хоть раз позвонил тебе?
― Нет… но…
― Он хоть раз написал тебе по электронной почте?
― Нет… но, Роуз…
― Может, он посылал почтового голубя к тебе домой?
― Нет, но, Роуз, что, если что-нибудь пошло не так? Что, если он никогда не получал моих сообщений? Что, если…
― Если бы он хотел связаться с тобой, то никакая бы возможная сила на земле не остановила его. Но он не сделал этого. По моему мнению, это отказ! ― Она была раздражена.

Я ненавидела, когда Роуз так говорила об Эдварде. Если слова Либби разорвали швы, которыми было скреплено мое сердце в течение прошлых пяти лет, то слова Роуз фактически пустили кровь. Все стремительно вернулось ко мне. Необходимо убежать далеко к своему собственному маленькому кусочку небес, чтобы объяснить, что произошло с пришедшим непомерным счастьем, полностью растраченным в течение двух дней…



Я не забыла, как лежала в объятиях Эдварда после лучшей ночи в своей жизни, чувствуя, что просто готова взорваться от счастья. Но спустя сорок восемь часов я сидела над безжизненным телом своего отца, а пять недель спустя мои принципы охотно вышибались из меня. Я была многообещающей студенткой, которая отказалась от этого, тем самым загубив свое будущее для своей единственной матери, одна в целом мире, только с двумя лучшими друзьями и братом, готовыми поддержать меня.

Где-то глубоко всегда таилось чувство, почти уверенность, что кое-что, должно быть, пошло не так, как надо. Эдвард не оставил бы меня так. Он просто... не мог.
Я была близка к истерике. Внутри все сжалось в комок из-за слов Роуз.

― Я... не… знаю... почему... ее... вопросы... так... подействовали... на... меня... Я... думала... Я... оставила... это... все... позади...― удалось мне проговорить в перерывах между рыданиями.
― Ты знаешь, также как и я, что ничего не забыла, милая. ― Я никогда не представляла Роуз способной говорить успокаивающе. ― Ты, возможно, была в состоянии не замечать этого, но ты знаешь, также как и я, что все еще любишь его.

Она была права. Я все еще любила его. Даже спустя эти годы. Даже после всей боли и страданий. Я до сих пор любила его… По-прежнему.

― Что мне делать, Роуз?
― То же самое, что ты делала все время: скрывать под улыбкой свои переживания. Я очень хочу что-нибудь сделать или сказать тебе, чтобы помочь пройти через это, но ты знаешь, что должна сделать это самостоятельно. И ты сделаешь это, дорогая, потому что ты можешь.

Я рыдала на плече у Роуз до тех пор, пока не почувствовала, что самообладание вернулось. Она была права. Я вынесу это. Я уже делала это.

― А теперь, ― голос Роуз принял обычную веселость, ― ты, наконец-то, собираешься рассказать мне чуть больше об этом неуловимом Эдварде?

Я ожидала этого. Она пробовала расспросить меня о нем всякий раз, когда его имя, так или иначе, проскальзывало в наших разговорах. Она не могла выдержать полной неизвестности о человеке, которому удалось совершить такой переворот в жизнях ее любимых.

Я никогда никому не рассказывала об Эдварде. Ну, ничего кроме его имени, признания в том, что любила его и того факта, что он был отцом моей малышки. Только моя лучшая подруга Анжела знала всю правду, а она никогда не будет рассказывать об этом.

Сначала я делала это для того, чтобы защитить его. Я знала, что, как только мой брат узнает, что его фамилия Каллен, то переворошит все доступные телефонные справочники и начнет названивать каждому Каллену, живущему в Соединенных Штатах, пока не найдет нужного. Когда Эмметт обнаружил бы его, он, конечно же, разыскал и избил бы парня настолько, насколько он причинил мне боли, а Эдвард не заслуживал этого.

Это была моя собственная ошибка. Я была наивной маленькой провинциалкой, которая приняла обычный флирт за настоящую любовь. Я до сих пор не знаю, как я могла быть настолько глупа. Эдвард Каллен в те годы был просто недосягаем. Я и он вместе походили бы на осла, соревнующегося в Кентукки Дерби [п.п: скачки чистокровных лошадей]!

Позже я держала свой рот закрытым для самосохранения. После того, как я кропотливо собрала по кусочкам свое сердце, я не хотела, чтобы люди продолжали обсуждать его. Я не хотела думать о нем, потому что это причиняло много боли. И все же Роуз, казалось, имела другие мысли по этому поводу. Она думала, что я никогда не пройду через это, пока не окажусь лицом к лицу с голыми фактами.

Я не знаю, как долго Роуз и я просидели вот так, когда я услышала голоса Эмметта и Либби, похожие на голоса двух солдат, возвращающихся с поля битвы. К счастью, мои слезы недавно высохли. По крайней мере, я вроде бы не выглядела полностью измотанной.

― Мамочка! Мамочка! Мамочка! ― кричала Либби, вбегая в гостиную.
― Да, малышка?
― Дядя Эммет научил меня забивать гол! ― вопила она, подчеркивая последние слова, как будто они имели некую существенную важность. Я попыталась вспомнить, как забивался гол, но я не была уверена. Я всегда делала все возможное для того, чтобы избежать всех видов спорта с тех пор, как они только начали заканчиваться для меня в пункте первой помощи.
― Подожди… Это когда пытаются забить мяч между двумя столбами? ― спросила я.

Либби просто раздражало мое невежество в отношении спорта. Она стрельнула в меня сокрушительным взглядом и повернулась к Розали, почти доводя своего дядю до истерики.

― Я лучше отведу Либби домой. Уже довольно поздно, ― сказала я, пытаясь подняться с дивана.
― У меня есть идея лучше… ― заявил мой брат. ― Как насчет того, чтобы мы заказали еду из китайского ресторана и весь вечер смотрели мультики? ― продолжил он, обращаясь к Либби.

Розали и я закатили глаза. Эммет иногда становился таким ребенком!

― Мы можем, мама? ― спросила Либби, уже начиная надувать губки.
― Ты знаешь, что я не могу отказать, когда ты на меня так смотришь! ― ответила я, игриво ругая ее.

Остальная часть вечера была заполнена смехом и счастьем. Я была рада, что в состоянии забыть свою личную драму и сосредоточиться на хороших вещах. У меня было все для того, чтобы быть счастливой. У меня была великолепная работа, и я была благословлена самой удивительной маленькой девочкой, которую кто-либо когда-либо мог представить себе. Я была окружена людьми, которые любили меня ― со всеми изъянами и недостатками ― и скоро я впервые стану тетей.

Эммет заказал китайской еды достаточно для того, чтобы накормить армию, и съел, по крайней мере, половину этого. После того, как мы наелись, марафон мультиков стартовал. Хотя все видели «Делай ноги», по крайней мере, полудюжину раз, мы все еще не могли сдержать смех. Реакция Либби и Эмметта делала фильм еще забавнее. Я почти свалилась с дивана, когда Эмметт попытался воспроизвести сценку танца, по пути почти ломая стеклянный журнальный столик. Роуз и я держались друг за друга, пытаясь отдышаться.

Где-то во время «Шрека» Либби заснула на коленях у Эмметта, и я решил пожелать им спокойной ночи, поскольку тоже почти спала на ходу. Эммет предложил довезти меня домой, и я с благодарностью приняла это предложение, зная, что одной нести Либби домой очень нелегко.

Когда мы дошли до дома, Эмметт аккуратно поместил Либби в кроватку, оставляя мне немного места, чтобы надеть на нее пижаму. Дочка никогда не просыпалась, даже когда я должна была вытаскивать ее маленькие ручки из платья. Когда я это сделала, то снова мягко опустила ее на кровать, поцеловав на ночь и разместив медведя Эмметта ― игрушечного мишку, которого подарили Роуз и Эмметт, когда она родилась ― в ее руках.

― Спасибо за сегодняшний вечер, большой брат, ― сказала я Эмметту, который до сих пор стоял в прихожей.
― Прекрати это, Шприц. Ты сделала бы то же самое для меня. ― Он захватил меня в свои сокрушительные объятия и, вскоре поставив на место, уехал. Мы с Эмметом не рождены для больших речей.

Я закрыла дверь и вздохнула. Я еле стояла на ногах, но не хотела спать, зная очень хорошо, что мои сны будут о нем. Сны приходили каждый раз, когда я слишком много думала о нем в течение дня и, хотя я любила видеть его во сне, боль, которая всегда следовала за этим, было трудно выносить.

---

Перевод: case

---