2 августа 1944г.
Манипулировать магглами всегда было просто. Всего-то и нужно — создать видимость того, что ты сам подчинялся им, прислушивался, искал внимания. И все! Дальше они сами нашли бы рациональное объяснение всем тем странностям, которые происходили вокруг тебя. Но стоило только начать притворяться магглом — и остановиться ты больше не смог бы. Более того, не захотел. Ведь обманывать всегда так просто, так упоительно весело. Ощутив свое превосходство и вседозволенность, ты начинал смотреть на магглов свысока. Презирал их и, сам того не замечая, катился по наклонной вниз. А там, на дне, никогда ничего не было. Только пустота. И, падая, ты должен был помнить, что назад вскарабкаться не удастся. Стены отвесные, скользкие, неприступные, как и твоя гордыня, которая стала причиной падения. А падшие не встают. Им отказано в этой привилегии.
* * *
Том уже час как разговаривал с миссис Коул в ее кабинете. Я нервно мерила шагами коридор, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Было подозрительно тихо. Обычно миссис Коул всегда говорила с Риддлом на повышенных тонах, либо кричала. Она ненавидела его и никогда этого не скрывала.
Я вздохнула. Боже, как мучительно было ждать его! Такое ощущение, что из меня медленно тянули все жилы. А я стояла и бездействовала, бездумно подчиняясь чужой воле. Как кукла какая-то, честное слово!
Но вот дверь скрипнула, и из-за нее показался Том. Он был чем-то жутко доволен: то и дело его губы растягивались в пакостной ухмылке. Я вопросительно посмотрела на него, но он только покачал головой. «Не здесь», — шепнул Риддл, чуть разжимая губы. Я кивнула и пошла за ним.
Мы поднялись по лестнице вверх, затем прошли до конца коридора. И хоть нам по дороге никто так и не встретился, Том не проронил ни слова. Только тогда, когда он убедился, что дверь плотно закрыта, а за ней не затаился злоумышленник, то сказал:
— Собирай вещи. Мы уезжаем.
Ему удалось здорово озадачить меня. Я минуту помолчала, обдумывая его слова, а потом осторожно задала вопрос:
— Куда мы едем?
Спрашивать «зачем?» было бесполезно. Риддл никогда не делился всеми своими планами, предпочитая лишний раз перестраховаться, нежели попасть впросак.
— В Литтл-Хэнглтон. Там живет один мой родственник.
— Близкий? — полюбопытствовала я.
— Ближе некуда, — заверил Том, криво усмехнувшись.
* * *
Сборы не заняли много времени. Со слов Риддла, отсутствовать в приюте мы будем около недели, так что большинство вещей я решила оставить в своей комнате. А чтобы другим было неповадно рыться в них, я с помощью зелья запечатала чемодан. Ничего ужасного не произойдет, если кто-то попытается открыть его. Вот только кожа у этого глупца покроется синими трупными пятнами, которые будут сильно зудеть. Вещей у меня всегда было немного, но очень не хотелось, чтобы их кто-то испортил.
Все необходимое вместилось в небольшую сумку. Немного поколебавшись, я решила положить в нее и волшебную палочку. Конечно, я знала, что до совершеннолетия колдовать было запрещено. Я и не собиралась, просто захватила на всякий случай. Мало ли что могло произойти в дороге, а одними зельями многого не навоюешь. Хотя я и надеялась, что все эти предосторожности будут лишними.
Перекинув через руку плащ, обвела прощальным взглядом маленькую комнатку. Серая, неприветливая и холодная — она из года в год оставалась неизменной. Порой это раздражало, порой нагоняло тоску, но чаще всего оставляло меня равнодушной.
Равнодушие — это одна из тех новых для меня эмоций, которые пугали, заставляли задуматься над тем, все ли я правильно делала в последнее время. И если да, то почему я все чаще ощущала пустоту в груди, которая все сильнее давила, заставляя чувствовать смутную тревогу. Едва заметную, но оттого не менее зловещую.
Том ждал меня у подножия лестницы. На нем был обычный серый маггловский костюм. Непривычно было видеть его без мантии. В простой одежде Риддл казался менее внушительным и серьезным, чем обычно. Совсем мальчишка. Я улыбнулась своим мыслям.
— Ты долго, — укорил он меня.
— Извини, — произнесла я, взяв Тома под руку. — Надо было кое с чем разобраться.
Интересно, а Риддл тоже оставил «сюрприз» в своей комнате? Зная его, можно было предположить, что не один.
* * *
Я сидела в зале ожидания. Том пошел покупать билеты на поезд. Я терпеливо его ждала, с интересом оглядываясь вокруг. Сам зал меня мало интересовал, куда любопытней было наблюдать за людьми. Напротив сидела пожилая дама в смешной шляпке. Она спала, сжимая в руках сумку тонкими сухими пальцами. Чуть дальше разместилась компания из трех молодых парней. Они громко болтали и хохотали, время о времени поглядывая на меня. Их взгляды были неприятными, липкими. Рядом играли дети. Старший мальчик бегал по проходу с игрушечным самолетиком, подняв его высоко над головой. За ним гонялся малыш. Он забавно морщил личико и требовал:
— Дай мне. Дай! Я тоже хочу летать!
Старший смеялся, громко и беззаботно, и дразнил малыша:
— Догони и забери, если сможешь, братишка!
Я хмыкнула. Какие у всех мальчишек игры скучные. Догони, забери, победи... Том, по крайней мере, не вел себя так вызывающе. Можно было сказать, что друг давно уже вырос. А с взрослым ребенком гораздо надежнее и проще, да и капризничает он меньше.
Интересно, откуда у него появились деньги на эту поездку? Риддл рассказывал о подработках во время учебного года, о репетиторстве, но я сомневалась, что заработанных им денег хватит надолго. А ведь мы должны будем еще где-то жить, что-то есть. Да и не известно, чем мы будем заниматься по прибытии. Том упорно молчал на счет цели нашей поездки. Мне в голову приходили разные мысли. И каждая была невероятнее и ужаснее предыдущей.
Вздохнув, я оглянулась назад. Возле кассы Тома не было. Мне это не понравилось. Ну почему нельзя сказать, если куда-то надо отлучиться? Какие могут быть между нами секреты?
Я с детства не любила долгое ожидание. Всегда казалось, что родители обязательно забудут обо мне и оставят одну в незнакомом месте. Меня даже на консультацию к психологу записали, чтобы я избавилась от этого глупого страха.
Неожиданно кто-то плюхнулся рядом со мной на скамейку. Вздрогнув, я повернула голову и увидела Тома.
— Держи! — Риддл протянул мне сэндвич.
— С сыром?
— Да, как ты любишь.
Я довольно зажмурила глаза, вгрызаясь в свой запоздалый ланч.
— Поезд отправится через двадцать минут. Дальше мы пересядем на автобус, но он не доезжает до деревни. Надо будет пройтись немного, зато к вечеру будем на месте.
Закончив говорить, Риддл с удовольствием откусил от своего сэндвича. Наверняка тоже проголодался. Доев, я поинтересовалась:
— Ты ведь все заранее спланировал, да?
Он кивнул, продолжая жевать.
— А миссис Коул? Как ты ее уговорил нас отпустить?
Том помолчал и откусил еще немного, явно для того, чтобы потянуть время. Ох, чувствую, что Риддл опять наломал дров.
— Я ей зелье для сговорчивости в графин с водой подлил. Она почти не возражала.
— Какое еще зелье? — я внутренне похолодела. Риддл прекрасно разбирался в ядах и прочих сомнительных зельях, но не мог же он ее отравить?! Или мог?
— Да все нормально с твоей миссис Коул. Я ей усовершенствованный «Жидкий Империо» подлил. Поверь, это совершенно безвредно.
Друг мягко рассмеялся, пытаясь тем самым передать мне свою уверенность, которой я не чувствовала. В памяти были еще свежи воспоминания о Арчи, который был под воздействием этой дряни.
— Оно подавляет волю, — напомнила я ему основной эффект его чудного изобретения.
— Всего лишь делает людей сговорчивей, — возразил он. — Пойми же, нас бы так просто не отпустили!
Он был прав. Мерлин побери его правоту и практичность! Самое удивительное, что Риддл, по сути, не нарушил ни одного правила или запрета. Зельями можно было пользоваться, запрет распространялся только на палочку.
— Том, для тебя эта поездка действительно так важна?
Я спрашивала не из праздного любопытства. Закрыть глаза можно на многое, если нечестная игра ведется для достижения действительно нужных вещей.
— Очень, — ответил он серьезно. — Возможно, это единственный шанс узнать что—то о моих родителях.
Я протянула руку и ободряюще сжала его ладонь. Пальцы у Тома были совсем холодными, как ледышки. Растереть бы, да только он не позволит.
— Хорошо, Том, делай все, что считаешь нужным. А я... Я буду рядом.
— Всегда? — друг лукаво улыбнулся.
Я в ответ рассмеялась и подтвердила:
— Всегда.
* * *
Поезд мерно покачивался, и меня клонило в сон. За окном был виден незамысловатый пейзаж. Сначала серые невысокие здания, потом поле, мост, наискось пересекавший реку, а сейчас был виден лес. Деревья кое-где обгорели, кое-где их не было. Вполне вероятно, что в этом месте было скинуто несколько бомб. Хотя на территории Британии давно уже ничего не взрывалось, но война еще не была закончена. Люди помнили — такое невозможно забыть! — как сотнями погибало мирное население от летящей на их головы огненной смерти.
Этим летом все было спокойно. Война казалась теперь далекой, солдаты возвращались с фронта. Напротив нас сидел как раз один такой человек. В форме, с рукой, висевшей на шее в косынке, и хмурым цепким взглядом — он казался существом из другого мира. Мы с Томом в сравнении с ним были щенками, глупыми и беспомощными. Но на нас он смотрел без злости или раздражения, а так грустно, словно о чем-то сожалел.
Тому не нравилось такое пристальное внимание, и он то и дело недовольно морщился и крепко обнимал меня за плечи. А я и не возражала, мне было хорошо рядом с ним.
— Красивая у тебя девушка, парень, — произнес солдат, улыбаясь.
Риддл кивнул, настороженно глядя на собеседника. Я прикрыла глаза и с интересом наблюдала за своими попутчиками. Легкая нега исчезла бесследно, и на смену ей пришло любопытство — жгучее, как перец, и ленивое, словно объевшийся сметаной кот.
— Повезло тебе, — тем временем продолжал говорить человек. — Видно, что дорожишь подругой, а я один остался.
— Сожалею, — голос Тома прозвучал прохладно.
— Ну да, конечно, — хмыкнул солдат. — А я вот нет. Одному тоже быть неплохо.
Хотя его слова прозвучали уверенно, но я им не поверила.
— Расскажите о войне, — попросила я его.
Порыв был неожиданным, и я невольно ощутила, как пересохло во рту. А вдруг я его обидела? Или же попросила слишком много? Надо же было так сглупить! Права Минерва: я порой совсем бестактно себя веду.
— А что вы, дети, хотите знать? — спросил он с интересом.
— Что расскажете, — ответил за меня Том.
Наверное, ему тоже было интересно послушать истории о войне, которая задела нас лишь краешком своего крыла. Хотя мы были детьми войны, взрослые все время нас оберегали и щадили. А этот солдат щадить не станет. Было видно, что ему необходимо выговориться. Что ж, мы с удовольствием его выслушаем.
И он рассказал нам все, нечего не приукрашивая и никого не оправдывая. Сказал, что убил многих. И ни разу не пожалел о своих поступках. Ведь жить ему хотелось, да еще как! Молодой был мужчина, всего двадцать два года, а глаза-то у него совсем старые, колючие.
Он поведал нам об ожидании в окопе, изматывающем и невыносимом. Порой люди не выносили его и сходили с ума. Большинство-то боялось неизвестности, а не смерти. Рассказал о друзьях, которых потерял в бою. Многих из них даже не было возможности похоронить, так и остались лежать там, где умерли.
Был за время его службы и голод, и холод, и отчаянье. Такое невыносимое, сладко пахнущее смертью. Впору самому было в петлю лезть, чем дожидаться пули от врага. Был и страх, и ранения, и безумно вкусная овсянка, которую готовили в госпитале, немного переваренная, но обязательно с кусочками мяса.
А еще надежда и горе, которое захлестнуло с головой, когда солдат узнал, что вся его семья погибла во время бомбежки. И обида, безумная иррациональная обида на тех, кто остался жив.
— Мы все были виноваты в том, что эта война продолжалась так долго, — рассказывал он. — Не было среди нас ни хороших, ни плохих. Все мы убивали, чтобы выжить. Да и еще хвастались по вечерам о том, скольких немцев подстрелили. Даже счет вели, — на этих словах солдат скривился. — И все мы проиграли в этой войне, потому что не осталось ничего неоскверненного. Они многих искупали в крови, даже детей! Вы бы видели, что творилось на улицах Италии! Мертвых было столько, что вечерами их собирали на повозки, чтобы потом закопать. Командующие все боялись, чтобы не началась эпидемия среди солдат. Как же без них войну вести? Они ведь главные пешки, самые верные и исполнительные. Почти что игрушечные, ручные.
Мужчина хрипло рассмеялся, а потом замолчал. А мы тихонько сидели, прижавшись друг к другу, как котята в корзинке. Я боялась лишний раз вздохнуть, не то что пошевелиться! Это же сколько надо было пережить, чтобы найти в себе силы рассказать об увиденном вслух? Во мне сейчас боролись противоречивые эмоции: жалость и осуждение, брезгливость и отчаянье, и слезы, много непролитых слез о несчастливой судьбе солдата.
Мне хотелось утешить его, сказать, что все обязательно наладиться, ведь жизнь только начинается! Вот только сил, чтобы произнести хотя бы слово, я так и не нашла в себе. Том тоже молчал. Было видно, что рассказ о войне зацепил его, заставил задуматься и сделать кое-какие выводы.
— Вы все сделали правильно, — заверил Риддл нашего случайного попутчика. — Иначе бы вы не выжили.
— Вот именно, парень. Выжил! И сейчас выживаю, а не полноценно живу, — с горечью признался он нам.— Эх, маленькие вы еще. Так ничего и не поняли.
Я хотела возразить ему, но сдержалась. Он был в чем-то прав: мы действительно не все смогли понять. Да и как мы могли это сделать, если наш мир был ограничен школой и приютом?
Я вздохнула и сильнее прижалась к Тому. Он был моей опорой, моим щитом в этом мире. И пусть нам не пришлось познать всех тягот и лишений военного времени, мы с ним тоже многое пережили. У нас были свои битвы, а у солдата — свои.
* * *
Путешествие на автобусе прошло спокойно. Он полз, как черепаха, и мы приехали к маленькому городку уже поздно ночью. Разыскивать сегодня родственника Тома было неразумно, поэтому мы решили поужинать и заночевать в местной гостинице. Здание оказалось небольшим — на шесть номеров, — но чистым и уютным. Мы съели яичницу и кашу, которую предложил нам хозяин. Номер Риддл решил снять на три дня. Мало ли что нас могло задержать в Литтл-Хэнглтоне...
Комната была небольшой. Двухместная кровать, тумбочка в углу, стол и стул возле окна — вот и вся мебель. Ванна, как нам объяснили, находилась в конце коридора. Я захотела освежиться перед сном. Чувствовала себя после дороги грязной и усталой. Стоя под упругими струями воды в душевой кабинке, я обдумывала все то, что произошло за сегодняшний день.
Путешествие, встреча с солдатом и его нерадостный рассказ, дети с вокзала, которые хотели бы летать. Все это смешивалось в голове, урывками всплывая в сознании. И порой складывалось в какой-то абсурдный паззл, который был немного аляповатым и кривым. Впервые в жизни я задумалась о том, смогла бы я убить человека, если бы от этого зависела чья-то жизнь.
А теплая вода смывала с меня грязь и усталость, делая тело непривычно воздушным. Жаль, что нельзя было вот так вот легко очистить свои мысли.
* * *
Я забралась на кровать, сев по-турецки. На моих коленях лежал сегодняшний выпуск «Пророка». Днем я не смогла его прочесть: вокруг было слишком много магглов. Сейчас же с интересом изучала статью на первой странице. Вверху красовался заголовок «Альбус Дамблдор — герой, спасший магический мир». Ниже была размещена фотография профессора и нынешнего Министра магии Британии, который пожимал ему руку. Статья рассказывала о блестящей победе нашего декана над Геллертом Гриндевальдом. Журналист красочно описывал дуэль двух сильнейших волшебников современности, события, которые последовали после схватки. Разливаясь соловьем, он всячески восхвалял силу и отвагу Дамблдора, его дальновидность и мудрость. Называл героем, спасителем и будущем магического мира. А я, читая о дифирамбах профессору Дамблдору, чувствовала лишь глухое раздражение. Конечно, я была рада, что самый опасный темный волшебник современности был обезврежен, но обида на декана лишь усилилась. Пусть он был хоть трижды героем — это не отменяло того факта, что Дамблдор предвзято относился к некоторым ученикам. Или ненавидел — это с какой стороны посмотреть.
Я сложила газету и небрежно бросила ее на тумбочку. Откинув голову на подушки, я задумчиво посмотрела в потолок. На нем были поклеены персиковые обои. Их цвет меня успокаивал. Я решила обдумать то, что мне надо будет делать дальше. Существовала вероятность, что Дамблдору предложат занять важный пост в Министерстве магии, и он уберется подальше от Хогвартса и от нас с Томом. Но не все было так просто. Я чувствовала, что так легко мы от него не избавимся. Он обязательно вернется в школу, и в этом году нам с Орденом Салазара придется туго. Хотя мы, благодаря стараниям Риддла, удачно избегали неприятностей все это время, но никто не мог дать гарантии, что нас не раскроют в любой момент.
Было время, когда я сама с радостью помогла бы вывести всю слизеринскую шайку. А теперь... Теперь я сама стала ее частью. Меня приняли. Не сразу и не все, но приняли. Так появилась еще одна общая тайна, связывающая нас с Томом.
* * *
В номер друг зашел как всегда тихо. Я заметила Риддла только тогда, когда матрас прогнулся под его весом. Волосы после душа были влажными, как и тело. Чистая одежда чуть липла к его коже, но ему это не мешало.
Том пристально посмотрел на меня, чуть покачал головой и спросил:
— Что случилось?
Почувствовал, паршивец. Или прочитал мысли. Последние месяцы он упорно занимался легилименцией. Тому настолько нужно было овладеть этим искусством, что он привлек к тренировкам и меня. Я защищала свои мысли, он пытался пробить мои блоки. С каждым разом получалось все лучше, но до идеального результата было по-прежнему далеко.
Вздохнув, я махнула рукой в сторону газеты. Том не спеша взял ее и надолго выпал из реальности. По мере прочтения он то щурил глаза, то выпучивал их, как рыба. Со стороны это выглядело даже забавно.
— Герой, — процедил Риддл, недобро глядя на фотографию Дамблдора.
— Для них он действительно герой, — заметила я, перекатившись на живот и обняв руками подушку. Мне безумно хотелось спать, и я то и дело зевала. То, что кровать была двуспальной, меня ни капли не смущало, ведь мы не раз спали с Томом вместе.
— Ненавижу его, — поделился друг со мной страшной тайной.
Фыркнув, я залезла под одеяло. Тоже мне открытие! Все и так прекрасно знала об их взаимной антипатии.
Том разделся и лег рядом. Выключил свет и повернулся ко мне лицом. Замер на некоторое время, а потом, протянув руку под одеялом, накрыл ладонью мой живот. Я проглотила смешок — было немножко щекотно — и с интересом ждала, что он будет делать дальше. Легкие поглаживания через некоторое время стали настойчивее. А когда Риддл придвинулся ближе и поцеловал меня, стало не до смеха. Я задыхалась. Он был всюду: его, его губы, его язык, его тело. Несмотря на довольно изящное телосложение, Том оказался чертовски тяжёлым. Мне впервые за вечер стало тревожно. А уж когда он потянул ночную рубашку вверх, я откровенно начала паниковать.
— Том, — хрипло шептала я. — Остановись, Том.
— Ты и вправду этого хочешь?
Слова прозвучали чуть насмешливо. Тем временем его рука поползла вверх по внутренней стороне моего бедра, и мне резко расхотелось говорить. Я жадно хватала ртом воздух, которого отчего-то стало не хватать. И пыталась сдержать стон, а Риддл, словно издеваясь, выводил языком затейливые узоры на моей коже. Но окончательно контроль над собой я потеряла тогда, когда он снял с меня ночную рубашку. Ощущение соприкосновения с его обнаженным телом были непередаваемыми. И в то же время безумными, отчаянными, страстными.
— Гермиона, — на выдохе шептал он мое имя, прерывисто дыша.
А я кусала губы и царапала ногтями его спину. Я больше не хотела, чтобы он останавливался. Да он и не предлагал. А потом, когда я прильнула к нему всем своим естеством, отвечая страстью на страсть, нам обоим стало не до размышлений.
* * *
Просыпаться рано утром я не любила, и сегодняшний день не стал исключением. Риддл все еще спал, обнимая меня одной рукой за талию. Волосы были спутаны, на щеках виднелся легкий румянец, на губах застыла довольная улыбка. Хорошо ему. Вздохнув, я осторожно встала с кровати. Похоже, что сегодняшний день начнется с контрастного душа, иначе помощничек в поисках из меня будет никудышный.
Когда я вернулась в комнату, Том уже проснулся.
— Доброе утро! — преувеличенно бодрым голосом поприветствовала я его. Мне было немного неловко оттого, что произошло ночью. Да и этот его пристальный взгляд смущал еще больше.
Я повернулась к нему спиной и сделала вид, как будто сейчас нет ничего важнее складывания разбросанных вещей. За спиной послышался смешок. Затем сильные руки развернули меня, а тонкие губы подарили дразнящий поцелуй. Странно, но кожа у Тома больше не была холодной.
Собравшись и позавтракав, мы решили пройтись пешком к Литтл-Хэнглтону. Там нам предстояло найти дядюшку Риддла, мистера Морфина Мракса.