Ночь с пятницы на субботу Драко Малфой провел в компании старинного рояля черного цвета, производства известной магловской фирмы «Steinway», и молодого рыжеволосого мага по имени Чарли Уизли. С какой стороны ни посмотри — неплохая компания. Конечно, несколько разношерстная, но, в принципе, внушающая доверие и успокаивающая своей надежностью — ни об этом рояле, ни об этом Уизли еще никто никогда не сказал плохого слова. Впрочем, если бы кто-нибудь из представителей магической общественности, да хоть тот же Снейп (почему-то всегда, если речь заходит о представителях магической общественности, на ум первым приходит именно Его Зельеварное Величество) вздумал бы поинтересоваться причинами, побудившими Малфоя-младшего провести одну из августовских ночей 2003 года в таком обществе, ответ был бы лаконичным и, пожалуй, совершенно не удивительным для профессора. «Это просто мальчишник, — сказал бы Малфой, чуть растягивая гласные, как всегда делал после четвертой порции огневиски, — мальчишник, профессор, понимаете? Вы же сами на нем были… В первый день... Кажется…» И Снейп покачал бы головой понимающе и чуточку укоризненно, привычным взмахом палочки призывая флакон с Антипохмельным Зельем…

Но в том-то и дело, что Снейпа не было и не могло быть рядом с молодым Малфоем в ночь последнего дня мальчишника перед свадьбой близнецов Уизли. Нет, конечно же, он был приглашен на столь знаменательное действо, и даже почтил его своим присутствием в первый день, который пришелся как раз на прошлую пятницу, а затем неотложные семейные дела заставили профессора покинуть общество своих юных друзей и соратников по борьбе с Тем-кого-сейчас-можно-вообще-никак-не-называть, и все дальнейшее происходило без него. Дальнейшее — то есть мальчишник — растянулся на неделю. Собственно, ничего другого ожидать и не приходилось — должны же были Фред и Джордж перещеголять мальчишник Поттера-Малфоя-Уизли, длившийся трое суток и закончившийся грандиозным квиддичным матчем, где судьей был опять-таки Снейп, а Малфою наконец-то удалось поймать снитч раньше Поттера. Впоследствии оба (конечно же, не снитч и Поттер, а Поттер и Малфой) уверяли, что просто были слишком пьяны: Гарри — для того, чтобы вовремя разглядеть сверкание снитча в прозрачной синеве июльского неба, а Драко — для того, чтобы удержаться на метле хоть сколько-нибудь продолжительное время, занятое описыванием бесконечных кругов над гладью Хогвартсовского озера. Спустя год истина с трудом поддавалась установлению, но, кажется, блестящая идея поиграть в квиддич над Черным озером пришла в голову кому-то из близнецов, а все остальные поддержали ее с энтузиазмом, несколько чрезмерным для людей, пьющих третьи сутки подряд. И не спрашивайте, каким образом орда волшебников разного возраста и степени опьянения оказалась на защищенной от аппарирования территории Школы Чародейства и Волшебства в середине лета, в разгар школьных каникул. (Эта тайна навсегда погребена в самых глубоких тайниках души профессора Зельеварения). И не пытайтесь узнать о том, падал ли во время матча кто-нибудь из игроков в воду, и каким образом его оттуда доставали. (Эти секреты на века останутся секретами, и даже Невилл Лонгботтом, Фред Уизли и Ли Джордан никогда не поделятся ими). Как бы то ни было, поговаривают, что матч произвел неизгладимое впечатление на любимца всех хогвартсовских студентов — Гигантского Кальмара, и с тех пор он периодически предпринимает попытки выбраться из воды и полюбоваться игрой на квиддичном поле, что крайне удивляет профессора МакГонаголл, возглавившую Хогвартс после того, как Дамблдор удалился от дел и поселился в небольшой магической деревушке близ Гластонбери (1).

Итак, Дамблдор удалился на покой (хотя какой уж покой по соседству с Гластонбери Тором?), со времени легендарной свадьбы прошел уже год, и неожиданно для самих себя старшие братья Рона и Джинни решили, что они, наконец, созрели для женитьбы и прелестей тихой семейной жизни, и сделали предложения: Фред — Анджелине Джонсон, а Джордж — Алисии Спинет, и опять-таки неожиданно (но уже для всех окружающих) получили от них согласие. К организации собственной свадьбы близнецов не допустили, небезосновательно опасаясь, что основным поставщиком украшений выступит их собственная фирма, а Молли уже не настолько молода, чтобы пережить сердечный приступ на свадьбе собственных сыновей, когда в разгар торжества праздничный торт вдруг взлетит на воздух, а вместо танцевальной площадки образуется непроходимое болото или произойдет еще что-нибудь подобное, в духе братцев Форджа и Дреда. Поскольку подготовкой официальной церемонии занимались взрослые и солидные волшебники, а также сознательная часть молодежи вроде Гермионы, Джинни и Луны, вся энергия братьев ушла на то, чтобы устроить самим себе и двум десяткам друзей и приятелей незабываемое прощание с бурной молодостью. «Незабываемое прощание» длилось уже седьмые сутки, в течение которых толпа молодых волшебников успела обойти не менее двух дюжин магических и магловских увеселительных заведений в разных концах страны, побывать в Париже: «Было бы неплохо выпить на брудершафт, стоя на Эйфелевой башне, а, братец Дред? — Отличная идея, братец Фордж!», в Германии: «Малыш Гарри никогда не видел Броккена (2), братец Фордж! — Это несправедливо, братец Дред, но — вполне поправимо! Держись крепче, Гарри, мы аппарируем!», и даже в Тибете: «Куда это ты занес нас, Драко? Что мы тут будем делать? — Встречать рассвет и медитировать, парни. Вставляет покруче огневиски!»

Они много пили, хохотали, дурачились и устраивали бесконечные розыгрыши друг другу, но их недельный марафон отдавал горьковатым привкусом отчаяния. Дети войны, все они слишком быстро стали взрослыми, а заключение магического брака, который, как известно, расторгается только со смертью одного из супругов — слишком серьезный шаг, тем более, для таких несерьезных людей, как близнецы Уизли.

— Прощай, молодость! — дурашливо кричал Фред, и в его ярких рыжих волосах серебрилась седая прядка, появившаяся после финальной битвы.

— Прощай, холостяцкая жизнь! — орал Джордж, почему-то делая ударение на первом и последнем слове.

— Да ладно вам, парни, женитьба это не смертельно, — солидно замечал Рон, впервые в жизни чувствуя себя старшим братом не только для Джинни.

Бурное веселье продолжалось и днем и ночью, но после посещения тибетских гор все немного успокоились, настроились на философский лад, и на оставшиеся сутки (свадьба была назначена на воскресенье, и субботу счастливые женихи, равно как и гости, собирались провести за отдыхом и приведением себя в порядок) Драко притащил всех в Малфой-мэнор, тем более что Гермиона на эти дни переехала в Нору. В поместье каждый нашел себе дело на свой вкус: шляться по парку, совершать набеги на малфоевский винный погреб, флиртовать с русалками, все еще живущими в старинном пруду, фехтовать рапирами, заговоренными на победу, или просто лениво болтать у каминов в многочисленных гостиных особняка. Весь день Малфой следил, чтобы никто из гостей не заскучал, отдавал распоряжения домовым эльфам и контролировал ситуацию, но спустя пару часов после полуночи он просто валился с ног — празднество длиной в неделю начинало оборачиваться ломотой в висках, от которой не спасало даже Зелье Повышенной Выносливости, выпитое Драко уже дважды за сегодняшний день.

Если бы бывший декан Малфоя оказался сейчас рядом с ним, он, без сомнения, нашел бы способ избавить его от головной боли, но, поскольку Снейпа рядом не было, приходилось спасаться от этой напасти самому, необычным, но проверенным средством, ничего общего с лекарствами не имеющим. И если бы Драко вздумал поделиться этим рецептом с человеком, долгие годы считавшимся грозой и ужасом слизеринских подземелий, пожалуй, профессор с интересом бы выслушал своего бывшего студента, прежде чем с саркастической усмешкой произнести: «Нисколько не сомневаюсь в целебной силе этого, гм, вида деятельности, но я отдаю предпочтение старым испытанным средствам. Особенно тем, которые я изготовил собственноручно», — и сунуть в малфоевскую руку флакон с Болеутоляющим…Мысль о Болеутоляющем Зелье, полученным лично из рук профессора Снейпа, грозила превратиться в навязчивую идею, но Болеутоляющее плохо сочеталось с алкоголем, а все запасы Антипохмельного таинственным образом исчезли из семейной аптечки. Сунуться же в гермионину лабораторию Драко не рискнул, поэтому все, что ему оставалось — это положиться на волю судьбы и предаться своей тайной страсти.

В совершенно секретном списке тайных страстей Драко Малфоя та, о которой пойдет сейчас речь, стояла на втором месте. Первое было навсегда отдано нежным ладошкам Гермионы, а третье поделено между магловским кино и купанием в лунной дорожке, но второе, второе безраздельно принадлежало ей — музыке. Как всякого ребенка из аристократической семьи, в детстве Малфоя учили играть на фортепиано. Его учили также фехтовать, ездить на лошади, плавать брассом, танцевать вальс и менуэт, не сутулиться за столом и безошибочно определять, какой именно из дюжины вилок следует пользоваться, если на десерт подали малиновый кисель, но из всего вышеперечисленного ничто не доставляло Драко столько удовольствия, сколько уроки музыки. У него имелись неплохие способности и абсолютный слух, а длинные тонкие пальцы словно были созданы для того, чтобы ласкать черно-белые клавиши рояля. И когда Малфой чувствовал, что силы окончательно покидают его, действительность кажется пресной и серой, а в висках начинают стучать маленькие тупые молоточки, он уходил в одну из просторных гостиных левого крыла, где в любое время суток царил полумрак и пахло вербеной и лавандой, по углам стояли мягкие, обитые гобеленом, диваны, а посередине комнаты — огромный черный рояль, на котором, если верить семейному преданию, играл когда-то известный магловский композитор Ференц Лист. По невероятному стечению обстоятельств, что никогда не бывает случайным (об этом любому магу известно с пеленок), именно Лист был любимым композитором Драко. И если бы профессору Снейпу вздумалось поинтересоваться, почему выбор Малфоя-младшего пал именно на этого венгерского композитора, жившего в XIX веке и покорившего Европу своей разносторонней гениальностью и виртуозной фортепианной игрой, то Малфой-младший мог бы объяснить профессору, что… Впрочем, великий Зельевар всех времен и народов практически не разбирался в музыке, и потому вряд ли он стал бы задавать подобные вопросы.

Обойдя в последний раз родной особняк и убедившись, что все гости живы и вполне счастливы, а размер причиненного обстановке ущерба не превышает ожидаемого, Драко с облегчением переступил порог заветной комнаты, которая при родителях именовалась «музыкальным салоном», а теперь не именовалась никак, потому что друзья молодой четы Малфоев по большей части имели довольно туманное представление о классической музыке, а для самого себя Драко вполне мог играть и в комнате, не имеющей названия. Собственно говоря, в последние годы он и играл только для самого себя — почему-то не мог признаться в том, что он неплохой пианист, даже горячо любимой жене, и за рояль всегда садился в ее отсутствие, вот как сейчас. Зайдя в гостиную, Драко постоял с минуту на пороге, привыкая к полумраку и вдыхая аромат сухих цветов. Головная боль прошла только от одного взгляда на рояль, а сердце, наоборот, забилось учащенно — в последний раз Малфой был здесь с месяц назад, когда Гермиона, всецело поглощенная процессом изготовления нового экспериментального зелья, допоздна задержалась на работе — зелье нельзя было оставить ни на минуту, а Снейпу неотложные семейные обстоятельства помешали лично присутствовать при эксперименте. Тогда Драко провел за инструментом несколько часов, вложив в музыку все бурлящие в нем эмоции, и домовые эльфы плакали, столпившись в коридоре и вытирая искренние слезы кончиками своих огромных ушей.

Немного уняв сердцебиение (только синяя жилка на виске никак не хотела успокаиваться), Драко приблизился к инструменту и медленно провел рукой по сверкающей крышке.

— Привет, дружище, — прошептал он, стесняясь самого себя, и постоял немного, улыбаясь роялю. Когда ему показалось, что инструмент уже готов принять его, он решительным, но бережным движением откинул крышку и нежно прикоснулся кончиками пальцев к прохладным клавишам. Пальцы слегка подрагивали, и хотелось верить, что от нетерпения, потому как опьянение бесследно прошло — во всяком случае, так сейчас казалось Малфою. В горле внезапно пересохло, когда он сел на вертящийся черный стульчик перед роялем и закрыл глаза, собираясь с мыслями и вслушиваясь в себя. И когда в тишине просторной гостиной, освещенной лишь парой зачарованных ламп, чисто и глубоко прозвучал первый аккорд, глаза Драко по-прежнему были закрыты. Он играл без нот, на память, и его тонкие пальцы безошибочно находили нужные клавиши, без волшебной палочки и заклинаний рождая непостижимое волшебство музыки. Всякий раз, когда Малфой играл, он выключался из реальности и переносился куда-то в другой мир, где не существовало зла и добра, побед и поражений, горестей и разочарований — лишь чистая магия звука, удивительное чудо мелодии и абсолютное совершенство гармонии. Он играл и играл, забыв о времени, становясь единым целым с инструментом, выстанывая свою боль и горечь через его струны, и когда, наконец, пианист остановился и открыл глаза, воздух в комнате густел и переливался, словно радужный мыльный пузырь, искрящийся магической энергией, а пронзительные си-бемольные аккорды вспыхивали разноцветными звездами и медленно таяли в горячей наэлектризованной густоте...

— Вау! — раздался вдруг восхищенный и негромкий голос откуда-то из угла, и Драко моментально вышибло из его волшебной реальности, где они были только вдвоем — он и старый рояль. «Кто бы это ни был — наложу Обливиэйт, — решил Малфой, и тут же пришла новая мысль: — А если это кто-то из близких?»

— Это было просто невероятно! — продолжил тот же голос, и со скрытого полумраком дивана поднялся невысокий парень, сделал пару шагов на свет, по направлению к роялю, и оказался Чарли Уизли.

— Чарли? — вежливо приподнял левую бровь Драко, и мысль о Заклятии Забвения запульсировала в мозгах с новой силой — Чарли Уизли уж точно не входил в число самых близких людей Драко Малфоя. Воевал он не в «Мерлиновых Детях», а в другом отряде, где собрались опытные авроры и волшебники посолиднее недоучившихся школьников и недавних хогвартсовских выпускников. В послевоенное время они тоже пересекались редко — Чарли почти все время проводил в Румынии, на своем драконьем заводе, и в Англию приезжал нечасто, пропуская примерно половину семейных уизлевских сборищ, из которых Малфой, по иронии судьбы, не пропускал почти ни одного.

— У тебя такие мягкие диваны, Драко! — Чарли сверкнул широкой, без тени смущения, улыбкой. — Я решил прогуляться по дому, набрел на эту комнату и сам не заметил, как уснул.

— Значит, я тебе помешал, — вежливо улыбнулся в ответ Малфой. — Извини, не знал, что в комнате кто-то есть.

«Сейчас наложить или лучше со спины, когда повернется уходить? Он и не заметит ничего, скажу, что он только что проснулся, а я зашел в комнату буквально секунду назад. Черт, ведь это старший брат моих лучших друзей! Наверное, это нехорошо. Может, просто попросить, чтоб не болтал о том, что видел? Драко, похоже, у тебя магловская паранойя. Какая, на хрен, разница, будет он болтать или нет — ну, узнает кто-нибудь, что ты еще и на рояле играешь — ничего страшного в этом нет, правда-правда», — лихорадочно разговаривал сам с собою Драко, улыбаясь старшему брату своих лучших друзей и не зная, чем заполнить затянувшуюся паузу.

— Нет, это ты меня извини, — прервал вдруг молчание Чарли, продемонстрировав несвойственную представителям семейства Уизли тонкость и понимание ситуации. — Скорее, это я тебе помешал. Но, знаешь, Малфой, я никогда ничего подобного раньше не слышал, даже чуть не заплакал, как девчонка. Спасибо тебе за это волшебство. Еще раз извини. Я пойду.

Драко молча смотрел, как Чарли идет к двери, на ходу потирая шею у самого основания, и вспомнил вдруг, что во время финальной битвы его зацепило Режущим Заклятием со спины, и попало оно, кажется, как раз в то место, которое Чарли сейчас потирал, и где вспыхивал зловещим красным огоньком сгусток боли — в эту минуту Драко отчетливо его видел, как и догорающие вокруг разноцветные ноты, и все мысли про Обливиэйт показались ему совершенно идиотскими, и стало ясно, что отпускать Чарли — вот так, не поговорив с ним — нельзя. Почему-то возникла срочная необходимость поговорить по душам, и именно с Чарли Уизли, с которым Драко за всю свою жизнь и двумя десятками фраз не обменялся наедине. Но сейчас все это было неважно, важно было совсем другое — то, что он, Драко, только что сказал своей музыкой, а Чарли Уизли это услышал и понял, и теперь просто неприлично и как-то не по-человечески заставлять его уходить из комнаты медленными шагами и с пульсирующим сгустком боли на шее. Малфой бросил быстрый взгляд на уже бледнеющие над роялем всполохи нот и решительно окликнул уходящего. Чарли обернулся мгновенно, словно того и ждал.

— Послушай, тебе необязательно уходить, — сказал Драко, еще и сам не понимая, зачем он это говорит. — Ты можешь остаться.

— Мне показалось, ты любишь играть в одиночестве, — ответил Чарли, и Малфой с удивлением понял, что хотя бы второй из шести сыновей Артура и Молли Уизли отличается тактичностью и тонкостью восприятия, хотя меньше всего подобных качеств можно было ожидать от драконолога с многолетним стажем.

«Вынужден признать, что Уизли полны неожиданных сюрпризов, — проворчал бы профессор Снейп, окажись он сию секунду где-нибудь поблизости от молодых людей, со смешанными чувствами глядящих сейчас друг на друга. — От них никогда не знаешь, чего ожидать. Может быть, эта непредсказуемость обусловлена цветом их волос? А, может быть, совсем наоборот — в силу природной эксцентричности и подвижности темперамента они рождаются исключительно рыжими? Что Вы по этому поводу думаете, Драко?» — спросил бы Снейп у Малфоя в своей обычной язвительной манере.

Но Драко по этому поводу ничего не думал. Он решил быть с Чарли откровенным, и от этого решения где-то глубоко внутри него зарождалась яркая и теплая радость.

— Я действительно люблю играть в одиночестве, — сказал Драко, машинально поглаживая чуть теплую после его прикосновений слоновую кость рояльных клавиш, — но раз уж все равно ты меня слышал, глупо теперь скрывать от тебя тот факт, что я умею играть на фортепиано.

С этими словами Драко соскочил с вертящегося стула и решительно подошел к своему неожиданному слушателю. Несколько секунд они молча постояли друг напротив друга — худощавый, жилистый Малфой с аккуратно затянутыми в хвост светлыми, почти белыми волосами, и тонкими изящными пальцами, и невысокий, коренастый Уизли со встрепанной рыжей шевелюрой и пятнами от ожогов на крепких руках.

— Чаю, Уизли? — решительно спросил Драко. — Или что-нибудь покрепче?

— Что-нибудь покрепче я пью уже неделю, Малфой, — ухмыльнулся Чарли. — Пожалуй, чай с молоком будет в самый раз.

Драко ответил понимающей улыбкой — мысль о чае с молоком показалась ему сейчас очень привлекательной, не меньше, чем мечта о проникновенном рояльном соло полчаса назад.

— Не возражаешь, если я прикажу эльфам накрыть прямо здесь? — тоном радушного хозяина поинтересовался Малфой-младший и добавил почти жалобно. — Сил нет куда-то ползти.

Чарли в ответ только махнул рукой и с видимым облегчением устроился в облюбованном им уголке, на мягком диване с гобеленовой обивкой. Здесь же, в уголке, на низком столике с гнутыми ножками, появившийся по первому зову Драко Малфоя эльф проворно сервировал чай с легкими закусками, разлил ароматный напиток по нежно-сиреневым чашкам веджвудского (3) фарфора и, низко кланяясь, удалился.

Чарли покрутил головой, еще раз потер больное место на шее и вскинул на Драко заинтересованный взгляд:

— У тебя здесь очень красиво, Малфой. Настоящий дворец! Сколько же нужно эльфов, чтобы все это содержать? — и он обвел рукой роскошно обставленную комнату.

Драко пожал плечами:

— Пергамент, где указано точное количество домовых эльфов, принадлежащих мне, хранится у моего управляющего. Его комнаты в правом крыле. Если тебе действительно интересно, я могу приказать разбудить Блейза…

— Не надо! — расхохотался Уизли, едва не подавившись чаем. — Мерлин с тобой, третий час ночи! Он и так, я думаю, едва заснул из-за адского шума, который устроила вся наша веселая гриффиндорская компашка.

— Мой управляющий — выпускник Слизерина, — невозмутимо ответил Драко тоном настоящего лорда Малфоя (впрочем, после смерти отца он и в самом деле был лордом Малфоем). — Думаю, у него хватило ума воспользоваться Заглушающими Заклинаниями.

Чарли снова рассмеялся:

— Честное слово, иногда мне даже жаль, что во время войны я не воевал в «Мерлиновых Детях» вместе с тобой и своими младшими братцами. Представляю, как у вас бывало весело!

— О, да! Мы веселились, как могли! — вежливо согласился Драко и, не глядя, протянул руку куда-то вправо. Через минуту в его раскрытую ладонь мягко ткнулась непочатая бутылка отличного огневиски.

— Может, все-таки выпьем немного напоследок? Прости, не спросил, что ты предпочитаешь в это время суток, — обезоруживающе улыбнулся он ошеломленному Уизли.

— Мерлин и Моргана! — только и смог выдавить тот. — Невербальное, да еще и беспалочковое Акцио! Я думал, только Гарри так может…

— Как видишь, не только Гарри. Ничего особенного — просто максимальная концентрация силы воли и хорошо развитое воображение, — немного покривил душой Драко, трансфигурируя (на этот раз с помощью палочки) два толстостенных стакана из чайных блюдец. Покончив с этим, Малфой плеснул в каждый стакан немного янтарной жидкости с резким запахом и вопрошающе поднял глаза на собеседника:

— За что?

— Молча, — тихо ответил ему Чарли, и они выпили, не чокаясь, и еще пару минут помолчали — каждый о своем.

Молчать с Чарли Уизли оказалось неожиданно уютно. Драко все пытался вспомнить, сколько же ему лет — тридцать один? Тридцать два? Интересно, почему он до сих пор не женат? Послезавтра Фред и Джордж поведут своих невест к алтарю, и Чарли останется единственным неженатым Уизли на свете. Впрочем, для света это не страшно — все остальные Уизли с лихвой компенсируют его неучастие в таком важном деле, как продолжение их славного рода рыжеволосых.

— Слушай, почему ты не женат? — неожиданно для самого себя вдруг спросил Драко и тут же спохватился. — Извини, я не должен был…

— Да все в порядке! — добродушно махнул рукой Чарли. — Что за церемонии? И знаешь, Малфой, что я тебе скажу — за время этого гигантского и поистине нескончаемого мальчишника ты, наверное, остался единственным, кто до сих пор не задал мне этого вопроса.

— О! — изогнул левую бровь Драко. — Значит, теперь уже не осталось ни единого человека, который бы тебя об этом не спросил?

Чарли подумал немного и совершенно серьезно ответил:

— Кажется, еще профессор Снейп не интересовался моим семейным положением. Но Снейпа я помню только в самый первый день гулянки, а первый день, если честно, вспоминается, словно в тумане.

— Профессору сейчас не до гигантских мальчишников, — пояснил Драко, незаметно для Чарли призывая под столом пачку магловских сигарет (просто не хотелось лишний раз шокировать гостя). — Ему Тонкс вот-вот подарит второго маленького снейпика, так что вряд ли его сейчас интересует любое семейное положение, кроме своего собственного.

О, что сказал бы профессор Зельеварения в ответ на столь вопиющую наглость и фамильярность, несвойственные обычно Малфою, услышь Северус Снейп эти слова! К счастью для Драко, Снейп этих слов не услышал.

— Ну да, ну да, — покивал головой Чарли и сделал вид, что поверил в то, что пачка сигарет, внезапно появившаяся в руке Малфоя, просто вынута им из кармана нарядной, хоть и слегка измятой летней мантии.

— Так все-таки, почему ты не женишься? — спросил настырный блондин и с наслаждением прикурил от витой серебряной свечи, любовно поставленной маленьким ушастым эльфом на столик вместе с чайным сервизом.

— Просто я люблю драконов, — пожал плечами Уизли. — Драконов я люблю больше всего на свете, а какая женщина сможет смириться с тем, что она никогда не будет для меня на первом месте?

— Глупости! — безапелляционно заявил Драко. — Не в том смысле глупости, что ты не прав, а в том смысле, что ты просто не встретил еще ту женщину, ради которой драконов сможешь поставить на второе место, понимаешь?

— На второе место? — повторил Чарли недоверчиво. — Почему?

Малфой посмотрел на него как на умалишенного:

— Потому что когда влюбляешься, все на свете уходит на второе место, Уизли. А на первом остается только любимый человек. Это же так… — Драко пощелкал пальцами, подыскивая нужное слово, — так естественно!

— И у тебя так было с Гермионой? — поинтересовался Чарли.

— Угу, — коротко кивнул Драко, чувствуя, что сил на то, чтобы рассказывать историю своих долгих и непростых взаимоотношений с Гермионой Грейнджер, у него сейчас нет. — Именно так.

— А скажи мне, Малфой, — начал Уизли после небольшой паузы, — у тебя есть любимое дело?

— Да! — немедленно ответил Драко, потом посмотрел в честные глаза Чарли и вздохнул. — Нет.

— А музыка? — удивился Чарли. — Я, конечно, не знаток, но ты здорово играешь. Очень искренне, правда!

— Брось! — отмахнулся Малфой и удивился сам себе — неужели всего лишь полчаса назад он собирался стереть из памяти Чарли малейшее упоминание о том, что он умеет играть, а теперь так спокойно обсуждает с ним свои музыкальные способности? — До выдающегося пианиста мне далеко, а если уж становиться музыкантом, то только великим, согласен?

— Согласен! — твердо произнес Уизли и залпом допил остывший чай. — Ну, а кроме музыки? Чем ты занимаешься?

— Поместьем, — пожал плечами Драко, — фамильным бизнесом — это очень обширное понятие, ведь малфоевское состояние накапливалось веками, чем только наша семья сегодня не владеет! Акции, недвижимость, разнообразное производство, причем, как в магическом, так и в магловском мире — иногда мне приходится тратить весь день только на то, чтобы понять, что именно от меня требуется…

— Тебе нравится этим заниматься? — мягко перебил Чарли, и Драко запнулся. — Бизнес — это, должно быть, очень увлекательно, а управление семейным состоянием, наверное, весьма сложный процесс. Мне трудно судить — наша семья, как ты знаешь, до войны была небогата, но Билл работает в Гринготтсе, и он кое-что рассказывал мне о своей работе, так что…

— Нет! — теперь уже Драко Малфой перебил Чарли Уизли. — Мне абсолютно не нравится всем этим заниматься, Чарли. Просто это мой долг, понимаешь? Я наследник рода, и я вынужден заботиться о сохранности и приумножении своего наследия, хочу я этого или нет.

— То есть, тебе не нравится то, что ты делаешь? — все так же мягко продолжал Уизли, и Драко подумал, что, пожалуй, поспешил с выводом о его тактичности и тонкой натуре. — А тем, что тебе нравится, ты не занимаешься, да? Но почему?

Малфой посмотрел на Чарли долгим и ничего не выражающим взглядом, потом решительно отбросил дотлевший до фильтра окурок и нагнулся к Уизли через столик, поставив на столешницу локти и опершись подбородком о сплетенные пальцы рук.

— Что ты хочешь сказать, Чарли? Что я ни хрена не делаю в этой жизни, что ли?

— Эй, Драко, я ничего такого не говорил! — воскликнул драконолог. — Я просто спросил, есть ли у тебя дело, дело всей твоей жизни, понимаешь?

— Я понимаю, Чарли! — Драко улыбнулся враз побелевшими губами. — Я в состоянии понять, что такое дело всей жизни, беда лишь в том, что у меня этого дела как раз и нет. Забавно, правда? С самого рождения меня готовили в наследники рода со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня учили… А, чему меня только не учили! И во всем, кстати, я одинаково хорош — не как для профессионала, а как для наследника рода, разумеется. Фехтую, танцую, на рояле играю — ну, это ты и сам слышал. Беда только в том, что ничто из этого не может стать моей профессией. А о приобретении настоящей профессии я как-то не позаботился, мне просто было некогда, Чарли! То хоркруксы искал, то за УПСами по всей стране гонялся, а после победы я тоже был очень занят — сначала ремонтировал особняк, потом привыкал жить без войны, потом Гермиона согласилась выйти за меня замуж, потом мы уехали в свадебное путешествие, и оно растянулось месяца на три, потом… Ну, потом я просто наслаждался жизнью, но ты прав, Чарли, ты совершенно прав! — яростно воскликнул Малфой, хотя Чарли за время этого страстного монолога не проронил ни слова, — у человека должно быть свое любимое дело! То, которое стоит на первом месте!

Будь на месте Драко Малфоя Гарри Поттер, он немедленно вскочил бы с гобеленового дивана и нервными размашистыми шагами заходил по комнате, сжимая и разжимая на ходу кулаки и бормоча что-то себе под нос, а оказавшийся где-нибудь поблизости профессор Снейп непременно принялся бы язвить по поводу поттеровской импульсивности и неумения контролировать себя. Впрочем, по поводу малфоевского неумения контролировать себя он бы тоже прошелся, и еще как! Хотя Малфой с дивана и не вскочил, ограничился лишь тем, что сильно хрустнул пальцами, потом посмотрел на них с некоторым недоумением и напоследок больно прикусил костяшки на левой руке.

— Послушай, — успокаивающе начал Чарли, — ты напрасно так завелся, Драко. Во время войны ты действительно был настоящим героем…

— Через месяц стукнет ровно четыре года с тех пор, как война закончилась, четыре года, Чарли! И я не один был героем, нас там была мерлинова уйма! И все чем-то занимаются, все — Гарри играет в квиддич, Рон торгует шоколадом, Фред и Джордж — гениальные изобретатели, даже Невилл Лонгботтом, и тот стал гербологом, и хорошим, заметь! А я?

— Ты же сам говорил, что на тебе управление семейным бизнесом, а это очень непросто.

— Я не выбирал это, Чарли, — горько проговорил Драко, успокоившись моментально, словно и не было только что этой резкой вспышки, просто он, наконец, высказал вслух то, что давно в нем зрело и копилось, высказал в лицо малознакомому человеку, ставшему за считанные минуты таким близким и родным, а теперь, освободившись от обжигающей, отчаянной правды, озвучив ее, выразив в словах, снова обрел способность спокойно думать и рассуждать, а, может быть, даже искать выход.

— Знаешь, Чарли, управление делами семьи — это было предрешено с момента моего появления на свет. Никто тогда, конечно, и представить себе не мог, что я когда-нибудь пойду против воли отца, окажусь предателем родовых идеалов, буду проклят и так далее и тому подобное. Но как бы то ни было — мы победили, а лишить меня наследства Люциус не успел. Так что от предначертанного мне судьбой сбежать не удалось, и мое собственное мнение при этом абсолютно никого не интересует! А вот Рон, например, решил сам, лично, и никого при этом не спрашивая, ну, может быть, кроме Луны, что хочет открыть кондитерскую, а не работать в Аврорате, как об этом твердили все вокруг него во время войны. Его решение всех удивило, но это было только его решение, понимаешь? И что же? Он вполне счастлив, делая то, что ему действительно нравится. А ты, Чарли? Ты помнишь, как выбрал свою профессию? Когда ты решил, что будешь именно драконологом, а не аврором, министерским служащим или колдомедиком?

— Я знал это с четырех лет, — улыбнулся далеким воспоминаниям Уизли. — С тех пор как впервые увидел изображение дракона в книжке. Я понял, что мое сердце навеки принадлежит этим невероятным существам. К одиннадцати годам я узнал о драконах все, что только можно было узнать, и когда попал в Хогвартс, первым делом — ты не поверишь, Драко — я отправился в читальный зал, потому что мама часто рассказывала мне о том, как много книг хранится в хогвартсовской библиотеке. Как ты можешь догадаться, меня интересовали только те из них, которые касались драконов. А когда я впервые увидел живого дракона, весь мой мир перевернулся с ног на голову! Я был раздавлен, оглушен, потрясен и околдован! Помню как сейчас — это была венгерская хвосторога. Огромная, черная, сверкающая на солнце самка, с острыми шипами на хвосте. Она показалась мне грозным божеством, Драко! Настоящим божеством, загадочным, неприступным, совершенным в своей красоте — как и положено божествам. Я занимаюсь драконами пятнадцатый год, и я до сих пор не изменил своего мнения — они действительно божественны. Все, без исключения.

— Вот это да! — выдохнул Малфой. — Я завидую тебе белой завистью, Уизли! Ты можешь оценить всю абсурдность ситуации? Малфой завидует Уизли, предки переворачиваются в гробах. Не злись, я просто глупо шучу. Но ты так говоришь об этих чудовищах, что я … Мордред, хотел бы и я говорить о чем-нибудь так же увлеченно, как ты о своих драконах!

— Смеешься? — недоверчиво спросил Чарли. — На самом деле это ведь ты первым начал все это.

— Что ты говоришь? — нахмурился Драко. — Не понимаю, о чем ты.

— О твоей музыке, Малфой, о чем же еще? Может быть, ты не самый великий пианист на свете, тебе видней, но то, как ты играл… Это же на стоящая магия, Драко! Вокруг тебя воздух гудел, а сам ты как будто светился изнутри. Я никогда не видел у тебя такого выражения лица, даже на вашей с Гермионой свадьбе. Словно ты находился не здесь, не в этой реальности, а где-то в другом мире, и извлекал звуки не из инструмента, а из самого сердца... — Чарли поймал странный малфоевский взгляд и оборвал сам себя. — Я что-то не то говорю, Драко?

— Мне еще никто ничего подобного не говорил, — честно признался Малфой.

— Может быть, потому, что ты играешь только для самого себя? — поинтересовался Чарли.

— Может быть, — покладисто согласился Драко.

— А ты попробуй сыграть еще для кого-нибудь, может быть, им тоже понравится.

— Может быть, — опять легко согласился с Уизли Малфой и вдруг признался, — я даже для Гермионы никогда не играл. Врал всегда, что плохо умею, а за этот рояль при ней только мама садится, когда приезжает к нам в гости…

— Ни разу не играл для собственной жены? — поразился Чарли. — А говоришь, она у тебя на первом месте! Скрываешь от нее то, что по-настоящему важно для тебя. Почему?

«А действительно, Драко, почему? — подхватил бы и профессор Зельеварения, услышь он последнюю реплику. — Это абсолютно непохоже на Вас — Вы всегда демонстрировали свои умения и способности, иногда даже излишне рьяно, а тут такая патологическая скрытность. Что плохого, если кто-нибудь узнает, что Вы хорошо играете на рояле?»

— Я боюсь, — ответил Драко и реальному Чарли Уизли и воображаемому Северусу Снейпу одновременно. — Я так давно ни для кого не играл, что и сам уже не знаю, хорошо это делаю или плохо. Я ведь играю не для того, чтобы насладиться красотой музыки, Чарли, или усовершенствовать свою технику. Я сажусь за инструмент тогда, когда чувствую — то, что накопилось во мне, просто взорвет меня изнутри, если я немедленно это из себя не вылью! Вот я и выливаю. Через музыку. Это довольно… интимный процесс, и посторонние здесь ни к чему. Когда ты подал голос с дивана, в темноте, я в первую минуту хотел приложить тебя Обливиэйтом, представляешь? Извини.

— Ничего, — спокойно кивнул драконолог. — Я, если честно, это почувствовал. Поэтому и уходил так долго — хотел дать тебе возможность решить, что делать дальше.

— Почувствовал? — переспросил ошеломленный Драко. — Как? Неужели на моем лице…

— Ну, что ты! — широко улыбнулся Чарли. — Не беспокойся, с твоим лицом все в полном порядке — магловская броня! Которая исчезает только во время игры… Просто, понимаешь, Драко, когда ты всю жизнь проводишь рядом с драконами, начинаешь очень тонко чувствовать людей. Неимоверно тонко. Иногда даже хочется заавадиться, насколько тонко — тошнит от малейшей фальши.

— Спасибо, Чарльз, — Драко протянул над столом руку, и Уизли, ни секунды не колеблясь, пожал ее. — За то, что выслушал. И за все, что сказал.

— И тебе спасибо, Драко, — подхватил Чарли.

— А мне-то за что? — искренне удивился Малфой. — За то, что все-таки сдержался, не стер тебе память?

— Да. Было бы обидно жить, чувствуя, что в твоей жизни было какое-то великое чудо, а ты его не помнишь.

Оба помолчали. Драко вновь закурил, Чарли подогрел заклинанием чай, налил себе полную чашку, сделал большой глоток, посмотрел на Малфоя-младшего внимательным серьезным взглядом старшего брата, подумал: «Мерлин, совсем еще пацан! Прямо как мой Рон. Оно ему надо — семейный бизнес, наследство, честь фамилии? Был бы Люциус нормальным человеком, остался бы жив, занимался сейчас всей этой ерундой, а Драко жил бы себе спокойно, на рояле играл не потому, что иначе сойдет с ума, а потому что просто нравится». Поморщился от боли в кривом малозаметном шраме у основания шеи — шрам болел редко, но если уж начинал ныть, то так, как сейчас — пульсировал и дергал часами, изматывая безнадежностью и вызывая удручающее чувство беспомощности — от боли не помогали ни зелья, ни мази — какая-то индивидуальная реакция организма. Поэтому оставалось только перетерпеть эту боль.

Чарли как раз додумал эту мысль — о необходимости молча перетерпеть — до конца, и тут Драко поднял на него сосредоточенные серые глаза, в которых уже ничего нельзя было прочитать, кроме обычной малфоевской сдержанной вежливости, и спросил, в который раз за сегодняшнюю ночь удивив Уизли:

— Сильно болит?

— Противно, — поморщился Чарли и хотел спросить — а как Драко вообще догадался, что у него что-то болит? — но не успел. Малфой щелкнул пальцами, от чего недокуренная сигарета тут же рассыпалась в воздухе мелкими красными искрами и исчезла без следа, стремительно поднялся с места, обошел столик и оказался у Чарли за спиной.

— У Гермионы это лучше получается, — сказал он и положил тонкие прохладные пальцы точно на ноющий шрам. — Но Гермионы сейчас нет, так что, если ты не против, я попробую, ага?

— Ага, — машинально согласился Чарли, и через секунду ощутил легкое покалывание в том месте, где саднило и дергало, а еще через несколько секунд пропало и покалывание, сменившись приятным ощущением покоя. Боли больше не было, были только прохладные пальцы Драко Малфоя, а затем и они исчезли, словно все это только привиделось Чарли после бессонной ночи и многодневного кутежа.

— Ух, ты! — выдохнул он, недоверчиво крутя головой и боясь спугнуть волшебство. — Драко, да ты просто кладезь талантов!

— Ну, да, я такой! — хмыкнул Драко, усаживаясь на место, и весело продолжил. — А еще я просто кладезь разных страхов и фобий. Вот видишь, на рояле играть прилюдно боюсь, дело всей жизни себе так и не выбрал — наверное, потому что тоже боюсь. А еще я очень боюсь драконов. С детства.

— Со своими страхами нужно бороться, Малфой! — поддержал легкий шутливый тон Чарли. — И я даже знаю один способ. План такой: послезавтра женим моих братцев, еще пару дней спокойно отдыхаем в кругу родных и близких, а потом мне пора возвращаться обратно, в Румынию, и я предлагаю тебе поехать со мной. Посмотришь на моих божественных чудовищ вблизи, подышишь с ними одним воздухом, я познакомлю тебя с Норбертой…

— С Норбертой? — лукаво перебил Драко. — А как же «нет такой женщины, которая согласилась бы все время быть на втором месте»? Она из местных, румынских ведьм или коллега-драконолог? Кто твоя девушка, Уизли?

— Настоящая красавица! — засмеялся Уизли. — Породы норвежский горбатый дракон. Немного крупновата, а если рассердится, сразу плюется огнем, но в горах, сам понимаешь, выбирать не приходится.

Драко захохотал во весь голос, не сдерживаясь. А, отсмеявшись, спросил:

— Почему же норвежский горбатый, а не венгерская хвосторога? Так ты ветреный тип, Уизли, изменил своей первой любви!

— Для хвостороги я еще более мелковат, чем для норвежца! — махнул рукой Чарли. — Пришлось наступить на горло собственной песне. Так что, Малфой, согласен? Если хочешь, можем взять с собой Гермиону.

— Гермиону драконы интересуют только в качестве дефицитных ингредиентов для зелий, — вздохнул Драко. — А я с удовольствием принимаю твое приглашение. Кстати, у вас большой завод?

— Вообще-то да, но, боюсь, такое положение вещей продлится недолго,— нахмурился Чарли. — Недавно умер старый владелец завода, а его наследника интересует только прибыль, и ничего больше. Он приезжает с инспекцией раз в месяц и первым делом подсчитывает, сколько фунтов драконьей чешуи и унций желчи мы собрали. А на то, что драконы — существа с хрупкой психикой, и к каждому из них нужен свой, особый подход — ему плевать! Разводить драконов — дело, конечно, очень прибыльное, но и очень сложное, словно… словно искусство! Для того чтобы работать с драконами, их нужно чувствовать, потому что они-то всегда безошибочно чувствуют людей. Но нашему новому хозяину нужны только галеоны, чувства драконов его не волнуют, так что я не удивлюсь, если он решит истреблять драконов для того, чтобы выгодно продать их печень и все остальные внутренности — сам знаешь, как высоко это ценится и как жизненно необходимо в зельеварении.

Если бы неоднократно упоминаемый всуе лучший Зельевар всея Вселенной Северус Тобиас Снейп все-таки присутствовал при этом в высшей степени любопытном и поистине историческом разговоре двух молодых магов, в этом месте он непременно бы вмешался и прочел целую лекцию на тему: «Дракон и его роль в Великом Искусстве Зельеварения» — именно так, и все обязательно с большой буквы. Но по причине уже неоднократно упоминавшихся семейных обстоятельств Снейпа, в данный момент он никак не мог здесь находиться, и был не в состоянии помешать Драко произнести свою следующую фразу.

— Прибыльное дело, говоришь? — хищно прищурился блондин, и Чарли Уизли вдруг ясно представил себе, с каким именно выражением лица Малфой-младший занимается фамильным бизнесом. — И как зовут вашего хозяина?

— Жорж Дюбуа. Из французских чистокровных магов, живет где-то под Марселем, в Румынию только наведывается... Драко, что ты задумал? — встревожился Чарли, напуганный малфоевской ухмылкой, внезапно засверкавшими глазами и тихим бормотанием: «Дюбуа, Дюбуа… Надо немедленно послать сову Нарциссе — пусть наведет справки…»

— Ничего, Чарли! — азартно воскликнул Малфой и энергично встряхнул бутылку с огневиски. — Ничего, кроме того, как найти себе дело всей жизни. В конце концов, мне двадцать три года, давно пора!

И он вновь наполнил спиртным трансфигурированные из веджвудских блюдец стаканы. Чарли Уизли выпил свою порцию не поморщившись, внимательно оглядел повеселевшего Драко и помимо воли улыбнулся. Если в бизнесе Драко так же хорош, как в музыке, можно не сомневаться — в ближайшем будущем у драконьего завода в Трансильванских Альпах (4) сменится хозяин, и эти перемены, пожалуй, будут к лучшему.

— Кстати, — совсем некстати спросил Чарли, — а что ты играл? Я имею в виду, на рояле?

Малфой бросил мечтательный взгляд на все еще стоящий раскрытым рояль, и с благоговением в голосе произнес:

— Ференц Лист. Венгерские рапсодии. Пятая, Шестая и Девятнадцатая. Мои любимые.

«Малфой любит венгерские рапсодии, а я без ума от венгерских хвосторог. К Трелони не ходи — сегодня нас просто судьба свела. Малфой — драконозаводчик — это звучит гордо, но музыкант из него все-таки получился бы невероятный! Я, конечно, в музыке не разбираюсь, но в том, как он играет, столько искренности! Думаю, драконы его примут — они всегда тонко реагируют на настоящие чувства. А страх — это ерунда, это можно преодолеть», — думал Чарли Уизли, улыбаясь Драко Малфою.

«В магической Великобритании нет ни одного драконозаводчика! Английские маги консервативны и до омерзения патриотично настроены — сказано им, что на территории страны нельзя разводить драконов, они и не разводят. А то, что драконов можно разводить на территории другой страны, а самому при этом оставаться в Великобритании — на это у них ума не хватает. Ну что ж, я Малфой, а Малфоям положено быть первопроходцами. И монополистами тоже. Отец бы мною гордился, да... А как обрадуются Гермиона со Снейпом! Для их компании я мог бы поставлять драконью кровь и прочие ингредиенты по себестоимости, но только для них!» — думал Драко Малфой, улыбаясь Чарли Уизли.

За окном занимался радостный летний рассвет, и узнай об этих мыслях профессор Снейп, он немедленно пожелал бы обговорить с молодым Малфоем конкретные условия, на которых зельедельческая компания «Снейп, Грейнджер и Cº» сможет приобретать столь необходимые для плодотворной работы части тела (как то: чешуя, роговые пластинки, когти, зубы, другое) и продукты жизнедеятельности (кровь, желчь, слюна) драконов, разводимых на драконьем заводе мистера Малфоя. Но профессора Снейпа этим ранним августовским утром не было в малфоевском особняке, да и не могло быть, потому как именно в данный момент он находился в коридоре родильного отделения госпиталя Святого Мунго и, вцепившись в свои черные, тронутые сединой волосы, молился всем богам, в которых никогда не верил, о благополучном исходе вторых родов у его горячо любимой жены со странным именем Нимфадора, и ему не было никакого дела ни до Драко Малфоя, ни, тем более, до Чарли Уизли, и уж, конечно, венгерские хвостороги и норвежские горбатые не интересовали этим утром профессора Снейпа, равно как и рапсодии великого магловского композитора, который был родом из тех же земель, что и божественная в своем совершенстве хвосторога…

… Спустя время известный всему магическому миру драконозаводчик Драко Малфой наконец-то отыщет способ, которым сможет адекватно отблагодарить главного драконолога своего завода Чарли Уизли за одну немного безумную августовскую ночь 2003 года. Способ найдется совершенно случайно, во время обычной, полудружеской-полуделовой встречи двух вышеупомянутых волшебников в новой просторной кофейне Рона Уизли, приходящегося одному из них лучшим другом, а второму — младшим братом. Рона не будет с ними за столиком, он как раз отойдет по каким-то своим хозяйским делам, когда колокольчик над дверью кофейни рассыплется хрустальным перезвоном, и порог переступит молодая ведьма в светло-зеленой мантии, черноволосая, тоненькая, как тростинка, и с милыми, почти детскими, ямочками на щеках. Брюнетка устроится за столиком у окна и примется советоваться с говорящим меню о том, какой именно из двух чертовых дюжин сортов горячего шоколада ей выбрать, а Драко Малфой с удивлением обнаружит вдруг, что его друг и компаньон застыл, так и не донеся до рта собственную пузатую кружку с горячим сладким напитком.

— Мерлин мой, — пробормочет Чарли Уизли, и Малфой бережно заберет у него кружку и поставит ее на стол. — Кто это, Драко? Ты ее знаешь?

Драко внимательно вглядится в брюнетку, и торжествующая улыбка появится на его тонких губах:

— Представь себе, да. Это моя четвероюродная кузина по материнской линии, Анна, из венгерских Блэков-Петеши, приехала в Лондон из Будапешта, позавчера была у нас в Малфой-мэноре, очень милая девушка, кстати, прекрасно играет на фортепиано, мы с ней сыграли пару вещиц в четыре руки — Гермионе очень понравилось, и, что самое удивительное, малышам тоже — представляешь, просидели на полу как завороженные, буквально не сводя с нас глаз. Им вообще очень нравится, когда я играю… А что такое, Чарли? — якобы случайно оборвет лорд Малфой сам себя, прекрасно зная ответ на этот вопрос. — Познакомить тебя с ней?

— Если можно, — почти простонет Чарли, не отрывая взгляда от Анны.

— Ты же знаешь, — серьезно ответит Драко, уже поднимаясь из-за стола, — для тебя я сделаю все, что угодно, в буквальном смысле этого слова, — и, нагнувшись к самому уху Чарли, прошепчет старую, только им двоим понятную фразу, — и даже не буду после этого накладывать на тебя Обливиэйт…

(1) Гластонбери — деревня на западе Англии, графство Сомерсет. Гластонбери много веков считается мистическим центром страны, местом Силы, потому что там находится Гластонбери Тор — пирамидальной формы холм, окруженный спиралевидными террасами, с останками средневековой часовни Святого Михаила на вершине. По легенде, именно здесь находился некогда легендарный Авалон, куда Владычица Озера вместе с Морганой увезли умирающего короля Артура.

(2) Броккен — самая высокая точка Северной Германии, где, по преданию, раз в году, с 30 апреля на 1 мая (Вальпургиева ночь), ведьмы собираются на грандиозный шабаш.

(3) Веджвудский фарфор — фарфоровые изделия знаменитой фабрики, открытой в 1759 году Джозайей Веджвудом. Два с половиной столетия считаются образцом высокого качества и тонкого вкуса.

(4) Трансильванские Альпы (они же Южные Карпаты) — горы, расположенные на территории Румынии.