Паучья ночь

Джеймс

...1976 год...

– Эй, Эванс!
Она оборачивается уже у самой двери. Волосы собраны в хвост, высокий чистый лоб, удивленно приподнятые брови – типичная отличница и пай-девочка. Наверняка она еще и на скрипке играть умеет. Только глаза сверкают упрямым непокорным огнем и выдают тот самый нрав, который он так любит. Вот и сейчас – увидев, кто ее зовет, мгновенно нацепила эту маску вселенского снисхождения. Вот перед кем она выпендривается?
– Чего тебе, Поттер? – полным терпения голосом спрашивает Лили и натягивает перчатки.
Джеймс нарочито медленно спускается по ступеням лестницы, ведущей в спальню мальчиков, еще медленнее пересекает гостиную. Каникулы, все разъехались, гостиная похожа на коробку с елочными шариками, а он сам – фигурка самого крутого рождественского оленя. Если только фарфоровый олень стал бы щеголять под Рождество в одних джинсах и майке. Так или иначе, он подходит почти вплотную к ней, так, чтобы ей обязательно стало неловко и захотелось отступить.
Держать дистанцию?
Это не к нему. Тем более Эванс упрямая, как гиппогриф, и даже на шажок не подвинулась.
– Ну что? Уезжаешь на Рождество?
Мимо со смехом пробегает стайка карапузов, с головы до ног обвешанных гирляндами.
– Ну, уезжаю, – она поводит плечиком и окидывает Джеймса таким скучающим взглядом, что ему бы позавидовал и Бродяга. Как будто ей нет дела до того, что одной этой фразой она рушит к чертям собачьим все его настроение.
– А, ну да, – он начинает раздражаться, мгновенно вспыхивает как сухой порох. – Я забыл. Ты же пай-девочка, а пай-девочкам не место среди пьяных кретинов вроде Джеймса Поттера. Вдруг кто-то и тебя уличит в том, что ты пила, курила и расслаблялась. Ты ведь не любишь расслабляться так, как это делаем мы, да, Эванс?
Она смотрит на него, чуть сузив глаза. Он понимает, что она уже злится, и что сейчас – самое время заткнуться и просто пожелать ей веселого Рождества или другой фигни, но остановиться уже невозможно. Он вынашивал столько планов насчет нее и Рождественской вечеринки, а сейчас все прахом.
– К тому же, с нами, идиотами, не поговоришь о музыке, твоем тупом Хуиговнее и прочей чуши, как с душкой Эдом? – продолжает он.
– Да. Именно так, – подтверждает Эванс убийственно вежливым тоном и пытается обойти его, но он упирается рукой в стену.
– Значит, все-таки не останешься на нашу вечеринку? Последний шанс!
– У меня будут дела поинтереснее, – она улыбается.
– Боунс, например? – он тоже улыбается. Очень старается, чтобы это выглядело как улыбка.
Крошечная пауза.
– Нет, – невозмутимо говорит она. – Мои родители. И сестра, – упоминая о сестре, Эванс морщит нос, и Джеймсу вдруг до того хочется ее поцеловать, что...
– Лили, ты идешь?
О, черт.
– Да, Алиса, я уже иду! – Эванс оборачивается и машет подруге, ждущей в коридоре. – Извини, Поттер, мне пора. В этом году некому будет следить за вами. Так что гуляйте вовсю! – она чуть потрясает своим крохотным кулачком в белой перчатке и уже собирается уйти, но он преграждает ей путь.
– В таком случае, раз тебя не будет, можешь вручить мне подарок прямо сейчас?
– Что?
– Подарок. На Рождество люди дарят друг другу подарки.
– И что же ты хочешь? – это что-то новенькое. Раньше она не говорила с ним таким тоном. Его прямо в жар бросило от такого откровенного вопроса. Хотя... Эванс это Эванс. Вполне может быть, что она не имела в виду ничего такого и рассчитывает получить в качестве ответа «вязаные носки».
– Тебя, – вкрадчиво шепчет он и уже безо всяких расшаркиваний вжимает ее в стену. – Сама знаешь.
Зрачки в ярко-зеленой радужке резко расширяются.
– Что?
– Поцелуй меня, Эванс. Или я поцелую тебя сам. Тут омела повсюду. Нельзя не целоваться, понимаешь?
Она часто-часто моргает, глядя на него, но не убегает и не сопротивляется. Тогда он наклоняется еще ближе, поворачивает голову и закрывает глаза, но тут понимает, что что-то не так: она отворачивает лицо так, будто ей противно, и упирается руками в его плечи.
О Мерлин...
Лучше бы пощечина. Как в прошлый раз.
– Эй, Поттер... – она говорит таким осторожным тоном, как будто он душевнобольной. – Поттер, я думаю, это ни к чему. Отпусти.
– Понятно, – он резко отталкивает от себя стену, отворачивается и бегом спускается со ступенек обратно в гостиную. Дыхание сбивается, кровь стучит. И вокруг слишком много целой мебели... – А знаешь, Эванс?! – он резко оборачивается. Злоба хлещет через край. – Я вручу тебе свой подарок прямо сейчас. Вот и он: я желаю тебе в это Рождество встретиться с твоим вонючим Элвисом или еще с кем, желаю вам трахнуться как следует, и чтобы потом он тебя бросил. И чтобы ты наконец поняла, что никакая ты, к чертям собачьим, не королева, и что никто не давал тебе права вытирать о других свои королевские ноги!
Ее глаза наполняются слезами как блюдца, но Эванс не была бы Эванс: она только поджимает губы, разворачивается на каблуках и выскакивает в портретный проем. А потом вдруг стремительно возвращается, сбегает со ступенек, подлетает к нему, крепко целует прямо в губы, отталкивает и награждает смачной пощечиной.
– Говори так со своей Гвен, понятно? – кричит она.
Губы у нее красные. Конечно, потому что это был не поцелуй, а скорее укус или удар. Но Джеймс все равно смотрит на нее ошарашенно и все пытается осознать, что только что случилось.
– Веселого Рождества, Поттер! – выпаливает она, стремительно разворачивается и уходит.
– Веселого Рождества, Эванс! – рявкает он ей вслед, держась за щеку, после чего укатывается в свою комнату, но уже не как крутой олень, а скорее тупой круглый шарик...
Разбитый ко всем чертям.

...1977...

– ... и ведешь себя как идиот. Что она тебе сделала?
– Обманула. Или пыталась обмануть. Неважно. Ты вообще на чьей стороне?
Они с Бродягой были одни в комнате. Лунатик торчал в сортире, Хвост – где-то на территории замка. Джеймс лежал на своей разобранной печальной постели поверх съехавшего покрывала и кучи мятых вещей, закинув руки за голову и глядя, как снитч выписывал в воздухе тоскливые восьмерки.
Постель Сириуса была чище. Он сидел на ней в одних брюках и чистил свои остроносые туфли.
– На твоей, придурок. Но Лили...
– Что Лили? – ревниво окрысился Джеймс.
– Ничего. Стоящая девчонка. Я тебе даже больше скажу. Любой другой отдал бы что угодно ради возможности быть с ней, а ты этой возможностью подтираешься. К тому же, она любит тебя. Черт, Сохатый, чего тебе еще надо? Я бы на такой вообще женился.
Этого Джеймс уже снести не мог.
Он расхохотался.
– Ты, Бродяга?
– По своей воле или нет, рано или поздно всем приходится это делать.
– Я ушам своим не верю.
Повисла небольшая пауза.
Сириус все так же помахивал палочкой, щетка все так же поскрипывала, начищая драконью кожу до блеска.
– Любит меня, – проворчал Джеймс, а потом вдруг вскочил и заходил туда-сюда по комнате, прихватив с тумбочки бутылку маггловского пива, заблаговременно перелитого в бутылку из-под сливочного. – Любит? Если бы любила, то, наверное, не водила бы меня за ручку, как паршивого первокурсника. Почему со мной – нет (хотя она меня любит), а с этим паршивым ушлепком Боунсом – пожалуйста, сколько угодно? – он сделал несколько крупных глотков. – Почему выбрала этого ублюдка?! У нее совсем мозгов нет? Или это все девчонки такие дуры?
Сириус пожал плечами.
– Выходит, что и она тоже. Выходит, что я в ней ошибался? И все, что мне... нравилось в ней – липа. Она – липа!
– И этот кретин – мой лучший друг... – пробормотал Сириус и закурил.
– Любит меня... любила – не стала бы врать! Почему нельзя было сразу сказать?
Сириус выдохнул облачко дыма и заговорил тоненьким голосом:
– «Ой, Джеймс, ну так, между прочим – ты у меня будешь не первый. Ты же не против, что до тебя во мне побывал душка Эд?»
Джеймс, который в этот момент стоял, опираясь на прикроватный столбик, дернулся так, что несчастный столбик хрустнул и надломился.
– Слушай, Блэк. А вот ты... ты смог бы делить свою девушку с этим дерьмом?
– Я об этом не думал, – признался честный Бродяга.
– Хорошо. Но если бы ты узнал, что он был первым у Марли?
– Сохатый.
– Хорошо. У Малфой! – Джеймс понимал, что это – удар ниже пояса, но ему сейчас трудно было обуздать обиду. – Что бы ты делал, если бы узнал, что Малфой спала с Боунсом?
– Справился бы о его душевном здоровье. Или о том, жив ли он вообще.
– А если серьезно?
– Ржал бы. Очень долго.
– А если совсем серьезно?
– Если совсем... – он затянулся, выдохнул дым и прищурился. – Скажу так: слишком много чести – переживать из-за этого дерьма, друг.
– А я брезгую, понятно? Мне противно! И хватит об этом! – он резко оборвал беседу, которую сам же и начал. – Все! Все кончено. Мы расстались. И судя по всему...

Ремус

Ремус закрутил кран и вытер руки. Он и так старался не вслушиваться в разговор, воду специально включил посильнее, но уши ведь не заткнешь. Он вернулся в спальню мальчиков. Джеймс, в темных джинсах, клетчатой рубашке, торчащей из-под перекошенной вязаной кофты, и куртке, сидел на постели с ногами и сердито зашнуровывал кроссовок. Полог его кровати свисал несколько криво. Сириус как раз в тот момент, когда Ремус открыл дверь, вынырнул из ворота черного свитера с горлом и стал удивительно похож на высокого и худого пони.
– ... она совсем не против.
– Говори еще громче, Сохатый, а то тебя плохо слышно в соседней комнате, – проворчал Ремус, вешая полотенце на спинку кровати.
«Пони» посмеялся, тщетно пытаясь отлепить от лица наэлектризованные волосы.
– Слушай, Лунатик, – Джеймс влез на сбившуюся постель прямо в грязных кроссовках, сунул руки в карманы джинсов и деловито уставился на Ремуса сверху вниз. – Вообще-то мы всегда очень рады лишний раз прогуляться в лес или навестить Хагрида, особенно Бродяга...
Сириус громко фыркнул. Челка взлетела, показав его красноречивый взгляд и снова сладострастно припала к лицу.
– ... но хотелось бы все-таки узнать, какого лысого гиппогрифа мы там забыли? И почему именно ночью? – он попрыгал немного на пружинящем матрасе.
– Да, вот это мне тоже интересно, – Сириус пробормотал заклинание, электричество вышло из его волос, они вздулись, и Бродяга на миг стал похож на молодого Элвиса. – Лично я бы с большим удовольствием провел эту ночь с хорошенькой блондинкой. Или брюнеткой. Или с обеими, – он провел ладонью по волосам. – Во имя чего я приношу жертву?
– Это важно, – Ремус снял школьную форму и аккуратно сложил ее в стопку на кровати. – Во время обеда у нас было срочное собрание старост – скоро полнолуние, деканы ужесточают дежурства. Теперь у меня есть официальное разрешение бродить по школе всю ночь. Но, кроме того, я говорил с Лили...
– Вы говорили обо мне? – Джеймс перестал улыбаться.
– Нет, Джеймс, – терпеливо ответил Ремус, натягивая маггловские брюки. – Мы говорили не о тебе. Она хотела поговорить со мной о том зелье, которое может облегчить мою трансформацию.
Тут Ремус немного лукавил. На самом деле он подошел к Лили, потому что хотел узнать причину ссоры, но Лили наотрез отказалась говорить о Джеймсе и перевела разговор на другую тему. Она не плакала и не куксилась, как другие девчонки, и вообще, надо сказать, удивительно стойко держалась, учитывая, каким болваном себя показывал Джеймс с этим его ледяным равнодушием.
– Лили сказала, что приступила к готовке сегодня утром и решила как-то переделать рецепт, чтобы зелье стало более эффективным, и чтобы поспеть вовремя, – он накинул рубашку и схватился за пуговицы. – Не знаю, почему, но она заменила растопырник полынью, и...
– Ближе к делу, Лунатик, – нетерпеливо бросил Джеймс.
– ... если сегодня она добавит процеженный яд акромантула, то зелье можно будет ждать уже через неделю, а не через месяц, – выпалил он и прерывисто вздохнул. На губах сама собой задрожала улыбка. – Вы понимаете? Это значит, что в следующее полнолуние...
Джеймс и Сириус переглянулись. Повисла тишина. Лица всех троих загорелись огнем взаимопонимания.
Все знали, что даст это зелье...
Свобода от боли, свобода от страха, свобода от всех возможных переживаний, отсутствие новых и новых ран, а главное – возможность для Ремуса прожить лишний десяток лет.
– Эй, Люпин, – Джеймс спрыгнул с кровати и шагнул вперед. Глаза его за стеклами очков загорались все больше и больше. – Это же... это...
– Да, да, я знаю, – Ремус слегка задыхался. – Больше никакой боли... я... я смогу остаться собой! – громко выпалил он и вдруг Джеймс торжествующе рассмеялся, схватил его в сокрушительные объятия и пустился с ним в дурашливый пляс по комнате.
– Да-да, все это замечательно, только есть только одна проблема, – Сириус наблюдал за ними без улыбки. Взгляд его отражал сосредоточенную мыслительную работу. – Хагрид ни за что в жизни не покажет нам дорогу в колонию после того, что мы сделали с его саламандрой, помните?
Они остановились и переглянулись.
Джеймс щелкнул пальцами, словно поймал в этот миг какую-то особенно важную мысль, и полез под кровать. Через секунду оттуда полетели вещи: парочка учебников, сломанная пластинка, банка сушеных докси, средство для ухода за метлами...
– Но мы же не собираемся у... убивать их, – запротестовал Ремус и оглянулся на Джеймса, когда тот загремел поломанными половицами.
– Я сомневаюсь, что акромантул, эта гигантская волосатая сучка, позволит нам просто взять и подоить его, понимаешь? – Сириус достал из-под подушки карту – убедиться, что Филч не поймает их за первым же поворотом. – Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость.
Джеймс вытащил из-под кровати большой черный ящик, обклеенный этикетками от сливочного пива, билетами на концерты и квиддичные матчи.
– Что за черт? – он вытащил из скопища склянок ополовиненную бутылку «Огдена». – Куда подевалось наше золото?
– Ты решил пропустить рюмку на ночь? – рассеяно спросил Сириус, шурша картой в погоне за неуемной черной точкой.
Джеймс вскинул голову и прищурился.
– Это ты его вылакал?
– Я, – просто ответил Сириус и широко улыбнулся, сверкнув глазами. – Шалость удалась.
– Ну ты и гад, – усмехнулся Джеймс, глядя, как Сириус прятал карту за пояс джинсов и нахально ухмылялся.
– А зачем тебе огневиски? – Ремус влез в свой старый расползшийся свитер с заплатами на локтях.
– Затем! Затем, что если Хагрида не удастся уговорить показать нам колонию... – Джеймс взмахнул палочкой. Огневиски в бутылке вспенилось, забурлило и заполнило ее до самого горлышка. Он подкинул бутылку под довольный смех Бродяги, – ... придется ждать, пока он не захочет похвастаться.

Джеймс

– А куда это, интересно знать, подевался наш грызун? – поинтересовался Сириус, когда они вышли в коридор. – Почему мсье Петтигрю не принимает участия во всеобщем веселье? Кто дал ему право отрываться от нашей теплой компании?
– Не знаю, где он, но он попросил у меня мантию на ночь.
– А мне он сказал, что у него важные дела, – Ремус вышел последним и запер дверь.
– У Хвоста? Дела? Ночью?!
– Так он сказал.
Ремус оглянулся и увидел, что Джеймс и Сириус переглянулись с самыми сальными улыбками.
– У Хвоста появилась подружка? – развеселился Джеймс.
– Похоже на то, – улыбнулся Ремус, сбегая по лестнице. Его голос эхом заметался в узком пространстве. – Когда я попытался расспросить, он покраснел и промямлил что-то невразумительное. К тому же вылил на себя полсклянки твоего одеколона, Бродяга.
Сириус громко фыркнул.
– И надел новую рубашку. И это уже не в первый раз.
– Поразительно. Какая девушка захочет провести ночь с Питером...
– ... когда есть ты? – Джеймс резко остановился, и Сириус чуть не налетел на него.
– Ну да, – ответил тот, слегка рисуясь.
– Слушай, Бродяга, заканчивай. Пит может и не Годрик Гриффиндор, но он наш друг, твой друг, – Джеймс легко толкнул его пальцем в грудь. – Меня уже достало, что ты вечно по нему прохаживаешься. Что он тебе такого сделал? К тому же... – Джеймс шмыгнул носом и дернул плечами, поправляя куртку. Сириус смотрел на него недоверчиво, – ... может, у него теперь... прыщи пройдут?
Они рассмеялись, и Джеймс первым сбежал вниз.
– Хотел бы я на нее взглянуть, – крикнул Сириус ему вслед, но больше ничего не сказал, потому что едва они спустились в гостиную, на них сразу обратились взгляды одноклассников.
Волшебный граммофон в углу распинался новым альбомом «Диких сестричек», и атмосфера была одновременно вызывающе веселой и нервной – все боялись, что вот-вот распахнется портретный проем, и Филч заорет, чтобы они немедленно прекратили слушать запрещенную музыку.
Джеймс немного приотстал, пропустив Лунатика и Бродягу вперед.
За столом под гобеленом сидела Лили и занималась английским с иностранными учениками-детьми. Она опиралась скрещенными локтями на стол. На ней был ее любимый темно-зеленый обтягивающий свитер – и руки ее казались тонкими и гибкими, как ивовые ветви, в то время как волосы лежали на узких плечах такой огромной пышной и невозможно рыжей копной, что ее хотелось потрогать, словно гору перьев или свежую траву...
Лили рассеяно погладила себя по плечу. Джеймс тряхнул головой и с некоторым трудом отвел взгляд, направившись к той, к кому изначально собирался подойти.
Мэри сидела в кресле, подтянув ноги в простых хлопковых брюках к груди. Темные волосы были собраны в хвост, в руках у нее был учебник по заклинаниям.
Пару секунд Джеймс сомневался – стоит ли делать все это? Ведь он не испытывал к ней и сотой доли того, что испытывал к Эванс...
Но потом он решительно отмел все эти мысли, подошел к креслу и присел на подлокотник.
Пора было исправлять ошибки.
– Эй, Эм. Что читаешь?
Она поджала губы, но тем не менее ответила:
– Учебник. Домашнее задание.
– Интересно?
Мэри покосилась на него как на идиота.
– Да, – и она перевернула страницу, всем своим видом демонстрируя заинтересованность.
– Тогда я почитаю? – Джеймс выхватил у нее книгу.
Мэри даже не попыталась ее отнять. Просто уронила руки и вздохнула.
– Слушай, Мэри, извини меня за сегодняшнее. Я тебя обидел, прости.
Она вскинула брови и подняла голову.
– Что? – он взволнованно тронул себя за лицо, но не обнаружил ни пятен, ни еще чего. – Что не так?
Она усмехнулась и покачала головой.
– Просто ты, Джеймс Поттер, уже дважды извинился передо мной сегодня, – она тоже улыбнулась. – Это тянет на рекорд.
– Эй, Сохатый! Ты долго еще будешь там торчать? – закричал Бродяга.
Джеймс оглянулся.
– В самом деле. Я ведь редкий засранец, да?
– Я так не думаю. Ты... изменился.
– Тогда предлагаю отметить эту удивительную перемену походом в Хогсмид. Идет? – он протянул ей руку.
– Кажется, ты не хотел идти туда... со мной, – несмотря на недовольный тон, она сразу же вложила пальцы в его ладонь.
– Ты не подумай. Ничего такого, Эм. Я просто хочу загладить вину, – он перевернул ее руку и быстро поцеловал. – Ну или усугубить. Там как получится, – Джеймс подмигнул ей, соскочил с кресла и побежал догонять парней. И пока они крались по замку, обсуждая возможности следующего полнолуния, он чувствовал какую-то беспричинную грызню в области солнечного сплетения, похожую на угрызения совести или вроде того.

Лили

...1976 год...

Лили сидит на кухне и меланхолично окунает шоколадное печенье в молоко. Время далеко за полночь. Жидкость уже окрасилась в кремовый цвет, а печенье совсем размокло, но она ничего не замечает. Рассредоточенный взгляд ее устремлен в древесно-красную глубину лакированной поверхности стола, такого тяжелого и антикварного, что для того, чтобы занести его и четыре стула в дом, понадобилось целых четыре грузчика. А ведь можно было обойтись одним взмахом палочки...
За окном густо валит снег. На улице – не меньше тридцати градусов мороза, но сидя так, в теплом доме можно подумать, что эти белые хлопья – теплые, как пух или вата, или перья.
– Почему не спишь?
Лили вскидывает голову.
Мама прижимается щекой к дверному арочному проему. На ней – темно-красный бархатный халат с вензельками и пушистые тапочки в тон, но даже в этом наряде мама, с ее тонким лицом и копной вьющихся локонов (которые Лили удачно унаследовала от нее), удивительно похожа на актрису пятидесятых годов
– Веселого Рождества, мам, – Лили спешно растягивает губы в улыбке и вытирает лицо.
Секунда тишины.
– Понятно, – мама подходит к холодильнику, достает кувшин с молоком, берет с мраморного «островка» вазочку с рождественской выпечкой, ставит все это на стол между ними и садится напротив. – Ну? Это опять из-за этого мальчика? Как там его? Эдвард?
– Эдгар, – машинально поправляет Лили и торопливо утирает щеки. – Нет, не из-за него. Мы с ним вообще... просто друзья.
– А из-за кого?
Лили шмыгает носом, баюкая в руках стакан с молоком.
– Ты помнишь Джеймса?
– Какого Джеймса?
– Джеймса Поттера. Тот, который... – Лили машет рукой у виска. Мама понимающе кивает. – Лохмат... лохматый такой, – она удивленно смотрит на маму.
– Помню, милая, прекрасно помню, – кивает она. – Это ведь он...
– Да-да, – Лили нервно выпрямляется. Не хотелось бы вспоминать многочисленные неловкие ситуации, в которые Джеймс ставил ее в присутствии родителей.
– И что с ним? – мама мгновенно становится похожа на маленького ястреба. – Неужели снова дернул за косичку?
– Мама, мне не смешно.
– Он обидел тебя?
Лили мотает головой...
Кивает.
– Он... у него подружка появилась, – это звучит так, словно дружба с девушкой в ее глазах приравнивается к жуткому и бесчеловечному поступку.
– Ну и что?
– Он... он больше не достает меня. Совсем-совсем, понимаешь? И я... мама, кажется, я ревную его. Боже, я так ревную его! И еще... – Лили прерывисто вздыхает и жмурится. – Он меня пытался поцеловать сегодня утром. А я... а я его оттолкнула! А потом... я такое сделала... что же я натворила... – с этими словами она закрывает лицо ладонями и разражается бурными рыданиями. Мама пересаживается на ее сторону, обнимает, прижимает к себе, а Лили плачет и потому не видит, как умиленно она улыбается.

...1977 год...

Лили глубоко вздохнула, глядя на снимок, но вместо аромата печенья и ромашки, который всегда сопровождал маму, услышала сладкий аромат клубничного шампуня. Она обернулась. Алиса бродила по спальне в розовом халатике и пушистых тапочках, читала письмо от Фрэнка и сушила мокрые волосы волшебной палочкой. Марлин сидела на своей постели в трусиках и старой футболке с логотипом «The Beatles», читала журнал и рассеяно помахивала палочкой – бутылочка лака и кисточка порхали вокруг ее пальцев на ногах. Мэри все еще была в ванной. Из-за закрытой двери раздавался шум воды.
Их комната выгодно отличалась от спальни мальчиков. Здесь никогда нельзя было увидеть разбросанных как попало вещей, грязных носков, всклокоченных постелей и оберток из-под сладостей. Наличие четырех взрослых девушек предполагало чистоту, порядок, душистость и пугающую смесь ценных мелочей. Именно поэтому в этой спальне повсюду поблескивали флаконы духов, на тумбочках и комодах сверкали разбросанные бусы, сережки и фенечки, ободки, украшения для волос и прочие вещицы, которые за шесть лет скопились в общее Эльдорадо – достаточно было только утром предупредить, кто забрал какую помаду, заколку или шарфик. Скучные школьные кровати здесь были завалены россыпью разноцветных подушек, мягких игрушек (самой большой была игрушка Марлин – гигантский плюшевый пес, сидящий у ее постели и охраняющий их покой по ночам), а стены над кроватями были облеплены шестилетним сбором привязанностей – от целомудренных семейных снимков до плакатов полуголого Мирона Вогтейла. Самый крупный плакат солиста «Диких сестричек» висел над кроватью Маккиннон и был щедро усыпан отпечатками красных женских губ – результат одного довольно-таки сумасшедшего девичника на пятом курсе.
– Фрэнк приглашает меня к себе на Рождество, – сообщила Алиса одновременно и ей и Марлин. – К его... к его маме. Блеск.
Марлин засмеялась.
– Алиса, я уверена, миссис Долгопупс все же лучше, чем миссис Пруэтт. Ты представляешь, этим летом я гостила у них и случайно разбила ее вазу...
Лили отвернулась.
К горлу вдруг подкатил ком.
Мама. Мамочка...
Она готова была сейчас отдать все что угодно за один разговор с ней. За один взгляд. За одно прикосновение.
Никогда прежде она не чувствовала себя такой одинокой. И от этого одиночества ломило пальцы...

«– С ними же все будет в порядке?
– Конечно, будет...»

Она прерывисто вздохнула, схватила расческу и принялась беспощадно чесать волосы.
В ту ночь они спали вместе в Выручай-комнате.
Он был рядом...
«Нельзя, Лили, – уговаривала она себя. – Не будь нюней. Не плачь. Не смей!»
– Лили, а ты написала сочинение для Флитвика?
Лили вздрогнула, услышав ее обращение, поспешно отвернулась и прижала руку к носу.
– Лили...
– Все в порядке! – заверила Лили, отчаянно загоняя слезы на место и вытирая глаза.
Вуд оглянулась на Марлин и присела к Лили на край постели, поджав одну ногу. Лицо ее было белым от крема.
– Лили... ну, может быть, ты все-таки поговоришь... с ним?
Лили замерла.
– Ты весь день молчишь, я уже не могу это выносить! Лили, милая, он... он просто был пьян, он не понимал, что говорит, ты бы видела, сколько он...
– Алиса... я умоляю... – Лили запрокинула голову, чувствуя прилив слез. – Прошу, пожалуйста, не надо о Джеймсе!
Вуд жалобно свела брови и сжала ее ладони вместе.
– Лили, я понимаю, как тебе больно и обидно, но... если бы ты рассказала ему...
– Это исключено!
– Я знаю, что это неприятно, но он имеет право...
– Алиса, я не буду с ним говорить! Я...он меня предал, он унизил меня при всех! И потом наговорил... такое! Он бросил меня! Мы расстались, понимаешь?
Она оборвала себя и прижала к носу пальцы.
– Мы расстались... – повторила она шепотом и шмыгнула носом. – Он сам этого захотел. Видимо, ему в самом деле было нужно от меня только это.
– Нет, Лили, нет! – Алиса погладила ее по голове, забралась целиком на постель и принялась заплетать Лили косу. – Он столько лет за тобой ходит, он любит тебя по-настоящему! Он просто испугался, его огорошили... но если бы он узнал, как все было...
– Нет! – Лили так и подпрыгнула, стремительно обернулась на постели и схватила Алису за руки, глядя ей в глаза. – Алиса, ты должна пообещать мне, что не станешь ничего ему говорить! Ты же поклялась, что никогда и никому об этом не расскажешь! Ты клялась мне, помнишь?
– Конечно, я помню... не волнуйся, Лили. Я ничего ему не скажу. Просто...
Дверь, ведущая в ванную, вдруг распахнулась, и в спальню в облаке пара вплыла Мэри, обмотанная полотенцем и с «чалмой» на голове. Бросив на Лили несколько высокомерный взгляд, она прошла к своей постели, придерживая полотенце на груди.
Почему-то именно в эту минуту, когда она была такой растрепанной, вдруг показалась Лили неоправданно красивой. Может, потому, что это он выбрал именно ее?
– Просто мне обидно за тебя, Лили, – снова зашептала Алиса. – Он, конечно, виноват, но...
– Слушай, Марли, а можно я на выходные возьму твое голубое платье? – громко спросила Мэри, переодеваясь в пижаму. – Меня пригласили на свидание, а мне надеть нечего. Ты не против?
Марлин пробормотала что-то, а когда Мэри отошла к себе, посмотрела на Лили и скорчила мордашку, мол, да не обращай внимания!
Алиса положила письмо Фрэнка под подушку.
Девочки потушили свет.
Лили молча задернула полог, отвернулась в темноте к стене, укрылась и прижала к себе оленя.
Живоглот, мурлыкнув, запрыгнул на нее, потоптался немного, понюхал ее и улегся теплым клубочком у нее на бедре.
Это был сигнал.
Я тебя посторожу.
И тогда Лили заплакала.

Джеймс

Сириус оказался прав.
Хагрид ужасно им обрадовался: бросился накрывать чай, похвастался подросшим Клювокрылом (гиппогриф чуть не откусил Джеймсу палец, когда тот назвал его плодом любви пони и куропатки), затопил свой небольшой камин, грохнул на стол блюдо с пирожками и даже не отругал их за ночной вояж по территории, но едва услышал про их желание навестить колонию пауков – страшно переполошился, разнервничался и даже попытался прикинуться дурачком.
– О какой такой колонии вы говорите? – спрашивал он, в ужасе тараща свои черные глаза, когда они вчетвером сидели за круглым столом и уминали пирожки с яблоками. – Не знаю я никакой колонии... какая такая... пауки что ль? Ты сказал ак... ак...?
– Да ладно тебе, Хагрид, – улыбнулся Бродяга, почесывая за ушами Клыка. Щенок так расквасился у него на руках, что обслюнявил Блэку всю куртку и, кажется, готов был описаться от счастья. Надо сказать, по какой-то необъяснимой причине животные очень любили Сириуса. Например, кот Лили частенько пробирался в их спальню и спал на Бродяге, за что каждое утро принимал ледяную ванну. – Мы знаем, что ты таскаешь им кроликов каждые выходные.
Хагрид прямо подскочил.
– Откуда? – он схватился за вафельное полотенце в цветочек и принялся мять его в гигантских руках. – То есть... каких таких кроликов?
– Видели, – твердо сказал Джеймс. – Слушай, Хагрид, мы просто хотим посмотреть, понимаешь? Ничего такого. Акромантулы все-таки не шишуги! Нам интересно. И потом, мы же не собираемся отрывать им лапы и поджаривать их на костре. Честное слово.
Хагрид насупился. Похоже, не поверил.
– И мы не будем кормить их драконьим перцем, – добавил Сириус. – Кстати, если хочешь, мы возместим тебе тех саламандр!
– Нет! – Хагрид затряс косматой головой, исподтишка и по очереди бросая на них осторожные взгляды. – Нет. Мракоборцы, вишь, по лесу шныряют с вечера, да и поздно уже... так что... нет...н-нет. И не просите.
– Ты же знаешь, мы можем быть незаметными! И потом, мы правда никому не скажем, – Сириус перемигнулся с ним, потом с Ремусом. – Также мы никому не скажем, что ты хранил у себя яйцо химеры в прошлом году.
– ... да и про твои эксперименты с мантикорами мы тоже не слышали, – подхватил Джеймс.
– ... и про то, что ты проиграл в карты школьную каре...
– Вы мне это бросьте, негодники! – Хагрид стукнул кулаком по столу так, что чашки дружно подпрыгнули. – Шантажировать меня вздумали? Аль забыли, кто вас спрятал, когда вы, болваны... – он взмахнул рукой, изображая их первое экспериментальное превращение в животных, –... обернулись прям во дворе? Вот позору было бы!
– Конечно, старик, ты нас здорово выручил, – вкрадчиво молвил Джеймс. – Ты же наш самый большой друг! Ты всегда нас защищаешь! Мы знаем, что ты нас очень любишь.
– Вот еще! Нужны вы мне больно! – Хагрид надулся и порозовел от удовольствия.
– Нам как никогда нужна твоя помощь.
– Буквально вопрос жизни и смерти, – Джеймс поправил очки указательным пальцем.
– Да и мы не сделаем им больно! – заверил его Ремус.
– Разве что самую малость, – вкрадчиво добавил Сириус, но так, что кроме Клыка его никто не услышал.
Хагрид раздумывал, наверное, целую минуту.
– Нет, – он снова затряс головой. – Даже не упрашивайте. Нет.

Ремус

– Пья-а-а-аный Роджер, старый толстый гоблин!..
Увез-мой-ром-в-своем-котле в далекий мрачный... Дублин!... пха-ха-ха... ик...
Хагрид шел, шатаясь из стороны в сторону, так что фонарь в его руке бешено раскачивался и время от времени ударялся о стволы деревьев. Колючие заросли шиповника и молодые деревца сминались под могучей, но нетвердой поступью, словно сорная трава, а Джеймсу, Ремусу и Сириусу оставалось только бежать следом и не отставать.
– Отличная идея, Сохатый. Зачем ты вылил в его чай и вторую бутылку? Теперь он перебудит весь замок, или сюда сбегутся мракоборцы со всей территории, – взволнованно говорил Ремус, на ходу перепрыгивая через корни, так что слова булькали в нем, словно пузырьки в котле.
– Я думаю, они уже привыкли, – отмахнулся Джеймс и увернулся от ветки, которая срикошетила от куртки Хагрида.
Тот обернулся.
– Где вы там, парни?! Ну-ка за мно-ой! И-ик! Я вам покажу, у меня тут недавно такие гиппогрифи... фя... ики народились, у-у-у!
– Нет, Хагрид, ты говорил... говорил про пауков! – напомнил Ремус.
– Пауки что ли? – Хагрид резко развернулся и чуть не контузил фонарем Сириуса, который в последний момент успел превратиться в собаку. – Па-а-айдем к паукам! А потом я вам покажу мантикору, вон что! – и он начал ломиться в совершенно противоположную сторону.

Хвала Мерлину, Хагрид отключился до того, как возникла возможность лично познакомиться с каждым паучком в его ручной колонии. Великан устал и сел прикорнуть у одного из деревьев, а они оградили его защитными чарами и пошли дальше. Очень скоро храп крупными камнями покатился им вслед по ледяному ночному воздуху.
– Блеск! – проворчал Сириус, пока Ремус работал над «паутиной» – одной из тех хитроумных ловушек, которым учила их Валери. – Я просто мечтал провести свою единственную свободную ночь в лесу, в компании пьяного Хагрида и его зверушек, – он чихнул. – Напомните мне откупорить еще одну бутылку виски, когда мы вернемся в замок. Я отпраздную, черт возьми.
– Не скули, Бродяга, это же не ты будешь изображать ужин, – Джеймс потер ладони. – Учтите, если меня сожрут из-за вас, я буду являться к вам по ночам и греметь це-це... пчхи!.. пями... – он еще раз потер руки, сцепил их в замок и подышал внутрь. – У-у-у, дичь, – он попрыгал на месте и растер себя руками. – Ну, кто заказывал мороженого оленя?
– До этого не дойдет, – уверенно заявил Ремус, поддев пальцем последнюю нитку чар. – Если все правильно – он даже близко не успеет к тебе подойти. Ловушка его удержит. Все, пора.
Джеймс горестно вздохнул, не выдохнув до конца, обернулся оленем и с небывалой для обычного себя грацией скакнул на место приманки.
– Прости, друг, – Сириус коротко резанул его по задней ноге своим перочинным ножиком. Джеймс дрогнул всем телом и отшатнулся, но Бродяга уже спрятал нож за пазуху и вместе с Ремусом переместился в кустарник.
Все затихло.
Где-то в отдалении выводил рулады великан, оставленный на попечение белок и лукотрусов.
Судя по тому, что говорил Хагрид (точнее, пытался говорить), колония располагалась метрах в двадцати отсюда. Едва ли был хотя бы единственный шанс, что паучки не соблазнятся свежей олениной. Пару раз где-то ломалась ветка. В ночной, абсолютной тишине этот звук был похож на выстрел, и каждый раз Джеймс испуганно шарахался в сторону, а они с Сириусом выхватывали палочки.
Время шло, а никто не торопился бросаться на аппетитную добычу. Джеймс настороженно прядал ушами и то и дело оборачивался по кругу, готовый в любой момент рвануть прочь, один раз даже храбро опустил голову и сделал вид, что пасется. Но, видимо, местная трава была не очень вкусной, потому что он снова принялся топтаться.
– Это бессмысленно, – тоскливо протянул Бродяга после третьей ложной тревоги. – Может, акромантулы не едят оленей?
– А что они тогда е... е...
Ремус оглушительно чихнул, и из палочки, которую он все еще держал в руке, вырвался сноп красных искр.
И тут-то это и случилось.
Акромантул упал сверху, из темноты, беззвучный, словно тополиный пух. Упал так быстро и легко, что ни Джеймс, ни Ремус, ни Сириус не успели отреагировать. Сначала не поняли, что за темень поглотила вдруг Сохатого, а потом мгновенно – вопли, треск кустарника, через который они перескочили, ветки, жгучая боль в царапинах, хлопки заклинаний, вспышки, обжигающие глаза, разноцветные пятна, из-за которых ни черта не было видно. И слышно было только, как Сириус бешено вопил, поливая акромантула чарами, и как Джеймс, все еще живой, пытался не допустить щелкающие жевала паука до своего тела...
– Там целая паутина! – орал Джеймс. – Над головой! Вверх, вверх!
Они задрали головы. Ремуса прошиб холодный пот – у них над головами неторопливо и обстоятельно плелся гигантский кокон. Не меньше десяти пауков старательно выплетали сеть, судя по ее размерам – они взялись за дело не меньше получаса назад. Страшно было представить, что случилось бы, если бы Ремус не чихнул и не сшиб случайно одного из пауков. Теперь же, после их атаки мастера взбесились и с угрожающим щелканьем принялись спускаться вниз.
– Бежим! – истошно заорал Джеймс, едва обрел свободу, и они припустились в лес.
Пуки погнались следом. Один бросился Джеймсу на спину – видимо, запах крови из распоротой штанины не давал им покоя. Сохатый обернулся прямо на бегу и подкинул паука рогами. Сириус зарычал еще будучи человеком, его зубы вытянулись, он прыгнул, в прыжке обернулся собакой, врезался в акромантула и выдрал из него зубами кусок плоти, но едва они грохнулись на землю, на смену убитому пауку пришла целая армия мохнатых, щелкающих, шуршащих, и им пришлось ускориться вместо того, чтобы атаковать.
– Сюда! – крикнул Ремус, задыхаясь, и они рванули по тропе в сторону выхода из леса.
Но едва впереди забрезжило освобождение, их ждало новое потрясение – Джеймс и Сириус проскочили между деревьями, а Ремус врезался в воздух, словно в стену, и отлетел назад, крепко ударившись спиной о мерзлую землю.
– Что за черт?! – крикнул Сохатый, помогая ему подняться.
– Один из капканов Валери, – пропыхтел Ремус. – Очень вовремя.
Они оглянулись.
Лес шуршал, надвигаясь на них.
– Что делать...
– Есть другая дорога! За мной! – Бродяга обернулся собакой и бросился вглубь леса, вынюхивая путь. Ремус и Джеймс – за ним, с тоской оставив позади вид на замок. По сторонам и вверх смотреть было страшно – казалось, что это сама земля выплевывала пауков в таком безумном количестве.
Впереди забрезжили огоньки замка – деревья стали реже, но едва они бросились в просвет – история с капканом повторилась. Снова им пришлось углубиться в лес, но там их сразу же взяли в кольцо.
– Спина к спине! – крикнул Джеймс.
Их палочки хлестали воздух, как плети. Пауки шипели, щелкали жвалами и шевелили лапами, но опасались подойти ближе.
– Есть еще блестящие идеи?! – кричал Бродяга. Его плечо мокро блестело, лицо было вымазано паучьей кровью. – Самое время придумать какой-нибудь гениальный... Араниа Экземи! ... план, мать его!
– Импедимента! – Джеймс так мощно наподдал особенно наглому акромантулу, что тот с визгом вкатился в своих собратьев, сбивая их как кегли в кегельбане, и в этот миг из темноты леса вдруг раздался оглушительный рев.

Джеймс

Пауки всполошились, заверещали, зашевелили лапами в воздухе, словно фанаты на рок-концерте. Всего за несколько секунд кольцо, сомкнувшееся вокруг них, растянулось в разные стороны. Черное мохнатое море, шипя и вспениваясь, с удивительной скоростью рассеялось, втянулось в темноту между деревьями и унесло в самое сердце леса отвратительный плотоядный писк.
– Что произошло? – озадаченно спросил Ремус, все еще вертясь на месте и держа деревья на прицеле. – Что их испугало?
Внезапно рев повторился. Мощный, в два раза громче, чем рев Ремуса в его нелегкие дни, такой громкий, что, казалось, даже деревья затряслись в земле.
Они замерли.
– Кто это? – прошептал Ремус ужасно перепуганным голосом.
– Не знаю, – Бродяга слегка задыхался после боя. – Белки?
Где-то совсем рядом затрещали ветки, сминаясь под чьими-то очень тяжелыми шагами.
– Надо валить! – Джеймс помахал рукой, не сводя глаз с темноты, откуда доносился шум. – Я прикрою... быстро, быстро, быстро!
Они бросились в заросли.
И весьма вовремя, потому что едва ветки перестали шевелиться, на поляну вышло то, что прогнали колонию акромантулов.
В первую секунду он подумал, что это Хагрид... но существо было немного меньше ростом и лишь отдаленно напоминало человека. У него была отвратительно голая, цвета сырого мяса кожа, вся в голубоватых вздувшихся венах, крошечная, как кокос, голова, кривые мускулистые ноги и гигантские толстые, как стволы деревьев, руки, в которых монстр нес окровавленную тушу лося.
Джеймс втянул голову в плечи.
– Это еще что за херня?! – прошептал перепуганный Бродяга, глядя на пришельца сквозь прогалины в кустах.
– А ты его не узнал?
– Что? – Ремус и Сириус дружно повернули к нему голову.
– Мы видели его, ты помнишь, Бродяга? – Джеймс чуть переместился в сторону, хищно глядя, как монстр топтался по пустой поляне. Земля вздрагивала под его ногами. – Во время полнолуния, забыл? Он тащился куда-то в компании парочки... волков.
– И что он тогда делает здесь?
– Никогда не видел ничего подобного, – Лунатик осторожно нагнул ветки. – Кто это такой?
– Не знаю, кто, но он как-то связан с убийством Тинкер, – прорычал Джеймс. – Я уверен.
Неожиданно монстр повернулся к ним спиной и потопал вглубь леса, туда, куда побежали пауки.
– За ним! – прошипел Джеймс и первым вырвался из кустов.
Уже второй раз за день они бежали за великаном. Но если в первый раз они были уверены, что им ничего не грозит, то теперь сердце трепыхалось так, что Джеймсу начало казаться, что он проглотил большую и нервную птицу.
Существо ломилось через дремучий густой лес так легко, словно шло по пшеничному полю – только голова мертвого лося ударялась о его плечо на ходу. Пару раз оно оборачивалось, издавая удивленный рык, но они каждый раз прятались, а у него, очевидно, было какое-то очень важное дело, потому что оно сразу же отворачивалось и топало дальше, уводя их все дальше и дальше в лес.
Очень скоро Джеймс понял, что они оставили Запретный лес Хогвартса далеко позади. Деревья здесь росли плотнее, полумрак был густым и затхлым, а растительность, куда более древняя и буйная, чем та, к которой они привыкли, цеплялась за кроссовки и руки, словно какая-нибудь безутешная старуха.
– Куда он прет? – задыхался Сириус. Он то и дело обращался в собаку, чтобы пролезть между вздыбленными корнями или сквозь особенно маленькие кусты.
– Он не заведет нас в какое-нибудь болото? – опасения Ремуса были вполне основательными – Джеймс и сам заметил, что земля под ногами чавкала, а воздух сырел. – Вдруг это просто водяной? Заблудился и вот...
– Не заведет! – рыкнул Джеймс, усердно проталкиваясь сквозь кустарник. Ему приходилось все время придерживать очки, поэтому работать он мог только одной рукой. Это замедляло движение. – Куда он подевался? Вы его видите?
– Мы отстали! Давайте я...
Больше Сириус ничего сказать не успел, потому что как только они вырвались из очередных паутинных зарослей малины, вдруг с размаху врезались в кого-то и ничком повалились в грязь.

– Хагрид! – Ремус шумно выдохнул и прижал руку к груди. – Это ты...
– Тьфу ты черт! – Бродяга выплюнул какую-то гусеницу и вытер рот. – Дрянь...
– Я чуть не сдох! – возмутился Джеймс, вскакивая из кучи листьев. – Разве можно так пугать?!
Судя по выражению лица великана, он хотел задать точно такой же вопрос.
Он все еще нетвердо стоял на ногах, взгляд его косил, но та часть лица, которую не закрывали волосы, была перекошена от страха, и пьяные глаза горели беспокойством.
– Вы что тут... – язык его слегка заплетался. – Вы что тут делаете, негодники?! – зашипел он наконец, наклоняясь вперед и окатывая ребят алкогольным смрадом. – Ну-ка быстро вставайте! – он сгреб их в охапку, как щенят, и поставил на ноги так, что они повалились друг на дружку. – Ну-ка бегом отсюдова! – он нервно оглянулся. – Бегом, я сказал!

Когда они снова оказались в Запретном лесу, дышать сразу стало легче. Воздух здесь был свежее, прозрачнее, деревья росли реже, и было даже слышно, как где-то пели птицы.
– Здесь как будто светлее, – радовался Джеймс, протирая очки краем рубашки, торчащей из-под куртки. – И дышать легче.
– Понятное дело! – фыркнул Хагрид. – Утро уж скоро!
– Как утро? – опешил Сириус.
– Так! А вы бы еще дальше ушли, глядишь, и до вечера прогуляли бы! Там время по-иному бежит, оно же, вишь... лес-то волшебный!
– В каком смысле?
– В таком смысле! Не знали вы, идиоты, что ли, что наш лес – он же и Каледонский, только клочок его? Или вы думали, что Мерлинов лес с наперсток размером? И кой черт вас только туда понес одних...
– Вот именно, что черт! – Джеймс обогнал Хагрида. – Скажи, Хагрид, что это была за тварь?
– Какая еще тврь?
– Ну эта... лысая горилла-переросток?
Хагрид молчал, топая так, что хруст веток должен был быть слышен даже в башне Гриффиндора. Джеймс вдруг ни с того ни с сего подумал о том, сколько бедных белок и хомяков ежедневно гибло под его ботинками.
– Не знаю, не видел я никого! – проворчал он наконец.
– Это как ты не видел колонию пауков размером с наше озеро? Готов побиться об заклад, ты тоже его видел! Кто это? Или что? Выкладывай, великан!
– Не вашего это ума дело! На кой вы за ним сами-то поперли? Или жить надоело? Не видел никого, ничего не знаю, ничего не скажу! Шагайте! Авось до занятий никто вас не хватится...
– Почему ты так злишься? Потому что мы напоили тебя? – улыбнулся Джеймс. Голос его вздрагивал от быстрой ходьбы.
Они миновали хижину и шли по лужайке. Точнее, Хагрид шел, а они втроем бежали за ним вприпрыжку.
Рассвет уже омыл небо нежными персиковыми цветами, и спящий замок выглядел особенно величественно на фоне девственной утренней красоты.
– В самом деле, старик! Ты чего злой? Тебе жалко своих деточек? – поинтересовался Сириус. – Ну так не волнуйся, нам все равно досталось больше! – и он показал укушенное плечо.
– При чем тут пауки, Сириус? – великан сердито махнул рукой, и Ремус в ужасе отшатнулся, чудом избежав нелепой и страшной смерти. – Вы хоть понимаете, дурилки вы эдакие, что за ваше любопытство дурное головы могли лишиться! Или из школы вылететь!
– Это еще почему? – нахмурился Сохатый.
Хагрид молчал. Теперь его решительный быстрый шаг грохотом разносился по всему виадуку, и такими темпами они все четверо могли отправиться в пропасть.
– Что там такое в лесу? Что мы чуть не разрушили? Там что-то хранится важное?
– Не вашего ума дело!
– Там какое-то волшебное сокровище? Артефакт? – не отставал Джеймс.
– Марш в башню, пока беды не накликали... или Филча этого пришибленного! – они вышли в темный школьный двор, все еще мирно спящий. – Ну-ка!
– Серьезно, Хагрид, – Джеймс прищурился. – Там какое-нибудь... волшебство? Ты сам сказал – Мерлинов лес...
– Нет там ничего! – взревел великан, выпучив глаза.
Джеймс радостно переглянулся с Бродягой и Ремусом.
– И не вздумайте снова туда лазить! Ежели узнаю, что снова вас в лес понесло – лично пойду к профессору Макгонагалл и скажу, чем это вы в полнолуние занимаетесь.
– Что?! – возмутился Джеймс.
– Хагрид!
– Ты не посмеешь, здоровяк!
– Да-да, так и знайте. Все скажу! А теперь марш спать! Марш!

Ремус

– Мерлин, как же хорошо! – простонал Джеймс. Когда они вошли в залитую утренними лучами, но все еще тихо спящую гостиную, он первым делом упал на диван и теперь блаженствовал на нем, как огромный ленивый кот. – Я не сдвинусь с места до обеда, решено. Вы отнесете меня в кровать?
Сириус, шатаясь, подошел к креслу, сел в него, но сразу же сполз на пол, положил голову на сидение и, кажется, тут же уснул. Ремус, преломив один луч, подошел к этому же креслу, перевалился через быльце, бухнулся на него мешком лицом вниз и больше не двигался.
Только сейчас он понял, как невероятно, чудовищно, ужасно устал...
На кресле напротив спал, свернувшись клубочком, Живоглот. На столике, рядом с недопитым кофе лежал роман Эрнеста Хэмингуэя «Прощай, оружие».
Ремус покосился на Джеймса, но почувствовал себя слишком уставшим, чтобы о чем-то говорить, поэтому просто сдернул с себя гриффиндорский шарф и бросил его на стол мимо ног Бродяги.
– Это была самая дурацкая ночь в моей жизни, – пробормотал тот, не открывая глаза. – Я вас ненавижу, парни.
Рука Джеймса, свисающая с дивана параллельно полу, вздрогнула и сложилась в неприличный жест.
– Жалко, что так ничего и не достали, – промямлил Ремус в кресло. – Может, в следующий раз...
– Сказать ему сейчас? – вяло поинтересовался Джеймс, очевидно, у Сириуса.
Ремус приоткрыл один глаз.
– Да, пожалуй, – согласился тот, по-прежнему держа глаза закрытыми.
– Вы о чем? – подозрительно спросил Ремус.
Джеймс сунул руку в карман брюк и вытащил маленький фиал, до краев наполненный белесой жидкостью.
Сон как рукой сняло.
Ремус выпрямился.
– Сохатый... откуда?!
– Пауки сосут, – лениво отметил Джеймс и, не глядя, бросил ему флакон.
– Я... я просто... я просто в шоке, – Ремус поднял на друзей сияющий взгляд. – Но... как?! Когда?!
– Когда этот уродец набросился на меня, я сунул ему руку прямо в пасть, – Джеймс открыл глаза. – Это было мерзко.
– С ума сойти...
– А ты думал, мы оставим тебя без лекарства, старик? – Сириус щелкнул пальцами и приподнял руку. – В следующее полнолуние найдем лысую гориллу и надерем ей зад!
– Кстати, парни... вам не кажется, что во всем этом есть... связь?
– Ты про задницу лысой гориллы?
– Угу. Я все думал... – Сохатый перевернулся на спину и уставился в потолок. – Смотрите: мракоборца убивают слизеринцы, – он загнул один палец. – Мы обнаруживаем подземелье под Слизерином, – загнул второй. – В лесу, в ночь полнолуния мы видим Нотта и Снейпа, там же, на самой охраняемой территории появляются оборотни и эта горилла в их компании, – загнул третий. – Умирает магглорожденная ученица, ее смерть пытаются повесить на Лунатика, и слизеринцы усиленно распускают по всей школе слухи о его болезни, – он загнул четвертый палец. – А теперь вот в лесу полным полно капканов. Но почему-то «ловят» они только оборотней, – он сжал кулак и встряхнул им.
– Ты хочешь сказать... – Ремус посмотрел на Бродягу, а потом они вместе посмотрели на Джеймса.
– Именно так! – Сохатый оглянулся на них. – Я думаю, в нашей школе появился еще один оборотень, парни. И он слизеринец.