Глава 14. Призраки в миражах



Размывая сумерками черту горизонта, ночь незримым куполом накрывала город. В небе зажигались звёзды. Незаметно пустели улицы и парки, один за другим гасли окна домов. Одинокие фонари освещали крохотные островки пространства, в отблесках которых маячили контуры уснувших деревьев. Пара минут, и вот на небосвод взошла бледная луна, светлая и столь яркая, что можно было в подробностях увидеть её дивные, подобные рисункам рельефы. Мир, уходящий в царство Морфея, покрылся серебряной краской. Стало так тихо, что при желании можно было услышать, как ласковый и едва уловимый ветер чуть касался доверчивых лепестков жасмина.

Скрывая под капюшоном лицо, Радан засунул руки в карманы ветровки. Подняв пустой взор к редким облакам, он стоял посреди цветущего сада, на кончике языка ощущая вкус ночи и истинной тьмы. Лёгкий ветер гулял меж крон деревьев и баюкал тонкие кончики травинок. Сосновая шишка, оторвавшись от своих близняшек-сестриц и пролетев пару метров сквозь душистую хвою, глухо стукнулась о тёплую землю и не спеша подкатилась к притаившемуся во мраке серому зайцу.

Позади Радана раздалось чуть слышное шарканье и тяжёлое, прерывистое дыхание. Неожиданно в небо взмыл одинокий ворон. Его крик эхом унёсся вдаль.

— Ты до сих пор неистово веруешь в Бога? — тонкие губы Радана искривились в полуулыбке.

— А ты до сих пор Его гневишь? — остановившись подле его плеча, парировал Тимофей. Радан повернул голову и увидел, как тот сплел пальцы рук за спиной. Не по-старчески пухлые губы, похожие на силуэт молодого месяца, приподнялись вверх. Синие глаза Радана на миг встретились с подёрнутыми пеленой серо-зелёными глазами старика.

— Будь мне открыта любовь Бога ко мне, — Радан посмотрел на луну, — я бы улыбался всякой горести, постигающей меня.

— Господь всегда с тобой, — произнёс Тимофей уверенным, осипшим голосом. — Но Он от тебя не в восторге, — провёл ладонью по своей дряблой щеке. Чёлка со снежной проседью упала на его выцветшие ресницы. — Ты добровольно ушёл от Него. Отказался от Света и принял Тьму.

— В болото упав, нет прока в мыслях о скале, — усмешка. — У меня не было выхода.

— Был, — Тимофей повёл плечами и перевалился на правую ногу, другая, очевидно, у него болела. – И ты прекрасно это знаешь, Радан.

— Умереть, — чуть слышно. — Разве твой пастырь хотел, чтобы я сдался? — из-под угольно-чёрного капюшона Радан колючим взглядом посмотрел на старого друга. — Перестал бороться? — вопросительно изогнул бровь.

— Ты выбрал не тот путь, — Тимофей грустно покачал головой. — И не стоит хулить Бога. Он куда несчастнее, чем все люди вместе взятые.

— Он не оставил мне выбора, — снисходительно. — Я был слаб, а Он не пришёл на помощь.

— Ты не был немощен, — старик закатил глаза и яростно всплеснул руками. — Ты был гневом прельщён!

— Я многое потерял, — в голосе прозвучали непокорность и игривость. Радан улыбнулся. Ему нравилось полемизировать с Тимофеем. Это приятно щекотало ему нервы, возбуждало разум, волновало фантазию, а что если бы… Хотя сам Радан был доволен своим местом в бытие. Считал выбор верным, совершённые ошибки необходимыми, ведь без них он не встретил бы свою кроткую, но обладающую коготками мечту.

— Это не оправдание, — махнув ладонью, Тимофей недовольно поджал губы. На лбу пролегла глубокая морщина.

— Невозможно всегда поступать правильно, – Радан посмотрел на далёкую звезду, которой была безразлична его судьба. Она бесшумно падала в бесстрастном необъятном небе и в последний раз привлекала к себе внимание. — Совершать неверные шаги. Даже если сам их осознаёшь, — немного помедлил, прежде чем произнести: — В этом есть своя прелесть.

Радан повернулся к другу, чья монашеская ряса ниспадала до самых пят. Лёгкий пьянящий аромат шиповника щекотал ноздри. Наступила тишина.

— Ты сегодня снял крест, — после секундной паузы констатировал Радан.

— Я желал быть к тебе ближе, — мягко ответил старец. Радан чуть заметно кивнул и, сделав небольшой шаг вперёд, встал вплотную к нему. Медленно положив свои руки на костлявые плечи Тимофея, неожиданно и резко притянул его к себе. Аккуратно сжал в крепких, стальных объятьях. Серо-зелёные глаза моментально увлажнились. С губ слетел вздох облегчения.

— Всего пару мгновений, — шёпотом произнёс Радан, не выпуская из своих рук хрупкое тело человека. Он чувствовал дивный аромат его крови, которую возраст лишь облагораживал, как дорогое вино, но это не имело никакого значения. Жажду заглушала любовь к беспомощному старику.

— Я доверяю тебе, — прикрыв глаза ладонью, пастырь склонил голову к обманчиво тёплой и уже давно мёртвой груди Радана.

— Но ты же знаешь, что это безрассудно, — Радан неохотно выпустил из объятий друга.

— Опрометчивые поступки дают нам больше уроков, чем мудрые, — уверенно заявил Тимофей и, махнув в сторону небольшой тропинки, предложил немного пройтись. — Я молюсь за тебя каждый день, — опустив взгляд, почти не размыкая губ, прошептал он.

— Бесполезно, — в голосе были нотки стужи и перцового вкуса полыни.

— Я верю, ты найдёшь свой покой.

— Никогда, — прямой ледяной взгляд ласкал верхушки притаившихся во мраке кустарников.

— Нельзя быть таким пессимистом! — нетерпеливо воскликнул Тимофе й и гневно посмотрел на Радана.

— Я, мой милый друг, реалист. В мире нет справедливости, — ухмылка.

— Ты её не ищи, — положив руку себе на поясницу, Тимофей тяжело вздохнул.

— В чём тогда смысл? — замедляя шаг, поинтересовался Радан.

— Для каждого он свой.

— А для тебя суть бытия твоего личного прежняя?

— Да. Молиться за тебя. За людей.

— Ты не живешь своей жизнью, — Радан покачал головой.

Тимофей закатил глаза.

— Я служу Богу, — чётко произнес он.

— Остановимся? — указывая на скамейку, спросил Радан, заметив, что друг начал прихрамывать и держаться за спину. Тот кивнул и, присев, вытянул ноги вперед.

— Когда ты был у врача?

— Поток секунд приносит хворь и забирает её с телом или молитвой. А вера остается, — пауза. — Ты был у меня недавно. Обычно твои визиты раз в год происходят, а порой даже реже. Что-то помимо того, что надо спрятать девушку, которую ты привёз, случилось? Твой взгляд слишком задумчив…

Радан поджал губы и прищурил глаза.

— Я встретил грешную душу. После смерти она не сумела обрести покой.

— Еще один посланник? — Тимофей хмуро сдвинул брови.

— Нет. Душа, застрявшая в зеркалах.

Старец удивлённо посмотрел на Радана. На его лице изумление смешалось с лёгким, еле уловимым страхом.

— Сделка? — одними губами.

— Нет, — Радан покачал головой. — Обычное самоубийство.

Положив руки на колени, он в деталях всё рассказал о Милене, не утаив ничего.

— Ты поведаешь ей о брате? — после лёгкого замешательства неуверенно проронил Тимофей, потерев явно озябшие ладони.

— Зачем?

— Она должна знать правду.

— Это принесёт ей лишние муки, — опустив голову, Радан прикрыл глаза. Воспоминания о былом всколыхнулись в сознании, оставляя грязные отпечатки горечи и сжатой боли в груди. — А я не хочу этого, — почти беззвучно. Он направил взор к молчаливому небу.

— Радан, — Тимофей положил руку ему на плечо. — Это фатальный эгоизм. Пойми, Милена не Виолетта и тем более не Мая.

Радан поджал губы.

Вдох. Дыхание противно увязло внутри, в то время как лицо застыло подобно восковой маске. Всё слилось в одно сплошное серое пятно, утратив даже намёк на краски. Опустошение внутри, словно его поместили в бетонный изолятор. Нет ни света, ни воздуха. Чьи-то острые когти скребут и выворачивают душу наизнанку. В сердце вонзается нечто тупое и медленно, с маниакальностью поворачивается то вправо, то налево. Фрагменты человеческой жизни мелькают перед глазами, как киноплёнка старого фильма, и зовут к себе — туда, куда нельзя вернуться.

… Распевая о солнечном, тёплом дне, звонкий голос синицы доносился с верхушки мирта. Лёгкий ветер нежно ласкал молодую листву высоких и стройных деревьев, пока ярких расцветок бабочки беспечно порхали от одного цветка к другому. Сухой воздух насквозь был пропитан ароматом роз.

На мягкой шелковистой траве, держась крепко за руки, беззаботно лежали пятнадцатилетние Радан и Мая. Они внимательно вглядывались в высокое небо, наблюдая за облаками. Задорные лучи жаркого солнца покрыли румянцем чувствительные щёки Маи. Как для себя отметил Радан, это придавало ей ещё более трогательный и чистый облик.

— Смотри! — радостно воскликнула она, приподнимая руку и указывая на облако. — Оно похоже на глаз! — губы изогнулись в улыбке. — Око вселенной! — широко распахнув иссиня–чёрные ресницы, она засмеялась подобно горному ручейку.

— Оно скорее похоже на учительницу по математике, — не согласившись с Маей, Радан чуть заметно покачал головой и косо улыбнулся, заглядывая в её серые, как свинец, глаза. Незаметно от неё сорвал кончиками пальцев одинокую ромашку.

— Нет, Радан, там не лицо! — сердито пробубнила Мая. — Там глаз! — выпустив из своей ладони руку Радана и приняв сидячее положение, она прищурилась, продолжая наблюдать за плывущим в небе облаком.

— Мая, ты просто плохо видишь, — упрямо и не желая соглашаться с подругой. — Смотри, — Радан присел, — там глаза, там губы. Это лицо! — повернувшись к Мае, увидел, как она тотчас побледнела, а большие серо-дымчатые глаза потускнели и утратили искорки былого веселья. В них застыли острый страх и обречённость. С губ слетело тихое, почти неуловимое дрожащее дыхание. Хрупкие плечи поникли. Молча отвернувшись от Радана, Мая притянула к себе колени и, обхватив их руками в тугое кольцо, словно боясь рассыпаться, опустила голову. Чёрные как смоль волосы скатились с плеч.

Поняв, что сказал лишнее, Радан пододвинулся к подруге и аккуратно, почти невесомо положил руки ей на плечи.

— Прости, — раскаявшись, шёпотом произнёс он, уткнувшись носом в волосы с ароматом спелых яблок.

Мая покачала головой.

— Ты не виноват, что я теряю зрение, — её голос задрожал и потерял любые краски. — С каждым днём я слепну всё больше и больше... — почти неслышно. — Мне никто не может помочь.

— Ты выздоровеешь, — заправляя за ушко выбившуюся прядь, рука Радана бережно коснулась шеи Маи. — Обязательно выздоровеешь.

— Мне бы твой оптимизм, — слабая улыбка коснулась розовых губ.

— Не переживай, — Радан притянул к себе податливое тело Маи. — Я с тобой.

— Пока я вижу? — робко и пугливо спросила она, прижимаясь лицом к его груди, такой сильной и надежной. Радан, вздохнув, вложил в маленькую ладонь подруги ромашку.

— Навсегда, — тихо, но уверенно сказал он и мягко коснулся губами её макушки. Мая теснее прижалась к Радану. По его сердцу разлился жар.

Радан провёл ладонями по лицу, словно это могло помочь ему отпугнуть непрошеные воспоминания, которые, точно оголодавшие крысы, вылезли из своих нор к изнурённому узнику и окружили его со всех сторон.

… — У меня есть для тебя сюрприз, — загадочно произнёс Радан и, взяв Маю за руку, встал к ней вплотную. Из-под опущенных ресниц она застенчиво на него посмотрела. Его губы искривились в улыбке, а щёки, как он чувствовал, залил едва приметный румянец.

— Какой? — вопросительно приподняв бровь.

Наблюдая за тем, как лучи солнца запутались в прядях её волос, Радан полез в карман брюк свободной рукой. Поджав губы, достал небольшую белую веревку, на которой весел крохотный ключик. Не говоря ни слова, он положил его прямо в ладонь Маи и сжал её в кулак.

— Я не хочу, чтобы ты ночевала на улице, когда убегаешь... — недоговорив, Радан бросил взгляд в сторону.

— Из детского дома, — сказала за него Мая и тускло улыбнулась. Радан едва кивнул.

— И от него, — холодно добавил он и в упор посмотрел в любимые глаза.

— Он хороший, просто любит меня, как сестру, — Мая повела плечами. — Отсюда и ссоры, — она провела языком по губам. — Ты ведь знаешь, что его сестра…

— Знаю, — сквозь зубы. — Но любит он тебя больше, чем как сестру, — Радан нахмурился, на что Мая звонко рассмеялась.

— Твоя ревность беспочвенна.

Радан покачал головой и тяжело вздохнул. Возникла неловкая пауза.

— В пятнадцати минутах ходьбы отсюда на пустыре есть небольшой летний домик. Это от него ключ, — начал он, стараясь не думать о том, кому всем сердцем желал скрутить шею. — Отец им давно уже не пользуется. Я обустроил его, принёс туда матрас, одеяло, подушки. И всякие мелочи, которые могут тебе понадобиться, — улыбнулся и поцеловал Маю в лоб.

— Спасибо! — она крепко обняла Радана и быстро поцеловала его в щёку. — Ты очень милый. Заботливый!

Радан самодовольно ухмыльнулся.

Ладони Радана сжались в кулаки.

… Непроглядная иссиня-чёрная ночь обрушилась на небольшой болгарский город. Шальной ветер неугомонно закачал деревья, нагоняя громоздкие тёмные тучи. Они заполнили небосвод, поглощая под своей тяжестью сверкание далёких блекло-жёлтых звёзд. Лишь одинокая луна порой выглядывала на мгновение, освещая своим серебряным сиянием безлюдные улочки, чтобы в следующую секунду скрыться во мраке.

Радан резко проснулся от леденящего душу кошмара. Широко распахнув глаза, он, не мигая, упёрся взглядом в высокий потолок, который, как ему казалось, мог обрушиться на него в любую секунду. По телу пробежала волна мелкой дрожи. Дыхание замерло в груди, а сердце бешено колотилось. Он не помнил, что видел всего секунду назад в чёрно-белом вязком сне, но до сих пор ощущал острую, раздирающую душу тревогу. Она ловко и умело дергала за тонкие нити страха, ужаса потери. Внизу живота под силой неведомой руки затянулся тугой узел. В горле всё пересохло. Зажмурившись и выдохнув, он повернулся на бок, прижимая к груди плюшевого мишку, который являлся для него самым ценным в жизни подарком, ибо был дан подругой с дымчатыми глазами. Но Морфей упрямо не хотел впускать его в свои мягкие, столь чарующие владения и пленять его сознание. Поворочавшись на старом диване пару минут, Радан сел, свесив ноги вниз.

— Спи, Радан, — чуть слышно раздался усталый и сонный голос матери. Во тьме он смог разглядеть лишь её бледный силуэт и тёмные волосы, раскиданные на подушке. Крупная, тяжелая рука отца обхватывала её за тонкую талию.

— Я пить хочу, — отозвался он, надевая тапки.

— Давай только быстро, — неохотно проговорила мать и потянула одеяло до самых ушей, тем самым оголив щиколотки.

Шаркая, Радан лениво покинул спальню. Дойдя в потёмках до кухни и не зажигая свет, налил себе из глиняного кувшина стакан воды. Утолив жажду, хотел было возвращаться в тёплую постель, как краем глаза заметил в окне разраставшийся с каждой секундой крохотный огонёк. Задумавшись, сузил глаза и, поджав губы, подошёл к окну. Внутри груди застыла холодная, как айсберг, паника; колкий, голый страх старался сковать тело. Дыхание участилось, в ушах зазвенела оглушительная тишина, в висках запульсировало. Сердце с силой ударилось о грудную клетку. Не веря своим глазам, Радан сделал крохотный шаг назад и, наткнувшись на стол, случайно зацепил стакан. Послышался звон разбитого стекла. Недопитая вода брызнула на оголённые ноги. Это послужило толчком действовать. На ходу схватив куртку с вешалки, он, подгоняемый предчувствием беды, выбежал на крыльцо, перепрыгнул через пару высоких ступенек. Свежесть ночи нежно коснулась его бледных щёк. Позади он услышал крик матери, звавшей его.

Радан на мгновение смежил веки и едва коснулся рукой висящего на груди ключа.

… Серый дым люто щипал глаза и беспощадно драл лёгкие. Алчные языки огня жадно и ненасытно лизали сухие деревянные доски, создавая лабиринт, не впуская никого в свою потаённую и опасную для жизни путаницу смерти.

— Мая, — выдыхая, беззвучно произнёс Радан.

Тело начала бить дрожь. По спине пробежали тысячи мурашек.

— Мая! — крикнул Радан и стал отчаянно метаться, выискивая вокруг танцующего пожара хоть один проход в пожираемый им летний домик. Острые камни прорезали подошву, царапали ноги, создавая кровавый узор из тонких порезов и уколов. Тапки он и не заметил как потерял. Искры бессердечного огня, как быстро гаснущие звёзды, падали на кожу, оставляя мелкие укусы ожогов. Становилось тяжело дышать, отчего Радан заходился в кашле. Но, проигнорировав боль и страх, прикрыв ладонью рот, Радан безрассудно вбежал в огонь в поисках любимой девушки.

— Мая! — онемевшими губами, с трудом узнавая собственный голос, крикнул он.

Едкий дым моментально забрался в горло. Перед глазами всё поплыло обжигающе-красным, но, продолжая пробираться вперёд, Радан старался разглядеть хоть что-нибудь среди моря огня.

— Мая! — падая на колени, он упёрся руками в горячий дымящийся пол. Глухо закашлялся, морщась от боли. Встав на четвереньки, медленно пополз в самую гущу пожара, только вдруг чья-то увесистая рука схватила его за талию и потянула в обратную сторону. Радан начал яростно вырываться, впиваясь зубами в руку, которая не позволяла ему сгореть заживо.

— Радан! – над его ухом раздался суровый отцовский голос. — Успокойся!

— Папа, пусти! — царапаясь, Радан отчаянно старался освободиться от железной хватки.
— Пусти! Там может быть Мая! Пусти меня! Пусти!

— Если она там, то ей уже не помочь, — шёпотом и явно находясь в замешательстве.

— Нет! — Радан дрался, кусался, но отец его крепко держал.

Прижимая к себе изворачивающееся тело сына, Ян тяжело вздохнул. Щемящая сердце боль сковывала Радана изнутри.

… Через плечо отца Радан безжизненно глядел на рушащееся строение. Глотая ртом воздух, он по-прежнему ощущал огонь в лёгких.

— Мая жива, — шёпотом произнёс Радан и доверчиво посмотрел на отца. — Ведь так, папа?

Тот с опаской взглянул на Радана, чьи тёмно-синие глаза явно начали сиять лихорадочным блеском.

— Надо сходить навестить её, — спокойно сказал Радан. — Очень жаль, что домик сгорел, но ничего, — он на мгновение поджал губы. — Мы ведь что-нибудь с тобой придумаем?

— Обязательно, — кивнул отец и кинул на рядом стоящую жену обеспокоенный взгляд.

Радан это проигнорировал и посмотрел на догорающие палки, в которых ещё виднелся танец жёлтого огня.

… Глубокий вдох. В ушах тихий звон. Прямой невидящий взгляд, ладони, сжатые в кулаки.

Пустота — всё кругом умерло; потеряло краски и очертания; всё слилось в одну крохотную точку. Финал, продолжения не будет.

Душа разрывается в мелкие клочья. Её беззвучный голос стонет в агонии.

Радан смотрит на женщину лет сорока. Кудрявые волосы, маленькие глаза. В них только испуг ответственности за смерть ребёнка. Больше ничего. Ни сожаления, ни сострадания.

«Нет, она врёт. Мая — жива».

Он хочет отвернуться и отправиться на поиски пропавшей девушки, но отец не пускает, крепко прижимает его к себе. Радан не желает подчиняться и вновь пытается вырваться изо всех сил. Внутри бушует пустота, её ничем не заполнить. Мая бесследно пропала.

… Под ногами обуглившиеся дрова, а на них сажа и пепел. В глазах стоит зима — зима мёртвой веры. В золе дотлевают несбывшиеся грезы, замирая в холодной агонии.

Он стоит посреди пепелища — безликого и ледяного. В небо взмывает ворон. Радан остекленевшим взглядом смотрит сквозь пелену застывшего отчаянья, как птица летит к горизонту. Свободная. Живая. Она не знает горя. Солнце медленно клонится ко сну, оставляя за собой на небе шлейф ярких размытых полосок огня заката.

Шаг вперёд, и, по сердцу полоснув ножом, рассыпались прогоревшие доски. Шаг второй — тот же звук, но боль острее. Шаг третий — Радан почти закрыл глаза от осознания невыносимой потери, как видит среди пепла что-то серебряное и знакомое. Нагнувшись, он берёт предмет в руки. Оттирает от пепла. Ключ. Она была здесь. Она умерла. Пропала последняя мизерная надежда на чудо.

Он садится на корточки и сплетает пальцы рук, зажав между ладоней гибель иллюзии чуда. Голова падает на грудь. Из глаз не текут слёзы, но сердце обливается кровью. Дыхание срывается.

Её больше нет. Её не вернуть. Всё умерло. Ничто не имеет значения.

… Радан чувствует на себе пристальный взгляд. Знает, кому он принадлежит и как он выглядит. Это взгляд бездонной пропасти и кромешной тьмы. Тонкие губы сжимаются. Чувствует, как взор ненавистных ледяных глаз невесомо липко обволакивает каждую его клетку. Прожигает насквозь и обращает в прах. Плач ветра стоит между ними.

Радан не спеша оборачивается. Видит напротив себя юношу с бледным лицом. У него высокие скулы и глаза тенаровой сини. Тонкие лучи уходящего солнца превращаются в капельки вечерней росы — в хрустально-чистые слёзы.

Нет ни вдоха, ни выдоха — лишь мёртвая тишина. И сладкий запах цветущих роз Болгарии. Ветер касается щёк. Никто не решается нарушить молчание. Но стоит между Раданом и его соперником пронести на миг спичку, и она воспламенится.

Секунда, две — глазами сказано больше, чем можно было бы словами. Руки Радана опускаются в карманы.

— Ты был ей дорог, Огниан, — он не решается назвать имя той, которую потерял навечно. — Она говорила, что твои родители недавно погибли в несчастном случае, — Радан сделал шаг вперёд. — Ты не показывал ей своей боли, но она знала – ты нуждаешься в том, чтобы тебя любили, чтобы у тебя была семья.

Сирота продолжал молчать. Его прямой холодный взгляд несокрушим.

— Она хотела, чтобы мы стали друзьями, — бесцветно произнёс Радан. Губы оппонента изогнулись в улыбке, что была со вкусом яда. — Мы не сможем стать ими, — чётко и непоколебимо. — Хоть нам больше и нечего делить, — на последних словах его голос стал глуше. Перед взором встала ночь полная огня и боли.

— Я бы так не сказал, — словно насмехаясь, сказал Огниан.

Радан вопросительно приподнял бровь.

— Ирония судьбы, — делая шаг вперёд, бывший соперник склонил голову набок. — Лозен не был мне родным отцом.

И снова тишина. И снова игра глазами.

Радан до сих пор слышал ту тишину, в которой тебя разносит на куски, как в бездушном пространстве.

… Выпад резкий, но Огниан ловко уходит от летящего в челюсть кулака. Ухмыльнувшись на долю секунды, он наносит Радану удар в бок по дуге снизу вверх. Но кулак проходит по касательной и не причиняет ощутимого вреда. Ладони Радана, подобно объятьям терновника, смыкаются у основания шеи Огниана. Тот начинает хрипеть, задыхаясь. Бьёт головой в лицо Радана и впивается руками в его плоть, раздирая её ногтями.

… Щека Радана горит болью от удара, лицо саднит от царапин. Он напрягается и, рывком вскочив на ноги, обрушивает на Огниана целый ураган из кулаков. Звук такой, словно отбивают мясо. Противник не отвечает, прижимая подбородок к груди и закрываясь руками. Он вздрагивает от боли. Тонкие губы Радана искривляются в улыбке. Он чувствует на кончике языка вкус победы, затмевающей разум. Она столь сладкая и опьяняющая, что он не замечает, как вдруг Огниан ступней ударяет ему в колено. Радан сгибается и в следующую секунду получает кулаком в скулу. Во рту появляется привкус солоноватой меди.

… Некоторое время Радан и Огниан кружат в леденящем танце друг против друга, обмениваясь нечастыми ударами. Из носов обоих течёт кровь. Каждый из них испытывает приторное удовольствие от возможности выплеснуть свой гнев и ненависть. От возможности забыться, уйти на мгновение от реальности. Оба понимают — лучше физическая боль, чем душевная.

Внезапно Радан сокращает дистанцию и ударяет локтем по лицу Огниана, но тот, словно извивающая змея, успевает поймать одной рукой его за волосы и бьёт в висок. Сжимая друг друга в объятьях, они падают на землю.

… Хриплое, тяжёлое дыхание. Тянущая боль по всему телу. Внутри всё словно горит. Груз кипящего свинца обволакивает каждый сустав.

Явно с трудом приподнимаясь на локти, Огниан сплёвывает тёмную густую жидкость на траву. Радан дотягивается до рюкзака и достаёт бутылку воды. Плеснув себе на ладони, он смывает с лица отпечатки крови. Противники не смотрят друг на друга. Желание продолжить поединок есть, а сил уже нет. Тишина заброшенного погоста застывает между ними, лишь тонкое пение сверчка её нарушает.

Точно из последних сил Огниан встаёт. Его качает от стороны в сторону. Облизав пересохшие губы, он кидает на Радана испепеляющий взгляд.

— Она умерла из-за тебя, — голос хрустит, как ломаемые кости. — Клянусь, я превращу твою жизнь в кромешный Ад.

… — Огниан мой брат? — тяжело дыша, Радан ворвался в помещение, громко хлопнув дверью. В нос моментально проник резкий запах конюшни. Испачканные в грязи руки, на костяшках которых запеклась кровь, сжались в кулаки. При переходе от тусклого света к яркому зрачки Радана начали сужаться. Он смотрел на отца мутными глазами. Во взгляде сквозил мороз.

Его отец Ян слегка дёрнулся от столь шумного и внезапного появления Радана. Плотно поджав губы и крепко сжав поводья в руке, он привстал. Видимо, из-за плохого освещения он не заметил ссадин на лице Радана.

— Сын, — неуверенно произнёс Ян и на пару секунд отвел в сторону глаза.

— Я задал вопрос, — холодно отчеканил Радан. Словно взрывая каждую вену, его била дрожь, которая всё никак не хотела униматься.

Отец выдохнул и сделал шаг вперёд. Откинув в сторону тюка сена поводья, кивнул:

— Да, — из кармана куртки Ян достал сигареты и спички. — До твоего рождения у нас с Невеной были очень сложные отношения. Всё шло к разводу, потому…

— Она знает? — нетерпеливо перебил Радан. Ему не было интересно, что, как и почему. Важен лишь итог ситуации, которая перевернёт вверх дном устоявшуюся, привычную жизнь. Больше никогда и ничто не будет как прежде.

— Теперь да, — красный фосфор спичечной головки при трении о коробок превратился в белый дым и крохотное солнце.

— Почему ты раньше молчал? — прошипел Радан сквозь зубы.

— Мать Огниана решила сама воспитывать ребёнка, когда узнала о беременности, — Ян поджёг папиросу и нервно затянулся. — Мы были с ней чужими людьми.

— Он теперь будет жить с нами?

Ян кивнул. Радан сплюнул и отвернулся от отца. Уходя, стукнул дверью.

— Милена так похожа на них, — задумчиво. — Это неспроста.

— Может и так, но... — Тимофей покачал головой. — Думать стоит о живых, о тех, кто тебя окружает и кому ты небезразличен. Например, об Авелин.

Радан кинул на него усталый взгляд.

— Это ни к чему хорошему не приведёт.

— Ты даже не попробовал.

— Воздушные замки не для меня.

— Ты сам говорил, что чувствуешь устремление к Авелин.

Радан едко усмехнулся.

«Это слабо сказано», — подумал он.

— С самого первого дня нашего знакомства, — на миг его лицо озарила слабая улыбка. — Маленькая пташка… Запуганная, забитая, — он покачал головой. — Невинная по сути. Но, — посмотрел на небо, — прошлое идёт за мной по пятам.

— Радан, — старик на него посмотрел, — чтобы найти новый путь в жизни, необходимо уйти со старой дороги.

— Я не хочу подвергать её опасности. Она… — Радан запнулся, подбирая правильные слова. Но, не сумев их найти, покачал головой. Сказал против желания: — Она достойна лучшего, чем я.

— Тут я с тобой соглашусь, — со смиренным вздохом сказал пастырь.

Разлилась тишина, но вскоре её насытила звуками неприметная жизнь. Кроны деревьев тихо зашептались между собой. Застрекотали кузнечики, запели сверчки.

Радан любил слушать ночь, смежив веки. В её молчании нет ни единой капли фальши. Только чёрное небо, печаль и взрывы боли — яркие и безжалостные. Все иллюзии, желания, мечты и сновидения — осколки разбитого хрусталя. Он в одиноком изгнании.

Рядом гремит, точно колокол, сердце. Тишину тревожит лёгкое, почти неуловимое дыхание.

— Ты можешь помочь Милене? — внезапно спросил Тимофей.

— Вряд ли. По крайне мере на данный момент о том, как это сделать, я ничего не знаю. Поэтому написал Анту. Завтра днём Авелин отвезёт письмо на почту. Проследи, чтобы она была в той одежде, которую ты ей дал, когда мы только приехали.

— Об этом можешь не беспокоиться. Она под Божьим крылом. Враги даже не подумают её искать в подобном месте.

Радан кивнул.

— Надеюсь, он сумеет помочь. Ведь я никому из них не смог.

— Не вини себя, – голос Тимофея был мягкий, как плавленый воск. — Возможно, это испытание Милены.

— Это наша общая проверка.

— Ты думаешь, их души не обрели покой?

Радан повёл плечами. Он не знал ответа на вопрос, и это его угнетало. Если оно так, он должен помочь Милене любым путем.

— Почему она так на них похожа? — рассержено спросил Радан и поднялся со скамьи. — Ведь должен же быть в этом смысл. Может, это некий знак для меня?

Тимофей поджал губы и тоже встал.

— Предполагаю, там замешан твой покровитель. Прости, я ничем не могу помочь.

На мгновение их глаза встретились. Радан мягко улыбнулся, вспомнив, как выглядел Тимофей в семь лет. Взъерошенный мальчишка. Он бегал в соседнем дворе, подкармливал ежей и боялся змей.

Пастырь грустно приподнял уголки губ, возможно, вспомнив, как дружил с подростком Раданом, когда бился в его груди крошечный двигатель жизни.

Прощаясь, они пожали друг другу руки.

— Я зайду на минуту к Авелин, — сказал Радан и, развернувшись, начал медленно уходить.

— Радан, — окликнул его старик, когда тот уже отошёл на несколько метров. — И все же... Ты веруешь в Бога.

Радан косо ухмыльнулся. Развернувшись, произнёс:

— Бог есть, но я в Него не верю.

— Найди Его для себя.

— Он мудрее меня. Пусть сам постарается отыскать оступившееся дитя.

— Ты невыносим! — всплеснув руками, возмутился старик.

Радан рассмеялся.

Спустя пару минут вошёл в сторожку при храме. Не стуча, отворил дверь в служебную комнату. Авелин, переодетая в монашескую рясу и сидящая на кровати с подтянутыми к груди коленями, порывисто опустила на деревянный пол ноги и встала.

— Может, я всё-таки поеду с вами? — боязливо спросила она и начала заламывать себе пальцы. — Буду стараться не мешать, а быть полезной.

— Нет, — непреклонно, тайно любуясь глазами, губами. В этом наряде Авелин неприлично будоражила фантазию Радана. Дабы ей не поддаться, он посмотрел по сторонам, убеждаясь, что Тимофей предусмотрительно убрал из помещения все атрибуты христианства.

— Как ты себя здесь чувствуешь? — спросил он, прислонившись спиной к двери.

— Не совсем уютно. Но приемлемо, — пауза. — Всё в порядке, — она опустила взгляд. — Радан... — несмело. — Скоро тот день, когда, — тяжелый вздох, — убили Айми. Я хочу на то место...

— Хорошо. Как закончится бой, я за тобой вернусь и после отвезу тебя туда.

— Спасибо, — робкая улыбка. Но через секунду она погасла. В карих глазах появилась тревога. Авелин закусила краешек нижней губы. Отвела взгляд в сторону окна, закрашенного ночью.

Радан подошёл к Авелин и, коснувшись пальцами её подбородка, заставил на себя посмотреть.

— Что омрачило твои мысли? — поинтересовался он. — Воспоминания? Гони их прочь.

Авелин покачала головой.

— Прошу, — дрожащей рукой она тронула его грудь, — будь аккуратен, — в её глазах блеснули слёзы, но к щекам не устремились. Радан мягко улыбнулся и провёл тыльной стороной ладони по её лицу.

— Всё будет хорошо, — уверенно сказал он, сам считая немного иначе. — Верь мне.

Авелин кивнула, не сводя с него умоляющего взгляда. Радан бережно её обнял, после, щёлкнув её по носу, вышел из помещения. Сев в машину, отправился в аэропорт. Через час его рейс, следующий из Болгарии в Англию.