Сознательно дразня, она медленно наклонилась к великолепному члену Люциуса. И хотя ещё даже не прикоснулась к нему, кожей уже остро ощущала исходящий от него пульсирующий жар.

Малфой больше не пытался вырваться из сковавших тело пут, лишь жадно, как собака на бисквит, смотрел на Гермиону.

А она всё никак не могла определиться с тем, как долго следует мучать его.

«Вообще-то лицемерный мерзавец заслужил, чтобы его бросили здесь вот такого: на взводе, со стояком и неудовлетворённого!..»

Однако в этом случае ей пришлось бы пожертвовать собственным удовольствием, а прямо сейчас Гермиона была настроена абсолютно во всём потакать своим желаниям и капризам.
Она медленно облизала губы и ощутила ответную дрожь Люциуса. Его буквально подбрасывало от каждого едва заметного выдоха Гермионы, вызывавшего мурашки на коже; от каждого щекотного касания её волос; от каждого жадного вдоха, когда она впитывала, наслаждаясь, его пьянящий, мужественный аромат…

О, как она хотела попробовать его на вкус! Но изводить Малфоя было слишком… слишком… чудесно!

«Хочу, чтобы он умолял меня, — решила Гермиона, — так же, как раньше заставлял умолять его».

Она придвинулась ещё на несколько миллиметров, и теперь её губы почти касались набухшей головки. Люциус застонал бы в голос, если бы не находился под действием Силенцио. Каждая мышца в его теле затвердела и натянулась в ожидании.

Только для того, чтобы действительно напрячь его до предела, Гермиона с помощью Акцио призвала яркую алую губную помаду из наружного кармашка сумки.

— Ах, простите мне это секундное промедление, мистер Малфой, — она немного откинулась назад и нанесла глянцевый слой цветного воска на губы. — Просто мне та-а-ак хочется... произвести на вас впечатление, — и злорадно ухмыльнулась.

Люциус с трудом сглотнул.

Гермиона точно знала, что в эту секунду они оба представляют одно и то же: его толстый, гордо торчащий член с размазанной по нему яркой помадой. И практически не сомневалась в том, что Люциус пришел к одному с ней выводу:

«Это будет прекрасное зрелище. Просто замечательное».

Малфой поперхнулся воздухом и замер, когда она, прижавшись губами к основанию его жёсткого ствола, начала медленно и непристойно, откровенно наслаждаясь, выцеловывать путь кверху. Приблизившись к набухшему куполу головки, она заметила, что крупные ладони Малфоя от нетерпения сжались в кулаки, а, поймав взглядом мерцание драгоценных камней в кольцах, между делом отметила:

«Ага. Как интересно. Дивестио, оказывается, не снимает с владельца украшения… О-о-о... Если бы сейчас Люциусу удалось высвободить руки, он бы, наверняка, схватил меня за волосы, и быстро довёл бы дело до конца… Хе-хех… до конца…» — Гермиона мысленно хихикнула.

Она была так довольна придуманной двусмысленностью, что великодушно решила полностью вобрать его в рот.

Люциус захлебнулся воздухом.

Гермиона ухмыльнулась (вернее… попыталась) при мысли о том, что этот высокородный сэр, Олицетворение Заносчивого Манипулятора, низведён до трепещущего связанного аппетитного лакомства, призванного украсить её абсолютно эгоистичный досуг. И, о-о-о, он оказался таким вкусным! Просто объедение! Пальчики оближешь!

«Я была права насчет губной помады, — довольно думала Гермиона, двигаясь вверх-вниз по всей длине члена, туго нанизываясь на него колечком губ и порхая языком по упругой горячей гладкости, — этот цвет, безусловно, ему идёт, — она радостно заёрзала. — Как же я люблю быть правой!» — игриво посмотрела на Люциуса сквозь растрепавшиеся пряди волос.

Он не сводил с неё остекленевшего, пламенного взгляда. Его обычно бледное лицо раскраснелось и покрылось тонкой плёнкой испарины, а на виске заметно пульсировала вена.

В порядке эксперимента Гермиона сделала языком несколько вращательных движений и с невыразимым удовлетворением отметила ответно перекатившиеся желваки на его стиснутой челюсти.

Внезапно последовал резкий рывок за волосы: Малфою удалось одной рукой ухватить несколько кудрявых прядей и намотать их на кулак. Надёжно удерживая Гермиону на месте, он приподнял бёдра над стулом и начал вколачиваться ей глубоко в горло, практически задушив её своим неожиданным вторжением.

«Ну уж нет, хрен тебе!» — взбесилась она и, впившись ногтями в ладонь Люциуса, с некоторым трудом сумела высвободиться из его хватки, тут же отшатнувшись за пределы досягаемости.

Всё ещё задыхаясь, Гермиона кинула снизу вверх на Малфоя сердитый взгляд, а когда увидела, что его рот изогнулся в довольном волчьем оскале (молчаливой декларации о сиюминутной победе), её с головой накрыла досада, и она взъярилась.

«Чёрт побери! На этот раз победы ему не видать! — Гермиона была полна решимости восстановить утраченный контроль… вот только не знала пока, как это сделать. — Ну, я — ведьма и довольно талантливая. Может быть, пришло время проверить некоторые интересные теории на практике?»

Сделав глубокий вдох, она восстановила самообладание и подобрала палочку. А затем намеренно направила её на самую чувствительную часть тела Люциуса и почувствовала удовлетворение, когда выражение его лица потеряло значительную часть насмешливого высокомерия, а в подозрительно прищуренных глазах отразилась тревога.

— Ты, видимо, чего-то не понял, Малфой, — подпустив в голос приторности, насмешливо произнесла Гермиона. — Мы делаем всё по-моему или никак… Разве только у тебя имеются какие-нибудь возражения? — она склонила голову на бок, словно и вправду ожидала ответа.

Люциус ответил ей пронзительным, полным злобы взглядом, а из его открывшегося рта полился, как она предполагала, беззвучный поток угроз и оскорблений.

— Не согласна, — ответила Гермиона на его так и не произнесённую вслух речь. — А теперь…

С помощью Акцио она притянула к себе сумку и обшарила её вдоль и поперёк, пока не нашла искомое: …плитку лучшего французского тёмного шоколада из «Сладкого Королевства». Сорвав с неё золотистую фольгу, Гермиона нарочито непринуждённым тоном обратилась к связанному магу:

— А теперь, вероятно, тебе придётся посидеть очень… очень… спокойно… потому что я лишь однажды пробовала это на клубнике… но, полагаю, принцип здесь должен применяться… — она выписала палочкой замысловатый спиралевидный жест, произнесла: — Ликвиос! — и плитка мгновенно превратилась в парящую в воздухе лужицу расплавленного шоколада. Затем вновь направила палочку на Люциуса, воскликнула: — Опэриэт Кум Скэлериску! — и радостно захлопала в ладоши, игнорируя его возмущённые взрыкивания. — Ха! Ага! — а затем сладострастно простонала: — О-о-о-о, ням-ням!

Его огромный член теперь был полностью покрыт густым глянцевым слоем жидкого шоколада.

Гермиона вновь заняла прежнее положение между его ног.

— Слушай меня внимательно, Малфой, — предупредила она. — Если ты ещё хоть единым мускулом шевельнёшь, останешься здесь в чём мама родила до утра понедельника. А когда тебя обнаружит Барроуленд, сможешь лично подать ему прошение на ту самую должность финансового администратора… сразу после того, как объяснишь, почему привязан к его стулу абсолютно голый. Понял? — и вопросительно приподняла бровь.

На лице Малфоя отразилась смесь гнева, веселья и какого-то мрачного, даже зловещего вожделения. В ответ он тоже понятливо вздёрнул бровь и коротко кивнул.

— Вот и отлично.

Гермиона решила подойти к задаче методично, длинными мазками вылизывая его от основания вверх. И не смогла сдержать тихие стоны: то, что происходило между ними, было таким неприличным, таким восхитительно вкусным и таким… таким невероятно сексуальным… Острое жаркое покалывание у неё между ног становилось всё более сильным… Она жадно и восторженно скользила по всей длине твёрдого и гладкого ствола, туго обхватывая его губами, а бесчисленные брызги и капельки стекали по её подбородку и груди. Гермиона устроила настоящий беспорядок, но ей было всё равно. Это того реально стоило!

Люциус вёл себя, как ягнёнок.

Не то, чтобы выражение его лица так уж напоминало ягнячье — совсем наоборот — но он хранил абсолютную неподвижность, крупно вздрагивая только в те моменты, когда её язык касался какого-нибудь особенно чувствительного местечка (что случалось довольно часто). Гермиона понимала, как он всё ближе и ближе подбирается к краю, но была абсолютно уверена в том, что не позволит ему переступить черту, сбивая его возбуждение тем, что меняла силу сжатия и ритм движений языка, чтобы Малфой несколько притормозил.

Гермионе не потребовалось много времени, чтобы расправиться с восхитительным лакомством: ей всегда как-то особенно не хватало самоконтроля, когда дело касалось шоколада. А уж когда он оказался преподнесён таким образом… ну, тут ей вряд ли хоть в чём-то можно было винить себя.

«На всякий случай запомню, — подумала она, — что всегда надо держать в сумке запас молочного, тёмного и горького шоколада. О! И ещё можно вишнёвого ликёрчика положить».

Наконец, удовлетворённо вздохнув, Гермиона отодвинулась, ленивым взмахом палочки очистила от брызг себя и практически одеревеневшее «сервировочное блюдо» (не сдержав довольной ухмылки).

И даже почти… ну, вот честно, почти жалела Люциуса в этот момент!

Он был явно вне себя от разочарования: на твёрдых от напряжения мышцах сильных рук отчётливо выделялись извилистые нити вен и артерий, сбитое дыхание стало быстрым и тяжёлым, а выражение его лица… Тут Гермиону пробрала сладкая дрожь, а желудок коротко и нервно трепыхнулся от страха.

Она задалась вопросом:

«А что было бы, если бы я вот прямо сейчас развязала его? — по яростному взгляду сланцево-серебряных глаз Малфоя Гермиона догадалась, что для неё последствия оказались бы, скорей всего… болезненными. — Не-а. Так себе идея», — решила она, поднялась с пола и встала так, что одна её нога оказала между широко разведённых коленей Люциуса, а вторая — с внешней стороны его бедра.

Не в силах больше сдерживаться, она потянулась к нему и запустила руки в прекрасные шелковистые волосы, пальцами зачёсывая их от висков назад. Выглядел Люциус при этом однозначно недовольным, Гермионе даже Окклюменцией не надо было владеть, чтобы буквально слышать, чего он в этот момент возмущённо требует:

«Руки! Прочь! От! Волос!»

«Вот уж точно самовлюблённый сукин сын», — нежно подумала она, вдыхая витавший вокруг аромат его дорогого шампуня.

Затем, прихватив в кулак волосы на затылке, она запрокинула Малфою голову и прижалась к его губам в долгом неторопливом поцелуе.

Ну… он только начинался неторопливо, но затем языки стали сплетаться всё яростней, их столкновение переросло в настоящее сражение, во что-то вроде войны за право доминировать, и Люциус, видимо, вознамерился ни в коем случае не допустить её победы. Он агрессивно толкался Гермионе в рот, зубами грубо сдавливал и царапал её губы, прикусывал язык, словно наказывая за свою сегодняшнюю беспомощность и унижение.

Задыхаясь и чувствуя лёгкое головокружение, Гермиона оторвалась от него первой. Она плавилась рядом с Малфоем, словно масло на солнце, и безвольным, податливым телом покорно льнула к его телу, крепкому и твёрдому. Ощущала, как литые мускулы его бедра восхитительно сладко прижимаются к набухшим складкам, в которых возбуждение отзывалось жарким покалыванием, а кое-что многообещающе твёрдое настырно толкается в её бедро…

Она извивалась, тёрлась о него, а затем оседлала по всем правилам: сжав ноги Люциуса с боков коленями, опускалась до тех пор, пока не почувствовала, как он двигается ей навстречу, скользит раз за разом по её влажному разгорячённому лону.

Стиснув зубы в попытке сдержать себя, Гермиона издевательски бросила ему в лицо ту самую фразу, которой он дразнил её в первую их встречу:

— Что нужно сказать, Малфой?

Серебряный взгляд глумился над ней, губы насмешливо кривились. И Гермиона видела: Люциус знает, как сильно она хочет его, как остро нуждается в нём там, глубоко внутри себя.

— Пожалуйста, — проартикулировал он, хотя сопровождавшее эту просьбу выражение лица было гораздо ближе к снисходительному «Пожалуйста: угощайся», чем к жалобному «Пожалуйста, прошу тебя».

— Вполне приемлемо, — хрипло обронила Гермиона, потому что ощущать упиравшийся в неё твёрдый член и не двигаться с каждой секундой становилось всё трудней и трудней.

Вцепившись в широкие плечи Малфоя, обвив ногами сильные бёдра, она впилась взглядом в его глаза и медленно (ох, как же медленно!) опустилась на него…

«О, боже… да… это чувство наполненности и растянутости… эта обжигающая твёрдая плоть… а-а-нг, — она уже задыхалась, тяжело ловя ртом воздух, потому что насадиться на Люциуса без какой-либо помощи с его стороны оказалось не так-то просто, как бы готова она не была к этому. — Мерлин, но он так хорош, просто великолепен... И такой большой…»

Люциус расслабленно откинулся назад, словно решил забить на всё, с удобством насладившись представлением, и опустил пристальный взгляд на её рот, из которого на разные лады вырывались сдавленные всхлипы и жалобное хныканье. Гермиона ничего не могла с собой поделать и не собиралась даже пытаться.

Достигнув конечной точки, она замерла, наслаждаясь чувством абсолютной наполненности и единения, которые чувствовала сейчас, когда он находился так глубоко внутри неё… Но её всё больше охватывала не терпящая отлагательств жажда трения, и она начала двигаться вверх… вверх… и вниз, снова вверх и снова вниз… поначалу медленно, потом, когда нашла свой ритм и обрела уверенность, всё быстрей и быстрей… и ещё быстрей… пока не начала объезжать его изо всех имевшихся сил.

— Съедобные!.. Настурции!.. Дивного!.. Элизиума!.. — она отчаянно содрогнулась, для равновесия вцепившись в атласный бант, и её тело абсолютно бесконтрольно выгнулось назад. — Господи!.. Как же!.. Хорошо-то!..

Малфой настолько превосходил её габаритами, что, даже находясь в позе наездницы, Гермиона оказалась лишь самую малость выше. Наклонив голову, она прижалась губами к его губам, но на этот раз никаких военных действий не последовало. Только жаркое, глубокое, неистовое переплетение языков и слияние тел, уносящие её всё ближе и ближе к пропасти запредельного удовольствия… она чувствовала ответное напряжение в его мышцах… что-то настойчивое и безотлагательное нарастало между ними…

— Ах-х-а! Да-да! — закричала она, когда Люциус начал вбиваться в неё (даже связанному ему хватало свободы движения для того, чтобы втискиваться в Гермиону короткими, безжалостными толчками). Откинув голову назад, она опёрлась руками на его колени, вцепилась в них из последних сил, встречая каждый выпад Малфоя отрывистыми стонами: — О… боже… да… Люциус-с-с! Да!

В момент последнего ожесточённого рывка навстречу друг другу они, содрогаясь в конвульсиях, слились в яростном, почти насильственном оргазме, и её ликующие вскрики заглушили рваный, хриплый рык Малфоя. В очередной раз Гермиона ощутила, как он кончает, изливаясь в неё густым горячим потоком, окончательно сплавляя их в единое целое, и нахлынувшее чувство глубокого удовлетворения, какой-то всеобъемлющей завершённости привело её в исступление.

Тяжело дыша, Гермиона без сил рухнула на него, безвольно уронив голову ему на плечо. Сердце у неё билось, как у бегуна, преодолевшего тысячу миль, но кроме этого она ощущала не такое быстрое, но гораздо более сильное биение сердца Люциуса, которое отдавалось во всём её теле, словно первобытный бой тамтамов, словно самый главный, жизнеутверждающий ритм.

Наконец Гермиона собралась с силами, оторвалась от Малфоя и с невыразимым сожалением сползла с него.

— Ну вот… — промямлила она довольно нетвёрдым голосом, — …пусть это послужит тебе уроком.

Люциус в ответ ухмыльнулся, насмешливо и самодовольно, и Гермионе внезапно пришло в голову, что её «урок» оказался гораздо ближе к награде, чем наказанию.

«Ах, ну… — подумала она. — По крайней мере, хотя бы на этот раз бразды правления держала я».

Ловкими взмахами палочки Гермиона привела себя в порядок и начала собирать разбросанную одежду.

В процессе одевания она не смогла устоять перед соблазном напоследок подразнить его.

— Знаешь, Малфой, — произнесла она, натягивая нижнее белье, — я на самом деле очень ценю твоё предложение помочь с моим законопроектом, — один чулок, другой. — Было так мило с твоей стороны добровольно захотеть сотрудничать со мной, — вот уже юбка на месте. — И ничего не прося взамен! — и блузка с бесчисленным количеством пуговиц. — Это так неожиданно… галантно, — туфли, мантия. — Совершенно не в твоём характере…

Подхватив сумку, Гермиона направилась к двери, которую открыла, тихо прошептав что-то и махнув палочкой. Удостоверившись, что путь для немедленного бегства свободен, она развернулась ко всё ещё голому и связанному магу и позволила себе напоследок не торопясь полюбоваться им, задерживаясь на некоторых особенно понравившихся местах. Малфой пристально смотрел на неё, в его стальных глазах зажёгся опасный блеск.

Тяжело вздохнув, она пробормотала:

— Фините Инкантантэм, — наблюдая за тем, как лента и веревки исчезают, а Люциус разминает затёкшие руки и с явным облегчением растирает шею, рискнула поддеть его на прощание: — Увидимся в понедельник на пересчёте голосов, Малфой, — и с опозданием подумала:

«А что, если он призовёт свою палочку Акцио?»

Но Люциус лишь улыбнулся ей, хотя это больше напоминало оскал хищника, чем улыбку, и вкрадчиво подтвердил:

— С нетерпением жду нашего сотрудничества.

Гермиона уже почти закрыла за собой дверь, когда услышала, как он снова обращается к ней:

— О… и, мисс Грейнджер? — бархатный голос Малфоя был образцом нежной угрозы, когда Гермиона замерла на пороге. — Если я когда-нибудь поймаю вас одну, вы заплатите за эту маленькую дерзость. Абсолютно ясно, что вас просто необходимо подвергнуть строгому… наказанию.

От его слов Гермиону одновременно обдало жаром и ледяными колючими мурашками.

Она захлопнула дверь и поспешила прочь, сердце у неё трепетало, как у испуганного кролика.