Феликс

- Руди, дорогой мой, она того не стоит, - пожилой полный человек в ослепительно белой рубашке и меховом жилете тяжело откинулся в кресле. - Неужели ты всерьез думаешь, что Францу непременно надо положить за нее голову? - с несвойственной его возрасту и комплекции резвостью он живо придвинулся к собеседнику, хрупкому старичку с морщинистым лицом. - Ты представляешь, что будет с тобой, с Паулой, с Анхен, с детьми в конце концов?..
Руди тоскливо вздохнул. Нет, неужели не получится и здесь?.. Неужели друг его детства, Фридрих Манн, Фрици с вечно сопливым носом, который постоянно пасся в их доме в расчете на то, что матушка угостит его супом, и так высоко поднявшийся сейчас, неужели он откажет?..
- Что именно ты от меня хочешь, Руди? - хозяин дома закурил дорогую сигару. Руди машинально отметил, что ему не предложили. - Чтобы я напряг свои связи и вытащил Хелен из концлагеря?..
Рудольф подобрался. Теперь он уже не казался разбитым стариком, да и какой он старик?.. Он умоляюще смотрел на друга детства. Как прихотливо играет нами судьба... Фрици, выходец из семьи мелких торговцев, просто обязан был разориться в кризисе 20-х годов, но, поди ж ты, не только не разорился, а неимоверно разбогател, нахапал столько, что останется и детям его, и внукам. Его же семья, наоборот, хлебнула досыта. Но ничего, выкарабкались и жили дальше, растили детей. Они вместе посмеивались бы на старости лет, вспоминая, как когда-то сын Фрици Феликс чуть было не отбил у его сына Франца невесту Хелен, если бы не одно но: Хелен еврейка. Девушка была ослепительно хороша собой: высокая, статная, с огромными черными глазами и роскошными волосами. И детишки родились у них на загляденье: Ади и Паульхен. Сердце Рудольфа сжалось. Где они сейчас?..
- Руди, ты слышишь меня? - голос Фрици вывел его из задумчивости.
- Да-да, слышу. - Рудольф непослушными пальцами ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Прямо на него со стены смотрел фюрер германской империи Адольф Гитлер, и под его взглядом Рудольфу делалось нехорошо. - Сейчас... - дрожащие пальцы никак не могли извлечь из внутреннего кармана конверт, - сейчас, - бестолково бормотал он.
Конверт из скверной бумаги предательски дрожал в руке. Здесь было все, что семья Рудольфа смогла собрать. Что будет потом, если Хелен выпустят, Рудольф не думал. Денег, чтобы эмигрировать хоть куда-нибудь из охваченной коричневой чумой Германии, не было, подходящих связей тоже. Но и оставить все как есть старый Руди не мог. Он не разделял антисемитских взглядов верхушки рейха и очень надеялся, что Фрици тоже.
- Что это? - в голосе Фридриха звенел металл. - Рудольф Андерс. Что. Это. Такое?
Наверное, в глазах Рудольфа было столько отчаяния, что Фридрих просто сунул конверт обратно ему за пазуху. Сунул, и зашептал жарко:
- С ума сошел? Предлагать мне взятку?
Он хотел сказать что-то еще, но на лестнице, задрапированной ковровой дорожкой, послышались шаги.
Старики отпрянули друг от друга. Высокий, хрупкий, словно высохший, Рудольф с красными пятнами на морщинистых щеках, и приземистый, полный, с апоплексическим красным лицом Фридрих. Они оба смотрели на лестницу, по которой легко сбегал Феликс.
Рудольф изо всех сил ненавидел СС, но даже он вынужден был признать, что Феликсу очень шла черная форма. Громадный, как скала, весь состоявший из великолепных, рельефных мускулов, юноша обладал типично арийской внешностью. Русые, слегка волнистые волосы довольно светлого оттенка, высокий чистый лоб, наполовину скрытый красивой волной челки, бледно-голубые глаза-льдинки, прямой тонкий породистый нос, жесткая линия губ правильной формы, белая нежная кожа. В школе его называли красавчиком. Сейчас он был живым олицетворением преуспевающего офицера войск фюрера. Рудольф знал Феликса с младенчества. Мальчик никогда не блистал умом. Не дурачок, нет, но школу окончил только благодаря деньгам и связям отца. А когда наци пришли к власти, оказалось, что пудовые кулаки и бычья шея Манна-младшего как нельзя более востребованы в новом обществе.
К тридцати трем годам он носил звание оберштурмфюрера и был пристроен отцом в одно из подразделений СС. Куда именно, Рудольф не знал и не считал себя вправе спрашивать. Да и не хотел знать.
- Сын, у нас гость, - поднялся навстречу Фридрих.
Феликс холодно смерил взглядом Рудольфа с головы до ног и скривился, как будто увидел паука. Затем подошел почти вплотную, навис над сухощавым Рудольфом и брезгливо процедил:
- А, какие люди… Как там поживает милашка Хелен? Еврейкам очень идет желтая звезда.
Он выжидательно покачивался с носков на пятки, заложив руки за спину.
- Ты же ухаживал за ней... - выдавил Рудольф.
- Главное для арийца — иметь точный и быстрый рефлекс! - расхохотался Феликс. - Потренироваться на неполноценных...
Рудольф беспомощно оглянулся, но друг детства не собирался вмешиваться в разговор. Не слушая, что дальше скажет бравый офицер, он развернулся и вышел из комнаты, тяжело подволакивая ноги, и заспешил прочь, подальше от этого дома, чтобы никогда больше сюда не возвращаться...

Дождь, дождь, дождь... Гнусная морось вот уже который день падает с неба и смешивается с серой хлябью на земле. Изможденные женщины в рванье стоят третий час подряд. Еле живые, голодные, смертельно уставшие после работы, они не понимают бессмысленного и беспощадного многочасового стояния в грязи. Разных национальностей, молодые и старые, сейчас они все кажутся одинаковыми, их серые, изможденные лица ничего не выражают.
Мимо бесконечной шеренги идут пятеро. Сытые и здоровые, в накидках от дождя и добротных сапогах, со скалящейся овчаркой на поводке, они ощупывают взглядами тела и лица.
- Эта... эта... эта... - огромного роста офицер в черной фуражке тычет рукой в перчатке. Эсэсманы проворно выталкивают из шеренги нелепые тощие фигуры в полосатых лохмотьях. - Эта...
Неожиданно офицер останавливается. Всматривается. Женщина опускает голову. Из-под мокрой драной косынки выбиваются короткие седые космы. Офицер стеком поднимает ей подбородок и долго смотрит в глаза. Женщина что-то шепчет обветренными бескровными губами. На груди — нашивка «P» - знак, что женщина — полька. Офицер внимательно всматривается в огромные черные глаза в обрамлении густых темных ресниц. Его губы расплываются в ехидной ухмылке, от которой женщина съеживается, сжимается.
- Узнала? - тихонько спрашивает он.
Женщина молчит, с ужасом смотрит на него.
- Ну, и что мне с тобой делать?
- Фальке, - офицер оборачивается к свите. - Почему в вашей образцовой канцелярии допущен подлог? Какая же это полька?
- Виноват! - вытягивается молоденький Фальке.
- Эта. - Тычет стеком офицер.
Женщину выталкивают из строя.
Офицер долго смотрит на нее. От былой красоты не осталось и следа. Беззубая старуха с седыми космами. Это от нее он потерял когда-то голову. Роскошные черные волосы, заплетенные в косу и уложенные венком на голове. Ему, истинному арийцу, она предпочла этого замухрышку с книжками — Франца. Но ничего, Феликс Манн вспомнил, как с наслаждением месил кулаками выскочку, посмевшего усомниться в фюрере, самом фюрере, и запятнавшего себя связью с расово неполноценной! Как тот ползал на четвереньках, пытаясь встать, как корчился у его ног. О, он расквитался с ним за все!..
Он устранил всех, кто был свидетелем его позора — никто не должен знать, что Феликс Манн когда-то любил еврейку. Всех, да, видно, не всех. Она сама и осталась. Стоит и смотрит на него, уже не таясь, со странным вызовом в глазах.
И он отвел руку для удара. Одного удара хватило бы, даже одного несильного толчка бы было достаточно, чтобы истощенная женщина упала в грязь. Он, не помня себя, бил и бил ее ногами, и ее голова беспомощно моталась из стороны в сторону...

...Однажды ночью он проснулся от ощущения чьего-то присутствия. В тусклом свете ночника была видна неясная фигура. Некто в мокром дождевике, не двигаясь, навис над ним. Он скосил глаза — на тумбочке, где он всегда оставлял оружие, ничего не было. Незнакомец проследил за ним взглядом и широко улыбнулся, обнажив ослепительно белые ровные зубы. Феликс встретился с ним глазами и обмер: такого просто не бывает, этого не может быть! Это же тот самый старикашка из недобитых, чудом уцелевших членов сопротивления, за которыми они так долго охотились. Это его он бросил умирать на плацу прошлой весной, для устрашения запретив приближаться к нему и оказывать помощь... Не может быть, он же должен быть мертв!..
- Господин офицер! - ухмыльнулся старик. Кроваво-красные глаза, не мигая, смотрели на Феликса. - Вас-то я и ищу. Мне несподручно, объявят тревогу, начнется стрельба, а вас все знают. Вы уж сами, своими, так сказать, руками...
Старик, неожиданно сильно для его возраста и комплекции стиснул горло Феликса ледяной хваткой. Феликс в ужасе захрипел, забился. Последнее, что он почувствовал, была дикая, нечеловеческая боль, огненной волной пошедшая от левого плеча...