Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2734]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Он вернется
Я буду ждать Эдварда столько, сколько понадобится. Переждать зиму? Легко. Всю жизнь? У меня нет выбора. Он вернется, я верю в это.

Тайна поместья Экслберри
Англия, Северный Йоркшир, начало 19 века. Леди Элис Брендон волей отца должна выйти замуж за наследника благородного графа Экслберри. Но неожиданная встреча на границе света и тьмы мешает карты судьбы, отдавая в руки Элис ключи от тщательно хранимой тайны семьи её жениха...
Мини.

Прогуляемся?
Белла принимает самое верное, на ее взгляд, решение. Вот только Вселенная, похоже, с ней не согласна.

Рояль не помешает
Они встретились в загородном доме его родителей. Что дальше?

Канарейка
Когда тебе кажется, что любовь всей твоей жизни уже потеряна, тебе на помощь прилетит желтая канарейка. Кай даже не подозревал, как измениться его жизнь, когда в аэропорту к нему подсядет незнакомка.

Dirty Dancing with the Devil Herself
Эдвард ушёл от Беллы, заставив семью держаться от неё подальше. Через шесть лет Эммет решает смыться от отягощённой болью семьи и расслабиться. То, что он находит в суровом баре для байкеров, повергнет его семью в шок...

Словно лист на ветру
Привычный мир рухнул. Как жить дальше? Сможет ли Белла пережить трагедию и заново обрести себя? Только кого ей выбрать: верного друга Джейкоба или причину всех её бед Эдварда? Эта история о быстром взрослении, осознании своих ошибок и умении доверять.

1+1=3
Белла опоздала, все елки раскупили, но ей срочно нужна хотя бы одна. Рождество под угрозой. Все меняется, когда она натыкается на объявление в газете, в котором говорится о доставке елок на дом.
Мини/юмор.



А вы знаете?

... что попросить о повторной активации главы, закреплении шапки или переносе темы фанфика в раздел "Завершенные" можно в ЭТОЙ теме?




... что можете заказать обложку к своей истории в ЭТОЙ теме?



Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Любимая книга Сумеречной саги?
1. Рассвет
2. Солнце полуночи
3. Сумерки
4. Затмение
5. Новолуние
Всего ответов: 10818
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Все люди

Война и мир. Глава 3. Тонкости колумбийской политики

2024-3-28
14
0
0
Глава 3
Тонкости колумбийской политики

На встречу с Сальвадором я ехал как на казнь. Комфортабельный лимузин превратился в тесную пыточную камеру или, скорее уж, в ту коморку, где принято держать заключенных перед допросом. Я видел нечто подобное в рекламе. Не каморку, конечно, а машину. Шикарная жизнь, крутая тачка премиумкласса, салон, отделанный кожей. Но в жизни не было ничего похожего на медийную сказку. Не было мягкого солнечного света, ярких бликов, пляшущих на металлических деталях, и лиричной музыки. Была только мерзкая однообразная серая осень за окном, и ощутимо веяло холодом. Не тем холодом, что является нормальным в это время года, а холодом отчуждения. Нью-Йорк отчаянно пытался выдавить меня за свои пределы. Я был ему чужд и в чем-то, может, отвратителен. Отвратителен хотя бы от того, что я видел этот гнилой оплот демократии насквозь, видел чёрные дыры там, где сияли блистательные фасады на несколько тысяч мегаватт огней. Можно сказать, мы органически не переносили друг друга, как не переносят хищник и жертва. Мы жили каждый на своём полюсе отчуждённости с собственной правдой и правилами. И лишь одному мне в тот момент город казался бесприютным, остальные или чувствовали себя вполне комфортно — насколько мог я видеть через тонированное окно лимузина — или умело притворялись довольными. Увы, бронированное стекло не пропускало ничего, кроме бледной затемнённой картинки, надёжно отфильтровывая вместе со звуками чужые эмоции и мысли, мешая оценить ситуацию более точно. В любом случае, я мог видеть благополучие на их лицах, но не мог знать, о чём они все думают и насколько на самом деле счастливы. Может быть, в этой толпе нашёлся бы человек столь несчастный, как я сам. Только мы с этим типом ни за что бы друг другу в подобном родстве душ не признались, предпочитая сдохнуть от одиночества, каждый в собственной скорлупе, обёрнутые эгоизмом, как саваном.

Если бы я мог помириться с братом, мне бы стало намного легче, и с моих плеч сразу бы рухнул здоровенный камень. Но я не мог сделать печальное лицо, отправиться в ближайший цветочный магазинчик и купить Эмметту букет роз или послать свои самые искренние извинения, написанными на премилой открытке в цветочек, приписав внизу дурацкое «с любовью, Эдвард». Я даже позвонить Эмметту не мог. В лучшем случае наш разговор только бы меня расстроил перед предстоящей встречей. А я и без того ощущал себя в роли агнца, бредущего к жертвенному камню, иначе говоря — бараном с ножом в левом боку. Я ужасно страдал и не в последнюю очередь от осознания собственного бессилия, невозможности что-либо исправить. Так или иначе, но я сам был во всём виноват, сам ломал себе жизнь, да ещё и имел неосторожность раскисать перед важным разговором. Сальвадор имел неплохие шансы разделать меня под орех. В принципе, я не сомневался, что в этом его цель, и он мог бы преуспеть при любом раскладе. Мне необязательно было являться на встречу практически убитым и подавленным. Просто есть люди, которым крайне сложно противостоять. Находясь в лучшей своей форме, я пытался делать нечто подобное — спорить, ставить собственные условия. Со временем я понял, что всё это — адский труд для меня и весёлая забава для Сальвадора. Он был мудрым взрослым время от времени бросавшим капризному ребёнку конфетку или игрушку. Все его уступки носили символический характер и, по сути, являлись ничем — пшиком. Однако со стороны выглядели они так, что мне впору было бы начать терзаться угрызениями совести. Не зная всех тонкостей, сторонний наблюдатель мог бы решить будто я и правда получал некие преимущества для себя и безжалостно выколачивал из «несчастного» Сальвадора сотню-другую тысяч. Чистый театр. Я долго терзался в догадках — а какая же роль предназначена мне? Глупо было предполагать, будто именно я в этой пьесе носил маску главного злодея. Я со всеми своими грехами не тянул даже на роль младшего подмастерья главного злодея. Правда оказалась проста и неприглядна — как собственно и всякая другая — я смотрел на себя глазами восторженного идиота, подсознательно возвеличивая и обличая себя теми свойствами и качествами, которыми никогда не обладал. Сам не знаю, с чего вдруг мне пришла в голову мысль, что я хоть каким-то образом мог быть причастен к актёрскому составу. Я был рабочим сцены. Безмозглым и весьма амбициозным парнем. Этим и объяснялось моё желание проникнуть на сцену, стать своим в «театральной тусовке». Подобно разнообразным «шестёркам», отирающимся поблизости от вершителей судеб, я всеми правдами и неправдами стремился войти в круг избранных. Пыжился и делал вид, будто что-то решаю, между тем, как моя роль сводилась к банальной установке декораций. Я был тем парнем с пилой в руке, гвоздями в зубах и мотком верёвки, переброшенным через плечо, которого зовут в случае необходимости. Эй ты! Принеси то! Подай нам это! И куда бы я делся, я не мог не принести, не подать. Патроны, автоматы, бронежилеты и гранаты, танки и боевые вертолёты. Любые средства истребления людей, кроме разве атомной бомбы.

Убаюканный собственными мыслями, я почти уснул, но в этот момент машина мягко дёрнулась, останавливаясь, и я был вынужден снова включить сознание в режим реального времени. Чего бы я только ни отдал за возможность перенестись куда-нибудь в другое место и в другое время — назад в прожитое прошлое или вперёд в неизведанное будущее — всё равно. Просто я хотел быть не здесь и не сейчас. На миг я задумался — как бы такое могло произойти, но даже мысленно сбежать от проблем у меня не получилось, слишком глубоко я увяз. Раздумья о Сальвадоре и ФАРК чугунным молотом били по мозгу.

Выходя из машины, я против воли посмотрел на собственное отражение — нечто расплывчатое на тёмной зеркальной поверхности. Но даже в этом мутном образе я прекрасно различил глаза, обведённые синяками наподобие тех, что так любят изображать девушки на собственных мордашках. Только я не был девушкой, и круги у меня получились отвратительно чёткими и непропорционально огромными. Я выглядел так, словно всю ночь не спал, а только и делал, что пил, курил, оттягивался в обществе наиболее безбашенных моделей Нью-Йорка. Самое обидное, что из всего этого списка правдивым был один лишь первый пункт, не считая предположения о стойкой бессоннице. Я действительно отвратительно спал и прилично выпил. Но что ещё я мог сделать, если мой мозг предпочитал нормальному отдыху изматывающее бодрствование в компании мрачных мыслей и бутылки выдержанного виски.

Не будь на моей шее галстука, сказал бы, что чувствую сдавившую трахею петлю. Эта петля появилась перед самым рассветом и с того момента и не думала ослабевать. Я в очередной раз почувствовал, что должен что-то сделать, куда-то двигаться, но даже отдалённо не представлял, что именно и куда идти. Если верить моим собственным планам двухдневного срока давности, я должен был бы грузиться на самолёт и готовиться к очередной переброске оружия в Либерию. Но так уж получилось, что все планы пошли чертям под хвост. Сначала внезапно навалившаяся на меня меланхолия помешала во время разобраться с кокаином, потом ещё менее прогнозируемый звонок Сальвадора окончательно выбил из колеи. Да и скандал с братом ситуацию отнюдь не улучшил, учитывая первопричину случившегося, напротив только всё ещё больше усложнилось и запуталось. Я как никогда чётко понял, что не одни только семейные лодки разбиваются о быт, но и лодки чисто индивидуальные, и лодки деловые, если их можно так назвать — эти эфемерные утлые посудины — разбиваются о семейные проблемы. О мою ссору с Эмметтом могло разбиться многое, в том числе, и весь бизнес. В общем, чем дальше я отходил от машины, тем меньше мне нравилась ситуация, и тем мрачнее становились мои мысли. Я хоть и шёл по чистенькой парковой аллее, но казался себе исследователем прорубающим дорогу в скалистых горах. Каждый шаг давался с трудом и мог бы оказаться последним. За каждым лысым хилым деревцем мне мерещились притаившиеся стрелки, а в каждом прохожем я видел агента ЦРУ. Доверия не внушали даже мамаши с детьми. Впервые за пять лет меня накрыло мощной волной паники. Все эти мои чернильно-чёрные мысли и проблемы в семье, неизвестность и таинственные намёки Сальвадора вывели меня из состояния равновесия и заставили разум шататься подобно пьяному канатоходцу над Ниагарским водопадом. В ушах, весьма кстати, шумела кровь, напоминая грохот пробегающей в десятках метрах под ногами воды.

Хвала Господу, моё путешествие закончилось отнюдь не на острых пиках камней, а, как и всегда, у припаркованного в нескольких кварталах от парка старенького автомобиля марки «Форд». Сальвадор, подобно многим выросшим без компьютерных игрушек мальчишкам, не прочь был на старости лет поиграть в шпионов. При этом и он, и я всегда понимали, насколько этот трюк с машинами примитивен. И как просто было бы агентам ЦРУ проследить мой путь. Но Хосе был моим клиентом, а с клиентами я не имел права спорить и обязан был следовать любым их причудам.

Единственным, кто получал от происходящего подлинное удовольствие, был водитель «Форда» — Кико. В свои шестьдесят лет он умудрялся смотреть на мир глазами ребёнка. Но это не был взгляд избалованного дурачка, имеющего все блага на подносе, как у Эмметта, это был взор разбирающегося в жизни хитреца. Зная, на что способен этот мир, Кико всё равно не переставал мир любить, свято верить в светлое будущее, попутно получая удовольствие от любого прожитого момента, ловя кайф в настоящем. Ему нравилось изображать из себя подпольщика. Ему нравилась дымка опасности и туманность наших бесед. Нравилось завязывать мне глаза и под ручку выводить из машины, смотря за тем, чтобы я раньше времени не сломал себе шею.

Меня Кико удивлял и в некотором роде раздражал. Сам я большую часть времени был прагматиком и весьма приземленным барыгой. Вот кем я был (к чему обманываться, скрываясь под красивыми названиями). В редкие моменты я позволял себе отвлечься и помечтать о мире, в котором есть что-то кроме сумок набитых деньгами, партизан, диктаторов и цен на патроны. В любом случае, я чётко понимал, кем я был и довольно быстро усвоил, где моё место. Кико же позволял себе быть серьёзным и дураком одновременно. Он был седым, но продолжал носить футболки с дебильными асоциальными надписями, предназначенными для подростков из неблагополучных районов. Его, в конце концов, стоило звать Федерико, но он отзывался только на нечто, по звучанию напоминающее собачью кличку — Кико. Пребывая в лучшем настроении, я мог думать об этом странном типе, как о гении, узнавшем страшную правду, познавшем смысл жизни и теперь отчаянно от правды прячущемся. Надо ли говорить, что в остальные дни я не видел в Кико ничего, кроме позёрства и фальшивой мудрости, преподносимой мне за чистую монету. В этот раз, огороженный собственными подозрениями, как ширмой, я вообще не видел ничего, едва ли соображая, кто стоит передо мной и что мне нужно сделать. Машинально сел в машину, завязал глаза и приготовился к долгой дороге. Но хотел я одного — поскорее покончить с Сальвадором и предстоящим утомительным разговором. Я думал лишь о том, что наконец-то у меня появится возможность прояснить ситуацию. Как наивен я был, полагая, будто человек вроде Хосе станет для меня хоть что-то упрощать. Не такой он был добрячок, чтобы давать мне ключи от запертых дверей. Ввести в лабиринт он мог, а вот показывать обратную дорогу не стал бы, предпочтя наблюдать за моими мучениями с безопасного расстояния.

***
В Колумбии не принято пожимать руку малознакомому человеку или, как в моём случае, случайному бизнес-партнёру. И это в Хосе бесило меня больше всего. Потому что прочих колумбийских традиций он не придерживался, отметая всё, что могло бы ему помешать. В отличие от многих своих соотечественников, Хосе был расторопным и ничего не откладывал в долгий ящик — он ковал пока горячо и рвал мясо, не дожидаясь приближения других гиен. И хоть стать крупным хищником у него так и не получилось — остался на посылках у серьёзных людей — зато свою добычу он на моей памяти не упустил ни разу. В общей классификации Хосе был чем-то вроде шакала, что отнюдь не умоляло опасности, исходящей от этого человека и не делало его безмозглой пешкой.

Я видел перед собой образ холёного дипломата в элегантном костюме с безупречным маникюром и голливудской улыбкой, редко демонстрируемой на людях, но, при всём желании, я не мог понять образ мыслей этого человека. Даже отдалённо представить не мог бы мотивов, двигавших его поступками. Разумеется, я знал — вот сидит подлец, который руки не подаст и утопающего не вытащит из полыньи, расчетливый, безразличный. По крайней мере, я не знал, к чему он был способен испытывать чувства, пускай даже хоть что-то или кого-то от души возненавидеть. Иными словами, я пытался понять, почему этот тип такой ублюдкоподобный и какую выгоду он на самом деле рассчитывает выторговать у судьбы. При этом я почти готов был поклясться, что Сальвадор борется не за деньги и, уж тем более, не за идею, не за спасение тысяч соотечественников, отделённых от него огромным расстоянием, из плена нищеты. Но и на игрока, поглощённого процессом игры, он походил так же мало, как фонарный столб мог бы походить на предмет интерьера.

К моему глубочайшему сожалению, нас разделяло своеобразное магическое зеркало — я его мыслей не видел, а он читал мои, словно по открытой книге. Может быть, иногда запинаясь, но безошибочно угадывая, что его ожидает на следующей странице. Для него я был слишком простой загадкой. Одной из низших ступенек, и в прошлом он успел безжалостно по мне пройтись пару раз. А я, заканчивая наши встречи, лишь неизменно улыбался, ненавидел, но улыбался, понимая, что отвечать на унижения — привилегия сильных. А приспособленцы, к коим я себя относил, должны уметь — как следует из названия — приспосабливаться.

— Рад встрече, — первым нарушил зловещую тишину Сальвадор. Но никто не смог бы меня убедить в истинности данного утверждения. В лучшем случае он смирялся с необходимостью снова общаться со мной. Его игра, или чем она для него была, тоже, наверное, требовала жертв, и он жертвовал своим драгоценным временем, устраивая все эти встречи в снятых на один день домишках в пригороде. В этот раз я опять-таки был доставлен в невзрачный особнячок с заколоченными окнами и низкими потолками. При ходьбе ноги выбивали из половиц жалобные стоны и тучи пыли. Из мебели присутствовал только необходимый минимум — два кресла и стол. И стол здесь был отнюдь не для того, чтобы поставить на него бутылку хорошего алкоголя. Стол был для того, чтобы обозначить дистанцию, провести между нами воображаемую границу.

Не заставляя себя долго ждать и не горя желанием затягивать встречу, я пробурчал что-то невнятное, но в меру жизнерадостное и поспешил сесть, предполагая, что для моего пальто знакомство с поеденной молью обивкой может оказаться фатальным. Я и отдалённо не представлял, когда здесь в последний раз убирали и чистил ли кто-нибудь кресла к моменту нашей встречи.

— Да… прошло так много времени. Ужасающе много. Сейчас думаю, сколько же всего произошло.

И зачем мне было смотреть новости? Помимо того, что я и сам имел неплохие шансы попасть в очередной вечерний выпуск, так мне с пугающей регулярностью ещё и приходилось выслушивать подобные отповеди. Многие мои клиенты любили перед началом серьёзного разговора поболтать практически ни о чём, в том числе о том, какое безобразие творится в мире и о том, как непросто им живётся. Единственное, что меня утешало, так это то, что Хосе и сам не был расположен излишне долго толочь воду в ступе. Всё, что ему требовалось, это минут десять — приглядеться ко мне и понять, насколько я мог измениться за истекший год. Его не ждало никаких сюрпризов — насколько я понимал, то ничуть не изменился, оставаясь всё тем же услужливым мальчиком для подачи патронов.

— Многих моих друзей не стало.

При слове «друзья» я вынужден был подавить в себе два противоречивых стремления — всплакнуть от умиления и засмеяться. И только поэтому мне удалось не сделать глупости и остаться невозмутимым. Я тут же напомнил себе, что разговариваю не с братцем-деградантом, и мне стоило бы вести себя более осмотрительно, а не подобно малолетке, услыхавшей неприличное слово и которую так и распирает похихикать в кулачок.

— Сочувствую, — сказал я и второй раз пожалел, что на столе нет бутылки.
— Когда друзья уходят, то начинаешь понимать, как же редко ты их видел, не так ли, мистер Каллен?
— Возможно, — осторожно ответил я, не до конца понимая, к чему клонит Хосе. Ибо меньше всего я верил в его сентиментальные порывы.
— Увы, это так. Старых друзей не стоит забывать.

Не знаю, каким по счёту чувством, но я понял, что сейчас мы вплотную подойдём к кульминации всего разговора. Пусть и не прямым текстом Сальвадор наконец-то даст понять, что ему от меня было нужно. Подтверждая мои мысли, Хосе достал из внутреннего кармана пиджака ручку и блокнот. Целую минуту он скрупулёзно что-то карябал на листочке. Я ломал голову — что же так долго можно писать на таком крохотном клочке бумаги. Результат стараний Хосе, как всегда, превзошёл все мои ожидания, став настоящим ударом под дых. Я, правда, едва не задохнулся, когда приняв из рук Сальвадора бумажку, разглядел сделанную им надпись. Перечеркивая тонкие едва различимые линии линовки на вырванном листке, красовались только две цифры. Единица и Нуль. Мой мозг почему-то воспринял их именно так. Единица и Нуль. А вместе — десять… Десять миллионов долларов. Цена вопроса, мягко говоря, была неслыханной. За эти деньги они могли купить у меня десяток танков. И будь это танки, я бы только обрадовался. Но в Колумбии никогда не наблюдалось спроса на танки. В джунглях свои законы войны. И я точно знал — танки партизанам не были нужны. Но что вообще им было нужно за десять миллионов долларов?

— Думаю, мистер Каллен, теперь вы понимаете, как важны старые друзья?
— Пожалуй.
В ничем не нарушаемой тишине шорох бумаги по давно не полированному дереву показался зловещим — на стол лёг билет, в один конец — до Колумбии. Вот так — Сальвадор ничего не собирался мне говорить, кроме суммы сделки, да и её он озвучил лишь потому, что эта цифра могла сыграть решающую роль. Разговор получился намного короче, чем я ожидал и ещё менее информативней.
— Так не пора ли их навестить - ваших старинных приятелей?

Я ещё несколько раз вдохнул пыльно-воздушную субстанцию и согласно кивнул. Сальвадор мог бы и не спрашивать, от десяти миллионов я не собирался отказываться. Осознавая всю опасность, которой грозило согласие, я не видел возможности сказать чёткое «нет». Не только кошку сгубило любопытство — я хотел узнать, что потребовалось партизанам, за что они готовы заплатить баснословные деньги. Ну и в моём случае это ещё была и жадность. Напрасно я опасался угроз и попыток склонения к сотрудничеству. Всё оказалось предельно просто. Хосе был известен кратчайший путь к моим сердцу и расположению.

— Мистер Каллен, я знал, что мы найдём общий язык. Вы же, как никто, всегда меня понимали. Я рад, — но сказано это было отнюдь не с дружескими теплыми интонациями. Говоря, что рад, Сальвадор подразумевал нечто иное — как он был бы огорчен, если бы я отказался. И с какой лёгкостью я мог быть переведён из категории «друзей» в категорию «врагов» со всеми проистекающими из этой смены статуса последствиями. Таким образом, мне в очередной раз было продемонстрировано главное оружие Сальвадора — голос. При первой нашей встрече я легкомысленно смел подумать, что такому типу не нужно кухонное оборудование. Сальвадор мог с лёгкостью замораживать скоропортящиеся продукты и с такой же легкостью разогревать себе еду, произнеся всего пару фраз. Свои сверхспособности он не раз оттачивал на мне лично.

Как бы там ни было, разговор завершился. Сальвадор лёгко поднялся из своего кресла и стряхнул несколько пылинок с белоснежного костюма — выходит, обивка кресел, несмотря на кажущуюся ветхость, всё же была чистой, и моё пальто не пострадало. Пострадала, очевидно, моя голова, раз после всего меня ещё могло волновать состояние верхней одежды.

***
Вместо того, чтобы в тишине своей пустой квартиры подумать о десяти миллионах долларов или привычно сокрушаться над смертью либерийской девочки, я отправился в клинику, где вот уже несколько лет врачи делали вид, будто лечат моего брата. Осознанно или нет, я спешил задвинуть проблемы куда подальше. Впервые за всю свою жизнь я бежал от нерешённых вопросов. Я не знал, чем подобное поведение для меня обернётся, но подозревал, что ничем хорошим точно. Тем не менее, сил заняться делами я в себе не находил. Меня тянуло в сторону, ближе к моей семье и нормальной жизни. Вероятно, виной всему был разговор со Свон. Сама того не желая, она буквально вытолкнула меня из прежнего мира, и увидев свой старый мир со стороны, возвращаться я не спешил.

Направляясь на встречу с братом, я привычно прокручивал в голове один из разговоров, происходивших между нами после того, как я попытался рассказать Джасперу всю правду и объяснить ему свою позицию. Уставившись пустым взглядом на собственные ноги, я вспоминал его взволнованный голос, выкрикивающий обвинения мне в лицо. Вспомнилась его фраза по началу рассмешившая и сбившая с толку — глядя мне в глаза, он ужасающе серьёзно спросил, мог бы я продать оружие Гитлеру. Отвечать мне не хотелось. Я быстро понял, каков должен быть правильный ответ, но не был уверен, что смогу сказать все необходимые слова достаточно правдиво и тем самым убедить брата в своей почти святости. Я сам до конца не знал — продал бы или нет. Легко говорить «нет» теперь, когда прошло больше пятидесяти лет. Но происходи мой разговор с Адольфом более полувека назад и не знай я, к чему всё катится, я мог бы и согласиться. Не имея подходящего ответа, я попытался половчее уйти от темы разговора и поинтересовался у брата, зачем он вообще задает мне чисто гипотетические вопросы. Гитлер мёртв и никто уже ничего ему не продаст при всём желании. Джаспера мой ответ окончательно вывел из себя. Он буквально взорвался, хоть и до того я не мог назвать его состояние нормальным, но в тот момент он реально слетел с катушек.

— Твою мать, я говорю с парнем, который продал бы «Стрелы» Гитлеру!
— Он же мертв, — повторил я. Но это брата, само собой, не сильно волновало.
— Какая, черт тебя бери, разница!
— Думаю, для него разница огромная. — Ничего глупее и придумать было нельзя, но все мои силы уходили на то, чтобы сохранять спокойствие, на составление остроумных ответов их не оставалось. Да и что ещё я мог бы сказать? — Пойми, если бы не я, то Гитлеру ракеты продавал бы кто-то ещё? И в результате число жертв меньше не стало бы, а я потерял прибыль. Не забывай так же, что в то время не всё было столь очевидно. Где гарантия, что я не подпал бы под влияние пропага…
— Чертов придурок! Гитлер — это образ. Он мертв, но есть те, кто ненамного от него отстал в своём стремлении к власти. Все эти твои самопровозглашенные президенты и вожди мировой революции это же Гитлеры нашего времени.
— Вождь мировой революции это Ленин. И он тоже умер. А ещё они не мои и никакие не Гитлеры.
— Придурок!

Придурок — это была одна из последних его реплик, обращённых ко мне. По крайней мере, тогда он хотя бы считал меня своим братом. Но это был последний раз. Буквально через пару дней мы снова поругались, но уже будучи чужими людьми и используя абсолютно нецензурную лексику — слушать и слышать друг друга при этом было чертовски сложно. А ещё через неделю Джаспер пропал. Нашёл я его только спустя полгода в каком-то вонючем притоне, валяющимся на столь же вонючем матрасе и тупо смотрящим в закопчённый потолок. Как ни странно, я был рад, что он меня не узнал в тот день. Я словно чувствовал — Джаспер ничего не забыл и не смог меня простить. Так и получилось, стоило брату едва прийти во вменяемое состояние, как он попытался наброситься на меня. Выглядело это крайне нелепо и одновременно трогательно. Взмах костлявых рук, ещё один замах и падение.

Помня всё это, я решил, что перед посещением клиники было бы неплохо поддержать собственную силу духа спиртным. Я приказал водителю остановиться у ближайшего супермаркета, где поспешил приобрести две бутылки виски. Едва оказавшись в машине, я скрутил крышку и припал к прохладному стеклянному горлышку, словно к живительному источнику. Но таковым он для меня и был, этот не слишком хороший виски. В перерывах между глотками я успел прочесть о вреде алкоголя на красочной этикетке. Что ж это было мило, поместить дурацкую надпись на бутылку. По крайней мере, я знал, что хоть кто-то решил позаботиться о моём здоровье. Только вот я не намеревался внимать предупреждениям и остановился, только прикончив добрую треть бутылки. Этого как раз хватило для снятия стресса, но было не достаточно много для потери самоконтроля. Я не собирался плясать на столах или орать пьяные песни. Я и песен-то не знал. Знал бы я хоть один текст, я бы, может, и рассмотрел подобную возможность, как способ избавления от накопившегося напряжения, но песен я не знал, а выпито было мало. Тем не менее, груз стал давить на плечи значительно меньше, да и петля на шее ослабла. Я был готов к встрече с братом, который не желал со мной разговаривать и который считал меня пособником фашизма. Из-за него я перестал носить вещи марки Hugo Boss . Конечно, это было так же смехотворно, как и сооружение кокаиновых штатов на столике в гостиной, но многие мои поступки не отличались гениальностью. Ничего по сути не делая и не решая, я, так или иначе, отдавал свою дань уважения брату и его суждениям обо мне, как о лучшем друге Гитлера. Не хотелось бы Джаспера ни в чём обвинять, но он, подобно многим, был склонен упрощать ситуацию и вопреки здравому смыслу считать меня причиной всех бедствий человечества. В самом деле, что изменилось бы, откажись я от торговли оружием? Можно подумать все эти АК-74 со складов, перешедших под юрисдикцию Таджикистана, вмиг бы растворились, оставив после себя цветочные поляны. Зачем искать причины, думать, когда проще найти одного мальчика для битья и бить его сколько влезет. А когда мальчик простится со своей несправедливой, жестокой жизнью, найти нового виновника. Даже не найти, а назначить или избрать всеобщим голосованием, чтобы уж все остались довольны. Иначе горя, я был виноват только потому, что кто-то должен быть виноват, и лучше всего на эту роль подходит человек, не имеющий возможности дать отпор.

Джаспер содержался не просто в отдельной палате, для него выделили целое крыло с отдельным входом и примыкающим к зданию садиком. В садике были лавочки и фонтан, поддерживался идеальный порядок — стриженые газоны, аккуратные кустики и яркие цветы. Однако, по словам врачей, брат не очень-то любил выходить на улицу или даже просто двигаться. Санитарам приходилось практически насильно выводить Джаспера под руки и в течение часа выгуливать его подобно старой, впавшей в маразм старушке. Но за их зарплату они могли бы и носить его на руках.

Размышляя, я немного потоптался возле забора, не решаясь сразу же войти. Я знал: брат не обрадуется моему визиту. Он будет всё так же молчать и глядеть мимо меня. Эмметт вычеркнул Джаспера из своей жизни, а Джаспер вычеркнул меня. Один я, как дурак, не хотел никого оставлять на обочине и согласен был тащить их вслед за собой хоть до самой смерти.

— Эдвард!
До конца не веря в то, что столкнулся с Таней, я обернулся. Последние сомнения были развеяны безжалостным ветром действительности. Передо мной стоял дивный земной ангел — Таня, и на её идеальных губах блуждала виноватая улыбка.
— Таня, — сдавленно прошептал я. — Неожиданная встреча, не так ли?
— Если учесть, что я здесь работаю, а твой брат тут лечится, то, может, и не такая уж она неожиданная. — Таня не переставала улыбаться, а голос её звучал так же, как я и запомнил — сказочной, мягкой музыкой вливаясь в душу.
— Но мы никогда раньше здесь не встречались. — В самом деле боясь, что кто-нибудь из коллег Тани догадается о нашем романе, мы предпочитали снимать номера в гостиницах и даже дешёвых мотелях. Пару раз я, поддавшись похоти, прилетал к ней в Калифорнию и Иллинойс, но о собственном местопребывании предпочитал умалчивать. Я ни разу не приводил Таню к себе домой, ни разу не был в её квартирке в Бронксе.
— Встретимся вечером? Мне ещё нужно отвезти детей и забрать машину из сервиса. Зато муж в командировке. Его отправили в Чикаго. — Таня смотрела мне в глаза. Она была открыта и не лукавила. Увы, я не мог ответить ей тем же.
— С детьми всё нормально?
— Брось, Эдвард, они же никогда тебя не интересовали. Но, да с ними всё в порядке.
— Это замечательно.

Мы немного помолчали, но, в конце концов, я не смог сдержаться и не задать мучивший меня многие годы вопрос. Тем более что момент явно был подходящим. Для меня подходящим — я разлагался изнутри, и ещё одна правда вряд ли могла сильно мне повредить.
— Почему ты всё ещё со мной встречаешься?
— Каллен, а ты забавный! — Таня засмеялась, давая понять, что я задал самый глупый вопрос, какой только мог бы придумать. Мне же он не казался таким глупым.

Я и правда не понимал, чего ради она продолжала рисковать семьёй и счастьем из-за такого поддонка, как я. Что я мог бы дать ей? Более того, что я собирался ей дать? Ничего. И Таня это знала не хуже меня. Пусть я и был в каком-то роде ей интересен, но не настолько, чтобы она решилась связывать свою жизнь с моим бродяжным существованием. Мы оба все прекрасно понимали. Так я всегда думал. По крайней мере, надеяться на это я мог. Таня вышла замуж, а я продолжал появляться в её жизни реже, чем дожди в Сахаре. И больше всего наша любовь походила на блицкриг. Молниеносная война. Впервые встретившись, мы как-то особо не задумываясь, излишне смело направили навстречу друг другу наши армии. И я до сих пор не мог сказать, кто победил и что в итоге получил победитель, кроме небольшого рубца на сердце.

— Любой человек нуждается в любви. Если я уйду, то ты станешь абсолютно брошенным.
— Ты же меня всё равно не любишь. — Прозвучало это несколько более грубо, чем мне хотелось бы, но как сгладить момент я не знал. Правда есть правда. Любовь так же быстро, как вспыхнула, отгорела и погасла, оставив после себя совершенно непостижимые для меня эмоции.
— Мне тебя безумно жалко. Я не хочу, чтобы с тобой случилось непоправимое? — Впервые за всё время нашего разговора Таня нахмурилась — на её гладком лбу проступили глубокие продольные морщины, и я запоздало вспомнил, что она старше меня почти на десять лет. Я глубоко вздохнул и, как с камнем на шее бросаются в воду самоубийцы, кинулся отвечать:
— Со мной в последнее время постоянно происходит что-нибудь непоправимое. — Дальше слова не шли, как бы я не пытался их выталкивать. Я мог лишь гулко втягивать прохладный воздух и ждать её ответа.
— Погорим об этом вечером, — с нажимом сказала она, и на её лице вновь заиграла улыбка.

***
Я поздоровался с братом, спросил о его самочувствии и впервые за долгое время добился ответа.
— Долбаный алкоголик. — Несмотря на приглушенные интонации, я с лёгкостью мог почувствовать сокрытые в словах злобу и горечь.

Но, Господи всемогущий, это были первые его слова обращенные ко мне, и я ощутил себя язычником, с которым внезапно заговорил тотемный столб. Я едва не рухнул на колени. Вместе с тем я захотел схватить Джаспера за плечи и как следует встряхнуть, крича ему в лицо: «Да, я пьяный урод, сволочь, тварь, и ты имеешь право называть меня как угодно. Я не прошу меня понимать, но простить-то меня ты мог бы».

Наступившее молчание было гнетущим. Раньше, когда я приходил, и Джаспер молча смотрел на стену напротив, игнорируя всяческие мои попытки вовлечь его в беседу, тишина не казалась такой тяжёлой и плотной. Я метался по палате, как зверь, попавший в клетку. Я внезапно потерял чувство ориентации и времени. Я не знал, что же мне сделать, чтобы заставить его сказать ещё хоть что-то. Как назло ничего путного на ум не приходило. Да и разве я всё это не испробовал? Уговоры, мольбы, угрозы, просьбы, крики, ползанье на коленях и проникновенные взгляды. По части упорства мне не было равных. По части отсутствия результатов я тоже был победителем. Подтверждением последнего и стал тот факт, что больше Джаспер не сказал мне не слова. Я совершенно безрезультатно ходил от одной серой стены к другой, смотрел в большое окно на серое осеннее небо, разглядывал серый ворс ковра и серые занавески, серые вазы с засушенными блеклыми цветами, серую обивку кресел и серую больничную пижаму. Единственным ярким пятном была книга, брошенная на тумбочке кверху обложкой. Это был словарь. Я подумал, что, быть может, если я возьму книгу, то Джаспер скажет ещё что-нибудь. Назовёт меня уродом или скотиной, книгокрадом, может быть? Но мои надежды быстро пошли под откос, стоило мне увидеть, какой слой пыли покрывал обложку. Из чего я сделал два вывода. Первый — если Джаспера когда-то словарь и интересовал, то интерес довольно давно прошёл и более не возвращался. Второй — персонал халатно относится к своим обязанностям.

Первым же словом, попавшимся мне на глаза, было «чудовище — monstruo, sierpe, basilisco». На ум тут же пришли знакомые слова «монстр, серпентарий и василиск». Это было весьма занимательно, и я не прочь был бы полистать словарь ещё, удивляясь родству языков и происхождению многих слов, но ситуация требовала от меня несколько иных действий. И я постарался быть более продуктивным. Отложил словарь и попытался найти ещё хоть что-то, могущее дать мне ниточку к запертому сундуку, хранившему эмоции брата. Но ничего более в палате не было. Забери я с собой книгу, и никто не смог бы сказать, что в этой комнате кто-то живёт. Она была необитаемой даже ещё больше, чем одинокий остров в океане. Тут не водилось даже паршивых микробов.

Полчаса спустя, признавая полнейшую свою беспомощность, я ушёл, попрощавшись с Джаспером и унося в сердце ещё большую тоску, чем обычно. В коридоре меня поджидал врач. Его глаза за стёклами очков воистину недобро блестели, предрекая мне очередные адовы муки. Он выглядел как злодей из старинных романов. Низкий, сутулый, в ослепительно белом халате. Хищный нос и острый подбородок. И как назло я забыл имя этого эскулапа. Оставалось лишь затравленно улыбаться и ждать продолжения.

— Мистер Каллен, добрый день. Не найдётся ли у вас пары минут для разговора?
— Добрый день. Да, разумеется.

Хотя, блядь, разговоры — последнее, в чём я нуждался сегодня. С меня уже хватало этих разговоров ни о чём и обо всём сразу. Единственный человек, с которым я бы и хотел поговорить, не желал сказать мне ничего, кроме фразы «долбанный алкоголик». Все прочие меня достали. Меня словно бы окунали в котлы то с кипящим маслом, то с ледяной водой, то с кислотой, а то и с чистейшим ядом. И при этом ждали понимания, раскаянья и содействия. Эмметт меня обвинял и обижался, Хосе озадачивал и обливал потоками арктического холода, даже учительница Белла Свон смущалась моим присутствием и стремилась побыстрее убежать. Какие эмоции пожелал вылить мне на голову лечащий врач Джаспера? Учитывая, что ему полагалось быть бесстрастным и беспристрастным, как судье, то никакие. Однако беря во внимание взгляд врача, ждало меня нечто больше всего напоминающее публичную порку.

И всё равно я согласился и безропотно последовал за «старинным злодеем» в его кабинет. И только достигнув цели, я понял насколько был неправ, называя подобную залу ожидания аэропорта комнату кабинетом. Здесь мог бы разместиться полноценный госпиталь. Стоя у двери, я с трудом мог видеть противоположную стену с развешанными на ней дипломами. Точнее я догадывался, что это дипломы — ибо ни один уважающий себя врач не может не завесить целую стену разнообразными дипломами.

— Присаживайтесь, мистер Каллен. — Врач змеёй скользнул за огромный стол красного дерева. Я ухмыльнулся. Если этот стол и призван был производить впечатление, то на меня эти трюки не действовали. Не потому, что я был такой богатый сноб, а потому что в том домике, что я снимал в Боготе, полы были выложены именно досками красного дерева. При всём при том, домик не был очень-то богатым, просто в Колумбии красного дерева больше, чем привычных для цивилизованных американцев пород.
— Вас что-то рассмешило? — заметив мою кривую улыбочку, поинтересовался доктор.
— Просто рад, что у вас такой красивый кабинет. Мне нравится. — Ну не мог же я ему сказать правду и назвать этот чёртов кабинет верхом безвкусия и верхом же проявления мании величия.
— Благодарю. Но давайте не будем терять времени даром. Знаете, о чём я хотел с вами поговорить?
— О Джаспере? Возникли какие-нибудь… э-э-э… проблемы? Признаться, я ничего сегодня не заметил, брат выглядел, как и раньше.
— Проблем не возникло. — Уж не знаю, показалось мне или нет, но врач стал меня передразнивать. — Но разве можно считать сложившуюся картину нормальной?
— Естественно, нет. Наркомания не является нормой.
— Мистер Каллен, — врач устало выдохнул и слоил руки в замок, — я не стану рассказывать вам о наркомании и не стану приводить слезливые истории из моей практики, ибо ваша собственная история сама по себе трагична.
— И? — Я не выдержал и начал злиться. Это называется «не будем тратить время»? А зачем тогда этот эскулап начал ходить кругами и говорить намёками?
— Вы когда-нибудь думали о причине толкнувшей Джаспера к наркотикам? — И палец врача показал на меня, словно бы в комнате был еще один человек, которому он мог сказать «вы угробили собственного брата». Я был тут один. Один на один с разгневанным эскулапом. И всё сильнее убеждался в том, что деньги утратили могучую силу. Сначала Эмметт налетел на меня, теперь вот доктор решил прочитать мораль. Но я же им платил. Деньги должны были заставить этих людей молчать. Самым циничным образом я покупал себе спокойствие за тысячи и тысячи долларов. Но оказывается, всё было не так просто. Я привычно выписывал чеки, но не получал желаемого. На меня сыпались упрёки и критика. Если бы мне только было чем ответить. Но по всем фронтам я безнадёжно проигрывал своим оппонентам. Они разили меня правдой, сыпали в глаза справедливыми обвинениями, а я трусливо прятался за нагромождением лжи и уже понимал, сколь опрометчиво было пытаться усыпить их гнев банковскими чеками. Деньги деньгами, но и полагать, будто ответственности за свои поступки можно избежать, верх наивности.
— Думал. Я во всём виноват. Это я всадил брату нож в спину. Я предал его идеалы, а он не сумел простить.
— Но и это ещё не всё. Ваша вина намного больше, чем кажется.
— Больше?
— Мистер Каллен, прежде всего, вы думаете не о брате, а о собственном спокойствии. Помещая его в нашу клинику, вы избавлялись от ненужной обузы и пытались заткнуть глотку собственной совести.
— Нет! Брата нужно было лечить, и только поэтому я привёз Джаспера сюда! Что за херню вы вообще говорите?! Я не мог оставить всё, как есть. Вы представить не можете, в каком месте я Джаспера нашёл. Он, блядь, мог умереть на следующий день.
— Да, но не было необходимости оставлять его в клинике, словно в тюрьме, заточая на всю оставшуюся жизнь. Пока вы наслаждаетесь всеми благами, он сидит в четырёх стенах, прожигая молодость. День за днём. Монотонно и без надежды когда-либо выйти.
— Но его опасно выпускать.
— Вы говорите о брате, словно о преступнике. Но единственное его преступление в том, что он вам мешает.
— С чего вы эту хрень взяли? С чего решили, будто он мне мешает.
— Вам не хочется сидеть подле брата целыми днями, долго и поэтапно распутывая прошлое, пытаясь постепенно во всём разобраться. Вам проще ограничить его в свободе выбора. Пока он здесь, вы можете заниматься собой и собственными делами, ни о чём особо не переживая.
— Да, я не могу кормить его с ложечки и целыми днями трогательно держать за ручку. И да, я не хочу опять искать его по притонам и наблюдать воочию, что такое «хлопковая лихорадка».

Автор: Bad_day_48; Бета: ИрисI


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/37-13271-1
Категория: Все люди | Добавил: Bad_Day_48 (03.06.2013) | Автор: Автор: Bad_day_48; Бета: ИрисI
Просмотров: 1166 | Комментарии: 9


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 9
0
9 SvetlanaSRK   (28.11.2015 19:56) [Материал]
спасибо! smile

0
8 Shantanel   (14.07.2013 13:48) [Материал]
Спасибо за главу!

0
7 MissJK   (09.06.2013 12:43) [Материал]
Эдвард очень неоднозначный персонаж, но от этого еще более интересный. Я не очень люблю писать на форумах, но сейчас, наверное, все-таки схожу туда.

0
6 Summer_17   (04.06.2013 18:22) [Материал]
спасибо

0
3 Natavoropa   (04.06.2013 16:08) [Материал]
Спасибо за главу, мне было жаль эмоционально опустошенного Эдварда, хотя он сам себя загнал в эти рамки.

0
4 Bad_Day_48   (04.06.2013 18:00) [Материал]
да, увы, каждый сам себя загоняет в угол, пусть и не осознавая этого. Эдвард яркий тому пример.

0
2 waxy   (04.06.2013 13:40) [Материал]
Интересный сюжет, буду читать.

0
5 Bad_Day_48   (04.06.2013 18:01) [Материал]
Буду рада новому читателю)))))

0
1 vajs   (04.06.2013 00:42) [Материал]
спасибо за главу =)



Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]