Меня охренеть как трясло. Я был просто чертовски злой, раздражительный, меня ломало не по-детски и швыряло по всей кровати. А было всего четыре утра. Еще даже солнце толком не встало. Я пытался не смотреть даже на тумбочку возле меня. Я знал – там осталось еще немного заветного препарата. А потом мне придется идти к Джеймсу, снова доставать деньги, снова залезать в долги, с которыми совсем недавно расплатился. А Белла? Почему я ее вспомнил? Она была моей “стоп-машиной”, я вспоминал ее и сразу чувствовал себя полным дерьмом. Она была везде: в моих мыслях, в клетках организма, в органах. Она обнимала своей хваткой мои долбаные мозги и не отпускала. Я вспоминал ее постоянно, когда задумывался о новой дозе, это было сродни ушату холодной воды. Я снова перекрутил в памяти вчерашний день и понял насколько я дерьмо. Белла страдала из-за отца, мама страдала из-за болезни, отец страдал из-за болезни матери, а я страдал из-за себя. Я хренов эгоист. Вся моя жизнь пошла под откос из-за одной ошибки, как в тетрисе на последнем уровне. Я всего лишь раз оступился и теперь не могу остановиться, продолжая делать ошибку за ошибкой, ошибку за ошибкой. Я находился в глубокой яме, полной грязи и дерьма. И единственным путем спасения была Белла. Но я боялся, что и ее потяну за собой, а не выкарабкаюсь. Она была сломленной из-за вчерашней ситуации, и мне нужно было быть осторожным, чтобы не сломать ее еще больше.
Мне было хреново, и единственный путь, который я знал, это пойти к Белле в комнату и спать вместе с ней. Я любил, как пахнут ее волосы: ванилью, вкусной ванилью. Этот запах успокаивал меня, заставлял забыть о тех проблемах, притуплял ломку внутри всего организма. Я был эгоистом, и поэтому меня мало заботило, что сейчас всего лишь четыре утра. Я приподнялся с кровати и в темноте пытался нащупать дрожащими руками свои темные джинсы, абсолютно позабыв о рубашке. Мое тело шаталось от стены к стене, и я бился своими татуированными плечами о шершавую поверхность обоев. С каждым шагом все было хуже: голова кружилась и тошнота подступила прямо к горлу. Я тихонько открыл дверь ее новой комнаты. Вчера Анжела сказала, что она вполне взрослая и самостоятельная, поэтому может спать одна в зале. Я мог ее понять, Анж хотела быть такой же сильной, как и ее сестра, хотела сама побороть своих внутренних монстров.
Белла не спала, она сидела на кресле – качалке, и ее тощие руки освещались уличным фонарем. Она что-то писала и поглядывала в окно. Ее изумительные волосы были забраны наверх, а футболка от пижамы задралась немного. Я закрыл дверь, стараясь сделать максимум шума, чтобы это смогла услышать только она и никто больше. Белла вздрогнула, но не повернулась.
- Эдвард? – она спросила шепотом.
- Типа того, почему не спишь? – спросил я ее дрожащим голосом.
- А ты почему?
- Меня ломает ужасно.
- Тебе пора перестать принимать эту дрянь, - сказала она зло, но так и не повернулась.
- Думаешь, я не пытался? Да я бы давно спал, если бы не пытался избавиться от этого дерьма. Да я сейчас сдохну.
Я с шумом упал на теперь уже ее кровать.
- Херня… - протянул я, - серьезно, просто, можно я выговорюсь, пожалуйста.
- Валяй, - сказала она и встала спиной ко мне, так и не повернувшись. Белла терла неистово свое лицо, продолжая стоять ко мне спиной. Несколько прядей выбивались из ее пучка.
Я ненавидел, когда люди стоят ко мне спиной, в то время, как я выливаю свою душу. Это все равно, что проткнуть колом мое сердце. Я не понимал, почему Белла так себя вела. Я говорил с ней, пытался рассказать о своих проблемах, а она стояла спиной.
- Белла… повернись ко мне.
- Ты говори, я внимательно слушаю.
Я подошел к ней и развернул ее лицо все еще дрожащими от нехватки наркоты руками. Я ахнул. Ее лицо было красным и опухшим. Казалось, она плакала всю ночь. Я снова почувствовал себя дерьмом. Я пришел и начал требовать от нее всякую херню, а она в это время плакала так сильно, ей было хуже, чем мне. Я полный идиот, дерьмо, куча эгоизма. Я стал ненавидеть себя сильнее с Беллой. Она уронила свою голову мне на грудь и стала захлебываться. Я просто обнял ее, давая ту поддержку, в которой она нуждалась, возможно, года. И мне было на самом деле все равно, что я чувствовал сейчас, потому что был человек, которому хуже, чем мне.
- Пошли спать, - сказала она.
Белла легла на кровать и потянула меня за собой. Мы не соприкасались, пространство было большое. Мы просто лежали с закрытыми глазами. В тишине. Каждое неосторожное движение приводило к неизбежному смущению обоих. Но мне это даже нравилось, это было мило, если не больше. Я чувствовал себя снова в восьмом классе, когда я боялся сказать девочке, что она нравилась мне. Но Белла… я не воспринимал ее в ТАКОМ значении. Она была отличной… замечательной, мечтой… так почему? Я не знаю. Что-то держало меня на расстоянии вытянутой руки от нее. Что-то очень и очень весомое. И когда я пойму что это, попытаюсь избавиться от этого. Каждая новая мысль казалась еще более бредовой, наверно, потому что я засыпал или, потому что мне было совсем худо.
Первое, что я запомнил с утра – это жестокий удар головой об стену. Второе – что я ударил кого-то своей размашистой рукой.
- Бля… - пробормотала Белла, еще не проснувшись, - Эдвард, какого …?
Потом я попытался повернуться, и Белла отвесила мне звонкий шлепок по колену.
- Эдвард! Какого ты тут размахался?
- Я нечаянно.
Я приподнялся на руках и обнаружил возле себя Беллу. Она потирала свой живот и кашляла.
- О боже, прости меня. Я, правда, не хотел тебя бить.
- Я верю, верю, хватит.
Ее лицо еще было красным и опухшим. А нос, будто размазался по щекам, тоже казался огромным. Но Белла все равно выглядела мило. Она улыбнулась мне, подлавливая на том, что я пялюсь на нее.
- Эй, - шутливо обратилась она ко мне, - все так страшно, да?
- Нет, думаю, после холодного душа все придет в норму. Почему ты плакала?
Она погрустнела и прижалась щекой к моему оголенному плечу.
- Я не знаю, - это казалось искренним, и я не решался допрашивать ее, а она сменила тему, - Откуда у тебя все эти татуировки?
Я улыбнулся.
- Знаешь, что такое тату-салон?
- Нет, я имела ввиду… что они значат? У них есть история?
Она указала на штрих код на моей шее и провела по нему пальцем, задерживаясь на каждой цифре, на каждой черточке.
- Дата свадьбы моих родителей.
Ее пальцы пробежались ниже к моей лопатке, мы уже сидели по-турецки на кровати. Татуировка, которую она обводила пальцами, гласила “Desciendo de la mente”.
- Сходить с ума по-испански. Я ее сделал в шестнадцать. И мне было охрененно плохо. Тогда я узнал, что моя мать точно умрет.
- Эсме очень хорошая.
- Да.
Потом она переместилась на поясницу. Это был обыкновенный рисунок с изображением девичьего инфантильного лица.
- Моя первая девушка. Я ее не любил, но все-таки.
- Красивая, - пробормотала она из-за спины.
На другой лопатке витиеватыми буквами было написано: “К ребенку жесток – в наказание станешь еще взрослее”. Я остановил ее запястье и повернулся лицом к Белле. Казалось, весь мир устремлен в ее лицо, в глаза, но на самом деле был устремлен только я. Я не хотел, чтобы она читала эту фразу, но было поздно и на ее глазах уже выступили слезы. Я обнял ее, а она уткнулась лицом и носом в мою татуировку на шее.
- Я не знаю, - прохрипела она, - мне кажется, я не плакала уже миллионы лет и теперь восполняю все. Он был жесток к нам. Ты даже не представляешь, насколько я ненавидела его. Я даже поверить не могу, что Чарли мой отец. Он стал таким злым, когда мама умерла. Она была любовью всей его жизни. Был вечер ноября три года назад, Анжела плакала весь вечер, а мне на душе было тяжело. Мы просили ее не ехать в ночь на работу, было скользко, и дождь лил как из ведра. Я должна была поехать с ней, но Чарли сказал, что мне не нужно ходить на работу к маме так поздно. Я послушалась. И осталась жива. Навстречу ехал пьяный дальнобойщик на ОГРОМНОМ грузовике. Поверь, там даже нельзя было различить, где тело, а где грубая сталь. Месиво тел и холодных осколков стекла. Эта картина будто снова перед моими глазами. Кричащие люди, сочувственные взгляды и мысли, которые никто никогда больше не узнает. Она была с нами вечером, веселилась, распивала чай и мазалась мятным кремом для рук, а утром этого всего уже не было. Мама превратилась в месиво, чьи-то воспоминания, отголоски прошлого, сны, непрочитанные письма… теперь ее не было, а мы остались одни, в этом душераздирающем триллере. Знаешь, это действительно было похоже на финал какого-то фильма ужасов. Плохой финал. Бесконечный финал. Мое детство закончилось вечером в ноябре, пропало в дымке смерти. На следующий вечер мы оказались жертвами одного психопата. Он пинал меня на полу. Меня, четырнадцалетнюю, маленькую девочку. Он пинал меня так, как если бы пинал своего врага. Почти каждый вечер он говорил мне: “Жаль, что ты не поехала со своей матерью тогда, жизнь сразу стала бы прекрасной для меня”. Он всегда завидовал холостякам, у которых нет детей, и которые были свободны от ответственности. Но весь фокус был в том, что днем он становился примерным семьянином при людях. При наших соседях он дарил нам шоколад, покупал одежду и конфеты. Вечером я жестоко расплачивалась за нас двоих. Я заново проходила все круги ада.
Ее холодный монолог прерывался всхлипами. Я держал в руках фарфор, боясь сломать ее, боясь убить в ней последние крупицы добра и счастья. Я боялся вставить хоть одно слово, боялся, что тепло ее тела отстранится и перестанет делать все те глупые вещи с моим сердцем. Оно кувыркалось, как акробат в цирке, оно пропускало удары, словно сорвалось с колец, висящих под куполом. Оно стучало, жило, давало о себе знать. Этот миг мог закончиться – сейчас или через пять минут – не имело значения когда, в любом случае я и мое сердце разобьются. Но это было ничем по сравнению с тем, как разбивалось сердце Беллы. Жалость. Боль… сколько пришлось ей выжить? Всплыла в памяти какая-то цитата из интернета: “Мы невозможны: два непарных следа посреди поля”. Не знаю, почему она всплыла, просто пришла на ум, как и тысячи других непрошеных мыслей.
День уходил как вода сквозь пальцы. Белла отказалась идти, сказала, что хочет познакомиться поближе с Эсме, говорить с ней, спросить, что ее беспокоит… в общем, втереться в доверие, но на самом деле я знал – всего лишь прикрытие. На самом деле, она просто хотела быть дома, избегать взглядов и воздержаться от вопросов странных, честно говоря, друзей. Их я встретил сразу, как только вышел из своего вольво и снял свои очки, которые, в сущности, мне не нужны были, просто, я хотел их одеть. Они подбежали ко мне сразу, а Эллис убила меня своим ярким неоновым розовым. Я думал, я ослепну от такого розового. Розовый преследовал меня весь день, и теперь я понял, почему меня так тянуло без конца одевать очки. В конце дня я уже не представлял жизни без ужасающего розового. Эллис слонялась везде: возле меня, со мной, казалось, она уже слонялась внутри меня, вызывая дикое раздражение.
В столовой Эллис подсела к моему столику. Я не знаю, с чего я решил вдруг пойти в столовую, наверно, потому что день был невероятно пустой, горький, и еще, потому что я собирался сделать сегодня кое-что важное. То, что имеет для меня большое значение. Эллис подскочила ко мне, волоча за собой порядком подуставшего Эммета.
- Эдвард, я так и не спросила тебя, Чарли посадят? – спросила меня Эллис свой миллионный вопрос.
- Я не знаю. Нам ничего не сказали.
- Ну, Эдвард… - она хныкала, как малолетняя дурочка, коей она и являлась, - мы волнуемся за нее.
Мне хотелось спросить, какого хрена они тогда позволяли делать Чарли все те ужасные вещи с Беллой? Почему они молчали? Почему не забрали ее. Я чувствовал раздражение и несвойственную мне обиду. Мне было обидно за Беллу. Обидно, что она имела таких хреновеньких друзей. И тут я увидел Розали, которая в свою очередь увидела меня и в спешке собирала свое дерьмо в сумку. Я резким рывком отодвинул стул и Эллис, которая возмутилась, продолжая мелькать розовым возле меня. Эммет сделал одолжение и просто увел Эллис, сославшись на то, что надо еще списать алгебру, а я уверенным шагом приближался к мести.
- Привет, - поприветствовал я небрежно Розали.
Она поправила нервно свои волосы, отказываясь приветствовать меня в ответ.
- Я не прошу тебя отвечать. Я не имею ни малейшего понятия, почему ты сделала это.
- Что?
- Ты и сама прекрасно знаешь, Роуз. Я не могу понять одного: это тупая ревность, или ты действительно так сильно ненавидишь Беллу? Откуда ты узнала это дерьмо про ее отца?
- Ты уверен, что я знала?
- Брось, я знаком с тобой года, и я знаю, что ты зла на меня за тот случай, но я пришел сюда не для того, чтобы извиняться, не для того, чтобы сказать как я был не прав. Я, знаешь ли, до сих пор не собираюсь этого делать. Просто дурацкое чувство того, что я был предан, не дает мне дерьмового покоя.
Она резко повернулась ко мне лицом.
- А я не была предана? Я люблю тебя всем сердцем. Я так обожаю тебя! И ты меня отвергаешь! Кто ты после всего? Да, я узнала о Белле и ее отце, потому что моя мама была психологом Белл три года назад. Она рассказала мне все об их непростой ситуации.
Я смотрел на нее и прокручивал все то время, пока мы с ней были знакомы. Когда она успела стать такой отвратительной? Я сам был хреновым другом. Хотя, в сущности, был ли? Я смотрел на ее жестокое лицо и винил во всем только себя. Между нами пролегала такая невыносимая тень, что я не мог поверить во все. С того момента как я увидел ее стеклянное лицо я понял, как не знал ее, как жестоко ошибался, что теперь ее мысли закрыты в сейфе от которого я не знаю кода. Я чувствовал, как был не прав. Я развернулся и вышел на улицу, закуривая по пути сигарету. Школа стала для меня окончательно пустой. Не было такого человека, с которым бы я мог просто быть. Белла теперь оказалась для меня всем. И я не имел права пропустить ее. Продинамить. Я направлялся домой. И я был тверд в своем решении перестать употреблять гребаные наркотики. Я так их безумно хотел, что просто напросто, через огромные усилия, пот, я старался не думать о них. К горлу снова подступила тошнота.
Люди слонялись туда-сюда, но я был словно один.
Придя домой, я первым делом искал маму. Она была в своей комнате. У ее ног сидела Белла и рассказывала какие-то истории, похоже, что она действительно не обманула, когда говорила, что хочет познакомиться с моей мамой. Они сидели вдвоем, а я не хотел нарушать ту странную связь, что образовалась между ними. Я знал – они должны были понравиться друг другу рано или поздно. То, что я видел, нельзя было назвать никак иначе, как идиллия. И не было сумасшедших отцов и не было наркотиков и страшной болезни тоже не было. Были только мои родители и эта забавная милая девочка, в которую я был влюб… которая мне очень нравилась. Я улыбнулся своим мыслям, полным решимости и мужества.
- Дорогие дамы, - я поприветствовал и присел на стул, завороженный случайно увиденным зрелищем.
- Эдвард! – воскликнула мама при виде меня и тут же закашлялась, - а мы с Беллой говорили о скучной жизни Форкса, она такая милая, - Эсме улыбнулась, - а почему ты так рано. У тебя школа! А как же живопись?
- Мам… - я начал, уже придумывая отговорку.
- Сегодня короткий день, школьный матч или типа того.
- А… ясно. А почему ты не на нем, Эдвард. Ты занимаешься футболом ведь.
- Мам, я ушел. Хотел посвятить всего себя на рисование, иначе мне не поступить.
Она удовлетворенно закивала.
- Хорошо, а теперь, идите молодежь, я спать хочу. Скоро врачи придут, мне нужно отдохнуть перед тем, как они начнут допрашивать меня.
- А разве они не должны были прийти утром? – спросила озадаченно Белла.
- Должны были, но сегодня они работают по старому графику.
Белла улыбнулась и прикрыла дверь за собой, когда уходила, оставив маленькую щелку. Я знал для чего это – на тот случай, если боли снова возобновятся, чтобы мы могли слышать каждый ее крик. Я удивился, насколько Белла была просвещенной по этой части. Но я не стал задавать лишних вопросов, чувствуя, как быстро может лопнуть наши вновь приобретенные отношения благодаря лишь одному вопросу.
Ни слова не говоря, мы медленно прошли на кухню, изредка соприкасаясь кончиками пальцев. Она вздрагивала, а я чувствовал себя наполненным и… ЖИВЫМ.
- Ну, и каков был день в школе? – спросила она, наливая колу в высокий стакан.
- Пустой.
- Это еще почему? Эллис не скрасила его тебе?
- Скрасила… еще как… - я поморщился, а Белла засмеялась своим звонким смехом.
- Эллис- это Эллис. Я… я хотела кое-что показать тебе, - сказала она, немного смутившись.
Белла взяла меня за руку и повела наверх, в свою комнату. Пока мы шли, я увидел, что Анжела снова спала. А из комнаты Эсме доносился приглушенный кашель. В дверь вошли врачи, у них был свой ключ, и прошли мимо нас. Мы, словно были тени, незаметные, с нами даже не поздоровались.
В комнате было душно, а воздух спертый, но меня это мало волновало. Она рылась в каких-то бумагах на столе и протянула мне одну.
- Прежде, чем ты это прочтешь, я должна сказать, что раньше никому никогда не показывала свои стихи. Они слишком личные, понимаешь? Я хотела отправить их на сайт в интернете анонимно, но мне нужно знать… что ты почувствовал, когда читал?
Я развернул довольно истертый листок, смея предположить, что она довольно долго теребила его в руках.
Убитая, в надежде выжить умерла,
Так странно, весело и долго прожила,
Теперь лежит раздавленная горечью,
На мокрой улице, ничья теперь.
Столпились люди громкие и любопытные,
Спросите имя, господа, не стыдно ведь!
Еще вчера ее лицо пронзала мудрость мира,
А утром строчки стихотворные умело выводила.
В ней осень зарождалась ночью
А днем зима наполовину с желчью
Но вот она мертва, неискушенная, забытая,
Раздавленная словом, тяжелым кулаком избитая…

Я думал: она писала это ночью, когда я пришел. Мне невозможно было представить, какую боль она пережила. Я не мог представить, что было бы, если бы я нашел ее убитой или… нет, я даже думать об этом не желал! Я обнял тонкий фарфор ее фигуры, прижал так крепко, как только мог, и теперь решимость вновь проснулась в моем сердце, когда ее тонкие ручки обвили меня вокруг торса. Жара комнаты заставляла нас глубоко дышать, а ее волосы пахли ванилью. Мир казался мне таким идеальным здесь, в маленькой пыльной комнате, держа в руках этот затрепанный листочек. Я поверить не мог, что так много лет общался не с теми людьми, не в то время. Моя жизнь была такой отвратительно неправильной, мне было так погано ощущать себя таким гавнюком. Мои щеки пылали от жары, а сердце неистово билось, ее сердце тоже стучало. Я мог почувствовать, как бешено бьется ее пульс у висков. Она сняла с меня футболку.
- Я хочу знать об остальных татуировках, - сказала она. Ее щеки полыхали.
Я знаком с ней немного, но с уверенностью мог сказать – она очень не часто краснела. Я улыбнулся и указал на татуировку на животе.
- “Смерть – единственная встреча, незаписанная в вашем органайзере” – прочитала она.
- Это из “99 франков”. Любимая книга.
- И моя, - пробормотала она, - а это?
Она провела пальчиком по татуировке на ключице. Две птицы, прибывающие в свободном полете.
- Свобода – то, чего у меня никогда не было, - сказал я, улыбаясь.
- Будет моя любимая, - сказала она красная как помидор, - боже! Сколько у тебя их!
- Немного, поверь.
- “Мне всегда хотелось причинять боль другим, и заставлять их причинять боль мне” – она хихикнула, - садо-мазо какое-то.
- Нет, это я сам, неделю назад.
- Послушай, сколько времени ты не принимал наркотики?
- Три дня. Давай не будем, - сказал я, а она водила ладонью по татуировке, которую я не хотел ей показывать, по той, из-за которой она плакала.
- Я хочу сделать себе такую, - сказала она, - на шее.
- Зачем? Не порти себе кожу.
- Нет. Я хочу. Мне нужно помнить каждый миг из того ада, откуда я пришла.
- Белла…
- Я всегда тверда в своих решениях.
- Упрямая девчонка! – возмутился я, широко улыбаясь. Не знаю, отчего я улыбался. Я строил гримасы радости и хотел, чтобы она мне отвечала, но она не отвечала. Белла вперилась взглядом в эту фразу и сжала губы в ниточку.
- Боже, я заколебала тебя своими проблемами, - сказала она, но не отстранилась к моему удивлению, - так… что на счет стихотворения?
- Мне понравилось. Вызывало смешанные чувства…
- Когда-нибудь я разрешу тебе прочитать остальные стихи.
- Правда? – спросил я, обрадовавшись.
- Да, после того, как ты меня нарисуешь.
- Серьезно?
- Нет, я, блин, шучу, - сказала она с сарказмом.
- Нет, я не про то. Нарисовать тебя мне не сложно. ТЕБЕ сложно отдать на съедение свои стихи.
- Я переживу.
Деревянное окно распахнулось настежь, и холодный воздух обдал нас. Волосы Беллы разлетелись в разные стороны, и запах ванили ударил по носу. Ее ресницы касались моей щеки, и я обязан был запомнить это чувство надолго.
Если бы такая черная тень не лежала между нами.
Если бы.
______________________________________________________________________________
От автора: Насколько вы успели понять я снова в строю Я так старалась вчера сделать эту главу чувственной, после стольких жестоких) Надеюсь, мне удалось.
Добро пожаловать к изолированным

P.S. Чуть не забыла! В прошлый раз я была в ШОКЕ! Столько положительных отметок и только два комментария под главой. Я, конечно, все могу понять, но вы можете, хотябы слово начеркать и дать мне знать, что глава вышла неплохой или на форуме... Отдельное спасибо всем тем, кто не поленился оставить комментарии под главой и на форуме. Я бы не хотела принимать никаких мер, потому что я не злючка по натуре, но хотелось бы пожимать плоды своего творчества хотябы комментариями. Это довольно избитая тема... но и вы поймите меня.