Представь, что плывёшь в лодке по реке,
Вокруг под мармеладным небом растут мандарины,
Кто-то зовёт тебя, но ты не торопишься отвечать,
Девчонка с глазами-калейдоскопами
И жёлто-зелёным цветочным венком
Что красуется на голове.

Все ищут девчонку с сияющим взглядом,
А её нет.

«Lucy in the Sky with Diamonds», «The Beatles»

Часть I. Неразговорчивое трио

Трое друзей — друзей детства — сидели за маленьким кухонным столом Гермионы Грейнджер. Миновало одиннадцать ночи, и до сентября оставался всего час. В этот переломный момент совсем близкой смены месяца настигло осознание того, что с одним из них вскоре может случиться что-то ужасное… или что-то чудесное.

Рон пришёл около восьми вечера, Гарри — минут через двадцать. С тех пор трое друзей болтали о пустяках, рассказывали анекдоты, играли с котёнком, рассматривали новые фотографии новорожденной дочери Гарри, пили чай с печеньками и вспоминали дни своей юности. А между делом помогали Гермионе готовиться к свадьбе, ведь уже завтра ей предстояло выйти замуж за Теодора Нотта, а Рон и Гарри вели её к алтарю.

Однако, чем меньше времени оставалось от последнего часа и последнего августовского дня, тем всё тише и тише становились трое друзей, пока вскоре вовсе не перестали разговаривать и даже издавать какие-либо звуки. Тот самый момент троица встретила сидя за столом в полном молчании, не произнося ни слова, даже звяканья ложечек по стаканам не раздавалось.

Когда открывшаяся перед ней перспектива замалчивания стала невыносимой, Гермиона повернулась к Рону и Гарри, лучшим друзьям её детства, и спросила:

— Почему говорят, что тишина оглушает? Это не только оксюморон, но и откровенная глупость. Да и поэтического нет совершенно ничего. Весь последний час, сидя здесь, я только и слышу, что звуки нашего дыхания, и должна кое-что вам сказать: тишина не оглушает, нет, тишина чертовски переоценена и вот-вот прикончит мой последний грёбаный нерв.

Рон посмотрел на Гарри, приподнял бровь (намекая приятелю, чтобы тот сказал что-нибудь, ответил на её вопрос, ну, или хотя бы просто не молчал), после чего повернулся к Гермионе и всё так же молча пожал плечами в ответ.

Гарри лишь улыбнулся ей и покачал головой, безмолвно давая понять, что тоже не знает почему всё так.

Ровно через десять секунд после того, как задала риторический вопрос друзьям, Гермиона Грейнджер стояла посреди своей квартиры и вопила так громко, как только могла.

Потрясённый её внезапной выходкой Гарри уронил банку с орехами, которыми перекусывал, а Рон… ну, Рон оказался так ошарашен, что хапнул ртом воздуха, с перепуга оттолкнулся от стола и тут же свалился со стула.

Оба тут же подскочили к ней, требуя объяснить, что случилось.

— Я хочу, чтобы все перестали вести себя так, будто всё нормально! Сентябрь уже почти наступил! Скоро мой день рождения! А мы до сих пор так и не знаем, будет ли снято проклятие! Меньше чем через три недели я могу умереть, но это никого не волнует! — Гермиона рухнула на пол и разрыдалась.

Рон упал рядом с ней и, сочувственно похлопывая по спине, принялся утешать:

— Конечно, нам не всё равно, Гермиона... Охренеть!.. Конечно, мы волнуемся!

— Ты никогда даже не говорил со мной о нём! — обвинила она, прижимая ладонь к своему животу, который с каждым днём становился всё больше, потом, взглянув на Гарри, который теперь тоже сидел на полу рядом с ними, упрекнула его: — И ты тоже.

— Просто я не думал, что ты хочешь обсуждать эту тему, — признался Гарри.

— Неправда, — сказала она более спокойным голосом. — С тех пор как вы вернулись несколько месяцев назад, я не единожды пыталась начать разговор о нём, но ни один из вас не нашёл в себе достаточно мужества, чтобы посмотреть проблеме в лицо, — она всхлипнула, подняла руку Рона, утёрла нос его рукавом и вновь положила её к нему на колени.

Накрыв ладонью живот, она спросила:

— Вот почему никто не хочет говорить со мной о ребёнке? Я могу умереть прежде, чем этот малыш родится и начнёт жить, а мне даже свои опасения и тревоги озвучить некому, — и разрыдалась ещё пуще.

— Давай, озвучь их сейчас, — предложил Гарри. — Что тебя тревожит?

Она сжала ладони в кулаки и с каждым словом ударяла его в грудь, словно вколачивая смысл:

— Я… не… хочу… своими… словами… заставлять… тебя… становиться… чувствительным!

Гарри схватил её за руки, оттолкнул от себя и со страдальческим выражением на лице потёр грудь.

— Точно будет синяк… Гермиона, ради всего святого! Обязательно произносить такую длинную фразу, пока бьёшь меня?

— И я тебя снова стукну Гарри Джеймс Поттер, если ты не заткнёшься и не выслушаешь меня! — пригрозила она между всхлипами, поднялась с пола и уселась на диван. — Моей матери уже нет, поэтому я не смогу задать ей какие-либо вопросы о детях, но вы, ребята, могли бы пригодиться мне прямо сейчас.

— Зачем? Мы же не матери, — пробубнил Рон, поднимаясь с пола и садясь справа от неё.

Она так быстро повернулась к нему, замахнувшись, что он тут же прикрыл голову руками, опасаясь её гнева. Гарри, вскарабкавшийся на диван слева, перехватил её запястье раньше, чем она успела стукнуть Рона, и примирительно пояснил другу:

— Зато мы оба отцы, и она могла бы обсудить волнующие темы с нами или с нашими жёнами, так ведь, Гермиона? — развернул подругу лицом к себе, и она кивнула, сдавленно прошептав:

— Я не могу говорить о ребёнке с Тео или Блейзом, — и склонила голову на плечо Гарри.

Рон начал поглаживать её по спине и спросил:

— Почему?

— Ни один из них не хочет говорить на эту тему, — сказала она дрожащим голосом. — Хотите верьте, хотите нет, но единственный, кто разговаривает со мной о нём — это Малфой. Он тот, кто чаще всего водит меня на встречу с целителями, ну, если не считать Эдриана, и он единственный, кому было интересно, какого пола мой ребёнок.

— И какого? — спросил Гарри, устыдившись того, что не поинтересовался раньше.

— Это мальчик, — сказала Гермиона с гордостью. — Малыш. Я назову его Уильям Теодор. Отца Блейза звали Уильям, — она встала, оставив друзей сидеть на диване, развернулась к ним лицом и добавила: — Я, скорей всего, умру, прежде чем рожу его, и у него не будет шанса выжить… или умру только я, а он останется жить… даже не представляю, что с ним будет… Я так боюсь за него, хотя целители обещают, что с помощью магии почти наверняка ему удастся выжить, даже если он будет недоношенным… даже если я не… Но как это повлияет на его будущее? Мне не с кем поговорить обо всём этом.

— Говоришь, что не обсуждала это с Блейзом и Тео? — внезапно вспыхнувший негодованием Рон вскочил с места. — Да Тео от тебя на шаг отходить не должен! Если на самом деле любит. И Блейз хорош, отец называется! Он ведь тоже, некоторым образом «причастен», ещё поболее Тео, разве не так? Мне кажется, он как-то странно демонстрирует это!

Гермиона подошла к Рону, схватила его за шиворот и рявкнула:

— А мне кажется, что ты тоже выбрал странный способ показать, что ты мой лучший друг, Рональд Уизли, поэтому не смей их осуждать! Ты же знаешь, что для Тео это и так слишком! Он ранимая натура. А Блейз пытается разобраться, как он вписывается во всё, особенно учитывая то, как мы заканчиваем вторую часть списка, так что не смей говорить о них плохо!

— Но ты же смогла сказать, что мы — плохие друзья! — возмутился Рон.

Она толкнула его так сильно, что он свалился на диван, указала на него пальцем и ответила:

— Я могу это сказать, но не позволю что-то подобное никому из них!

Нахмурившись, она подошла к кухонному столу, подняла стул, опрокинутый Роном, взмахом палочки собрала с пола орехи, рассыпанные Гарри, и вдруг почувствовала его руки на своих плечах.

— Гермиона? — позвал Гарри.

Она не ответила, внешне оставаясь спокойной, молчаливой, неподвижной.

— Может быть, ты напрасно беспокоишься обо всём. Возможно, ты переживёшь свой день рождения, тогда не придётся рожать ребёнка раньше девяти месяцев, а значит всё будет хорошо.

Подняв голову, она сказала:

— Ты же сам не веришь в это, Гарри, иначе не получил бы специального разрешения Министерства магии на использование маховика времени для изменения моего прошлого.

У него отвисла челюсть.

Подошёл Рон и встал позади Геримоны, спросив:

— О чем она говорит, дружище?

Гермиона даже не оглянулась на него. Ей взгляд был прикован к зелёным глазам Гарри, пока она говорила:

— Он не поделился с тобой, Рон? Он, Блейз и Маркус Флинт получили специальное разрешение использовать на мне заклинание маховика времени. Подобное случается очень редко, предположительно, лишь два раза до сегодняшнего дня. МакГонагалл рассказала им об этом, не так ли, Гарри?

— А ты как узнала?

Она изо всех сил толкнула Гарри, тот откинулся на стол, опрокинув банку с орехами, которые вновь рассыпались по полу.

— Драко Малфой сказал мне! — крикнула Гермиона. — Да как ты посмел решиться на подобное не посоветовавшись со мной? Ты хотя бы задумался о том, хочу ли я, чтобы надо мной провели подобное заклинание?

— Нет, — ответил он честно. — Я решил, что это наилучший выход, другими словами, рассуждал так, как обычно рассуждает Гермиона Грейнджер.

— Что ещё за заклинание? Как бы маховик времени помог тебе спасти её? — спросил Рон и подошёл к Гарри. — Имею в виду, ты же не мог всерьёз предложить ей вернуться в прошлое к тому моменту, как она вошла в пещеру, и оттуда изменить всё! Если ты сделаешь так, Гарри, то поменяешь жизни слишком многих людей! Министерство никогда на это не согласится!

Гарри просто смотрел на друзей, ничего не признавая, но этим молчанием говоря так много.

Прежде чем Гермиона успела возразить, Рон сделал это за неё.

— Тебе, что, позволили спасти жизни и тех двух, что первыми вошли в пещеру?

Гарри отрицательно качнул головой.

— А что насчет ребёнка? Имею в виду, если она не войдёт в пещеру, то и не составит свой список, не уволится с работы и не покинет старую квартиру… Не свяжется со слизеринцами! Не влюбится в Тео и не забеременеет от Блейза!

Наконец, Гарри заговорил:

— Да. Но она останется жива.

— А кто ты такой, чтобы изображать из себя Бога, как делаешь сейчас, а, Гарри Поттер? — спросила Гермиона.

— Я тот, кто спас волшебный мир от гибели. Я никогда ничего не просил за это, так что они мне должны. Они в долгу передо мной, Гермиона, так что сделают это для меня. К тому же, это была даже не моя идея. А Маркуса Флинта.

Она вдруг ахнула.

— Его жизнь тоже изменится! Что станет с ним и Дафной тогда?

— Он всё понимает и сказал, что женится на ней, — ответил Гарри.

В волнении она схватила Рона за руку.

— А Блейз? Ты сказал, Блейз знает об этом? — спросила она Гарри.

— Маркус чувствовал себя обязанным поговорить с Забини, учитывая, что ты носишь его ребёнка. Забини воспринял это нормально, — тихо ответил Гарри, внезапно смутившись.

— ОН воспринял нормально!!! — завопила Гермиона. — Это и МОЙ ребёнок! — она развернулась к столу, на котором оставила волшебную палочку, но Рон оказался проворней. — Отдай мне мою палочку, Рональд! Я так сильно хочу огреть Гарри Поттера проклятьем, что прямо уже чувствую его вкус на языке!

Рон поднял палочку Гермионы над головой, но укорил Поттера:

— Ты не имел права принимать столь серьёзные решения за других, Гарри. Что насчёт Тео Нотта? Гермиона забыла бы, что влюблена в него и счастлива. Да я целую вечность не видел её такой счастливой, как с ним.

Гнев Гермионы медленно начал угасать, когда она сама задумалась об этом.

— Да, что насчет Тео? Ты о нём подумал?

Гарри снова вздохнул, длинно и (для разнообразия) громко.

— Да мы все как раз о Тео Нотте и думали. Он договорился с профессором Слагхорном, что тот произнесёт заклинание, которое заберёт жизнь Тео вместо твоей, если «контрзаклятие списка» всё же не подействует. Вот почему Блейз согласился со мной. Он сделал это, потому что хотел спасти Тео. Как и Маркус.

Гарри опустился на диван, посадив котёнка на колени. Поглаживая шёрстку Бу, он сказал:

— Кто-то чем-то должен здесь пожертвовать, Гермиона. Но вот вопрос, кто должен стать этим человеком? Кто решится им стать? Я не знаю. Просто не знаю. И ты права: я не Бог. Я не могу принимать такие решения, но и Тео тоже не стоит взваливать всё на себя. Он планирует выполнить этот обряд, даже не зная, сработает ли «контрзаклинание списка», потому что твердит, что не может рисковать. А ты хочешь рискнуть и потерять его? Скажи мне, что делать, Гермиона. Чего ты хочешь от меня?

Столкнув с коленей котёнка, он протянул ей руку.

Гермиона взяла его ладонь, села рядом и прижалась щекой к его плечу.

— Неудивительно, что никто из вас не хотел говорить со мной о ребёнке. Ты, Блейз и Маркус решили, что ребёнка вскоре не будет, а я всё равно не буду помнить о нём. Ты, уверена, чувствовал некоторую вину за всё, что произошло и должно произойти. Тео… ну, он, наверное, места себе не находил, беспокоясь о том, как всё пройдёт с заклинанием. Считал, что дни его сочтены. И если уж кто и сможет понять его чувства, то это точно я, — она взглянула на Рона. — Полагаю, ты не разговаривал со мной о ребёнке, потому что ты — бесчувственный балбес.

— Ты права, Гермиона, — улыбаясь сказал Рон, пристраиваясь рядом на диване. — Подожди-ка, а как получилось, что Малфой рассказал тебе о планах Гарри, если сам он только что сказал, что ему помогали только Маркус и Блейз?

Гарри на секунду задумался, молча ожидая, пока она раскроет тайну.

— Драко — коварный проныра, — сказала Гермиона, пожимая плечами. — Он видел: что-то не так, все ведут себя странно, так что начал следить за всеми, совать нос в чужие дела и подслушивать разговоры. В конце концов он отправился к отцу, и Люциус подтвердил его подозрения. И знаешь, на него ваше решение влияет тоже, потому что он теперь помолвлен с Дафной и наконец счастлив из-за этого. Поэтому он рассказал мне всё и созвал экстренное собрание змеёнышей на сегодняшний вечер, чтобы переубедить их.

— Интересно, подвергся ли кто-нибудь из <i>них</i> сегодня физическому насилию, — задумчиво произнёс Гарри, растирая грудь.

Гермиона лишь сочувственно посмотрела на него и протянула руку Рону, поманив пальцами.

— Мою палочку, Рон.

— Осторожнее, приятель, — засмеялся Рон, — Я возвращаю ей волшебную палочку. По-моему, тебе сейчас не помешала бы парочка защитных заклинаний. Так что будь осторожен.

— А я-то считал вас обоих моими лучшими друзьями, — вздохнул Гарри, хмурясь, и вытащил <i>свою </i>палочку, чтобы подобрать рассыпанные орехи. Да так и оставил её в руке… на всякий случай, только на всякий случай…