Она нигде не могла найти его, куда бы ни посмотрела.

Его не было у конца тропы. Она изо всех сил надеялась увидеть, как он всматривается в темнеющие воды, выискивая что-то, известное ему одному. Но ее глаза не могли найти его выделяющуюся на фоне неба фигуру.

Эдвард не ждал ее и в домике у смотрителя. Джип Сью стоял неподалеку, его фары освещали в ночи лишь отдельные детали. Сью опустила стекло с пассажирской стороны и, как только Белла подошла ближе, наклонилась к ней. Ее будто бы не удивило, что Белла вернулась одна. Она даже не спросила, где Эдвард, а просто поинтересовалась:

- Вас подвести?

Белла отнесла её слова к разряду пустых, таких, какими принято заполнять молчание в благовоспитанном обществе, в них словно бы улавливалась слабая тень фразы: «А я же тебе говорила». Первым порывом Беллы было отказаться, но затем она посмотрела на освещенную фарами дорогу и поняла, что не хочет преодолевать её в одиночестве.

- Не могли бы вы подвезти меня до автобусной остановки? – спросила она.

В течение непродолжительного пути по ухабистой дороге Белла заполняла тишину расспросами об Эдварде: о чем он обычно говорит, можно ли ему доверять и насколько хорошо он справляется с работой.

Ответы Сью никакой пользы не принесли:

- Он спокойный. На работу всегда приходит вовремя. Выполняет все поручения. Перед уходом всегда отмечается у смотрителя.

Белла не хотела задавать следующий вопрос, но понимала, что должна это сделать:

- Сегодня он отметился?

- Да.

Следующий вопрос прозвучал намного тише:

- Он говорил что-нибудь обо мне?

- Нет.

Остаток пути они провели в полном молчании. Когда Сью выехала на основную дорогу, Эдварда не оказалось и на автобусной остановке. Автобус уже прибыл, чтобы увезти его от неё.


Следующие несколько дней Белла провела за составлением заметок, касающихся Эдварда и Мэри. Она извлекала подробности жизней этих людей, превращая их в незамысловатые ряды букв на белой бумаге, словно извлёченные археологом на свет иссохшие кости. Как и простым костям, ее простым словам никогда не удастся уловить всех сложностей жизни Эдварда, сложностей тех эмоций, которые она переживала – сети вен, капилляров, мышц и плоти, объединённых в нечто уникальное, в Эдварда.

Но простые слова не могли выразить одиночество Эдварда.


В следующий раз, когда она увидела Эдварда, он был не один.

Она вошла в лабораторию, чтобы отнести доктору Дженксу обещанные записи относительно их подопечных. Эдвард стоял за компьютером, находящимся в центре комнаты, его тело было слегка наклонено к темной голове, подстриженной так же коротко, как и его собственная.

Он был с Мэри.

Белла наблюдала за их фигурами, так тесно прижавшимися друг к другу, словно они старались закрыться от всего мира. Когда они стояли рядом, то могли служить ярким примером контраста: высокий и низкий, яркий и тёмный, воодушевлённый и инертный.

Когда Эдвард наконец заметил присутствие Беллы, то обернулся, чтобы узнать, кто вошел в лабораторию. Его лицо тут же озарила лучезарная улыбка, а рука поднялась, чтобы поприветствовать Беллу, как будто это не он оставил ее посреди ночи в Сиэтле одну добираться домой на автобусах с неизвестными ей номерами и мелькающими названиями улиц, по которым она никогда не ходила. Она фактически могла видеть, как он, задыхаясь, влетел в автобус, смеясь от того, что выиграл эту гонку с таким огромным отрывом.

Это даже не было гонкой. Белла медленно направилась назад по тропе, шум прибоя звучал в ушах, словно предупреждая, что она может упасть, а на улице не будет никого, кто бы подхватил её, никого, на кого бы она могла опереться. Больше не было постоянного, успокаивающего присутствия Эдварда.

И вот теперь ноги Беллы безошибочно несли её к Эдварду, словно алкоголика к первоклассному бренди. Мгновение Эдвард следил за ней, будто не был уверен, что она направляется именно к нему. Но когда он удостоверился в ее траектории, то сразу же поднялся с места.

- Нажми на паузу! – крикнул он, в то же время пытаясь сам найти пальцами нужную клавишу, пока Мэри не опередила его. В быстрой последовательности, они вдвоем то ставили игру на паузу, то опять возобновляли ее, тем самым заставляя картинку на экране мелькать, пока Белла наблюдала за происходящим. В суматохе один из маленьких человечков, которым, очевидно, управляли с помощью клавиатуры, влетел в стену с глухим взрывающимся звуком.

- Ты умерла! – со смехом сказал Эдвард Мэри, а затем направился к Белле. Мэри высунула язык, когда Эдвард отвернулся от нее.

- Мисс Белла, это мисс Мэри, – с гордостью представил Эдвард свою новую блестящую игрушку. И услышав подобное обращение в очередной раз, Белла почувствовала, будто ее заменили – как увядшую розу на свежую маргаритку в вазе.

- Она постоянно выигрывает! – немного восторженно ответил Эдвард, словно проигрыш – это хорошо. Возможно, так и было, если тебе ни с кем не доводилось играть до этого. – Она очень хорошая.

Мэри, конечно, казалась хорошей, но в ином смысле, чем подразумевал Эдвард. Уныния на ее лице и в глазах было меньше, чем в их первую встречу. Пока Белла приближалась к паре, то даже замечала намёк улыбки на губах Мэри каждый раз, как та одерживала победу.

- Мы с тобой уже встречались. – Белла старалась говорить как можно дружелюбнее, несмотря на то, что ледяные пальцы ревности до боли сжимали ей нутро. – Рада вновь видеть тебя, Мэри.

Единственным ответом Мэри был взгляд, полный ненависти, словно Белла только что отняла их с Эдвардом личное время. Белле пришлось не показать своей реакции, когда Мэри положила изящную руку на предплечье Эдварда.

«Мой», – говорил жест Мэри.

Эдвард не замечал ни молчания Мэри, ни ее руки на своем плече. Являясь вершиной их маленького треугольника, он чувствовал гордость, бегая глазами между их ключицами, почти как собака, которая никак не может решить, кого из вернувшихся домой хозяев поприветствовать первым. Он наблюдал за ними, будто ожидая, что его обнимут и поцелуют, словно он уже нашел свое место в этом мире – место, с которого он никуда не сдвинется.

Мэри нарушила молчание, презрительно фыркнув. Когда она повернулась к компьютеру, Эдвард проследил за ней взглядом, как будто пытаясь разобраться в новой игре, которую затеял его новый же друг.

- Давай закончим, Эдвард! – скомандовала Мэри, глядя нарочито не на Беллу, а прямо перед собой. – Мне надо обыграть тебя еще раз до ланча.

А Белла почувствовала себя второклашкой, стоящей на детской площадке и наблюдающей за тем, как мальчик, в которого она тайно влюблена, следует за косичками Лорен Конрад, которые впоследствии были острижены.

Конечно, Белла не любила Эдварда таким же образом, как того мальчика с детской площадке.

Она не могла.

Казалось, Эдвард был обеспокоен тем, что ему предстоит сделать выбор. Он нахмурился и заломил руки, но всего на секунду, пока в его мозгу не щёлкнул переключатель. Мгновенно лицо Эдварда озарила улыбка, и он вернулся к своей стороне клавиатуры, даже не бросив извиняющегося взгляда.

Мэри нажала на ввод, а Эдвард начал управление.

Белла оставила этих двоих с игрой и направилась к кабинету доктора Дженкса; хохот Эдварда подчёркивал каждый ее шаг. Ей следовало радоваться, что он нашел еще одного друга. Она должна испытывать радость, что он нашел равного себе в интеллектуальном плане, кого-то, кто принимает его таким, какой он есть.

Вместо этого ей казалось, будто пока она искала его, то нечто потеряла.

Она постучала по открытой двери кабинета доктора Дженкса, и он тут же оглянулся; свет от монитора отражался в стёклах его очков.

- Я принесла вам свои записи, как вы и просили, – произнесла Белла, протягивая папку со распечатками.

- Превосходно! – Доктор Дженкс забрал папку из ее протянутой руки. – Присаживайтесь.

С этой позиции Белла могла видеть только спины Эдварда и Мэри. Она наблюдала за тем, как соприкасались их головы, словно у детей, которые делились друг с другом секретами на школьном дворе.

- Очень проницательно, – сказал доктор Дженкс после долгого молчания, посмотрев на нее с минуту и продолжая держать скрепленные между собой листы бумаги. Он аккуратно сложил их наверх общей стопки «дел», вероятно, чтобы позже изучить более тщательно.

- Спасибо, я потратила на это… некоторое время, – произнесла Белла, продолжая наблюдать за неразлучной парочкой.

- Нам повезло, что мы нашли Эдварда, – сказал доктор Дженкс, соединяя пальцы. – Он как раз находится на той границе, когда ещё возможно хотя бы минимально функционировать в качестве производительного члена общества: он может ориентироваться в системе общественного транспорта, справляется с двумя замечательными работами.

Конечно, в своих заметках она писала исключительно о его положительных качествах. Остальное она опустила, оставив это при себе.

- Мэри, с другой стороны, она… сложная. – Белла абсолютно понимала, что он имеет в виду. Она читала файлы Мэри. За все годы, которые девушка провела в лечебнице, она так и не установила связи ни с кем из своих попечителей. Ни одна медсестра не задерживалась долго рядом с Мэри из-за неизменного яда в её взгляде и голосе.

- Тот факт, что Мэри так сблизилась с Эдвардом, является доказательством того, что Эдвард обладает уникальным даром – способностью принимать окружающих без предвзятости или условий.

Она отвернулась от доктора Дженкса и увидела, как Эдвард поднял руку в жесте «дай пять». Но он промахнулся, и удар мягко пришелся на запястье Мэри.

Этот простой жест был словно пощечиной Белле.

Он только что коснулся ее.

Эдвард только что добровольно коснулся Мэри.

- Они прекрасно дополняют друг друга, не так ли? – спросил доктор Дженкс. Белла кивнула, машинально соглашаясь, но в ту же минуту живот стянуло узлом, когда Мэри не упустила возможности схватить Эдварда за руку. С минуту они стояли, держа друг друга за руки и улыбаясь, словно дети, разделяющие первую влюблённость.

Белла старалась делать вид, что рада за них. Но на самом деле ее переполнило счастье, когда Эдвард осторожно убрал свою руку от Мэри, как будто любопытный мальчик из коробки с печеньем. Ее переполняло счастье, когда Эдвард будто бы неосознанным жестом вытер руку о свою неизменную куртку.

- Совместная игра приносит им удовольствие с тех пор, как их познакомили.

- И всё же это не просто игра, не так ли?

- Нет, это метод анализа остроты интеллекта. Их результаты улучшились незначительно, так как играют они всего неделю.

Белла снова посмотрела на них.

- По крайней мере, им это, вроде бы, нравится.

Доктор Дженкс проследил за ее взглядом. Он не был бы так проницателен, если бы всё время работал один. Или, возможно, в действительности её было много проще разгадать, чем она думала.

- Белла, – сказал он мягко, – я тоже к нему очень привязался.

Ее глаза шокировано распахнулись, словно он только что признался в смертном грехе.

- Неужели?

- Именно. Чувства – это то, что делает нас людьми. Наша привязанность к пациентам питает нашу увлечённость собственной профессией, которую мы получаем, чтобы помочь несчастным обрести свой путь.

Увлечённость – это то, что она чувствует?

- Но ты должна помнить о завтрашнем дне, – продолжил доктор Дженкс. – Нет никаких гарантий. Нам следует сохранять эмоциональную отстраненность от своих пациентов.

Завтра.

Первая фаза лечения начинается завтра.


Тем вечером она позвонила Джейкобу, чтобы отвлечь себя от того, с чем ей придется столкнуться на следующий день. Казалось, поначалу он немного удивился, услышав ее голос, ведь обычно сам был инициатором их разговоров, но и сейчас они быстро почувствовали, как их разговор приобретает привычную форму, словно обод колеса встает в знакомую колею изъезженной проселочной дороги.

- Повтори, почему ты не можешь приехать домой на выходные, – ныл Джейкоб в лучших традициях Лорен.

Обычно она смеялась над его тоном, у него всегда здорово получалось пародировать голоса. Но на этот раз она почувствовала легкое раздражение, оседающее в животе, как мерцание в только что разрушенном снежке. Он знал почему. Она объясняла ему. И не раз. Но в последнее время это стало его любимой темой телефонных разговоров, как у собаки, которая всё продолжала грызть свою любимую кость. И вот он снова поднимает эту тему, но в этот раз, по крайней мере, в забавном ключе.

- Ты знаешь почему, – сказала Белла в ложном (пока) раздражении. – Это очень важная неделя для меня.

Та самая неделя.

Неделя после процедуры.

- Процедура ведь завтра?

- Я удивлена, что ты помнишь, – сказала Белла, позволяя сарказму просочиться в свой тон, словно капельке лимона в стакан чая.

- О, да ладно. Я не могу ничего забыть, даже если и пытаюсь это сделать. Мой разум – капкан.

- А я-то надеялась, что это потому, что ты ловишь каждое моё слово.

- И это тоже, – со смехом согласился Джейкоб. – Может, тогда ты приедешь через две недели?

Она поразилась тому, как легко он перескочил с темы о ставшем важным ориентиром в её жизни монументальном исследовании, над которым она работает больше месяца, к своей памяти.

Неужели она знает Эдварда всего месяц?

- Я думаю, всё будет зависеть от того, как пройдёт процедура.

- Вполне справедливый ответ. А что случится, если всё это сработает?

Белла задумчиво обводила ступней в носке железное изголовье кровати. Она не позволяла себе задуматься над ответом. Она подсознательно отказывалась думать о том, что будет после. Но теперь, когда вопрос висел в воздухе, словно гигантский красный шар, она не могла не задуматься над ответом.

- Мы не уверены, что произойдет, если это сработает, – медленно произнесла она. – Никто точно не знает, как действует препарат. Велика вероятность, что он сделает Эдварда и Мэри умнее.

- Эдварда? – неожиданно спросил Джейкоб, шутливый тон тут же исчез из его голоса.

- Основной объект исследования.

- Ты ни разу не упоминала этого Эдварда.

Она села на кровать и нахмурилась, не понимая, почему Джейкоб придаёт этому такое значение.

- Я рассказывала тебе о нем. Думаю, просто не упоминала его имени.

- Да? – Последовала долгая пауза. – Ты называла мне имя Мэри.

- Кажется, да, – сказала она, чувствуя неловкость от того, какой оборот приняла их беседа. Она позвонила Джейкобу, чтобы отвлечься от мыслей об Эдварде, но получилось наоборот. Непроизвольно её глаза наткнулись на снимок палароида, который она сунула под раму зеркала туалетного столика.

- Судя по тому, ты помнишь имя Мэри, – произнесла она почти в отчаянии, вставая и подходя к зеркалу.

Джейкоб проглотил наживку.

- О, знаешь, что они говорят, – лукаво сказал он, – есть что-то в имени Мэри.

- Ха-ха, как смешно. – Белла кончиками пальцев провела по фотографии.

- Капкан, помнишь? Что-то, что ты со своей невероятной бледностью просто не сможешь понять.

- Да-да, бледность – это плохо, я понимаю. – Она вытащила фотографию из-под рамы. – Почему тогда ты встречаешься с такой альбиноской?

- Ты не альбинос, ты… – Джейкоб замолчал, подыскивая нужное слово, – фарфоровая куколка.

Это казалось почти романтичным.

Он продолжил:

- Такая, что личико могло бы сломаться от лёгкого сжатия моих гигантских медвежьих лап.

А вот это прозвучало уже не так романтично.

Джейкоб был довольно мил, пока дело не доходило до отвлечённых сравнений. Они непринужденно общались еще несколько минут, а затем Джейкоб сказал, что ему надо идти.

Белла не смогла удержаться:

- Так мне и надо за то, что встречаюсь с малолеткой, у которого комендантский час.

- Не отпирайся, тебе нравится быть пантерой.

Оба повесили трубки, и Белла осталась смотреть на фото знакомого лица Эдварда. Один из лаборантов заснял его, когда Эдвард находился в середине рассказа одной из своих путанных историй – что-то про сон, в котором у него была деревянная кукла, превратившаяся в настоящего мальчика. Фотография была сделана в самый разгар его рассказа, когда лицо Эдварда было наиболее живым, глаза блестели, а улыбка была невероятно широкой. Снимок был сделан под неудачным углом, да и выражение ухватил неудачное, но Белла тихонько забрала его, когда лаборант от него избавился.

Последнее, что она увидела перед тем, как уснуть, была улыбка Эдварда.


В следующий раз, когда Белла увидела Эдварда, он не улыбался. Он был в лаборатории, в кресле, мало чем отличающемся от тех, что имеются в стоматологических кабинетах. Ее тренированный глаз отметил, что кожа Эдварда была бледной, бледнее, чем обычно, словно бы его тело подсознательно старалось раствориться в окружающей его белой стерильности. Белая тележка, с разложенными на ней блестящими серебряными инструментами и ампулами с прозрачной жидкостью, стояла в нескольких шагах от ног Эдварда – там, где его конечности неловко свисали с кресла.

Завтра уже настало, и процедура началась. Белла стояла в комнате наблюдения с доктором Дженксом и его коллегами.

Она наблюдала за тем, как лаборанты в белых халатах располагали круглые, белые датчики ЭКГ на обнаженных участках кожи груди, висков и плеч Эдварда. Датчики, прикреплённые к его телу, с помощью проводков присоединялись к аппарату, отслеживавшему жизненные показатели.

На мгновение белые халаты закрыли ей обзор. Когда лаборанты отошли в сторону, глаза Эдварда нашли ее лицо через стекло.

Во всей этой суматохе у Беллы не было возможности что-нибудь сказать Эдварду.

Когда он увидел ее, то одарил улыбкой – подарок, предназначенный только ей, – и в приветствии поднял руку. Белла неуверенно и слабо помахала в ответ, будучи слишком обеспокоенной необычайной бледностью его кожи под резким флуоресцентным светом. Когда Эдвард попытался вернуть руку на место, то запутался в белых, гибких проводах и вынудил тем самым ближайшего лаборанта броситься высвобождать его запястье, которое безвольно свисало, попавшись в сети. Опасение внезапно закралось в грудь Беллы, оставив горячие отпечатки на коже.

У нее не было возможности попрощаться. Это было чересчур, и ей пришлось отвести взор.

Потом Мэри аккуратно села в свое кресло в нескольких шагах от Эдварда. Но в отличие от Эдварда она откинулась назад, закрыв глаза, со спокойным выражением лица, словно покойник в гробу. Она даже не шевелилась, пока люди в белых халатах копошились вокруг неё, как стервятники, используя ещё больше запутанных проводков и протирая кожу в месте предполагаемой инъекции.

Несмотря на неподвижность тела Мэри, её тело не было расслабленным. В своей неподвижности оно, казалось, вибрировало, словно скрипичная струна, которую вот-вот должны были потянуть. Подготовка была завершена, лаборанты в белых халатах повернули лица, закрытые белыми масками, в сторону окна.

Один кивок доктора Дженкса послужил сигналом.

Слаженно были подняты два больших шприца, наполненных прозрачной сывороткой. Два шприца встряхнули. Из двух шприцов полилась тонкая, слабая струйка жидкости. Два шприца разместились вдоль тонких вен двух же мягких, податливых рук.

В тишине, в то мгновение между тем, как ветка дерева треснет и затем навсегда упадёт на землю, Белла увидела, как Мэри впервые пошевелилась. Затем ее глаза открылись – темные, бесконечные омуты отчаянья.

В тот самый момент две иглы проникли в мягкую плоть на сгибе рук.

И Мэри начала кричать. Ее рот широко открылся, а спина выгнулась дугой, жилки на лице и шее чрезвычайно натянулись.

- Нет! – кричала она.

- Остановитесь!

Она кричала, чёртова Мэри.

От этого шума Эдвард был вырван из своего спокойного состояния, как корова, принимая окружающую среду; глаза его забегали, наблюдая за учинённым Мэри зрелищем. Чтобы не отставать, он с криками присоединился к ней, начав сучить ногами, словно карапуз в автомобильном сидении.

В ответ люди белых халатах прижали парочку затянутыми в перчатки руками, чтобы успокоить, утихомирить и обездвижить их. Эдвард радостно вертелся в руках, как маленький мальчик, плескающийся в ванной. Белла обернулась, чтобы посмотреть на доктора Дженкса, лицо его выражало обеспокоенность, но он ничего не сказал и не выразил намерения остановить процедуру. Язык его тела просто кричал: «Это нормально. Это было ожидаемо». Но глаза говорили о другом.

Уровень сыворотки в двух шприцах медленно опускался, словно песок в песочных часах. Всё это время Мэри плевалась и кусалась, а Эдвард стиснул зубы и улыбался, уставившись в потолок.

Когда последняя капля сыворотки исчезла из поля зрения, жадно впитанная набухшей веной, лаборанты расступились, демонстрируя дрожащих Мэри и Эдварда, зеленые глаза которого были сосредоточенны на лице Мэри, словно ожидали увидеть, что же такое захватывающее она вытворит дальше – ну точно мальчик, ожидающий, когда же взорвётся жирная жаба на кувшинке.

Когда иглы были убраны, спрятаны, как маленькие мечи в ножны, Мэри успокоилась. Она закрыла глаза.

Выглядело так, будто она и вовсе не двигалась.

Эдварду вскоре наскучило наблюдать за живым трупом, поэтому он отыскал глазами Беллу. Он послал ей слабую улыбку уставшего человека, который вот-вот рухнет на тёплую, мягкую постель после тяжелого дня.

На этот раз Белла не могла улыбнуться в ответ.

Вместо этого она отвернулась и выскользнула из холодной, стерильной комнаты в ярко освещенную лабораторию. Она казалась почти незаметной среди белых стен, которые сжимались вокруг неё, словно уплотнитель отходов.

Она не подозревала, что доктор Дженкс следует за ней, пока он не сказал:

- Всё будет хорошо, Белла. Мэри всегда боялась игл. Теперь всё будет замечательно.

«Замечательно, замечательно, замечательно», – вторили его глаза, голос, лицо. Он убеждал ее, но также пытался убедить в этом и самого себя. Когда он вернулся к своему излюбленному плану, Белла не чувствовала уверенности, что всё когда-нибудь вновь будет прекрасным.

Но всё, что им оставалось делать – так это ждать.
----

Словом cougar (пантера, пума, кугуар) на сленге называют женщин постарше (обычно в возрасте от 30 до 45), которым нравится заниматься сексом с молодыми мужчинами.

Перевела Fill_a, отредактировала polina_pavla.