Обязательно к прослушиванию: Kyrie eleison

Колени опущены на бархатную подушку позади второй скамьи, голова низко склонена.
Неф опустел, ведь с утренней мессы прошло уже около трех часов.
Верующие, ежедневно посещающие церковь ушли, и отец Карлайл оповестил всех, что пришло время отдыха.
И только для Эдварда зал не пуст. Именно в это самое время пространство нефа для него заполняется яркими красками и благоговейными звуками.
Тусклый свет от канделябров создает приглушенную обстановку. Длинные тени и искаженные до неузнаваемости лики святых танцуют между рядами и вдоль линии стен. Однако впереди, над алтарем, рассеивая в темноте, как в свете прожекторов, все цвета радуги, распознаваемые только его чутким зрением, словно спасительный маяк, сияет покрытый золотом запрестольный лик Иисуса Христа. Долгое время, пристальный взгляд Эдварда оказывается пойманным в ловушку этим преломлением золота и мозаики.
Перебирая пальцами простой нательный крестик, висящий на его груди, он закрывает глаза и вслушивается в звон дождевых капель, падающих с неба на шифер церковной крыши. В отличие от окружающих, его мысли необъятны, способности безграничны. Он слышит падение каждой капли. Если бы захотел, вероятно, он мог бы сосчитать их все.
Лишь пребывая в одиночестве, в этом безмолвном благоговении пустой церкви, священник находит некое утешение. Голоса в его голове и за каменными стенами не более чем обычный шепот, и только в эти короткие мгновения Эдвард наконец может не думать о том, кто он и чем является на самом деле. Не в тесной кабине дубового конфессионала, а только здесь, в открытом пространстве церковной залы, он может озвучить собственные грехи и помолиться об их отпущении.
Ослепляющие вспышки из тысячи лиц. Тысячи голосов. Мольбы о помощи и тысячи смертей. Невинные и виновные, женщины и мужчины, молодые и старые - все они похоронены под его кожей, и удары их безжизненных сердец до сих пор отдаются в его груди молчанием.
В любом возрасте и из любого времени они навечно заморожены в совершенной памяти своего убийцы.
Душегуб.
Палач.
Убивец.
Воплощение демона из самых страшных и жутких мифов.
Все эти вещи – возмездие за непростительную вину, которую он несет на своих плечах.
Навеки и во веки веков.
Губы шепчут строки слегка поспешно, но так спокойно, как и несколько десятков лет назад. В глубине души он слышит собственный голос. Он говорит ему, что все грехи можно простить, но огонь, пылающий в его горле, и яд, капающий с острых клыков, - лишнее доказательство того, что прощения для проклятых душ нет.
- Отец Эдвард?
Эдвард улыбается, прежде чем открывает глаза.
- Сэт, - отвечает он, все еще ощущая дрожь от направления собственных мыслей о проклятии. – Ты сегодня рано.
Юноша улыбается, и на мгновение эта улыбка похожа на улыбку маленького наивного мальчика, полного жизни, радости и счастья. Его мысли подобны мыслям Карлайла. Они чисты и благородны. Он рассматривает Эдварда не только как исповедника и учителя, а как наставника, друга, пусть даже настолько превосходящего его по возрасту.
Это такая редкость для Эдварда, ведь чаще всего люди избегают контакта с ним. Не внимая на тысячелетия человеческой эволюции, они следуют за естественным чувством - инстинктом самосохранения, нутром ощущая опасность, связанную с превосходством над ними его сущности.
Но теперь…
Друг. В этом понятии растет какая-то незнакомая и глубокая теплота.
- Только не говори, что приехал сюда на этом скейтборде, – он журит мальчика, кивая в сторону красочной доски, что держит тот в своих костлявых руках. Конечно, он приехал сюда именно на нем, но Эдвард играет свою роль с довольным смешком.
- Да. Мама тоже была не в восторге, но наконец согласилась, так как должна была срочно бежать в больницу.
- Как поживает твоя сестра?
Сэт опускает глаза вниз, носком теннисных туфель он шаркает по каменному полу. Его мысли пронизываются холодом и неведомым до этого момента беспокойством. Улыбка исчезает, а губы сжимаются, как у старого и глубоко несчастного человека.
- Все так плохо? - тихо спрашивает Эдвард, мягко положив руку на узкое плечо Сэта. Удивительно, а может и вовсе не удивительно, но мальчик не вздрагивает от этого прикосновения. Во всяком случае, он прислоняется к святому отцу, ища утешение и силу.
- Доктор сказал, возможно, на следующей неделе она сможет ненадолго вернуться домой. Она… не знаю, она очень устала. - Сэт смотрит на Эдварда широкими, остекленевшими глазами. - Папа снова ушел. Он отправился на Юг, чтобы найти работу. Счета, вы наверняка знаете…
Последнюю строчку он говорит голосом человека намного старше своего возраста. Он напоминает Эдварду того харизматичного пожилого мужчину в инвалидном кресле, который несколько десятилетий назад в очереди за бесплатными питанием и новыми талонами грозился покончить со всем этим безобразием.
Эдвард не обещал мальчику понапрасну, что все будет хорошо, или одну из тех незначительных вещей, что говорят молодые священники, для того чтобы облегчить горе и мучения. Вместо этого, его рука напрягается вокруг плеча Сэта, и он кивает в тихом сочувствии. Ведь он сам, на собственное шкуре, прекрасно знает, что такое страх и боль потери. Это словно зажечь свечу и наблюдать за тем, как медленно плавится воск, темный и жидкий, напряженная осанка Сэта расслабляется, а мысли перетекают в более спокойное русло. Эдвард же наоборот, тонет в пылу расплавленного парафина и вновь обращается к своему внутреннему голосу.
Позже они бок о бок идут к ризнице.
Сэт дует своим горячим дыханием на слишком длинную черную челку, и хотя Эдвард сейчас находится от него на расстоянии вытянутой руки, он все же чувствует жар исходящий от его легких. Несмотря на то, что Эдвард уже охотился за несколько дней до этого, он не может думать ни о чем другом, кроме быстрых ударов сердца мальчика и о сладком, словно леденец, запахе крови, бегущей по его венам.
- Возможно, отец Карлайл позволит мне помочь в обители в этом году? Мама сказала, что я бы мог, – рассуждает Сэт, отвлекая Эдварда от собственных воспоминаний.
- Думаю, что да, - отвечает Эдвард, всматриваясь в расписной витраж высоко над их головами. Он уже знает о решении Карлайла, но не говорит Сэту о нем, считая, что мальчику будет приятнее услышать о нем от старшего священника. Удивительно, что, несмотря на собственную неразбериху в жизни, этот хрупкий человеческий ребенок в первую очередь думает о других, нежели о себе.
Всегда о других.
Губы Эдварда растягиваются в улыбке.
- В нынешнем сезоне штат персонала невелик. Хочешь спросить его об этом прямо сейчас?



В тот момент, когда они проходят через створчатую дверь, Эдвард уже знает, что что-то не так.
Что-то очень и очень неправильно.
Ибо как только он делает вдох, чтобы по привычке ощутить запах мясного рулета, пряных специй и зловония улиц, его ноздри вспыхивают огнем, рот заполняется ядом, который стремительной рекой из огня и кислоты пробегает по горлу.
Парфюм, который он никогда еще не обонял, как инфекция в воздухе мгновенно захлестывает и затопляет его легкие. Горло напрягается, пробуждаясь к жизни. Где-то в глубине, под ложечкой, река струящегося яда начинает воспламеняться и кипеть, его огонь поднимается к горлу, а затем и к самому кончику языка. Он чувствует дыхание ада, его тело замирает, а ум покидают все мысли.
Все о чем он может думать это, то, как найти источник этого сочного запаха и растерзать его с особой кровожадностью.
- Отец Эдвард!
Смутно, но Эдвард распознает голос, но как только он вдыхает снова, – потеряно и это.
- Эдвард! Сэт, мой мальчик! Подойди ближе!
Глаза Эдварда сканируют комнату пристальным взглядом хищника, мечась от добычи к добыче, пытаясь отыскать её особенный знак. В комнате находится не больше двух дюжин человек, каждого он встречал ранее. Напряженные и гибкие плечи Эдварда поднимаются и опускаются под черной тканью рясы. Он мог бы расправиться со всеми прихожанами всего за какие-то жалкие полминуты.
- Отец Эдвард, вы в порядке?
Эдвард поворачивает голову. Его движения такие же механические, как трение камня о камень. Губы мальчика двигаются, но до него не доносится ни звука. Именно в этот момент низкое рычание срывается с уст Эдварда, глаза Сэта расширяются, и он начинает опасливо пятиться назад.
Эдвард вздрагивает, когда видит эти невинные глаза. Они поражают его, и шквал вопросов в мыслях мальчика удерживают вампира от дальнейших побуждений. Глотая кислоту, святой отец лишь кивает, не доверяя твердости своего голоса, и сжимает кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу.
Сэт наклоняет голову в замешательстве, но прежде чем он успевает спросить что-то еще раз, Карлайл резко прерывает его, хлопая Эдварда по плечу. Даже при том, что это никогда бы не смогло вызвать в нем боль, соприкосновение в сочетании с тревогой Сэта возвращает его в реальность.
Эдвард перестает дышать.
- Я слышал ваш разговор с Сэтом. Если ты считаешь, что ему можно стать волонтером и помогать в столовой… то, думаю и я, это прекрасная идея. К тому же в воскресенье его мама дала согласие. – Карлайл подмигивает Сэту, поддразнивая его тем, что имеет для него ценность.
Эдвард не понимает, как Карлайл не замечает перед собой неистовствующее существо.
Затягивается длинная пауза, и Карлайл смотрит на него, ожидая ответа. Эдвард не хочет делать вдох, но не может смириться с мыслями Сэта, полными страха, как и с мысли Карлайла.
- Он справится, - наконец изрекает Эдвард. Глоток воздуха, пронесшийся по легким, обжигает ему язык, почти уничтожая последние нити здравомыслия, за которые он так отчаянно удерживается.
Как ни в чем не бывало, Карлайл разворачивается к мальчику и расплывается в широкой улыбке.
- Тогда этот момент улажен, - говорит он Сэту. - Почему бы тебе не пойти и не помочь Джейку с главными блюдами?
Они наблюдают, как в мгновение ока радость распространяется на солнечном лице мальчика, когда он вприпрыжку отправляется на кухню. Невероятно, как быстро мысли Сэта покинуло беспокойство, а также воспоминания о странном поведении и выражении лица Эдварда. Он полагает, что видел что-то еще, но люди всегда стараются поскорее забыть о неприятном.
- Сэт - истинное благословение. - Карлайл вздыхает, разглаживая перед своего темного жилета. Сквозь дымку жажды крови Эдвард слышит нежное обожание, такое чистое и настолько исключительное, что оно на мгновение оглушает его. - Я никогда не видел столь доброй души.
- Я знаю, – выдавливает Эдвард, борясь с очередной волной огня и усмиряя её в своем горле. Теперь, когда он не дышит, этот порыв возможно сдержать, но он должен избегать в этом помещении того, кого хотел убить. Ему нужно поохотиться или сделать хотя бы что-то, чтобы потушить это пламя, но вот что? Он не знает. Все в этой комнате находится в опасности, и Эдвард не сможет нести ответственность за последствия, и тогда, после стольких десятилетий, ему придется исчезнуть их этих мест.
Снова.
- Он очень хороший, - добавляет он, растрачивая последнюю порцию воздуха в легких.
Карлайл издает сдавленный смешок.
- И все же он еще ребенок. Но, думаю, он уже положил глаз на нашего нового добровольца. - Он снова смеется, прищурив глаза, в которых плещется нечто вроде искры веселья. - Не могу сказать, что я виню его. Белла - прекрасное приобретение. Лет сорок назад я бы тоже отказался от рясы ради такой девушки, как она.
Прослеживая за протянутым пальцем Карлайла, Эдвард медленно поворачивает голову, и его мозг моментально обрабатывает очень важную информацию. Здесь есть кто-то, кого он не слышал, кто-то, кого он не знал, но даже после представления Карлайла не проронил ни слова.
Его глаза сразу находят ее.
В другом конце комнаты находится бледная девушка, которую он никогда не видел прежде. Стоя у двери и помогая одному из старцев, она не замечает каким внимательным, испытующим взглядом ее окидывает Эдвард.
Хрупкого телосложения, мягко улыбаясь, пресловутая Белла прекрасна, и он без единой мысли в голове, разглядывает ее. Имея возможность безупречного воспроизведения, он запоминает каждую деталь, начиная от длинных волн темных волос, которые обрамляют её лицо, к изгибам ее талии, скрытой за кухонным фартуком, до линии стройных женственных ног и бедер.
Голоса в комнате создают низкий шум, и Эдвард не уверен почему, но его глаза не оставляют ее силуэт. Как будто его взгляд парализовало, а он оказался в ловушке того, от чего невозможно оторваться, пока где-нибудь глубоко внутри не произойдет рывок.
Очень смутно, но Эдвард понимает, что жжение в его горле усиливается, и яд, томясь в ожидании, просачивается в рот. Но чем дольше он смотрит, тем сильнее разгорается пламя, хотя он не сделал еще ни единого вздоха.
- Сейчас я вижу то, чего никогда не ожидал увидеть, – шепчет Карлайл. Он прослеживает за взглядом Эдварда, посмеиваясь. - Она и вас тоже заинтересовала. Будьте осторожны, сын мой. Не забывайте об обетах, которые вы дали.
Как будто кем-то окликнутая, Белла резко поднимает голову. Увидев Карлайла, она машет рукой, обнажая ряд белоснежных зубов. Когда её удивленный взгляд скользит влево и останавливается на нем, тело Эдварда замирает. До его ушей доносится внезапное паническое бегство влажных, булькающих хлопков – ускорение сердцебиения – и выплескивание благоухающей крови, хлынувшей по артериям через клапаны. Мышцы в его горле дергаются, дразня воздух.
Будто бы зная…
Машинально произнося на огромной скорости десятки молитв, Эдвард сжимает нательный крест на шее, но ни это, ни сам Господь не могут быть равносильными противниками против его демонов.
Кулак Эдварда сжимается, измельчая металл, когда его легкие предают его и впитывают в себя самый великолепный запах, когда-либо ощущаемый им. Он прекрасен, и теперь, когда он знает, что это его добыча, жажда крови бурлит в его теле, парализуя все остальные чувства. Говорить и ясно мыслить просто невозможно.
За меньшее время, чем он может моргнуть, все попытки стать человечнее, все его раскаяние исчезают, мгновенно разлетаясь на миллионы маленьких осколков под властью неудержимого животного голода. Его золотые глаза темнеют, становясь цвета самой черной ночи, а значит, все его прошлые столетия теряют всяческий смысл.
Его сдержанность ничего не значит.
Вина, которую он таил, забыта и бессмысленна.
В этот момент он само воплощение насилия.
Монстр в нем пробуждается ото сна.
И единственное, на что он способен, – бегство.

Добро пожаловать на Форум. Благодарим Варю за редакцию!