Глава 18. Любимых не забывают

США, Мистик Фолс, 2012 год, май

Я смотрю на мелькающие за окном картинки не моргая, широко раскрытыми глазами. Мы с тобой едем в машине по узеньким улочкам моего родного города, и я только успеваю вытирать струящиеся по щекам слезы. Вот мы проехали школу, где небольшими стайками бродят ученики, переговариваясь и весело смеясь. Я так и не закончила школу. Вот небольшой домик Мэтта. Интересно, как скоро он нашел себе новую девушку? Я его не виню, я ведь только пользовалась им в детской попытке позлить Деймона. Кажется, что это было много жизней назад, а ведь на деле прошло всего лишь два коротких года. Вот дом Елены. Я отчаянно всматриваюсь в окна второго этажа, вспоминая ее привычку сидеть на подоконнике. Но там никого нет, и я только кусаю губы, чтобы сдержать отчаянные всхлипы. У меня больше никого нет.

Когда мы подъезжаем к моему дому, я титаническими усилиями все же беру себя в руки, вытираю ладонями мокрые щеки, распахиваю дверцу и медленно иду по дорожке, не оглядываясь на тебя. Виню ли я тебя в том, что по твоей вине так и не помирились с мамой, не доказала ей, что я не бесчувственный монстр, а все та же ее маленькая дочка, которой так необходима поддержка и материнская ласка? Да, виню. И плевать на то, что ты показал мне, что можешь быть и другим, заботливым и трогательным. Твоя забота не распространилась на главное: на то, чтобы подарить мне спокойствие, уберечь меня от едкой вины и соленой ненависти, которую я отныне буду испытывать к себе постоянно. Ты слишком эгоистичен, чтобы понять, что мое сердце могло вместить любовь и потребность не только тебя, но и других людей. А сейчас сердце покрылась толстой коркой льда, и я не уверенна, что есть в мире способ отогреть обжигающий холод, который сковал всё мое тело и, кажется, даже струится ледяной жидкостью в жилах.

Ты замираешь на пороге, все продолжая следить за мною пристальным взглядом голубых глаз. Я знаю, ты боишься, что я сделаю что-то себе или свихнусь окончательно. Я знаю, ты чересчур собственник, чтобы позволить игрушке сломаться раньше времени. А еще я знаю, что ты переживаешь на свой странный манер, который проявляется в том, как ты сжимаешь губы, хмуришь брови, стискиваешь ладони в кулаки. А мне хочется, чтобы ты поступал иначе. Чтобы твое сожаление было не молчаливым. Чтобы твое сочувствие было не отдаленным. Я хочу, чтобы ты кричал на меня. Я хочу, чтобы ты ударил меня с такой силой, чтобы слезы моральной боли сменились слезами физической. Я просто хочу забыться.

- Тебе нужно поспать. - Твой голос холоден. Я знаю, тебе так легче.

- Мне нужно на кладбище.

- Я пойду с тобой.

- В этом нет потребности.

- Но все же. - Как скажешь, хозяин. Я не произношу этого вслух, но ты читаешь это в ярко-алых молниях, полыхающих в моих глазах, кривишь губы, бросаешь сумки просто в прихожей и идешь вперед. Твоя очередь игнорировать меня.

***

Воздух на кладбище пахнет свежевскопанной землей, горечью полыни, приторностью насильно насаженных здесь роз, ромашек и кустов сирени и сладкой до отвращения ноткой разлагающейся плоти. Я бреду между могилами, замираю у надгробия, на котором выведено имя "Дженна Саммерс". Я провожу пальцами по раскаленному на солнце камню и задумчиво спрашиваю, чувствуя, что ты рассматриваешь могилу.

- Помнишь ее?

- Да. Это тетя Елены. - Твой голос равнодушен, и это окончательно прорывает всю плотину моей напускной сдержанности.

- Нет, не так! Ты помнишь ее лицо? Ты помнишь ее глаза, когда она умирала? Ты помнишь хотя бы что-то о человеке, которого убил? Тебе хотя бы на мгновение было жаль? - Я бью тебя кулаками в грудь, срываюсь на крик, который смешивается в сплошной вой раненого животного, когда из груди начинают вырываться рваные всхлипы.

- Успокойся! - Ты встряхиваешь меня за плечи. Сильно. Ты сжимаешь пальцы, оставляя на коже красные метки. Больно. Ты смотришь мне в глаза, приблизив свое лицо к моему. Яростно. Ты шипишь сквозь зубы, кривя губы в грустной усмешке. - Нет, я не помню. И мне не жаль. Ты хочешь говорить о людях, которых я убил или все же найдем могилу твоей матери?

Я только киваю и иду дальше. Господи, это так страшно, даже не знать, где похоронили самого родного человека, искать мамину могилу среди сотен мраморных надгробий, под легкие отзвуки твоих шагов за спиной.

Когда ты обхватываешь мое запястье, заставляя меня остановиться, я уже намереваюсь сказать какую-то грубость. Мне больно ощущать твои прикосновения. Но ты только молча указываешь мне головой на боковую тропинку, и я понимаю, что наши поиски наконец-то закончились...

***

- Прости. Прости-прости. Простипростипрости... - Это единственное слово, которое само срывается с моего языка, стынет в теплом весеннем воздухе уродливым облаком обжигающей боли. Я сижу на коленях, вцепившись ногтями в камень, на котором выведено мамино имя, не замечая, как побледнели обескровленные кончики пальцев, как стекает кровь с прокушенной губы. И здесь ты не даешь мне окончательно погрузиться в свою боль, ты вырываешь меня из этого спасительного забвения, в котором есть только это место и мое хриплое "прости". Ты силой разжимаешь мои руки, ты силой поднимаешь меня на ноги, снова встряхиваешь, как тряпичную куклу.

- Довольно. Мы едем домой. Тебе нужно поспать.

- Я не хочу. Отпусти меня. Я останусь здесь. - Запястья, сжатые твоими руками отчаянно саднят, но я продолжаю такие детские, глупые попытки вырваться. Ты, кажется, даже не замечаешь этих моих порывов, ты просто тянешь меня за собой, на ходу произнося:

- Я тебя не спрашивал.

***

- Я не буду спать. Я не хочу. - Мы стоим в коридоре, напротив друг друга. Ты раздражен, и я понимаю, что играю с огнем. Но разве сейчас меня этим напугаешь?

- Будешь. Или мне сломать тебе шею и таким образом заставить отдохнуть? - Ты приподнимаешь брови, делаешь шаг в мою сторону. Ты не посмеешь, ты так часто мне уступал, ты больше не делаешь мне больно. Ты просто не можешь сделать мне больно. Так мне говорила Никки, и сейчас я хочу в это верить.

- Ты не сделаешь этого. - Боже, какая наивная... Я понимаю, что либо я неправильно понимала суть слов Николетты, либо она просто ошибалась, как раз в тот момент, когда еще ощущаю эту черную пропасть, надвигающуюся на меня, уволакивающую за собой. Ты все-таки свернул мне шею. Ты все-таки можешь причинить мне боль.

***

Солнечные зайчики пляшут по простыням, заставляя меня жмуриться. Я удивленно понимаю, что уже утро. Да уж, это, конечно, был своеобразный отдых, учитывая как сильно у меня болит голова. Я поворачиваюсь набок и натыкаюсь взглядом на белый лист бумаги и пакет донорской крови, лежащие на соседней подушке. На листе каллиграфическим почерком выведено всего лишь несколько слов, и я недовольно комкаю записку, отбрасывая в сторону.

"Подкрепись. Скоро буду. К."

Шикарно... Ни "извини", ни "доброе утро" на худой конец. Я тебя ненавижу. Ты просто притворщик, который смог обмануть меня, убедить, что ты можешь быть другим. А на самом деле ты абсолютно бесчувственен и тебя совершенно не трогает моя боль.

От грустных мыслей меня отвлекает странная возня на крыльце. Я медленно поднимаюсь, на носочках выхожу в коридор, через стекло в двери выглядываю на улицу. Человек стоит спиной ко мне, перебирая старые счета, рекламные буклеты и газеты, которые по привычке или незнанию все еще продолжают бросать. У него темные волосы, он одет в черное, и мне не нужно долго вспоминать, кто это. Любимых не забывают