По другую же сторону прозрачного стекла атмосфера совершенно иная.
Теплый отсвет диковинных ламп, расставленных по периметру зала; размеренный темп, в котором по мраморному полу почти бесшумно передвигаются люди в одинаковых форменных нарядах. Тихая музыка перемежается с чуть механическим звуком современной аппаратуры, через которую подается приятный голос давно забытой всеми певицы, легким нежным тембром напевающей что-то душевное в винтажный ретро-микрофон. За роялем молодой паренек, и влюбленные взгляды этого аккомпаниатора в сторону бывшей примадонны говорят красноречивее слов.
Расторопная метрдотель в скромном изящном платье скользит незаметной тенью меж столов, провожая новых гостей к свободным столикам, одаривает каждого натянутой, но все же искренней улыбкой, украдкой бросая полные надежды и с капелькой отчаяния взгляды на дисплей новомодного телефона. Но не получает ответа. Официант в накрахмаленной рубашке снует от дверей в дальнем конце зала, ведущих в святая святых любого предприятия общественного питания — в кухню, — к своим клиентам, виртуозно балансируя сразу с четырьмя подносами яств для шумной компании друзей, скрытой за тонкими перегородками закрытой кабинки в левом крыле. Ему немного за сорок, и он явно слишком стар для этой работы. И гордо очерченный подбородок, с упрямым профилем, и твердый взгляд оставляют место для размышлений о поворотах в его судьбе.
Джентльмен с сигарой и новым выпуском новостной газеты, потягивающий из тумблера дорогой алкоголь, шуршит страницами и похмыкивает. Девушка у бара, играющая с зонтиком от коктейля, нет-нет да окинет зал кокетливым взглядом. Женщина средних лет с двумя детьми, сидящая в самом уголке, кажется измотанной, уставшей, словно бы из последних сил борющейся за новую минуту. И все же она улыбается, снисходительным взглядом окидывая не по возрасту серьезных мальчишек.
И каждый посетитель красивого ресторана «Bohemian House» — достойный герой чьего-то рассказа, тянущий на своих плечах историю своей жизни. Как и один его особенный гость… — Время тишины, — подумал про себя Джек. С виду — мужчина лет шестидесяти с яркими и лучистыми глазами цвета аквамарина. В глазах — мудрость далеких даже для него поколений. В чуть сгорбленной осанке — тяжесть этих знаний.
Она отражается в тихой грусти о прожитых годах и людях, уже явно покинувших его жизнь. О той единственной, мысли о которой не покидают его голову с первой встречи, до последнего вздоха и по сей день. О той, которая когда-то, уже довольно много лет назад, точно также смотря на сумеречное небо, окрашенное неизвестным художником в самые разнообразные цвета от пастельно-розового, до сапфирового, нежно улыбнулась в последней раз и, едва прикрыв веки, умолкала, стараясь, наполниться спокойной и размеренной тишиной. О той, с которой он сам погрузился в долгую, нескончаемую тишину.
Скучал ли он о ней? Пожалуй, да. Тосковал, скорбел, оплакивал и безумно скучал. Но за те несколько лет, что он пробыл в одиночестве, ни один из его знакомых не услышал и слова об утрате. Это боль — только его. Эти воспоминания — только его. Тяжелые и легкие, грустные и веселые, огорчающие и радующие, но его и только его, сокровенные.
В уголках его глаз залегли морщинки, чем-то напоминающие гусиные лапки, веки отяжелели, слегка нависнув складками над ресницами. Но в его взгляде всё так же играют задорные искринки — те самые, что загорелись от легкой вспышки, когда он впервые столкнулся взглядом с ней. И лишь на краткое мгновение, находясь в полном покое и безмятежности, когда глаза недоступны ни одной живой душе, он позволяет себе окунуться в прошлое, и тогда они чуть тускнеют, проваливаясь в червоточину тоски и отчаяния. И все же, даже в беспросветной темноте, потеряв единственный источник света и тепла, на потрескавшихся от времени губах продолжает играть улыбка. Несмотря ни на что…
Вот так и сейчас он с улыбкой наблюдал за вошедшей в ресторанчик молодой парой. Они странным, но ностальгичным образом напоминали хорошо знакомую ему пару. Одной ее половинки уже нет на этом свете, но вторую он каждый день видел в отражении зеркала, стоявшего в прихожей. Чуть постаревшая, но все такая же статная фигура очень напоминала вошедшего молодого паренька. Только вот волевые черты его лица исказились в недовольной гримасе. Невольно взгляд переместился к явному источнику разочарования, что шла бок о бок со своим спутником: миниатюрная, едва ли достающая ему до подбородка своей макушкой; с яркими зелеными глазами — такими насыщенными, что видно было даже издалека, — и погрустневшим взглядом.
«Поругались», — констатируя факт, подумал про себя мужчина.
Поникшие, осунувшиеся, идущие на небольшом, но заметном расстоянии друг от друга, с едва надутыми губками — у нее, и наоборот, плотно сжатыми в узкую линию — у него. Отчего-то даже их мимика казалось такой знакомой, что невольная улыбка расцвела на постаревшем лице.
Стоило паре присесть за свободный столик, по счастливой случайности оказавшийся прямо напротив и дающий полный обзор, как к ним подошёл официант и устало, хотя и не без любезности улыбнулся, приняв у обоих заказ, и исчез в стороне кухни. Порядка двадцати минут, пока за железными, с круглыми прорезями-окнами дверьми готовились блюда, Джек с интересом наблюдал за не проронившими и слова молодыми людьми и гадал, что могло произойти между двумя влюбленными, чтобы они даже в глаза друг другу не смотрели? Вариантов была уйма: устали от общества друг друга, сказался чей-то неудачный день, поссорились — но все не то. Что-то знакомое вертелось в голове, но никак не хотело вставать на место. Пока… пока официант не вернулся к столику с готовым ужином.
Перед пареньком по мановению ловкой руки нарисовалось полноценное блюдо, где, чуть поблескивая маслом в оранжевом свете люстр, лежал с пылу жару пожаренный картофель и свиная отбивная, украшенная веточкой укропа. А на сторону его спутницы официант не без легкого сочувствия на лице — адресованного, впрочем, не девушке — поставил овощную корзинку, которая, даже искусно оформленная листьями салата и прочей диетической зеленью, выглядела сиротливо и горестно на фоне второй половины стола.
Теперь скрыть улыбку уже не получалось — Джек, чуть ли не лыбясь в тридцать два зуба, с иронией взирал на очевидных близнецов, посланных ему свыше, чтобы напомнить о моментах, которые он сам неоднократно переживал со своей Элизабет.
«Диета», — заключил он, так и слыша в голове мелодичный перезвон знакомого смеха.
— Опять, — вздохнул паренек, вновь пробуждая внимание своего зрителя и наконец произнося хоть что-то.
— Ох и зря, как же зря, сынок, — пробормотал Джек себе под нос, но внутренне весь встрепенулся, наперед выстраивая в голове будущий диалог. Но продолжение его удивило — девушка промолчала, хотя мысленно явно пару раз приложила горе-ухажера головой в его же ужин. Гневными отблесками в зеленых — или, уместнее сказать, салатовых — глазах можно было сжигать заживо. Когда-то и Джека «казнили» подобным образом…
Парень тяжело вздохнул, вдобавок покачав головой, чем запустил «механизм» в действие.
— Я на диете – я тебе уже говорила! — прорычало это маленькое создание, чем еще больше напомнило Лиз в ее праведном гневе. И точно так же, чтобы парень явно видел ее страдания, которые он лишний раз подогревает, со слезами в бездонных глазах запихнула в рот очередную вилку, с нанизанным на нее ломтиком очищенного огурца.
Мысленно мужчина аплодировал сам себе — опыт. Как же всё это похоже. Столько лет прошло, столько изменилось, а молодежь все такая же и проблемы — те же.
— И что это за диета такая?! Для травоядных?! — отодвинув тарелку с блюдом и впирая недоуменный взгляд в свою любимую, едва ли не рявкнул паренек. Со стороны могло показаться, что кому-то стоило бы научиться манерам, но нет — жгучая обида и непонимание к таким жертвам толкало и будет толкать мужчин на гнев, но гнев этот всегда будет направлен на модную индустрию, на общество, решившее, что женщинам нужны параметры в рамках «90-60-90» и никак не больше, на глупых диетологов и тренеров, наживающихся на подобных этой девчушке экземплярах, летающих от ветра по воздуху и верящих, что они толстые… но никак не на тех, кого они любят. И в глазах объекта своего внимания Джек видел те же чувства, которые заставляли его собственное сердце стучать быстрее, едва он бросал взгляд на свою любимую.
И все же он шутливо насмехался над пареньком, припоминая свои молодые годы:
«Глупый, не надо было ругаться — хуже будет! Съел бы немного этого бедного салатика сам, да и дело с концом», — размышлял он, тут же посмеиваясь, но уже над собой — сам Джек за все годы так ни разу и не попробовал этой дряни. Лишь научился с годами поддразнивать свою Лиззи и шутливо выходить из ситуации. И к концу ужина они всегда делили поровну его блюдо, бросая через разделяющую их деревянную поверхность, укрытую скатертью, полные нежности взгляды.
А эти двое, хоть и были так похожи на них с Элизабет, все же являлись детьми нового поколения. Слишком гордые, чтобы признаться хотя бы себе: он — что ему не все равно, когда она считает необходимым скинуть еще и еще, но плевать, как она выглядит, потому что любит ее не за красивую фигуру, которая не изменилась в его глазах ни после тортика прошлой субботой, ни месяцем ранее, когда их приглашали на поздравительную вечеринку общего друга; а она — что ее уже тошнит от омерзительного на вкус (а если совсем откровенно — безвкусного) салата и овощей и дело совсем не в лишнем миллиметре на талии, а в глупой Синтии с его работы, которая так и пожирает его глазами, стоит ему появиться в поле ее зрения. Неразумные, совсем еще дети, но чувствующие уже как взрослые. Эта парочка казалась ему новой версией их собственных отношений — другое воспитание, другое место действия, и все те же, знакомые «от» и «до» проблемы влюбленных. Мир не меняется — он совершенствуется, оставаясь прекрасным в своей первозданной красоте, красоте, создающей любовь…
— Сэр, могу я забрать это? — голос милой официантки выдернул Джека из тягучести мыслей. Он немного заторможено перевел на нее взгляд и кивнул, все еще не отойдя до конца от собственных размышлений. — Может, принести Вам меню? Сегодня у шефа получаются особенно отменные десерты – по секрету Вам скажу, что в «мирные» дни с женой его настроение как никогда хорошо сказывается на сладких блюдах, — смеется она, доверительно наклоняясь к его лицу.
— Нет, милая, десерт я попробую как-нибудь в другой раз, — улыбаясь в ответ на ее откровенность, покачал он головой. — Если тебя не затруднит, лучше сделай мне одолжение, — продолжил он, что-то черкая перьевой ручкой в раритетном блокноте с черным кожаным переплетом, пожелтевшими от времени, наполовину исписанные страницами. — Когда я уйду, передай это приятной паре за столиком напротив, отдай молодому человеку, пожалуйста.
Если девушка и удивилась странной просьбе, то виду не подала, а все так же тепло улыбнулась, кивнула и спрятала до момента Х в кармашке на передничке переданную записку.
— Что-нибудь еще, сэр? — любезно спросила она.
— Да, я хочу сделать заказ на вынос…
Щелкает выключатель при входной двери, брякает отброшенная на чуть накренившийся от старости комод связка ключей, царапая и без того шершавую поверхность. В остальной части небольшой квартирки темно, застоявшийся за день с наглухо закрытыми окнами воздух в квартире не раздражает. Наоборот — кажется, словно он воскресил из давнего времени запахи былых дней и событий.
У трюмо в спальне пахнет жасмином — как духи, что были привезены из Парижа в одну из рабочих командировок. Старый диван в гостиной отдает легким ароматом детской присыпки, просыпанной на него десятилетием позже, когда сюда впервые внесли маленького ребенка. А по кухне витает едва уловимый аромат крепкого кофе — раньше его пила хозяйка по утрам. Теперь же остатки покрылись плесенью, но все еще стоят в шкафчике над чайником — он тоже не работает и давно заменен электрическим, но все равно занимает место на стойке, напоминая…
Так пахнет жизнь — она соткана не из реально ощутимых неуловимых частниц, растворенных в воздухе, а из воспоминаний и событий, отраженных в памяти, выжженных на витиеватых извилинах и впечатанных в сознание образом, мимикой, прикосновением…
Она запоминается не морозным запахом клубничного мороженного, не первым глотком морского воздуха в долгожданный отпуск и даже не терпким ароматом мужского одеколона — вся она держится цепкой хваткой за чуть леденящий пальцы рожок, которые после согреет теплое дыхание с уловимыми нотками той самой клубники; за поцелуй теплых, чуть влажных губ, которые тут же иссушаются легким бризом; за оставшийся на коже после крепких объятий влажный след, который заявляет: «Моя!». И за действительно безвкусный салат, который вдруг становится самым лакомым блюдом, потому что после, на десерт, кто-то получает полный благодарности взгляд и нежное прикосновение к щеке, а кто-то возвращается на десятилетия назад, воссоединяясь с той, которая ответ: «Мой!»…
Ресторанный критик: Джек Ф.
Течение жизни наблюдали Shantanel и Виточка специально для TR Review СОДЕРЖАНИЕ
...что новости, фанфики, акции, лотереи, конкурсы, интересные обзоры и статьи из нашей 
0
