Гермиона не успела сообразить, как так получилось и в каком именно порядке, но к тому моменту, когда её мозг разобрался, что происходит, тело уже обезоружили, крепко стиснули, куда-то дизаппарировали и разложили на огромном зелёном честерфильдском диване, а невозмутимый Люциус нависал прямо над ней, задумчиво поигрывая её собственной палочкой!

«Как ему удалось забрать её? — заторможено подумала Гермиона. — …и главное, что он собирается с ней делать дальше?»

Малфой направил палочку на неё, и она рефлекторно дёрнулась в сторону. Туман в голове понемногу рассеивался, и реальное положение дел вынудило её сосредоточиться.

«Я — безоружная женщина, магглорождённая — оказалась один на один со здоровенным и очень опасным чистокровным расистом, а палочка в его руке, между прочим, направлена прямо мне в голову. Довольно незавидная ситуация из всех тех, в которые я попадала по собственной глупости… Не пора ли начинать волноваться? — спросила себя Гермиона и решила: — Пожалуй, пора. Вон как сурово мерцают его глаза, а выражение лица и вовсе внушает чувства, диаметрально противоположные спокойствию и доверию…» — но не успела в полной мере проникнуться «волнением» из-за мощного потока желания, захлестнувшего с головой в том момент, когда Люциус притянул её к себе и в самых простых и понятных выражениях объяснил, что именно намеревается с ней сделать.

После этого у неё просто не осталось ни сил, ни возможностей для сопротивления или чего-либо ещё.

— С чего бы начать… — пробормотал Малфой.

Сердце Гермионы ухнуло в бездонную яму от звука его голоса, такого вкрадчивого, но до краёв наполненного зловещим хладнокровием. Люциус уже разомкнул губы и начал произносить заклинание, но вдруг, казалось, передумал, опустив палочку. Она еле слышно перевела дух.

— Нет, — тихо произнёс он (причём Гермиона не была уверена, обращается он к ней или разговаривает сам с собой). — Нет, давайте-ка разнообразим нашу игру, сделаем её интересней… — уголок его рта дёрнулся вверх. — Вы вечно нудите о раскрепощении ведьм и предоставлении им более широких полномочий, не так ли, дорогая? Так что, полагаю, раздеваться вы предпочтёте без постороннего вмешательства… — на мгновение он умолк, а затем с насмешливым предвкушением приподнял брови. — Ну, мисс Грейнджер, я жду.

Гермиона внезапно почувствовала, как щёки полыхнули румянцем, а во рту пересохло.

«Он хочет, чтобы я что… разделась? Пока он будет стоять и вот так смотреть?»

— Разве мы не можем просто… хм…

— Нет, — отрезал он.

— Но я бы предпочла…

— Я, может быть, и джентльмен, мисс Грейнджер, — протянул он. — Но прошу не путать меня с каким-нибудь кротким слюнтяем, терпение моё не безгранично.

«Ты не джентльмен» — раздражённо поморщившись, подумала Гермиона, однако коснулась дрожащими пальцами пуговиц мантии и неловко начала расстёгивать их.

Ей как никогда хотелось, чтобы под этим плотным чёрным покровом на ней было одето что-то более привлекательное, но последнее, чего она могла ожидать сегодня утром, одеваясь на работу, это то, что ей придётся снимать одежду под очередным надменным взглядом Люциуса Малфоя. Хотя, как говорится, ещё и не такие странности случаются.

Стянув и отбросив наконец мантию, Гермиона метнула в нахального мага острый взгляд, легко прочитав на его лице выражение насмешливого недовольства её серой нейлоновой юбкой-карандаш и бесформенной белой блузкой.

— Это рабочая одежда, Малфой, — огрызнулась она, вспыхнув, и за секунду приходя в дурное настроение. — А не изделия высокой моды.

— Да уж, её бесспорно так не назовёшь, — ответил Люциус голосом язвительным не менее, чем выражение его лица.

Вальяжно подойдя к дубовому буфету, он плеснул себе из хрустального графина жидкости насыщенного золотисто-коричневого цвета, и Гермиона замерла, увидев, как его широкие плечи движутся под идеально скроенной мантией, когда он поднимает стакан и неторопливо, со вкусом глотает спиртное.

— Снимите юбку, — коротко велел Малфой.

Гермиона была очень близка к тому, чтобы ответить отказом.

Его властная надменность поистине начинала действовать на нервы, и нахлынувшее ранее всепоглощающее желание быстро ослабевало под издевательской усмешкой… Но затем она подумала о его… его… и о том, как она мечтала об этом в течение целого месяца (мучительного месяца!)… и просто ничего не смогла с собой поделать.

Примостившись на краю дивана, Гермиона быстро и сердито стащила с ног ботинки, а затем нашарила боковую молнию юбки. Извиваясь, вывернулась из застрявшего на бёдрах материала, скользнувшего по коленям до лодыжек, а затем неловким пинком отбросила его в сторону. Она была уверена, что изобразила сейчас самый неуклюжий, самый неэротичный стриптиз из когда-либо исполненных за всю историю существования этого мира.

Тем временем Малфой снова приблизился к ней, и Гермиона почувствовала, как его внимательный взгляд ощупывает её с головы до ног. Она сидела, напряжённо сжав колени, смущённо скрестив руки и ожидая следующего указания.

— Милая моя девочка, — наконец произнёс он, и его голос буквально сочился презрением. — Вы их дюжину на распродаже приобрели, что ли?

Смущённая Гермиона недоумённо уставилась на него, и лицо её окрасилось всеми оттенками красного, когда она поняла, о чём говорит этот мерзавец. Её трусики. Они были точно такими же, как те, что она недавно уничтожила Инсендио.

— Я «их» покупала по акции «берёшь одни, вторые отдаём за полцены», — выпалила она, защищаясь, и побагровела, когда поняла, в чём призналась только что. Кипя от ярости и раздражения, она подхватила с пола валявшуюся неопрятной кучей, вывернутую на изнанку юбку и в упорной, но безуспешной борьбе попыталась снова напялить её на себя. — Не смей насмехаться надо мной, Малфой, — язвительно огрызнулась она, обжигая его ненавидящим взглядом, — некоторые из нас слишком заняты реальной карьерой, чтобы беспокоиться о разных глупостях, подобно людям с огромными перерывами в расписании деловых встреч… Эй! — завопила она, когда Люциус внезапно схватил её за ногу и дёрнул на себя, опрокидывая спиной на диван.

Всё ещё не остыв после унизительных колкостей, Гермиона злобно пнула его, самую малость промахнувшись мимо промежности. Издевательская улыбка Малфоя моментально исчезла.

«ХАХ! Это сразу стёрло его мерзкую ухмылочку!» — с маниакальной радостью отметила Гермиона, но тут же услышала рык, а в глазах его полыхнула настоящая ярость!

Набросившись на неё, Люциус мгновенно перехватил суматошно машущие конечности, затем грубо развернул и бесцеремонно ткнул Гермиону лицом в кожаную диванную подушку. Она невольно вскрикнула, когда, резко надавив, его колено упёрлось ей в спину, а жёсткие ладони крепко стиснули запястья и, не церемонясь, больно свели их у неё над головой.

— Ты извинишься за это, грязнокровка, — прорычал Малфой ей на ухо.

— Пошёл к чёрту, козёл чистокровный! — гневно завопила она, но голос её звучал приглушённо из-за почти наглухо запечатавшего рот кожаного сиденья дивана.

В ответ Люциус лишь ещё безжалостней стиснул её запястья, словно желал сломать их, тем самым вынудив Гермиону взвизгнуть от боли.

— Извиняйся! — потребовал он снова.

Ей удалось повернуть лицо в сторону и крикнуть:

— ДА Я СКОРЕЙ СОГЛАШУСЬ СЛИЗАТЬ С ПОЛА СЛИЗЬ ФЛОББЕРЧЕРВЯ!

Последовала короткая пауза, а затем давление на её спину и запястья ослабло, и Гермиона с удивлением услышала тихий смешок. Люциус потянул её на себя, развернул и, вцепившись в подбородок унизанными драгоценностями пальцами, наклонился к самому лицу.

— Это можно легко устроить, мисс Грейнджер, — вкрадчиво протянул он, его губы находились всего в нескольких дюймах от её.

Растрёпанная, красная, с бурно вздымающейся грудью, Гермиона смотрела на него с нескрываемой яростью.

— Ты — свинья, — прошипела она, тщетно извиваясь в попытке вырваться.

Уголки его рта вздёрнулись кверху.

— А вы — неисправимая мелкая дикарка с гряз…

ХЛОП!

Гермиона хлестнула его по щеке с такой силой, что ладонь обожгло, а голова Малфоя чуть дёрнулась в сторону…

…звук пощёчины, казалось, бесконечно отражался от стен комнаты, в которой вдруг стало слишком тихо.

Люциус стиснул челюсти, и Гермиона почувствовала, как в мощном, прижатом к ней слишком тесно теле напрягается каждая мышца. На бледном лице расцветал красный отпечаток ладони, в жёстком взгляде сверкала угроза, и Гермиона в панике распахнула глаза, на один страшный момент действительно испугавшись, что он может вернуть удар…

Накалённое, взрывоопасное напряжение соединило их туго натянутой нитью, искрившей и подрагивавшей от чего-то вроде еле сдерживаемой ярости и бесстыдного желания…

А затем эта нить неожиданно лопнула, и губы Люциуса обрушились на её, безжалостно сминая; а язык по-хозяйски ворвался в рот Гермионы, переплетаясь с её языком, обвивая его и отталкивая…

И тогда они оба сцепились в пылком, яростном обмене похотью и ненавистью. Но эта ненависть была такой неистовой и опьяняющей, что превращала грубое, стыдное по сути своей вожделение во что-то более острое, чувственное, мощное и невыносимо яркое… вынудившее Гермиону выгнуться навстречу Малфою, застонать бессильно, почти отчаявшись насытить эту нестерпимую, мучительную потребность.

Но Люциус, неожиданно схватив за запястья, стремительно отодвинул её от себя и… смял в кулаках полы блузки, которые тут же рванул с такой силой, что мелкие пластиковые пуговки разлетелись во все стороны. Несколькими беспощадными рывками сорвал с неё одежду и то, что было под ней, пока Гермиона не осталась стоять перед ним в одних лишь кружевных трусиках, пылая румянцем, тяжело дыша после их недавней бешеной схватки и нетерпеливо ожидая того, что непременно должно было последовать за ней.

Долгий ненасытный взгляд Люциуса опалил обнажённые изгибы её тела, и при виде этой неприкрытой, пылающей алчности Гермиону пробрала восхитительная дрожь.

Всё же она невольно взвизгнула, когда Малфой, резко крутанув, развернул её и дёрнул на себя так, что, упав к нему на колени, Гермиона оказалась плотно прижата спиной к его груди. Правой рукой надёжно удерживая поперёк живота, левой Малфой так туго обхватил её горло, что, крепко стиснутая «объятьями», распластанная по его телу, Гермиона могла лишь беспомощно лежать, вынужденная до отказа запрокинуть назад голову, покоившуюся теперь в изгибе его плеча. Слегка изменив позу, Люциус широко развёл её ноги (так, что теперь они свисали по обе стороны его бёдер) и скользнул ладонью вниз, нарочито медленно двигаясь вдоль кромки трусиков.

— А теперь, маленькая дикарка, — глухо рыкнул он, резко отводя кружевную полоску в сторону, — давайте послушаем, как вы будете умолять меня своим певучим голоском.

Тело Гермионы конвульсивно вздрогнуло, когда пальцы Малфоя отыскали бугорок клитора, но крепкий захват на горле позволял ей только слабо извиваться и сдавленно вскрикивать, когда он начал ласкать обнаженное лоно.

— Ох ты ж б… боже… — выдохнула Гермиона, и малейшие остаточные всполохи бушевавшей ранее ярости бесследно испарились при первом же искусном движении его пальцев.

Она чувствовала, как наполняется, насквозь пропитывается, истекает изысканным блаженством, концентрированным наслаждением, плавившим внутренности и затоплявшим собой абсолютно все отделы мозга, даже те, что не были связаны напрямую с охватившими её ощущениями.

«Ну вот почему он так хорош? — словно в забытьи сокрушалась Гермиона. — Как настолько скверному человеку удаётся быть таким потрясающим любовником?»

Казалось, Люциус играл на ней, как на хорошо знакомом музыкальном инструменте: подушечка большого пальца поглаживала, вжималась в чувствительную горошину клитора, указательный разводил припухшие складки, поглаживал их, мерно скользя вверх-вниз, а два самых длинных пальца настойчиво толкались внутрь её пульсирующей влажной плоти.

— Вам нравится, маленькая ведьма? — лился ей в ухо ядовитый шёпот Малфоя. — Хотите чего-то большего?

— М-м-м-да-а-а…

— Скажите «пожалуйста», мисс Грейнджер.

— Пожалуйста… пожалуйста, Люциус… о, пожалуйста… — бессвязно, отрывисто захныкала Гермиона, когда он начал увеличивать силу и скорость движений…

Она ощущала, как под ней набухает его всё более твердеющая плоть, и это неимоверно заводило её («О боже!»), да просто сводило с ума, но сейчас больше всего Гермиона мечтала о том, чтобы Малфой снова вонзился в неё; жаждала этого неустанного безжалостного тесного переплетения удовольствия с болью; хотела быть наполненной им до отказа, вынужденной принять больше и глубже… так, чтобы забыть абсолютно всё и только чувствовать, чувствовать, чувствовать…

Закинув руки за голову, она вцепилась в его плечи, и кончиками пальцев коснулась длинных волос Люциуса. Ощутив их восхитительную шелковистость, Гермиона ещё сильней возжелала его. Недели, в течении которых ей приходилось сдерживать раздражение и подавлять растущее чувство неудовлетворённости, не прошли даром: она приближалась к желанной грани уже перевозбуждённая, и наполнявшие её невероятные ощущения, сливаясь, накладываясь друг на друга, созидали внутри что-то неотвратимое, безудержное и необузданное… В этот момент Малфой внезапно прижался губами к её уху, тёплым кончиком языка пощекотал чувствительный центр и хрипло прошептал:

— Кончи для меня, ведьма!

И что ещё оставалось ей делать, кроме как повиноваться?

Беспомощно вскрикнув, Гермиона выгнулась и судорожно стиснула пряди его волос в кулаках. Ей отчаянно хотелось толкнуться вперёд, не терпелось решительно встретить самый пик экстаза, но Люциус продолжал удерживать её в безжалостном захвате, заставляя принять удовольствие так, как он решил преподнести его: с мучительной, нарочитой медлительностью…

— Чёрт! О, боже, Люциус! Да-а-а-а! — практически завопила она, извиваясь и вздрагивая, когда он довёл её до головокружительного завершения.

Не в силах унять дрожь, Гермиона безвольно обмякла в его руках, растворяясь в накатывавших волнах наслаждения.

— С-с-спасибо, — промямлила она, недоумевая, как ей удалось всего за несколько минут преодолеть огромное расстояние от гневной пощёчины Люциусу до признательности ему же.

— О, я собираюсь получить от вас более ощутимые проявления благодарности, дорогая, — сухо ответил Малфой и тут же поднял Гермиону с собственных колен.

Рухнув на диван, она безвольно откинулась на спинку в блаженном, кружащем голову оцепенении.

Люциус тем временем встал и, невозмутимо сняв мантию и пиджак, с педантичной аккуратностью уложил их на спинку дивана. Затем не спеша расставил ноги так, что его ботинки оказались по обе стороны от обнажённых ступней Гермионы, остановился прямо перед ней, и… внезапно она с поразительной ясностью поняла, как именно ей следует отблагодарить его…

Словно под гипнозом она наблюдала за тем, как холёные руки Малфоя опускаются к безупречно отглаженным брюкам, расстёгивают ремень и ширинку. Но когда он окончательно высвободился из дорогого материала, весьма обеспокоенная (и даже несколько встревоженная!) Гермиона внезапно резко выпрямилась и села.

«Галоши Годрика! — подумала она ошарашенно, не в силах отвести взгляд от его внушительной, грозной поднявшей голову плоти. — Неудивительно, что мне было так больно!»

А потом в голове у неё что-то вспыхнуло, словно ослепительная искра короткого замыкания, и Гермиона нетерпеливо сползла с дивана на пол, опустилась на колени и потянулась вперёд, чтобы обхватить руками и губами его поражающий масштабами стояк, потому что впервые в её не очень-то опытной личной жизни, она просто хотела…

С алчной готовностью она лизнула его, вобрала в рот и попробовала на вкус, лаская языком каждый дюйм, а затем ухитрилась принять так глубоко, как только могла, до самого горла, пока судорожные сокращения мышц не стиснули твёрдый, увеличившийся в размерах член.

— Посмотри на меня, — приказал Малфой, и его обычно ровный бархатный голос прозвучал несколько напряжённо и хрипловато.

Гермиона безропотно послушалась, и какая-то странная дрожь пробрала её с головы до пят, как только она встретила мерцавший серебром взгляд. Его губы изогнулись в медленной улыбке.

— В какой восхитительной перспективе вы предстали передо мной, мисс Грейнджер, — произнёс он, глядя на неё сверху вниз. — Теперь каждый раз, вынужденно скучая на совещаниях и засыпая под ваши нудные доклады, с неизъяснимым удовольствием буду вспоминать о том моменте, когда ваш рот до отказа был наполнен моим членом.

После подобной речи, конечно, следовало оскорбиться, но Гермионе было всё равно: его вкус опьянял, сознание мутилось от запредельно высокой концентрации вожделения… к тому же, несмотря на все насмешки, она заметила, как порозовела от возбуждения его кожа, помутнел взгляд, и участилось дыхание…

«О, да… всё-таки мне удалось вынудить его потерять самоконтроль… отлично…»

Внезапно Люциус схватил её за волосы и оттолкнул от себя.

— Достаточно… Хватит! — прохрипел он сдавленно. — Будь я проклят, но мне просто необходимо трахнуть тебя!

Рывком подняв с пола, Малфой практически швырнул Гермиону спиной на диван, резко, чуть не вывихнув, развёл в стороны её ноги и вклинился между ними, навалившись всем немалым весом. Он остановился лишь на мгновение: подцепил на левый локоть согнутую в колене ногу Гермионы, приподнимая её бёдра для наиболее глубокого проникновения, правой рукой обхватил свой внушительный член и провёл им между скользкими от влаги складками. Она невольно застонала, почувствовав прикосновение его отяжелевшей плоти, когда Люциус, примеряясь, упёрся в самый центр её лона. Столкнувшись с Гермионой взглядом, он обнажил зубы в хищном подобии улыбки и безжалостно толкнулся в неё, наполняя собой до отказа.

Забыв, как дышать, она захлебнулась сдавленным вскриком.

Едва ли в этот момент Гермиона ощущала сокрушительный вес Малфоя или то, что волосы зацепились за одну из его запонок, или что пряжка ремня вонзается в её бедро (все эти неудобства казались второстепенными, незначительными). Единственной реальностью сейчас стал он, внутри неё… и пугающее осознание того, что в этот раз… в этот раз боль может одержать победу над удовольствием, полностью стерев его. Слишком поздно Гермиону осенило: в прошлый раз, когда Люциус брал её так же неистово, то тело, ту физическую оболочку она позаимствовала у женщины, которая в запасе имела более двадцати лет на то, чтобы приспособиться к его крупным размерам…

Но словно утопающая, вцепилась ногтями в плечи Малфоя, прильнула к нему, дрожа, стоило ему подался назад и начать толкаться в неё сильней, протискиваясь всё дальше и дальше, снова и снова, и снова… А когда Гермионе уже показалось, что порог её выносливости пройден, Малфой наклонился, ловя её губы своими, глубоко погрузил язык в её рот, имитируя ритм без устали вбивающегося в неё члена… И она неожиданно почувствовала, что расслабляется, открывается ему навстречу и принимает Люциуса полностью. Сомкнув ноги на его пояснице, Гермиона приподняла бёдра в стремлении встретить следующий мощный толчок, а затем словно вознеслась на гребне неукротимого вихря, пронзавшего её острыми импульсами, слепившего наслаждением, в безудержном кружении поднимавшего Гермиону всё выше… и выше… и выше… в дивный край блаженного экстаза…

— Да! — отчаянно выдохнула она. — Да, да, Люциус!

Судорожно вжавшись в него, Гермиона кончила и услышала, как у Малфоя, который не сводил глаз с её раскрытых, выкрикивавших его имя губ, где-то глубоко в горле родился гортанный рык.

Он объезжал её долго, упорно, и оказался настолько силён и вынослив, что Гермиона успела кончить ещё три раза и к тому моменту, когда Люциус всё же начал наращивать темп, стремясь к собственной кульминации, лежала под ним совершенно обессиленная, дрожащая, переполненная ощущениями почти до коматозного состояния. Наконец она почувствовала, как напрягаются его мышцы, и Малфой внезапно придвинулся ещё ближе, упёрся левым коленом рядом с её бедром, правой ногой по-прежнему стоя на полу, ладонями обеих рук обхватил подлокотник дивана у Гермионы над головой и начал вбиваться всё быстрей и быстрей, всё жёстче и жёстче…

Наконец, когда с последним резким ударом Люциус испустил хриплый стон, и она ощутила, как его насыщенная, тёплая и густая сущность наполняет и смазывает её разгорячённую плоть, Гермиону накрыло последнее, финальное освобождение, томной волной прокатившееся по измученному телу, заставляя её, словно в горячечном бреду, бессильно скулить и вздрагивать.

Люциус тяжело опустился на неё, рвано дыша ей прямо в ухо и цепляясь длинными прядями волос за её влажные от испарины щёку и висок.

Всё ещё глубоко слившись с Гермионой, он обнял её за плечи и крепко прижал к себе, ей даже на несколько мгновений почудилось, как будто она лежит в нежных объятья страстного влюблённого… но постепенно до неё стал доходить смысл слов, что хриплым поток лились ей в ухо, и она поняла, что Малфой насмехается, доказывая победу над ней, утверждая собственное превосходство, ликуя над её капитуляцией…

Устало прикрыв глаза, Гермиона глубоко вдохнула его запах и перестала обращать какое-либо внимание на то, что он говорил.

Слова оставались просто… словами, и в этот момент, когда она лежала обессиленная, сонная, пресыщенная наслаждением, они совершенно не трогали её.

Гермиона знала, что когда-нибудь обязательно заставит Люциуса взять свои слова назад.

А пока она спокойно лежала, обвив заклятого врага руками, и молча улыбалась ему в плечо.