— Что ж, Элис, — начал я, захлопнув дверцу.

Она вздохнула.

— Оно ненастоящее, — оборвал я ее, срываясь с парковки. Мне не нужно было следить за дорогой – я знал ее, как свои пять пальцев. – Это всего-навсего старое видение. То, что ты видела раньше. До того, как я полюбил ее.

И вновь оно заполонило ее разум – худшее из всех видений – чудовищная вероятность, мучающая меня на протяжении последних недель, будущее, открывшееся перед Элис в день, когда я спас Беллу от фургона.

У меня на руках ее скрученное, бледное, безжизненное тело… рваная рана с посиневшими краями на ее сломанной шее… и алая кровь на моих губах под стать вспыхнувшему багрянцу в глазах.

В ответ на всплывшее в памяти Элис видение у меня из горла вырвался яростный рык – непроизвольная реакция на пронзившую меня боль.

Элис замерла с тревогой в глазах. 

«Это то же самое место», — осознала Элис утром в столовой, и ее мысли были окрашены ужасом, причину которого я понял не сразу.

Я ни разу не заглядывал дальше ужасающей центральной картинки – я и ее-то с трудом выносил. Но в сравнении со мной у Элис было гораздо больше опыта в изучении видений. Она умела отстраниться от эмоций, быть беспристрастной, знала, как не дрогнув взглянуть на картинку и не отвернуться.

Элис сумела уловить детали… например, пейзаж.

Кровавое действо разворачивалось на той самой поляне, куда я планировал отвезти Беллу завтра.

— Это не может быть правдой до сих пор. В этот раз ты не видела, а всего лишь вспомнила. 

Элис медленно покачала головой.

— Мы поедем в другое место.

Декорации к ее видению закружились, как картинки калейдоскопа, меняясь от ярких к темным и обратно. Передний план оставался прежним. Я отмахнулся от видений, изо всех сил пытаясь заблокировать их от мысленного взора, жалея, что не могу избавиться от них.

— Я всё отменю, — процедил я сквозь зубы. – Она и раньше прощала мне невыполненные обещания.

Видение подернулось, мерцая, и вновь замерло, обретая ясные и четкие границы. 

— Я снова стану держать дистанцию.

— Не думаю, что это поможет. Раньше не срабатывало.

— Я уеду.

Страдание в моем голосе заставило ее поморщиться, и картинка в ее голове снова задрожала. Времена года сменяли друг друга, но центральная композиция оставалась неизменной.

— Всё по-прежнему, Эдвард.

— Как такое может быть? – прорычал я.

— Просто если ты уедешь, ты вернешься, — заявила она непримиримым тоном.

— Нет, — возразил я. – Я могу держаться от нее подальше. Знаю, что могу.

— Не можешь, — спокойно ответила она. – Возможно… если бы это была лишь твоя боль…

Она мысленно пролистала кинеограф возможных будущих, рассматривая лицо Беллы с тысячи разных углов, тусклое, лишенное света. Она похудела, виднелись непривычные впадины под скулами, глубокие круги под глазами, взгляд стал пустым. Можно было бы назвать его безжизненным, но это лишь метафора, по сравнению с другими видениями.

— Что не так? Почему она такая?

— Потому что ты бросил ее. Ей с этим… трудно справиться.

Я терпеть не мог, когда Элис говорила подобным образом, используя свое заковыристое настояще-будущее время, будто трагедия разворачивалась прямо сейчас.

— Другие варианты еще хуже, — прокомментировал я.

— Ты серьезно думаешь, что сможешь оставить ее в таком состоянии? Думаешь, что не прибежишь назад проверить, как она? Думаешь, что, увидев ее абсолютно разбитой, сумеешь сохранить дистанцию и не заговоришь с ней?

И пока она озвучивала свои вопросы, я уже видел ответы в ее голове. Себя, затаившегося в тени, подглядывающего. Крадущегося в комнату Беллы. Наблюдающего, как её мучает ночной кошмар, как она свернулась клубком, прижав руки к груди, и хватает ртом воздух даже во сне. Элис и сама сжалась, крепко обхватив колени руками в знак солидарности.

Конечно, она права. Я чувствовал отголосок тех эмоций, из этого варианта будущего, и понимал, что вернулся бы – только, чтобы проверить, как Белла. И едва увидев её… я бы её разбудил. Я не смог бы хладнокровно наблюдать за её страданиями.

Все версии будущего перестроились, вновь приводя к неизбежному видению, только с небольшой задержкой в этот раз.

— Мне не следовало возвращаться, — прошептал я.

Если б только я не научился любить её. Если б только я не знал, от чего отказываюсь.

Элис покачала головой.

Я ждал, что она покажет мне что именно, но она изо всех сил сосредоточилась на моем лице, скрывая видение.

— Что? Что ты видела?

В ее глазах читалась боль.

По-прежнему никаких изображений, но мне они были ни к чему. Я отшатнулся от неё, едва не потеряв контроль над машиной. Ударил по тормозам и свернул на обочину. Шины рвали листья папоротника и выплёвывали на дорогу клочья мха.

Эта мысль часто маячила у меня в голове, ещё в самом начале, когда монстр внутри меня был необуздан. Мысль о том, что нет никаких гарантий, что куда бы она ни поехала, однажды я её выслежу.

— Скажи, что мне делать! – Взорвался я. Элис вздрогнула от крика. – Покажи иной путь! Научи, как держаться от неё подальше – куда уехать!

В её мыслях вдруг возникло другое видение, стирая весь тот ужас, и с моих губ сорвался вздох облегчения. Но и этот образ был немногим лучше.

Элис и Белла обнимались, обе бледные как мрамор и прочные как алмаз.

Слишком много зёрен граната, и вот она обречена на жизнь в преисподней. И нет пути назад. Весна, солнечный свет, семья, будущее, душа – все это отнято у нее.

Её тон был обнадёживающим.

— В любом случае она умрет, — прошептал я. – Я остановлю её сердце.

— Я вовсе не это имела в виду. Я хочу сказать, что у неё есть варианты будущего и после поляны… но сначала ей придется пройти через этот метафорическую поляну, если ты понимаешь, о чём я.

Её разум – трудно подобрать подходящее слово – будто расширился, будто она одновременно просматривала все возможные варианты. Я увидел целый клубок нитей, каждая из которых представляла собой длинную цепочку застывших изображений, каждая из которых рисовала свою вариацию будущего с помощью скриншотов, и все они переплетались в беспорядочный узел.

— Я не понимаю.

— Не надо. – Мой голос дрогнул.

— Как мне спасти её? Скажи!

— Я не знаю. Тебе придётся самому искать ответ, где-то в этом клубке. Я не могу увидеть четко, что это будет, но, возможно, будет определенный момент, своего рода тест, испытание. Но я не могу тебе с ним помочь. Только вы двое можете принять решение в этот момент.

Я стиснул зубы.

Я уткнулся лицом в ладони. Меня тошнило – будто раненого человека или жертву болезни.

— Хочешь услышать хорошую новость? – аккуратно спросила Элис.

Я подозрительно уставился на неё, и она ответила легкой улыбкой.

— Ладно, выкладывай.

— Я видела третий вариант, — начала она. – Если ты сумеешь преодолеть переломный момент, за ним откроется новый путь.

— Новый? – повторил я безучастно.

— Он ещё весьма размыт. Но… посмотри сам.

И в её мыслях появилось ещё одно изображение. Не такое чёткое как другие. Наша троица в тесной гостиной дома Беллы. Я сидел на потёртом диване, Белла рядом со мной, и я весьма буднично обнимал её за плечи. Элис сидела на полу со стороны Беллы, бесцеремонно облокачиваясь ей на ногу. Мы с Элис были такими же, как всегда, но вот подобный образ Беллы я видел впервые. Её кожа всё ещё была мягкой и прозрачной, с румянцем на щеках, здоровой. Глаза по-прежнему оставались теплыми, карими, человеческими. Но Белла изменилась. Проанализировав изменения, я понял, в чём дело.

Белла из девушки превратилась в женщину. Её ноги казались длиннее, будто она подросла на пару дюймов, а тело слегка округлилось, украшая её стройную фигуру новыми изгибами. Волосы приобрели соболиный оттенок, будто за прошедшие годы она редко бывала на солнце. Не так уж много лет, может, три или четыре года. Но она всё ещё была человеком. 

Радость и боль захлестнули меня. Она по-прежнему человек, она взрослеет. И это безнадёжное и маловероятное будущее было единственным, на которое я мог согласиться. Будущее, которое не лишало её ни жизни земной, ни загробной. Будущее, которое заберёт её у меня однажды, так же неизбежно, как ночь поглощает день.

— Оно всё ещё гипотетическое, но я подумала, ты захочешь знать, что вероятность существует. Если вы преодолеете переломный момент, оно станет одним из вариантов.

— Спасибо, Элис, — прошептал я.

Я снова завел машину и выехал на трассу, подрезая минивэн, плетущийся ниже скоростного предела, и на автомате набирая скорость.

"Конечно, всё дело в тебе", — подумала она, снова разглядывая невероятную троицу на диване. –"Её желания не в счёт".

— О чём ты? Какие желания?

— А тебе не приходило в голову, что Белла, возможно, не захочет терять тебя? Что одной недолгой смертной жизни для неё может быть недостаточно?

— Это безумие. Никто не выберет…

— Нет смысла спорить об этом сейчас. Сначала переломный момент.

— Спасибо, Элис, — повторил я, на этот раз едко.

Она рассмеялась: смех показался нервным, похожим на птичью трель. Она была так же взволнована, как и я, не меньше меня напугана трагическими возможностями.

— Я знаю, что ты тоже её любишь, — пробормотал я.

— Ты права.

В конце концов, у Элис был Джаспер. Центр её личной вселенной был рядом с ней в целости и сохранности – и даже более нерушимый, чем у большинства. А его душа не была на её совести. Она не принесла Джасперу ничего, кроме счастья и спокойствия.

Мне хотелось верить ей, но я знал, когда её слова опирались на надёжный фундамент, а когда были не более, чем обычной надеждой.

До границы национального парка я ехал молча и нашёл неприметное место, чтобы оставить машину. Элис не пошевелилась, когда мы остановились. Она понимала, что мне нужно собраться.

Я закрыл глаза и постарался не слушать её, не слышать ничего вокруг, чтобы сосредоточиться на принятии решения. На обещании. Я посильнее сдавил пальцами виски.

По словам Элис, мне придётся сделать выбор. Мне хотелось закричать во всё горло, что я уже решил, что выбора нет, но даже несмотря на то, что всё моё существо стремилось защитить Беллу, я знал, что монстр ещё жив.

Как мне убить его? Заткнуть навечно?

Да, сейчас он притих. Прятался. Копил силы к предстоящей схватке. 

На долю секунды я всерьёз задумался над самоубийством. Это был единственный известный мне способ покончить с монстром навсегда.

Но как это сделать? В начале своей новой жизни Карлайл испробовал большинство методов, но так и не приблизился к завершению собственной истории, несмотря на свою твердую решимость. В одиночку мне не преуспеть.

Любой из членов моей семьи мог бы сделать это для меня, но я знал, что, сколько бы я ни умолял, никто не станет. Даже Розали, которая, я уверен, будет утверждать, что достаточно для этого рассержена, которая может бушевать и угрожать в следующий раз, когда я увижу ее. Потому что, пусть она иногда и ненавидела меня, она всегда меня любила. И я знал, что если бы я оказался на месте любого из них, я бы чувствовал и вел себя точно так же. Я не смогу причинить вред никому из моей семьи, независимо от того, сколько боли они испытывают и как сильно хотят от нее избавиться.  

Были и другие.... Но друзья Карлайла не станут мне помогать. Они никогда не предадут его таким образом. На ум приходило только одно место, где могли бы очень быстро покончить с монстром... но это поставило бы Беллу под угрозу. Пусть не я рассказал ей правду о себе, но она знала то, что не должна была знать. Ничего такого, что могло бы привлечь к ней  ненужное внимание, если только я не совершу какую-нибудь глупость, например, не поеду в Италию.

 Жаль, что Квилетский договор в наши дни, из-за отсутствия среди них зубастых волков,  не нес никакой угрозы. Три поколения назад все, что мне нужно было сделать - это дойти до Ла-Пуш. Теперь это бесполезная затея.

 Так что эти способы убить чудовище были невозможны.

 Элис казалась такой уверенной в том, что я должен был идти вперед и встретиться с этим лицом к лицу. Но как это могло быть правильно, когда существовала возможность, что я убью Беллу?

 Я вздрогнул. Эта мысль была настолько болезненной, что я не мог себе представить, как монстр смог бы преодолеть мое отвращение, чтобы победить меня. Он ничего не выдал, просто молча ждал своего часа.

 Я вздохнул. Был ли у меня выбор, кроме как встретиться с этим лицом к лицу? Считается ли это мужеством, если тебя заставляют? Я был уверен, что не считается.

Казалось, все, что я мог сделать, - это цепляться за свое решение обеими руками, изо всех сил. Я буду сильнее своего монстра. Я не причиню вреда Белле. Я сделаю самое правильное из того, что мне оставалось. Я буду тем, кем она хочет меня видеть.

 И вдруг, стоило мне подумать об этом, как все показалось не таким уж невозможным. Конечно, я могу это сделать. Я мог бы стать Эдвардом, которого хотела Белла, в котором она нуждалась. Я мог бы ухватиться за то единственное неясное будущее, с которым мог бы жить, а затем воплотить его в жизнь. Для Беллы. Конечно, я мог бы это сделать, если бы это было для нее.

 Это решение казалось более твердым. Более четким. Я открыл глаза и посмотрел на Элис.

 - Ах. Так-то лучше, - сказала она. В ее голове путаница нитей все еще казалась мне безнадежно запутанным лабиринтом, но она видела в нем больше, чем я. - Семьдесят на тридцать. О чем бы ты ни думал, продолжай. 

 

Возможно, ключом было просто принятие ближайшего будущего. Стоило встретить его. Не недооценивая мое собственное зло. Собравшись с силами для этого. Подготовившись.

Теперь я мог выполнить самую элементарную подготовку. Для это мы здесь и находились.

 Элис заметила мое действие еще до того, как я его совершил. Она выскочила из своей двери прежде, чем я успел открыть свою. Я слегка повеселел и почти улыбнулся. Она никогда не могла убежать от меня; поэтому всегда пыталась обмануть.

 А потом я тоже побежал.

 "Сюда", - подумала Элис, когда я почти догнал ее. Ее мысли были устремлены вперед, в поисках добычи. Но хотя я уловил запах нескольких ближайших вариантов, очевидно, это было не то, чего она хотела. Она игнорировала все, что видела.

 Я не был уверен, что именно она так тщательно искала, но без колебаний последовал за ней. Она проигнорировала одно за другим стада оленей и повела меня дальше в лес, сворачивая на юг. Я видел, как она заглядывает в будущее, видит нас в разных уголках парка — все они были мне знакомы. Она взяла курс на восток, затем снова поворачивая на север. Что она искала?

 А потом ее мысли остановились на крадущемся движении в кустах, мелькании рыжеватой шкуры.

 - Спасибо, Элис, но ... —”

 «Тсс! Я охочусь».

 Я закатил глаза, но продолжал следовать за ней. Она пыталась сделать что-то хорошее для меня. Вот только ей было никак не понять, как мало все это значит. Я так много через силу охотился в последнее время, что едва ли мог заметить разницу между пумой и кроликом.

Теперь, когда она сосредоточилась на своем видении, обнаружить его нам удалось довольно быстро. Как только движения животного стали слышны, Элис замедлила шаг, позволяя мне идти впереди.

 "Мне не следует, популяция пум в парке...”

 Мысленный тон Элис был раздраженным. "Поживи немного для себя”.

 Никогда не было особого смысла спорить с Элис. Я пожал плечами и обогнал ее. Теперь я уловил запах. Было легко переключиться на другой режим — просто позволить крови тянуть меня вперед, когда я преследовал свою жертву.

Было очень приятно прекратить думать на несколько минут. Просто побыть еще одним хищником, высшим в цепочке. Я слышал, как Элис направилась на восток в поисках своей добычи.

Пума еще не заметила меня. Она тоже направлялась на восток в поисках жертвы. День какого-нибудь другого животного закончится лучше благодаря мне.

 Через секунду я уже был на ней. В отличие от Эммета, я не видел смысла давать зверю шанс дать отпор. Это не имело бы никакого значения, и разве не гуманнее делать это быстро? Я свернул пуме шею, а затем быстро осушил теплое тело. С самого начала я не испытывал жажды, так что никакого реального облегчения от этого не испытал. Опять питание через силу.

 Закончив, я пошел по следу Элис на север. Она нашла спящую олениху, устроившуюся в гнезде из ежевики. Стиль охоты Элис был больше похож на мой, чем на Эммета. Похоже, животное даже не проснулось.

 - Спасибо, - сказал я ей, чтобы быть вежливым.

 «Пожалуйста. Там, на западе, стадо побольше».

 Она поднялась и снова побежала впереди. Я подавил вздох.

 Осушив еще по одному оленю, мы закончили. Я снова был слишком полон, мои внутренности были переполнены жидкостью и причиняли дискомфорт. Однако я удивился, что она была готова уйти.

- Я не против продолжить, - сказал я ей, задаваясь вопросом, видела ли она, что я собирался пропустить следующий раунд и просто был вежлив.

- Завтра я охочусь с Джаспером, - сказала она мне.

- Разве он только что не...

- Недавно я решила, что нужно больше готовиться, - сказала она с улыбкой. "Новая возможность”.

В ее мыслях я видел наш дом. Карлайл и Эсме с нетерпением ждут в гостиной. Дверь открывается, я прохожу внутрь, и рядом со мной, держа меня за руку…

Элис рассмеялась, и я попытался взять контроль над своим лицом.

- Как? - спросил я. - Когда?

- Скоро. "Возможно, в воскресенье…”

- В это воскресенье?

Белла была идеальна в видении — живая и здоровая, улыбающаяся моим родителям. На ней была надета синяя блузка, от которой ее кожа светилась.

Теперь Джаспер стоял у подножия лестницы, вежливо кивая Белле, его глаза были светло-золотистыми.

 - Это... ведет из узла?

 "Одна из нитей”.

 В ее мыслях снова все закрутилось, длинные нити возможностей. Так много сходится на завтрашнем дне… но не все появляются на другой стороне.

 - Где я сейчас?

 Она поджала губы. "Семьдесят пять на двадцать пять?”  Это прозвучало скорее как вопрос, и я понял, что она еще была великодушна.

 "Да ладно”, подумала она, увидев, как я сгорбился.  "Ты бы принял эту ставку. Я так и сделала”.

 Мои губы автоматически сжались поверх зубов.

- Умоляю тебя! - сказала она. - Как будто я могла упустить такую возможность. Дело не только в Белле. Я относительно уверена, что с ней все будет в порядке. Речь идет о том, чтобы научить Розали и Джаспера уважению.

 - Ты не всезнающая.

 - Почти.

 Я не мог найти в себе такого же шутливого настроя.

 - Будь ты всезнающей, то смогла бы сказать мне, что делать.

 "Ты все поймешь, Эдвард. Я знаю, что так и будет”.

 Если бы я тоже мог это знать.

По возвращении мы не обнаружили дома никого, кроме матери и отца. Эммет, без сомнения, предупредил остальных, чтобы они держались подальше. Так или иначе, для меня это не имело значения. У меня не было сил переживать об их дурацкой игре. Элис тоже убежала - искать Джаспера. Я был благодарен за то, что мысленные разговоры поутихли. Это немного помогло мне сосредоточиться.

 Карлайл ждал у подножия лестницы, и его мысли были полны тех же самых вопросов, на которые я только что умолял Элис дать ответы. Я не хотел признаваться ему во всех своих слабостях, которые удерживали меня от побега до того, как совершил очередную ошибку. Я не хотел, чтобы Карлайл узнал о том ужасе, который должен был произойти, если бы я не вернулся в Форкс, и о том, в какие глубины погрузился бы мой монстр.

Я коротко кивнул ему в знак признательности, проходя мимо. Он знал, что это значит, что я знаю все его страхи и что у меня нет хорошего ответа. Вздохнув, он кивнул в ответ. Он медленно поднялся по ступеням, и я услышал, как он присоединился к Эсме в ее кабинете. Они не разговаривали. Я старался не обращать внимания на ее мысли, когда она изучала выражение его лица - ее тревогу, ее боль.

 Карлайл лучше всех, даже лучше Элис, понимал, каково мне было, слышать бесконечную болтовню и суету внутри головы; он жил со мной дольше всех. Поэтому, не говоря ни слова, он подвел Эсме к большому окну, которое мы часто использовали как выход. Через несколько секунд они были уже так далеко, что я ничего не слышал. Наконец наступила тишина. Единственная суматоха в моей голове теперь была вызвана мной самим.

Поначалу я двигался медленно, едва ли быстрее человека, пока принимал душ, смывая то, что на мне осталось после  леса с кожи и волос. Как и раньше, в машине, я чувствовал себя разбитым, ослабленным, как будто сил совсем не осталось. Все это, конечно, было только в мыслях. Это было чудом, даром, если бы я мог каким-то образом действительно потерять силу. Стать слабым, безвредным, никому не опасным.

 Я почти забыл свой прежний страх—такой тщеславный страх,—что Белла сочтет меня отталкивающим, когда я покажусь ей на солнце. Я испытывал отвращение к самому себе за то, что потратил хотя бы мгновение на эту эгоистичную заботу. Но пока я искал свежую одежду, мне снова пришлось об этом подумать. Не потому, что мне было важно, покажусь я ей отвратительным или нет, а потому, что я должен был сдержать свое обещание.

Я редко обращал внимание на то, что на мне надето, не говоря уже о том, чтобы размышлять об этом. Элис наполнила мой гардероб самыми разнообразными вещами, которые, казалось, сочетались друг с другом. Главная цель одежды состояла в том, чтобы помочь нам слиться с толпой — перенять моду текущего периода времени, замаскировать нашу бледность и скрыть как можно больше нашей кожи, не выглядя одетыми не по сезону. Элис раздвигала  границы  в пределах этих ограничений, оскорбленная самой идеей сделать нас незаметными. Выбор одежды для себя и всех нас она воспринимала  как форму художественного самовыражения. Наша кожа была закрыта, ее бледный оттенок никогда не контрастировал с более глубокими тонами, и мы, безусловно, соответствовали моде данного времени. Но вот слиться с толпой нам не удавалось. Это казалось безобидной поблажкой, как и автомобили, на которых мы ездили.

Если отбросить авангардный вкус Элис, то вся моя одежда была максимально закрытой. Если я собирался выполнить обещание, данное Белле, мне нужно было нечто большее, чем просто обнажить кисти рук. Чем меньше открытой кожи, тем легче ей будет мысленно отстраниться от моего недуга. Ей нужно было увидеть меня таким, какой я есть.

 В этот момент я вспомнил о рубашке, которая торчала в глубине моего шкафа и которую я никогда не носил.

 Эта рубашка  отличалась от всех других. Обычно Элис не приносила нам ничего, что мы бы не надели согласно ее видениям.  Как правило, она очень строго следовала букве закона. Я вспомнил тот день, два года назад, когда впервые увидел эту рубашку, висящую с новой партией приобретений Элис, позади всех остальных, как будто она знала, что все это неправильно.

 - А это зачем? - спросил я ее.

Она пожала плечами. "Я не знаю. На модели она выглядела очень неплохо”.

 В ее мыслях не было ничего скрытого. Она, казалось, была так же смущена этой импульсивной покупкой, как и я. И все же она не позволила мне выбросить рубашку.

 "Никогда не знаешь наверняка", настаивала она. "Возможно, когда-нибудь она тебе понадобится”.

 Я вытащил рубашку и почувствовал странную волну благоговения. Почти озноб, если бы я был способен чувствовать такое. Ее сверхъестественные видения простирались так далеко, протягивали свои щупальца так глубоко в будущее, что даже она не понимала всех своих действий. Каким-то образом она почувствовала, за много лет до того, как Белла решила приехать в Форкс, что в какой-то момент я столкнусь с этим самым странным испытанием.

 Возможно, она все-таки была всеведущей.

Я натянул белую хлопковую рубашку, нервничая при виде отражения моих обнаженных рук в зеркале на двери. Застегнул пуговицы, вздохнул и снова расстегнул. Обнажить кожу — вот в чём был весь смысл. Но мне не следовало с самого начала бросаться в глаза. Я схватил бледно-бежевый свитер и натянул поверх. Так мне было намного удобней; над  горловиной, как обычно, виднелся только воротник белой рубашки. Пожалуй, не стану снимать свитер. Быть может, раскрываться полностью — не самый верный путь.

Странно, что я вообще могу переживать о миллионе опасностей, которые не были мной. Никто и ничто даже близко не было настолько смертоносным. И всё же… и всё же… и всё же… что если?

Хотя я всегда планировал провести ночь с ароматом Беллы и сегодня это было важнее, чем в любую другую ночь, теперь я спешил оказаться там.

Я пришел рано и, конечно же, всё было прекрасно. Белла всё еще занималась стиркой — я слышал стук и хлюпанье разбалансированной стиральной машины и вдыхал запах кондиционера для  белья, смешанного с горячим воздухом из выводной системы. Часть меня хотела улыбнуться, когда я подумал о ее подтруниваниях за обедом, но поверхностная шутка была слишком слабой, чтобы преодолеть мою затянувшуюся панику. Я слышал, что Чарли в гостиной смотрит спортивные новости. Его тихие мысли спокойные, сонные. Я был уверен, что Белла не передумала и не рассказала отцу о своих настоящих планах на завтра.

Вопреки всему, легкость и текучесть монотонного вечера семейства Свон успокаивала. Я взгромоздился на свое уже привычное дерево и позволил этому убаюкать меня.

Поймал себя на том, что завидую отцу Беллы. Его жизнь была простой. Ничего серьезного не отягощало его совесть. Завтра ожидался просто обычный день, со знакомыми и приятными увлечениями, которых с нетерпением ждешь. 

Но на следующий день…

Не во власти Чарли было гарантировать, каким окажется для него следующий день. Было ли это в моей власти?

Звук фена в ванной комнате удивил меня. Обычно Белла не утруждалась подобным. Насколько я мог судить по ночам, проведенным в оберегающем — хоть  и непростительном — наблюдении, она ложилась спать с мокрыми волосами, позволяя им высохнуть за ночь. Интересно, в чем причина этой перемены.  Единственное объяснение, пришедшее мне на ум: Белла хотела, чтобы ее волосы выглядели красиво. И поскольку единственным человеком, с которым она собиралась увидеться завтра  — я, это означало, что Белле, должно быть, хотелось  выглядеть хорошо для меня.

Может, я и ошибался. Но если был прав… как невыносимо! Как очаровательно! Ее жизнь еще никогда не подвергалась более серьезной опасности, но она всё равно заботилась о том, чтобы мне, самой смертельной угрозе ее жизни, нравился ее внешний вид.

Даже с учетом времени на сушку волос, понадобилось больше времени, чем обычно, прежде  чем свет в комнате Беллы погас; и до того, как это произошло, я слышал тихое копошение внутри ее комнаты. 

Ее комната сразу же обнаружила источник шума, который я слышал. Груды одежды были разбросаны по всем поверхностям,  несколько  вещей лежали даже на изножье кровати, под ее босыми ступнями. Я вновь ощутил удовольствие и боль от осознания того, что она хочет быть привлекательной для меня.

Я сравнил эти чувства — боль и ощущение полета — с моей жизнью до появления в ней Беллы. Я был так измучен, так устал от мира, словно испытал все эмоции, какие только можно ощутить. Ну и дурак. Я едва пригубил чашу, которую могла предложить жизнь. Только теперь я осознал, сколько всего было упущено, и сколько еще мне предстоит узнать. Конечно, впереди столько страданий. Куда больше, чем радостей. Но радость была таким сладким, таким сильным чувством, что я никогда не прощу себе, если упущу хоть секунду всего этого.

Я подумал о пустоте существования без Беллы, и это напомнило мне о ночи, которую я так давно не вспоминал.

Стоял декабрь 1919 года. Прошло чуть больше года с тех пор, как Карлайл обратил меня. Цвет моих глаз изменился от ярко-красного до теплого янтарного, хотя напряжение от того, чтобы поддерживать их в таком состоянии, было постоянным.

Карлайл держал меня в изоляции, насколько это было возможно, пока я проживал  те неуправляемые первые месяцы. Спустя почти год, я был абсолютно уверен, что безумие прошло и  Карлайл без возражений согласился с моей оценкой самого себя. Он готовился вывести меня в человеческое общество.

Сначала это был всего лишь вечер тут или там: сытые, насколько это было возможно,  мы гуляли по главной улице небольшого городка, после того, как  солнце благополучно скрылось за горизонтом. Тогда меня удивило, как мы вообще могли слиться с толпой. Человеческие лица так сильно отличались от наших — их тусклая, пористая  кожа, нескладно вылепленные черты, такие округлые и бугристые, пестрые цвета несовершенной плоти. Я подумал, что затуманенные, слезящиеся глаза должно быть были почти слепы, если окружающие верят, что мы принадлежим к их миру. Прошло несколько лет, прежде чем я привык к человеческим лицам.

Во время этих экскурсий я был так сосредоточен на контроле своего инстинкта убивать, что навряд ли воспринимал  атакующую меня какофонию мыслей в качестве речи; это был просто шум. По мере того, как моя способность не обращать внимания на жажду крепчала, мысли в толпе прояснялись, от них становилось всё сложнее отмахиваться. Опасность первого вызова вытеснялась раздражением от другого.

Я прошел эти ранние проверки, если не с легкостью, то, по крайней мере, с прекрасными результатами. Следующим испытанием было прожить неделю среди людей. Карлайл выбрал оживленную гавань Сент-Джон в провинции Нью-Брансуик, и забронировал нам номер в маленьком, обшитом вагонкой отеле рядом с доками в окрестности Вест-Сайд. Кроме нашего старого домовладельца, все соседи, которых мы встречали, был моряками или рабочими порта.

Это был тяжелый вызов. Я был полностью окружен. Запах человеческой крови присутствовал постоянно. Я чувствовал прикосновение человеческих рук к ткани в нашей комнате, улавливал запах человеческого пота, доносящийся сквозь наши окна. Это отравляло каждый мой вдох.

Однако, несмотря на молодость, я был упрям и полон решимости добиться успеха. Я знал, что Карлайл очень высокого мнения о моем стремительном прогрессе, и угождать ему стало моей главной мотивацией. Даже находясь прежде на относительном карантине, я достаточно наслушался человеческих мыслей, чтобы знать, что мой наставник уникален в этом мире. Он был достоин моего чрезмерного восхищения.

Мне был известен его план побега, если вызов окажется слишком тяжелым для меня, хотя Карлайл и хотел скрыть это от меня. Для него было почти невозможно сохранять тайну. Несмотря на ощущение, что мы окружены человеческой кровью со всех сторон, существовал быстрый способ отступления через  холодные воды гавани. Мы находились всего в нескольких улицах от серых, непроницаемых глубин. Если искушение окажется слишком близко к своему триумфу, он заставил бы меня бежать.

Однако Карлайл верил, что я смогу — я был слишком одарен, слишком силен, слишком умен, чтобы пасть жертвой своих низменных потребностей. Наверное, он видел, как я откликался на его мысленные похвалы. Думаю, это делало меня самонадеянным, но также сформировало из меня человека, которого я видел в его мыслях — настолько я был полон решимости заслужить одобрение, которое он уже демонстрировал.

Карлайл был очень проницателен в таких вещах.

Это были мои вторые рождественские праздники в качестве бессмертного и первые, когда я оценил смену времен года; в прошлом году я был слишком измотан безумием новорожденного, чтобы осознавать что-нибудь еще. Я знал, что в глубине души Карлайл беспокоился  о том, чего мне будет не хватать.  Семьи и друзей, которых я знал в человеческие годы, всех традиций, скрашивавших пасмурную погоду. Ему не стоило волноваться. Гирлянды и свечи, музыка и сборища… всё это, казалось, не имело ко мне никакого отношения. Я смотрел на это, как на что-то невозможно далекое и недостижимое.

Однажды вечером, примерно в середине недели, Карлайл впервые отправил меня на прогулку одного. Я отнесся к своему заданию со всей серьезностью и сделал всё возможное, чтобы выглядеть как можно более человеком, закутавшись в толстые слои одежды, притворяясь будто чувствую холод. Оказавшись снаружи, я был собран и натянут как пружина, сопротивляясь любому искушению, мои движения были медленными и неторопливыми. Я прошел мимо нескольких людей, возвращающихся  домой из обледенелых доков. Никто не обращался ко мне, но я и не пытался уклониться от  контакта. Я думал о будущей жизни, когда буду таким же сдержанным и непринужденным как Карлайл, представлял миллион таких встреч. Карлайл отложил свои дела, чтобы заниматься мной, и я твердо решил, что скоро стану для него ценным приобретением, а не обузой.

Я был очень горд собой, когда вернулся в наш номер, стряхивая снег с шерстяной шапки. Карлайл с нетерпением ждал моего рассказа, и мне хотелось представить его ему. В конце концов, это было не так уж сложно — гуляя среди людей, находясь под защитой лишь собственной воли,  и я притворился беззаботным, когда вошел в дверь, лишь запоздало отметив сильный запах смолы.

Я приготовился поразить Карлайла легкостью своего успеха, а он подготовил сюрприз для меня.

Кровати были аккуратно сложены в углу, шаткий письменный стол отставлен за дверь, чтобы освободить место для елки, достаточно высокой, чтобы касаться верхушкой потолка. Хвоя была мокрой, местами еще виднелась снежная пыль, быстро таявшая  от жара огарков свечей, установленных на кончиках еловых ветвей. Свечи горели, отражаясь теплым желтым светом на гладкой щеке Карлайла. Он широко улыбался.

С некоторым недоумением я осознал, что мое большое достижение, моя одиночная экспедиция была всего лишь уловкой. А потом снова обрадовался, что Карлайл настолько доверяет моему контролю, что готов был отправить меня на фиктивный эксперимент, чтобы подготовить для меня сюрприз.

— Благодарю, Карлайл, — быстро ответил я. — И тебе счастливого Рождества.

Честно говоря, я не был уверен, как отношусь к этому жесту. Это выглядело… как-то по-детски — словно моя человеческая жизнь, которую я оставил далеко позади вместе со всеми ее атрибутами, была лишь стадией личинки, и сейчас  от меня ожидали, чтобы я снова полз сквозь грязь,  несмотря на имеющиеся крылья. Я чувствовал себя слишком старым для подобного представления, но в то же время был тронут попыткой Карлайла кратковременно вернуть мне прежние радости.

— У меня есть попкорн, — сказал он. — Я подумал, ты захочешь присоединиться к процессу украшения.

В его мыслях я видел, что это значит для него. Уже не в первый раз я слышал, какую глубокую вину он чувствует за то, что втянул меня в такую жизнь. Он доставит мне любые частички человеческого удовольствия, какие только сможет. А  я не был настолько избалован, чтобы отказать ему в этой радости.

— Конечно, — согласился я. — Полагаю, в этом году справимся быстро.

Карлайл рассмеялся и пошел разворошить угли в очаге, чтобы оживить их.

Было несложно расслабиться в его видении семейного отдыха, пусть даже эта семья совсем небольшая и необычная. Хотя я легко справлялся со своей ролью, меня не покидало ощущение, что я не принадлежу миру, в который играю. Мне было интересно, смогу ли я со временем привыкнуть к жизни, которую создал Карлайл, или же всегда буду чувствовать себя чужеродным существом. Было ли во мне больше от настоящего вампира, чем в нем? Или же я слишком привязан к жажде крови, чтобы принять его более человеческие чувства?

Со временем я получил ответы на свои вопросы. В те дни я был еще больше новорожденным, чем думал, но с возрастом всё стало легче. Ощущение отчуждения исчезло, и я обнаружил, что действительно принадлежу миру Карлайла.

Однако именно в это время года мои заботы сделали меня более уязвимым перед мыслями незнакомцев, чем следовало бы.

Следующим вечером мы встретились с друзьями — мое первое появление в обществе.

Было уже за полночь. Мы покинули город и углубились в холмы на севере, ища место, достаточно отдаленное, чтобы моя охота прошла безопасно для людей. Тогда я крепко держал себя в узде, пытаясь укротить нетерпеливые чувства, жаждущие вырваться на свободу, чтобы провести меня сквозь ночь к тому, что утолит мою жажду. Мы должны быть уверены, что находимся достаточно далеко от людей. Как только я выпущу эту мощь на волю, у меня не хватит сил отвернуться от запаха человеческой крови.

 

"Здесь безопасно", одобрил Карлайл и замедлился, чтобы позволить мне возглавить охоту. Возможно, мы найдем волков, которые тоже охотятся в сильный снегопад. Скорее всего, а такую погоду нам придется выкапывать животных из нор.

Я позволил своей силе вырваться на свободу — это было явное облегчение, словно расслабить давно напряженную мышцу. Сначала я чувствовал только запах чистого снега и голых веток лиственных деревьев. Я чувствовал облегчение от того, что не ощущал ни запаха людей, ни жажды, ни боли. Мы молча бежали через густой лес.

И тут я уловил новый запах, странный, но в то же время знакомый. Он был сладким и чистым, чище свежего снега. В аромате была яркость, связанная лишь с двумя известными мне запахами: Карлайла и моим собственным. Однако в остальном запах не был мне знаком.

Я резко остановился. Карлайл уловил запах и замер рядом со мной. На какую-то долю секунды я прислушался к его тревоге. А затем появилось узнавание.

"Ах, Шивон," подумал он, мгновенно успокоившись. "Я не знал, что она была на этой стороне мира."

Я вопросительно посмотрел на него, не зная, правильно ли говорить вслух. Я чувствовал тревогу, несмотря на его непринужденность. Неизвестность заставила меня насторожиться.

"Старые друзья," заверил меня Карлайл. "Полагаю, тебе пора познакомиться с другими представителями нашего вида. Давай найдем их."

Он казался беззаботным, но я заметил легкую обеспокоенность в мыслях, которые он облекал в слова для меня. Я впервые задумался, почему мы до сих пор не вступали в контакт с другим вампиром. Из уроков Карлайла я знал, что мы  были не  такой уж редкостью. Наверно, он умышленно скрывал меня от других. Но почему? Сейчас он не боялся никакой физической опасности. Чем еще он руководствовался?

Запах был достаточно свежим: я различал два разных следа.  Я вопросительно взглянул на Карлайла.

Клан. Я знал этот термин, но всегда думал об этом в привязке к большим военизированным группам, которые доминировали в уроках истории Карлайла. Клан Вольтури, а до них — румыны и египтяне. Но если у этой Шивон может быть клан из троих членов, значит, этот термин может быть применен и к нам? Были ли мы с Карлайлом кланом? Казалось, это нам не подходит. Звучало слишком… холодно. Возможно, мое понимание этого термина было неидеальным.

У нас ушло несколько часов, чтобы догнать объекты преследования, потому что они тоже бежали. К счастью, тропа уводила нас всё глубже и глубже в заснеженную пустошь. Если бы мы подошли слишком близко к человеческому жилью, Карлайл попросил бы меня подождать подальше. Использование моего нюха для выслеживания мало чем отличалось от использования его для охоты, и я знал, что не справлюсь, если наткнусь на след человека.

Когда мы подошли достаточно близко, чтобы я мог различить звук бегущих ног впереди нас, — они не прилагали усилий к тому, чтобы быть бесшумными и, очевидно, не заботились о том, что их станут преследовать, — Карлайл громко позвал: — Шивон!

На короткий миг движение впереди прекратилось, а затем они кинулись обратно к нам, напористость звука заставила меня напрячься, несмотря на уверенность Карлайла. Он замер, и я остановился рядом с ним. Я знал, что он никогда не ошибается, но всё же заметил, что интуитивно пригнулся к земле.

— Конечно, — прошептал я, и распрямился рядом, хотя  моя поза все равно получилась довольно напряженной.

Возможно, именно поэтому он скрывал меня от своих знакомых. Быть может, этот странный защитный инстинкт был слишком сильным, когда тебя уже переполняет запал новорожденного. Я крепче стиснул скованные мышцы. Я его не разочарую.

— Это ты, Карлайл? — прозвучал голос, похожий на чистый, глубокий звук церковного колокола.

Сначала из-за заснеженных деревьев появился только один вампир. Она была крупнейшей женщиной, которую я когда-либо видел: выше меня или Карлайла, с большими широкими плечами и объемистыми конечностями. Однако в ней не было ничего мужеподобного. Ее формы были очень женственны — агрессивно, решительно женственны. Было ясно, что сегодня она не собиралась выдавать себя за человека: на ней была  лишь простая льняная рубаха без рукавов с затейливой серебряной цепочкой вместо пояса.

В последний раз я обращал внимание на женщину вот так  еще в прошлой жизни, и оказалось, что сейчас не знаю, куда деть глаза. Я сосредоточился на ее лице, которое, как и ее тело, было очень женственным. У нее были полные изогнутые губы, огромные темно-красные глаза обрамлены ресницами, даже более густыми, чем иголки на сосновых лапах. Ее блестящие черные волосы были собраны в пучок, удерживаемый на макушке двумя небрежно воткнутыми деревянными палочками.

Я ощутил странное облегчение, глядя на другое лицо, так похожее на лицо Карлайла: идеальное, гладкое, избавленное от плотной неоднородности человеческого лица. Симметрия действовала успокаивающе.

Спустя полсекунды появилась другая вампирша, высунувшись из-за широкой женской спины. Эта была менее приметной: просто маленькая девочка, чуть старше ребенка. Там, где у высокой женщины, казалось, наблюдался переизбыток всего, эта девочка была воплощением недостаточности. Одетая в простое темное платье,  она казалась костлявой, настороженные глаза слишком большие для ее лица, хотя само лицо, как и у ее спутницы, было успокаивающе идеальным. В достатке у нее было только волос: дикая копна ярко-рыжих кудрей, которые, казалось, были завязаны в узел без возможности быть распутанными.

Крупная женщина прыгнула вперед к Карлайлу, и мне понадобилось всё самообладание, чтобы не прыгнуть между ними и остановить ее. В этот момент, наблюдая за мускулатурой ее мощных конечностей, я понял, что могу лишь попробовать. Это мысль была унизительна. Возможно, держа меня в изоляции, Карлайл защищал мое эго.

Женщина обняла его, захватив в свои голые руки. Ее сверкающие зубы были обнажены, но только лишь в том, что выглядело как дружественная улыбка. Карлайл обнял ее за талию и рассмеялся.

— Здравствуй, Шивон. Как же давно мы не виделись.

Шивон отпустила Карлайла, но продолжала держать руки на его плечах.

— Где же ты скрывался, Карлайл? Я уже начала беспокоиться, что с тобой случилось что-то нехорошее, — ее голос был почти таким же низким, как и у Карлайла, вибрирующий альт с акцентом ирландских докеров, что превращало его в  нечто волшебное.

Мысли Карлайла  обратились ко мне; сотни вспышек воспоминаний нашего последнего года. В то же время Шивон бросила на мое лицо быстрый взгляд и отвела глаза.

— Довольно трудные были деньки, — ответил Карлайл, однако я был больше сосредоточен на мыслях Шивон.

 "Практически новорожденный… но его глаза… Непривычные, но не такие причудливые, как у Карлайла. Скорее янтарные, чем золотистые. Он довольно симпатичный. Интересно, где Карлайл нашел его?"

Шивон сделала шаг назад.

— Я веду себя грубо. Никогда прежде не встречала твоего компаньона.

— Позволь представить вас. Шивон, это Эдвард, мой сын. Эдвард, это, как ты наверняка догадался, моя давняя подруга, Шивон. А это ее Мэгги.

Девочка склонила голову набок, однако не в знак согласия. Тонкие линии ее бровей сошлись вместе, словно она сосредоточилась на какой-то загадке.

 "Сын?" Подумала Шивон, сначала сбитая с толку этим словом. "Ах, так спустя столько времени, он решил создать себе компаньона. Занятно. Интересно, почему именно сейчас? В этом мальчике должно быть что-то особенное."

"То, что он говорит — правда." в то же время думала Мэгги. "Но чего-то не хватает. Чего-то, о чем Карлайл умалчивает." Она кивнула, как бы про себя, а потом посмотрела на Шивон, которая всё еще разглядывала меня.

— Эдвард, приятно познакомиться, — проговорила Шивон. Она протянула мне руку, ее взгляд задержался на мох радужках, словно бы пытаясь определить их точный оттенок.

Я был знаком лишь с человеческой реакцией на встречи такого рода. Я взял ее за руку и коснулся губами тыльной стороны ладони, отметив зеркальную гладкость ее кожи.

— Очень приятно, — ответил я.

"Как мило." Она опустила руку и широко улыбнулась мне. "Такой симпатичный. Интересно, что у него за дар, и чем он так приглянулся Карлайлу?"

Я был ошеломлен ее мыслью, — только осмысленно восприняв использованное ею слово «дар», я понял, что она имела в виду ранее, когда допускала, что во мне должно быть что-то особенное, — однако у меня было достаточно практики, чтобы скрывать свою реакцию от заинтересованных взглядов.

Конечно, она была права. У меня действительно был дар. Однако… Карлайл был искренне удивлен, когда понял, на что я способен. Благодаря дару, я знал, что он не притворяется. В его мыслях не было ни лжи, ни уверток, когда он отвечал на мои «почему». Он был очень одинок. Моя мать умоляла сохранить мне жизнь. Мое лицо неосознанно обещало некую добродетель, в наличии которой у себя я не был полностью уверен.

В то время такой вывод беспокоил меня не настолько сильно, как иные ее предположения. Позже - их разговор продолжался всю ночь из-за чего мы не смогли вернуться в арендованные комнаты до захода солнца следующего вечера - , когда мы снова остались наедине, я заговорил с Карлайлом об этом. Он рассказал мне историю Шивон, о ее восхищении кланом Вольтури, об интересе к миру мистических вампирских талантов и, наконец, о нахождении странного ребенка, который, казалось, знал больше, чем возможно для человека.

Шивон обратила Мэгги не из-за какой-то потребности в компании или личной заботе о девочке, которая при других обстоятельствах могла бы стать обедом, а потому что стремилась присоединить талант к своему собственному клану. Это был другой взгляд на мир, менее человеческий, чем тот, какой удалось сберечь Карлайлу. Он скрыл от Шивон информацию о моем даре (это объясняло странную реакцию Мэгги, когда нас знакомили; она знала, что Карлайл скрывает что-то от ее дара), не зная, как Шивон отреагировала бы на то, что он получил доступ к такому редкому и сильному дару даже без поисков.

То, что я оказался одарен, было не более, чем странным совпадением. Дар читать мысли был частью меня, поэтому Карлайл не хотел, чтобы он исчез, точно так же, как не хотел бы изменить цвет моих волос или тембр голоса. Однако он никогда не рассматривал мой дар как товар для своего использования или выгоды.

Иногда я думал об этих откровениях, но с течением времени всё меньше и меньше. Я стал чувствовать себя более комфортно в мире людей, а Карлайл вернулся к своей прежней работе хирургом. Пока его не было, я изучил медицину, среди многих других дисциплин, но всегда лишь по книгам, и никогда — в больнице. Только через несколько лет Карлайл нашел Эсми, и мы вернулись к более уединенной жизни, пока она приспосабливалась. Это было напряженное время, полное новых знаний и новых друзей, потом прошло еще несколько лет, прежде чем меня стали беспокоить жалостливые слова Шивон.

В отличие от других ее предположений, — которые так легко было опровергнуть, раз уж я мог читать мысли Карлайла, — эта идея начала отравлять меня. Именно эта фраза «величайшей радости этой жизни» в конечном итоге привела к моему расставанию с Карлайлом и Эсме. В погоне за этой обещанной радостью я вновь и вновь отнимал человеческую жизнь, самоуверенно полагая, что применяя свой дар, смогу принести больше пользы, чем вреда.

Когда я впервые попробовал человеческую кровь, мое тело было ошеломлено. Ощущение совершенной наполненности и абсолютного здоровья. Чувствовал себя живее, чем прежде. Даже при том, что кровь была не наилучшего качества, — тело моей первой жертвы было пропитано горьким привкусом наркотиков, — привычная еда стала казаться мне сточными водами. И всё же… мой разум оставался несколько отстраненным от удовольствия моего тела. Я не мог удержаться, чтобы не увидеть эту отвратительность. Не мог забыть, что Карлайл должен был подумать об этом моем выборе.

Я полагал, что эти сомнения исчезнут. Находил очень плохих людей, что держали чистыми свои тела, если не руки, и наслаждался качеством еды получше. Мысленно я вел подсчет количества жизней, которые мог спасти благодаря своей операции «судья, присяжные и палач». Даже если за одного убийцу я спасал только одну жертву, всего лишь следующую жертву в списке, разве было бы лучше позволить этим человеческим хищникам продолжать?

Прошли годы, прежде чем я сдался. Тогда я так и не понял, почему кровь не была венцом экзистенциального экстаза, как считала Шивон, почему я продолжал скучать по Карлайлу и Эсме больше, чем наслаждался своей свободой, почему вес каждого убийства, казалось, накапливался, пока я не стал калекой под их общим грузом. И какое-то время,  после моего возвращения к Карлайлу и Эсме, когда я заново пытался научиться дисциплине и сдержанности, от которой отказался, я пришел к выводу, что Шивон, возможно, не знает ничего прекрасней, чем зов крови, однако я был рожден для чего-то получше.

И теперь слова, которые когда-то преследовали меня, когда-то влекли меня, вернулись с удивительной силой.

У меня не было никаких сомнений. Теперь я понял значение этой фразы. Величайшей радостью в моей жизни была эта хрупкая, смелая, теплая, проницательная девушка, которая мирно спала рядом. Белла. Величайшая радость, которую могла предложить мне эта жизнь, и величайшая боль, когда она утрачена.

В кармане моей рубашки завибрировал телефон. Я выхватил его, увидел номер и поднес к уху.

— Вижу, ты не можешь разговаривать, — тихо проговорила Элис, — но я подумала, что ты захочешь знать. Сейчас 80 к 20. Что бы ты ни делал, продолжай в том же духе, — и повесила трубку.

Конечно, я не мог доверять уверенности в ее голосе, когда не мог прочесть ее мысли, и она это знала. По телефону она могла бы мне солгать. Но я всё равно приободрился.

Я нежился, тонул, купался в моей любви к Белле.И  не думал, что мне будет тяжело продолжать это делать.

______________________________________________