ЕPOV

- Прошло четыре дня, Карлайл. Почему она не очнулась?
- Я не знаю, сын. – Карлайл сидел в кресле у стола. На черной кушетке в моей спальне Белла лежала без движений под одеялом. Не было никакого заметного движения ее груди, и только очень редкое и случайное биение ее сердца указывало на то, что она еще, может быть, жива. – Думаю, яд волков затормозил превращение, но это всего лишь теория.

- Что еще я могу сделать? – потребовал я в отчаянии. – Я сделал что-то не так?
- Нет, Эдвард, это никак не связано с тем, что ты сделал или не сделал. Сейчас мы ничего не можем сделать, разве что ждать.
- Это худшая из пыток, - я провел рукой по волосам, болезненно дергая их. За окнами жизнь бурлила, как в любой другой день. Какая-то извращенная часть меня хотела заткнуть все вокруг нас.

- Она уже должна была очнуться.
- Что ж, в основном это верно, но…
- Это всегда занимало три дня, всегда три дня. Три дня, а затем они просыпались.

Я рассчитывал только на три дня пытки, когда буду наблюдать за ее мучениями, вот к чему я приготовил себя. Первые сорок восемь часов Белла бессознательно стонала и хныкала во сне. Я сидел возле ее кровати, и каждый звук, срывающийся с ее губ, ранил меня как кинжал в сердце. Я уничтожил стулья, светильники, книги, все, что попадалось мне под руки, когда она рыдала, не в силах остановить себя, не в силах избавиться от этого ощущения, будто и сам горел вместе с ней. Но я бы с удовольствием обменял эту пытку ее случайных криков на холодную безмолвную пустоту ее полной тишины. Отсутствие каких-либо звуков от нее действовало на мое сердце как яд, заставляя холодеть и отчаянно желать любых изменений.
Эсми просунула голову в дверь.

- Погрузчики будут здесь через два часа. Есть то-то, то ты хочешь забрать с собой в Дартмут?
- Нет, - ответил я, смотря на неподвижное тело Беллы. Как-то я нашел в себе физические и духовные силы, чтобы остановиться и не осушить Беллу, но я был так близок. Я повернулся, чтобы посмотреть на Эсми, вспоминая, что она говорила мне. Единственный способ остановить желание убить ее – это захотеть, чтобы она жила еще больше. Через дымку безумия и экстатической жажды крови я наконец-то сдался на том поле, рыдая в агонии, когда оттолкнул ее бесчувственное тело от своих губ, прежде чем ее сердце окончательно остановилось.

Стоя на страже возле тела Беллы, я закрылся от своей семьи, прежде чем успокаивающие слова Карлайла, произносимые вновь и вновь, достигли моего сознания.
«Эдвард, ты сделал это. Теперь позволь нам помочь ей».

Аро и Карлайл обменялись словами прощания, и Волтури исчезли так же быстро, как и появились. Я уложил Беллу на свои колени в машине Эммета, когда мы отправились домой, физически не в силах выпустить девушку из своих объятий. Карлайл предложил взять Беллу у меня, волнуясь, что запах крови продолжает меня мучить, но природа этого запаха изменилась. И, хотя он по-прежнему звал меня, призывая забрать ее жизнь, теперь он был доказательством того, что она все еще была жива, и я держался за него, держался за нее изо всех сил и надежд.

«Без изменений?» – спросила Эсми, ее лицо светилось состраданием.
- Нет, - с горечью ответил я, поворачиваясь к окну. Эсми поджала губы и удалилась.
- Я посижу с ней, - сказал Карлайл. Почему бы тебе не пойти пробежаться? Ты уже протер дыры в этом ковре.
- Я хочу быть здесь, если она очнется.
- Ее состояние не изменится в ближайшие тридцать девять часов. Ничто не случится сейчас.
Я скрестил руки.
- Ты можешь идти, если хочешь. Я не уйду.
- Как хочешь.



В тот же день я услышал Карлайла и Эсми внизу.
- Что ты думаешь об этом? - спросила Эсми.
- Такое ощущение, что она застряла посреди изменения. Все дело в волчьем яде.
- Бедняжка. Это, наверное, так ужасно больно. Не могу даже представить одного лишнего часа.

- М-м-м. Надеюсь, ее ум останется нетронутым, когда она очнется.
Я посмотрел на Беллу, все еще неподвижную, бледное лицо только усиливало богатство ее волос.
- Белла, - умолял я ее шепотом, - не покидай меня. Я не выдержу этого. – Но ответа не последовало, как не было и никакого движения.



- Пять дней, Карлайл! – прорыдал я, сокрушая спинку стула в щепки в своей руке. – Пять дней происходит что-то не то.
- Я знаю, как тяжело это для тебя, но мы ничего не можем сделать. Все должно идти своим чередом.
Я обхватил себя руками, покачиваясь на носках.
- Это медленно сводит меня с ума.
- Знаю. Джаспер едва может находиться рядом с тобой. Тебе нужно покинуть этот дом ненадолго. Эммет?

Мой брат показался из-за угла.
- Пошли, Эдвард. Давай пробежимся.
- Нет, я остаюсь.
- Эдвард, почему ты не идешь? – спросил Карлайл. – Я останусь с ней.
Эммет вздохнул.
- Ее кошка будет голодать и дальше, если никто не покормит ее, и я захватил краску для ее квартиры.
Дарси… ее кошка. Дарси. Бедная кошка переживала невероятную драку. Я повернулся к Карлайлу.

- Ты позвонишь мне, как только будут какие-то изменения?
- Конечно. А теперь иди.
Эммет забросил пару банок с краской в багажник джипа, и мы отправились по шоссе сто один.
Я сидел на пассажирском сиденье, смотря на проносящиеся мимо деревья. Эммет напевал что-то под музыку с радио, звучала какая-то блюз-станция.
- Отличная станция, - сказал он, делая радио громче.

Я вынырнул из своих мыслей и проверил его. В них были слова песни. Я скорее предпочту, чтобы меня ненавидели за то, кем я являюсь, нежели любили за то, кем я не являюсь.
- Да… - сказал я, спрашивая себя, к чему все это.
Эммет посмотрел на меня.
- Ты все правильно сделал, ты же знаешь, - произнес он.
- Как ты можешь говорить так? – потребовал я. – Невинная девушка лежит в моей комнате, вероятней всего умирает.

- Жизнь штука неопределенная. Ты не можешь всегда контролировать последствия своих действий. Но то, что ты сделал, ты сделал из-за любви. Это должно засчитаться.
- И кто же «зачтет» мне это? – спросил я. – Бог? Думаешь, Ему не наплевать на нас?
Эммет искоса посмотрел на меня.
- Я не знаю, беспокоится ли Он вообще о ком-либо.
Я потер рукой глаза.

- И я еще думал, что это я циничен, - пробормотал я.
- Я не знаю, смогу ли сказать это правильно, но не думаю, что Господь – это старик на троне, сидящий и судящий нас. Может быть, мы, и я подразумеваю всех тех, кто думает и любит, являемся частью Господа, и эта жизнь здесь, которую мы создаем сами, является нашим раем или адом.

Теперь пришел мой черед смотреть на него искоса. Эммет загадочно улыбнулся и начал свистеть в ритм с песней. Он повернул громкость еще больше, когда я отвернулся к окну.
Мы приехали к Белле, ее запах остался в этой квартире, как призрак. Вся уничтоженная мебель была уже вынесена, и даже матрас из ее кровати исчез. Я стоял посреди комнаты, закрыв глаза, отчаянно пытаясь оттолкнуть эти воспоминания о ней, но все, что я видел, это как она подпевала «Clash», как она дрожала, когда я поцеловал ее впервые, ее порочную улыбку, когда она щекотала меня.

Эммет вошел в комнату, банки с краской звенели.
- Ты в порядке?
Нет, я не был в порядке. Я даже отдаленно не был в порядке. Это являлось ошибкой, прийти сюда, потому что все, чего я хотел – это вернуться и увидеть ее проснувшейся. Я ничего не ответил и начал искать Дарси. Я нашел ее в углу под кроватью, откуда она храбро шипела на меня. Вместо того чтобы травмировать кошку еще больше, вытаскивая ее оттуда и пытаясь подружиться, я довольствовался тем, что убедился, что у нее есть вода и еда. Эммет указал на ее туалет, который, к моему ужасу, нужно было убрать. Я не видел ничего привлекательного в том, чтобы иметь кого-то из семейства кошачьих в качестве домашнего питомца, но очевидно, что она была тем, кого Белла любила, поэтому я сделаю все, что смогу, чтобы позаботиться о ней. Закончив, я предложил помочь Эммету с ремонтом и покраской, которую он заканчивал в ее квартире, но брат отказался от моей помощи, так что мне осталось блуждать без дела.

Я направился к двери, спустившись вниз по ступенькам. По другую сторону улицы соседка бросила на меня взгляд, поднимая газету с подъездной дорожки. Ее мелкие подозрения возмутили меня, и я боролся с желанием сказать ей что-то, но вместе этого сунул руки в карманы и начал идти. Я прошел уже половину пути к церкви, прежде чем осознал, куда вели меня мои ноги. Я распахнул тяжелую деревянную дверь и вошел в переднюю, позволяя своим пальцам очертить края поверхности бассейна со святой водой.

Стоя под аркой нефа, я представлял Беллу, молящуюся, какой она была в тот день, когда я сопровождал ее сюда. Этот мир и покой, которые сияли на ее лице, были тем, что манило меня к ней. Что если я отнял это у нее? Что если она никогда не простит меня? Я с опасением посмотрел на окно Лазаря, но фигуры были неподвижны, заключенные в драгоценное тонированное стекло.

Позади я услышал, как кто-то поднялся по лестнице из подвала. Отец Брайан, одетый в джинсы и фланелевую рубашку, напевал песню Битлз себе под нос, неся длинный узкий кусок дерева в руке.

- Привет, Эдвард, - поздоровался он со мной, пересекая церковь позади меня. На нем был надет фартук плотника с инструментами, которые свисали с его бедер.
- Здравствуйте, Отец. Как вы?
- Занят. Выполняю двойные обязанности в эти дни. – Он остановился у исповедальни, где была раздроблена одна из поперечен. Я мог, с сожалением, предположить, что это было делом моих рук еще со времен того спора с Монсеньором.
- Да?

Он поставил дерево и начал работать долотом.
- Монсеньор Корви уехал неожиданно в Италию. Проснулся утром в четверг, а тут записка, где сказано, что его вызвали в Рим. Он тут же собрался и уехал.
У меня были свои подозрения об авторе этой записки и о поездке Монсеньора в Италию, но я промолчал.

- Так что, - сказал он, отдирая кусок древесины, - я провожу мессу и пытаюсь выполнять другие свои обязанности. Я даже делаю ремонты. – Он отложил поврежденное дерево в сторону. – Можешь помочь мне?
- Конечно, – ответил я, подходя.
- Просто подержи вот тут, - произнес он, пристраивая новое дерево. – Да, вот здесь. На самом деле мне нравится подобная работа. – Он улыбнулся мне, прежде чем поднять молоток и гвозди. – Плотницкая, понимаете. У церкви и плотников долгая история.
У меня были вопросы, которые я должен был задать ему, ответы на которые я хотел узнать. Я обдумывал способ, как же начать.

Он посмотрел на меня, прежде чем приступил к работе.
- Итак, как Белла?
- Она больна, - ответил я, по крайней мере, хоть немного правдиво. – Но когда она поправится, мы подумываем немного попутешествовать вдвоем.
- Жаль это слышать. Возможно, я смогу навестить ее? – спросил он заботливо.
- Спасибо, но не сейчас. Моя семья заботится о ней.

- Что ж, скажи ей, что я молюсь за нее. Я рад видеть, что она нашла людей, которые заботятся о ней. Спасибо, - молвил он, указывая, что я могу уже отпустить.
Я отошел назад.
- Вы думаете, что каждый, и не важно, что он сделал, может примириться с Господом? – спорил я, просто выбалтывая то, что было у меня на уме.

Его лицо стало очень серьезным, и он посмотрел на меня, его глаза изучали мое лицо.
- Да, да, думаю, - ответил он наконец-то. – Почему тогда, как верим мы, католики, Он послал нам Своего Сына? – Он поднял древесину с пола и собрал инструменты. – Это должно быть искреннее сожаление, исповедь, которая изобличает все грехи и радость, которая последует за освобождением от них.
Он ждал, ожидая моего ответа. Я не знал, хотел ли он, чтобы я исповедовался ему тут, и сейчас или вообще хотел ли я этого, но он смотрел на меня мгновением дольше, все еще стоя на коленях на полу.

- Думаю, мы, как люди, естественно желаем приблизиться к Господу настолько близко, насколько сможем. Наши грехи влияют на нашу способность грешить и дальше.
Должно быть, хорошо обладать такой уверенностью.
- Вы так уверены в этом? - спросил я. – Думаю, вот почему вы священник.
Его брови поднялись, и он вдохнул.

- У нас всех бывают моменты сомнения. Но акт веры является преобразующим актом. Твердо верить во что-то без каких-либо доказательств – ведь у вас нет доказательств – это изменяет человека. – Он пожал плечами. – Конечно, бывают времена, когда я ставлю все это под сомнение, - сказал он, жестом указывая на церковь вокруг нас, - но затем я возвращаюсь к вере, потому что мне нравится то, что она делает для меня… вот здесь. – Он постучал себя по груди, а затем поднялся с колен.

Он был на несколько дюймом ниже меня, мускулистый, такой же худощавый, как и я. У его глаз появились морщинки, когда он улыбнулся мне.
- Я должен принести немного краски, но почему бы тебе не воспользоваться минуткой и вновь не приобщиться? – он кивнул головой в сторону алтаря, прежде чем направиться к ступенькам с полными руками, напевая песню Битлз. Я узнал ее, «Let It Be». Я смотрел на его спину, когда он исчез, потеряв дар речи от того, насколько точно он определил, что мои отношения с Господом стали очень далекими.

Я посмотрел через плечо на неф и спустился к алтарю, где по типичной католической моде огромная и в полную величину статуя окровавленного Христа, распятого на кресте, возвышалась над алтарем. Мне было трудно поверить, что один распятый человек может привнести столько изменений в этот мир. Я медленно направился по проходу, думая обо всей той жестокости и ужасах, которые видел, совершенных людьми чаще всего по отношению к себе подобным. Конечно, многие люди умирали худшей смертью, нежели Христос; в боли и одиночестве, покинутые и нелюбимые.

Я смотрел на нарисованное лицо иконы и представлял, как он смотрит на этот мир. Разочарование и гнев, которые я чувствовал, бурлили внутри меня.
- Ха! – насмехался я. – Что Ты знаешь о бедах этого мира? Тридцать три года, ха! Это только начало. Попытался бы прожить сто девять.
Художник, сделавший это распятие, грубо поработал с живописью, но, так или иначе, захватил дух мученичества и вечного терпения, передав их на лице иконы. По какой-то причине это сделало меня только злее.

- Ты висишь там, притворяясь таким милосердным, когда остальные из нас здесь просто пытаются выбраться из этой грязи. Разве это милость? Так Ты показываешь свою любовь? Ха! Это пародия.

Что я делаю, говорю с куском окрашенного дерева? Я покачал головой и пошел прочь. Я сделал всего несколько шагов, когда обернулся, еще один спазм гнева обжег мою грудь.
- Я могу вынести все, что Ты ниспошлешь мне, но почему Ты делаешь это с Беллой? – потребовал я. – Она ничего не сделала, только лишь любила Тебя. – Я посмотрел на икону.
- Если Ты заберешь ее у меня, - обещал я, мои руки сжались в кулаки, - клянусь, я объявлю войну всему человечеству, которой Ты никогда еще не видел. По сравнению со мной Люцифер будет выглядеть мальчиком, прислуживающим у алтаря. – Меня трясло от ярости. – Я проложу свой путь через резню и уничтожение невинных, чего даже Ты не сможешь игнорировать.
Я посмотрел на распятие и шагнул ближе. – Но Ты ведь не собираешься отвечать, не так ли? – с презрением произнес я. – Это единственный признак Твоей последовательности в эти дни, не так ли? Тишина. Совершенная и нерушимая тишина. – Я скрестил руки, стоя перед алтарем. – Когда это стало казаться хорошей идеей? - я стоял и ждал, и только единственный звук долетал издали. – Отец Брайан делал что-то.

- Проклятье! – прокричал я. – На протяжении девяноста лет я переживал мучения этой жаждой, я был в ужасе от собственных действий. И все же я пытался вновь и вновь доказать себе, что мое существование чего-то стоит. Ты должен мне за это! – В ярости я прыгнул со своего места на распятье, заставляя его медленно раскачиваться над алтарем на поддерживающих его цепях. Вместе, мы с Христом, медленно качались, деревянные балки и цепи скрипели, жалуясь из-за повысившейся тяжести. Я вцепился в крест, лицом к лицу с неподвижным нарисованным лицом. – Ты должен мне за это! – проревел я.
Постепенно инерция замедлила нас, и скрип цепей с амплитудой раскачивания стали все меньше и меньше.

- Никакого ответа, конечно же, - прошептал я, неожиданно сдаваясь. Я соскользнул вниз с распятия и упал на пол под ним.
Злость ушла, оставив после себя лишь страшную боль одиночества и брошенности.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - молил я, как плачущий ребенок. – Пожалуйста, пусть с Беллой все будет хорошо, пожалуйста, позволь ей очнуться. Что хочешь, возьми мою жизнь вместо ее, что хочешь, что угодно, только прошу…

Они говорят, что вампиры не могут плакать, но звуки, которые вырывались из меня, были полны боли и горя, и это было единственное слово, которое могло их описать. Это был мой Гефсиманий, и я мог чувствовать пепел горечи.

Мои крики горя медленно затихли, когда я услышал звук, не громче шепота… крохотный звон рядом с моей ногой. От любопытства я открыл глаза и увидел бусинку влаги на ковре. Я поднял руку к своему лицу, спрашивая себя, не обрел ли я неожиданно возможность плакать, но мое лицо было сухим и твердым, как всегда. Я осторожно опустил палец на крошечный шарик прозрачной влаги и поднес его к носу. Яд. Я узнал его по кислотному резкому запаху.

Сбитый с толку источником этой капли, я посмотрел вверх. Будучи ошеломленным, я увидел слабое мерцание от следа капли, что спускалась вниз от глаза по щеке неподвижного Христа. Стоя на коленях, я провел пальцем по следу сверкающей влаги на нижней части креста, которая могла появиться только от невыразимо грустной и опечаленной иконы, возвышающейся надо мной.

- Эдвард! – раздался голос из нефа. Я посмотрел за спину. Эммет стоял рядом с аркой, ведущей к нефу, с телефоном в руке. – Карлайл говорит, чтобы мы поторопились. Она просыпается, Белла просыпается!



Автор: duskwatcher2153
Перевод: Teo
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: RouzKallen