Ночью внезапно просыпаюсь. Не понимаю причины, но тем не менее глаза сами собой распахиваются. В темноте ничего не видно, поэтому протягиваю руку и почти на ощупь нахожу цепочку от светильника.
И лишь когда тусклый свет проникает в мрачную ночную мглу, слышу тихие всхлипы рядом с собой. Резко оборачиваюсь.
Кровать выглядит так же, как и перед моим сном. Эдвард лежит под покрывалами, на подушках. Ничего не смято, не скинуто. Всё слишком спокойно и беспроблемно.
– Эдвард? – тихо зову я, думая, что он просто спит, а мне всё слышится.
Ответа не последовало.
Сажусь на покрывало и внимательно смотрю на Каллена. И почти сразу замечаю текущие по его щекам слёзы, несмотря на то, что его глаза закрыты.
– Эдвард! – громче зову я, гладя его плечо. – Родной, что случилось?
– Нет, пожалуйста, – стонет он, но его голос кажется мне частью темноты. Нет криков, возгласов. Есть лишь тихие рыдания. Что происходит?
– Тише, всё хорошо. Ты со мной, – наклоняюсь практически к его уху, шепча это. – Я здесь.
Он морщится, будто от боли, а затем открывает глаза.
Выдавливаю улыбку и провожу большими пальцами по его щекам, стирая влагу. Никогда не думала увидеть его настолько беспомощным, настолько убитым. При мне он позволил себе слёзы лишь однажды. Даже в тот вечер моего срыва он не проронил ни слезы. Что же сейчас? Это всё из-за кошмара? Но ведь я не слышала его криков!
– Ты, – срывается с его губ, и я, подбираясь ближе, беру его лицо в ладони.
– Да, я, – наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Он вздрагивает, и я почти ощущаю, как неведомо по какой причине, слёзы начинают сильнее литься по его щекам.
– Эдвард, в чём дело? – предпринимаю попытку узнать всё прежде, чем сойду с ума от беспокойства.
– На что я годен, Белла? Что я могу? – его вопросы окончательно заводят в тупик.
– О чём ты говоришь? Ты всё можешь! Всё, что захочешь! – пробую убедить я, но он меня будто не слышит.
– Я ничего не могу. У меня ничего не получается. Сколько бы я ни старался, ты и Энтони всегда в опасности, всегда на лезвии ножа. Один неосторожный шаг – и пропасть!
– Ну, что ты, – разглаживаю собравшиеся морщинки у его глаз. – Ты нас защищаешь. Ты нам помогаешь. Ты наша опора, поддержка. И тебе это прекрасно известно!
– Энтони нужен отец! Тебе нужен муж! – констатируя факт, обречённо говорит он. Но в его голосе ещё и отчаянье. Я не могу понять: он спал или нет? Почему тогда говорит так, будто бы только и делал, что обдумывал все эти ответы?
– Ты нам нужен! – горячо уверяю я и переплетаю его руки со своими, отпуская дорогое лицо. – Ты один. Больше никто!
– Это ошибка. Заблуждение! – дыхание подводит его, снова становясь неровным.
– Прекрати, Эдвард. Никакой ошибки нет. Я люблю тебя. Энтони тоже.
– А я? – изумрудные глаза впиваются в меня, и я вижу тот самый безумный огонёк. А чуть глубже – боль. Отчего? – Ты же видишь, Белла! Я не могу сказать того же. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь вообще сделать это!
– Сможешь. Ты всё сможешь. Только сейчас нужно попытаться успокоиться и немного поспать, – ласково убеждаю я. – Иди ко мне.
Но он качает головой, тяжело вздыхая и отворачиваясь в противоположную сторону.
Этим я начисто шокирована. Он никогда так не делал. Ночью он всегда стремился ко мне, а не от меня. Неужели это его запоздалая реакция на причинённое мной?
«Его сомнения задушат, Белла, если ты будет размышлять вместо того, чтобы пытаться что-то сделать!» - гневно ругается подсознание, и впервые я согласна с ним. Оно право. Я не имею права отсиживаться в стороне своего сознания, думая о причине поступков Каллена. Для этого будет другое время. Сейчас я должна быть с ним. И морально, и физически. Пусть знает, что сомневаться не нужно. Что всё так, как должно быть или будет так когда-нибудь.
– Милый, – обвиваю его руками со спины, целуя в плечо. – Я в тебя верю. Ты всё осилишь, всех победишь и всего добьёшься! Самое главное, что ты со мной. С нами.
– Я привёл тебя к Аро. Из-за того, что я бросился тебя защищать, он принял эстафету для борьбы. А если бы я не нашёл тебя в баре, проблем бы вообще не было.
– Если бы произошло так, как ты говоришь, Энтони бы умер, – совсем тихо говорю я, чувствуя, как дрожит голос. Я считала, что забыла, как это – сгорать от страха за сына, но, оказывается, такое забыть невозможно. Любое упоминание, даже самое прозрачное, о его смерти сводит меня с ума. Что Эдвард несёт?
Если бы не он, всё было бы просто ужасно!
Наверняка после похорон сына меня бы нашли в ванной, лесу, парке, машине – где угодно – мёртвой. Я не стала бы жить. А Эдвард? Он в буквальном смысле подарил моему ребёнку и мне, соответственно, жизнь. Позволил ему заново прочувствовать каково это – быть маленьким мальчиком. Спас его. И теперь ему кажется, что он поступил неверно?
Возможно, он судит сгоряча, ему больно, но думать так.
Нет, это непростительно. Я не знаю, что сказать ещё, чтобы он осознал, какую чушь несёт.
Впрочем, кажется, мои предыдущие слова наконец доходят до сознания Каллена. Он оборачивается, и я снова имею возможность смотреть ему в глаза. В них теперь серебрится самобичевание и удручённость. Но в то же время некая уверенность. Сталь.
– Энтони не умрёт, Белла. И ты не умрёшь. В любом случае, при любом исходе этого дела.
– Ты тоже, – шепчу я.
– Я уже умирал. Сотни раз, – Эдвард притягивает меня к себе, заставляя опуститься на подушки. Он крепко прижимает меня к груди, целуя в макушку. – Но только с тобой мне кажется, что я заново родился. Что теперь я живу. Могу жить. Имею цель, желание, упорство.
– Вот и прекрасно. Ведь эту цель, желание и упорство ты передаёшь мне. Я тоже переродилась. Я тоже живу. С тобой. С Тони. Мне больше нечего желать!
– Знаешь, Белла, я не могу сказать, что люблю тебя, - он гладит пальцами мои локоны, говоря почти у самого уха. Шёпотом. В темноте и тепле, ореолом которых он окружил меня, я чувствую себя полностью на своём месте. – Но я могу сказать тебе другое. Я могу показать тебе кое-что.
– Что именно? – вздыхаю, немного отстраняясь. Хочу понять, какие эмоции отражаются при этих словах на его лице.
– Сны. Мои кошмары. Я не могу больше справляться с этим в одиночку. Держать в себе.
Сонливость спадает с меня так быстро, что я наверняка немного пугаю Эдварда, когда одним быстрым движением сажусь на кровати, вырываясь из рук мужчины.
– Ты готов? – мои глаза загораются немыслимым восторгом, но в то же время сомнением.
Эдвард медленно кивает, садясь рядом со мной.
– Если честно, я не совсем уверен. Но хочу сделать это, если ты выслушаешь меня.
– Конечно, выслушаю, – обещаю, гладя его по спине. – Я всегда готова выслушать тебя. Что бы ты не хотел мне сказать.
– Это почти самопожертвование, – протягивает он, и его губы прикасаются к моей шее. Как раз в том месте, где слышится пульс.
– Ради тебя я пожертвую чем угодно, – не задумываясь, отвечаю ему. Он тяжело вздыхает.
– Это меня и пугает больше всего. Так не должно быть.
– Эдвард, когда любишь кого-то, не важно, что происходит, что нужно сделать, чего нужно добиться. Я поняла, что такое потеря. Я всё и всех потеряла. Распалась на части. В больнице у Энтони я понимала, что он последняя ниточка, связывающая меня с миром. Я продолжала жить, когда было невыносимо. Потому что знала, что нужна ему, что без меня он не справится! Потому что я его люблю, – делаю вдох, чтобы договорить задуманное. – И тебя люблю. Настолько, что соглашусь пройти все круги Ада, если потребуется!
Его мои слова приводят в изумление. В направленных на меня изумрудах вижу бесконечную преданность, бесконечную веру, надежду. Он смотрит на меня, словно слепец впервые узревший солнце. Я не думала, что кто-нибудь сможет смотреть на меня ТАК.
– Я хуже Ада, – предупреждает он, немного подумав.
– Мне всё равно! – отметаю все его уверения, зная, что права. Теперь уж точно. Если он доверяет мне настолько, чтобы рассказать всё про свои сны, значит, мы действительно достигли той грани взаимопонимания, к которой столько времени стремились. – Но я хочу, чтобы ты рассказал мне всё по собственной воли, без страха, принуждения и прочего. Чтобы твоё желание было осознанным, а не продиктованным кем-либо. Я очень люблю тебя и не хочу снова становиться причиной твоей боли. Поэтому спрошу лишь раз. Последний раз. И я хочу услышать правду. Настоящую, какой бы она ни была, даже если ты сомневаешься в правильности своих слов.
– Что ты хочешь услышать? – прерывая меня, спрашивает он, задумчиво разглядывая спинку кровати.
– Ты точно готов рассказать мне о своих кошмарах?
Между нами повисает тишина, нарушаемая лишь звуками нашего дыхания. Я не знаю, что ответит мне Эдвард. Подумав, согласится ли он на собственный вариант, предложенный пару минут назад? Неужели он действительно готов? Он решился?
Если ответ положительный, для меня не будет большего счастья. Это одна из немногих оставшихся тайн. Практически, последняя. И едва она откроется, я узнаю всё о боли Каллена. О том, что заставило его стать таким, заставило превратиться в тирана и отказаться принимать любовь. Что заставило его усомниться в собственной способности испытывать какие бы то ни было чувства.
Если ответ отрицательный – я готова подождать. Сколько угодно. Главная моя цель – понимать, что это не сделает ему больнее. Ведь если он не готов, это принесёт лишь новые страдания и угрызения совести. Я хочу помочь ему, а не усугубить ситуацию.
– Да, – произносит Эдвард, заставляя меня оторваться от своих мыслей и обратить внимание на его слова. – Да, Белла.
– Хорошо, – набираю в грудь больше воздуха и искренне, счастливо улыбаюсь. Он согласен. Он готов. И я готова. Я помогу ему справиться с этим, как только узнаю, в чём причина. И какая бы она ни была, я не брошу попыток излечить его душевные раны. Заживить их.
Время пришло. Тот момент, которого я так долго ждала.
Вот он. Семнадцатое августа две тысячи двенадцатого года. Два сорок пять ночи.
Но мы не спим. Ни он, ни я.
– Но у меня есть условие, Белла, – каким-то странным, напряжённым голосом произносит мужчина.
– Условие? – изгибаю бровь от удивления, но всё же послушно киваю.
– Условие, – эхом повторяет он, находясь в своих мыслях. Но вот уже через минуту он выныривает из них на поверхность, произнося приготовленные слова. – До утра ты не прикоснёшься ко мне.
Что?
Мои глаза распахиваются, и я, ошарашенная внезапной просьбой, замираю на кровати. Не касаться его? Почему?
– Взамен я тоже кое-что тебе пообещаю, – он делает глубокий вдох и продолжает. – Ты сможешь задать любые пять вопросов сегодня. Но только пять. Остальное спросишь позже. Завтра, например.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя трогала? – мой голос немного подводит. Эдвард зажмуривается на пару секунд, а затем быстро кивает.
Не желая видеть страданий на его лице, отвечаю довольно скоро, хотя прекрасно понимаю, что для меня наверняка будет очень сложно исправно выполнять это условие.
– Обещаю, – произношу я, поспешно убирая руки за спину.
– Обещаю, – выдыхает он, и его веки разжимаются. – А теперь иди за мной.
Киваю, хотя и не до конца понимаю, что он затеял. Мне казалось, он хотел поговорить о своих кошмарах. Рассказать, что ему снится или хотя бы намекнуть. И я уж никак не думала, что он поведёт меня из спальни в нашу ванную.
– Ты обещала, помнишь? – взволнованно напоминает он, подходя к умывальнику.
– Да, обещала, – согласно отвечаю, ничего не понимая в происходящем.
– Тогда садись, – взгляд мужчины падает на низкий пуфик у стены, напротив.
– Хорошо, – сквозь зубы шепчет Эдвард и отворачивается от меня, упирается руками на раковину, опустив голову. Догадываюсь, что он собирается с мыслями. Я терпеливо жду, хотя внутренне сжимаюсь и сгораю от неизвестности. То, что я никогда не любила сюрпризы, знают все, общающиеся со мной. Кроме Эдварда, конечно.
«Это не сюрприз, идиотка!» – гневается подсознание. – «Он раскрывает перед тобой свою боль. А ты о ерунде думаешь!».
И снова моё внутреннее «Я» право. Я должна собраться. Сейчас главную роль играю я. Моя реакция покажет Эдварду всё то, во что он верил и не верил.
Язык так и чешется спросить, всё ли с ним в порядке, но сдерживаюсь. Прикусываю губу, чтобы не раскрыть рта до нужного времени.
Наконец моё терпение вознаграждается. Эдвард медленно поворачивается ко мне и, опираясь спиной о полки рядом, начинает говорить.
– Эта история произошла очень давно. Тогда я ещё жил с отцом, о приюте не было и речи. Он часто оставлял меня в одиночестве, пока был Бог знает где. Приходил он обычно пьяный вдрызг. Его пристрастие к алкоголю и запрещённым препаратам делали из него неуправляемого человека. Он и без них не был ангелом, но под их действием превращался в какое-то животное.
Его дыхание сбивается, но Эдвард не замолкает и продолжает.
– Вымещать свою злобу на не заплативших клиентов или нападок полиции ему было не на ком, кроме меня.
Внезапно понимаю, что до такой степени стиснула зубы, что они скоро треснут. Эдвард замолкает, снова делая глубокий вдох, и пытается досказать начатое. Я же понимаю, что сейчас будет что-то страшное. Никакого хэппи-энда. Только ужас и боль.
Я готова это выдержать. Выслушать. А Эдвард? Он готов вспомнить это заново? Может быть, его решимость угасла, а он старается ради меня?
Но опять же прикусываю язык, не позволяя ему своевольничать. Пусть Эдвард расскажет до конца. У меня есть пять вопросов.
– В тот вечер он был особенно зол. Разносил и без того сломанную мебель в той комнате, где мы жили. Я плохо помню, что было до тех самых событий, кроме некоторых отрывков. На тот момент мне было чуть больше трёх лет.
Больше трёх лет?! Что же сделали с трёхлетним ребёнком, из-за чего он превратился в того Каллена, которого я встретила в баре? Что можно было сделать с собственным сыном, чтобы довести его до этого? Боюсь, мои вопросы превратятся в ответы только тогда, когда он закончит.
– Он искал спиртное. Добавку к уже употреблённому. Я помню, как раскрушив всю мебель, он приблизился ко мне. Я где-то прятался, – дыхание мужчины снова сбивается, и меня пробирает дрожь от эмоций на его лице. – Он вытащил меня из моего укрытия и спросил, куда я спрятал алкоголь. Он думал, что я от него всё скрываю. Мой ответ о том, что я ничего не знаю, его не устроил. Он потащил меня за руку к полке рядом с холодильником. Там в одном из углов лежал небольшой нож. Для измельчения зелени. Маленький, но ужасно острый.
Теперь уже моё дыхание сбивается из-за того, что я слышу и вижу, как бледнеет лицо мужчины. Он совсем белый. Словно мел. А глаза пустые. И лицо пустое. Безжизненное. Будто бы он отрекается от всего мира.
Но это длится лишь пару секунд. Затем он встаёт и поворачивается к умывальнику. Включает воду.
Я сижу практически неподвижно, хотя изнутри сгораю заживо.
Проходит десять долгих и мучительных секунд, прежде чем плеск воды обрывается, и Эдвард снова поворачивается ко мне. Мужчина заставляет себя сделать пару шагов в мою сторону и лишь затем обращает моё внимание на обе свои руки.
Моё дыхание перехватывает, а сердце замирает. А всё потому, что на бледной коже я вижу длинные, бледно-розовые шрамы, бывшие когда-то глубокими (наверняка до самой кости) порезами. Они расположены ровным рядом. Их по три на каждой руке. Линии прямые, как будто начерчены под линейку.
Не думала, что когда-нибудь увижу что-то подобное. Мои глаза скоро выскочат из орбит – так широко они распахнуты.
Громко сглатываю, борясь с подступающим ужасом, ледяными когтями охватывающим моё сердце.
Мне становится жарко и холодно одновременно. На какой-то момент я впиваюсь пальцами в обивку пуфика, боясь, что могу потерять сознание.
Нет, пожалуйста, только не сейчас! Я нужна Эдварду!
Делаю глубокие вдохи и выдохи, не в силах оторваться от ужасающих линий.
– Он проводил лезвием ножа по моим рукам, угрожая убить меня, если я не скажу ему правду. Но в тот момент мне только этого и хотелось, – проговаривает Эдвард, и я слышу его хриплый голос, будто впервые. – Я помню, как сознание, сжалившись надо мной, стало покидать меня. Когда я закрыл глаза, отец подумал, что я мёртв и бросил меня. Оставил истекать кровью и ушёл. Я очнулся уже в клинике. Рядом со мной была какая-то хорошенькая медсестра, которая смотрела на меня и говорила, что я в безопасности. С тех пор это видение преследовало меня каждую ночь. Я заново переживал всё, что он делал. Всю ту боль, которую причинял. Мне постоянно казалось, что сейчас отец вернётся и снова займётся мной. Даже когда я оказался в приюте, это не прошло. Мне и сейчас в редкие моменты кажется, что этот человек ждёт подходящего случая повторить ту пытку. Хотя он уже давно мёртв. Около тридцати лет назад мой отец-садист повесился в собственном борделе.
Он заканчивает говорить, и слёзы новыми, бурными потоками текут по его щекам. Они попадают на рубашку, вытянутые руки, пол.
Он никак не может опустить их, а я не могу смотреть никуда, кроме этих шрамов.
– Эдвард, – выдыхаю я, не зная, что ещё сказать. Моих слов, моих мыслей нет. Мне лишь нестерпимо больно. Нестерпимо жаль его. Моего Эдварда. Я так его люблю. И теперь, когда я всё узнала, мне кажется, что моя любовь выросла в сотни раз. Будто бы она стала всесильной, способной одолеть всё на свете!
И сейчас мне больше всего хочется прикоснуться к нему. Обнять, поцеловать каждый шрам на его руке, каждый миллиметр кожи на его теле. Показать, что я никогда и ни за что не сделаю ему больно. Что со мной он в безопасности. Что его чёртов отец не достанет его. Не причинит ему страдания.
Но я не могу. Я связана обещанием.
Сижу здесь, посреди ванной, и Эдвард рыдает передо мной. А я не могу его утешить. Не могу помочь.
«Сделай что-нибудь, идиотка!» – рвётся в бой подсознание, заставляя меня прислушаться к себе. – «Что ты молчишь? Кому нужно твоё молчание?»
– Эдвард, я люблю тебя! – говорю я, пытаясь перекричать его рыдания. У меня не выходит. Голос сел. – Я люблю тебя больше всех на свете. Мне так жаль! Мне очень жаль! Пожалуйста, ну пожалуйста, поверь мне!
Он не отвечает. Лишь опускается на пол и становится передо мной на колени.
– Я помогу тебе. Я сделаю всё, что захочешь. Я очень сильно люблю тебя! – повторяю всё это бесконечное количество раз. Но без объятий, без моих ласк он не поверит мне.
И что прикажете делать?
– Родной, – падаю перед ним на колени, отдёргивая руки, желающие коснуться его. – Я рядом. Я с тобой. И никуда не уйду. Не пропаду. Не денусь. Я люблю тебя!
– Это… – на большее его не хватает. Он снова тонет в рыданиях.
– Это ужасно, – продолжаю вместо него. – Я понимаю твою боль, твои страдания. Если тебе станет легче, поплачь. Слёзы помогут. Всегда помогают. Правильно, поплачь.
И в тоже время сама понимаю, что плачу. Слёзы обжигают холодную кожу. Текут по щекам и падают на ночнушку. Мне всем естеством хочется помочь моему Эдварду справиться со всей это болью, всем ужасом, пережитым в детском возрасте.
Теперь все части головоломки становятся на место. Вот кого он просить «не делать этого», вот кто является ему в кошмарах, заставляет страдать, испытывать всё то же самое, что и тогда.
Я оказалась права: его отец порождение самого Сатаны, последний ублюдок, какого только можно встретить. Не удивительно, что после такого отношения мой Эдвард перестал верить людям, в том числе, и самому себе. Его тяготы жизни становятся для меня чем-то вроде яда. Едва я думаю о них, как меня, будто разрывает на куски.
Физически я здорова, но в груди всё равно болит. Знаю, что это сердечная боль. Огненная пытка, проносящаяся мимо из-за своей беспомощности.
– По-прежнему не хочешь, чтобы я обняла тебя? – тихо спрашиваю я, всхлипывая.
Он переводит на меня испуганные изумрудные глаза. Мне хочется ударить себя за эти слова. Я ведь обещала!
– Нет, – он качает головой и пробует отодвинуться, но я делаю это вместо него. Меньше всего на свете я хочу, чтобы он меня боялся.
Я никогда не видела Эдварда таким. Никогда не видела столько боли, страха и недоверия в его глазах. Это те самые изумруды, которые хитро подмигивали мне пару дней назад? Те самые, что загорались желанием, когда мы оставались наедине в спальне? Неужели и те, которые лучились обожанием, завидев меня?
Сейчас они другие. Без намёка на какие-нибудь из вышеперечисленных чувств и эмоций. Я в который раз убеждаюсь, что в душе Эдвард всё тот же ребёнок. Маленький мальчик, с которым так жестоко обошлась жизнь.
И сейчас этот малыш передо мной. На коленях. Беззащитный, убитый горем, испытавший то, о чём никто даже не догадывался.
У меня в сотый раз перехватывает дыхание, когда я вспоминаю про то, как он кричал ночью, когда я будила его. Как молил меня не бросать его, не уходить. Он чувствовал, что я его защищаю.
«Мне до сих пор кажется, что он ждёт случая повторить ту пытку», – вот причина, по которой он так желал моего присутствия ночью. Вот почему так крепко обнимал меня, прижимался всем телом, вслушивался в стук моего сердца. Он желал простого человеческого тепла, понимания, присутствия. Я дала ему это всё. Никто кроме меня не получал этого шанса. Возможно, среди его недругов и смертельных врагов были те, кто желал помочь ему, но он просто не позволял им. Отгораживался, как и от меня в самом начале.
Мой маленький мальчик слишком долго держал всё в себе. Ему больно. И он пытается выпустить эту боль. А я не могу помочь.
– Пожалуйста, не касайся меня, – с невиданной, отчаянной мольбой в голосе просит он. Я сдерживаю собственные рыдания, отрывисто кивая.
– Конечно, любимый, не буду. Я обещала.
Тогда он абсолютно неожиданно подвигается ко мне ближе и быстро прижимает к себе. Вытягиваю руки вперёд, избегая искушения его коснуться. Я рядом. Я здесь. И я исполню обещание. Он обнимает меня, имеет возможность чувствовать, что я совсем рядом, что поддерживаю его.
Но теперь его боль, словно проходится по мне. И это заставляет мои собственные слёзы течь сильнее. Я совершаю сразу две борьбы – с истерикой и непослушными руками, но в то же время помогаю Эдварду.
Ещё никогда он не обнимал меня так крепко. Ещё никогда его сильные руки так не боялись отпустить меня. Ещё никогда я не слышала, чтобы кто-то так плакал. Чтобы кому-то было так больно морально.
– Эдвард, я всегда буду с тобой, – шепчу я, упираясь подбородком ему в плечо. Сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его. Наверняка это тоже послужит причиной усугубления происходящего.
Он снова не отвечает. Лишь стонет, продолжая прижимать меня к себе.
Некоторое время так и проходит. Я жду, пока он выплачется, пытаясь успокоить себя тем, что делаю всё возможное для этого. Я постоянно говорю, словно на исповеди, всё, что думаю. Всё, что чувствую. Про свою любовь к нему, про доверие, про преданность, про то, что мне очень жаль. Эти слова льются из меня нескончаемым потоком. Я повторяю одно словосочетание с десяток раз, надеясь, что он слышит каждый. Что запоминает, верит в них.
Минута сменяет другую, и мне кажется, что время останавливается, когда его рыдания становятся громче, режут мне слух.
По прошествии ещё каких-то двадцати секунд уже на спине чувствую влагу. Наверняка это слёзы.
Что же, мне плевать. Пусть плачет. Пусть ему станет легче.
«Тебе нужно продержаться до утра, Белла. А потом сможешь коснуться его. Сможешь поцеловать. Тогда ты сдержишь обещание. Наверняка первая, кто сделал это перед ним».
Подсознание верно подметило. До утра. Сейчас уже, наверное, четыре. Потом будет пять, потом шесть, и выглянет солнышко. Оно озарит светом наш домик, стоящий у леса и позволит мне утешить Каллена по-настоящему.
Отчасти я понимаю, чего он боится в моих прикосновениях – он думает, что они будут болезненными, что я тоже сотворю с ним что-то, отчего по спине бегут мурашки.
И пусть частью разума он понимает, что это абсурдно, другая, детская, в которой живёт тот самый испуганный ребёнок, настаивает на том, что всё это правда.
«До утра!» – мысленно кричу я, пытаясь поверить в то, что смогу дождаться этого момента. – «Всего лишь до утра, Белла!».
– Спрашивай, – внезапно хриплый голос Эдвард раздаётся у моего уха, я вздрагиваю от неожиданности.
– Что спрашивать? – хмурюсь, и только сейчас замечаю, как стянуто лицо от высохших слёз. Меня будто залили цементом, в горле саднит. Что же чувствует Эдвард?
– Вопросы. Пять, – на большее его не хватает. Он снова не выдерживает натиск горя, давящего на него со всей земной мощью.
– Я не буду, – качаю головой, отказываясь от этой мысли. Если я сейчас начну его расспрашивать, то сделаю только хуже. Нет, такие ответы на вопросы мне не нужны. Немного позже я спрошу то, что хочу, то, что должна знать. Но сейчас – нет. Ему и без того плохо.
– Потом я не отвечу, не смогу, – он задыхается, и я снова перебарываю желание коснуться его. Простым прикосновением внушить, что всё хорошо, и я здесь. Та самая, к которой он что-то чувствует, которую нежно любит ночью и целует по утрам, несмотря на ужасный вид. Та самая, которой он рассказал больше, чем кому-либо. Та самая, перед которой он уже не боится быть самим собой.
– Ничего страшного. Значит, не узнаю, – вздыхаю, пытаясь вселить ласку в свой голос, вместо сочувствия и сожаления.
– Спасибо, – шепчет он в ответ.
– Не за что, – зажмуриваюсь, теперь уже держа под контролем свои губы. Так отчаянно хочу поцеловать его – куда угодно, как угодно – надеясь, хотя бы кусочек боли вытащить из его души. Мой бедный, несчастный маленький мальчик. Мой Эдвард. Я так хочу помочь!
Мы снова замолкаем. Я снова молча сижу в его руках, слыша всхлипы и рыдания, и не имея права что-либо сделать.
И снова время ползёт слишком медленно.
Но оно приносит изменения в состоянии мужчины.
Его слёзы потихоньку высыхают, прекращая литься таким неистовым потоком. Дыхание немного выравнивается, а объятья немного ослабевают.
– Хочешь спать? – тихо спрашиваю я.
– Не знаю, – отзывается он.
– Боишься кошмаров?
Кивок его головы извещает меня о положительном ответе.
– Я прогоню их. Никто до тебя не доберётся! – говорю, словно всемогущий волшебник из сказки Энтони. Какой-нибудь колдун или магическая фея. Что я могу? Но всё же буду стараться. Эдварду нужен отдых. Нужны силы. А кроме сна других вариантов нет.
– Хорошо, – после недолго раздумья соглашается он и, отрываясь от меня, встаёт с пола. Я поднимаюсь следом. По-прежнему сдерживаю порывы обнять его и приласкать.
– Пошли спать, – говорит он и, немного пошатываясь, выходит из ванной, направляясь к кровати в спальне.
Когда я подхожу к ней, он уже лежит на подушках, глядя в балдахин и почти не замечая меня.
Но мне так только кажется. Едва заслышав мои шаги, он тут же устремляет свой взгляд на меня. Его лицо ещё бледнее, а веки совсем красные и опухшие. Что же, этого следовало ожидать.
Стараюсь не задерживать взгляд на его руках, подхожу к кровати и укладываюсь рядом, но на противоположной стороне.
Словно Энтони, он тут же подбирается ко мне, прижимаясь к груди и обвивая руками за талию.
– Я люблю тебя, Эдвард, – снова говорю я и внезапно вижу, как часы на полке показывают время – половина пятого. Мой взгляд автоматически скользит к окну. Тоненький лучик солнца ползёт из-за высоких лесных деревьев.
– Я очень сильно тебя люблю! – повторяю я и наклоняюсь, целуя его волосы.
Он вздрагивает и резко выдыхает.
– Поспи немного, – продолжаю я, едва касаясь, но всё же дотрагиваясь до его волос. – Поспи, любимый. Всё пройдёт. Вся боль, все утраты. Всё излечится.
– Белла, – шепчет он, и через пару минут я слышу его мерное сопение, свидетельствующее о том, что сон всё же настиг его.
«Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не страдал. Забери его боль. Отдай её мне, только сделай так, чтобы ему не было плохо!» – мысленно твержу я несколько раз, продолжая аккуратно гладить его волосы. – «Помоги ему!».
Но и моя связь с миром быстро растворяется. Часы сменяют цифру на пятёрку, когда мои глаза непроизвольно закрываются, унося и меня в царство Морфея.
Это была очень тяжёлая ночь для нас обоих, но для Эдварда в особенности.
И теперь, когда между нами не осталось никаких тайн, я уверена, что всё наладится. Всё будет так, как нужно.
Мы созидаем свой рай. Наш истинный, непоколебимый и вечный рай.
Потому что я люблю его. И сделаю всё, чтобы больше никогда не видеть на его лице слёзы, страдания и боль.