2024-4-27

16

0

0

Здесь покоится тот, чье имя было начертано на воде
Джон Китс¹

Форкс совсем не похож на Элджин. Во-первых, здесь гораздо больше деревьев. Хотя есть и поля, но в целом ничего общего с Иллинойсом. Дом Билли находится в резервации квилетов, у моря. Я ещё никогда не жила рядом с океаном, с настоящим океаном. Правда, пока видела его только однажды – с заднего сиденья машины, возвращаясь из больницы после операции. Он выглядел более холодным, чем я представляла… туманным… мглистым… По моей просьбе Билли остановился на обочине. Я прижала ладонь к холодному-холодному стеклу, от моего дыхания оно запотело, и стало ещё труднее что-нибудь рассмотреть.

Мне показалось, что в отдалении я заметила на воде что-то белое. Это было похоже на женскую фигуру, её одежда и волосы развевались на ветру… но я ничего не сказала. Знала, что услышу в ответ: просто пена на волнах, игра света…

Но я верю в призраков.

Мне приходится часто оставаться дома одной, так как Билли работает в ломбарде в Форксе, а Джейк ходит в школу. Он в девятом классе, как и я. Только мне ещё не скоро разрешат посещать обычные уроки. Вместо этого ко мне три раза в неделю приезжает репетитор, а остальное время я работаю самостоятельно. Это не так уж плохо – быть на домашнем обучении, а врачи говорят, что иначе нельзя, поскольку мои ноги по-прежнему восприимчивы к инфекции, ведь они не совсем зажили. Как бы то ни было, ходить мне пока больно, даже сейчас, через пять месяцев. Но я не хочу отставать в учёбе, поэтому занимаюсь очень усердно, хотя временами приходится себя заставлять.

Здесь лучше, чем в Сиэтле. Я рада, что уже не в больнице, и не жалуюсь.

Я пишу. Не рассказы, а письма. Письмо за письмом. Я пишу Эдварду и Элис почти каждый день. Рассказываю им обо всём: о том, что я люблю их и скучаю по ним, о том, как мне здесь живётся. О моём новом друге Джейке. Я сообщила Эдварду, что его блокнот у меня и я буду хранить его в безопасном месте, пока мы не встретимся снова. Что я понимаю, почему он не хочет, чтобы я оставалась его девушкой, но помню наше обещание всегда быть друзьями. Вот только Эдвард не помнит. Он не ответил, ни разу. Как будто никогда не существовал… или как будто перестала существовать я.

Когда я в прошлый раз ездила на осмотр в Порт-Анджелесскую больницу, ко мне в палату пришла врач другого профиля – психолог. Она начала задавать вопросы о моей маме и пожаре, а я просто сидела и молчала, надеясь, что она уйдёт. Позже, уже в приёмной, я услышала её разговор с Билли. В последнее время я начала замечать, что люди говорят обо мне, словно меня вообще нет рядом. Посттравматическое стрессовое расстройство, сказала она. Я знаю этот термин, но ко мне он не относится. «Пост» означает «после» - то есть после того, чего уже нет. А случившееся со мной никуда не делось. Оно здесь, каждый день. Я вижу, как горит моя мама, пытаясь спасти меня. Сама пытаюсь спасти её. Но опаздываю, безнадёжно опаздываю…

Я устала от людей, которые обращаются со мной, как с ребёнком-инвалидом, в то время как я больше не чувствую себя ребёнком, да и чувствовала ли когда-нибудь?

Сегодня пятница, и у Джейка в школе короткий день, потому что завтра начинаются весенние каникулы. Он сказал, что приготовил для меня сюрприз, и я сгораю от любопытства.

Я сижу в гостиной, положив на колени блокнот, и пишу:

Дорогая Элис!
Если бы можно было вернуться в любой день и прожить его по-другому, какой день ты выбрала бы? Я хотела бы изменить целую кучу дней.
Мне очень не хватает вас, ребята. Но я не понимаю. Почему ты не пишешь мне, Элис? Я считала тебя своей лучшей подругой.
Иногда я жалею, что мы с тобой вообще встретились.

Это ужасное письмо. Мне больше не удаётся придумать ничего, что не заканчивалось бы упреками, и я вырываю эту страницу из блокнота, комкаю и бросаю на пол. Начинаю снова, но следующий лист ждёт та же участь, и это так расстраивает меня, что слёзы подступают к глазам. Как я устала плакать из-за людей, которым на меня наплевать!

Скрип двери пугает меня, я выпрямляюсь на диване, вытирая лицо тыльной стороной кисти, и тянусь за своей тростью. Прямо как Билли.

- Нет, нет! Не вставай! – кричит из соседней комнаты Джейкоб. Должно быть, это он заглядывал в гостиную.

Я снова сажусь, пытаясь отдышаться после слёз.

Через минуту-другую передо мной появляется Джейк с улыбкой от уха до уха, которая меркнет, как только он видит моё лицо. Его взгляд мечется от меня к скомканным листкам на полу, и прежде чем я успеваю остановить его, он подбирает один из них.

- Не надо! – протестую я. Но он всё равно читает.

- Белла… - говорит он, грустно глядя на меня. – Ты не можешь продолжать поступать так с собой.

- Это не тебе, ты не имеешь права... И в любом случае я ничего такого не делаю.

Он садится рядом со мной:
- Нет, делаешь.

- Мне это необходимо. Я должна писать им.

- Нет, не должна. Больно говорить тебе это. Но… ты им больше не нужна.

Его слова поражают меня… ранят глубоко. В основном потому, что я понимаю: это правда. Но даже сейчас заступаюсь за своих друзей:
- Ты этого не знаешь. Ты не знаешь ничего, - шепчу я. И снова начинаю плакать, мне хочется, чтобы он ушёл и оставил меня в покое. Он долго молчит, но потом кладёт руку мне на плечо. И я не могу заставить себя стряхнуть её, хоть и злюсь на Джейка. Ко мне так давно никто не прикасался, если не считать врачей и, изредка, Билли.

- Прости, - говорит он.

Мои слёзы постепенно иссякают, и Джейкоб подаёт мне салфетку. Я сморкаюсь.
- Ничего.

В комнате тихо, и я слышу в прихожей какой-то шорох. Моё любопытство снова обостряется.

- Ну что, - говорит он, снова слегка улыбаясь, - хочешь получить свой сюрприз?

Я киваю, а Джейк встаёт и выходит из гостиной. Через несколько секунд он возвращается, неся квадратную серебристую клетку. Внутри неё я вижу крошечную коричневую птичку с чёрными глазками и оранжевым клювом. Она мечется, явно испуганная движением, и тихо чирикает.

Джейкоб ставит клетку на журнальный столик рядом со мной, а птичка устраивается на своей жёрдочке. Она быстро вертит головой из стороны в сторону.

- Это Финч… вьюрок², - говорит Джейкоб. – Он жил в одной из классных комнат младшей школы, но учительница заболела и вышла на пенсию. Поэтому он ищет себе дом. Я подумал, что тебе с ним будет не так скучно – ну, знаешь, когда нас с отцом нет.

Финч шуршит пёрышками и снова чирикает, а я осторожно просовываю палец между прутьями клетки. Птаха тщательно осматривает его, но, похоже, остаётся спокойной. Я задаюсь вопросом, знает ли Финч, что где-то существует большой мир, или счастлив в своей маленькой тюрьме.

- Он тебе нравится?

- Очень нравится, Джейк. Спасибо!



Остаток недели после моей встречи с Эдвардом я работаю в поте лица. У меня есть задание к занятию по литературоведению, и изучение нужных источников даётся мне труднее, чем я ожидала. Я безвылазно сижу в своей квартире, читаю и пишу, пытаясь сосредоточиться на чём-нибудь помимо уже ставшего привычным странного ощущения внутри, но чтение стихов, необходимых для нашего проекта, совершенно не помогает.

Меня преследуют тревожные мысли о ранней кончине Китса – о предвестиях в его поэзии, о его письмах. Он знал, что его жизнь на исходе, что ему никогда не жениться на любимой девушке, не успеть полностью раскрыть свой потенциал. За красивыми словами и образностью «Оды соловью», я вижу человека, размышляющего о том, какой окажется его смерть. Чего ждать?

В моей жизни был период, когда мне было больно дышать, причём не от отравления дымом, хотя оно тоже причиняло страдание.

Это началось, когда я проснулась в горящем доме, и усилилось в день моего отъезда из Элджина - прохладный, осенний, такой же, как множество других в том октябре... В свои четырнадцать я оставляла за спиной единственную жизнь, которую знала. Глядя из окна больничной машины на городок, где для меня ничего больше не было, я чувствовала такую же пустоту внутри и тщетно пыталась заполнить её частыми мелкими вдохами. Мне ещё долго не становилось лучше.

Моё решение вернуться в Иллинойс в каком-то смысле означало возвращение домой. Элджин всего в часе езды отсюда. Я могу в любой момент поехать и посмотреть на пригород, в котором выросла. Но не сделаю этого. Не только потому, что боюсь, хотя это правда, но ещё и потому, что это место не кажется мне больше домом. Я чувствую себя странно бесприютной, и эта отчаянная тоска, эта боль снова теснит мне грудь. На сей раз я не поддамся. Я могу это сделать. Могу работать с Эдвардом – и всё. Я могу это сделать.

Вот я и читаю, а когда Розали приглашает меня заниматься с ней вместе или заказать китайскую еду, соглашаюсь. И если звонит Джейк, нахожу утешение в его голосе и в голосе Билли.

Но всё равно не могу не задаваться вопросами, читает ли он Китса, как я, думает ли вообще обо мне, как я думаю о нём.

Во вторник утром Розали звонит и спрашивает, не хочу ли я позавтракать с ней перед занятием. Это кажется хорошей идеей, потому что у меня в квартире совсем нет еды. В последнее время как-то не было настроения готовить. Через полчаса я встречаюсь с ней возле дома. Её изящная шея красиво задрапирована белым кашемировым шарфом, и я снова, в который уже раз, думаю, на какие средства она покупает себе столь роскошные вещи. При моём приближении она улыбается, но почему-то кажется мне грустной.

- Привет! – говорит Розали.

- И тебе привет.

У нас примерно час, поэтому мы решаем пойти к Роберто, чтобы поесть huevos rancheros³, там вкусно готовят, и это всего в квартале от учебного корпуса.

- Так ты сегодня снова встретишься с Эдвардом?

- Да. После занятия.

- И как продвигается проект?

- Хорошо… пока. А у вас?

- Тоже неплохо. Элисон бестолочь, а так всё ничего.

- Рада за тебя. Если только тебе не приходится выполнять львиную долю работы.

- О, я не возражаю. Не хочу рисковать своей высокой оценкой, доверяя Элисон делать что-то самостоятельно.

К моменту, когда нам приносят завтрак, я изнемогаю от голода, поэтому немедленно отправляю в рот полную вилку яичницы с фасолью и тортильей⁴. Мы едим и беседуем, но у Розали явно нет аппетита. И впервые с тех пор, как мы познакомились, хотя, признаться, это было не так уж давно, я более разговорчива, чем она.

- Эй, ты в порядке? – спрашиваю я наконец. Обычно я опасаюсь приставать с расспросами, но, похоже, Розали что-то очень беспокоит.

Мы встречаемся взглядами, и я потрясённо замечаю, что у неё глаза на мокром месте. Она качает головой и громко, с дрожью, вздыхает.

- Нет. Не совсем, вообще-то, - слёзы текут по её лицу, и она торопливо смахивает их.

- Поговорим об этом?

- Не хочу, чтобы ты обо мне плохо подумала.

- Этого не будет.

- Знаю, мы совсем недолго знакомы, но ты хорошая подруга. Почему-то мне кажется… что ты заслуживаешь доверия. Просто… у меня мало друзей. Девушки на нашем факультете – ну, они меня недолюбливают. Наверное, думают, что я стерва, или воображала, или ещё что-то. Конечно, со мной не так уж легко ладить.

- Ладно тебе, они дуры. По-моему, ты замечательная.

- Спасибо, - Розали откидывается на спинку стула и кладёт вилку. Судя по выражению её лица, она решает, поделиться ли со мной тем, что её угнетает. – Слушай, ты можешь пообещать, что не скажешь ни слова… никому?

- Не знаю, заметила ли ты, но у меня тоже не слишком много друзей. Честное слово, можешь доверить мне всё что угодно.

- Я думала, что беременна. – Такого признания я не ожидала, поэтому на мгновение теряю дар речи. Должно быть, шок отражается на моём лице, потому что Розали, не дожидаясь вопросов, добавляет: - Нет, тест отрицательный. Сделала сегодня утром.

- Разве это не хорошая новость?

- Хорошая, - вздыхает она. – Я рада… в основном.

- Подожди. Извини. Я даже не знала, что ты с кем-то встречаешься, - признаюсь я, вспоминая наш разговор в баре.

- Никто не знал. Это был наш маленький секрет, - она саркастически подчёркивает три последних слова. – Он старше меня… и женат. У них двое детей. И вообще, я ничего для него не значу.

Внезапно я начинаю подозревать, кто это может быть. Вспоминаю её скрытность при телефонных разговорах, встречи…

- Профессор Финли?

Она кивает, заглядывая мне в глаза:
- Как ты узнала?

- Никак. Просто догадка. И сколько времени это продолжается?

- Несколько месяцев. Началось в конце прошлого года. Аспиранты-третьекурсники устроили вечеринку, и он тоже туда пришёл. Я всегда была немного влюблена в него. Ты его видела? – Я отрицательно качаю головой. – Ну, он довольно привлекательный. Как бы то ни было, мы остались допоздна, потом пошли прогуляться. Он начал рассказывать мне о своём браке. Как он несчастен. В общем, всё те же глупые слова, которые тысячелетиями используют мужчины. И не успела я опомниться, как мы уже были в моей квартире и он раздевал меня. Господи, я была такой пьяной, а это так волновало!

Я кивнула и не слишком внятно пробормотала что-то, побуждая её продолжить.

- Мы начали встречаться довольно регулярно, потом ещё чаще – два-три раза в неделю. А с тех пор, как я была назначена ассистентом преподавателя на его лекции, это было почти каждый день.

- Ох, Розали.

- Он говорил, что не может мной насытиться… приносил мне подарки, одежду, деньги. Я отказывалась, но он не слушал – просто оставлял их, и всё. А мне нужны были деньги, - теперь она уже плачет не на шутку, и я, оттолкнув стул, подхожу к подруге и обнимаю её за хрупкие плечи. Вот и объяснение нарядам Розали.

Через несколько секунд я отпускаю её, снова сажусь, и она продолжает:
- Его жена что-то заподозрила. Пару дней назад он пришёл, чтобы сказать, что вынужден прекратить наши отношения. Она открыла его электронную почту, нашла кое-какую нашу переписку и банковские сообщения о кредитной карте. Он извинялся, но я всё равно почувствовала себя проституткой…

Сердито вздохнув, Розали стирает со щёк слезинки:
- Это до смешного типично. Я была дурой, такой же, как многие другие женщины. Разлучницей. И ты, вероятно, считаешь меня отвратительной, да? И лицемерной. Столько наговорила о нашем распутном факультете, а теперь оказываюсь хуже всех.

- Нет, не считаю. И ты совсем не такая.

- Нет, такая.

- Можно тебя спросить кое о чём? Ты его любишь?

Она серьёзно смотрит на меня, а потом кивает.

- Ты не проститутка. Мне жаль, что с тобой случилось такое, Рози.

- Ну, это же я, - она вздыхает. Я никогда не видела Розали в подобном унынии, и это обескураживает – ведь она всегда такая жизнерадостная. – Забавно, - задумчиво говорит она. – Всегда ненавидела имя Рози, но не против слышать его от тебя… это даже в какой-то степени мило.

- Ты можешь звать меня Беллой, если хочешь, - под влиянием порыва отвечаю я. Уже несколько лет я никому не предлагала использовать это имя. Это немного странно, но не так уж плохо.

- Хорошо, Белла, - улыбается Розали. – Очень подходит… - она замолкает и смотрит на часы: - Слушай, тебе пора на занятие. А я сомневаюсь, что могу выдержать его сегодня. Пошлю Пегги сообщение.

- Нет. Мне следует остаться с тобой.

- Пожалуйста, не надо. Ты должна идти. Со мной всё будет хорошо, правда. Мне просто нужно немного времени.

Мы расстаёмся на углу, и я прохожу оставшийся путь до учебного корпуса в одиночестве.

Эдвард сидит там же, где и в прошлый раз, но теперь место рядом с ним занято. Всего на секунду я чувствую разочарование. При моём появлении он поднимает глаза от своего блокнота, в котором что-то по обыкновению писал, и слегка улыбается мне, а я отвечаю ему тем же. Потом он снова опускает голову и возвращается к прерванному занятию.

Когда начинается семинар, я старательно задвигаю подальше все мысли о Розали и Эдварде, пытаясь сосредоточиться. Но мной овладевает меланхолия. Да, во многих отношениях ситуация Розали кажется типичной. Глупо было связываться с женатым мужчиной, преподавателем, она и сама это знает. Я решаю, что постараюсь быть для неё хорошей подругой, поддерживать её во всём, и возможно – только возможно, – тоже посвящу её в некоторые из моих тайн.

Сегодня обсуждение фокусируется на нескольких менее известных поэтах, которые мне не так интересны, но я тщательно конспектирую всё – не только для себя, но и для Розали. Иногда я украдкой поглядываю на Эдварда, который находится прямо у меня перед глазами, так что мне даже не нужно оглядываться, поэтому никто ничего не замечает. Во всяком случае, мне так кажется. И всё-таки однажды он перехватывает мой взгляд и выдерживает его – без улыбки, но с задумчивым выражением лица.

Во время перерыва я проверяю свою почту. Там сообщение от Розали, которая благодарит за то, что я её выслушала, и ещё раз просит сохранить это в тайне. Я понимаю её беспокойство, но ей ничто не угрожает – по крайней мере, с моей стороны.

Позже я подключаюсь к разговору, который ведут другие девушки о требованиях этого курса. Все они усердно работают над своими презентациями. Я знаю, что нам с Эдвардом придётся проделать блестящую работу, чтобы установить высокие стандарты и произвести впечатление на Пегги и остальных слушателей… и всё-таки уверена в том, что у нас все получится.

Но я очень хочу укрепить наши позиции, поэтому по окончании занятия собираюсь продолжить обсуждение нашего проекта с Эдвардом. Он ждёт, пока я складываю в сумку свои вещи, и мы снова идём в кофейню.

- Ну как, - начинаю я, как только мы устраиваемся с чашками за столом, - тебе удалось проштудировать Китса?

- Да, удалось. Я давно уже его не перечитывал, - признаётся Эдвард. Он добавляет сливки в свой кофе, а я замечаю, что сегодня он какой-то угрюмый.

- Я тоже. И что, показались тебе какие-нибудь стихи заслуживающими особого внимания?

- Да. Несколько. Думаю, нам следует сосредоточиться на одах, правильно?

- А не станет это слишком предсказуемым? Может быть, стоит сделать что-нибудь необычное?

Эдвард пожимает плечами и начинает рыться в своей сумке:
- Не знаю… тебе ведь не нужна просто неожиданность ради неожиданности? Мы должны говорить о самых интересных стихах, - он достаёт конверт с фотографиями и с лёгкой улыбкой придвигает его ко мне: - Вот. Из Рима. – Я вспоминаю его обещание принести сегодня снимки, чтобы можно было выбрать из них подходящие для презентации. – Посмотри, пригодится ли что-нибудь из этого…

Я открываю конверт и начинаю перебирать фотокарточки. На большинстве из них впечатляющие виды и здания – прекрасные городские пейзажи Рима и исторические монументы. Руины, осаждаемые туристами, но всё равно остающиеся величественными. Эдвард поразительно талантливый фотограф, и я медленно наслаждаюсь снимками, этой драгоценной возможностью мельком заглянуть в его жизнь.

- Мне нравится вот этот, с черепахами. Что это за фонтан? – говорю я, поворачивая к нему фотографию.

- Это Fontana delle Tartarughe в Еврейском Гетто⁵, - объясняет Эдвард. – Пожалуй, один из лучших в Риме. Кажется, шестнадцатого века.

- Потрясающе.

Удивительно, что он показывает мне снимки, не имеющие отношения к Китсу. Конечно, много фотографий и на нужную нам тему. Я узнаю могильный камень на римском кладбище для иностранцев, поскольку уже видела его на иллюстрациях. Мне нравится надпись на камне – одна из нескольких: «Здесь покоится тот, чьё имя было начертано на воде». Простой и прекрасный способ вспомнить о его короткой жизни.

- Мы можем использовать это, - говорю я, показывая фотокарточку.

- Да, - отвечает Эдвард, - а на двух следующих – дом, где он умер, возле Испанской лестницы.

- Отлично. Обязательно включим их тоже, - на фотографиях, принесенных Эдвардом, есть и фасад здания, и музей, который находится внутри. Это будет замечательно.

Кроме этих, есть и ещё снимки… я удивляюсь, увидев на одном из последних самого Эдварда. Он стоит на вершине холма, позади него город, прекрасный и переливающийся в золотом свете. Эдвард выглядит гораздо моложе, почти таким же, каким я помнила его, только выражение лица отстранённое. Длинные волосы, а на левом плече рюкзак. Мне становится интересно, кто его фотографировал.

Я выжидательно смотрю на него, но он молчит. И пристально глядит на меня. О чём он думает? Во всяком случае, явно не собирается ничего рассказывать. Не говоря больше ни слова, я собираю фотокарточки в конверт и возвращаю их ему. При этом он ненароком дотрагивается до моей руки, и я ощущаю шок от его тёплого касания. На мгновение мы встречаемся взглядами, но я тут же отворачиваюсь.
- Это было прекрасно. Спасибо тебе.

- Да ладно, я ведь не профессионал. Но сойдёт, - говорит он небрежно, и меня неприятно колет его равнодушный ответ. Ничего личного. Разумеется.

- Хорошо. Ну а какую из Од Китса ты хочешь представить для разбора?

Ещё битый час мы продолжаем составлять план урока и останавливаем свой выбор на «Оде греческой урне», «Оде соловью» и «Осени». Никто из нас не предлагает любовных стихотворений, мы явно не готовы двигаться в этом направлении. В конце концов мы решаем, что наше занятие должно будет начаться с презентации PowerPoint и короткого введения, после которого мы перейдём собственно к поэзии и зададим несколько основных вопросов, чтобы открыть дискуссию.

- Но очень важно, чтобы у нас самих было что сказать, если обсуждение застопорится, - добавляю я.

- Обязательно. Думаю, нам нужно ещё внимательнее ознакомиться со стихами Китса. Наверное, стоит сделать это в свободное время и встретиться снова примерно через неделю.

- Правильно, - соглашаюсь я, хотя чувствую, как сжимается в груди. Эдвард явно хочет уйти, и видеть это больно – почти так же, как сознавать собственное нежелание расставаться с ним. Удивительно, но он продолжает:

- Я дополнительно выяснил кое-что о жизни Китса. Можно использовать, если ты сочтёшь это уместным. Ты знала, что у него был роман с женщиной по имени Изабелла Джонс, которая, возможно, вдохновила его на создание нескольких стихотворений? – Эдвард откидывается на спинку стула и смотрит на меня, а я совершенно теряюсь. Мне известно об этом, но его комментарий кажется прицельным, и не в последнюю очередь из-за имени. Я пытаюсь не показать своё смущение.

- Да, я слышала об этом, но даже не знаю... Предпочитаю думать, что Китс всегда оставался верным Фанни Брон...

- Он так и не узаконил свои отношения с Брон, - возражает он, а моё сердце начинает разгоняться. – Глупо думать, что Китс умер девственником. – Мы ступаем на опасную территорию, и я не понимаю, чего добивается Эдвард, но почему-то чувствую себя обязанной защитить эти отношения.

- Ну и что, ведь наверняка ничего не известно. И разве это имеет какое-то значение? Судя по его письмам, он любил её.

- Иногда люди говорят в письмах то, чего на самом деле не имеют в виду, - холодно замечает Эдвард. – Нельзя верить всему, что читаешь.

- Иногда, возможно. Но мне нравится думать, что, как правило, люди искренни, - защищаюсь я. И чувствую тошноту… Он намекает, что я не имела в виду того, о чём писала тогда, несколько лет назад? Я была честна в каждом слове. В каждом чёртовом слове. Я смотрю через стол на парня, которого любила, и неожиданно встречаю пристальный взгляд зелёных глаз, потемневших от боли. Странно, но мне хочется утешить его, несмотря на то, что это он ранил меня. Я скучаю по нему. И мне очень не хватает Элис. Я даже не знаю, что она делает, где она сейчас.

Эдвард собирает свои вещи, а я гляжу на свою чашку с недопитым чаем.

- Мне пора, Белла. Увидимся.

- Да. Хорошо. – Он встаёт, закидывая сумку за плечо, и поворачивается, чтобы уйти. – Эй, Эдвард? – окликаю его я. – Когда увидишь Элис или будешь ей звонить, передашь ей привет от меня? – я не справляюсь с голосом, и он слегка надламывается.

Эдвард резко оборачивается, на его лице горькая ухмылка, с губ срывается резкий смешок.
- Элис умерла, Изабелла.

---

1 "Here lies one whose name was writ in water" – эпитафия, выбитая на надгробном камне на могиле Джона Китса, написанная им самим.

2 Вьюрок (англ. Finch, то есть птичке дали имя, особенно не фантазируя, вьюрок по имени Вьюрок).

3 Huevos rancheros – блюдо американо-мексиканской кухни, яичница с пряностями: ссылка

4 Тортилья - (исп. tortilla — «маленькая лепёшка») — тонкая лепёшка из кукурузной или пшеничной муки, употребляемая в пищу главным образом в Мексике, странах Центральной Америки и США.

5 Ри́мское ге́тто — некогда район Рима, где обязаны были проживать римские евреи. Fontana delle Tartarughe (фонтан черепах) - фонтан в стиле позднего Возрождения, расположенный на площади Маттеи (итал. Piazza Mattei). Создан в конце XVI в. по проекту архитектора Джакомо делла Порта скульптором Таддео Ландини: фото.