5

Иногда хуже всего просто выжить. Элементарно остаться в живых. Временами это оказывается почти что нереально, но тебе это удается, ты остаешься одна и, как назло, ты жива. Это разъедает душу и сжигает изнутри…
Особенно, когда нет смысла жить. Самое страшное, тебе не хватает смелости убить саму себя. Мне сейчас тоже незачем жить. Просто так уже сложилось по привычке. Однообразие действий утром, днем и вечером.
Последнее время я все чаще общалась с ними. Я пыталась проанализировать, зачем они приходят. Ведь я так долго жила без них. Я просто смирилась с тем, что произошло. Ведь многое вернуть нельзя. А иногда так хочется что-то изменить.
Хотя все было довольно просто – они ждут меня. И тоже по мне скучают…

После потери двух самых дорогих людей мы с Еленой таки уехали на север. Там было относительно спокойно. Мы работали на полях нашего поместья в попытках прокормить тех немногих, кто еще остался здесь. В основном, это были эвакуированные женщины и дети. На детей было смотреть больнее всего… Особенно на младенцев.
Сестра пыталась приободрить меня, но все было напрасно. Я ненавидела войну, сам факт ее существования вызывал у меня тошноту и животное отвращение…
Поэтому я мало что помню из последующих шести лет. Все скрывали в себе непостижимая грусть и горько-сладостные воспоминания. А когда уже нечего было вспоминать, я придумывала свою жизнь сама. Я жила ею, воображала ее и считала ее истинно-правильной.
Было несколько попыток самоубийства, но, как назло, Елена всегда оказывалась рядом. Я понимала, что не даю жить ей. А ведь она так молода… И она еще даже не любила, а я была ее грузом… Хотя в ответ она утверждала, что я пытаюсь лишить ее единственного родного человека – и эти слова придавали мне волю к жизни… Хотя бы на некоторое время.
Время шло… А оно лечит.
Потихонечку воспоминания становились менее острыми, и я начинала оживать. Точнее, начинала осознанно жить. Я больше старалась не прятаться в сладостных воспоминаниях и не сбегать в мир грез.
Война закончилась, но мы с Еленой так и не уехали обратно в Лондон. Я не могла заставить себя возвратиться туда, а Елена и не хотела, она как-то сроднилась со здешней природой и просторами.
А потом в наших краях появился он. Его звали Джейк. Он вернулся с войны и устроился к нам рабочим.
Наши отношения трудно описать. Да и отношениями назвать трудно. Я была не готова к ним. И я честно боялась признаться самой себе - наверное, и не буду. Просто сердце уже настрадалось.
Но Джейк с особой упертостью приглашал меня на прогулки и поездки в маленький городок за разного рода покупками и развлечениями.
Он пытался поцеловать меня, но натыкался на холодный взгляд. Было много разговоров, основная тема которых - лучше не ждать меня. Но в то же время Джейк убеждал меня не губить себя заживо. Мне ведь только двадцать шесть. На что я ему отвечала – этой четверти столетия хватило мне сполна.
Так продолжалось еще год. Он потихонечку ломал мою оборону и снова приучал к миру. Сначала были легкие поцелуи в щеку, потом невинные поцелуи в губы…
И где-то в глубине меня начинала просыпаться женщина, что желала любви, что снова хотела парить над миром на крыльях любви… Но я понимала, что это было нечестно по отношению к Джейку: я хотела не его. На самом деле я до сих пор не отпустила Эдварда. Я все еще любила его, пускай это были всего лишь воспоминания.
Елена же была осторожна и разборчива в отношения – ее мало кто привлекал. И она не хотела строить что-то без любви… Только зачем та любовь, если от нее одни разочарования.

6

Иногда, а чаще всего, когда ты уже совсем не ждешь, когда ты готова идти дальше… Пускай не жить, но хотя бы осознанно существовать, твой смысл возвращается. Это как удар под дых... Он вышибает весь воздух и не дает ему вернуться… И остается только попытка… только один шанс…
Так было и в этот раз. Раздался телефонный звонок, и я очень медленно подошла к телефону. Я смотрела на него удивленно: мало кто мог мне позвонить. Точнее, это мог быть только один человек. Или два. Но они не стали бы это делать. Точнее, не делали уже давно. Так зачем теперь?
Я вдохнула и взяла трубку:
- Алло? – в трубке послышался шорох, и раздалось неуверенное:
- Мама? Мамочка…
- Дженна?! Господи, Дженна… - из моих глаз градом покатились слезы. И столько всего хотелось сказать, и слова были лишни – этот звонок и так многое сказал.
- Мама, я приеду? – В голосе моей девочки было столько неуверенности, она боялась, что я ей откажу. Но как мать может не принять родное дитя?
- Да, Дженна. Конечно, маленькая моя… - И в трубке раздались гудки.
Я повернулась в пустоту гостиной и сказала:
- Она едет ко мне! Вы слышали? Наша Дженна едет к нам…
Я знала, они будут рады… Ведь все мы так долго этого ждали. И, наконец, она едет к нам. Может, все мы получим ее прощение. Но на самом деле ее прощение было нужно мне одной. Ведь это я скрывала от нее секреты…

Страна оживала, оживали и мы. Потихонечку восстанавливалась сломанная экономика, и жизнь возвращалась на круги своя.
Елена все чаще становилась замкнутой и необщительной. Эта страшная война поломала судьбы нам обоим.
У меня она забрала все самое дорогое, а Елене не дала шанса отыскать свою любовь. Ведь ты же не спешишь жить, зная, что впереди у тебя еще много лет. А тут… Оказалось, что эти годы забрала война.
Джейк все пытался строить со мной отношения. Елена горой стояла за него, мотивируя тем, что не век же мне теперь быть одной, а я все никак не могла решиться.
Это был солнечный день, и Джейк зашел к нам в дом. Я подсознательно почувствовала подвох: что-то с ним не так.
И оказалась абсолютно права, когда он попросил меня о замужестве. Это было так… волнующе. В его глазах плескалось столько любви и ожидания, но я не смогла пересилить себя. Я сказала «Нет». Я пыталась ему объяснить, но Джейк не стал слушать, он громко хлопнул дверью и больше не появлялся…
Опять жизнь превратилась в череду суетливых дней. Мы с Еленой организовывали работу в поместье – теперь выращивание зерна не было вынужденной необходимостью – оно приносило нам доход.
У меня выработалась привычка – я каждый вечер уходила в сад. Последний год эта лавочка стала моим прибежищем. Здесь тихо, и можно закрыть глаза и ни о чем не думать…
Был теплый осенний вечер, и я сидела в саду на все на той же лавочке, наслаждалась одиночеством и тишиной.
- Белла… - иногда я вот так вызывала из глубин памяти его голос. Только что бы слышать… Только что бы помнить…
Но в этот раз что-то было не так. Голос из моих воспоминаний звучал приглушенно, а этот был реальный, звонкий и такой… близкий!
- Белла… Посмотри на меня, милая! – я вскочила с лавочки и посмотрела человека, стоявшего в тени клена.
О БОЖЕ! Этого просто не может быть. Я закрыла глаза и снова открыла, в надежде, что эта галлюцинация исчезнет. Но он стоял. Такой же высокий и статный, как в нашу первую встречу. И такой родной.
Мое дыхание участилось, а на глазах появилась предательская влага. Это просто нереально… Ведь он же умер… Хотя я ведь так и не видела тела…
Однако что-то было не так. Что в его внешнем виде меня будоражило… Что-то настораживало…
- Эдвард… - неуверенно прошептала я. Я боялась, что от звука моего голоса он исчезнет. – Эдвард? – смелее повторила я. Но силуэт не исчезал. И тогда я сделала несколько неуверенных шагов ему навстречу.
Он выпустил из рук трость, раскрыл мне объятия, и я кинулась в них. В такие родные и теплые объятия… И даже если это моя новая галлюцинация, я его не отпущу!
Трость?! Но эта мысль пропала, затерялась в страсти нашего поцелуя, в жаре соскучившихся тел, в нежности объятия.
В голове была только одна мысль – он жив! И, значит, я жива!
- Белла, милая моя… Дорогая… любимая Белла… Моя… - он шептал нежные слова, а я не могла наслушаться. Меня уносила ввысь сама мелодия его такого родного голоса.
- Эдвард… Это правда ты? – Я неуверенно заглянула ему в глаза.
- Да, любовь моя, да… Я же обещал вернуться…
Не знаю, сколько времени мы вот так стояли. Просто тонули в объятиях друг друга, а губы снова вспоминали сладкий вкус его поцелуя…
Когда страсть поутихла, Эдвард сел на лавочку и посадил меня себе на колени. Я взяла его лицо в свои ладони и провела большими пальцами по щекам. На одной я нащупала шрам… и прикоснулась к нему губами…
- Как? – только и произнесла я.
- Война…
- А трость… - вспомнила я.
- Все та же война… - Он крепче прижал меня к своей груди, и я зарылась лицом в полы его куртки, вдыхая такой родной запах.
Я больше не спрашивала. Зачем ворошить былое? Главное, он рядом.
Мы просто сидели, обнявшись, и смотрели в темное ночное небо.
- Белла…
-Да?
- Кто у нас родился? – я закрыла глаза, чувствуя, как в них скапливается влага, и тихо прошептала:
- Мальчик, но он… - из глаз потекли предательские слезы.
- Все, милая, все… Прости меня… - Но я уже рыдала в голос, и мои всхлипы разносились по тихому саду эхом.
- Тихо, милая… У нас еще будут дети… - Он укачивал меня в своих объятиях, как маленькую, и губами ловил слезы…
Но это оказалось неправдой. Детей у нас больше быть не могло. Я не смогла больше забеременеть…

7

Я открыла входную дверь и впустила в квартиру свою дочь. Господи, как же она изменилась за все эти годы. В свои сорок она все еще выглядела, как молоденькая девушка. Эти длинные черные волосы и голубые глаза. Отцовские глаза… Она такая красавица. И уже такая взрослая. Я мало что знала про ее теперешнюю жизнь, но очень надеялась, что она мне расскажет.
И тогда я смогу рассказать им… Они так ждут этого… И так скучают без нее.
- Мама. - Глаза молодой женщины наполнились слезами. - Мамочка… Я так скучала по тебе. Прости меня, пожалуйста…
Она кинулась в мои объятия, и я подхватила ее с полдороги…
Она говорила и говорила, и история ее жизни лилась рекой – иногда буйной, иногда тихой и спокойной. Но главное было одно – она была счастлива, и для счастья ей не хватало только нас. Она теперь понимала, что не всегда стоит обрывать все связи..
- И ты уже четыре года как бабушка… - тихо, как будто сознаваясь в детской проделке, сказала Дженна.
Вы слышали? У нас есть внучка… Ее зовут Елена…

Итак, некоторые тайны должны быть рассказаны до конца.

Эдвард вернулся не один. С ним приехал его боевой друг. Его звали Деймон, он был американцем с испанскими корнями. Деймон остался с нами: возвращаться все равно было некуда. Или он не хотел. Впрочем, его никто не расспрашивал…
Мы с Эдвардом налаживали отношения и наслаждались вновь обретенной любовью. Мы не могли надолго отойти друг от друга. Ведь существовала вероятность не встретиться вновь… Тот страх прочно поселился в нас и не отпускал даже полгода спустя.
Елена же… Я ее слишком хорошо знала, чтоб не заметить эти взгляды… И моя сестра расцветала на глазах. Возле Деймона она светилась ярче солнышка. А он… смотрел на нее по-мальчишески влюбленным взглядом. Эти двое долго ходили вокруг да около, пока однажды Эдвард не поймал их с поличным.
Из-за непогоды мы остались ночевать в маленьком городке, а вернувшись, застали Деймона, почти голого, у дверей в спальню Елены. И он определенно оттуда выходил. Наверное, пытался пройти в свою спальню, но был замечен нами.
С тех пор Елена не скрывала своей любви, а Деймон отвечал ей вдвойне. Они так нежно смотрели друг на друга.
Спустя некоторое время они тихо обвенчались в городской церквушке. На венчании из родственников были только мы с Эдвардом. Но, тем не менее, этот праздник стал незабываемым…
Наша жизнь была тихой и размеренной. Но после всего пережитого нам не хотелось ничего другого. Нам было уютно и спокойно в доме наших с Еленой родителей. И места там хватало всем.
Приближалось Рождество, и Елена вот-вот собиралась порадовать нас с Эдвардом племянницей или племянником.
Деймон же был безмерно счастлив. Молодой папаша так оберегал мою сестру… Его запреты порой доходили до абсурда, они ссорились… Елена упорно стояла на своем и утверждала, что она не больна, и ей не прописан постельный режим… И так далее… А я искренне смеялась над ними.
Деймон всегда берег мою сестру, но на последних месяцах это превратилось в паранойю…
Я, конечно, завидовала ей. Но это была белая зависть. Сотканная из цельного счастья и переплетенная золотыми нитками нежности.
К тому моменту я точно знала, что на чудо мне можно было не надеяться. Та война забрала у меня не только мужа и сына, но и всех остальных возможных детей…
И пускай случай вернул мне мужа, война все равно смогла ударить больнее.
Елена родила в канун Нового года, и это был самый большой праздник для нашей семьи. Девочку назвали Дженной.
С ней носились все, и она росла порядком избалованным ребенком. Елена же была самой счастливой женщиной на земле.
А я, оставаясь одна, проваливалась в пропасть несбыточной мечты. И плакала… Заметив это, Эдвард все реже оставлял меня одну. За что я была ему благодарна – с ним этот мой недостаток становился малозначительным. Ему удавалось убедить меня, что он любит меня и такой…
Но в жизни даже полная идиллия не может длиться вечно…
Дженне исполнился годик.
Была темная зимняя ночь, когда раздался звонок, и это был кто-то чужой. Накануне Деймон и Елена уехали в город. И собрались остаться там на ночь, вверив Дженну нам с Эдвардом.
У меня почему-то екнуло сердце, и вспомнились слова Елены: « Белла, ты у меня самый родной человек, и я знаю, что бы ни было, ты позаботишься о моей малышке…». Она оставляла ее впервые. Почему-то именно сейчас эти слова приобрели тревожный смысл.
Эдвард открыл дверь - там стоял полицейский.
- Деймон и Елена Сальваторе кем вам приходятся? – У меня все оборвалось внутри. Я уже поняла, что случилось – это как картинка перед глазами. Ночь, непогода, снег, пьяный водитель…
- Она моя сестра…
Дальше все было в тумане. Похороны, оформление документов, усыновление Дженны…
Так и завертелась жизнь снова – у меня снова отобрали близких людей… Но на этот раз я видела их тела… И мне дали маленькое чудо, о котором нужно было заботиться, которое нужно было любить. И любить не в отношении тети и племянницы, а как свою дочь…
У меня на руках осталась маленькая Дженна… Ей было хуже всего – у нее отобрали мать. Случай вынудил меня заменить ее.
Мы с Эдвардом растили Дженну как свою дочь. Она унаследовала взрывной характер Деймона и всегда отстаивала свою точку зрения. Она была удивительным ребенком: целенаправленной, с непоколебимой волей и непереносимостью ко лжи. Но мы ведь не лгали ей.
Однако приходит время, и правда просачивается. Мы сами хотели ей все рассказать, но жизнь распорядилась иначе.
Дженна, унаследовав шальной характер Деймона, в двадцать один год совершенно случайно узнала, что мы ей не родные родители, и, не выслушав объяснений, покинула отчий дом.

8

Теперь же, слушая эту историю, Дженна понимала свои ошибки. С точки зрения родительского опыта она бы поступила точно так же. Я видела это в ее глазах.
Ей понадобилось двадцать лет. И, только родив своего ребенка, она смогла поставить себя на мое место. Теперь она понимала: ну как можно втолковать ребенку, что ты не родная ее мать? И как потом быть? А ведь у нее было очень счастливое детство. Мы с Эдвардом в ней души не чаяли…
А еще в ее глазах было сожаление… О том, что она столько времени провела вдали от нас…
Да, я ей не родная мать. Но не была ей и совершенно чужим человеком. И где-то в этом мире было еще три человека, которые ее очень любили…
И снова приближалось Рождество…
Я перебирала старые пожелтевшие фотографии… Смотрела на веселую Елену в белом платье, на ее озорную улыбку, и на нежный взгляд Деймона…
На наши с Эдвардом фотографии…
А потом уже мы все вместе с Дженной…
И потом: только я, Эдвард, и Дженна…
Когда и Эдварда не стало, я осталась совершенно одна…
И они стали приходить ко мне ночами. Они скрашивали мое одиночество и много говорили со мной, вспоминали и смеялись…
Иногда приходил кто-то один, иногда все вместе. Елена, Деймон, Эдвард. И только рядом с ними я чувствовала себя молодой и счастливой. Как будто и не было всей этой жизни, с ее войной, разочарованиями и смертями…
Хоть тело уже старое, но душа остается молодой.
Я знаю, они ждут меня… И теперь я готова уйти.
Осталось только увидеть маленькую Елену…