Я поняла, что теперь могу позволить не только ему видеть свои воспоминания, но и сама вспоминать. Вдруг перед моими глазами начали мелькать вспышки из прошлого, и я начала видеть такие подробности, каких раньше не помнила. Например, в чем были одеты Самюель и Терцо, или какими мне казались горячими руки Самюель. Что заказали мне поесть в гостинице, и как я заснула, почти в тарелке, и руки Терцо, ласковые и незнакомые, когда он укладывал меня в кровать. А также грозу, на следующий день.
Калеб неожиданно удивленно отстранился.
- Рейн не твое настоящее имя? – почти обижено сказал он.
- Рейн меня назвали Самюель и Терцо. Для них это было важно – изменить мое имя, так же как и изменили мою жизнь, - отозвалась я, открывая глаза. И тут же смолкла, почувствовав его руку на моей шее. Калеб обходил вокруг меня, и его рука следовала за его ходом. Он обнял меня, бережно обхватывая живот и уткнувшись в ложбинку между шеей и плечом, нежно дотронулся губами. Его дыхание было свежим и легким, но мне не было холодно, хотя меня начинала бить мелкая дрожь от его прикосновений. Мне не верилось, что все это сейчас происходит по-настоящему. Он и я – вместе.
- Какое твое первое имя? – тихо прошептал он мне на ухо, и я содрогнулась от волны тепла, что разлилось во всем теле. Он делал меня податливой, как пластилин, просто одним прикосновением своих волшебных губ. Так же как и его руки, становящиеся все теплее от моей близости – все вместе это сводило меня с ума.
- Ты будешь смеяться, - я обернулась и преданно прижалась к нему.
- Неужели все так ужасно, - с сомнением протянул он, смотря сверху вниз.
- Марли, - раздраженно выдавила из себя я.
Калеб несколько раз не понимающе моргнул.
- Марли, как Боб Марли?
- Да, Фиона, если верить ее дневникам, в то время встречалась с каким-то любителем регги, по крайней мере, не с металлистом, а то я могла бы называться Дес (Death). Ее родители называли меня Марлен, так оно и было в документах, - я осторожно посмотрела на него, ожидая взрыва смеха, но Калеб смотрел серьезно, ну может совсем чуть-чуть иронично. Казалось, он не мог стать мне ближе, чем был, но на миг, мне показалось, что я смотрю на себя его глазами, и в этом было столько любви. Но это чувство длилось только мгновение.
- Марлен красивое имя, но оно тебе не идет, - спустя некоторое время изрек он. – Рейн подходит тебе намного больше.
- Но родители оставили имя Марлен, как мое второе, - вздохнула я, испытывая все большее желание поцеловать его. И все искала в себе силы сделать это. Мне еще тяжело было так в открытую демонстрировать ему свои чувства.
Наши глаза встретились, и по тем огонькам в его глазах, что часто вспыхивали, когда он сердился или радовался, я поняла, что и он думает о том же.
- Так не должно быть, - тяжело покачал он головой, словно укоряя себя. – Ты заставляешь чувствовать меня такую страсть, которую я не могу вылить на тебя. Знала бы ты, как я боюсь обнимать тебя, и все же не могу отказаться от этого. Я думал, что утро никогда не настанет и ночь не закончится, и я больше не увижу тебя. А только рассвело, я приехал к тебе домой, и мучился думая, когда же ты проснешься.
- Предупредил бы вчера, я поставила бы будильник, - лукаво улыбнулась я, - к тому же страсть мучит не только тебя.
Говоря это, я медленно притягивала его к себе, и видела, как он сопротивляется сам себе. Он секунду колебался, но сдался, видя мои беспомощные потуги. Наш поцелуй был каким-то безнадежным, будто мы боялись больше не увидеть друг друга.
Я чуть не болтнула, как сильно его люблю, когда он бережно прошелся губами по моему подбородку, а потом взял лицо в свои руки.
- Не могу представить, что когда-то тебя целовал кто-то кроме меня. Для меня каждый твой поцелуй подаренный другим, как потеря чего-то дорогого.
- Их было не так уж и много, этих других, - проворчала я, думая о том, как же это тяжело когда ты любишь кого-то так отчаянно и до боли. И для меня тоже было болезненно осознавать, что раньше Калеб любил кого-то до меня. – Трое официальных, и несколько потенциальных.
Он поморщился, вычисляя, со сколькими я должна была встречаться до него. Мне показалось, что ему стало от этого неприятно. Словно я ему изменяла. Эта мысль заставила меня улыбнуться.
- Теперь это не важно, - тихо сказала я и постаралась разгладить пальцем морщинку между его бровей. - Я твоя навсегда и не важно, будешь ли ты этого хотеть через год, или через двадцать лет, я и тогда буду твоей.
- Ты всегда была моей и будешь, - он улыбнулся мне в ответ, так легко и просто сказав такие важные слова.
Мне казалось, что мое сердце не может выдержать такого наплыва чувств, но к тому времени пустой желудок напомнил о себе. Я сначала смутилась, но Калеб не обратил на это такого внимания, как другие парни.
- Ты сегодня не завтракала и они тоже, - Калеб любовно провел по моему животу, и мне понравилось его движение и прикосновение. Малыши затрепетали под его теплыми ладонями. Глаза Калеба удивленно распахнулись.
Я рассмеялась.
- Они тебя так приветствуют.
Он был очень удивлен, но я видела, что и рад этому явлению.
- Какое забытое чувство, – выдохнул он, а я спросила:
- На каком она была месяце?
- Почти срок рожать, - слишком равнодушно отозвался Калеб, хотя я боялась, что этот вопрос может разозлить его, но Калеб был спокоен, словно рассказывал о ком-то другом, а не о себе. – Я уже и забыл, о чем мечтал тогда, - он замолк, затих вовсе, не двигаясь и не дыша.- Знаю точно, что мы ждали этого ребенка, хотели, чтобы он связал нас теснее с Лисой. Но иногда мысли о том, что меня убьют на войне, а они останутся одни, подтачивали всю радость.
Я болезненно восприняла эти слова. Ведь если бы тогда ничего не случилось, мы бы никогда не встретились. Не знаю, как бы он воспринял эти мои мысли, узнав о них.
Калеб осторожно взял меня на руки и спустя некоторое время мы уже стояли на кухне в моем доме. Завтрак ждал меня на столе, по всей видимости, родители уехали не так давно, и Калеб слышал когда, но ничего не сказал. Наверное, не хотел прерывать мой рассказ, догадалась я.
Я, не спеша, накрыла для себя на стол. И пока я ела, Калеб, как и мои родители с интересом наблюдал за мной. Я немного смутилась под этим его взглядом. Жевать становилось все труднее.
- Я бы хотел тебя о чем-то попросить, - серьезно сказал мне он, когда я складывала грязную посуду в посудомоечную машину.
- Хорошо, - согласилась сразу же я, потому как тоже хотела его о чем-то попросить. – Я тебя тоже.
- Я согласен, - он улыбнулся мне, и я была согласна в этот миг на все. Ну, почти.
- Мы не говорили с тобой о твоих планах на будущее, и я бы хотел, чтобы прошло три месяца, прежде чем мы поговорим о них.
Я удивленно застыла. Его слова стали для меня полной неожиданностью.
- Почему?
- Для меня время, уже давно потеряло свою суть. Мое одиночество длится слишком долго, и только встреча с тобой кажется, замедлила его бег. Но ты другое дело, ты – человек. Время и чувства для вас изменяются пропорционально, и исчезают в никуда. И я хочу, чтобы после рождения детей, и всего что будет связано со временем после него, ты была уверена в себе…во мне… в нас. А уже потом в связи с этим изменяла свою жизнь.
- То есть, решилась отказаться от своей смертности? – уточнила я. Меня раздражало, что ни Калеб ни родители не называли все своими словами.
Калеб поморщился.
- Да.
- Но ты ведь и так хотел найти себе пару. Вряд ли ты бы спрашивал ее согласия.
- Ты это совершенно другое! – разозлился он, - если бы ты захотела быть со мной, но при этом остаться человеком, я бы согласился. Не знаю, чтобы я делал, если бы тебя потом не стало, все равно согласился бы. Я, конечно же, хотел бы большего…
- Только право выбора было бы за мной, - закончила за него я. Калеб кивнул, не смотря на меня.
- Мне не нужны эти три месяца, - мягко сказала я, подходя к нему. Он же притянул меня ближе, продолжая молчать, считая, что знает лучше, что действительно нужно мне.
– Ты же знаешь, - продолжила я, - я и так собиралась после 18 лет измениться. Только для этого у меня появился более благородный стимул – ты. Мои чувства к тебе это не ветер, что прилетает на миг, и уноситься прочь. Это что-то совершенно не знакомое – невидимое как воздух, но в тоже время прочное, как золото. Оно может стать только сильнее, но не исчезнуть.
- Ты не знаешь, о чем говоришь. Я прошу тебя об этих трех месяцах – подари мне их! – он приподнял мое лицо за подбородок и, не позволяя вывернуться, пристально посмотрел в глаза. Он знал, что я не смогу сопротивляться его влиянию на меня. Это было несколько нечестно, и в то же время разве я могла обижаться на него, когда и сама пыталась проделать с ним, то же самое.
- Зачем ты так говоришь, ведь эти слова приносят тебе страдания, - задохнулась я, понимая, что совершенно не могу не отдаться его напору. Он унижался, прося меня об этом.
- Больше страданий мне принесет надежда. Каждый день ты будешь меняться, ты только ребенок, пока что. Твоя жизнь только началась, а я посягаю, на то, чтобы быть самым главным в твоей жизни. Мне хочется стать для тебя всем, и быть только твоим. Но разница в том, что я отчетливо понимаю, чего хочу, а ты даже и не догадываешься, какой я эгоист. Мое одиночество, худшая мука, которой может заболеть вампир. Оно заставляет цепляться за тебя, но ты слишком дорога мне, и я хочу, чтобы у тебя всегда было право уйти от меня. Сбежать, исчезнуть, оставить. Хотя я все равно не смогу и тогда пообещать тебе, что не буду тебя преследовать.
Теперь больно стало мне. Как просто он говорит о том, что отпустит меня, словно это дело уже решенное. Зная Калеба, я подозревала, что он для себя уже что-то решил.
- Но для чего мне убегать от тебя?
- Я не знаю, по какому злому року, судьба кинула тебя в мои руки, но я благодарен ей. Не понимаю, почему ты выбрала меня, во мне так много зла, ненависти… ты как отпущение грехов, которое я не заслуживаю, - Калеб говорил тихо и меланхолично. Я еле разбирала его слова, чувствуя при этом всю серьезность, с которой он говорил, и его напряжение.
Мне было неприятно слушать то, о чем он говорит, и все же я его понимала, лучше, чем он мог себе представить. Как тяжело расстаться с прошлым, забыть и простить самого себя. Не думать о том, что мог бы изменить и избежать чего-то ужасающего. Понять, что ничто не вечно и боль и раскаяние нужно отпустить, потому как мы меняемся, и с нами изменяется наш мир, и то, что вчера казалось ужасающим, осталось, наконец, в прошлом.
Я и не подозревала, как много прошлого лежало между нами, и впервые испугалась, что ничего не изменится, даже если мы поминутно расскажем о своих прошедших годах. Все то, что мучило нас, вся та боль, ненависть. Насколько легче было страдать в одиночку, и я, как и он, не была готова открыться полностью. Словно мы действительно только познакомились. Калеб не верил, что я захочу остаться в вечности вместе с ним. Я не верила, что я могу быть ему нужна до такой степени.
Хотелось рассмеяться и развеять все его сомнения. Но я не могла вылечить все в его душе, пока оставалась такой же раненой и недоверчивой. Пока что не могла. В одном Калеб был прав, сейчас время для меня было очень важным. Лишь оно соединит нас, сблизит, уберет все недоверие, с помощью него исчезнут все тайны, и мы сможем доверять друг другу. Возможно, спустя некоторое время я смогу взглянуть на себя его глазами, и понять, что же привлекло его ко мне.
- Ты глуп, Калеб Гровер, - я подтянулась на носочки и прошептала ему на ухо, - ты мог обладать любой, а выбрал меня. И до конца вечности я не смогу понять тебя, и ту счастливую звезду, что заглянула в мой дом, решив подарить встречу с тобой.
Калеб рассмеялся, немного рассеяв мои опасения, и все же не достаточно радостно.
- Ты не можешь считать меня подарком судьбы.
- Поверь, еще как могу. И как мне еще объяснить тебе, что я больше не принадлежу себе, а живу лишь тобой.
- Прошу, не говори так, - застонал он, крепче обнимая меня. – Ты пойми, тебе кажется, что ты выиграла сверкающий Роллс-ройс, но я раздолбанная колымага, разбитая, с отломленными деталями, облупившейся краской и холодным двигателем.
- Мне не нравится, когда ты сравниваешь себя со старой машиной – ты и твоя душа прекрасны. Но если ты так хочешь, я дарю тебе эти три месяца, во время которых мы не будем строить планов…дольше, чем на неделю.
Ему не нравилось, как беспечно я отношусь к его словам. Но я уже решила для себя, что сделаю все в моих силах, чтобы залечить его недоверие. Может, мне и самой нужно было залатать старые раны, но с приходом в мою жизнь Калеба, они затягивались сами по себе.
- Спасибо. Я лишь надеюсь, что ты поймешь для чего это, - вздохнул он, и мимолетно поцеловал меня в губы.
Все во мне требовало продолжения поцелуя, и то, что Калеб так быстро отстранился, могло о многом сказать, если бы я только научилась, наконец, читать его телодвижения. Он никогда ничего не делал просто так. И все же спустя мгновение я порадовалась, что он так сделал. Мне нужно было его просить о кое-чем таком, от чего он не придет в восторг.
- Теперь моя просьба, - осторожна начала я, стараясь не смотреть на него. Но по напрягшимся рукам Калеба я поняла, что он занервничал. – Я хотела бы, чтобы о том, что мы вместе, никто не знал.
Калеб молчал, и мне пришлось взглянуть на него. Увидев загнанное выражение его лица, я чуть не откусила себе язык.
- Это совершенно не потому, что я не уверена в себе, - быстро добавила я, стараясь дополнить свои первые слова. – Ты лишь представь, что будут говорить в городе - я же в положении. Это только до родов, а потом можешь даже объявление в газеты об этом давать.
Калеб мрачновато рассмеялся.
- Как раз пройдет три месяца, - хрипло отозвался он, - Я согласен. Если что-то измениться, тебя не будут мучить глупыми вопросами.
Такая формулировка мне не понравилась, но продолжать дальше этот бессмысленный спор я не хотела. Он был согласен и этого достаточно.
- Я затягиваю тебя в темноту своего существования, - качая головой, прошептал он, словно и сам не верил тому, что между нами происходит. Он страстно впился в мои губы, и я упивалась этим, и не хотела задумываться над его словами. Он мучил нас обоих такими рассуждениями, а мне хотелось принести ему облегчение, показать, как счастливы мы будем вместе.
Его руки гладили мою спину, а я потянулась к пуговицам на горловине его футболки, наше дыхание становилось все более тяжелым. Калеб вовремя остановил мои руки, когда я, незаметно даже для себя, принялась стаскивать с него футболку.
- Прошу, нет, - слова давались ему с трудом, - я ведь не железный. Твое мягкое прикосновение, теплота и запах…
- На ощупь ты скорее оловянный, и не мягкий и не твердый, - неудачно пошутила я, пытаясь тоже преодолеть дрожь во всем теле и собраться с мыслями.
- Ты еще можешь шутить, - покачал он головой, - о чем ты вообще думаешь? По закону меня за такое могут посадить.
Я рассмеялась. Калеб отвернулся, поправляя футболку и застегивая пуговки. Мне было не очень приятно видеть, что он отворачивается, но я понимала, ему нужно время, чтобы успокоиться. Но я эгоистично хотела продолжения того, что только что произошло, и удивлялась сама себе. Действительно о чем я только думаю? Да разве около него, возможно, думать рационально?
Через минуту он был снова внешне спокоен, и как всегда отчужденно красив, словно только что между нами ничего не произошло. Мои же мысли все еще удерживал вид его губ.
- Чем хочешь заняться сегодня? – будничным тоном спросил он, отходя подальше от меня.
Я задумалась, стараясь игнорировать чувство потери, возникшее, когда он отдалился. Вчера я почти не видела его дома. Мне хотелось знать, как он живет. Но больше всего мне кончено же, хотелось просто снова оказаться рядом с ним, и почувствовать поцелуй, такой же горячий как ранее.
- Мне интересно посмотреть твой дом, - я выбрала то, на что он сейчас согласиться охотнее.