Я вздрогнула от неожиданности, когда холодная рука прикоснулась к моей, а потом лицо Калеба оказалось передо мной. Заглядывая в темноту, мы всегда так заворожены ею, что боимся дышать. Калеб был моим светом, и все его естество не могло быть темнотой, но почему я всегда так зачарована им? Где рациональность, ведь свет нас радует, но лишь темнота манит к себе. Тонуть в темноте так легко, когда она обворожительно красива, как Калеб.
- Все так плохо? – тихо переспросил он, и его рука двинулась верх по моей кисти, достигая открытого участка кожи. Я уже давно перестала на него сердиться, когда он пытался так беспардонно воспользоваться своим талантом. Для него это было нормально, ведь и я не всегда спрашивала разрешения заглянуть в чью-то голову. Так стоит ли удивляться, что Калеб делает то, что для него органично?
Я не испугалась, что он увидит там, что-то запретное, а лишь побольше набрала воздуха, потому что он был так привлекателен в эти ночные часы, а его запах в прохладном воздухе не таял, и не растворялся, соблазняя меня, одурманивая. Луна светила ему в спину и я не могла видеть знакомого лица, так досконально как при свете, но моя память живо представляла его в точности, зная наизусть.
- Все хуже некуда, - безнадежно сказала я, и позволила себе всего лишь на миг попасть в его мысли. Тепло, вот что было там, тепло и уют. – Думая когда-то о Глазго я не думала, что все будет так…
Я не сразу же почувствовала его руку на своей шее, и подняла глаза, пытаясь понять, что за чувство сейчас на его лице. Он их так мастерски маскировал от меня в последние время, и как я подозревала, причиной тому была вина и горечь. Но виноват не он, совсем не он.
- Я могу чем-то помочь?
«Поехать со мной, например», - хотелось мне сказать, но я не могла позволить себе терзать его сильнее. Это было бы не правильно.
- Да, - слабо откликнулась я.
Я вся ушла в чувство, пытаясь забыться, и была не в силах сопротивляться прикосновениям Калеба. Огонь полыхал в моих жилах, заставляя кровь бежать быстрее, прогоняя усталость. Я не понимала, что происходит со мной, и будто наблюдая со стороны, увидела свою руку, так неожиданно оказавшуюся на его голой груди, когда я расстегнула рубашку. Мы смотрели друг на друга и знали, что сейчас должно произойти, и я видела, он больше не может сопротивляться.
Сейчас это было не так как раньше. Когда я себя принуждала чтобы чувствовать его близость, и понимать, что не теряю его. Я, наверное, никогда еще так не хотела его, и быть с ним. Калеб действительно спасал меня от страха перед нашим будущим, просто прикасаясь ко мне.
Калеб довольно грубо приподнял меня, но это не было занятием любовью, или чем-то похожим на все, что было до этого. Моя рубашка, как и его, была расстегнута, и это осталось единственным оголенным участком нашей кожи. Не моей и его, а нашей. Я с отчаянием целовала Калеба, и мы двигались синхронно, словно это было близостью. Тяжело дыша, я теряла контроль, и понимание того, где мы находимся. Все было слишком нереальным. В это время можно было поверить, что мы просто двое подростков, заблудших в лесу. И между нами нет разницы, у нас впереди просто ночь, в которой ни ему, ни мне нет смысла скрывать свои грехи. Вечность не тяготила бы нас, и я могла быть уверена в том, что этот год не окажется для нас пустым и одиноким.
Скользящие губы Калеба на моей груди, оставляли ощутимый холодный след, его руки двигались по моему телу, я же не была скована в движениях, как иногда со мной бывало. Преград не было, кроме того, что я не могла видеть его глаз в этот момент – темнота как всегда сопровождала Калеба. Тонуть в ней вместе с ним было легко.
Воздух между нами накалялся, и казалось мне нечем дышать, но, конечно же, это так казалось, ведь я не теряла сознания. Напрягшееся тело Калеба, держало меня на весу, а руки и губы открыто заявляли права на все, что я считала всегда своим. Выгибая спину, я чувствовала, как холодеет кожа на свежем ночном воздухе, но причиной было и то, что я прикасалась к груди Калеба, от чего его начинало трясти. Его рука, почти незаметно скользящая по моему бедру, перемещалась на спину, под рубашку, и я содрогалась от истомы. Он был таким сильным и крепким, что мое тело вдруг показалось слишком хрупким, чтобы выдержать всю эту сладость.
Я задрожала, чувствуя волну наслаждения, и откинулась назад, голова Калеба успокоилась на моей груди. Я знала, что сейчас он слушает мое сердце. Только это не казалось чем-то неправильным. Прикосновение его необычайно холодного лба, рассеяла все видения другой реальности, где мы были просто подростками. Мы это мы. Он вампир, и я соблазняю его не только своим видом, но и теплотой крови. Я человек, и да, наверное, то, что он вампир сильно влияет на меня. Любила бы я его меньше, если бы не магнетизм вампира? Не знаю, но надеюсь, что нет. Думаю, что нет. Даже будучи человеком, он никогда не был ординарен, и я знала это. Невозможно любить Калеба лишь за внешность.
Подошла рассветная мгла, а мы все так и не могли пошевелиться. Мы как всегда вели себя аномально. Он слишком страстен и влюблен, как для вампира, а я слишком погружена и отчаянно захвачена ним, как для человека. И обнимая его, я не верила, что сентябрь скоро придет. Его вообще не будет, просто не должно быть. С этой мыслью жить было легче, чем с болью. Пессимист из меня никакой.
Лето прошло, а я и не заметила. Потому что постоянно жила желанием взять от наших отношений побольше перед разлукой. Теперь я стану как наркоман – буду слоняться за ним, забывая обо всем, и ни за что не буду отпускать от себя. Если надо поселюсь у него, и мне все равно, что на это скажут родители. Пусть видит как мне плохо, а я ведь еще не уехала.
Я знала, что придет осень, начнется учеба и время полетит быстрее, как гонщик на новом мотоцикле, но думать об этом я не могла. Невозможно было поверить, что я перестану скучать.
Я копила воспоминания о нем, словно деньги, отставляя их в уголки своей памяти. Это было моим самым дорогим хранилищем, и день ото дня оно пополнялось. С каждым днем приближался момент, когда я уеду, и я должна была заполнить его. Что еще оставалось делать? Только так у меня появится возможность видеть его каждый день, где бы он ни был.
Время бежало слишком быстро. Вроде бы казалось, что это просто реальность, где отсутствуют даты и часы, но я внезапно с утра обнаружила, что через неделю мне нужно ехать в Глазго. Я потеряла из виду то, чего так боялась. Калеб приложил к этому усилия. Он занимал меня развлечением и постоянным рисованием с ним, для того чтобы я не утратила сноровку и вновь захотела рисовать по-настоящему.
В августе был день рождения Евы. Его мы решили отметить в Лондоне. Грем заказал отдельный зал для этого, чтобы люди не могли достаточно хорошо видеть нас. И не смотря на то, что ело нас только 6 – я, Бет, Теренс, Вунворт и близнецы, еды было слишком много. Зал украсили цветами, так как любила Ева, играла живая музыка, и оделись мы в стиле ретро, ведь этот день рождения для Евы должен был стать особенным. Первый день рождения в ипостаси вампира. Сегодня Еве должно было исполниться 19. Вечно 18-летняя. Вечно красивая. Вечно Ева.
Я хотела танцевать для Калеба и с ним, чувствовать вновь его объятия, смотреть в его безнадежно прекрасные, а теперь еще и печальные глаза. Слушать, как он напевает старые песни мне на ухо, вряд ли знакомых мне певцов. Больше всего на свете, я хотела бы, заставить его улыбнуться, чтобы мне не казалось это расставанием. Я всего лишь ехала учиться, и лишь на этот год, а со следующего мы будем снова вместе. Я согласилась лишь на один год расставания, и с этим пришлось согласиться ему. Не знаю, потому ли что считал такой срок подходящим для изучения жизни без него, или потому что понимал, что и сам не выдержит дольше. Но я была рада – сначала он намеревался предложить больше, что я узнала, покопавшись в его сознании, и там, же нашла не приятную для меня новость, что он уедет ненадолго в Лондон. Для того чтобы встретиться с Патрицией. Мне эта мысль почему-то не нравилась.
Мне казалось, что она будет против наших с ним отношений, и тут же глупые мысли начали кружиться вокруг, словно назойливые мухи. Но нет, я должна ему доверять. И все же тревога Грема по этому поводу задевала меня за живое. Раз Грем так обеспокоен, стоит ли переживать и мне? Я почти ревновала его к матери. И не могла понять, когда он это решил. Как я смогла проглядеть его желание увидеться с ней. Я знала, что он до сих пор сердит на Патрицию, и не может ей простить того времени, что отец потратил впустую на ее поиски. Так для чего эта встреча? А что если в ее семье есть красивые девушки вампиры? Я могла так накручивать себя и дальше. Но, наверное, не стоило. Калеб был волен решать сам как ему поступить, и я знаю, что мое нежелание расставаться с ним было причиной недоверия. Так поступать с Калебом было не честно. Это именно я желала когда-то свободы совершать свои ошибки, а не он, Калеб так старался меня оградить от проблем и меня самой, но мой эгоизм рвался наружу, и ему ничего не оставалось, как отпустить меня.
Обнявшись, мы плыли с Калебом под тихую мелодию, где-то рядом танцевали остальные, но я этого не замечала. Вечер проходил так замечательно, что я забыла обо всем на свете. Приглушенный свет, и неспешные движения меня усыпляли, и все же я продолжала наслаждаться объятьями и крепкими руками Калеба.
Он был таким высоким и красивым в своем фраке. Даже будучи на каблуках, которые меня заставила одеть Самюель, под элегантное светло-голубое платье, я доставала ему едва ли до носа. Прижавшись ко мне головой, Калеб что-то напевал в очередной раз, но я не спрашивала, какие слова были в песне, и так понимая, что она грустная. Его молчаливая тоска, так отличающаяся от моей бурной и несдержанной, ввергала меня в еще большее отчаяние. Я знала, как он всегда боялся меня потерять. Как там говорил Прат, я поплавок для Калеба, чтобы держаться на плаву в своей темноте. И ему было плохо не меньше, чем мне, просто он не выражал свои эмоции так бурно. И иногда мне хотелось, чтобы он накричал на меня, сказал какая я глупая, и какой ребенок, но нет, Калеб оставался сдержан. Он держал многое при себе, не желая тем самым расстраивать меня. И все же изредка Калеб срывался на жгучие страстные поцелуи, и я понимала от чего это, и тогда еще больше тосковала и ощущала свою вину. А ведь мы даже еще не расставались. Какими ценными казались те часы, что мы проводили вместе. Я и раньше знала им цену, но теперь узнала, что они бесценны.
Темнота. Я дарила ей себя, только чтобы находиться с ним. Когда руки Калеба скользили по моим предплечьям, я застывала, пытаясь запомнить, как это когда он рядом. Руки покрывались гусиной кожей, а душа содрогалась. Поднимая голову, я наталкивалась на понимающий взгляд серых глаз Калеба. Он знал, о чем я думаю, потому что держал меня за руки, и читал воспоминания, мелькающие в моей голове. Качая головой, Калеб снова привлекал меня назад. Просто Калеб знал, на что я надеюсь, и понимал, что не может мне позволить остаться.
Мы уехали раньше всех, забрав с собой близнецов и устроившись в моей кровати, не раздеваясь, лежали до рассвета без сна. Это было мучительно для меня, но для него, я знала, это было просто пыткой. Мы не говорили. Это было не обязательно, потому что каждый знал, о чем думает другой. Это было уже не отчаяние, а что-то хуже. Я чувствовала, как Калеб ускользает от меня, словно песок сквозь пальцы, почти физически, не оставляя следа. И не нужно было читать его мысли, чтобы понять это. И если бы он был менее великодушен, то точно начал бы ненавидеть волков, отнимающих меня у него, но нет. Все что он испытывал по этому поводу, только злость на себя, потому что не доглядел тот момент, когда я начала тонуть, поглощенная своим талантом и властью. Думаю, он бы и не смог, ведь я от себя скрывала страх этого, и воспоминания о снах, он бы не увидел, если бы я не захотела.
Но страдания Калеба по этому поводу, не могли сравниться с тем, как себя ненавидела я. Это было трудно описать. Горечь и ненависть переплетались во мне причудливыми узорами, врезались в кожу, душу и мое сознание. Спастись от этого было тяжело, но я была готова признаться себе в том, что мой отъезд и даже мысли о нем уже начали помогать. Мне практически перестали сниться волки, у меня теперь было намного больше других горечей. Власть показалась довольно ничтожной по сравнению с потерей любимого, пусть и на год.
Но в надежных руках Калеба было немыслимо ненавидеть себя. Он так меня любил и так в меня верил, а с этим чувством ненависть не могла существовать. Возле Калеба желание власти исчезало, и забывались напрочь волки. Я так и задремала на Калебе, забывая обо всем – рядом с ним, завтрашний день мог и не наступать.
Когда остался последний день, и мои вещи были загружены в машину, я тут же поспешила к Калебу. Даже зная, что на следующее утро нам предстоит долгая дорога, я не собиралась тратить ночное время на сон.
По дороге к дому Гроверов, я думала о том, что это моя последняя поездка сюда, по крайней мере, осенью. Я сквозь слезы смотрела на знакомые дома и знакомый путь. И словно прощалась с пожелтевшими деревьями, слушая их шум. Сегодня я не слушала музыку, как всегда, а старалась впитать в себя уходящую красоту, красоту, которая исчезает для меня ненадолго, оставит прочное воспоминание в моем воображении. Потом я смогу как фотографию доставать ее из памяти, но пока что я могла наслаждаться этим воочию. Потрепанный лист неожиданно ворвался в мое окно, но я не стала выкидать его, как сделала бы в любой другой день, это будет еще одним напоминание о доме, о Калебе, о прощании.
Я припарковала машину, как всегда на том же месте, достала ключ от дома Гроверов и зашла в дом. В доме царила тишина, полумрак и прохлада. Здесь никогда ничего не менялось, даже тогда, когда хозяйкой здесь стала Ева. Картины, вазы с цветами, жемчужно-серые стены – все было по-прежнему, сколько я знала этот дом, и увидела его впервые, когда привезла Калебу его палатку.
Зная, что мы сегодня захотим побыть вдвоем, Ева и Грем уехали в леса на охоту, на несколько дней, оставляя в нашем распоряжении дом и приватность. Прощаясь, мы обе знали, что даже если осенью я смогу вырваться на каникулы, или хотя бы на пару деньков, то не найду ее и Грема. Они собирались уезжать в конце сентября. И пока никто не знал, куда они поедут, кроме самого Грема. Грем не раскрывал Еве, где они будут жить следующий год, но я была не тем человеком, от которого можно что-то скрыть. Не то чтобы я очень хотела быть в курсе всего, просто Грем не контролировал своей радости, и она переливалась иногда в меня вместе с его мыслями. Блокировать его я не привыкла, но молчала об этом. Возможно, Калеб что-то видел в моих воспоминаниях, но и он не распространялся. Грем никогда не делал что-то просто так.
- Я буду скучать, - сказала мне Ева, крепко обнимая, наверное, в последний раз в этом году. Оторвавшись, я посмотрела в ее зеленые глаза и впервые за долгое время не утаила слез. Перед Евой не было нужды скрываться. Если кто-то и мог меня понять в этом доме, так только Ева, лишь ей одной было известно, как простому человеку любить вампира. Когда-то мы были с ней равны в этом. Теперь для нее все стало проще. Она не боялась, что не так хороша для него, как раньше. Хотя Ева всегда была самой красивой из тех, кого я знала. Грива ее роскошных каштановых волос навсегда останется моей тихой завистью.
- Я тоже, - призналась я, понимая, что это правда, чего бы я ни сказала об оборотнях. С Евой было просто и легко, не только в общении. Она никогда не была столь словоохотлива, как Бет. Ее мне будет ужасно не хватать. – Но там где ты будешь жить, мобильные телефоны работают.
Ева с любопытством уставилась на меня.
- Ты знаешь, куда мы едем?
Я лукаво усмехнулась.
- Я тебе ничего не скажу. Возьми побольше курток, иначе там люди не поймут.
Ева поняла, что я знаю, но расспрашивать не стала. Она доверяла Грему. Доверялась всегда, и между ними было такое взаимопонимание, что мне становилось даже горько это осознавать. Возможно, будь у меня такое доверие к Калебу, этого пустого года не было бы.
Но дом пустовал также оттого, что тут еще не было Калеба. Я знала, что он ездил помочь Теренсу собраться, так как часть вещей Бет поместилась в мою машину, остальное нужно было втоптать в машину Теренса. Они были давними друзьями, и, даже понимая, что могу настоять, чтобы он был лишь со мной, я не стала этого делать. Это было бы в высшей степени эгоистично, даже для меня.
А вскоре он уедет в Лондон. Почему-то мысль о том, что он будет общаться там с Патрицией, пусть и не продолжительно, продолжала меня угнетать. Я до сих пор не могла понять, почему же он решился на этот поступок, ведь еще год назад, он даже не хотел знать, где она, когда сама Патриция обнаружила свое местопребывание. И как бы меня это не задевало и не пугало, я ни слова не сказала ему, потому что понимала, как Калебу необходимо уехать на время именно теперь, когда нам пришлось расстаться, пусть и ненадолго. Возможно, действительно пришло время развязать некоторые узлы прошлого для него.
Только насколько ему должно быть сложно, если он все-таки в некотором смысле простил Патрицию и решился на общение с ней? И здесь была не только моя вина, и наше расставание, и отъезд Грема тоже сказался. Конечно же, здесь у него были мои родители и близнецы. Но ничего более, что могло удержать Калеба здесь. Я могла себе представить, как глубоко он теперь погрузится в рисование. Я надеялась что он, как и я будет ожидать наших встреч, и не сможет долго находиться далеко от меня. Грусть и нетерпение Калеба были моими союзниками.
Но меня интересовало то, измениться ли что-нибудь для Калеба, если он начнет общаться с Патрицей? А если ей не понравиться то, что я человек? Маловероятно. Но вполне возможно. Может ли забыть обо мне, если часто будет с ней и ее семьей? Я боялась продолжать думать о красивых вампиршах.
Новые невиданные ранее вопросы заставили меня внутренне похолодеть. Я потерла руки и решила не думать об этом, иначе сумасшествия не миновать.
Вот подъехала машина, и я лишь теперь поняла, что давно стою возле окна и дожидаюсь этого звука.
Вокруг никого не было, и Калеб не задумывался о том, как двигается. С заднего сидения он достал аккуратный деревянный портфель. Я не могла понять, что находится в нем, но это напоминало этюдник. Когда-то точно такой же я сожгла в Чикаго.
Калеб, будто почувствовав мой взгляд, поднял глаза и посмотрел на меня. Глаза у него были черные, глубокие, внимательные и нежные. Я почувствовала, как вдоль позвоночника пробежала дрожь и замерла холодным комком внизу живота. Он отвел взгляд и, хлопнув дверцей машины, вошел в дом. Я продолжала стоять.
Когда он оказался в доме, его глаза снова прояснились, став яркими и серебристыми. Он обнял меня сзади, просто прикасаясь ко мне, а я тут же вспыхнула. Сегодня мы будем вместе в последний раз. Я обернулась к нему, желая улыбнуться, но вместо этого заплакала. Слезы не были запланированы мной на этот последний вечер.
- Рейн, прошу, не плачь, не терзай меня… Мне уже достаточно плохо. Я просто не могу понять, что с нами происходит. Как все это так обернулось?
- Это все боль, - слабо улыбнулась я, понимая, о чем он говорит и, утирая слезы. Калеб провел холодной, как лед, рукой по моей щеке, но слезы продолжали скатываться вслед за его ладонью.
- Мы не готовы к ней, - хрипло прошептал Калеб, уткнувшись в мою шею.
Я затихла. Чувственная волна поднялась вверх к сердцу, и место, куда коснулись его губы, словно загорелось. Я ощутимо почувствовала, как кровь прилила к тому участку кожи. Буквально на миг мне показалось, что он прокусит мою кожу, но Калеб сдержал свой порыв, и я тут же об этом забыла, хотя чувство сопровождающее ожидание укуса, было подобно адреналину. Наверное, он добавил мне сил и страсти, когда его губы продолжили свой путь, скользнув к ключице, а руки тем временем раздевали нас обоих, и я не смогла бы уследить за движением его рук, даже если бы хотела.
Опрокинув его на пол, я не стала закрывать глаза, целуя его, Калеб тоже. Мы смотрели друг на друга, прикасаясь, казалось, что граница между нашими сознаниями стиралась. Я видела все его и своими глазами. Мое сознание от этого смешалось, но я ощущала руки Калеба и следовала своему желанию.
Гладя его руки, грудь, торс я полностью отдавалась ему. Калеб это знал, и какая-то старая часть его сознания, та эгоистичная и самовлюбленная, радовалась этому. А Калеб, который любил меня, боялся этого. Я гладила его тело дрожащими руками, и разглядывала, будто бесценный образец искусства. Не возможно было оторвать взгляд от белой кожи, и мышц напрягшихся под ней. Калеб, как мог, сдерживал свою разрушительную страсть. Я даже и представить себе не могла, чтобы со мной случилось, если бы он взял меня со всей силой, на которую способен. Это в очередной раз доказывало, что страсть вампира не предназначена для человека. Я была Прометеем, который крал огонь богов для людей, точнее для себя. Пользовалась тем, что не было моим заведомо.
Руки Калеба заставляли меня дышать глубже. Мои руки на его теле, наоборот, делали Калеба более сдержанным, он дышал, и прятал в себе свою силу. Прикасаясь к его губам в глубоком поцелуе, я ощутимо видела, как время останавливается, потому что Калеб словно замедлялся. Я словно возвращалась в прошлое, когда Калеб был человеком, ведь разве может быть вампир таким чутким? Его ищущие губы, и напористый язык, творили со мной все что хотели. Да, это было полное предательство человечества, и своего тела, как священного дара жизни, но я легко отдавалась ему.
После Калеб отнес меня в свою комнату, пока моя голова покоилась на его груди, я не была готова думать о чем-либо, а тем более о том, что завтра мне его уже не увидеть. Сегодня последняя ночь здесь. Я дремала, когда Калеб что-то сказал. Подняв голову, я переспросила его сонно, не зная, пойму ли что-нибудь. Смысл слов середине ночи терялся.
- Обещай мне, что приложишь все усилия, чтобы насладиться этим годом.
Я застыла и посмотрела ему в глаза более осознано, надеясь, что он говорит не искренне. Я недоверчиво покачала головой. Он не мог говорить этого всерьез.
Ночь жила своей жизнью, на то единственное мгновение, когда затих мир, пока Калеб держал мое лицо в своих ледяных ладонях, мне показалось все просто сном, и страшным кошмаром. Потому что я знала, что так быть не должно. Так не будет. Но Калеб не пойдет на компромиссы. Ночь. Она оставалась за окном, а Калеб по-прежнему требовательно смотрел на меня.
- Обещай мне!
- Я не могу. Я не буду обещать тебе подобное.
- Что плохого в подобном обещании? – изумился он, да так искренне, что я готова была улыбнуться. Но не теперь. Все было слишком серьезно.
-Ты действительно веришь, что я смогу наслаждаться этим годом, прожитым без тебя?
- Я просто на это надеюсь. Я хочу чтобы ты увидела другую сторону жизни без нас… без меня. А что если та жизнь тебе понравиться?
Теперь я действительно улыбнулась. Это было полнейшей ахинеей. Я не могла радоваться тому миру, в котором не было бы его. По крайней мере, не добровольно.
- Я соглашусь на этот год, но знай, что я против, и знай, что я не буду счастливой.
- Ты говоришь это теперь – но там, за дверьми этого дома есть мир, и ты должна пожить в нем и узнать то, чего я тебя лишаю. Та жизнь будет отличаться от этой, что ты проживаешь со мной и своими родителями.
- И все же я считаю, что ты поступаешь неправильно.
- А я думаю, что более гениальной идеи еще не было в моем сознании.
Калеб улыбнулся – легко и ветрено, именно так, как я любила, словно он просто мальчишка, а я просто девчонка, и нет между нами никаких преград. Все просто.
- Надеюсь, ты вскоре поймешь, как глуп, - мне удалось искренне радоваться этим минутам. Пусть и последним, проведенным с ним.
- Ну, думаю, мне это не грозит.
Было легко сохранять возле Калеба хорошее настроение.
До рассвета мы были еще близки. В глазах Калеба стояла невысказанная горечь, и я не собиралась сопротивляться его и своим желаниям. Наши отчаянные и горячие объятья я собиралась сохранить в своей памяти.
Я уже почти засыпала, когда Калеб начал собираться. Свежий, почти сладкий запах поднялся в воздух, когда Калеб качнулся ко мне. Его руки легко прошлись, по моему предплечью, всего лишь касание, а не прикосновение. И невесомый поцелуй, как напоминание и обещание о скорой встрече. Словно я могла бы об этом забыть.
Рука Калеба накрыла мои глаза, но вот его руки нет, и, открыв, я увидела, что его тоже нет рядом. Теперь остается ждать. И я буду.