Глава 5. Полуночный покер

Если Асмодей, как и полагается любому уважающему себя демону сбросил негатив от неприятной встречи с архангелом, устроив порочную оргию в мире людей, то Лионель позволить себе такого удовольствия не мог. Не было в арсенале мага того оружия, которое могло подчинить его воле тысячи людей, да и остатки былой человечности в минуты крайней злобы всегда напоминали о себе очередным приступом жалости, который хоть и не задерживался надолго, но отдавался в голове мерзкой порцией мигрени.

В такие минуты он, точно Асмодей, начинал тосковать по былым временам, когда ни одна женщина не могла пробудить в нем похороненные в глубинах сознания чувства. Раньше, забирая жизнь, он уверял себя, что делает очередной шаг к собственной свободе, но позже, по прошествии вечности, четко узрел другую истину, заставившую его изменить отношение к своей жалкой жизни. Понимание того, что каждая подаренная Преисподней душа, вопреки уговору с Дьяволом, лишь сильнее привязывала его к Аду, заставляло его сердце сжиматься от скорби по самому себе. Ведь как не крути, а дорожку в эту проклятую пустошь он проложил столетия назад и теперь, будучи жнецом Люцифера, лишь оттягивал момент неизбежности. Такому, как он, не суждено заслужить отпущение грехов, не суждено томиться в Чистилище в ожидании последнего суда, его удел – адское пекло и демоническая личина, которую Лионель не желал на себя примерять. Потому, даже выполнив договорные обязательства по числу собранных душ и получив освобождение, он предпочел остаться на темной службе, остаться бессмертным, остаться человеком, пусть и с черною душой, но человеческой.

А потом в его жизни, словно лучик света во мраке бездны, появилась Аврора. Она стала его компаньонкой, его смыслом и любовью, подарила надежду и утешение. Друг в друге они черпали поддержку и спасение – ради этого стоило терпеть. Год за годом в книге судьбы они писали собственную историю, не всегда складную, но наполненную духовной теплотой. Однако всякая сказка рано или поздно заканчивается. Закончилась и эта. Асмодей стал предвестником конца. Возможно, их жизнь и не закончится с появлением падшего ангела, но, несомненно, изменится… к худшему. Ведь не случайно демон явился в Новый Орлеан, не случайно устроил парадную демонстрацию собственного могущества на монастырской земле. Он сделал громогласное заявление, опорочив святой алтарь, игра перешла в новую стадию, оставалось только понять, каков будет его эндшпиль.

Искренне, всей душой хотелось верить в то, что он явился в этот мир не за Авророй, и их случайная встреча стала для демона лишь приятной возможностью позлорадствовать. Напомнить о том, что он является полновластным хозяином девичьей души, и оба они: и Лионель, и Аврора дышат лишь благодаря его мимолетному капризу или проблеску благодарности за верную службу. Об этом не говорило, а кричало все в образе Асмодея, начиная с надменного взгляда, горделивого стана и вызывающей ухмылки, и заканчивая мелкими жестикуляциями, заставлявшими ненависть пробуждаться в сердце мага.

Ах, Аврора, как скоро она узнает о случившемся? И как поступит? Лионель встряхнул головой, пытаясь отогнать дурные мысли. Безумным, безнадежным и страшным предстало пред ним ближайшее будущее. Еще вчера магу казалось, что жизнь его вошла в нужную колею: его ночи были наполнены любовью и страстью, дни теплом и пониманием. Блаженством было чувствовать на себе взгляд больших, отливающих янтарным блеском глаз и видеть милое личико Авроры, пробуждаясь ото сна. Это казалось таким естественным, таким незыблемым. Новая жизнь переполняла его, даже тяжкое бремя обязательств перед сынами Ада стало видеться не через призму кромешной тьмы, но Асмодей перевернул все вверх дном. Ведьмак знал, что эта женщина не достанется ему без борьбы и страданий, ведь каждый из них был окружен злыми духами, окружен постоянно: стоило только забыться, позволить себе мечтать и желать — со всех сторон налетали демоны, готовые разорвать на кусочки эти недозволительные для служителей Ада надежды. Но с обычными демонами Лионель худо-бедно да справился бы, а вот Асмодей дело иное. Рыцаря Преисподней не изничтожить заклинаниями, не завладеть его сознанием, не изгнать в бездну, ибо тела их были дарованы самим Господом, их не заколоть оружием смертных, а оружие бессмертных на дорогах не валялось. Как ни старался, Лионель так и не смог завладеть ни ангельским клинком, ни демонским мечом. От собственного бессилия к горлу его подступил омерзительный ком, не дающий дышать.

Он чувствовал, как мысли эти червем точили его нутро, стремясь выбраться наружу. Дурные предчувствия не казались беспочвенными. Что-то «интересное» должно было начаться, и сценой для этого действа должен был стать американский юг.

К тому времени, когда Лионель дошел до кладбища Сент-Луис уже смеркалось. На улице запылали масляные фонари, но кругом было пустынно. Видимо слухи о демонах, блуждающих средь бела дня и последовавшие за слухами события отбили у людей охоту прогуливаться после захода солнца. Оно и к лучшему, чем меньше любопытных зрителей, тем больше шансов избежать неприятных вопросов. Они с Авророй итак запятнали себя подозрениями, которые могли осложнить и без того тяжелую ситуацию. Хотя… куда уж хуже?

Пройдя через кладбищенскую ограду, Лионель, опираясь на резную тросточку, скользнул между стройными рядами покрытых мрамором могил, читая эпитафии. Некоторые из обитателей загробного мира оставались для него лишь безымянными героями, некоторые надгробия, напротив, кричали о высоком происхождении своих хозяев, и лишь немногие были знакомы ему лично. Давно… больше ста лет назад в первый приезд в Новый Орлеан, эти люди стали его первыми жертвами в Новом Свете, ныне же воспринимались как давние знакомые, которых он провел за черту.

– А ты, старый плут, проиграл мне пятнадцать золотых, – проходя мимо, проговорил Лионель. – Ничего, оставь себе.

По правде говоря «старый плут» проиграл магу гораздо больше, но сейчас думать об этом не хотелось. Мимо медленно проплывали могильные кресты, старые деревья своими кривыми сучьями колотили по черепице на крышах фамильных склепов, а вокруг не было ни души. Тишина. Лионель закурил, неожиданно осознав, что вся его сущность восстает против того, чтобы идти дальше.

Тишина и мрак очаровывали, а завывания ветра еще больше завораживали. Резкие порывы вырывали пучки сухой травы и жухлые кладбищенские цветы, разнося их по округе. Это казалось устрашающей симфонией для простых смертных, но для тех, кто постоянно танцевал на грани жизни и смерти, в том была своя прелесть. Ночь была для них вечной покровительницей, а луна молчаливой компаньонкой. Под их пристальными взорами вершилась черная магия и древние ритуалы, они разрушали все барьеры и сбрасывали маски лицемерного дня, они были настоящие, а потому и более любимые теми, кто стоял по ту сторону жизни.

Мысленно погрузившись в это чарующее «ничто», Лионель поднялся на пригорок, дошел до двойного ряда могил, остановившись у каменного саркофага, возвышавшегося над землей. Тринадцатая могила – ошибки быть не могло. На плите, изображенный в стиле древнегреческих фресок, тянулся к звездам златокрылый ангел, а подле него лежал скромный букетик свежих акаций. Поднеся к глазам лорнет, прикрепленный к правому верхнему кармашку жилета золотой цепочкой, маг наклонился, чтобы лучше разобрать светящуюся надпись.

– Джонатан Элкин, – тихо произнес он, инстинктивно подняв глаза к звездному небу. – Горячо любимый сын.

Могила, которой суждено было стать центром магической аферы, принадлежала десятилетнему мальчику, умершему лишь несколько месяцев назад. Знал бы Лионель наверняка, сколь невинное создание покоится под холодным мрамором, никогда бы не отважился на такое святотатство. Впрочем, отступать назад действительно было поздно. Подобно Авроре собрав небольшую горсть земли с погоста, ведьмак принялся ждать.

Часы тянулись невыносимо медленно, казалось, время сделало остановку, высадив его на станции «Безвременья», а жизнь проходила мимо, просачиваясь, словно песок сквозь сомкнутые пальцы. Порой ему казалось, что меж могил бродили призрачные тени обитателей потустороннего мира, но он старался не обращать на них никакого внимания, сильнее закутываясь в плащ.

– Ночные химеры, – буркнул он сам себе. Да и чего ему было опасаться? Едва ли кто из смертных решится посягнуть на его бессмертие, а бессмертные до недавнего времени и вовсе не проявляли к его жизни никакого интереса. Хотя… если вспомнить недавние сетования Авроры на то, что за ней кто-то следит – все становилось на свои места. Отравляющее жало ревности в очередной раз пронзило его сердце. – Да будь ты проклят, Асмодей!

Собственно, вышеупомянутому исчадию Ада, большого дела до проклятий ведьмака не было. Его кляли по несколько раз на дню – давно уже иммунитет выработался: мигрень не мучила от постоянных голосов, долетающих до его ушей; настроение не портилось, так что и в сердцах брошенные слова Лионеля «не ранили» демонического слуха, хотя самому ведьмаку отдались порцией все заглушающей ненависти.

Часы на соборной башне замерли на отметке полчаса до полуночи, и в довершение к ревности на плечи Лионеля опустился новый груз: уверенность начали подтачивать черви сомнений. А вдруг не придёт? Вдруг не заинтересовали никого их красноречивые байки о спасении души? Он тяжело выдохнул, последующие минуты тянулись еще медленнее. Стрелка часов нехотя двигалась к заветной отметке, а напряжение накалялось.

Одна лишь радость – долго терзаться сомнениями ему не пришлось. Несколько минут спустя во тьме ночной раздался тихий шорох шагов. Тяжелый зимний плащ, явно не по размеру его носителю, волочился по земле, собирая на себе сухие листья. А вскоре появился и сам нарушитель тишины. Жертва попалась, ловушка захлопнулась. Браво!

Лионель, не желая раньше времени открывать своего присутствия, прижался к стене склепа, наблюдая за мужчиной, ухватившимся за последнюю надежду высвободить свою душу из демонических лап. Достав из-за плаща склянку с кровью, он уже собирался разлить ее по мраморному надгробию, но раздавшийся за спиной голос вверг его в ледяное оцепенение.

– Не стоит беспокоить мертвых, мой друг! Теперь Вам должно быть известно, что жизнь после смерти не пустой звук.

– Мсье Демаре, что… – секундного промедления было вполне достаточно, чтобы неуверенность и испуг в голосе Маркуса Хеворта сменились возмущением. – Что за шутки? Да как Вы могли… джентльмен никогда не позволит себе подобного поведения.

– Джентльмен может и не позволит, – равнодушно заметил Лионель, – но знали бы Вы о том, кто я – не стали бы меня к таковым причислять. Впрочем, кто не без греха. Как по мне продажа души –тягчайший из них.

– Откуда Вы…

– О, поверьте, я знаю многое. Знаю и то, что Вы желаете вернуть утраченное.

– А Вы можете мне в этом помочь?

– В некотором смысле…

– Так… значит… она у Вас… моя душа? – запинаясь на каждом слове, произнес Маркус.

– О нет… я лишь коммивояжер. Вам лучше меня известен держатель контракта.

– Вы не понимаете, я не хотел этого делать… не должен был.

– Я здесь не для того, чтобы осуждать Вас, я хочу помочь…

– Вы можете вернуть ее?

– Этого не может сделать даже демон Вас пленивший, но я могу дать Вам время. Годы… десятилетия, а если повезет – века.

– Я не понимаю, – уставившись на него, как на безумца, произнес Маркус.

– Ни один демон не может вмешиваться в Вашу судьбу и претендовать на Вашу душу до тех пор, пока не закончилось отмеренное свыше, но предположим, Вам будет дан шанс продлить свои земные годы, Вас обойдет шальная пуля и чумная хворь, старость и иное лихо. Вы получите возможность оттянуть неизбежное и, возможно, найти выход из ситуации. Время решает многое, как знать, может высшие силы на Вашей стороне.

– Один мудрый человек как-то сказал: «Бойся данайцев, дары приносящих», мсье.

– По́лно, я не предлагаю Вам Троянского коня, – изобразив невинную гримасу на лице, произнес Лионель. – Я предлагаю захватывающую игру, мои годы против Ваших.

– Вы пьяны! – презрительно фыркнул Маркус, собираясь уходить.

– А Вы видели слишком много, чтобы не поверить в возможность подобного, – в спину уходящему мужчине бросил Лионель. – Такие предложения не делаются каждый день! Подумайте, сколько всего Вы сможете сделать за это время, чтобы заслужить прощение.

– Предположим, Вы все-таки не безумны, и действительно владеете… незаурядными способностями…

– Вы слишком осторожны в выборе слов, мистер Хеворт, в былые времена меня бы презрительно называли чернокнижником или колдуном.

– В былые времена Вас бы сожгли на костре.

– Поверьте, они пытались, – усмехнулся Лионель. – Итак, что Вы решили?

– Вы все время говорите о моем выигрыше, Лайонел, но что будет, если я проиграю?

– Зависит от того, сколько лет Вы поставите на кон, но в любом случае, конец Ваш станет ближе.

Лионель равнодушно повертел в руках трость, скорее желая снять собственное напряжение, чем убедить в этом своего собеседника. После случившегося накануне, играть в дьявольские игры не было никакого настроения. Все мысли крутились вокруг треклятого демона, то и дело являя перед глазами его прощальную ухмылку.

– Итак, решайтесь, мой друг. Не буду обманывать, выбор действительно сложный, но с другой стороны, если Вы откажетесь, Вы рискуете не меньше. Впереди война, до нее остались считанные дни. Я не сомневаюсь в Вашей доблести и чести, а потому могу с уверенностью сказать, что Вы отбудете на север вместе с Эскадроном на обреченную войну. И Вам это известно. Я видел Ваши глаза на ужине, в отличие от них Вы понимаете. А раз понимаете это, должны понять и то, что не велики и шансы вернуться живым. Я же могу оное гарантировать, если Вы победите.

– Судьба непоколебима, Лайонел. Если мне суждено умереть…

– Судьба – это высшая сила, и порой она начинает скучать. Тогда на сцене бытия появляются такие, как я. Мы меняем привычные сценарии, чтобы в череде унылых веков она увидела нечто новое. Впрочем, я не настаиваю, Вы вольны отказаться, но не проклинайте свою долю в тот момент, когда церберы – предвестники смерти появятся у Вас на пороге.

– Что за игру Вы предлагаете?

– Покер, мой друг.

Маркус несколько минут стоял молча, очевидно взвешивая собственное решение. Играть с Лионелем ему довелось лишь несколько раз, и игроком этот избалованный жизнью аристократ оказался весьма посредственным. Делал необдуманные ставки, проигрывал семейные деньги – таких тут не любили.

Мужчина испытующе поглядел на ведьмака, безумец, что не говори! А фортуна благоволила безумцам. С другой стороны и в магические способности Лионеля поверить ему, выросшему среди шарлатанов и жрецов Вуду, было сложно. В конце концов, не зря же говорят, что помешанные способны видеть куда больше, чем открыто обычному обывателю. Вот и решил он, со скуки или по злобе душевной устроить эту трагическую авантюру, а Маркус поверил, но чем нелегкая не шутит?

– Я согласен, – кивнул Хеворт.

– Но помните, игра ведется до победного! – предупредил Лионель, пропуская своего собеседника вперед. Несколько минут они шли в молчании, оставив за спиной фамильные усыпальницы городских старожил, пока не остановились у восточной границы кладбища, где находился старинный склеп, заброшенный и обветшалый. Столетия назад он был выстроен богатым плантатором, но род его прервался при загадочных обстоятельствах, земли ушли с молотка, усадьбу поглотил пожар, и лишь старая гранитная твердыня, одиноко стоявшая на отшибе святой земли, хранила в себе память былых времен. Стены склепа укрыл дикий виноград, паутина укрыла античные статуи, а время начало превращать величественные дубовые двери в труху. Неумолимая печать времени не пощадила ни это строение, ни его хозяев – закон жизни.

– Прошу Вас, Маркус, – с треском раскрывая массивную дверь, произнес Лионель.

– Это богохульство, мсье!

– Ничего, я отпущу Вам этот грех! К тому же, эти покойники нас простят.

Бросив на ведьмака наполненный презрением и затаённой злобой взгляд, Маркус шагнул внутрь, да так и застыл пораженный на пороге. Не было в этой обители мертвых ни тлена подземелья, ни паутины на стенах, ни каменных надгробий. Скорее это напоминало уютную комнату в одном из игорных домов, где завсегдатые игроки могли уединиться для серьезной партии.

В центре небольшой комнатушки стоял самый настоящий обшитый зеленым сукном стол и пара стульев в тон, в дальнем углу небольшая стойка с горячительными напитками и небольшой шкаф с книгами. От одного взмаха руки Лионеля кругом запылали десятки свечей, затмевая своим сиянием робкие лучи полной луны.

– Боже праведный, – произнес Маркус, не веря до конца своим глазам.

– Боюсь, что он здесь не причем, – на секунду Лионель замешкался в проходе, почувствовав на себе пристальный взор, но ощущение это пропало так же быстро, как появилось. Кругом была тишина: ни живой, ни мертвый не осмеливались ее нарушить. – Располагайтесь поудобней, игра предстоит долгая.

– Что это за место?

– Моя усыпальница, Маркус, моя гробница. Когда-то давно я выстроил ее для себя и Авроры, похоронил нас, наши прежние имена и лица в гранитных могилах, но то что мертво не может снова умереть. Пришло время нам восстать из пепла. И мы начали новую жизнь, прожили не одно десятилетие. И раз уж нам суждено было вернуться, почему бы не вернуть к жизни это проклятое место. Присаживайтесь. – Лионель достал из под стола небольшую коробочку с фишками и новую колоду карт. – Прошу Вас, проверьте. Они не крапленые.

– В этом нет необходимости, Лайонел, – покачал головой Маркус, располагаясь в противоположном кресле. – Не могу сказать, что я Вам доверяю, но хочу верить в то, что Вы человек чести.

– В моем мире честь – непозволительная роскошь.

– А в моем – едва ли не единственное достояние. – Лионель грустно улыбнулся. Таяло, год за годом таяло его ледяное сердце, пробуждалось в нем сочувствие и уважение, вступая в нескончаемый конфликт с разумом. Ах, женщины… что они делают со своими возлюбленными. Разве волк жалеет своих жертв? Нет! А вот Лионель не мог подавить приступа жалости к этой заблудшей душе. Губительное чувство.

– Но умирать из-за нее глупо, – он высыпал на стол фишки, разделил их на равные части, одну придвинув себе, другую – собеседнику. – Вашу руку, Маркус! Такая магия скрепляется кровью. – Хеворт с опаской протянул ему ладонь, которую Лионель расчертил поперек лезвием кинжала. Кровь устремилась вниз, заливая фишки, они в мгновение ока вспыхнули зеленым огнем, который медленно потухая обратил их в разные цвета. – Отныне для Вас нет пути назад – только победа или поражение.

– Что ж, тогда я постараюсь не умирать.

– Итак, – Лионель профессионально распечатал колоду карт, развернул их веером, проверяя, перетасовал и начал сдавать. – Почему Вы решились на столь отчаянный шаг, Маркус?

– А почему Вы решили, что я стану выворачивать душу перед первым встречным? – тем же тоном ответил Хэворт.

– Отчасти потому, что открыться незнакомцу намного проще, чем близким людям, ибо первые не обременены переживаниями о печальной участи решившего исповедаться, отчасти потому, что иной возможности может не представиться.

– И все же, есть тайны, которые лучше унести с собой в могилу.

– Поверьте, в загробном мире все равно узнают истину, поэтому я и не спешу туда.

Игра началась. Лионель оказался темной лошадкой, демонстрирующей прекрасную игру. Покерная классика, без хитростей. Впрочем, и Маркус был игроком опытным – играл жестко, но предсказуемо. Сделал ставку с ранней позиции, Лионель задумчиво взглянул на свои карты. Что ж, не самая лучшая комбинация: туз и десять, так еще и масти различны – одна радость, вся игра была впереди. Он бросил на кон несколько фишек, уравнивая ставку, а затем вскрыл три карты.

– Туз, туз и десять.

Задумчиво почесав переносицу, Лионель решил испытать своего противника, устроив ему ловушку. Пожалуй, самым предсказуемым тут было сделать небольшую ставку или даже пропустить ход, но ведьмак решил ударить противника «в лоб».

– Пять лет, – проговорил Лионель, бросая в середину стола несколько фишек.

Если Маркус действительно хороший игрок, то вполне мог просчитать фулл-хаус противника, но все же оставалась надежда, что он переиграет сам себя и угодит в злополучную ловушку. Хеворт уравнял, и следующей картой на стол легла девятка, и Лионель опять повысил ставку.

– Повышаю, еще пять сверху, – добавил Маркус. – Ведьмак откинулся на спинку кресла, прикидывая что-то.

– Что ж, иду ва-банк, – рассчитывая сыграть на любопытстве своего противника, произнес Лионель, но Маркус не повелся, сбросил карты, показав ему туза с дамой. Все-таки сумел распознать хитрость. Не попался. Хотя, конечно, жаль… игра могла закончиться намного быстрее, чем представлялось.

– Хорошая партия, – ответил Маркус, изучающе глядя на Лионеля. – При нашей первой встрече Вы показались мне заносчивым аристократом, тратящим свое семейное достояние.

– И что же Вы видите сейчас?

– Вас: без маски и притворства. Вы мните себя повелителем жизни, но в действительности сами заперты в ловушке и… обеспокоены.

– События минувшего дня любого выбьют из колеи, – полушутливо-полусерьезно заметил Лионель, с не меньшим интересом наблюдая за Маркусом. Находись на месте старого вояки кто-либо другой, сейчас бы нервничал, от страха потеряв способность мыслить, но Хеворт был непоколебим, точно утес, о который обреченно билась волна. Каждый его ход был тщательно спланирован: больших ставок он не делал, но и не мелочился, постепенно отыгрывая утраченные годы. Признаться, давно Лионель не получал такого удовольствия от игры, давно не встречал достойного противника, даже сумел забыть о скорбной миссии, возложенной на него сынами Преисподней, и о появлении Асмодея.

На этот раз время не тянулось, оно летело, захватив игроков в стремительном водовороте. Вновь и вновь карты ложились на стол, а фишки с переменным успехом кочевали из одной стороны в другую, но может ли быть первый среди равных? Тут, пожалуй, рассудить могла лишь госпожа удача, но она видимо повернулась к ним спиной, избрав себе других фаворитов.

– Любовь, – нарушив тишину, ответил Хеворт.

– Что, простите? – оторвав непонимающий взгляд от карт, произнес Лионель.

– В начале игры Вы спросили меня о том, что заставило меня предпринять такой жалкий шаг – это ответ. Ради любви мы порой совершаем такие поступки, которые сложно назвать благими, но случись мне обратить время вспять, едва ли бы я поступил иначе. На кону было благосостояние всей моей семьи: матери, жены, детей. Разве мог я обречь их на голод и нищету?

– Вы не стояли на пороге голода, мсье, – ответил Лионель, – бедность – это еще не смерть. Однако природа человека такова, что пуще смерти он боится изменений, особенно когда уверен в том, что изменения приведут к худшему.

– Вы обвиняете меня в малодушии?

– Я не судья, – возразил Лионель, – и готов извиниться, если мои слова легли на Ваше сердце ложными обвинениями.

– Вы правы, – после минутного молчания отозвался Маркус. – Я поступил, как трус. – Это было признание, коего он не ожидал сам от себя, ибо все это время убеждал себя в том, что поступал так во имя спасения близких, но что если за благими оправданиями он скрывал лишь собственную трусость?

– Нет, Вы поступили, как человек. Находясь в этом мире, мы редко думаем о загробном, – заметил Лионель. – Отказаться от земель, золота и прочих ценностей, поставив на кон эфемерную материю души… на первый взгляд обмен равноправный, раскаяние приходит лишь тогда, когда приходят счета на оплату долга.

– А что привело Вас на эту зыбкую дорожку?

Ведьмак немного помолчал. На эту тему он предпочитал не говорить, да и не вспоминать, но сегодня прошлое само постучалось в закрытые двери его сознания. Беспокоить Аврору собственными сомнениями он не желал, так почему бы не последовать собственному совету и не разделить переживания с незнакомцем. К тому же мертвец, а именно таковым Маркус будет через несколько часов, едва ли успеет выболтать кому-то сокровенные тайны.

– Любовь! – столь же обреченно ответил он. Истина в обмен на истину – все честно. К тому же, смерть навеки сохранит эту исповедь, ибо никому на небесах нет дела до его морального падения, а в Преисподней все до последнего цербера знали историю его вечности.

– Вы продали свою душу ради женщины?

– Нет, моя душа все еще со мной, потому тяжесть свершенных грехов с каждым веком все ощутимее давит на плечи. Да и не женщина вовсе привела меня на путь разрушения. То была демоница, принадлежавшая к ангельскому чину, сброшенная с небес, но не утратившая красоты.

– Вы вызвали ее?

– Отнюдь, она сама нашла меня. Ад заметно опустел в те темные века, а падшие свободно жили среди нас, рыскали по миру в поисках желанной жертвы, а потом вцеплялись в нее мертвой хваткой, чтобы никогда не отпускать. Ее красота ослепила меня, будто расплавленное золото; казалось, что белизна и нежный румянец ее кожи излучали какой-то необыкновенный свет, даже став демоном она не утратила божественного сияния. Это и стало моим концом. Ее звали Барбело – коварная искусительница, пленившая не одно мужское сердце.

– Но что она попросила взамен, если душа осталась при Вас?

– Мою магию, мсье. Тогда эта показалось мне не столь уж высокой ценой за любовь. Только подобно прочим адским порождениям любви она не знала, а поистине дьявольская страсть способна пылать лишь в глубинах Преисподней. В тот час, когда я избрал тьму, я потерял ее. Я потерял все. Я потерял свободу, став сподвижником Абаддон; потерял возлюбленную, ставшую любовницей Асмодея. И это стало моим вечным проклятием, которое тенью следует за мной долгие века. Моим персональным Адом, если угодно.

С этими словами Лионель, быстро собрав карты со стола, снова начал тасовать колоду, причем делал это так ловко, что карты, казалось, летали в его руках. Игроки снова разыграли партию, но фортуна вконец отвернулась от Маркуса. Каждая сдача приносила ему разномастные карты низкого достоинства, в то время как у его соперника собирались вполне приличные комбинации. Тут-то страсти и начали накаляться, а в ход пошли горячительные напитки. Встав из-за стола, Хеворт до краев наполнил хрустальный бокал, осушив его до дна.

– Удача не благоволит нетрезвому уму, мсье, – с долей иронии произнес Лионель, отказываясь от предложенного ему напитка. Было очевидно, что нервы Маркуса были напряжены до предела, чередой следовавшие проигрыши и невозможность отказаться от игры заставляли его делать необдуманные ходы, которые приводили к фатальным последствиям и грозили закончиться нервным срывом.

– Может быть не в удаче дело, — пробурчал Хеворт, сверля Лионеля бледно-голубыми глазами. – Может быть дело в том, кто раздает карты?

– Несколько часов назад Вы не ставили под сомнение мою честность, а теперь намекаете, что я мошенничаю? — мягким голосом спросил ведьмак.

– Чертовски верно!

– Уверен, что Вы можете доказать это, – скрестив руки на груди, холодным тоном произнес Лионель.

Да, Маркус хоть и был крепким орешком, но в конечном счете ничем не отличался от остальных людей. Находясь на грани фиаско, он был готов прибегнуть к любым средствам законным и незаконным, лишь бы выбраться из болота, в которое сам себя затянул. Он отказывался верить в честную игру, пытаясь найти оправдание своему невезению. В такие моменты люди всегда являли свой истинный лик, и страх вырывался из под маски напускного спокойствия, инстинкт самосохранения брал верх над совестью и здравым смыслом.

– Я докажу. Дайте мне взглянуть на эту колоду. – Пожав плечами, Лионель подвинул карты Маркусу и снисходительно улыбался, пока тот просматривал одну за другой. — Вы передергиваете, говорю Вам, — настаивал Маркус, пытаясь найти загнутые уголки или прочие отметины, которые могли выдать нечистоплотную игру. Лионель сунул руку в карман и вытащил новую колоду.

– Вот, вскройте эту сами, мсье Хеворт. Она совсем новая. Печать еще не сломана.

Маркус вырвал из его рук колоду и проверил печать, затем поддел ее ногтем большого пальца и сорвал, самостоятельно перетасовал карты и раздал их. Лионель едва подавил усмешку, когда увидел свою комбинацию. У него была пара тузов и еще пара лежала на столе. Лицо Хеворта побагровело от злости, но секундой спустя на него легла отрешенная безмятежность. Он сдался на волю высшим силам. Это был конец.

– Ставлю пять лет, – бросая фишку на кон, произнес Лионель. Маркус помедлил несколько мгновений, а потом поднял ставку, открывая следующую карту, коей оказался червовый король. – Это самоубийство, мсье Хеворт!

– Это судьба! Этот кон принадлежит Вам, как и все остальные, браво. Надеюсь, эта победа принесет Вам истинное удовольствие.

– Я не убийца, мсье.

Лионель сделал глубокий вздох. В очередной раз ему пришлось стать свидетелем пути, по которому проходят, пытаясь принять неизбежное. Маркус начал с отрицания, отказываясь поверить в возможность своего проигрыша, пытался выторговать свою жизнь и, наконец, впал в гнев. Бессильный и отчаянный, который, впрочем, достаточно быстро перешел в тихое смирение. Вновь маска благородства легла на его чело, а голос принял невозмутимую интонацию.

– А вот это ложь, Лайонел, сколько жизней Вы забрали за это время? Сколько невинных душ загубили? – Лионель не ответил, потупив взгляд. Руки его были по локоть в крови, глупо было отрицать и защищаться. Да и что мог он сказать? Что раскаивается? Но это было бы лицемерием, ибо в отличие от Авроры муки совести не тревожили его души. Было иное чувство, возможно родственное, не вполне опознанное, но сильное по своей сути. – Вы молчите?! Значит, я не ошибся! По́лно… судить Вас будет суд небесный! Когда-нибудь и Вы предстанете перед ним, ибо в битве между жизнью и смертью всегда побеждает последняя. Сколько лет я Вам проиграл? Тридцать? Сорок?

– Пятьдесят пять, – все еще не отрывая глаз от сюрреалистической рубашки на картах, произнес Лионель.

– Что ж, выходит время мое на исходе.

– Очевидно!

– Я успею проститься с семьей? С женой?

– Сожалею, но это решительно невозможно. Едва ли они признают Вас в немощном старике, коим Вы станете через несколько минут, к тому же, я не могу допустить огласки…

– Итан Уильямс, Боже, его смерть Ваших рук дело, как и смерть тех несчастных?

– Я никого не принуждал, мсье, садиться за карточный стол: ни Вас, ни кого бы то ни было еще – это свободное волеизъявление – право, дарованное Богом. И уж тем более не жульничал, ибо деяния мои под контролем высших сфер. Впрочем, я не жду от Вас понимания или оправдания моих поступков. Игра закончилась – пора платить по счетам.

– И все же я прошу Вас. Вы же тоже любили… любите. Я видел Ваш взгляд, Вы смотрели на мадам д’Эневер не с братской любовью. Готов поставить на карту собственную душу – она Вам не сестра. Ради этой любви молю Вас, дайте мне в последний раз увидеть тех, ради кого я принял эту жертву, ибо я надеюсь, что в загробном мире мы не свидимся. Это будет значить, что все они прожили достойную жизнь.

Лионель задумчиво прикрыл веки. Человек внутри него взывал к жалости, ведь окажись он в подобной ситуации, единственным его стремлением было бы увидеть Аврору в последний раз, зарыться лицом в копну черных, как смоль, волос. И будь сотню раз про́клят тот, кто отказал бы ему в этом.

– Будь по-Вашему, Маркус, но помните, если кто-нибудь узнает…

– Мое слово – слово чести, Лайонел. Никто не узнает Ваши постыдные тайны.

– Ступайте! Скоро потраченные годы дадут о себе знать.

– Прощайте, и да укажет Вам Господь верный путь! – эти слова Маркус произнес таким тоном, коим в спину бросают проклятия, но едва ли Лионель мог упрекнуть его в этом.

– Простите меня, Маркус, – почти шепотом вослед удаляющемуся сопернику произнес он, сжимая кулак, внутри которого зарделось зеленоватое сияние, которое окутало его фигуру дымчатым ореолом. – Вы защищаете своих близких, а я – своих. Произошедшее здесь должно быть сокрыто, пусть тайны хранят мертвые.

Не успел он договорить, как Маркус Хеворт – здоровый мужчина в расцвете сил, сгорбился и осел на землю на пороге склепа, меняясь на глазах. Волосы его засеребрились, щеки впали, а лицо избороздили глубокие, как у столетнего старца, морщины. В ужасе мужчина обратил на Лионеля выцветший взгляд, наполненный слезами отчаяния, и протянул к нему скрюченный дрожащий палец.

– Подлец! – скрипучим голосом прошипел он. – Ты лишил меня последней надежды, колдун. Так знай же, тебя настигнет кара: и тебя и ту, коей ты дорожишь. Я призываю в свидетели всех обитателей града мертвых. Услышь меня, запомни мои слова, ибо они станут последним, что ты услышишь: серой мглой, да туманом зловещим придет смерть в дом твой, и будешь ты настигнут карой жестокой да расправой кровавой от руки того, кого так презираешь. Не жди пощады ни для себя, ни для нее.

– Это не проклятие, а прописная истина, – невозмутимо произнес Лионель, ловя последние отблески жизни в его остекленевших глазах. – Мы вальсируем по лезвию ножа и рано или поздно сорвемся в пропасть, обретя долгожданную свободу.

– На все воля Божья! – Это были его последние слова. Голова Маркуса свесилась набок, и он испустил дух. Тело его обмякло и распласталось по земле. Не говоря ни слова, Лионель прикрыл дверь склепа, наложив на нее магическую печать, а потом склонился над почившим, снимая с его галстука золотую булавку и запонки с рукавов, затем из-за пазухи вытащил золотой портсигар с памятной гравировкой и карманные часы.

– Простите, мсье Хеворт, но Вас не должны узнать, – склонившись над телом, произнес он. Когда сие постыдное деяние было закончено, кровавый рассвет уже окрасил небеса и соборные колокола пробили к заутрене. Игра заняла куда больше времени, чем Лионель мог предположить. Подняв ворот плаща и ниже опустив полы шляпы, он побрел по извилистой тропинке, которая огибая кладбище, выходила к торцевой соборной стене.

Как и следовало ожидать, после вчерашних событий поголовье верующих в разы увеличилось. Все, кто накануне предавался разврату, сейчас стыдливо брел на церковную службу, желая истовой молитвой смыть с себя следы позора. Глупцы. Будто это могло изменить их суть.

– Он… он забрал мою душу! – вскричал кто-то из толпы. – Я продал душу князю блуда… Я слышу, он шепчет мне… зовет! Асмодей явится за нами, он придет. Он освободит нас от морали и условности, от загнивших традиций!

Лионель подобно сотням зевак поднял взгляд, у церковной ограды увидев судью Штерна, который видать рассудком помутился после произошедшего. Сбросив с себя плащ и сюртук, не обращая внимания на слезные всхлипывания его безвинной супруги, мужчина пустился в безумный пляс, на ходу сбрасывая с себя исподнее под осуждающие взгляды тех, кто прошлым днем творил подобное бесчинство.

С трудом вырвавшись из толпы жадных до зрелищ стервятников, Лионель пошел вдоль ограды, бросив золотые запонки и заколку покойного в чашку голодного попрошайки, который и глазом не повел в сторону разразившегося в нескольких метрах от него фарса.

– Да хранит Вас Всевышний, он отплатит Вам за щедрость, – произнес нищий, пряча полученное добро в свой драный балахон.

– Никакая щедрость не искупит грехов, – не оборачиваясь на мужчину, произнес Лионель.

– Господь велик, и милости его на каждого хватит! Нужно лишь испросить прощения.

Лионель раздраженно повернулся, желая наградить наглого до слов голодранца жаркой оплеухой, но тот словно растворился в воздухе. Времени да и желания искать его следы у мага не было. Он скользнул в небольшой проулок, ведущий к набережной, где избавился от портсигара и часов.

– Господь велик, – наблюдая за рябью на воде, повторил Лионель, – но милости ко мне подобным не питает, покуда я часть силы той, что в вечности грозит ему войной.

Предыдущая глава