Глава 17. Гордыня или смирение



Вопреки ожиданиям, вино не принесло ему облегчения, лишь усугубило и без того тяжелые мысли. Действовало так, будто свежую рваную рану снова и снова раздирали когтистые лапы и ежесекундно посыпали солью. Боль от предательства возлюбленной жгла его изнутри, но как ни старался, он не мог заставить себя возненавидеть Аврору. Точно так же, как не мог заставить себя винить ее в произошедшем. О нет… тому виной был проклятый демон, превративший его жизнь в настоящий Ад.

Век за веком Асмодей отнимал у него всё, чем Лионель дорожил: время, свободу, покой, гордость, жизнь, любовь и, наконец, собственного ребенка. Что ж, видимо, в том была «высшая милость». Видит Бог: ему больше нечего терять, ибо единственным, что сейчас жило в его сердце и переливалось через край, была жажда мести. Он должен был убить Асмодея – это его долг перед всеми загубленными демоном душами, перед небесами, перед самим собой.

Лионель сделал глоток и тут же поморщился от отвращения. Кислое пойло, что ему подали, едва ли можно было назвать вином, впрочем, рассчитывать на большее в военное время не приходилось. Скорей бы уже наступило то отупляющее опьянение, которое приносит с собой забвение, ибо сейчас за невозможностью мести, он хотел хотя бы вычеркнуть из памяти этот день, вернуться к счастливому незнанию и упиваться надеждой, но увы, чудодейственной силы алкоголя для этого было не достаточно. Сколько бы он ни пил, ясность суждений не покидала его головы.

– Еще, – не отрывая глаз от стойки, залитой чем-то отвратительно липким, ведьмак пододвинул стакан к подошедшей трактирщице.

– Может быть, не стоит так налегать на эту отраву? – мелодичный, но в то в то же время надменный женский голосок ворвался в его разум, являя перед мысленным взором картины давно минувших дней.
Лионелю не нужно было поднимать голову, чтобы понять, кто стоит перед ним. Этот голос… этот образ… они преследовали его долгие века, сжигали изнутри, пока, наконец, их не затмил свет истинного чувства. И сейчас этот призрак прошлого стоял пред ним, буквально испепеляя взглядом. Совпадение? Едва ли… Ведьмаку пришлось приложить недюжие усилия, чтобы остаться на своем месте и сохранить на лице невозмутимое выражение.

– Я пришел сюда, чтобы захмелеть, а не для того, чтобы протрезветь, – он взял из ее рук кувшин с желтоватой жидкостью, и наполнил стакан, перелив через край. – Зачем ты здесь? До меня доходили слухи, что после неудачного восстания тебя навечно заточили в подземельях Черного замка.

– Слухами Земля полнится, не стоит верить всему, – проговорила она, опускаясь на стул против него. – Люцифер даровал прощение всем мятежникам, которые поклялись поддержать его в небесной битве. На войне, как говорится, все средства хороши.

– Судя потому, что ты сейчас здесь, смею надеяться, что райские врата устояли, – наконец обратив взор на свою собеседницу, произнес Лионель, невольно оглядывая ее с ног до головы.

Столетия ничего не изменили. Женщина, представшая перед ним, была воплощением красоты, изящества и совершенства. Смертельной красоты, которую плутовка использовала как ловушку для поимки многих достойных мужчин. И сей дивный образ не могли испортить ни дешевое заляпанное сажей платье, в которое она облачилась, чтобы не выделяться среди толпы, ни мерзкого вида чепец, сокрывший золотые локоны. Напротив, они скрывали ненужную мишуру, привлекая внимание к ее аристократическому лицу, в особенности – к глазам, напоминавшим два огромных голубых топаза в обрамлении густых черных ресниц. Ее идеально очерченные губы были подобны спелым ягодам, а белоснежные зубы – прекрасным жемчужинам. В каждом изгибе девичьей шеи проглядывала лебединая грация, высокая грудь томно вздымалась при дыхании, гибкий стан походил на ствол тонкого деревца, а длинные ноги отличались маленьким размером и правильностью форм. Глазу любо посмотреть, и все же, глядя на нее сейчас взглядом лишенным юношеской влюбленности, Лионель видел лишь холодную красоту Снежной королевы. Не было в ее прекрасном лике той искры, что делала бы красавицу по-настоящему живой: не отражалось на дне небесных глаз ни горя, ни радости, ни злости, ни любви, ни отчаяния, ни благодарности, ибо она была лишь пустым сосудом – телом, лишенным души. А потому ничто не всколыхнуло огня угасших чувств, и ведьмак молча уткнулся в зеркальную жидкость, плескавшуюся в стакане.

– Устояли, – подтвердила Барбело. – Небожители отбросили нас к проклятым вратам, но несмотря на свой успех, они все равно проиграли, – Лионель поднял на демоницу глаза, в которых застыл немой вопрос, и ответом ему послужил многозначительный взгляд. – Посмотри на них: что ты видишь? – мужчина рефлекторно оглянулся по сторонам, хотя особого интереса к происходящему вокруг не проявлял. На интуитивном уровне чувствуя ореол темной энергии, окруживший колдуна, люди старались держаться от него подальше, а потому и ему не было до них никакого дела.

Грязная, пропитанная запахом кислого вина, пива и прогорклого масла таверна превратилась в гнездилище порока, где собрались, пожалуй, все известные человеческие грехи. Поддавшись безумию войны и воспользовавшись бессилием закона, некогда чинные граждане Юга предавались пьяному разгулу и содомическому разврату, от которого в былые времена у них бы волосы встали дыбом. Своими щупальцами этот порок опутывал и взрослых, и детей, являя взгляду печальную картину гибели человеческой морали, а если уж копнуть еще глубже – души.

У самого входа в кабак спал пьяница, облокотившись на стол и положив под голову кружку из-под эля, а какой-то мальчонка бесстыдно шарил по его карманам в поисках наживы; чуть дальше, навалившись на какую-то визжащую от боли девицу, плотским утехам предавались сразу двое рабов, грязной бранью заглушавших ее крики. На полу в луже собственной крови лежал какой-то старик, об тело которого то и дело спотыкались сновавшие туда-сюда блудницы. И никому, казалось, не было дела до происходившего кругом безумия. Даже насильственная смерть стала восприниматься здесь как нечто само собой разумеющееся и не требующее внимания. Ужели таковы реалии войны?

Однако удивило Лионеля не это, а собственная реакция на происходящее, а точнее, ее отсутствие. Он не чувствовал в себе желания помочь несчастной девушке вырваться из лап насильников, не испытывал сострадания к безвинному старцу, ставшему жертвой какой-то алчущей душонки, он был абсолютно равнодушен ко всему, кроме самого себя. Даже переживания об Авроре отступили на второй план, уступив место уязвленной гордыне и жажде отмщения. И главное, разум понимал, что оное противоестественно, но чувства отказывались его услышать.

– Что это? Что происходит со мной? Со всеми нами? – колдун инстинктивно приложил руку к груди, пытаясь понять, а бьется ли его сердце. Может и он превратился в такой же пустой сосуд, как сидящая перед ним женщина?

– То равновесие, которое так старались сохранить, все же нарушилось со смертью рыцарей Ада, – Лионель молча воззрился на нее, – неужели не понимаешь? – Барбело разочаровано покачала прекрасной головкой, и в глазах ее заплясали озорные «чёртики». – Мир не был сотворен таким. Первоначальные творения Всевышнего были беззлобны, непорочны, чисты помыслами и телом, однако не было в них истинной святости, ибо не может быть свят тот, кто не поборол искушение. Так появился порок, растливший сердца многих ангелов небесных. Они возгордились, и началась Первая битва. Сильнейшие соратники Люцифера были низвергнуты вместе с ним, став вместилищем для грехов. Тысячелетиями эти первородные демоны сеяли пороки, пытаясь взрастить на Земле черные души, но в то же время они сдерживали тьму внутри себя, не давая всепоглощающему потоку увидеть свет. Но за давностью веков все позабыли об этой истине, решив положить конец правлению рыцарей Преисподней. А теперь скажи, что будет с содержимым, если разбить сосуд?

– Их тела были подобны ящику Пандоры, – оглядываясь по сторонам, произнес Лионель, – когда их убили, грехи, что они сдерживали в своих телах, вырвались на свободу и захлестнули этот мир такой волной, что Земля захлебнулась. Но первых рыцарей убили больше двух веков назад… почему мы чувствуем это только сейчас?

– Потому что грехи сдерживали оставшиеся в живых, а сейчас плотина рухнула. Пока не все почувствовали на себе пагубное влияние тьмы, но это лишь вопрос времени, даже железная воля падет под натиском неизбежности. Небожители загнали нас в Ад, но мы все же победили, ибо нашли способ поломать их любимые игрушки. Наверняка и ты уже почувствовал на себе пагубное влияние этих сил. Вопрос в другом: какой порок первым прорвет твою оборону? Гордыня? Гнев? Похоть? – она приблизилась так близко к нему, что на секунду губы их соприкоснулись, но ведьмак поспешно отстранился. – Ты сохраняешь спокойствие, но душа твоя горит, я чувствую, и пламя этой злости с каждой минутой будет разрастаться всё больше, пока не обратит тебя в пепел. Гнев поглотит твою душу и уничтожит тело, и чем больше сил ты будешь тратить на сопротивление, тем яростнее будут атаки. Никто не устоит.

– Сколько рыцарей осталось? – с надеждой в голосе произнес Лионель, в глубине сердца лелея надежду услышать в списке павших столь ненавистное имя, несмотря на то, что узнал.

– Только один.

– Асмодей?!

– Да.

– Худшие живут дольше всех, – с ненавистью прошипел колдун.

– Но и его конец уже близок. Он предал нас и на него объявлена охота.

– Что ж, желаю удачи, – презрительно фыркнул Лионель, – рыцаря Ада так просто не убьешь. Спасибо за познавательную историю и за компанию, в которой я не нуждался. А теперь скажи, зачем ты сюда явилась на самом деле? Неужели соскучилась?

– Не говори ерунды, – равнодушно отмахнулась демоница. – Так же, как и ты, я жажду мести, потому и решила объединить усилия с одним из сильнейших магов в поднебесной империи. Как говорится, враг моего врага – мой друг!

– И кому же мы будем мстить, милейшая?

– Разумеется, Асмодею. Уверена, что твоя ненависть к нему сильнее неприязни ко мне. В одиночку мне не справиться, ведь после Астарота, он был сильнейшим колдуном, к тому же, делить лавры победы с одним из демонов я не желаю. От нашего союза выиграют все: у тебя есть магия, способная противостоять его собственной, у меня оружие бессмертных, которое оборвет его вечность. Это выгодная сделка. Ты отвлечешь его, а я пронжу кинжалом его нечестивое сердце. Я получу почести, славу и власть, а ты – девчонку, за которую так радеет твое сердце.

– Помнится в нашу последнюю встречу, ты предпочла его мне. Откуда же теперь столько ненависти к предмету такой всепоглощающей страсти? Или лживы были те слова, что ты шептала ему в тот час, когда он пытал меня раскаленным железом в чертогах Преисподней? – Лионель злобно сверкнул глазами, с силой сжав стакан. Раздался треск, и по стеклу пошла паутинка трещинок.

– Не делай вид, что тебе это неизвестно. Мы стояли по разные стороны баррикад во время мятежа, и из-за этой ошибки он лишил меня жизни! Живую похоронил меня в тесной зловонной темнице!!! Заставил пережить все пытки, что полагаются ничтожным греховодникам! Я годами терпела! Ждала! Надеялась, что моя опала закончится! Только где уж там... Меня освободили, лишь для того, чтобы снова бросить в огонь сражения, но я выжила. Я с корнем вырвала эту страсть! Выбросила её на дно самой глубокой бездны! Для меня его больше нет! Асмодея для меня не существует!

– В тебе говорит лишь ущемленная гордыня брошенной женщины. Ты ничем не лучше смертных. Месть совсем затуманила твой взор, и я скорее собственноручно заклеймлю себя еще раз, чем поддержу тебя в твоем безумии, – Лионель уже собирался встать и уйти, когда она мертвой хваткой вцепилась в его руку и дернула с такой силой, что он был вынужден сесть на место.

– А чего жаждет твое сердце, Лионель? Только не говори, что ты простил такое оскорбление… ты не можешь простить, хотя бы потому, что блуждающие средь нас грехи не оставляют место благородству.

– Я и не простил, – он положил свою руку поверх ее ладони и легонько сжал. Секунда, и демоница взвизгнула от боли, будто ее окатили святой водой. – И не собираюсь прощать. Но твоё предложение я никогда не приму, хотя бы потому, что не доверяю тебе. И хоть сейчас в моих руках нет проклятого клинка, я найду иной путь, а ты… гори в Аду, чертовка, – при этих словах он склонился к ней так близко, что она кожей ощущала его хмельное дыхание, но отстраниться так и не смогла, ибо какая-то невидимая рука буквально приковала ее к стулу.

Барбело злобно посмотрела на ведьмака, но была вынуждена проглотить все слова, что готовы были сорваться с ее языка, ибо в споре магии и меча победа всегда оставалась за волшебным кулаком. Какой бы хорошей мечницей она ни была, ей не побороть колдовства. Да и Лионель никогда не подпустит ее достаточно близко, чтобы дать ей возможность нанести смертельный удар.

Мужчина простился с ней такой же надменной улыбкой, с которой она его приветствовала, надел на голову черную шляпу, застегнул серебряную фибулу на плаще и уже собирался уйти, но в проходе его едва не сбил с ног влетевший с криками бродяга.

– Пожар! Пожар! Горим! Горим!

– Что? Что такое? – взревел старый трактирщик, вытирая руки о фартук.

– Пожар в старом городе! Пожар! Воды! Прошу вас, дайте воды! Пить! – изможденный мужчина сполз на пол, но остальные даже не удостоили его сострадательным взглядом. Видимо, должно было загореться все это захолустье, чтобы они проявили интерес к происходящему вокруг и ринулись спасать собственные жизни.

– Где? – ухватив его за плечо, произнес Лионель, сердцем чувствуя неладное.

– Во Французском квартале. Загорелся старый особняк на холме. Это духи постарались – дом-то проклят. Говорят, если не потушить пожар, он перекинется на соседние здания. Тогда не миновать беды, вот те крест!

– Давно пора этой развалине сгореть вместе со слухами, что про нее ходят, – усмехнулась одна из блудниц, усаживаясь на колени к потенциальному клиенту. – Все правильно!

– Это точно, пора положить конец черным легендам, что ютятся под той крышей, и похоронить привидений, что блуждают по коридорам.

– Да, да, – одобрительно закивали остальные.

Кто-то еще продолжал злословить, но Лионель уже не разбирал слов во всеобщем гомоне. Люди подхватили эту скорбную весть с такой радостью, будто речь не шла о чужой жизни. О, человек! Вот он – венец творения! Только люди могли так бесстыдно радоваться чужому горю, ибо больше ни одно существо в животном царстве не было способно на подобное зверство. Ни лев, ни баран, ни шакал не возликует, услышав о смерти своего сородича, это мог сделать только человек!

Выскочив из таверны, Лионель бросился вниз по улице, подгоняемый собственной совестью, не преминувшей напомнить о том обещании, которое он презрел. Что бы ни произошло в доме, он даже не попытался это предотвратить, снедаемый собственной гордыней и обидой. Аврора… ребенок, которого он так сильно желал возненавидеть… все это случилось потому, что впервые в жизни он отказался от своих слов. Это была кара ему!

Лионель посмотрел вперед: за крышами домов алым цветком в ночи́ разрасталось зарево пожара. Сквозь кроны деревьев просвечивались грозные багровые всполохи, бросавшие на землю пугающие тени. Все явственней ощущался едкий запах дыма, и звучней становились отчаянные крики.

Когда он добежал до особняка, этот пламенный цветок уже распустился пышным цветом, и на улице стало светло, словно днем. Колышущиеся на ветру лепестки пламени жадно пожирали старую громадину, вырываясь из окон и поднимаясь над покатой крышей, которая вот-вот должна была с треском обрушиться вниз, погребая под обломками все, что было дорого измученного сердцу.

А кругом стояли десятки людей: и просто зевак, и рабов, вооружившихся ведрами с водой, но никто не сделал даже скромной попытки помочь. Они собрались здесь с одной лишь целью – не дать огню перекинуться на их собственные дома, и плевать на женщину и ребенка, что были заперты в огненном плену.

– Аврора! – с криком он бросился в огонь, но не добежав десяти шагов до дома, был сбит с ног и придавлен к земле.

– Там уже некого спасать, пойдешь туда и сгинешь сам, – склонившись к его уху, прошипел раскатистый бас. Сбросив с себя обидчика, Лионель увидел огромного раба, тут же отпрянувшего из-за нестерпимого жара. Ведьмак вновь окинул дом взглядом, пламя встало пред ним непроходимой стеной, опалив волосы и лицо.

«Если они не выскочили раньше – оба сгорели», – холодной змеей проползла в душу роковая мысль, и будто в подтверждение ей с треском обрушилась крыша, а вместе с ней упал на колени и сам Лионель, согнувшись под гнетом собственной вины и бессилия.

Тихие слова заклинания растворились во всеобщем гуле, и надежда спасительным дождем обрушилась на землю, не давая огню перекинуться на другие здания. Медленно пламя угасало, оставляя после себя лишь чернеющей остов некогда величественного особняка, а Лионель так и стоял на коленях в грязи, оплакивая лежащую в руинах жизнь, унесенную огнем. Капли дождя стекали по его щекам, скрывая горькие слезы, а объятый лихорадкой разум все еще отказывался поверить в случившееся.

Лионель закрыл глаза, пытаясь прислушаться к собственным чувствам. И сердце тут же откликнулось на этот отчаянный зов. Он же так сильно ее любил, а потому просто не мог не почувствовать смерть Авроры, а значит, она была жива. Но где? Куда убежала? Или… И тут же его пробил холодный пот.

– Это моя ошибка. Я должен был это предвидеть, – прошипел он себе под нос. Вот, идиот! Память тут же вернула его к той ночи, когда Аврора проснулась, объятая суеверным страхом перед незримыми врагами. Пожар, начавшийся в детской, черная тень, склонившаяся над колыбелью. – Асмодей! – ударив кулаком в размякшую под дождем глину, вскричал Лионель. Это он забрал ребенка, он спалил их дом, заметая следы своего присутствия. Проклятый демон!

Сделав над собой усилие, ведьмак встал на ноги, мысленно призвав все силы Преисподней, чтобы открыть портал, но ничего не произошло. Врата, закрытые после бала Люцифера, могли открыть лишь демоны. Или подобные Авроре – те, кто носил с собой частичку душ рыцарей бездны, частичку их могущества, заключенную в священных артефактах. Впрочем, подобное было скорее исключением, чем правилом.

– Да будь ты проклят! Я все равно тебя достану! Клянусь пред Богом и людьми, даже если мне понадобится на это вечность! Я изничтожу тебя!

– Мое предложение все еще в силе, – на этот раз в голосе Барбело были слышны четкие ликующие нотки. – Сама судьба свела нас: ты хочешь спуститься в Ад, а у меня есть ключи от его дверей. И оба мы хотим отомстить Асмодею.

– Откуда мне знать, что это не ловушка?

– Да ниоткуда, – безучастно ответила демоница. – Но если твоя зазноба там, ей должно быть очень страшно, если не за себя, то за ребенка, потому что Асмодей не отдаст его ни за какие мольбы. Уж поверь, женские слезы не способны тронуть его души.

Лионель задумался, продолжая разглядывать лицо Барбело. Верить ей на слово было глупо, но какой у него был выбор? Не ждать же еще столетие пока портал вновь откроется для смертных слуг темного господина, к тому же, уповать на возможность отыскать нужное заклинание в древних манускриптах не приходилось. Все, чем он располагал, поглотил огонь. С другой стороны, история демоницы была вполне правдоподобна. Ущемленное самолюбие вполне могло толкнуть дьявольскую красотку на путь мести, вершить которую она, как и многие женщины, предпочла чужими руками. Но почему его руками? Хотя…прочих рыцарей в Аду уже не осталось, а прошедшая в Раю бойня наверняка уничтожила сильнейших из оставшихся в живых. Мысленно Лионель перебирал имена тех, кто мог оказать сопротивление его магии, которая заметно окрепла со смертью иных носителей волшебства, но на ум шел лишь Люцифер. Однако последнему уж точно не понадобится помощь человека, чтобы поквитаться со своим мятежным рыцарем.

– И что будет, когда мы переступим грань между мирами? Нас встретит целая орда мелких бесов, которые растерзают меня на части?

– Не преувеличивай своей значимости. Здесь ты можешь быть хоть королем, но по ту сторону жизни, ты всего лишь раб Преисподней. Мы одарили тебя бессмертием, потому что ты был полезен, мы же властны забрать его обратно. И тогда пытки, что ты пережил однажды, станут единственной твоей реальностью. А свою девицу ты увидишь лишь издалека, когда ее будет пытать очередной чёрт, ибо защитников среди представителей падшей знати у нее больше нет. Нет привилегий! Нет былой чистоты! А значит, она сполна хлебнет из горькой чаши боли и унижений.

– Ужели мне угрожает та, кто не так давно взывал к моей поддержке?

– Увы, ты проторговался, мой друг, – сверкнув глазами, ответила она. – Нужно было соглашаться с моими условиями в таверне, а сейчас… сейчас ты хочешь попасть в Ад сильнее меня, да и времени ждать у тебя нет. Я не могу дать тебе никаких гарантий, что по дороге тебя не пожрет какая-нибудь адская тварь, мы отправляемся не развлекаться. Впрочем, я могу найти вместо тебя другого колдуна, у меня на это целая вечность,. – наградив его ехидной усмешкой, Барбело демонстративно повернулась и направилась к выходу из сада, вальяжно покачивая бедрами.

– Постой! – окликнул Лионель. – Уверен, что пожалею об этом… но я согласен.

– На иной ответ я и не рассчитывала, – демоница прижала ладонь к груди, сверкнув изящным перстеньком на безымянном пальце. А затем повернулась к выгоревшей акре, оставшейся на месте дверей, и зашептала енохианское заклятие. В тот же миг омут Ада разверзнулся, и из чрева его вырвались языки пламени, обдавая их обжигающим зноем. Лионель недоверчиво покосился на Барбело.

– А ты чего ждал? – проговорила она. – Хочешь попасть в Ад в неурочный час, будь готов пройти по стезе очищающего огня. Здесь нет магии Люцифера, оберегающей гостей во время темных торжеств, этой дорогой пользуются демоны, коим пламя – родная стихия. Но коли помыслы твои истинны, худого не будет, – ведьмак подошел вплотную к порталу, запуская руку в бушующее пламя. Жарило нестерпимо, но когда он вытянул ладонь обратно, на ней не было ни единого ожога. Барбело одобрительно кивнула.

– Это испытание для воли, – пояснила демоница. – Если она слаба, огонь тебя не пощадит.

– Куда ты нас перенесешь? Как ты собираешься найти Асмодея?

– Если все пойдет по плану, он сам нас найдет.

– По какому плану? – при этих словах Лионеля будто молния сразила, он попятился назад, пытаясь возвести защитный барьер, но получил такой удар в спину, что влетел в портал, очнувшись уже на той стороне. Ведьмак тут же рванулся обратно, но врата захлопнулись следом за ним, и никакая сила не могла обратить это заклинание вспять.

Оглянувшись, Лионель почувствовал, как по его спине прошелся мерзкий холодок. Он очутился в огромном зале, где по полу стелился ковер из человеческой кожи, а крышей служили окровавленные щиты, которые подпирались высокими копьями. Перед ними, в два ряда, стояли копья поменьше, и на каждом красовалась отрубленная человеческая голова.

Повинуясь какому-то необъяснимому любопытству, ведьмак подошел к ближайшему копью, и тут же в ужасе отпрянул в сторону, ибо голова на ней распахнула глаза и начала что-то повторять в смертельной агонии. И голос ее в мгновение вывел из «спячки» остальных несчастных, которые корчась в ужасных муках, затянули последнюю песнь. И каждая голова твердила одну лишь фразу, сказанную перед последним вздохом в смертной жизни. А слова их слились вместе в одну единственную мелодию – оглушающую симфонию смерти. Однако когда с противоположной стороны зала раздалась тяжелая хромающая поступь, все они в мгновение замолчали, и мерзкий гомон сменился страхом в глазах и нервным стуком зубов.

Лионель напряг зрение, вглядываясь в огромную тень, показавшуюся в коридоре прежде своего обладателя. Подрагивая в свете факелов, она больше походила на фантом какого-то древнего монстра, нежели на человекоподобное существо. Однако чем ближе она подходила, тем отчетливее прорисовывался темный силуэт, в котором мужчина различил знакомые черты.

– Абаддон, – одними губами проговорил он, вглядываясь в увечное лицо демона, на котором не осталось и следа от красы античного божества. Сам демон заметно исхудал, превратившись в скелет, обтянутый кожей. Одна нога его была сломана, а потому он подволакивал ее за собой при каждом шаге, щеки избороздили глубокие подживающие ожоги, от брови до скулы кожу рассек огромный шрам, сквозь который просвечивались белоснежные зубы, длинные серебряные волосы его выпали, делая голову похожей на отполированный шар. Но вот фиалковые глаза остались прежними: жестокими, холодными, непроницаемыми. Абаддон мог измениться до неузнаваемости, но глаза его выдавали.

– Добро пожаловать в мои чертоги, – игриво произнес он, обводя зал рукой. – Надеюсь, моя обстановка произвела на тебя должное впечатление. В отличие от моих низвергнутых братьев, проявивших слабость к мирской роскоши, я остался верен себе и своему предназначению. Это мой личный зал славы, и каждый воин, находящийся здесь, заслужил это место своими деяниями, потом и кровью. В этих стенах собрались все известные убийцы, все, кто с жадностью предавался войне и мучил других. Все от древних императоров до простых душегубов. Это ли не прекрасно? Их щиты – это своды моей обители, их кожа – мои ковры, их кровь – мое вино, их души – моя пища. И так до скончания веков, – но Лионель уже не слушал этих пафосных речей, все его внимание было приковано к крохотному свертку на руках демона. Белоснежные пеленки светились на фоне черной кольчуги, словно луна на ночном небе, заставляя сердце колотиться с такой силой, что оно готово было вырваться из груди в любую секунду.

– Зачем тебе ребенок Асмодея? – окружая себя магическим полем, произнес Лионель. – Какой прок от младенца, который едва научился дышать? Или ты решил воззвать к его отеческим чувствам?

– Этому крохотному отродью, к моему величайшему разочарованию, предначертано великое будущее, и я прошел через первородную Пустоту, чтобы ему его обеспечить.

– Какая небывалая забота, – презрительно фыркнул Лионель. Делая шаг вперед, но Абаддон предостерегающим жестом заставил его остановиться.

– Не стоит, ты пришел сюда, как гость, а я хочу предстать перед тобой в образе гостеприимного хозяина. Не советую разрушать эту иллюзию необдуманными поступками.

– Зачем я здесь?

– Скажем так, я решил написать сценарий великой мистерии, и тебе отведена в ней главная роль. К тому же, тебя было легче всего отыскать.

– Из меня никудышный лицедей. Отвори врата, иначе я обрушу на тебя своды твоей же пещеры. И будь что будет. Думаю, мне по силам добить рыцаря, силы которого подточила Пустошь. Я носитель древнего знания, потомок друидов и сила моя не зависит от энергии Преисподней, которая после минувшего сражения заметно истощилась. В былые времена я бы не смог бросить вызов рыцарю, но сейчас мне благоволят высшие силы. Я пришел сюда за Авророй, и не уйду с пустыми руками.

– Да что ты? Неужели ты хочешь забрать этого ребенка? Отобрать?! У меня?! – Абаддон залился полубезумным смехом, зажав руку в кулак. Аметистовый перстень на костлявом пальце сверкнул огнем, окружив демона пурпурным сиянием. Он склонил голову набок, как мальчишка, с любопытством ожидающий интересной развязки, но Лионель не двинулся с места. На лице его не осталось и следа от былых переживаний, а в глазах светилась молчаливая решимость человека, готового расстаться с жизнью. Как два дуэлянта они стояли друг против друга, ожидая первого выстрела. Ведьмак чувствовал, как биение сердца мерно отбивало секунды, пока на магический щит обрушился поток энергии, способный смести с лица земли целый город. Тогда время растворилось – часы, минуты – для него их не осталось. Одна волна фиалкового пламени сменялась другой, и все они, ударяясь о защитный купол, обращались в ничто, устраивая настоящее световое представление. Лионель видел, как пурпурная вспышка от заклятия Абаддон слилась со всполохом от его собственного колдовства, вызывая целый фейерверк радужных искр. Потрясающее зрелище, даже не смотря на обстоятельства.

Каждый удар демона заставлял мраморные плиты дрожать под ногами мага, и вскоре пол покрылся глубокими трещинами там, где он стоял. Однако щит не дрогнул. Ни на секунду мощь заклинаний не ослабила его защиты. Напротив, с каждым ударом демона светящийся купол начинал расширяться, отвоевывая каждый дюйм огромного зала, и Лионель с упоением поймал тот момент, когда ехидная улыбка на увечных губах Абаддон сменилась злобной гримасой, ибо собственные чары начали отражаться от щита, рикошетом отлетая в сторону демона, и тот в нерешительности попятился назад.

А потом произошло немыслимое: яркая вспышка ослепила его, и магия рассеялась, блестящими искрами осыпаясь к ногам. Злорадная усмешка замерла на устах рыцаря Ада, глаза выкатились из орбит, и несколько секунд он пытался понять, что произошло. Когда же чад от заклинаний рассеялся, князь гнева увидел перед собой Лионеля, одной рукой поддерживающего магический купол, а другой сжимавшего сияющую сферу. За это время ведьмак ни разу не перешел к нападению, испытывая силы противника. И в решающий момент Абаддон оказался не так силен, как он считал, а Лионель – не так слаб, ибо любая магия питалась от силы духа, а тот, кто черпает уверенность в своей непобедимости, заложенной с рождения, в душе своей малодушен. Эта ошибка стоила Абаддон победы в магической дуэли, ведь он сражался забавы ради, а Лионель – за свою жизнь.

– Не в моей власти обмануть магию Люцифера и открыть врата, но ребенка я все же заберу.

– И что ты сделаешь, герой? Ты даже шага не пройдешь, как тебя схватят и бросят в темницу, – усмехнулся Абаддон, в глазах которого вновь засияло надменное презрение.

– Я готов рискнуть!

– К тому же, я вовсе не уверен, что ты решишься обрушить на меня свои заклятия! Ты прав, Пустошь подточила мои силы и малость изменила внешность, и возможно ты сумеешь победить, но я был бы не я, если б не припрятал туза в рукаве на этот случай, – демон выжидающе прикусил губу, царапая ее острым клыком, и в тот миг, когда бровь Лионеля нервно дернулась, он понял – его стрела попала в цель.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты мог сейчас напасть и победить, но не сделал этого. А значит, этот младенец для тебя важен, и ты не хочешь рисковать его жизнью без надобности. Так давай же на мгновение представим, что эта надобность есть: без сомнения ты пожертвовал бы сыном Асмодея, возможно, поставил бы на кон ребенка Авроры, зачатого во грехе, но подвергнешь ли ты опасности собственное дитя?

– Я… я не понимаю, – голос Лионеля вздрогнул, и ведьмак с неверием уставился на демона. – Этот ребенок… его глаза…

– О, без сомнения дивный взгляд, – наигранно отмахнулся Абаддон. – Папины глазки, его же сила и несокрушимый дух, но в то же время твоя плоть и кровь. Это удивительное дитя, благословлённое Матерью и рожденное во славу ее, является плодом так называемой «любви» троих родителей.

– Но как такое возможно? – мужчина стоял, как громом пораженный. В мозгу его лихорадочно бились десятки противоречивых мыслей, а душа разрывалась на части от желания верить и неверия.

– Дети, рожденные от сношения демона с человеком тот еще миф, придуманный церковниками во времена Святой Инквизиции, чтобы отправить на костер побольше невинных женщин. Что поделать, они выполняли планы, дабы Рим не лишил их финансирования, как сказали бы нынешние предприниматели. Но действительность такова, что ни один проклятый волею Творца не способен к размножению. Мы можем лишь получать удовольствие от процесса. И заклятие это нерушимо. Лишь грешные души способны переродиться и пополнить ряды армии Ада. Однако у любой силы всегда есть противовес – нашлась лазейка.

– К чему этот спектакль? – нетерпеливо перебил Лионель. – Переходи к сути.

– Что поделать, – усмехнулся Абаддон, демонстративно выскребая запекшуюся под ногтями кровь, – я люблю театральные паузы. Так вот, когда Аврора и Асмодей впервые пересекли порог Сумеречного храма, Матерь отметила ту привязанность, что вопреки самой природе родилась в их сердцах. Они, сами того не зная, могли воплотить в жизнь ее пророчество, оставалось только найти способ перенести эфемерную материю демона в живую плоть. А для этого помимо магии, равной по силе самому Богу, необходимо человеческое семя. Химия здесь весьма сложная, и я не буду вдаваться в подробности, чтобы ее объяснить. Для этого у меня нет ни времени, ни желания. Если сказать проще, этот ребенок был одержим с момента своего зачатия, его душа слилась воедино с душой демона, и никакая магия не в силах их разделить. Что сказать, гибрид получился прекрасный! Полукровка – отчасти человек, отчасти демон с кровью небесного воителя. Он первый в своем роде, ибо рожден единым со своим сосудом. Но это был долгий путь. Хотя, если не считать благословения Матери, пожалуй, самым сложным во всем этом было уложить вас в кровать в один день в священное полнолуние, тут-то мне и сослужили службу заклинания Астарота по управлению сознанием. Несколько недель были стерты из твоей памяти, а ты, о Великий маг, даже этого не заметил. Впрочем, это не только твое упущение. Асмодей тоже поддался химере. Когда он открыл портал для Авроры, чтобы переправить ее на Землю в ночь убийства архангела, я несколько скорректировал маршрут, и она угодила прямиком в твои объятия. Я настоящий Бог коварства, – с нескрываемым удовольствием произнес он. – Этот малыш – ключ к освобождению Тьмы. Как никогда мы близки к Великой победе! И я сотру в порошок любого, кто решится встать мне поперек дороги.

– Ах ты мерзавец! – прошипел Лионель, бросившись на демона.

– Осторожней, – он выставил перед собой копошащийся сверток, – ты же не хочешь, чтобы в нашем поединке я прикрывался этим щитом?

– Безусловно, это смелый поступок для воина – прятаться за новорожденным малышом, чтобы избежать достойной смерти, – презрительно заметил Лионель, сбрасывая с себя чары.

– В смерти нет ничего достойного, она всегда убога. Однажды я уже умирал с мечом в руках, но чести мне это не прибавило. Вот ты называешь меня трусом, а я считаю себя великим стратегом. Но кто из нас прав? – Абаддон залился елейной улыбкой, когда на Лионеля со спины накинули железную цепь, и Барбело с силой повалила его на пол.

– Это был твой самый главный просчет, ведьмак. Ты поддался эмоциям в то время, когда мог победить. Узнаешь эту цепь? Та самая, что сковала тебя столетия назад, она ковалась в небесных кузницах специально, чтобы сдерживать таких, как ты. Признаюсь, когда я поджигал твой дом, не смог устоять перед соблазном и прихватил ее с собой. Освященное железо – вечный соперник магии, – Абаддон подошел к нему и с силой пнул в живот, заставив Лионеля задохнуться от боли. – В любом бою побеждает холодный рассудок, а не горячее сердце, и пока Вы это не уясните и сознательно не научитесь приносить в жертву любимых, я всегда буду на шаг впереди. Смирись с этим.

– Я не ошиблась в тебе, ты способен победить рыцаря Ада, мой герой, – склонившись к его уху, с придыханием проговорила Барбело, прочертив языком дорожку на его щеке. От отвращения мужчина поморщился, но вырваться их стальной хватки не смог.

– Чтоб ты сдохла, проклятая тварь, – прошипел Лионель. – Ты солгала мне…

– Демоны врут, вот это новость! – саркастичным тоном произнесла она, заставляя его подняться.

– Один есть, – триумфально заметил Абаддон. – Осталось двое. Бог любит троицу, и Дьявол – тоже. Сделай все, чтобы до них дошла весть о том, что я жив и здоров и вернулся с Пустоши в прекрасном расположении духа, – взглянув на Барбело, добавил рыцарь Гнева. – Славная будет жертва.

– Жертва? – Лионель встал, как вкопанный, противясь уводящей его руке. – Что ты собираешься делать с нами?

– Великая магия требует великого подаяния: трое родителей, готовых до последней капли отдать свою кровь во имя спасения собственного ребенка – это акт истинной любви. Разве может быть жертва ценнее! Разве может магия строиться на более крепком фундаменте, чем взаимное чувство? О, Лионель, не заставляй меня разочаровываться в твоем уме.

– Но почему сейчас? Зачем Вам этот ребенок? – воззрившись на Абаддон, поинтересовался маг. – Колдовать в полную силу он сможет лишь через десять лет при должном усердии и опытном наставнике, а владеть мечом и того позже. Лишь тогда он сможет принять участие в вашей войне и освободить ту, которую Вы зовете «Матерью».

– Ты неверно истолковал мои слова, впрочем, эту ошибку совершили все, кто обращался к бриллиантовой скрижали. Сколько жизней было отдано из-за ложного понимания истины. Но Мать мне все объяснила. «Освободить узницу, что в вечности нашла покой» вовсе не значит, что нужно пройти сквозь Пустошь и разрушить оковы Творца. Это сделать не под силу никому, ибо тело Матери скованно навечно. Но существу сведущему и поддерживаемому Тьмой, под силу высвободить из заточения ее всесильный дух. А всесильной душе, как известно, нужен равный по силе сосуд, способный удержать внутри себя эту мощь – Абаддон покачал малыша, заглядывая в изумрудные глазки. – Этот ребенок был рожден для этого. В нем кровь высшего демона, сильнейшего мага и необращенного ангела – небывалая сила. Душа Матери возродится в его теле, она будет расти, возмужает и сможет возложить на голову венец трех миров, как было предсказано, а я… я буду рядом, чтобы помочь в этом деянии.

– Ты безумец!

– Я – верный сын, не сопротивляющийся судьбе. Моя стезя – война, и Тьма едина со мной в этом устремлении. Миры и так стоят на грани катастрофы, а мы лишь подтолкнем их в нужном нам направлении. А после, из пыли и пепла на обломках разрушенных надежд мы воздвигнем новый храм, новую религию.

– Не думаю, что Люцифер так просто откажется от своей власти.

– Люцифера никто и не спросит. Не пойми меня неправильно: я преклоняюсь перед его мощью, готов сражать бок о бок с ним, но он – всего лишь наместник на черном троне, хранящий престол для истинной королевы. И когда она придет, пред ним, так же, как и перед остальными, встанет выбор: склониться или умереть. Брат или мать – для меня выбор очевиден.

– Как… как давно этот план зрел в твоем извращенном и больном уме? Сумасшествие думать, что Бог допустит подобное.

– Все существа во Вселенной, даже наш Отец, подвластны судьбоносной силе. Пророчество истинно, и этому не в силах помешать никто. После подавления мятежа Вельзевула, я воззвал к Матери в поисках откровения. Тогда-то она и указала верный путь. Поначалу меня это не обрадовало, ибо ради этого дела мне пришлось проглотить собственную ненависть и стать Асмодею другом, братом, верным соратником и сводником, как это ни прискорбно. Но потом я осознал все величие этой затеи. Сколько раз я сталкивал ваши пути, сколько раз провоцировал встречи, но он в своей упрямой решимости проявить благородство и спасти душу этой девчонки все больше отстранялся, переложив наши общие дела на мои плечи. Однако на балу я свел их, невзирая на злость Асмодея и запрет Люцифера. В тот час решилась не только наша судьба, но и судьба всех миров. Предначертанное обязательно свершится. Уведи его!

Лионель рванулся к нему, но цепь в тот же час накалилась, заставив ведьмака зарычать от боли, а затем последовал сильный удар. Перед глазами потемнело, колени его подкосились, и он рухнул к ногам своих тюремщиков. Но вопреки всему не провалился в забытье, ибо мысль о том, что он должен выжить и защитить собственное дитя накрепко привязала его к реальности, заставляя сердце биться чаще.

***

Право, и жизнь, и смерть были одинаково к ней жестоки, ибо ни там, ни там душа ее не могла найти покоя. Не было необходимости в таком количестве несчастий и страданий, выпавших на долю столь хрупкого создания, но это бремя она всегда несла со смирением, не сгибаясь под гнетом судьбы. Так продолжалось целую вечность… до сего дня. Последний удар сломил ее тело и дух. И вот она здесь, затерявшаяся в кромешном мраке, погребенная заживо, зарытая, замурованная. Любой, кому пришлось бы лицезреть ее сейчас, и кто знал ее прежде, содрогнулся бы от ужаса. Холодная, словно зимняя ночь; холодная, словно поцелуй смерти; лишенная надежды, она скорчилась на полу, на прелой соломе, притянув колени к груди, и беззвучно рыдала.

Последними воспоминаниями о той роковой ночи стали душераздирающие крики убитой горем матери – ее крики; колыбель, объятая пламенем; изумрудные глаза Асмодея и его слова, врывавшийся в рассудок. Она не помнила в точности, что он говорил, но голос его был тем связующим с жизнью звеном, что не давало ей опуститься в пучину безумия. В тот трагический час, частично утратив сознание, она все-таки слышала звон разбитых стёкол, громкие стенания и видела всполохи огня. Всё было как во сне, словно в тумане. А затем вокруг повисла оглушающая тишина. А дальше… она напряглась, пытаясь восстановить в памяти события: сильные руки Асмодея подхватили её и вынесли из погибающего особняка. Ей хотелось вырваться и вернуться обратно, но ноги ее не слушались, тело обмякло, а веки потяжелели и, в конце концов, она, измученная родами и терзаемая страхами, провалилась в спасительное беспамятство.

С тех пор Аврора не бодрствовала, но и не погружалась во власть Морфея. Утонув в собственном горе, несчастная была уже не в состоянии отличить явь от сновидений, грезы от ужасающих реалий, день от ночи. Все перемешивалось, дробилось и смутно расплывалось в ее мыслях. Она не чувствовала, не осознавала, не думала, лишь бредила в родильной горячке. Изредка спасительной соломинкой перед затуманенным взглядом всплывало лицо Асмодея, временно принося облегчение, а потом видение рассеивалось и все начиналось сначала.

Однако никакое забытье не могло продолжаться вечно. Очнулась Аврора от мучительного холода, пробиравшего до самых костей. Руки и ноги ее окоченели, тело онемело. Ей было страшно, но она продолжала лежать с закрытыми глазами, искренне надеясь, что произошедшее с ней – очередной кошмар. Это сохраняло хрупкую веру в то, что проснувшись, она окажется в собственной кровати, и малыш будет подле нее. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Это был не сон. Явь!

С трудом открыв тяжелые веки, Аврора огляделась. Над ее головой, сквозь заплесневевшие камни свода просачивалась сырость, и через равномерные промежутки времени сверху срывались капли воды, образовав лужу, которая растекалась по полу, так же влага скапливались в желобе, идущем к небольшому бочонку в углу. Кое-где в неровных всполохах слабого огонька светилось кружево паутины. Ужасающе!
Иногда в этой зловонной клоаке, она чувствовала, как нечто мерзкое, то там, то тут, пробегало у нее по руке или ноге. Крысы? Или что похуже? Собравшись с силами, девушка повернула голову в сторону спасительного огонька, но даже этот тусклый свет причинил ей такую острую боль, что она была вынуждена закрыть глаза, разглядывая темный силуэт сквозь поволоку ресниц. Когда же способность видеть вернулась, все в ней буквально похолодело изнутри.

Прислонившись спиной к стене, сидел Асмодей, сверливший ее невидящим взглядом. Из ран демона все еще сочилась кровь, сливавшаяся в единый багрово-черный ручеёк, разлившийся озером под ногами, но падший этого даже не замечал. Видимо, он впал в какое-то угрюмое оцепенение, приходящее с мыслями о неизбежной кончине и собственном бессилии. Пожалуй, для высшего демона, привыкшего держать под своим контролем все сферы бытия, не было доли страшнее этой. Его мысли метались в разных направлениях, и он никак не мог сосредоточиться, гоняя меж пальцами слабый огонек, как иные гоняют меж костяшками монетку, чтобы отвлечься и в то же время сконцентрироваться.

Несколько мгновений Аврора пристально смотрела на это подобие призрака, не смея нарушить тишину. Наверное, со стороны этих двоих можно было принять за две застывшие в вечности статуи, ибо в этом подвале казались живыми только маленький огонек, потрескивающий от сырости, да капли, падающие с потолка.

– Владыка, где мы? – наконец произнесла она, приподнявшись на руках, но Асмодей ничего не ответил, будто не слышал ее. Казалось, что тело демона осталось здесь, а дух ушел в далекие странствия по бескрайним просторам миров. От этого на сердце несчастной стало еще тяжелее. Хотелось подскочить и броситься прочь из этого обреченного мрака, от собственной памяти, но вместо этого она поднялась и на дрожащих ногах подошла к нему, опустившись на колени против «безжизненного» тела. – Владыка, где мы? – она повторила свой вопрос, но ответом ей был такой же пустой взгляд потускневших глаз. – Владыка!

Аврора изучающе уставилась на него. Нужно было вывести демона из этого мертвого оцепенения, которое сковало его разум и тело. Но как? На миг ей овладело желание залепить ему отрезвляющую пощечину, но взметнувшаяся вверх рука безвольно упала на колени. Решимости завершить начатое не хватило.

– Владыка, что с Вами? Очнитесь! – девушка взяла его за плечи и чуть встряхнула, пристально глядя в глаза. Холод ее рук вывел демона из молчаливого исступления. Не сразу, но затуманенный взгляд его прояснился и на миг в нем отразился ужас загнанного в угол зверька. Впрочем, самообладание вернулось к нему быстрее, чем Аврора успела это понять.

Однако, поймав немой вопрос, застывший во взоре несчастной, место страха заняло чувство более парализующее, впервые коснувшееся его души – вина. В это мгновение ему захотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, перестать существовать. Чтобы все забыли о нем. Забыли кто он, и как его зовут. Будто его в этом мире никогда и не было. Все, что угодно, лишь бы не видеть мольбу этого янтарного взгляда.

Аврора смотрела на него с надеждой, которую Асмодей не мог оправдать. Никогда еще ему не приходилось чувствовать себя таким слабым, как сейчас, и осознание этого факта заставляло его заходиться от разочарования, удушающим комом подступившего к горлу, и злости на самого себя.

– Я не могу найти его ни в одном из миров. Не чувствую… – еле слышно произнес он, –… ребенка. Он будто канул в Лету, – при этих словах в глазах девушки отразилось невыразимое страдание, и громкое рыдание вырвалось из её груди. Накопившиеся слезы хлынули в два ручья, прокладывая светлые дорожки по грязным щекам, а она и не пыталась их остановить.

– Он… – сквозь удушающие слезы залепетала она, – он жив?

– Я… – Асмодей запнулся, разрываясь между желанием сказать правду и соврать, – я не знаю. Скорее «да», чем «нет». Если бы они хотели его смерти, убили бы в колыбели. Но они похитили его, а значит, будут беречь. По крайней мере, какое-то время.

– Кто «они»?

– Если бы я знал. Демоны, ангелы – мало ли желающих!

Аврора все рыдала, а он не знал, как ее успокоить. В большинстве своем ему были недоступны человеческие порывы, такие как сострадание, сопереживание, ибо демоны в существе своём не умели проявлять заботу – их никто этому не учил, да оно, в общем-то, и не входило в их должностные обязанности, но видеть ее слезы было невыносимо. Кто бы мог подумать, что такая глубокая материнская скорбь сможет так разбередить даже мертвое сердце падшего ангела.

Да, вот тебе и шутка судьбы. Находясь рядом с Авророй, Асмодей не уставал открывать для себя всё новые и новые чувства, к собственному раздражению. Проклятие небес, да даже сам Люцифер не устоял бы перед этими слезами. И рад бы был рыцарь Ада сейчас разозлиться, ударить, силой заставить девушку замолчать, чтобы эти истерические завывания не мешали ему думать (кто-то же должен еще сохранять здравость рассудка), да никак не мог. Рука невольно потянулась к карману штанов, и оттуда был извлечен платок, такой же потрепанный, как и сам демон.

– Я не знаю, что люди говорят в подобной ситуации, – он протянул ей тряпицу, – наверное, ни в одном из миров не найдется слов, способных облегчить боль, что терзает душу. Но этому горю слезами не помочь. Напротив, скорбь парализует, угнетает, притупляет инстинкты, иссушает мысли, душит, поэтому утри слезы. Если наш сын еще дышит, я его найду.

– А если нет? – пискнула она, забирая платок.

– Тогда я по камешку разнесу все три мира и отомщу тем, кто сотворил такое! Но этому наступит свой черед, а сейчас… Сколь бы ни велико было твое горе, не допускай того, чтобы оно управляло разумом, – сурово произнес он, обращаясь не только к Авроре, но и к самому себе. – Мы оказались здесь, мы еще живы, а значит, можем что-то изменить, но для этого нужно восстановить силы и подумать.

Аврора согласно кивнула, понимая справедливость его слов, но все же это были не те слова, что нужны были разбитому сердцу, о нет… здесь и сейчас она хотела чувствовать, а точнее не чувствовать себя единственной носительницей этого горя, она хотела разделить его пополам. Эта боль должна была принадлежать им двоим.

Поддавшись этому порыву, она прильнула к нему, желая услышать в его груди ответный отклик. Это стало для нее жизненной необходимостью, такой же, как воздух или глоток воды. И она его услышала – тихий голос его скорбящей души, вырвавшийся из его груди тихим стоном. Руки демона обвились вокруг ее талии, и Аврора почувствовала, как жар его тела распространяется внутри нее, и холод, сковавший ее по рукам и ногам, отступает, а вместе с ним отступает и боль, вселяя в душу спасительную надежду.

– Простите мне мои слезы, и мою слабость, Владыка. Я всего лишь слабая женщина, потерявшая самое дорогое, что было в моей жизни, – он посмотрел в ее наполненные слезами глаза, и увидел отражение собственных переживаний. Ведь этот крохотный комочек, завернутый в пеленки, был и его сыном. И впервые в своей жизни демон почувствовал острую необходимость сделать ответное признание. В конце концов, и он потерял все, чем дорожил прежде: титулы, власть, гордость, но все это достояние ныне казалось ему лишь призрачным отблеском звезды. А настоящее – оно было здесь. И за это стоило сражаться.

– И ты прости меня, – он сказал это так тихо, словно не желал, чтобы она его услышала, словно в этих словах было нечто постыдное для такого существа, как он.

В общем, так оно и было. Узнай об этом кто из его ближайшего окружения, с позором освистал бы. Докатился! И это ж надо, высшему демону извиняться перед рабыней. Видать совсем умом тронулся, хотя, может, так оно и было. Видать головой ударился при падении с небес. Впрочем, учитывая то, с чем им предстоит столкнуться, ему недолго жить с этим «позором», а если так, лучше уж сделать и пожалеть, чем жалеть о несделанном.

– За что простить?

– Я знаю, что все это время неверно относился к тебе. Каждый демон – собственник, по природе своей неспособный ни с кем делиться. Но ты, вверив мне свою душу и свою любовь, все же не принадлежала мне всецело, как я того желал. Горькая ирония, я мог выжечь весь мир на корню́, но не мог вырвать у Бога твою жертвенность. Это было поражение, с которым я не смог примириться. Поэтому отправил тебя на Землю в надежде, что былое забудется. Может, это была великая жертва; может, непроходимая глупость; может, трусливое бегство от самого себя. Тогда я считал, что поступаю правильно, а сейчас это не имеет никакого значения. Но знай, я всегда ценил в тебе то, что Бог не мог оценить: твою хрустально-чистую душу, твою внутреннюю силу, твоё бесстрашие, твою красоту, ибо для Него ты была бы лишь очередным бриллиантом в коллекции, не самым дорогим, кстати. А для меня – бесценным сокровищем, которого я был недостоин. Но знай, не только вечная рознь с Богом вынудила меня так поступить. Еще тогда, двести лет назад, я понял, что тебе нужна безусловная неэгоистичная любовь. Я не мог тебе этого предложить. Это была моя ошибка, за которую мне пришлось сполна расплатиться, – он потупил взгляд, сверля глазами изумрудный перстень, внутри которого начинала разрастаться целая буря, выдающая ее волнение. – Все это время я думал о том, что бы случилось, сумей я убить в тебе эту частичку Бога, и лишь сейчас понял, что именно она сделала тебя той, кем ты являешься сейчас. Именно эта частичка сумела разжечь огонь в пустой груди отверженного небесами существа. Не будь в тебе этого света, и моя душа осталась бы прозябать во тьме. Но я сумел смириться: когда ты жертвовала собой ради других, ты принадлежала Богу, но в остальное время ты была моей. Ты была для меня спасением, даром небес, но я был слишком горд, чтобы его принять, слишком упрям, чтобы признать, что я… – он запнулся, словно решаясь на подвиг, поднял на нее зеленые глаза, – я люблю тебя, Аврора д’Эневер.

Эти слова повисли в воздухе и медленно проникали в сознание девушки. Когда же смысл сказанного окончательно дошел до нее, она подняла на демона взгляд затравленной лани. Аврора целую вечность ждала от него этих трех заветных слов, грезила ими наяву, но когда они, наконец, прозвучали, ей овладело смятение. В душевном порыве она рванулась к нему, но вдруг замерла, понимая, что все прошло и время вспять повернуть уже невозможно. Да она любила его! Любила беззаветно всем своим существом, каждой клеточкой, каждым движением души, но все же не Асмодей делил с ней несчастия все это время, не Асмодей стал той стеной, что ограждала ее от всех опасностей, не Асмодей был отцом ее дочери. Но Асмодей был с ней сейчас, когда Лионель отрекся от нее. О, Богородица, за что? И почему сейчас? Нет, она не могла принять эту истину в данную минуту, и хоть сердце ее колотилось, как бешеное, совесть ядом отравляла ее чувства.

– Зачем? – пискнула она, растерянно глядя на него. – Зачем Вы говорите об этом сейчас?

– Скорее всего, иной возможности не представится. Никто не властен над своим рождением, но вот конец свой мы выбираем сами.

– Вы говорите так, словно прощаетесь…

– Скажем так: я не исключаю подобного исхода. Не то, чтобы я хотел расстаться с вечностью, но силы, которые похитили сына…

– Бальтазара, – поправила она.

– Что, прости?

– Я решила назвать сына Бальтазар, – губы Асмодея тронула едва заметная усмешка. Сам-то он не считал это имя подходящим для своего отпрыска, ибо значение его никак не вязалось с происходящим вокруг. Этот ребенок уж точно не был «тем, кого защищает Бог». Впрочем, спорить демон не стал.

– Силы, которые похитили Бальтазара, – поправился он, – знали о пророчестве, а значит, относились к правящей элите высшего и низшего миров.

– Вы ведь догадываетесь, кто это?

– Вариантов не так много. И все они безрадостные. Защиту особняка мог преодолеть только сильный маг. К тому же, из ныне живущих о пророчестве знали только Люцифер и архангелы – сильнейшие архистратиги небес. Но последние не могли знать о твоей беременности, а вот Люцифер… Я бы начал с него, ведь когда ты спустилась в бездну, кто-то еще мог почувствовать мою кровь в твоем чреве, мог доложить ему. Абаддон мертв, раненым он не сумел бы выбраться с Пустоши…

– О, нет, – пискнула она, осознав собственный недальновидный поступок. Как она могла быть такой опрометчивой. Опять…

– Что еще? – он сверкнул глазами, понимая, что не к добру это завывание.

– Ангелы тоже могли узнать.

– Каким образом? Уж не являлись ли к тебе мои небесные братья? Уж не Гавриил ли возвестил о твоем бремени, явившись в ночи́, как к деве Марии? – саркастично заметил он.

– Я… я ходила на исповедь в церковь!

– Ты что сделала?! – взревел он, да так, что стены кругом задрожали.

– Клянусь, я не знала. Я была в отчаянии, мне нужно было с кем-то поговорить, облегчить душу, и я обратилась к Богу. Это было в день, когда Вы даровали мне свободу. Я думала… думала, что это благословение небес.

– И полегчало тебе? – съехидничал он. – Исповедь грешницы, да как ты могла даже подумать о подобном? О, Дьявол, зачем ты наделил женщину таким длинным языком, – он сделал несколько кругов по темнице, пытаясь совладать с собственным гневом, а потом, зажав нывшую рану рукой, вернулся на место. – Что ж, если успокоиться и подумать здраво, то в нашем плане это ровным счетом ничего не меняет. Сначала мы попытаем удачу на моей родной земле, а уж потом, заглянем в гости к Богу, если за этим делом покажется его светлая длань. Ну а сейчас, нужно подумать о насущном.

– Вы так и не ответили, где мы? Что это за подвал? Почему именно здесь?

– Мы находимся в катакомбах под монастырем урсулинок на западе Франции. Демоны не любят эту землю, да и ангелам не придет в голову нас здесь искать. К тому же, в этих стенах бродит столько не упокоенных душ, что их энергия хотя бы на время сможет скрыть следы нашего присутствия. Этого должно хватить, чтобы перевести дух и залечить раны.

– Кстати, насчет этого. Позвольте мне осмотреть Ваши ранения, – не дожидаясь ответа, она приложила руку к его ране и начала шептать заклинание исцеления, перстенек на ее пальчике сверкнул, но демон небрежно отбился от женских рук, отскочив в противоположный угол.

– Если бы я мог пользоваться магией, то давно уже нашел способ исцелился, но ты, видимо, позабыла о том, что я беглец, которого разыскивают в обоих мирах, а ты моя пособница, силу которой направляет и подпитывает мое кольцо. Такой всплеск энергии вычислят в мгновение ока, и что ты будешь делать, когда по наши души явятся легионы воинов?

– Но и так оставлять нельзя. Вся эта миссия обречена на провал, если Вы не сможете сражаться.

– Смогу, – вытянув ноги, произнес демон, – нужно всего лишь поспать и отыскать несколько душ, которые смогут подкрепить мои силы. Благо, что с этим здесь проблем нет.

– Вы сильно побледнели, на лбу выступила испарина, а тело колотит озноб. Не отпирайтесь, я же вижу, – не унималась она, приподняв низ окровавленной рубахи, которая лохмотьями висела на его плечах. Рваная рана в боку вроде бы закрылась, кровь запеклась. Но с ней творилось нечто странное: кожа вокруг вспухла, покрылась пунцовыми пятнами, а края загноились, если, конечно, темную вязкую субстанцию, укрывшую рану, можно было назвать гноем. Да и запах от этой черной слизи шел скверный. Аврора аккуратно приложила ладонь близ ранения, плоть в этом месте пылала огнем.

Конечно, в анатомии демонов девушка была не сведуща, но и недостаточно глупа, чтобы поверить заверениям, дескать «так и должно быть». Да ожоги от кирасы, сорванной ангелами, выглядели скорбно: волдыри вздулись и местами полопались, и оттуда неустанно сочилась желтоватая жидкость вперемешку с кровью.

– Если раны не обработать, может начаться заражение!

– Все хорошо, – прошипел он. Девушка, желая доказать правоту собственных слов, слегка надавила на кожу рядом с ранением, и демон до боли прикусил язык, чтобы сдержать стон и браную речь, что уже готова была обрушиться на голову упрямицы.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы принять помощь. На мой взгляд, для рыцаря Ада куда позорней сгинуть от ранения в вонючем подвале, скрываясь от собственных братьев и сестер, – про между прочем заметила она, искоса наблюдая за демоном. Удар пришелся в цель, пожалуй, для самого Асмодея подобная кончина была страшным кошмаром, ударяющим по самолюбию. Может поэтому он так рвался в бой, чтобы умереть с оружием в руках, как подобает воину, а не подвергаться унизительной казни на плахе перед Черным замком или в небесных чертогах. Хотя об этом Аврора старалась не думать. Достаточно было и иных волнений. Смерть все время бродила рядом с ними, к ней давно уже пора привыкнуть.

– Напомни мне, в какой момент времени ты решила, что можешь мне так дерзить? – прошипел Асмодей.

– Напомните, – в тон ему отозвалась она, – в какой момент времени Вы даровали мне свободу? – несколько мгновений они молчали, смиряя друг друга взглядами, в которых было все: и вызов, и упрямая решимость, и смирение, и раздражение, и нежность. Поразительно, как много противоречивых чувств могло уместиться в одном лишь взгляде.

– Делай, что считаешь нужным, – недовольно буркнул он. Соглашаться с кем-то демон решительно не привык, был готов Бога пережить, лишь бы последнее слово оставалось за ним, но сейчас боль в боку стала такой нестерпимой, что даже гордыне пришлось отступить. К тому же, в сознании его поселилось вполне резонное опасение перед гибелью физической оболочки. Ведь если он потеряет тело, сотворенное Господом и прошедшее крещение в Огненной Геенне, его дух отлетит в бездну, и он станет ровней обычным демонам. Являясь в поднебесный мир, будет вынужден искать человеческий сосуд, подчиняя его своей воле. От одной мысли об этом Асмодей брезгливо поморщился. Опыт жизни с «соседом по комнате» у него уже был, и это было ужасно: то посторонние мысли всплывали в сознании, то потребности. Не говоря уже о том, что постоянно приходилось контролировать эти души, чтобы они случайно не узнали о его собственных планах. Слава Дьяволу, что тогда все разрешилось, как нельзя лучше, но в подобное везение на этот раз ему как-то не верилось, а потому пришлось согласиться с доводами девушки.

– Нужно обработать рану, – Аврора отошла к бадье, набирая воды, изорвала остатки нижней сорочки, которая, несмотря на обстоятельства, была все же чище лохмотьев демона, и опустилась перед ним на колени. Сначала пришлось сдавить гной и обрезать края омертвевшей плоти, а потом промыть вновь открывшуюся рану. – Владыка, – девушка с жалостью воззрилась на демона.

– Если собираешься сказать что-то плохое, лучше молчи. Тебе не хуже меня известно, что бывает с вестниками, принесшими дурные новости, – он усмехнулся, видимо довольным своим остроумием, правда шутка получилась неказистая.

– Я должна… – Асмодей демонстративно закатил глаза, искренне жалея, что под рукой у него нет настойки. Ох, забыться бы сейчас во хмелю…

– Говори…

– Рану придется прижечь.

– Так прижигай, – равнодушно заметил он, но тут же осознал, о чем именно она говорила. Простой огонь не тронет его кожи, тут нужно было первородное пламя, действующее на демонов так же, как на обычных смертных. Боль будет адской. Асмодей покосился на пылающий клинок серафима. Интересно, согласится ли собственный меч жечь своего господина. Он ухватил тяжелую рукоять и с лязгом извлек его из ножен. Алое пламя тут же зарделось на лезвии, разгоняя царившую кругом полутьму.

– Позвольте мне, – проговорила Аврора, потянувшись к оружию, но демон перехватил ее ладонь.

– Клинки Душ слушаются лишь своих хозяев. Этот меч не будет служить чужой руке и предаст при первой возможности. Или ты забыла о муках, которые испытала в тот миг, когда из жалости решила вытащить мой кинжал из груди той служанки в день своего прибытия в мою обитель. Я сделаю это сам.

– Да, Владыка, – Аврора послушно отошла в сторону. Руки ее дрожали, воздуха не хватало, а глаза застилала какая-то туманная поволока то ли от волнения, то ли от усталости. Медленным движением девушка вытерла липкие от чужой крови пальцы, стараясь не смотреть на демона, который всерьез вознамерился провести эту операцию самостоятельно.

– Сколько не тяни время, а сделать это все равно придется, – с усмешкой произнес Асмодей, плашмя приложив пылающее лезвие к зияющей в боку дыре. Кровь моментально запузырилась и в подвале запахло палёным. Точнее, сгоревшим мясом и волосами.

На Аврору накатила дурнота, но она тут же взяла себя в руки и покосилась на Асмодея. Он сидел, крепко зажмурив глаза, на лбу у него выступила пульсирующая венка, рот исказил волчий оскал, а болевая судорога свела тело. Воистину, это зрелище заставляло содрогнуться. Повернув лезвие меча, падший скользящим движением провел обратной его стороной по ране, окончательно ее запечатывая, а потом, практически со звериным рыком отбросил оружие в сторону. Тело его расслабилось, и наконец, пришло забвение.

Аврора поняла, что Асмодей потерял сознание из-за болевого шока, и тяжело вздохнула. Как ни странно, на сердце стало легче. Какая радость, что он уже не ощущает боли! Но в то же мгновение ей подумалось о том, что, когда князь бездны очнется, его ожидают адские муки. Впрочем, она не имела права предаваться отчаянию. Даже в текущем состоянии демона был положительный аспект: по крайней мере, она сможет закончить перевязку, не выслушивая его недовольство и не получая сопротивления.

Без всякого сожаления Аврора простилась с нижней юбкой, исполосовав ее на повязки, собрала со стен паутину, уложив ее на раны, и сделала тугую перевязь. И только тогда перевела дух, усевшись рядом с демоном. Отведя прядь смоляных волос, упавших на его лицо, покрытое капельками пота, девушка долго не отводила от него взгляда. Бледный, словно покойник! Даже после ранения в Аду, Асмодей не выглядел так скверно. Все же чужие земли губительно действовали на потусторонних гостей.

– Асмодей, не умирай, — прошептала она, склонившись к его уху. — Слышишь? Асмодей, ты меня слышишь? Не оставляй нас, без тебя мы пропадем. Я… я не смогу спасти сына одна. Ты мне нужен, как никогда. Умоляю…

Эти слова Аврора твердила без устали, словно молитву или заклинание. Снова и снова, пока, наконец, на нее не снизошло спасительное забытье. Не было ни снов, ни прочих мыслей, врывающихся в сознание, только пустота.

Первые звуки пробуждения раздались через несколько часов, хотя, в этой Богом проклятой дыре время умерло, остались приблизительные ощущения, которые вполне могли и обмануть. Глухой стон, который девушка поначалу приняла за скрип дверных петель, повторился спустя несколько мгновений.

«Здесь нет дверей», – прорвавшись сквозь дремоту, проговорил разум. Подорвавшись с места, она подскочила к Асмодею, вглядываясь в его изможденное лицо. Боже, если так его измучили в Раю, то она ни капли не жалеет, что ей отведено местечко в ином мире.

Демон с трудом раскрыл глаза. Саднящие, потрескавшиеся губы попытались исторгнуть какой-то звук, но не смогли. Аврора смочила тряпку водой и отерла его лицо с состраданием глядя на него. Асмодей поморщился от боли. Ощущение было такое, будто когтистые лапы невидимого зверя рвали его бок, и острые, как нож, клыки выгрызали целые куски плоти. Он все силился вскочить, убежать, но не получалось — когти остервенело терзали его и не отпускали. И этим мучениям не было конца.

– Выпейте, – пролепетала девушка, поднося к его губам осколок глиняного кувшина, наполненный водой.

– Мне это не нужно, – превозмогая боль, прошипел демон.

– Вы сейчас в материальном мире, ваше тело реально, а значит, у него вполне насущные потребности, – проговорила она, снова поднося к его губам воду. Через силу он сделал глоток. – Даже ваши раны ведут себя здесь иначе. Не хотят заживать, – она попыталась осмотреть рану но, видимо, по неосторожности не туда надавила, демон зарычал от боли, ухватив ее за шею, приблизил свое лицо вплотную к ней и зашипел:

– Я сказал, что мне ничего не нужно! Пара душонок, и силы ко мне вернутся. Сделай милость, не испытывай мое терпение, – но встретившись с ее напуганным взглядом, он запнулся. Его рука дрогнула и безвольно упала на колени. Да, сил охотиться и искать неприкаянные души, сейчас определенно не было. Даже если ему удастся заарканить какую-нибудь мертвую монахиню, его тело не сможет побороть враждебного духа. Такая энергия не пойдет впрок. – Держись от меня подальше, для своего же блага. Я не могу сдерживать боль и злость одновременно, избавь меня от своих увещеваний.

Но вопреки его ожиданиям Аврора не двинулась с места. Так и стояла против него, приложив ладонь к шее, и смотрела с такой твердостью, что демон увел взор в сторону. И задумался. Впервые в этих чайного цвета глазах Асмодей видел такую непреклонность. Почему он этого раньше не замечал? Может, оттого, что теперь сам вынужден подчиняться ей? Может оттого, что этого в ней просто не было? Мысль о том, что в столь опасный момент он совсем беспомощен, привела его в ярость. Надо встать, движение – жизнь, а бездействие губительно. Он сделал попытку подняться, и сразу же в бок стрелой вонзилась острая боль, и демон вернулся в прежнее положение.

– Как долго я был… – он воззрился на нее в надежде, что она поймет, и ему не придется произносить унизительный вопрос о том, надолго ли он, всесильный господин, отключился. И не произошло ли в этом беспамятстве того, чего мог бы стыдиться уважающий себя демон.

– По ощущениям, целую вечность! – Аврора вновь склонилась над раной и начала снимать повязки, прилипшие к телу. – Она вновь загноилась. Мы больше не можем оставаться в этой холодной сырой дыре. Вам нужна помощь. Нужна магия.

– Магия сейчас под запретом, – прошипел он, зажав рану рукой. – Я не стану ее использовать, и ты не будешь, – он откинулся на спину, прижавшись к стене. Невероятная слабость лишила его последних сил.
Неожиданно Асмодей почувствовал, что замерзает. А уже через мгновение лихорадка трепала его с чудовищным остервенением. Первородный огонь словно утекал из его тела, превращая в глыбу льда. Твою мать, неужели его судьба стать таким же холодным, как Абаддон? Он поднял руку и пошевелил онемевшими пальцами, словно желая понять, повинуется ли ему собственные конечности. Повинуется, с трудом. Чертова Пустошь, чертов Рай – они высосали из него все силы, всю энергию, а этот промозглый холод вытягивал из него остатки жизни. Асмодей сомкнул веки, прислушиваясь к самому себе. Печально! Аврора взывала к его магии, но сейчас её не хватило бы даже на поддержание огня, не то что на пространственные перемещения. – К тому же, даже если бы я захотел воспользоваться колдовством, не смог бы. Колодец жизненной энергии пуст.

Аврора прижалась к нему, пытаясь согреть и унять дрожь, но все ее усилия рассыпались прахом. Лед не мог отогреть лед. Сейчас ее тело было ничуть не горячее его. Они словно превратились в ходячих мертвецов: уже неживые, но еще не до конца мертвые. Неужели их действительно ждет такой печальный конец? Но что же тогда будет с Бальтазаром? Нет, смерть для них – непозволительная роскошь. Хотя бы один из них должен выжить и защитить то единственное, что еще было ценно в их жизнях.

– Владыка, когда-то Вы сказали, что ни одна война не обходится без жертв. Вам нужна энергия – у меня она есть. Вам нужно укрытие – и оно у меня есть. Мы находимся во Франции, в моем родном мире. На границе альпийских гор – моя деревня и замок… Там блуждает столько душ, что наша энергия и магия будут надежно сокрыты, к тому же это непреступная твердыня, защищенная всеми возможными заклинаниями: ни ангелу, ни демону туда не проникнуть, магический щит сможет выстоять хотя бы несколько дней. Возможно, этого будет достаточно. Там есть целебные бальзамы и мы… – Асмодей уставился на нее с такой злостью, что в его изумрудных глазах засверкали молнии.

– Думать забудь, я никогда не попрошу укрытия в доме злейшего врага. Я скорее снова вознесусь в Рай и буду низвергнут, потеряю крылья, душу и жизнь. Не бывать тому покуда стоит этот мир. Никакая победа не стоит такого унижения.

– А жизнь Вашего сына? – Аврора с укором и мольбой воззрилась на него, и демон снова отвернулся. Все его существо восставало против подобного решения. – Ужели Ваша гордость важнее? Этот замок единственная надежда, не отвергайте ее. Там все, что нужно. Сейчас мы не сможем перенестись за океан, или найти укрытие в вашей обители, а если останемся, погибнем, – она осмелилась положить ладонь на его руку. – Асмодей, пожалуйста…

– Даже если бы я согласился, моих сил не хватит даже на столь краткое перемещение.

– Моя энергия, моя душа…– возьмите их. Возьмите столько, сколько понадобится, или еще больше. Сейчас это не главное. Все ради спасения сына, – он приложил ладонь к её щеке, погладив большим пальцем нежную кожу. Девушка покорно закрыла глаза и несколько слезинок сорвались с ее ресниц, обжигая подушечки его пальцев.

– Я не могу… – практически одними губами проговорил он. – Презреть себя и просить милости у врага… я не могу проявить такую слабость. Я демон, а он человек, не надо нас ровнять.

– Побороть собственную гордыню – не означает проявить слабость, ибо великая сила кроется не в физической мощи, а в сильном духе. Так разве может тот, кто не поборол самого себя считать свою силу истинной? Ужели в жилах рыцарей Ада течет вода, и они не в силах противостоять собственным порокам? Неужели я так ошиблась в Вас? – Асмодей поднял на нее глаза, в которых отражалась вся глубина его душевных терзаний. Одно выражение лица сменяло другое, ибо внутри него шла такая борьба света и тьмы, которая заставила его грудь сотрясаться от бури захлестнувших его эмоций и чувств.

Видя сейчас это внутреннее противостояние, Аврора хотела отступить, но его рука сжалась на ее запястье с такой силой, что высвободиться из этой мертвой хватки можно было лишь отрубив демону руку. На миг девушке показалось, что его сейчас разорвет от этих потрясений, но он сидел недвижно, словно окаменев.

– Смертные говорят, что кровь гуще воды, – начал он, – прежде я не понимал значения этих слов. Я не понимал, почему отцы бросаются в неравную схватку, чтобы спасти собственных детей, почему матери закрывают их своими телами, чтобы уберечь от вражеских штыков. Ведь все дело в кровных узах? – он обратил на нее вопрошающий взгляд, словно желая услышать подтверждение собственных догадок, ибо только начинал постигать великую тайну истинных чувств. Аврора едва заметно кивнула. – Но кровь бежит быстрее, если ею движет любовь. Я отказался от своей жизни, титулов и власти потому, что хотел спасти тебя и сына. Это и есть тот самый порыв, который превозносят люди? Настоящее бессмертие – это ведь не вечная жизнь, не так ли?

– Да, – она сжала его ладонь.

– Ребенок – вот истинное бессмертие, ибо в нем продолжение жизни. Ни один демон не мог понять такую простую истину, ибо Господь лишил их подобного счастья. У них не могло быть детей, но почему-то для меня сделали исключение. Накрепко связали с тем миром, от которого я так старательно хотел отдалиться.

– Он и есть жизнь, Владыка. Что бы ни случилось с нами, как бы ни была жестока судьба, пока он жив, пока он продолжает род, мы не умрем. Именно поэтому я Вас прошу, нет, я умоляю, – она хотела опуститься перед ним на колени, но Асмодей её удержал, – преодолейте свою гордость, ради спасения истинной жизни.

– Хорошо, если от меня требуют смирения, я покорюсь, – с трудом он поднялся, прижав девушку к себе. Несколько минут они стояли недвижно, будто слившись воедино, а потом демон приподнял ее подбородок, склонившись так близко, что Аврора подумала, будто он собирается ее поцеловать. Но поцелуя не было. Асмодей слегка приоткрыл рот, делая тяжелый вдох, и девушка почувствовала, как в ее груди разгорается настоящее пламя, кожа начинает светиться изнутри, и светящийся дымок вырывается через приоткрытые губы. Внезапно ей овладела такая слабость, ноги подкосились, и если бы он не поддержал ее, несчастная рухнула на ледяной пол. Демон прижимал ее все сильнее, и вскоре ей начало казаться, что она растворяется в нем, словно так и должно быть, словно всю свою жизнь они были единым целым, а потом какая-то сила их разъединила. А сейчас все возвращалось на круги своя.

Асмодей с жадностью вампира припал к дрожащим губам несчастной, поглощая энергию ее жизни, словно живительный нектар. Каждой клеточкой своего тела ощущая, как эта сила наполняет его изнутри. В момент этого слияния, хоть и был демон хозяином положения, но все же был особо уязвим, поскольку раскрывался пред ней так же, как она раскрывалась перед ним. Все стало едино: воспоминания, страхи, жизни. В ту секунду вместе с возможностью быть задетым за живое к нему вернулся и особый "слух" – способность слышать чужие чувства. А внутри Авроры сейчас бушевала настоящая буря. С каждым глотком он прикасался к тому, чего не ведал прежде. Смешанные противоположные эмоции, сплетались воедино, перемешиваясь в невероятный коктейль. Ах, если бы Асмодей умел питаться подобным – он бы высосал сейчас Аврору до дна. Не смог бы удержаться. И отпала бы необходимость забирать ее жизнь, он бы забрал только чувства. Впрочем, они и так принадлежали ему. Поразительно, как все, ощущаемое ею, влияло и на него. Могли ли быть живые существа еще ближе друг другу, чем сейчас?

Аврора приоткрыла веки, безвольной куклой повиснув на его руках. В этот момент мир перед глазами замельтешил, словно видение. Все завертелось, закружилось, как в хороводе: горы, реки, леса, города. А потом пришло умиротворение. Сквозь туманную поволоку она разглядела чернеющий силуэт замка на холме. Того самого замка, в котором началась ее тяжелая дорога, того замка, который она покинула несколько веков назад. Она смотрела на него, как завороженная, и в голове пронеслось: «Наконец, я дома». И внезапно тьма окутала ее плотной пеленой со всех сторон, и несчастная провалилась в небытие.

Предыдущая глава || Следующая глава