Она шла по холодному коридору Хогвартса. Вокруг не было ни души, о чём свидетельствовала гробовая тишина, нарушаемая лишь звуком её торопливых шагов. Свет факелов освещал голые каменные стены, на которых изредка попадались картины со спящими магами. Была глухая ночь, и Гермионе давно уже полагалось спать, если бы всё было как всегда, но... Она быстро посмотрела на часы и резко остановилась. Ещё десять минут. Напряжение стучало в висках и, казалось, голова вот-вот взорвётся. Ногти сильно впились в ладони, и она зажмурилась до белых кругов перед глазами, едва не закричав от невыносимой боли. Нет, не от физической — душа разрывалась от обречённости и бесконечной печали. Но лишь одна мысль помогла собраться, снова взять себя в руки: всё станет как прежде. Она станет прежней. Гермиона открыла глаза, глубоко вздохнула и снова зашагала по узкому коридору, стараясь не думать, что её ждёт там, в конце. Вскоре показалась знакомая дверь, и сердце пропустило удар. В какой-то момент отчаянно захотелось развернуться и убежать, но Гермиона понимала — пути назад нет. На ватных ногах она подошла ближе и, пробормотав отпирающее заклинание, вошла внутрь...

— Гермиона! Гермиона-а-а! Вставай уже, всё на свете проспишь!

Гермиона поёжилась: кто-то стащил с неё одеяло, и к тому же своими криками мешал ей спать.

Стоп, спать? Так это сон?!

Гермиона резко поднялась с кровати. Да, это был просто сон. От осознания этого она почувствовала облегчение и, одновременно, досаду, что не удалось увидеть комнату, к которой так стремительно шла по холодному школьному коридору.

— Ого! Какая прыть! Я и не ожидала, что смогу разбудить тебя так скоро, — плюхнулась на кровать Джинни. — Ты же не злишься на меня, надеюсь?

Гермиона хмуро посмотрела на неё. Не злишься! Трудно сказать, если учесть, что она много раз просила Джинни не будить её таким образом. Но что-либо говорить бесполезно: всё равно та будет поступать так, как ей захочется.

Оглядевшись, Гермиона увидела привычную маленькую комнату, обитую деревом, в которой едва помещались небольшая кровать, письменный стол и шкаф для одежды. Впрочем, несмотря на тесноту, здесь было очень уютно и светло. На стенах висели колдографии семейства Уизли: вот они в Египте, все загорелые и счастливые машут руками, вот стоят на вокзале Кингс-Кроссуже не в полном составе — не хватает Чарли, Билла и Перси, а вот и вовсе только Джинни и близнецы сидят на крыльце своего дома и над чем-то до слёз хохочут. При взгляде на Фреда сердце Гермионы болезненно сжалось. На колдографии он такой беззаботный: ещё не знает, что совсем скоро война унесёт его жизнь, а вместе с ней частичку каждого, кто когда-либо был знаком с этим никогда не унывающим мальчишкой лично.

Гермиона тряхнула головой, стараясь отогнать от себя тревожные воспоминания, из-за которых спустя столько лет всё ещё ревела в подушку.

— Который час? — хрипло спросила она у Джинни. Та расплылась в широкой улыбке и отбросила назад длинные рыжие волосы, похожие на языки пламени.

— Шесть утра, дорогуша, и нас уже ждут великие дела! — бодро откликнулась Джинни и, вскочив с кровати, танцующей походкой направилась к выходу. — Ты одевайся пока, а я, пожалуй, заварю нам чай.

Гермиона возмущённо открыла рот, пытаясь что-то сказать, но тут же безмолвно закрыла. Нет, это уже перебор! Джинни часто будила её, но чтобы так рано, да ещё и в единственный выходной! Подступающая злость заставила кулаки сжаться. В этот самый момент хлопнула дверь, известив, что Джинни уже и след простыл.

— Джиневра Молли Уизли! — повысив голос, строго произнесла Гермиона. — Немедленно вернись и расскажи, какого лешего ты подняла меня в такую рань!

Дверь осторожно приоткрылась, и в проеме показалось взволнованное лицо, которое тут же озарилось виноватой улыбкой.

— Пожалуйста, Гермиона, только не злись на меня! Просто... Есть кое-что важное, чем я хочу с тобой срочно поделиться. И помни, я вряд ли смогу рассказать об этом, если ты будешь оттачивать на мне свои способности к непростительным заклинаниям, — в конце концов, шагнув обратно в комнату, сбивчиво протараторила Джинни.

Гермиона недоумённо уставилась на неё. Казалось, та не могла найти себе места: Джинни выглядела очень растерянной, а от беззаботности не осталось и следа. По всей видимости, она дико нервничала и с самого начала просто старалась скрыть настоящие эмоции под маской веселости, но сейчас они взяли верх.

— В чем дело, Джинни? — обеспокоено спросила Гермиона, вглядываясь в её глаза. Такое поведение было нетипичным для девчонки-сорванца, какой и была Джинни. Что же её заставило так волноваться?

— Не знаю, как и сказать. В принципе, в этом нет ничего такого уж неожиданного... — заправив за ухо прядь, Джинни села рядом с Гермионой, стараясь при этом не встречаться с ней взглядом. — Но всё же я хочу, чтобы ты узнала об этом первой и как можно скорее.

После этих слов она, быстро глянув на Гермиону, снова встала с кровати и отошла к окну.

Гермиона терпеливо наблюдала за ней, мысленно прокручивая разные варианты того, что вот-вот должна была сказать Джинни. Может, это как-то связано с Роном? Джинни частенько рассказывала Гермионе всякие нелепые истории, в которые тот успел ввязаться. Или с Молли? Она миссис Уизли себя не очень хорошо чувствовала в последнее время, вдруг что-то произошло? Хотя нет. И в том, и в другом случае Джинни вряд ли бы вела себя подобным образом, пытаясь скрыть нервозность за деланной весёлостью.

Внезапно Гермиона замерла. А что, если...

Джинни глубоко вздохнула и, решительно развернувшись, в упор посмотрела на Гермиону, подтвердив её последнюю мысль:

— Мы женимся. Я и Гарри.

Гермиона пораженно застыла: всё сложилось воедино. Ну конечно, как же она сразу не догадалась! На её лице за несколько секунд сменилась целая гамма чувств: понимание, изумление, шок, прозрение и, в конце концов, искренняя радость.

— В принципе, не так уж неожиданно: мы давно планировали пожениться, но... — не успела договорить Джинни, как её уже душила в объятиях Гермиона.

— О, Мерлин, как же я за вас рада! Джинни, это же просто потрясающе! — на глаза Гермионы навернулись слёзы счастья.

Она ведь с самого начала наблюдала, как зарождалась любовь Гарри и Джинни, видела, сколько обоим пришлось выстрадать, чтобы быть вместе. Гермиона знала, что Джинни всем сердцем ждала следующего этапа развития их с Гарри отношений, но тот почему-то не спешил брать её в жёны. Создавалось впечатление, что он до последнего не мог поверить — война закончилась, его близким больше не грозит опасность и всё действительно хорошо. Только Гарри стал меняться на глазах, потихоньку выходить из состояния затянувшейся меланхолии.

Откровенно говоря, Гермиона подозревала, что предложение руки и сердца с его стороны не заставит себя долго ждать, и совсем скоро Гарри с Джинни пойдут под венец.

Гермиона так сильно была рада за своих друзей, что сердце разрывалось от счастья, словно замуж позвали её, а не Джинни. Хотя, что греха таить, ей тоже однажды поступало такое предложение, пусть и не совсем напрямую.

Как-то раз Рон завёл разговор об их совместном будущем. Он тогда долго и мучительно краснел, переминаясь с ноги на ногу, но всё же выпалил на одном дыхании: «Я бы хотел, чтобы мы поженились. Чтобы у нас был большой дом и куча детишек. Ну, или как-то так».

На тот момент они уже встречались около двух лет и были достаточно близки, чтобы перейти к новой стадии отношений, только вот Гермиона сомневалась, нужно ли ей это сейчас: свадьба, семья, дети. Она работала в Министерстве Магии чуть ли не сутками напролёт, а потому с трудом могла выделить время на что-то ещё.

Но одно было совершенно ясно: Гермиона невероятно сильно привязалась к Рону за время их совместной учёбы, а уж война и вовсе сделала из них почти единое целое. Но любила ли она по-настоящему его — парня, который был готов ради неё пойти на всё, чья щенячья преданность не оставляла сомнений, что он действительно любит её, Гермиону? Это был один из тех немногих вопросов, ответ на который она не знала до сих пор.

Несомненно, Гермиона была очень благодарна Рону за минуты, проведенные вместе, за исключением тех, когда он вёл себя как полный болван, и какое-то время даже казалось, что это — настоящая любовь. Но чем дольше они встречались, тем больше Гермиона понимала, что её «любовь» — скорее сёстринское чувство, нежели то, о чём обычно говорят: «Жили долго и счастливо». И тем не менее, она продолжала ходить с Роном на свидания, принимать и дарить подарки, нежно целовать или страстно прижимать его по ночам. Всё это было так... Просто? Привычно? Правильно? Уизли стали её семьёй, и почти никто не сомневался, что в будущем Гермиона тоже будет носить их фамилию и считаться официальным членом этой добродушной чистокровной династии.

Однако в тот день, почти полгода тому назад, Гермиона повела себя совсем не так, как ожидал Рон: она долго молчала и, наконец, очень сбивчиво заговорила о том, что «надо подумать, ещё слишком рано, они не готовы к такому серьёзному шагу». Рон выглядел совсем несчастным и покраснел ещё больше. Гермиона чувствовала себя не лучше, ибо прекрасно понимала, что может потерять его сейчас и навсегда. Тогда они снова поссорились, но, в конце концов, конфликт сошёл на нет, и они вместе сошлись на том, что нужно немного остыть, а ещё всё хорошенько обдумать. Оба не без грусти понимали, что необходимо взять тайм-аут в отношениях и побыть просто друзьями, пусть и было очевидно, что всё, в общем-то, зависит от Гермионы: стоит ей лишь намекнуть — они снова будут вместе.

Но прошло полгода, а она так ничего и не решила: вместо того, чтобы разобраться в себе, Гермиона, казалось, запуталась ещё больше в своих чувствах и желаниях. Было невыносимо видеть вечный болезненный вопрос в глазах Рона, но ещё невыносимей становилось от того, что она никак не могла на него ответить.

Пока не могла.

— Эй, Гермиона! Гермиона-а-а! Ты меня так совсем раздавишь! — шутливо сказала Джинни, отстранив её от себя, и тут же тревожно добавила: — Что-то не так?

Гермиона, грустно улыбаясь, лишь покачала головой. В этот светлый день не должно быть места печали, особенно в жизни лучшей подруги, которой стала Джинни для неё за последние три года.

— Как может быть что-то не так, когда двое самых дорогих мне на свете людей женятся?! — спросила Гермиона, стараясь отвлечься от мрачных мыслей и одновременно надеясь, что Джинни не станет расспрашивать её о причинах мимолётной грусти. — И сейчас меня интересует ответ всего на один вопрос: когда?

— Я и сама не знаю, — задорно хохотнув, ответила Джинни. — Видишь ли, Гарри предложил мне выйти за него всего полчаса назад.

— В такую рань? Он тебя разбудил, чтобы сделать предложение?! — удивилась оригинальности Гарри Гермиона.

— Ну, мы вообще-то давно не спали, если ты понимаешь, о чем я, — подмигнула Джинни и многозначительно на неё посмотрела, от чего у Гермионы слегка зарумянились щёки.

Конечно, Гермиона давно знала об сексуальной жизни подруги и сама не раз обращалась к ней за советом. Джинни сложно было смутить, зато сама она могла вогнать в краску любого своими откровенными рассказами. Однако именно благодаря ей Гермиона была достаточно хорошо осведомлена в интимных вопросах, ведь Джинни проводила с ней подробный инструктаж, давая наставления, как вести себя в первую ночь с мужчиной, пусть этот мужчина и был её родным братом.

— Ладно, мне пора возвращаться к Гарри: я обещала не давать тебе спать не дольше пяти минут, — лукаво улыбнулась Джинни. — Ещё раз прости, что разбудила, но все это было так... Я просто не могла с тобой не поделиться, ты ведь знаешь.

— Конечно, знаю! Это тебе спасибо, Джинни, что рассказала мне первой о свадьбе. Я это очень ценю, — искренне поблагодарила Гермиона, одарив ту тёплым взглядом.

Джинни в ответ ещё раз крепко обняла её, стараясь вложить в это объятие все чувства, которые сейчас испытывала, а после сразу же скрылась за дверью, шепнув: «Пока».

Гермиона глубоко вздохнула, не сдвинувшись с места. Несомненно, она была рада за лучших друзей, вот только в чём причина этого странного чувства, наполнившего душу тоской, а мысли — грустью? Почему вместо того, чтобы представлять Джинни в свадебном платье, она мысленно видит в нём себя — ­потерянную и жутко одинокую?

Ответ пришёл практически сразу.

Наверное, потому что об их с Роном свадьбе говорили не меньше, но надежды так и не оправдались.

***

— Вы наверняка гадаете, по какому поводу мы так срочно вас всех собрали, — громко сказала Джинни, отчего разом все умолкли, и в комнате воцарилась идеальная тишина.

В небольшой гостиной дома Уизли столпилось немало людей: озадаченный Рон, ухмыляющийся Джордж с невестой Джейн, Билл, нежно обнимающий красавицу Флёр; слегка напыщенный Перси (надо сказать, спеси у него поубавилось за последние четыре года); коренастый Чарли, который, казалось, ничуть не изменился; мистер и миссис Уизли, тепло смотрящие на дочь — создавалось впечатление, будто они знали, о чём пойдёт речь; смущённый и по-прежнему неуклюжий Невилл Лонгботтом, а рядом с ним невозмутимая Луна Лавгуд с серёжками в форме редисок, периодически меняющих цвет; огромный Хагрид в своём ужасном парадном костюме и наконец Гермиона, ободряюще улыбающаяся друзьям.

— И, чтобы дальше не испытывать ваше терпение... — продолжила Джинни. — Я предоставляю слово Гарри.

Джинни лучезарно улыбнулась ему, хотя тот выглядел весьма ошеломленным.

— Это должен сделать ты, Гарри, — уже серьёзно произнесла Джинни так, чтобы было слышно только ему. Ну, или почти только ему.

Гарри, казалось, взял себя в руки и взглянул на дорогих ему людей, которые были с ним всё это время. Удивительно, он не боялся схватки с самым тёмным волшебником всех времён и народов, не боялся опасностей, подстерегающих его на каждом шагу, не боялся умереть в любой момент. Но сейчас... Сейчас же он выглядел так, словно его ударили Конфундусом, и не раз, ведь он должен был сообщить нечто слишком важное.

Гарри быстро глянул на друзей. Гермиона ободряюще улыбнулась ему, а затем, когда он перевёл взгляд на Рона, заметила, что Гарри стушевался. По всей видимости, ему стало совестно, ведь он так и не успел ничего рассказать Рону, ну или не смог набраться храбрости.

В конце концов, прокашлявшись и глубоко вздохнув, Гарри выпалил:

— Мы с Джинни решили пожениться. Свадьба будет осенью, в сентябре, хотя мы ещё точно не определились с датой.

— И мы хотели, чтобы в этот счастливый день вы все были с нами, — слегка зардевшись, добавила Джинни. — Для нас это очень важно.

На несколько секунд воцарилась тишина, после чего гостиная взорвалась дюжиной радостных голосов, и все кинулись поздравлять будущих молодожёнов.

Гермиона, прислонившись к дверному косяку, с улыбкой наблюдала за весёлой суматохой. Гарри и Джинни утонули в сердечных объятиях друзей и родных, и лишь они с Роном оставались на своих местах. С Роном? Гермиона быстро перевела на него взгляд — Рон стоял, как вкопанный, с окаменевшим лицом, на котором ходили желваки.

«Этого стоило ожидать», — пронеслось в голове, и она подошла к нему.

— Рон... — позвала Гермиона, на что тот не обратил никакого внимания, и лишь когда рука коснулась его плеча, слегка вздрогнул. Осторожно подбирая слова, Гермиона продолжила: — Рон, они ведь давно встречаются, к тому же это не такая уж неожиданность...

— Ты знала? — резко оборвал её он, старательно смотря прямо перед собой.

Гермиона на какое-то время растерялась, но тут же взяла себя в руки:

— Я... Не думай, что я об этом узнала давно, просто...

Рон опять не дал ей договорить. Вместо этого он, сжав кулаки, повернулся и наконец посмотрел ей прямо в глаза:

— Ты знала.

Из уст Рона эта фраза прозвучала как приговор, и только сейчас Гермиона поняла причину его недовольства.

— Мне он тоже не сказал, Рон. Сказала Джинни сегодня рано утром, когда все ещё спали. Сомневаюсь, что Гарри об этом знает, — не отводя взгляда, тихо произнесла она. — К тому же я считаю, что обиды в данном случае бессмысленны и неуместны. Только посмотри, как они счастливы.

Гермиона перевела взгляд в сторону друзей. Миссис Уизли расцеловывала Гарри в щёки, а Хагрид как раз вытирал подступившие слёзы огромным грязным платком, обнимая другой рукой Джинни. Увидев, что Рон с Гермионой смотрят на неё, Джинни лучезарно улыбнулась им и состроила брату рожицу. Гермиона помахала в ответ и с опаской глянула на Рона. В том, кажется, боролись два противоречивых чувства, о чём свидетельствовало то, как он сжимал-разжимал кулаки и переминался с ноги на ногу. В конце концов, он, гордо вскинув голову, направился в сторону Гарри и Джинни.

— Рон! — окликнула его Гермиона, но тот лишь отмахнулся и продолжил свой путь. Она прикусила губу, молясь про себя, чтобы Рон не наделал глупостей.

Гарри, увидев его, виновато улыбнулся. Круглые очки слегка съехали набок, а и без того непослушная шевелюра, казалось, ещё больше растрепалась. Когда оставалось всего несколько шагов до Гарри, Рон резко остановился и с некоторым вызовом взглянул сначала на него, а затем — на Джинни:

— А я, между прочим, всё и так знал. Знал, что он сделает тебе предложение.

— И откуда же ты «знал»? — поддразнила его Джинни, скрестив руки на груди.

— На кольцо случайно наткнулся, когда искал свои перчатки для квиддича. — несколько сконфуженно улыбнулся Рон. — И, в общем... Поздравляю!

Рон неловко обнял Джинни, после чего, немного поколебавшись, пожал руку Гарри.

— Береги её, старина, — сказал он, серьёзно посмотрев на него. — Не знаю почему, но она любит тебя больше всех нас вместе взятых.

— А я люблю её больше жизни, — тем же тоном ответил Гарри, после чего Рон коротко кивнул и, сморгнув, отошел в сторону.

Это был до безумия трогательный момент. Гермиона, стерев слезинку из уголка глаза, подошла к своим лучшим друзьям. Не говоря ни слова, она крепко обняла Джинни, а затем Гарри. Она была уверена, что они поймут всё без лишних слов. И, услышав от Гарри тихое «спасибо», убедилась, что была права.

***

20.07.2002

Я помню момент, когда в первый раз увидел её. Это было где-то в Италии, в одном из тех похожих друг на друга городов, отличающихся только названием. К тому времени отец уже два года как сидел в тюрьме, а мать, впав в затяжную депрессию, частенько скрашивала своё одиночество алкоголем. Что касается меня, я просто пытался убежать от своей поганой жизни, переезжая из города в город. За мной, как гончие псы, гнались письма от так называемых «друзей», родственников и тех, кому что-то требовалось от меня (как правило, это были ублюдки из Министерства Магии). Смысл всех писем был одинаковым, с разницей лишь в формулировке: в то время как Паркинсон умоляла вернуться в родовое поместье матери и просила «перестать убегать от всего этого дерьма, которое осталось после войны», Люциус, наоборот, настаивал, что я и есть то «трусливое дерьмо, которое недостойно носить гордую фамилию Малфой». Да пошёл ты Люциус, хоть ты и прав. Только на правоту эту мне плевать, как плевать и на пьяные письма матери, утверждающие, что я неблагодарная скотина. И на падение Тёмного Лорда плевать. Плевать на всю отвратительную жизнь, оставшуюся в Англии.

В общем, как занесло меня в Италию, я не помню, но помню — почему занесло. А ещё помню тот момент, когда впервые встретил её.

Коротко стриженная, с тонкими чёрными волосами и длинной косой чёлкой, закрывавшей половину лица, она чем-то походила на мальчишку своей нездоровой худобой. Казалось, она была единственной девушкой в этой старой полуразвалившейся пивнушке, хотя, разумеется, это было не так. Просто все остальные меркли по сравнению с её необычным для Италии внешним видом. Она сидела за столом в обществе четверых подозрительного вида мужланов в потёртых мантиях и что-то громко говорила, активно жестикулируя. Я подошёл к стойке бара, гадая, местная эта незнакомка или нет, и заказал у старого бармена с грустными глазами двойную порцию огневиски. Сделав большой глоток, я продолжил наблюдать за ней. Пепельная, потёртая, но, несомненно, дорогая мантия, слишком бледная для итальянки кожа, словно светившаяся в полумраке заведения, дерзкая причёска, сильно подведённые черным глаза — во всём был некий вызов и ещё что-то...

От размышлений меня отвлёк грудной голос бармена, назвавший чьё-то имя — Элиса Каррера. Оглянувшись, я увидел, что он смотрит на меня и, очевидно, обращается ко мне. Когда я поинтересовался, о чём он, старик устало объяснил, что девушку, которую я разглядываю, зовут Элиса Каррера, она приходит сюда каждую пятницу уже почти год, и всё время что-то с кем-то выясняет. Бармен также сказал, что характер у девчонки не сахар, так что лучше к ней даже не подходить, особенно, когда она разговаривает «с этими». Я посмотрел в их сторону и увидел, что они недовольно кривили рты, слушая яростную тираду в свой адрес от незнакомки, и решил, что бармен прав. Сухо поблагодарив старика за предоставленную информацию, я снова отвернулся. Элиса Каррера. Я произнёс это имя, словно пробуя его на вкус, и в этот момент она умолкла и посмотрела на меня. Чуть прищурившись, она буравила меня взглядом так, будто проверяла на прочность, на что я отвечал тем же. Эта немая игра вылилась в то, что через час мы уже сидели вместе за одним столом, а через два отдавались друг другу в номере дешёвого отеля. Тогда я ещё до конца не осознавал, к чему всё это приведёт, но как чувствовал, что с этого момента моя жизнь круто изменится. И был тогда прав.

P. S. Это чертовски странно, но мне кажется, ты — единственный, кому я могу рассказать всю эту чушь о своей жизни. Пусть ты всего лишь дневник.

Д. М.