Маленький плейлист к этой главе. Для нужного настроения. Ну и потому, что глава была написана под аккомпанемент этих песен:








Я боюсь, что сбывается стих.
Мир всё больше походит на тир.
Он достал, одному из нас с ним
Придётся уйти.

Я боюсь, мой полёт лишь побег
Всё дальше от озверевших людей.
Этот страх убивает в пути.
Человек, лети.

И вот, что хотелось бы мне:
Уметь выдыхать боль во вне
И не задыхаться во сне.
Боже, отпусти меня.
И жить, будто смерти и нет,
Поверить, что любовь сильней
Безумия нынешних дней.
Человек, лети!

«Лети», Zero people

Краткосрочный план:

Во-первых. Поднять себя с холодного пыльного бетона, закапанного кровью из носа; как-то дойти до лифта и вызвать его; найти кнопку с числом 23 и нажать на неё; пока лифт поднимается, рукавом плаща стереть с лица кровь, если она там есть, снять перепачканный плащ, как-то привести в божеский вид брюки — всё, чтобы не пугать Белль; выйти из лифта и открыть квартиру ключом; скинуть ботинки и пройти в спальню; не раздеваясь, заползти под одеяло.

Это легко. Главное, ничего не перепутать.

Во-вторых. Уже там, под одеялом, просто лежать, больше ни о чём не думая и ничего не чувствуя. Хотя бы сегодня.

Это сложно. Особенно без алкоголя.

Долгосрочный план:

Во-первых. Принять то, чего уже не исправить; как-то смириться с въедливым чувством вины, приспособиться к нему; сходить на могилу Райли и попросить прощения; решить проблемы Белль; заняться своим здоровьем; уйти с головой в работу. Жить.

Это очень трудно. Но он должен справиться, потому что другого выхода нет. Ради Белль, ради себя — ради них двоих. В конце концов, в этом деле он долбаный олимпийский чемпион.

Во-вторых. Изобрести машину времени.

Это невозможно. Но, чёрт возьми, как хотелось бы!

Мысленно твердя про себя план, который разработал, ещё лёжа на полу возле машины, и опираясь на него, как на костыль, Эдвард заставил себя двигаться — медленно, но верно, шаг за шагом. Он ощущал опустошённость, отстранённость и заторможенность, схожие с теми, что испытывал после ранения Беллы, однако не такие явные и противоестественные, как тогда. Но такие же спасительные.

Эдвард проделал половину из намеченного, когда план дал сбой, и всё начало сыпаться с неудержимой быстротой.

Глядя на себя в зеркальную стену лифта и не вполне узнавая, он стал лихорадочно приводить в порядок лицо, руки, одежду. Остервенело тёр, отряхивал и снова тёр. Резкие, торопливые движения воскресили головную боль. Теперь та непрерывно пульсировала в затылке, вызывая тошноту. Но гораздо хуже было то, что физическая боль вернула его в действительность. Каллен планировал ничего не чувствовать и ни о чём не думать, но теперь это стало совершенно невозможно. Теперь он искрил оголёнными проводами-нервами. Все сегодняшние события, все потери затопили его. Он захлёбывался отчаянием и хватался за спасительную мысль: «Завтра станет легче», — слишком ненадёжную, чтобы вытянуть из этих тёмных вод. Легче, конечно, станет, но прямо сейчас завтра казалось таким же далёким и недостижимым, как следующее столетие. Дожить бы.

Перекинув испорченный плащ через плечо, Эдвард вышел из лифта и в пять нетвёрдых шагов добрёл до квартиры. Словно пьяный, повозившись с замком, только с четвёртой попытки вставил в него ключ. Вошёл внутрь и, ухватившись за косяк, стянул ботинки — это было последнее, что хоть как-то соответствовало намеченному плану.

Квартира встретила его абсолютной тишиной. Эдвард замер, нутром ощущая её враждебность. Наверное, точно так же мышь чувствует притаившуюся поблизости кошку, готовую наброситься в любой момент.

— Белль! — осипшим, будто чужим голосом крикнул он в пустоту коридора.

Ничего. Всё та же идеальная, мёртвая тишина.

Эдвард знал, что она не могла никуда уйти. Спит?.. Может быть, но после всего, что случилось, Белла не могла находиться одна в тишине. В те недели, когда Каллен ещё не понимал, что происходит, возвращаясь домой, он уже с порога слышал невнятное бормотание телевизора и ощущал умопомрачительные ароматы приготовленного Беллой ужина.

А сейчас — ничего.

Все эти мысли с разрушительной скоростью пронеслись в голове Эдварда — настолько пугающие, что заглушили боль в затылке, превратив её в едва уловимую пульсацию.

Он неуверенно шагнул вперёд и, сглотнув, ещё раз крикнул:

— Белль! — Вышло громко, но как-то по-детски жалобно.

Новая, обжигающая, мысль ещё не успела до конца сформироваться, а Эдвард уже бросил затравленный взгляд на дверь в ванную. Но тут же со злостью одёрнул себя: «Нет. Ну бред же! Белль не Таня. Ничего за этой дверью нет, не дури!»

Каллен двинулся мимо ванной, старательно отводя от неё взгляд, и проверил их с Беллой спальню. Пусто.

Какого хрена он оставил её одну? Потому что Белль заверила, что несколько часов — не проблема? Ну ладно она, но он-то должен был подумать, что… Нет, нет, нет...

Поддавшись панике, Эдвард с грохотом закрыл спальню и, едва не срываясь на бег, с гулко бьющимся сердцем быстро прошёл в гостиную.

Белла сидела на диване напротив бесшумно работающего телевизора, прижав колени к груди и упёршись в них подбородком. В его старой бежевой футболке, сжавшаяся в комок, худая, с острыми коленками и растрёпанными волосами, она напоминала маленького нахохлившегося воробушка на жёрдочке.

Это зрелище должно было откликнуться в Эдварде болью, но минутное чувство радости от того, что Белла здесь, что она жива, оказалось сильнее. Он с облегчением перевёл дыхание, судорожно и шумно.

Белль не наделала глупостей — и это главное. Всё остальное можно исправить.

Паника ушла, оставив после себя неприятную слабость в коленках и лёгкое головокружение. Каллен стянул с плеча плащ, который, казалось, весил теперь целую тонну, и бросил его в кресло.

— Белль, — тихо позвал Эдвард, сумев выдавить из себя слабую улыбку.

Воробушек взвился вверх и налетел на него хищным коршуном. Атака оказалась настолько неожиданной и стремительной, что Эдвард впал в ступор, не успев ни уклониться, ни остановить Беллу.

— Ты! — гневно выкрикнула та, стукнув кулаком ему в грудь.

Ощутимый удар по рёбрам привёл Эдварда в чувство и вызвал ответную вспышку ярости. Он перехватил запястье Беллы и прижал её руку к своей груди. Всего несколько минут назад Каллен чувствовал себя абсолютно опустошённым, обессиленным и раздавленным. Теперь же в нём будто открылось второе дыхание. И это не сулило ничего хорошего.

— Почему-то сегодня все хотят меня или ударить, или обнять. Уж от тебя-то, моя девочка, я хотел бы получить объятия, — зло процедил Эдвард, схлестнувшись с ней взглядом.

— Ты запер меня! — бросила ему в лицо Белла. Она попыталась освободить руку, но Каллен ещё сильнее прижал её к груди. Прижал так, что рёбрам стало больно. — Зачем?! Не доверяешь мне? Это же смешно!

— Тебе я доверяю. А вот кокаину и ПТСР — не очень.

Эдвард резко выпустил запястье вырывающейся Беллы — та пошатнулась, потеряв равновесие, но устояла.

— И что это значит? Какой вообще в этом смысл? Ты же знаешь, я даже за порог одна перешагнуть не могу. Или в Нью-Йорке заказывают кокаин, как пиццу, а я не в курсе?

Голос Беллы стал тише, но в глазах по-прежнему пылал гнев, жаля Эдварда огненными искрами. Достаточно было одного неосторожного слова, неверного движения, чтобы рвануло с новой силой. Умом он понимал это, но был не способен подбирать слова и осторожничать. В нём самом всё полыхало, будто жгло напалмом.

— Вообще-то заказывают. Надо всего лишь знать, кому звонить. Но это не про тебя… Зачем тогда?.. — Эдвард передёрнул плечом. — Просто от греха подальше. Мне так спокойнее. — И со злой усмешкой добавил: — Было.

При всём желании Эдвард не смог бы дать разумного объяснения своему поступку. Поддавшись внезапному порыву, продиктованному страхом за Беллу, уходя из дома, он забрал и второй комплект ключей. Каллен хотел защитить её ото всех, в том числе от неё самой. Когда она действительно нуждалась в защите, его не оказалось рядом. Ни в первый, ни во второй раз. Он проебался дважды. Поэтому сейчас Эдвард делал, что мог и как мог… Да, вероятно, перегибая палку и дуя на воду, но страх… нет, ужас потерять Белль затапливал его целиком, снося платины и выходя из берегов разумного.

— Тебе, может, и было спокойнее, а меня ты выставил законченной идиоткой! — голос Беллы вновь повысился на несколько октав и завибрировал гневом. — Я хотела приготовить ужин, а в холодильнике пусто. Заказала кучу продуктов, но что?.. Правильно! — Белла щёлкнула пальцами перед самым его носом. — Не смогла открыть дверь курьеру! Это был такой грандиозный позор, ты даже представить себе не можешь!

Каллен снова перехватил её запястья, но лишь для того, чтобы получше рассмотреть ладони. Те были красными, воспалёнными и создавали жуткий контраст с бледной кожей выше запястий, через которую отчётливо вырисовывались голубоватые вены.

— Что с руками?

Белла отвела взгляд и сникла, будто своим вопросом он разом обесточил её. После небольшой паузы медленно, словно нехотя, она всё же ответила, по-прежнему избегая смотреть на него:

— С готовкой не сложилось, поэтому пришлось драить квартиру... Всю, от пола до потолка... А перчаток не нашлось. Наверное, аллергия на чистящее средство.

Эдвард отпустил запястья Беллы — её руки безвольно упали и повисли вдоль тела.

— Я думал, аллергия — это моя прерогатива, — вяло пошутил Каллен.

Однако, против ожиданий, Белла не улыбнулась — только болезненно скривилась, словно он наступил ей на больную мозоль. Попытка разрядить обстановку не удалась. Ну что за блядство!

Нужно было просто заткнуться и обнять её, сказать, что любит, — он сам нуждался в этом не меньше Беллы. Обнять и рассказать про клинику, про то, что больше не надо ни готовить безумные ужины, ни драить и без того чистую квартиру. Больше никаких страхов, никаких ночных кошмаров и никакой паники. Теперь у них есть решение, и вместе они с этим справятся.

Эдвард потянулся к Белле, но она шагнула назад, и он поймал лишь воздух. Пустоту. Та просочилась сквозь кончики пальцев и колючим холодом растеклась по телу. Он сжал ладонь в кулак и опустил руку.

— А вообще, смешно вышло, — губы Беллы скривились в саркастичной усмешке.

Она кинулась к дивану, достала что-то из-под подушки и, повернувшись к Эдварду, помахала в воздухе пакетиком с белым порошком. Кокаин.

Грёбаный ты чёрт!

Эдварду показалось, будто сама вселенная врезала ему в солнечное сплетение. В глазах на мгновение потемнело. Он открыл рот, с трудом глотая воздух и ещё с бо́льшим трудом его выдыхая. В груди разлилась жгучая боль, отдавая в левую руку.

Бог сегодня явно не на его стороне. В общем-то, ничего нового, но Белль… почему Белль?

— Когда я убиралась в музыкальной комнате, выпал из-за рамы с обложкой альбома Black Sabbath. Той, на которой ангелы курят,¹ — преувеличенно бодро продолжала она. — Судя по слою пыли и паутине, сто лет там пролежал... Только не делай такое лицо. Я его даже не открывала.

Боль в груди ушла так же внезапно, как и появилась, возвращая Эдварду способность дышать и мыслить. Пакетик кокаина наверняка остался со времён их с Таней «весёлой» жизни. Она не умела вовремя притормозить, и он прятал от неё наркоту в самых неочевидных местах. Когда вернулся из больницы, всё выкинул, а про этот забыл. И именно сейчас, спустя пять грёбаных лет… да какого хрена вообще?!

«Я его даже не открывала».

Лишь бы это было правдой! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Он бы всё за это отдал — всё то немногое, что у него осталось. С радостью и не раздумывая.

Каллен просканировал Беллу изучающим взглядом. Если бы она соврала, он бы это увидел. Белла могла о чём-то умалчивать, но лгать, глядя ему прямо в глаза, ей не хватило бы ни смелости, ни мастерства. Никаких признаков фальши на её лице Эдвард не нашёл — только нечто вроде самодовольства. Она явно гордилась тем, что устояла перед соблазном.

Слава Богу, если тот, конечно, есть.

— Ты мне не веришь, да? –— зло прищурилась Белла. — И как тебе доказать? В стаканчик пописать?

— Я тебе верю. Не надо никуда пи́сать.

Продолжая внимательно смотреть на Беллу, Эдвард протянул руку раскрытой ладонью вверх и пошевелил пальцами. Та, верно расценив его жест, кинула ему пакетик с кокаином. Каллен поймал его и сжал в кулаке, сжал до ломоты в суставах.

Эдварда накрыл тошнотворный приступ ненависти. Он ненавидел это дерьмо, ненавидел Таню и свою прошлую разгульную жизнь, ядовитые плоды которой до сих пор пожинал. Когда же всё это закончится? Закончится ли это хоть когда-нибудь?!

Поддавшись порыву, Каллен в несколько размашистых шагов подошёл к окну и со всей дури дёрнул раму. Совсем по-осеннему промозглый воздух ворвался в душную гостиную, остужая Эдварду разгорячённое лицо. Но не голову — ненависть и злость будто плавили её изнутри, превращая мысли в густую, вязкую массу.

— Устроим грёбаное рождество посреди лета! — с горьким торжеством объявил он и швырнул пакетик с кокаином в туман, по-прежнему прятавший город за плотной пеленой. — Будет кому-то подарочек.

Легче не стало. Эдвард мог до изнеможения швырять в окно пакетики с кокаином — даже тогда легче не стало бы. Потому что от прошлого не избавишься, его не сотрёшь, а пять лет шального существования не выкинешь в окно. Остаётся только смириться, пережить и двигаться дальше. И Каллену это во многом удалось. Он давно смирился, почти пережил, а с появлением Беллы почувствовал в себе желание и возможность двигаться дальше. Но сегодня тени прошлого снова нависли над ним. Уродливые и тёмные, они хватали его за руки и за ноги, душили и пытались утянуть обратно. Чёртов Майк, чтоб он сдох!

— Отличная идея! — копируя тон Эдварда, подхватила Белла. — Только начинать надо было не с этого. И даже не с винишка.

Каллен отвернулся от окна и посмотрел на неё. Судя по извращённой, злой радости на лице, она совершала очередную мёртвую петлю на эмоциональных американских горках, на которых каталась уже два месяца. И пусть последние три недели прошли в полном мире, согласии и любви, Эдвард не тешил себя иллюзиями будто всё позади.

Белла разъярённой фурией выбежала из гостиной. Наверняка, в репетиционную — больше некуда.
Подтверждая подозрения Каллена, послышался звук падения, звякнула струнами гитара. Она собирается расхерачить его инструменты? Пусть.

Ожидая дальнейшего грохота с нетерпением мазохиста, Эдвард крепко сжал челюсти и закрыл глаза — приготовился получить свою порцию боли, раз уж сегодня день долбаных дежавю. Но никакого грохота не последовало.

Возможно, Белль решила выкинуть в окно одну из его гитар, при этом, наверняка, проломив голову какому-нибудь неудачнику? Пусть. Он не будет её останавливать. В жопу всё!

Однако Эдвард снова ошибся. Ещё более растрёпанная, разрумянившаяся, Белла вернулась в гостиную, прижимая к груди непочатый блок и несколько пачек «Лаки страйк».

Ну конечно, ему следовало бы догадаться. Даже в таком состоянии это всё-таки была Белль. Не Таня.

Положив свою ношу на подоконник и присев рядом, она предприняла яростную попытку разорвать слюду на блоке сигарет, но руки дрожали, и ей никак не удавалось подцепить полоску, специально предназначенную для этой цели.

— Нужно было давно это сделать! — Белла бросила быстрый взгляд в сторону Эдварда. Её глаза светились болезненно-лихорадочным блеском, словно у температурящей. — Завязать не только с кокаином, но и с сигаретами. А не заниматься год за годом медленным самоубийством… с твоей-то астмой!

Наконец ей удалось сорвать слюду самым варварским образом. Теперь она швыряла в окно пачку за пачкой, предварительно раздирая и комкая каждую из них. Конфетти из сигаретного крошева сыпалось ей на колени и на подоконник. Было во всём этом нечто завораживающее. От острого желания закурить у Эдварда пересохло во рту.

Он мог бы сказать Белле, что как раз сегодня поставил крест на своей последней пагубной привычке, но это не возымело бы должного эффекта. Сигареты были только поводом, способом выплеснуть бушующие внутри эмоции. Каллен слишком хорошо знал, как это бывает.

Столько беспричинной ненависти и злости. Это была не Белль — уродливо-привлекательная незнакомка. Та, что устроила безобразную сцену на похоронах Сета. Та, что безжалостно бросила Эдварду в лицо: «Ты разрушаешь всё, к чему прикасаешься!» Эта незнакомка могла бы прийтись по вкусу тёмной половине Его Инфернального Величества, просто не знавшей, что бывает как-то иначе, без боли и надрыва. Светлой же половине, которой и был он сам, настоящий Эдвард Каллен, нужна Белль — его горько-сладкая девочка. Та, что пыталась напоить его клубничным морсом, чтобы сбить температуру. Та, что весело орала — по-другому и не скажешь — его песню, во все стороны размахивая шапкой с дурацкой помпошкой. Та, что сказала: «Я люблю тебя», даже зная, что он не готов ответить ей тем же.

Эдвард во что бы то ни стало должен был навсегда прогнать уродливо-привлекательную незнакомку и вернуть настоящую Белль. Иначе всё — вообще всё — потеряет всякий смысл.

Последние три пачки сигарет Белла просто выбросила в окно — выдохлась. Она медленно поднялась с подоконника и устало привалилась спиной к стене. Её грудь высоко вздымалась, на щеках всё ещё горел румянец, но взгляд потух, стал бесцветным и пустым. Такая Белла пугала Эдварда ещё больше, чем Белла разъярённая и бушующая, как штормовой океан. Пугала до усрачки.

— Белль, — позвал он, чувствуя, как в животе становится тяжело и холодно, словно он проглотил глыбу льда. — Послезавтра мы едем в клинику.

Эдвард сделал шаг в её сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки. Белла мгновенно напряглась, будто окаменела. Её взгляд снова стал осмысленным: теперь она смотрела на него глазами испуганного, затравленного зверька, загнанного в угол.

— Мне это не нужно. У меня нет проблем с кокаином, — выдавила она, как будто плотнее вжимаясь в стену.

— Это не рехаб, — покачал головой Каллен, призывая на помощь жалкие остатки своего терпения. — Это реабилитационный центр для жертв насилия, для людей, получивших серьёзную психологическую травму. Там помогут.

— Мне не нужна помощь, — голос Беллы окреп, плечи выпрямились. Она явно была настроена сопротивляться до конца.

— Да неужели?! — начиная терять самообладание, с сарказмом воскликнул Эдвард. — Для чего тогда ты собиралась готовить очередной злоебучий ужин из пяти блюд? Чтобы справить достойные поминки по «Инферно»? А почему ты лазила тут несколько часов с тряпкой и ведром? Потому что охренеть какая Золушка? Вот и нет! Всё это потому, что ты сходишь с ума, и тебе нужно хоть чем-то занять руки. Чтобы просто дышать и не лезть на стенку.

— Всё образуется, Эдвард. Вот увидишь.

— Само по себе ни хрена не образуется! Это не долбаный насморк!

— Мы. Справимся. Сами, — твёрдо проговорила Белла, чеканя каждое слово.

— Нет, не справимся. Уже не справляемся!.. Белль… пожалуйста. Тебе нужно побыть там всего месяц. Пожалуйста, Белль. — Эдвард сложил руки в умоляющем жесте. Он был в шаге от того, чтобы впервые в жизни встать перед кем-то на колени. — Всего месяц, а потом ещё какое-то время поработать с психологом — это же…

— Нет! — оборвала его Белла. — Я не могу… не хочу! Целый месяц без тебя… Нет!

— А как же я?! — в отчаянии воскликнул Эдвард. — Как же мне без тебя? Совсем без тебя? У меня нихуя не осталось! — Каллен прижал ко лбу кулаки, а затем протянул к Белле дрожащие руки: — Только ты. Но я не жалуюсь, нет. Мне ничего и никого другого не нужно. Если бы я не встретил тебя, даже сейчас нашёл бы способ реанимировать группу и продолжил бы играть свою музыку… Туры, репетиции, сутки без сна… литры красного вина и тонны сигарет. Однажды я бы сдох прямо на сцене, как Сэндмен.² И знаешь, это была бы не худшая смерть для такого, как я. Но теперь… я хочу жить. Просто жить! С тобой. Семья, дети и золотистый ретривер, грызущий дорогие ботинки, — неужели это так много?! Неужели я многого прошу, Белль?..

Та лишь покачала головой, сжав губы в тонкую, упрямую линию. Воткни она ему в грудь нож по самую рукоятку, было бы не так больно, как теперь. Эдвард чувствовал, что Белла ускользает от него, словно вода, утекающая сквозь пальцы, и он не знает, как это остановить.

— Думаешь, я смогу просто смотреть, как ты сходишь с ума и разваливаешься? Как теряешь себя и слетаешь с катушек? Да я ёбнусь раньше! Как я смогу?.. После всего… снова кровавая ванна, снова ебучие полотенца… Я не выдержу!

— Нет, ничего такого не будет.

— Будет! Именно так всё это и заканчивается. Или в психушке, что ещё хуже.

— Я не поеду в клинику. Не могу и не хочу.

Бессмысленное, противоестественное упрямство — как бетонная стена, сквозь которую не пробиться. Ни один разумный довод не доходил до Беллы, спрятавшейся от реальности в своей скорлупе отрицания. Никаких доводов у Каллена и не осталось. Только безумное отчаяние — состояние, при котором размываются границы нормальности и теряются ориентиры. В Эдварде будто замкнуло все клеммы, закоротило, толкая на акт отчаяния.

— Это тоже медленное самоубийство, Белль. — Голос Каллена охрип, дышать стало трудно. Кажется, начинался очередной приступ астмы, однако в стихийно придуманном Эдвардом плане это больше не имело значения. — А раз так, не лучше ли ускориться?

Он шагнул вперёд и схватил Беллу за руки повыше локтей — так крепко, что у той не осталось ни единого шанса вырваться. Дёрнул её за собой в сторону подоконника. Глаза Беллы расширились от страха, вмиг прогнавшего всю уверенность и глупое упрямство.

— Нет, Эдвард… Что ты делаешь? — тихим, будто придушенным голосом спросила она. — Что ты делаешь?

Белла продолжала бормотать «Что ты делаешь?» всё то время, пока Эдвард поднимался на узкий подоконник, пока, балансируя на нём и каждую секунду рискуя вылететь в окно, подтягивал на него почти не сопротивлявшуюся Беллу. Он отпустил одну её руку. Она замолчала и вцепилась в раму, глядя вниз. Молочная пелена создавала иллюзию бесконечной пустоты, сорвавшись в которую, не упадёшь, а зависнешь в ней, как в невесомости.

Освободившейся левой рукой Эдвард ухватился за другую раму и встряхнул Беллу:

— Посмотри на меня!

Она оторвала взгляд от туманной бездны и испуганно посмотрела на Эдварда, возможно, увидев в его глазах всю ту же бездну. От лихорадочного румянца на её лице не осталось и следа, губы кривились и дрожали. Сам Каллен страха не чувствовал — только оглушительную безысходность. А ещё сердце, надрывно бьющееся где-то в горле, вызывая головокружение и перекрывая дыхание.

— Выбор сейчас не в том, хочешь ты ложиться в клинику или нет. Выбор в том, хочешь ты жить или нет. Но на самом деле это одно и то же. — Эдварду хотелось кричать, чтобы наверняка быть услышанным, чтобы передать Белле хотя бы часть своего отчаяния, но воздуха для этого не хватало. Грёбаный голос сипел и срывался. — Если ты не ляжешь в клинику, то плохо кончишь. Я не прошу понять это — просто поверь мне. Поэтому ты должна решить: хочешь ты жить или нет. Если хочешь, мы спустимся с подоконника и послезавтра поедем в клинику. Если не хочешь, мы прыгнем. Вместе. Раз уж конец всё равно один… Это хотя бы не так мучительно и медленно. И, скорее всего, даже не больно. Выбор за тобой… Только решай быстрее: у меня кружится голова.

Белла не сводила с него глаз, в которых теперь явственно читалось смятение, но молчала. И не было ничего громче этого страшного молчания.

— Ну так как? Прыгаем? Как долбаные Ромео и Джульетта? — Эдвард сильнее сжал её руку.

— Нет.

— Что? Не слышу.

— Нет! Я хочу жить! Мы поедем в клинику! — громко и решительно крикнула Белла.

Не найдя сил на слова, Эдвард кивнул. В глазах потемнело, и его повело в сторону туманной пустоты. Нога в носке соскользнула с края подоконника, и он окончательно потерял равновесие. Каллен выпустил руку Беллы, чтобы не утянуть её с собой, — это всё что он успел сделать.

И никакая жизнь не промелькнула перед глазами. Всё чушь. Только где-то в подсознании раздался голос Райли из прошлого: «Я не хочу вытаскивать тебя из ванны с кровью, не хочу вытаскивать из петли или смотреть, как тебя будут соскребать с асфальта, когда ты выйдешь в окно». И ответная, неуместная сейчас мысль: «А ты и не увидишь…»

Холодное ничто впереди. Крик Беллы позади. Самый настоящий полнокровный ужас, перемалывающий внутренности в фарш. Самый настоящий и самый последний полёт, длящийся считанные мгновения. Сокрушительное столкновение с бездной, которого не случилось.

Боль в левом запястье. Пальцы Беллы на его спине и хруст рубашки, порвавшейся по шву. Падение с подоконника и чертовски сильная боль в копчике от встречи с полом. Вот та реальность, в которой ему ещё предстояло на какое-то время задержаться.

Перед глазами расплывались тёмные круги. Эдвард почти ничего не видел, но слышал голос Беллы, зовущий его, и собственные хрипы. Что-то прохладное ткнулось ему в губы.

— Ингалятор, — снова голос Беллы. На этот раз так близко, что он почувствовал на лице её дыхание.

Каллен перевернулся на бок и позволил ей помочь ему с ингалятором. Ещё полгода назад он счёл бы это смертельным позором, а сейчас… Как же сильно она и её безусловная любовь изменили его.

Приступ понемногу отпускал. Зрение прояснилось, и Эдвард увидел свой плащ, валявшийся на полу рядом с ним. Каллен упёрся локтем в пол, подобрался и сел. Посмотрел на замершую рядом с ним Беллу. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять: перед ним снова его Белль.

— А я ноготь об твою спину сломала, — с обидой в голосе заявила она, продемонстрировав указательный палец с едва различимой капелькой крови.

Белла стремительно бросилась к нему и обняла за шею. Громко разрыдалась, вздрагивая всем телом. Эдвард завалился назад и прижал к себе Беллу, гладя её по спине и волосам, но не прося перестать плакать. Слёзы — это хорошо, слёзы — это правильно.

Во время их первой встречи он сказал разревевшейся Белле, что у него аллергия на женские истерики. В общем-то, не соврал. Просто с Белль это работало как-то иначе. С ней всё работало иначе. Может быть, именно поэтому ему никогда не удавалось подобрать к ней правильный ключик — приходилось грубо взламывать все замки. Эдвард угрожал Белле, ставил ультиматумы и прижимал к стене. Без разрешения вторгался в её личное пространство и в её жизнь. Каллен брал её целиком и полностью, но и себя готов был отдать без остатка. Разница в том, что он прожжённый жизнью мужик тридцати с лишним лет, а она девятнадцатилетняя девчонка, ещё не знавшая жизни, — Эдвард часто об этом забывал.

— Ты псих, Каллен. Чёртов псих. Тебе самое место в соседней палате со мной, — всхлипнула Белла, ещё крепче обнимая его за шею.

Она едва не душила Эдварда, но тот не пытался ослабить хватку. Ему нужно было чувствовать её как можно ближе, как можно острее. Если бы мог, он поместил бы её себе под кожу и оставил там навсегда. Выбил бы тату с её именем прямо на сердце.

— Очень может быть. — Эдвард слабо улыбнулся и поцеловал Беллу в висок. — Значит, мы едем послезавтра в клинику… реабилитационный центр, или как она правильно называется? Точно едем?

— Да. Я ведь уже сказала там, на подоконнике… Я так испугалась…

— Прости. Я мудак, ты же знаешь.

Белла отстранилась и села, подобрав под себя ноги и положив ладони ему на грудь. Заговорила быстро, захлёбываясь слезами и словами, как всегда, проглатывая окончания:

— Нет, ты не понял… Я испугалась не… всего этого… Я испугалась того, что на какие-то мгновения мне хотелось сказать: «Да, давай прыгнем». Мне хотелось, чтобы всё наконец закончилось, здесь — на этом самом подоконнике. Чтобы всё закончилось так или иначе. Чтобы больше не чувствовать в себе этот постоянный страх, не задыхаться и не сходить с ума, не вздрагивать от каждого женского смеха. Я так испугалась этих мыслей. Поняла, что дошла до точки. Что осталось сделать всего лишь шаг… Я будто увидела нас со стороны: две странные птицы со сломанными крыльями на краю подоконника. Нам ни за что не справиться с этим в одиночку. Ни за что.

Белла наклонилась и прижалась лбом к его груди. Она всё ещё всхлипывала, но плач понемногу затихал.

Долбаная шоковая терапия. Идея говно, но сработала же.

А если бы не сработала? Что он сделал бы, скажи Белла: «Да, давай прыгнем»? Развивать эту мысль Эдварду совсем не хотелось, потому что ответ мог ему не понравиться.

— А когда ты стал падать… это… не знаю… Я схватила тебя за рубашку и дёрнула назад… думала, не успею. Ты как будто завис на мгновение… или мне так показалось… Как в замедленной съёмке, понимаешь?

Белла снова села и вытерла слёзы тыльной стороной ладони, совсем по-детски.

Эдвард поднял левую руку и посмотрел на запястье — на коже до сих пор виднелась красноватая полоска и маленькая вмятина от заводной головки часов.

— Я зацепился часами за хрень на раме… щеколда, замок или, как её там... Грёбаное чудо, мать его.

Если бы не дедовы Timex и не быстрота реакции Беллы, он превратился бы в кровавую лужу на асфальте. При этой мысли Эдварда разобрал смех. Он одним рывком сел и, спрятав лицо в ладонях, расхохотался. После тонны дерьма сегодняшнего дня, в душе наконец воцарились упоительный покой и лёгкость. Это немного пьянило… нет, это охренеть как пьянило.

— Если бы не знала тебя, подумала бы, что ты спятил. Теперь-то уж наверняка, — нахмурилась Белла, когда он наконец отсмеялся.

— Не хмурься, тебе не идёт… Ладно, надо подниматься.

Белла энергично вскочила на ноги и, схватив Каллена за руку, потянула его вверх. Насколько он мог судить, её тоже отпустило. Слёзы и надежда на то, что всё образуется, творили маленькое волшебство.

— Снова неверный ход, детка, — криво улыбнулся Эдвард, мягко, но решительно высвобождая захваченную Беллой руку.

— Ну да, конечно, как я могла забыть, — шутливо скривилась она. — Никто не смеет унижать Его Инфернальное Величество своей жалостью или помощью.

— Никто, кроме тебя, — поправил Эдвард, с трудом, будто старик, вставая на ноги. — Но поднимать меня с пола, когда я трезв, — это уже слишком.

Эдвард качнулся к Белле — она шагнула ему навстречу, обняла за талию. Они притянулись, как два магнита. Это тоже было хорошо и правильно. В этом тоже заключалось маленькое волшебство.

— Я люблю тебя, — одновременно произнесли они и тихонько рассмеялись своей синхронности.

Каллен заключил лицо Беллы в ладони и, наклонившись, поцеловал её в тёплые, чуть солоноватые от слёз губы. Поцеловал медленно и нежно — так, как не целовал никого, кроме Белль.

— Может, прогуляемся? — прервав поцелуй, спросил он.

— Думаешь, это хорошая идея? — Белла подняла руку и провела ладонью по его лбу, убирая с него волосы.

— Мне нужно на свежий воздух. Башка трещит.

Пульсирующая боль, которую Эдвард впервые почувствовал ещё на парковке, действительно начинала понемногу возвращаться и нарастать.

— Ладно, как скажешь.

— Ты уверена? На улице уже темнеет. И туман, — Эдвард постарался, чтобы голос звучал зловеще. Самую малость. — Вдруг там за каждым углом прячется маньяк? Или какая-нибудь тварь схватит тебя своими щупальцами? — Он пробежался пальцами вверх вдоль позвоночника Беллы и слегка сжал ей шею сзади.

— Это не смешно, — покачала головой она.

— Нет, смешно, очень-очень… Я очень люблю тебя, Белль. — Эдвард прижал её к себе плотнее и поцеловал в макушку.

— Я тоже люблю тебя. И с тобой мне ничего не страшно. — Она погладила его спину и положила ладони ему на лопатки.

Прикосновения, объятия, ласковые поглаживания. Это была не потребность касаться, означавшая эгоистичное стремление заявить: «Ты моя. Ты мой». Нет, они кружили друг возле друга, как правильно заметила Белла, словно две странные птицы, будто бы говорившие: «Я твой. Я твоя. Мы вместе». Неразрывная магическая связь в каждом прикосновении, объятии, ласковом поглаживании.

— А ещё я должен тебя накормить, раз с доставкой еды вышла такая херня, — немного помолчав, наслаждаясь близостью Беллы, снова заговорил Эдвард.

— Зайдём куда-нибудь и перекусим.

— Опять в Макдоналдс?

— Угу, — промычала Белла и потёрлась щекой о рубашку на его груди. — Только на этот раз никакого вина.

— Как насчёт вишнёвого сока?.. Помнишь?

— Ещё бы, — смешно фыркнула Белла. — Признайся хотя бы сейчас, ты ведь сделал это специально?
Она отстранилась, но ровно настолько, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Конечно, — не стал отрицать Каллен. — Меня распирало от желания полапать тебя. — Эдвард обхватил ладонями ягодицы Беллы и крепко их сжал, чем вызвал её смех. Он наклонился и прошептал ей на ухо, касаясь его губами: — Нет, даже от желания почувствовать на себе твою тяжесть.

— Зря я тогда не съездила тебе по физиономии.

— Не смеши, Белль. Во-первых, у тебя не было доказательств. А во-вторых, ты уже тогда млела от меня.

— И всё-то ты замечаешь.

— Опыт не пропьёшь и не проебёшь... Кстати об этом. Давай избавимся от этой квартиры. Слишком много всего… здесь случилось. Таня, Райли, Сет... Я на кухню даже заходить не могу.

— Да, давай. Как скажешь.

— И купим что-нибудь пониже. Оказывается, двадцать третий этаж — это охренеть как высоко, — с улыбкой добавил Эдвард.

— Да, лучше первый. — Белла улыбнулась в ответ, но Каллен почувствовал, как её спина напряглась под его руками.

— Раз уж ты сегодня на всё согласна… — Эдвард сделал пузу, собираясь с духом. Это была чистой воды импровизация, но он знал, что так нужно. Он так чувствовал. Он этого хотел. — Может, ты и замуж за меня согласишься выйти?

— Это что, предложение? В смысле… — Белла запнулась и глупо захихикала. Глупо, но бесконечно мило. — Самое настоящее?

— Ну да, — нервно закивал Эдвард. Он уже видел ответ в её глазах, но мало ли. Никогда не знаешь, что у этих женщин на уме. Другое дело — между ног. Вот тут он был первоклассным спецом. — Правда, кольца пока нет, но это ведь ничего? Да?

— Да.

— «Да» в смысле «да, ничего» или в смысле «да, я согласна»?

— Не тупите, Ваше Инфернальное Величество. — Она мягко, совсем по-кошачьи прильнула к нему и, улыбнувшись, обвила руками шею. — Да, да, да. Да — на все вопросы. Такое у меня сейчас настроение.

Эдвард поцеловал Беллу — на этот раз глубоко и страстно, сплетая языки, прикусывая её губы, пылавшие огнём под его натиском, и целовал долго, до сбившегося дыхания.

— Отметим это в Макдоналдсе, — тяжело дыша, предложил Эдвард.

— Да, — хрипло выдохнула Белла в его приоткрытый рот.

Каллен ещё раз быстро и звонко поцеловал её и отстранился.

— Тогда я пошла переодеваться. И тебе нужно сменить рубашку. Она порвалась под мышкой.

— Как скажешь, — передразнил он Беллу.

Они вместе вышли из гостиной. Белла скрылась в спальне, а Эдвард хотел заглянуть в ванную, чтобы умыться холодной водой. Но до ванны не дошёл — так и остановился возле спальни. Прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Он слышал, как Белла хлопала дверями шкафов, что-то вполголоса напевая, но все звуки казались ему гулкими и далёкими, будто из глубокого колодца.

Сердце, разогнавшееся согласием Беллы и поцелуем, никак не желало сбавлять обороты. Напротив, всё неслось и неслось куда-то с немыслимой скоростью, едва помещаясь в груди. В такт ему пульсировала боль в голове, игнорировать которую стало невозможно. Бронхи в очередной раз недвусмысленно послали его на хер.

Медленно, держась рукой за стену, Эдвард двинулся обратно в гостиную. Там, на полу, остался ингалятор. Он мог сколько угодно уговаривать себя не паниковать и не хватать ртом воздух, тем самым только усугубляя гипервентиляцию лёгких, — всякий раз долбаные рефлексы задыхающегося человека брали своё. Двадцатилетний опыт не играл никакой роли.

Шаг. Два коротких вдоха и слабый свистящий выдох. Ещё один шаг. Так он добрёл до цели и даже нашёл в себе силы наклониться за ингалятором, когда его скрутил кашель. Эдвард опустился на колени и всё-таки вдохнул лекарство из поднятого с пола ингалятора. А потом ещё раз.

Не помогло. Каллен на это и не рассчитывал, действуя скорее из чистого упрямства и неспособности сдаваться. Всё, что он чувствовал сейчас, уже бывало с ним однажды и имело самые печальные последствия. Но не сегодня же, не теперь…

Тот животный ужас, который Эдвард испытал, думая, что падает из окна, вновь скрутил его. Он снова скользил в пустоту — медленно, но верно.

Белла залетела в комнату. Надетые на одну ногу джинсы волочились по полу. Она наступила на них и упала, приземлившись точно рядом с Эдвардом. При других обстоятельствах это показалось бы ему забавным, но теперь он утратил способность смеяться.

— Где ингалятор?! — потянув его за ворот рубашки, выкрикнула Белла.

Молча покачав головой, он неловко завалился на бок и выпустил бесполезный ингалятор из рук. Она всё поняла — он видел это по выражению её лица. Белла, побелевшая как мел, с округлившимися от страха глазами, была тем единственным, за что Эдвард цеплялся. Но она снова куда-то умчалась, оставив его умирать в одиночестве.

Нет, Белль, пожалуйста…

Через тысячу лет она вернулась. Сначала Каллен увидел её ноги и джинсы, по-прежнему опасно волочившиеся за ней. Затем Белла рухнула на колени рядом с ним, наклонилась, и он увидел её заплаканное лицо. Она говорила с ним, но сквозь шум крови в голове он мало что различал: «Служба спасения… пожалуйста… Эдвард… держаться…»

Да, надо держаться. Он и сам это знал. Вот только не знал как.

— Всё… будет… хорошо, — почти беззвучно прошептал Каллен. Белла громко всхлипнула и замотала головой. Значит, услышала. Он упрямо добавил: — У тебя.

Картинка перед глазами расплывалась, искрилась мелкими разноцветными точками. Казалось, зрение отбирает последние силы и десятикратно увеличивает боль, сдавившую черепную коробку. Эдвард закрыл глаза.

Он почувствовал, как Белла обнимает его, кладёт его голову к себе на колени. Тепло её тела, её дыхание на его коже, её пальцы в его волосах. Эдвард пытался сосредоточится на Белле, заглушить ощущением её близости свой страх и физические муки. Она стоила того, чтобы побороться за каждый миллилитр воздуха.

А если не судьба, то рядом с Беллой, в её руках — лучшая смерть из всех возможных. Пусть и на несколько десятилетий раньше, чем он планировал.

Эдвард почувствовал, как слеза Беллы капает ему на щёку. Это было его последнее осознанное ощущение.

«Не плачь», — было его последней мыслью.

Я перегружен, и мои датчики красные.
Пойман, как магнит, и меня тянет вниз.
(В пустоту)…³
_________________________________________

1. Имеется в виду альбом Heaven And Hell группы Black Sabbath. На обложке альбома изображены три ангела, которые курят и играют в карты (прим. автора).

2. Марк Сэндмен – басист и фронтмен рок-группы Morphine. 3 июля 1999 года во время выступления на фестивале в Палестрине, в Италии, Марк Сэндмен упал на сцене перед несколькими тысячами зрителей. Врачи диагностировали смерть от сердечного приступа. Сэндмену было 46 лет (прим. автора).

3. Здесь использованы строчки из песни HIM – Kiss the Void (прим. автора).