- Если бы я сделала это ртом, было бы приятнее?

- Белла, - на удивление угрюмо проворчал Эдвард. Это было чертовски странно, потому что он сидел со спущенными штанами. На моём диване. То есть, серьёзно, его голая задница вжималась в диванные подушки. Я представила, как Чарли будет чуть позже вечером смотреть игру, сидя на этом же месте. Это было довольно гадко и одновременно забавно.

- Разве не было бы лучше? - Я, как последняя извращенка, продолжала посматривать краешком глаза на его опустившийся член. Наконец он заметил это и неловко подтянул джинсы, размахивая руками и ногами. Нужно отдать ему должное – довольно сложно изящно натянуть брюки, не вставая с места. Оправившись, он тут же приобнял меня рукой за плечи. Я прижалась к его груди, зеркально повторяя ту позу, в которой мы были за несколько секунд до того, как отвлеклись.

- Да, это было бы лучше, - рассмеялся он. - Для меня, не для тебя. - Прижав палец к кончику моего носа, он откинулся на спинку дивана, закидывая ноги в потёртых ботинках на журнальный столик. И зевнул. - Так ты уже купила платье, Белла? - неожиданно спросил он, естественно, застав меня врасплох.

- Что?

- Платье, Белла. Брось. Для выпускного? Он же уже через неделю. Ну ладно, точнее, через шесть дней. Хочешь, я отвезу тебя? В магазин? - Он начал бормотать какую-то чушь и, честно признаться, звучал как гребаная девчонка. Я изогнула бровь, глядя на него, и, слава Богу, он тут же заткнулся. Прижав палец к его губам, после я коснулась их, начав основательный поцелуй, прикосновениями обещаю, что что-нибудь придумаю. Возможно. Скорее всего. Надеюсь.

В ответ он вздохнул и прижался своей щекой к моей. Лёгкая щетина царапала кожу. Он решил не бриться. Очевидно, в попытке казаться взрослее, и теперь светлые, редкие волосы, отросшие над его верхней губой и на подбородке и правда делали его более взрослым. Но, если честно, это не шло ему. Пока что Эдвард был слишком маленьким, чтобы небритость смотрелась хорошо – слишком незрелым, в общем, подростком. И небритость была фальшью, будто он притворялся взрослым мужчиной с душой ребёнка.

Кто-то позвонил в дверь. Я попыталась встать с дивана.

- Куда ты идёшь? - запротестовал он, сильнее сжимая мою талию и утыкаясь носом в ключицу. Колючие волоски на его челюсти продолжали выводить меня из себя.

- Звонок, глупый. - Я неохотно отодвинулась от него, тут же ощущая отсутствие его тела рядом. Он снова вздохнул и развалился на диване, небрежно прикрыв рукой глаза. Пожав плечами, я направилась к двери, открыв которую, увидела широко улыбающегося, хоть и вымокшего насквозь Джеймса. Я закатила глаза и распахнула дверь пошире; мне не терпелось впустить его внутрь после нашей последней встречи. Казалось, он решил, что “кто старое помянет – тому глаз вон”, и я не собиралась становиться причиной смены его непостоянного настроения (особенно когда его нынешнее состояние было мне выгодно). Когда он проходил мимо, я улыбнулась и заметила пластиковый футляр подозрительной формы, который он прижимал к бедру.

- Что это? - спросила я.

- И тебе привет, малышка Би, - фыркнул он, шумно проследовав от двери до кухонного стола. Этот путь был отмечен мокрыми следами, опасными лужицами воды, на которых я точно поскользнусь. Я чудом добралась до кухни, не шлёпнувшись на задницу. Он в это время разложил футляр на столе. Он выглядел как пакет для мусора, но был длинным и тонким, с одним округлым углом и тремя прямыми. Чёрная молния пересекала пластик посередине.

Вот дерьмо.

- Это что, смокинг? - почти прокричала я.

- Понятное дело, Би. Для выпускного. - И Джеймс важно расстегнул молнию. Оттуда выскользнул чистый чёрный смокинг, новенький и отутюженный. Я смотрела на него, открыв рот, и не могла найти слов.

- Эм, Джеймс... Эм, я иду с Эдвардом.

Он злобно уставился на меня.

Я думала, что он убьёт меня.

Думала, что убьёт.

- У тебя такое огромное самомнение, малышка Би. Ты в курсе? Что за хрень?! Почему ты вообще решила, что я хочу пойти с тобой, а? - Его пронзительный взгляд резал меня, будто острейшие из ножей. Я заметила, что ёжик его волос отрос. Песочно-коричневые пряди упали ему на глаза, закрыв их на пару секунд, которых хватило, чтобы я взяла себя в руки. Он застегнул футляр раньше, чем я успела что-то сказать, и почти вышел за дверь, когда я схватила его за руку. Он вздрогнул, и мышцы его предплечья пульсировали под моей ладонью.

- Я не это имела в виду. Правда... правда не это. Мне очень понравился смокинг. Ты сделал отличный выбор. Так значит ты будешь на выпускном, да? - Я в страхе задержала дыхание; в страхе, что он оставит меня. Ещё один человек, которого мне приходилось бояться. Он замер на мгновение. Потом повернулся, и его взгляд больше не пронзал меня, став злорадным и ускользающим. Интригующим.

- Нет, мы с моей девушкой идём на ужин, а потом ко мне. Ну, ты же понимаешь. Нам не до выпускного.

Я моргнула.

- Значит, тебя там не будет? Вообще? - Мой голос сорвался, резко взлетев на две октавы. Почему-то я была уверена, что Джеймс придёт на выпускной, что он будет там ради меня. И это было настолько эгоистично, что меня чуть не вырвало.

- Конечно. То есть, надеюсь, ты хорошо проведёшь время. Правда.

- Ну, и я надеюсь, что ты хорошо проведёшь время. Правда. - Он передразнивал меня.

- Джеймс, серьёзно, - умоляюще проговорила я, но это скорее было похоже на хныканье.

- Серьёзно... что? - спросил он, язвительно и насмешливо. - Ты серьёзно бросила меня? Серьёзно жила своей жизнью, в которой мне не было места? Я серьёзно стал тем, кто спас тебя, а ты, мать твою, спокойно позволила мне уйти, как будто я – какой-то мусор?

Я застыла, не зная, что сказать.

- Итак, малышка Би. Серьёзно - что?

- Всё было не так.

- Для тебя – возможно.

- Всё не должно было казаться таким.

- Ну, оно всё равно казалось.

- Мне жаль.

- Приятного тебе вечера.

Когда он ушёл, в комнате стало нечем дышать. Всё было таким же, как и всегда – расшатанный стул, гудящий холодильник, дешёвый мозаичный петух над раковиной. И всё же, казалось, что всё вокруг издевается надо мной. Без него стул качался. Без него холодильник гудел громче. А петух? Без него петух смеялся надо мной. Я села на сломанный стул, чувствуя, как его неуверенные ножки ходят подо мной ходуном. Они рассеянно постукивали по линолеуму, словно создавая фоновую музыку для моих мыслей. На мгновение я забылась, опустив голову на руки, что лежали на столе, который стоял на полу. Эдвард увидел меня покачивающейся на стуле, и ножки стучали об пол, попадая в ритм моего сердцебиения.

- Белла, что случилось? - воскликнул он, обеспокоенный внезапными изменениями в моём поведении. И сел рядом, на устойчивый табурет, пытаясь отнять мои пальцы от лица.

Я покачала головой.

- Белла, пожалуйста, скажи, что произошло.

Я снова покачала головой.

- Я могу позвонить Карлайлу. - Взяв меня за запястья, он заставил меня убрать их от лица и положил себе на колени. Я отвернулась.

- Мне не нужен Карлайл.

- Тогда поговори со мной, - умоляюще сказал он. - И я не стану ему звонить. - Он крепко держал мои руки – достаточно крепко, чтобы казалось, что я могу почувствовать его пульс. - Пожалуйста, - повторил он ещё раз. Наклонившись вперёд, прижался к моим губам. Но я не чувствовала их.

- Джеймса не будет на выпускном. - Наконец призналась я, рассказав ему меньшую часть того, что случилось, пока он был в гостиной. Быстрая улыбка осветила его лицо, но она мгновенно исчезла, мимолётная, как порыв ветра.

- Думаю, это хорошо, - сказал он. Уверенно и без сомнений.

- Почему? - выпалила я неумышленно мерзким тоном.

- Потому что, Белла. Его нельзя назвать хорошим человеком. Каждый раз, когда он приходит сюда, ты сходишь с ума, злишься или просто странно себя ведёшь, ясно? Так что я, очевидно, никогда не проникнусь к нему симпатией, раз с ним ты не бываешь нормальной Беллой.
- Ну а мне нравится быть рядом с ним, - настойчиво ответила я, хотя не была уверена, что сказала правду. Эдвард ущипнул себя за переносицу, раздражённый и серьёзный. А потом кивнул, решив, что будет лучше оставить эту тему, прежде чем мы разозлились друг на друга. Прижав меня к груди, он уткнулся носом в мои волосы. Их омывали потоки тёплого воздуха, что стекали по моей шее, словно горячая, успокаивающая вода.

- Если тебе нравится, когда он рядом, тогда хорошо, я больше не буду с этим бороться. Обещаю.

- Спасибо. - Я крепче обняла его за шею, позволяя ему оказаться ближе, чем когда-либо раньше. Тот факт, что он дал своё согласие на моё общение с Джеймсом, наконец-то уступил, казалось подтверждением того, что он всё-таки понял меня. Понял, что я чувствовала, что мне хотелось почувствовать. И я была бесконечно благодарна, хотя в то же время понимала, что ещё сильнее стала зависеть от Эдварда.

- Всё будет хорошо, - проговорил Эдвард мне в волосы тихую ложь.



После непривычно долгого сеанса у Карлайла мне разрешили остаться на несколько часов в доме Калленов, пока Чарли не заберёт меня по пути с работы. Эдвард был у кого-то в гостях, работая над проектом по физике (предметом, который я не выбрала), так что я осталась с Эсми, наблюдая за тем, как она запекает им на ужин рулет. Это было так по-домашнему; практически приводило меня в трепет.

- Итак, Белла, - неожиданно заговорила она. - Эдвард с нетерпением ждёт выходных.

- Выходных? - спросила я рассеянно, проводя кончиками пальцев по грязной полоске между керамической плиткой кухонной стойки.

- Выпускной, милая.

- А, да. Точно.

Она начала замешивать тесто, сворачивая его, и раздавливая, и сжимая. Мышцы и жилы её рук сокращались, из пучка волос на голове выбилась одна прядь и упала на глаза. Эсми добавила в тесто чуть больше муки, и та вздымалась над столом белым дымком, туманным облачком.

- Значит, у тебя есть платье? - спросила она небрежно.

- О, нет. Ну, одно есть, но, думаю, его нельзя назвать платьем на выпускной.

Она на мгновение замерла.

- Что ж, у меня есть кое-что для тебя. - Я подняла голову. Она же так и стояла, опустив взгляд. Видимо, демонстративное равнодушие было её коньком. - Платье, которое принадлежало мне, когда я была твоей ровесницей. И я вовсе не буду против, если ты возьмёшь его. У меня в любом случае нет маленькой дочери, которой я могла бы его передать. - В конце её голос стал тоскливым.

Тут уже замерла я.

- Мне кажется, это отличная идея. - Эдварду это покажется отличной идеей.

Платье было старинным. Очевидно, это было свадебное платье бабушки Эсми (о чём она рассказала мне намного, намного позже). Её бабушке так и не довелось сыграть свадьбу, и когда её единственной дочери понадобилось платье, она отдала ей своё. Эсми была разгневана тем, что это платье явно было недостаточно роскошным, и поняла, насколько оно красиво, только когда её мать умерла. Предложив мне надеть его, она будто предлагала мне место пугающе близкое к её семье.

Оно было светло-голубым, отделано белой бахромой. Подол находился довольно высоко – он стал выше, потому что Эсми отрезала довольно длинный кусок ткани снизу, когда надевала его, - так что платье было длиной чуть ниже моих колен. Тем вечером я лишь один раз примерила его. Лишь один раз посмотрела, как завертелась вокруг ног ткань, когда я покружилась на месте. Лишь один раз позволила себе насладиться чистой, приятной тканью. После чего засунула его в шкаф, поближе к задней стенке, закрыв его брюками и толстовками, забывая о прекрасной вещи до того момента, как мне придётся её надеть.

На следующее утро Чарли уехал на рыбалку. Он закрыл все окна и двери. Прощаясь, поцеловал меня в лоб. Дважды проверил, что бумажка с номером его телефона собирает пыль на холодильнике. И лишь два раза обернулся, идя к машине. Он должен был вернуться только поздним вечером.

В гости заехал Эдвард – вне всяких сомнений из-за того, что ему было прекрасно известно: Чарли нет дома. Я всё ещё спала, когда он приехал, но быстро проснулась, как только он начал стучать кулаком в дверь. Когда я впустила Эдварда внутрь, он был вымокший до нитки. Вода текла с него на кухонный пол, и продолжала капать на линолеум с дождевика, который он повесил на спинку стула.

Мы целовались, пока я не начала задыхаться.
Его пальцы гладили меня под мягким хлопком старой футболки, которую я носила вместо пижамы.
Я позволила ему снять её.
Мы прошли в мою спальню.
Его губы немного распухли, а глаза светились от возбуждения.
- Не хочу слишком сильно увлекаться, - сказал он.
Я сняла его рубашку, проводя кончиками пальцев по твёрдым мускулам.
Купалась в искрах, шокирующих искрах, что обосновались в моём теле.
Он нависал надо мной.
Моя обнажённая спина прижималась к стёганому одеялу.
Его губы скользили по моим губам, по подбородку, по шее, по груди, по животу...
Пальцы перебирали резинку моих шорт.
Вскоре он стянул их с меня.
Застонал в мою шею.
Я захныкала, когда его грудь прижалась к моей.
Расположилась между его ногами, затянутыми в джинсы.
Он снял их, и сначала ему мешали носки, потом ступни, но в конце концов джинсы оказались на полу.
- Я не хочу слишком сильно увлекаться, - снова проговорил он.
Я гладила всё его тело, всё, до чего могла дотянуться.
Он гладил моё – всё, до чего мог дотянуться.
Я стянула с него боксеры.
Он стянул с меня бельё.
- Ты такая красивая, - сказал он.
Наблюдая за мной своими зелёными глазами.
Я чувствовала его рядом. Чувствовала вокруг себя. Чувствовала, что он ждёт. Чувствовала нетерпение. Чувствовала тревогу. Чувствовала страх. Чувствовала...
- Стой! - закричала я.





- Прости. - Его глаза, чёрные от похоти, чёрные от желания, чёрные от нужды, отвернулись от меня.

Он замер, беря себя в руки. Пока я заворачивалась в одеяло, его мышцы перекатывались под кожей. Я чувствовала себя неприлично обнажённой, даже несмотря на толстое шерстяное одеяло. Эдвард же ничем не прикрывался. Я наблюдала за тем, как он стоял передо мной, обнажённый, и первобытный, и чувственный. Он выглядел как животное, как и большинство людей, когда они раздеты. Всё достоинство испаряется, когда не остаётся ничего, кроме кожи, и костей, и внутренностей. В волосах на его груди были видны капельки пота, а глаза Эдварда были опущены. И он был твёрдым, до сих пор, но я не могла даже посмотреть на это, как будто имела дело с нелегальным наркотиком.

- Прости, - снова сказал он, пятясь и наконец прижавшись спиной к моему шкафу. Он уронил фарфорового кота, которого подарили мне бабушка с дедушкой на шестилетие. Тот покатился по полу, но не разбился.

Эдвард надел брюки.

Я не смотрела на него.

Рубашку.

Я не смотрела.

И ушёл.

Я не смотрела.



В высшей школе есть три периода. Они абсолютно непропорциональны, но чётко определены и перепутать их невозможно. Первый период (и самый длинный) – пред-выпускной. Он стартует в июне, за два месяца до начала занятий. И набирает разгон с приближением этой даты. Люди начинают паниковать, начинают планировать, начинают тусить. Надвигающийся день похож на смертный приговор, он вызывает у женской части населения школы такую же бурю эмоций. Каждый день, который проходит без того вопроса, того чёртова вопроса, заставляет их засыпать в слезах, заставляет их мечтать, заставляет их видеть это во снах. И в последние дни перед выпускным, в эти жуткие ночи, ужасные ночи, они спрашивают небеса, почему, чёрт возьми, выпускной вообще существует? Они задумываются, чем он является – обрядом посвящения, который превратился во что-то жуткое, или это секретная тактика унижения, направленная на то, чтобы арестовать будущих учащихся колледжа за нелегальную покупку алкоголя или на тех невезучих учеников, которые залетают в ночь после выпускного.

Они задумываются, как, чёрт возьми, общество могло выдумать выпускной. Потому что есть хоть что-то хорошее, что этот так называемый праздник привнёс в мир? Хоть кого-нибудь выпускной делал счастливым? Или это абсолютно невозможно? Ну, может быть, такие люди и были, но они точно в меньшинстве. В основном же всем было стыдно показываться в школе на следующий день. Все не могли смириться с тем, что переспали с кем-то, что вырубились в чаше с пуншем, что их схватил местный коп и они потеряли свою стипендию, порвали платье, оказались заперты в туалете, заблевали себе волосы, упали и сломали нос, публично назвали администрацию школы “жирными мордами, которые могут отсосать волосатый хуй”.

Ага, это на самом деле произошло.

Второй год в высшей школе.

Лейси Сандерс.

В том году она даже не должна была идти на выпускной, но её пригласил старшеклассник, который посчитал, что легко уломает её на секс. И он мог оказаться прав, если бы её не отчислили ещё до окончания вечера. В конце концов она оказалась в школе для трудных девочек в Мэрилэнде. И больше никто о ней ничего не слышал.

Конечно же, второй период после пред-выпускного - это сам выпускной.

Можно ли описать его? На самом деле, нет. Все подходящие слова вы произносите на следующий день, уткнувшись в унитаз с головой, разрывающейся от боли.

И третий период: пост-выпускной. Пост-выпускной включает в себя всё время начиная с ужасного следующего дня и до июня, до самого начала следующего пред-выпускного периода. Пост-выпускной – это время вымирания всех сплетен. Конечно, для тех, о ком ходили эти сплетни, после третьего периода ничего не заканчивается. Они будут вечно жить с этим.

И затем цикл повторяется. Снова и снова, для разных поколений девушек в отчаянии, парней, которые ни о чём не подозревают и разнообразной музыки, что включают на вечеринках. День, созданный из наилучших побуждений, превращается в истинный кошмар.

Конечно же, я вдруг поняла, что нахожусь в опасной зоне пред-выпускного периода. Всего один день до вечера ИКС.

Эдвард перебирал плед, лежавший у моих ног; длинные пальцы переплетались с бахромой по краю, и маленькие кисточки скользили по бледной коже. В последнее время он был крайне отстранённым, думая о чём-то своём, видимо. Я не давила на него, зная, что мне бы это не понравилось, будь я на его месте. Поднявшись с кровати, я наткнулась на его озадаченный взгляд.

- Куда ты идёшь? - спросил он.

- Хочу почистить зубы, - проговорила я медленно, будто объясняла что-то ребёнку. Он нахмурился и снова сконцентрировался на пледе, который, очевидно, был важнее меня. Я еле сдержала смешок.

И с таким усердием чистила зубы, что после этого в раковине было больше крови, чем пасты.

Вернувшись, я увидела, что Эдвард не сдвинулся с места, так что я забралась под одеяла и откинулась на спину, прижав ткань к подбородку. Его взгляд встретился с моим, и в нём я неожиданно увидела решительность.

- Если хочешь, мы можем не идти.
- Что? - спросила я недоумённо.
- На выпускной. Если не хочешь идти на выпускной, Белла, то мы можем не идти.
- Заткнись.
- Белла.
- Заткнись.
- Правда.
- Нет, ты хочешь пойти. И я поведу себя как ребёнок, если откажусь. Ведь у некоторых людей в жизни происходит что-то по-настоящему страшное, понимаешь? А это всего лишь глупый выпускной. Я справлюсь с этим. - Думаю.
- Тьфу ты, Белла, ты что, снова смотрела канал о здоровье или что-то подобное? - Вот чёрт.
- Не целый день.
- Я знаю, что после этого тебя одолевает паранойя. - Он закатил глаза, бездумно дёргая бахрому.
- Никакой паранойи.
- Хорошо, ты нервничаешь. Чувствуешь себя неблагодарной. Виноватой. Какой-либо ещё, Белла, я не знаю. Но не нужно грузиться на этот счёт только из-за того, что ты увидела какое-то дерьмо на Health Channel.
- Я хочу пойти не поэтому.
- О, правда, тогда почему? - хмыкнул он, уже готовый к моей лжи.
- Потому что я знаю, что это сделает тебя счастливым, - ответила я честно: смущающий момент ясности в моей безнадежно молчаливой жизни. Его взгляд снова встретился с моим, и зелёные глаза метались туда-сюда, пока он пытался выяснить степень моей искренности. Очевидно, не увидев в ней ничего ложного, он наклонился и нежно прижался к моим губам. С того дня, как он ушёл, не сказав мне ни слова, Эдвард был чрезмерно осторожен, и я вдруг поняла, что с нетерпением жду того, что обычно сопутствует выпускному. Не то чтобы я была готова, но зато знала, чего мне хотелось. Возможно, это решение было глупым. Просто тупым, и ребяческим, и непродуманным, но я знала, чего хочу.

Я хотела Эдварда.

И если он хотел меня, значит, мне придётся подавить свой страх, чтобы дать ему то, чего он хочет.

Зазвонил будильник.

Было девять часов.

Эдварду нельзя было оставаться в моей комнате после девяти.

- Тогда увидимся завтра, - улыбнулся он.
- До завтра.

В ту ночь я не видела снов.

И меня слишком скоро разбудили.

- Белла, Эдвард приехал, - Чарли стучал, нет, Чарли бил кулаком по моей двери. Застонав, я закрыла голову подушкой, не желая начинать этот день. Тихо проворчав что-то насчёт своей же нерешительности, я вдруг устыдилась того, насколько слаба была моя сила воли. Но нет, я сделаю всё, что смогу, чтобы Эдвард был счастлив, чтобы он остался. И сделаю то, что должна, потому что люблю его. Потому что полностью завишу от него. Потому что он хотел пойти на выпускной, он хотел заняться сексом, и я дам ему всё, что угодно, чтобы он остался со мной.

- Ты серьёзно проспала до часа дня? - Эдвард ухмылялся, замерев в дверном пройме, похожий на модель; похожий на того, кто не должен ждать меня на пороге комнаты. Показав ему язык, я зарылась в одеяло. И завизжала, когда почувствовала, что на мне оказалось тяжёлое тело, хотя Эдвард, навалившийся на меня, не напугал меня так, как мог напугать когда-то. Он широко улыбнулся, когда я выбралась наружу, и тут же слез с меня, присев на краешек кровати.

- Где твой костюм?
- Час дня, Белла, - рассмеялся он, вцепившись пальцами в гребаный плед.
- Чем тебя так привлекает этот плед? - наконец фыркнула я. Он уставился на меня, широко распахнув глаза, явно удивлённый моим недовольством, что застало его врасплох.
- Что? Он мягкий!

Неловкая пауза.

- Серьёзно, ты такая девчонка.

Он моргнул.

- Он мягкий, - повторил Эдвард ворчливо, прочистив горло так, что это должно было прозвучат по-мужски. Засмеявшись, я побежала в душ, пытаясь справиться как можно быстрее, всё ещё чувствуя себя неудобно в этом маленьком помещении. Но нужно признать, что Карлайл и правда помог мне. С начала нашей терапии моё состояние точно улучшилось. И в том, что касалось самооценки, и в том, как я реагировала на близость других людей.

Но я всё ещё была странной.

Всё ещё была другой.

Всё ещё была неправильной.

И сильнее, чем когда-либо, нуждалась в Эдварде.

Мы поужинали в итальянском ресторане. И это было отстойно, потому что я не могла есть спагетти. Только не снова. Но Эдвард был очень мил. И даже дал чаевые тому, кто провожал нас за столик, и заплатил за наши блюда. А ещё он выглядел очень сексуально в костюме. Кончики его волос касались воротника рубашки, его лба и ушей. Я улыбнулась, когда он случайно задул свечу на столе, в очередной раз драматично вздыхая. Его щёки покраснели, как и уши, кончики которых осветились так, будто на них вот-вот вспыхнет пламя.

- Ну что, пойдём?

- Ага.

- Хорошо.

Танцы начались полчаса назад. Конечно, никто не приезжал к самому началу, потому что никто не танцевал, и эта часть была супер-отстойной. По крайней мере, так мне сказал Эдвард, когда я спросила, почему мы так поздно едем ужинать. Он забрал меня на вольво – никакого специального автобуса для вечеринок, никакого лимузина. И это на самом деле было мило, учитывая, что окна были чуть-чуть приоткрыты и внутрь залетали капли дождя. Я нервно провела рукой по волосам в непривычно девичьем жесте.

- Ты прекрасна, - неожиданно проговорил Эдвард. Его взгляд на мгновение встретился с моим. Я покраснела и улыбнулась, опустив голову.

Путь от парковки был довольно забавным. Выпускной проводился в школе, потому что этот город был слишком маленьким, чтобы танцы можно было устроить в каком-нибудь заведении пороскошнее. Казалось, что мы идём в школу на занятия, как и в любой другой день, только вот я еле-еле умудрялась удержаться на каблуках, плюс на улице было довольно темно. Эдвард шёл бок о бок со мной, и, судя по его влажной руке, тоже немного нервничал в предвкушении сегодняшнего вечера.

Я бы солгала, сказав, что все замерли и уставились на нас, когда мы вошли в зал. Солгала бы, сказав, что на нас вдруг остановился луч прожектора и что все задержали дыхание. Было бы ложью сказать, что музыка смолкла, и что единственным звуком, который слышали все, оказалось бешеное биение моего сердца. Всё это было бы ложью, ведь когда мы с Эдвардом зашли в переполненный спортивный зал, пахнущий потом, всё, что встретило нас – это трущиеся друг о друга школьники, и сверкающие платья, расстёгнутые смокинги и полуприкрытые глаза, громкая музыка и крепкий пунш. Мы остались у выхода, хотя Эдвард явно хотел присоединиться к своим друзьям на танцполе, явно хотел танцевать. И я бы солгала, сказав, что мне этого не хотелось.

Мне почему-то было уютно, чёрт возьми.

- Хочешь потанцевать? - наконец прошептал он мне, крича, на ухо.

Я лихорадочно закивала. Наконец-то.

Не смотрела на него, но чувствовала.

Его ладони обхватили мои бёдра и талию, прижимая к телу Эдварда так, что казалось, будто он повсюду. Его подбородок покоился на моём плече, и горячее дыхание омывало ухо и спускалось ниже по шее.

Никто не шарахался от нас. Всем было наплевать. Все клали на нас хер. Все эти танцы было лишь предлогом – предлогом для того, чтобы касаться друг друга на виду у всех, когда общество позволяло нам делать это.

Последняя песня была медленной. И все вокруг сжирали лица друг друга (по крайней мере, именно так это выглядело).

Не было никакого шатра с гирляндами. Не было парочек, что незаметно оставили нас наедине. Это была просто последняя песня, и потный лоб Эдварда, и тот факт, что он прижимался к моему.

- Тебе понравилось? - спросил Эдвард, когда мы встали в очередь на выезд с парковки.
- Да. Да, понравилось.

Лицо Эдварда осветилось улыбкой.

- Я знал, что тебе понравится.

Мы несколько минут молчали. Я наблюдала, как люди садятся в машине, запинаясь о платья и стукаясь о поребрики.

- Мы можем поехать к тебе?

Его глаза расширились, но всего лишь на мгновение. Он знал, что это значит. Каждый подросток знал, что это значит.

- Ты уверена?

- Да.

- Точно?

- Я же сказала, что да.

- Хорошо.

Эдвард позвонил Карлайлу и что-то наврал ему. Сказал, что я заснула по пути домой; поэтому стоит разрешить мне переночевать в их гостевой спальне, чтобы я могла вернуть платье. Это была очень продуманная ложь, особенно учитывая тот факт, что он импровизировал. Я широко улыбнулась, переплетая свои пальцы с его, пока мы неслись по шоссе. Карлайл с Эсми спали в своей комнате, дальше по коридору. Так сказал Эдвард, что они спали. И я не осмелилась усомниться в его словах.

Его пальцы скользили по кромке моего платья, платья Эсми, платья матери Эсми, и в них запутывалась бахрома. И я понимала его. Вскоре пальцы сменили губы, тёплые, мягкие, они касались моей тёплой и мягкой кожи. И я не могла сдержаться – хныкала и стонала. Не могла позволить себе думать о том, что будет дальше. Это помогало справиться со страхом, правда, помогало. Позволяло мне просто быть. Позволяло окунуться в те ощущения, что я испытывала здесь и сейчас. Позволяло забыть о будущем, забыть о возможных последствиях.

- Белла.

- Эдвард, я люблю тебя.

- Да.

- Я люблю тебя.

- Да.

- Я тоже люблю тебя.

Один лишь рывок молнии – и платье упало на пол, оставляя меня перед ним практически обнажённой. Его взгляд скользил по моей коже, оставляя на ней огненные дорожки, опьяняющее пламя. Я расстегнула его рубашку прежде, чем окончательно засмущалась, и он помог мне. Его подтянутые, жилистые мышцы сокращались под моими пальцами. И я наблюдала за тем, как они пульсировали, поворачивались, менялись. Он тихо выдохнул, перешагнув через упавшие на пол брюки.

Мы замерли.

Это была игра.

Я сняла колготки; он снял носки.
Я расстегнула лифчик, и тот упал на пол. Он стянул через голову майку.
Я полностью обнажилась и выпрямилась, покраснев; он последовал моему примеру и замер в ожидании, волнуясь.

- Ты такой красивый, - наконец сказала я, потому что это было необходимо, потому что это было правдой. Он облегчённо, ликуя, вздохнул и притянул меня к себе. Опустил на кровать, на одеяло, что в темноте комнаты казалось синим. Я почти не видела черты его лица, только вздохи, и шёпот, и его кожу, что сверкала в голубом лунном свете, проникающем внутрь через полуоткрытое окно.

Было совсем не больно.
Я и не думала, что будет больно.
Ведь больно бывает только раз, только раз.

Обхватив его за шею, я сфокусировалась на том, как он дрожал, дышал, вскрикивал. Его брови сдвинулись, а зубы впились в нижнюю губу – он явно сдерживался. Мне же не хотелось, чтобы он сдерживался. Хотелось угодить ему, хотелось, чтобы он нуждался во мне. Я всё равно не кончу. Я знала, что не кончу. Он был красивым, идеальным, великолепным и моим, но я не кончу. А он – кончит. И не было смысла ждать.

- Кончи со мной.

Я соврала.
Он поверил.

- Я люблю тебя, - прошептал он, лаская обнажённую плоть обнажённой плотью. - По-настоящему.





Следующим утром Эдвард отвёз меня домой. Воздух в Вольво был спёртым; прошлой ночью дождя не было. Шины несли нас по дороге без привычного плеска воды, и в салоне стояла жутковатая тишина. Его пальцы постукивали по рулю, и этот ритм успокаивал, обеспечивал помехи на фоне, альтернативу разговору, в которой мы оба нуждались. Солнце светило прямо через лобовое стекло, ослепляя уставшие глаза. Я будто страдала от похмелья, хотя на самом деле всё было не так. Эдвард выглядел так, будто страдал от похмелья, хотя это было не так. И всё же его глаза были обведены тёмно-пурпурными кругами, а бледность его кожи была более заметна, чем обычно.

Подъехав к дому, он повернулся ко мне, и нежные слова благодарности сорвались с его губ.

- Я очень хорошо провёл время. Я нахмурилась, уверенная, что это должна была быть моя фраза, а не его.

- Ага. - Всё, что я смогла выдавить в ответ. Он замер, нахмурившись.

- Прости, ты что, плохо провела время? - Только тогда я заметила его неуверенность, заметила, что ему необходимо одобрение всего, что он говорит или делает.

- Нет, хорошо. Правда.

Он облегчённо улыбнулся.

- Хорошо.

Платье Эсми было безнадёжно измято из-за танцев и того, что случилось после. Я вздрогнула, смущённая тем, что даже мысленно не могу сказать, что именно произошло ночью. Стремясь отвлечься от своего очевидного чувства вины, я погладила складки на ткани. Юбка приподнялась, смялась где-то в районе талии, открывая мою обнажённую кожу с волосками, которые начали отрастать – брилась я в последний раз прошлым утром. Заглушив двигатель, Эдвард обогнул машину, чтобы открыть передо мной дверь.

И я позволила ему сделать это.

Наклонившись, он поцеловал меня. Его губы были потрескавшимися и сухими.

- Я люблю тебя, - пробормотал он.
- Я люблю тебя, - пробормотала я.

Он проводил меня до двери, остановился, поцеловал в щёку.

Чарли не было дома. Он был на службе. И оставался там на долгие-долгие часы.
Раньше я проводила вышеупомянутые долгие-долгие часы, прислушиваясь к крайне скучным голосам по радио, тщетно пытаясь заснуть.

Прошлой ночью я почти не спала; провела её, наслаждаясь обнажённым Эдвардом. Я запоминала линии его тела, его мышцы, изгибы, кости и кожу. Он спал крепко и храпел. Не вздрагивал, не дрожал, не двигался. Мне было жаль его; жаль, потому что он был таким идеальным, таким красивым, таким непонимающим. Жаль мне было и себя. Потому что я знала, что когда-нибудь придётся потерять его, ведь я не способна удержать хоть что-то, что люблю.

- Позвоню тебе позже, хорошо?
- Хорошо.

Он на мгновение замялся, готовясь сказать что-то, что, очевидно, в конце концов посчитал неподходящим. Я вежливо ждала, а когда он всё-таки повернулся, собираясь уйти, я вошла в дом. И тут же заснула на диване прямо в платье Эсми. Каждый раз, когда я вертелась во сне, ткань оборачивалась вокруг меня, так что я тонула в голубом. Проснулась я когда в доме уже было темно, и на меня было накинуто тонкое одеяло. Сползла с дивана, потирая кулаками уставшие глаза и видя, что остатки туши создали на коже грязные пятна.

Добравшись до кровати, я снова заснула.

Даже не подумала о том, чтобы пойти в школу на следующий день: я была слишком уставшей. Более того, не осознавала, что пропустила занятия, пока Эдвард не позвонил мне после уроков, разбудил и спросил, почему я не появилась в школе. Я выдала ему какое-то идиотское оправдание, после чего он сказал, что позвонит мне позже насчёт чего-то, что я не особо разобрала.

Да и какая разница.

Наконец сняв платье, я пошла в душ, оставив его на полу ванной. Интересно, что оно казалось мне прекрасным, пока не превратилось в отвергнутую кипу ткани на плитке. Я так и не подобрала его, так что позже папа нашёл его, и расплакался, и повесил его в моём шкафу, не узнав, что я взяла его у Эсми.

Я не стала задерживаться в душе.
Чарли сидел напротив меня, сжав кружку.
На которой было написано “Лучший в мире папа”.

- У меня ночная смена, - сказал он, глядя на меня уставшими, слипающимися глазами.
- После дневной?
- У нас не хватает людей.

Ему не нравилось оставаться со мной дома. Именно поэтому он постоянно работал. Я тянула его вниз, вниз, вниз, вниз, и он не знал, как помочь – он не знал, что делать. И по морщинам на его лбу, по складкам под его глазами я видела, что он устал подводить меня, устал пытаться помочь и подводить. Так что он перестал пытаться.

- Эм, хорошо, я поняла.

Он вздохнул, ущипнул переносицу, зажмурившись и нахмурившись.

- Я скоро вернусь. Правда.
- Я знаю. Правда.

Только доехав до офиса, Чарли поймёт, что оставил пистолет на кухонном столе.

Ага.

Два часа спустя мне позвонил Эдвард, говоря что-то о чём-то, на что мне было наплевать. Он упомянул домашнее задание (это я разобрала после пяти минут разговора) и всё болтал об уроке, который я пропустила. Видимо, он решил, что помогает мне, рассказывая о пропущенном, пытаясь исправить мою скорее всего неудовлетворительную оценку. Взяв телефон, я перешла в гостиную и включила телевизор только чтобы наткнуться на Дрю Берри, рекламирующую Cover Girl со своей убийственной улыбкой.

- Белла, ты здесь? - спросил он. Видимо, я не обращала на него внимания.
- Да, конечно, точно.
- Значит, ты хочешь, чтобы я завёз тебе домашнее задание?
- О, нет, на самом деле, всё в порядке.
- Уверена?
- Ага.
- Хорошо, что ж, тогда по крайней мере давай я скажу тебе, что нужно делать. То есть, когда-нибудь ты же им займёшься, верно?
- Верно, - соврала я, внезапно проголодавшись. И пошла на кухню, где с опаской посмотрела на пистолет, оставленный Чарли на столе. Хотела позвонить ему, но потом решила, что для этого нужно приложить слишком много усилий, плюс телефон был занят - я уже говорила с Эдвардом.

На том конце провода Эдвард копался в каких-то бумагах. Я не прислушивалась; вместо этого передвигала магниты по холодильнику. Под ними не было картинок; только пустая, белая поверхность.

- Итак, я нашёл домашку, - сказал Эдвард. Я уже хотела ответить, когда послышался стук в дверь.

И это последнее, что я помнила перед тем, как очнулась.
Крича.

- Ты чего кричишь? - завопил Джеймс. Я моргнула, пытаясь прийти в себя. Я сидела на диване, рядом валялся телефон. Оттуда доносились гудки, показывающие, что собеседник давным-давно повесил трубку, и это не я закончила разговор. Эдвард бросил трубку? Подождите, что?
- Что ты здесь делаешь? Откуда ты взялся?
- Я постучал в дверь, а ты вырубилась, или что-то вроде того, господи Иисусе!
- Что?
- В смысле – что?

Я уставилась на Джеймса. Почему-то только сейчас разглядела, каким он был, кем он был, как он выглядел. Он был уродлив; глаза казались совершенно непропорциональными по сравнению с носом, а нос – по сравнению с ушами. Волосы были слишком длинными и спутанными, и он выглядел как растерянная овчарка. Одежда не по размеру, долговязые руки, долговязые ноги. Смотрел на меня так, будто я была сумасшедшей, и глаза казались ещё более непропорциональными из-за того, что они расширились, эти тёмные карие зелёные голубые золотые пурпурные красные глаза.

- Я была на кухне.
- Ты была здесь, именно здесь.
- Не понимаю.
- Да нечего понимать! - завопил он.

Я выглянула в окно. За ним всё было как всегда: затянутое тучами небо, зелень газона, деревья, покачивающиеся на ветру, тихая улица, все соседи сидели по домам. Осмотрела кухню. Пистолет так и лежал на столе. Ага.

Я встала с дивана, и он шагнул ко мне.

- Не прикасайся ко мне, - предупредила я его. И, о, это его взбесило. Разноцветные глаза стали демонически алыми, и волосы не закрывали их. Он сделал ещё один шаг ко мне, прижимая к стене. Я почувствовала за спиной прохладную, твёрдую, поддерживающую стену. Некуда было идти, негде искать помощи.

- С тобой всегда так, да? Не прикасайся ко мне; не прикасайся ко мне, ой-ой-ой, какая детонька. - Его губы странно изгибались. Я никогда раньше не замечала этого. Приподнимался лишь один их уголок, обнажая кроваво-красные дёсны, несоответствующие жёлтым зубам, что не соответствовали размеру его челюсти. Это больше не был тот Джеймс, которого я знала, нет, это был кто-то совершенно другой. Кто-то, кого я не понимала, кто-то, кто стремительно вырывался из-под контроля и захватывал меня.

- Отвали! - сказала я абсолютно неубедительно.
- Это всё, что я делаю тобой, малышка Би. Отваливаю. Но теперь некуда отступать, верно?
Он вжал меня в стену, твёрдость которой болью отдалась в моих плечах. Его прикосновение было холодным, пальцы – словно лёд.
- Не прикасайся ко мне, - снова сказала я, говоря с его пальцами, пальцами, холодными, словно смерть.
- Я не касаюсь тебя.

Казалось, словно мир смыкался вокруг меня, душил меня, убивал меня.

- Касаешься, - выкрикнула я. Я чувствовала давление, чувствовала синяки, чувствовала метки и ожоги, чувствовала его пальцы на своей коже, которые касались меня и оскверняли меня, хотя я пыталась, пыталась остановить их. Но он не останавливался. И не остановится. Не мог остановиться, потому что на самом деле он не касался меня. Его руки свисали по бокам, сжатые в кулаки, вдалеке от моей кожи.

Но я чувствовала его там, на мне, во мне.

- Пожалуйста, остановись! Просто остановись!
- Малышка Би, я не касаюсь тебя. - Но он не отступил. Вместо этого сделал шаг вперёд. И он окружал меня, его присутствие окружало меня, и именно тогда я поняла, что потеряла всё.

- Пожалуйста. - Я повалилась на пол, вцепившись в волосы, представляя себя в каком-то другом месте. И всё же в моих мечтах рядом не было никого; я была одна. Совершенно одна. Со мной не было никого, и я была безмятежна. Не было никакого риска, никакого неизбежного падения. Была только я, и я могла справиться со всем, потому что я была одна, и это было восхитительно.

Но потом меня снова затянула тьма.

Мне казалось, что он ударил меня, врезал мне, толкнул меня. Я не знала, кто это был, но была уверена, что там были руки, так много рук, и все касались меня, и я не могла остановить их. Как будто моё тело больше не принадлежало мне, будто оно принадлежало всем, кто что-то хотел от него. Я была абсолютно, безнадёжно вырвана из себя, смотрела на всё со стороны, смотрела, как меня бьют и колотят, как на коже появляются синяки и царапины.

- Но малышка Би, я люблю тебя.

И он больше не звучал как Джеймс, он казался кем-то другим, кого я когда-то знала; кем-то из давних воспоминаний, но я точно не могла определить, каких именно.

- Знай, что я всегда буду любить тебя, где бы мы ни были.

И в этом не было никакого смысла, в его словах. В них не было смысла, потому что они не были правдой.

А потом меня коснулись тёплые руки.
А потом они излечили меня.
А потом я услышала другой голос, едва уловимый голос, который становился всё громче и громче по мере того, как я прислушивалась всё внимательнее и внимательнее.

- Белла, Белла. Ну брось, давай; не поступай так со мной. Пожалуйста, пожалуйста, не поступай так со мной.

Я не понимала. Не помнила, чтобы сделала что-то не так. Не знала, что происходит, что – реально, а что нет. Всё это было будто в тумане.

- Белла, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. - А потом голос стал тише. - Да, был несчастный случай. Нет, я не могу... Нет, я пытался. Почему вы меня не слушаете? Да, да, мне нужна ваша помощь, сейчас же. Хорошо. Хорошо. Хорошо.

Я открыла глаза, но вокруг была лишь темнота. Попыталась что-то разглядеть, но ничего не вышло. Я будто застряла в густом лесу среди деревьев, что стеной возвышались вокруг. Их кроны над моей головой не пропускали свет, но я знала, что где-то там было солнце. Лишь нужно дотянуться до него, и будет свет, и я снова смогу видеть. Но добраться до него не получалось.

- Белла, Белла, пожалуйста, очнись. Я не знаю, что делать. Не знаю, что делать.

Но я больше не слышала его.

Он уплывал всё дальше.

Нет, не он был тем, кто уплывал.

Это я тонула, оставляя его позади.



Я очнулась на диване.

Шея болела из-за того, что я слишком долго лежала в одной позе, зубы казались неровными и отвратительными. Я сощурилась из-за резкого света надо мной, невольно отвернувшись, из-за чего шею снова пронзила резкая боль. Слюни намочили краешек дивана. А рядом со мной сидел Эдвард. Он спал, и его глаза были почти закрыты, и только тонкая белая полоска виднелась из-под подрагивающих век. Я разбудила его, пнув ногой в бок.

И он тут же подскочил.

- Белла. - Он так облегчённо это выдохнул, а я понятия не имела, почему.
- Да, это я.
- Слава Богу, ты в порядке. - Слава Ему? А... почему? Он поцеловал мой лоб.
- Что произошло?
- Белла, чёрт возьми, - выдохнул он. - Ты потеряла сознание. Белла, ты ничего не съела за последние сутки? Почему? Я просто... я не понимаю.

Мои глаза расширились. Я не знала. Я не помнила. Не помнила, чтобы ела, не помнила, что случилось, не помнила, куда ушёл Джеймс...

- Куда делся Джеймс?

Он замер, замолчал, задумался. Нахмурившись, отвёл взгляд.

- Чарли? - позвал он. Вскоре в гостиную вошёл Чарли, лицо которого было нахмурено.
- О, Белла, ты в порядке.

Он не коснулся меня.

- Нужно сказать ей, Чарли. Мы не можем не сказать ей.
- Но Эдвард, она только что очнулась.
- Сказать мне что? - вмешалась я. - Что происходит? - Голос сорвался на писк, болезненно отдавшийся даже в моих собственных ушах.
- Значит, ты ей расскажешь? - подтолкнул Чарли Эдварда, который явно был полон решимости.
- Если вы не хотите, Чарли, то да, я сделаю это.

Чарли явно был недоволен. Насупившись, он уставился в пол.

- Но ей только стало лучше, - проговорил он робко.

Они говорили так, будто меня не было в комнате. Это бесило.

- Пожалуйста, скажите, что происходит? - взмолилась я.
- Белла. - Схватив мою руку, Эдвард заговорил так, будто собирался рассказать мне о чьей-то смерти. - Ты спрашивала о Джеймсе... Джеймс, Белла, ты только выслушай меня, хорошо? - Я кивнула. - Джеймс... его не существует.

от переводчика:
вот мы и добрались до кульминации ))
осталось три главы, эпилог и ауттейк. все они появятся в ближайшие дни.
поохать и поахать можно на форуме!