Глава 7. Притворимся мёртвыми





Отправиться в тур вместе с группой было настоящей авантюрой. Кого-то другого перспектива остаться один на один с девятью малознакомыми парнями в замкнутом пространстве автобуса могла бы испугать. Кого-то другого, но только не Беллу. Всё это виделось ей одним грандиозным приключением. Разве могла она, впервые выбравшаяся из захолустного Уотертауна, отказаться от возможности объехать все крупные города Америки за считанные недели? Да ни за что! Ради этого Белла готова была даже примириться с бытовыми неудобствами «дорожной» жизни.

Однако бытовые трудности оказались не столь масштабными, как можно было бы предположить. Во время турне по Америке группа передвигалась на чёрной глянцевой махине, украшенной разнообразными изображениями хартаграммы и представлявшей собой нечто среднее между автобусом и автофургоном. На деле же это был самый настоящий дом на колёсах со всеми удобствами, включая туалет и крошечную душевую кабину.

Передняя часть фургона выступала в роли кухни и гостиной. Здесь стоял небольшой холодильник и микроволновка, на стене висела «плазма», а напротив, у окна, располагался раскладной стол и четыре кожаных кресла, мало чем отличавшихся от кресел в автобусах. Тут же по обе стены фургона стояли два дивана, обтянутых точно такой же серой кожей, между которыми был прикручен к полу невысокий деревянный столик. Именно здесь все и проводили бо́льшую часть времени.

Задняя часть фургона, отделённая от передней дверью, служила спальней. Там стояли четыре двухъярусные кровати – по две с обеих сторон фургона. Каждая койка занавешивалась плотной шторкой – слабая попытка предоставить всем возможность уединения. В хвосте фургона стояла низкая полутороспальная кровать с занавеской – для Эдварда.

- Дело не в привилегиях, - передёрнул плечами Каллен, заметив, как при виде кровати Белла многозначительно изогнула бровь. – Просто мне нужно больше пространства, больше воздуха.

Однако сказано это было тоном, не оставляющим никаких сомнений в том, что дело тут как раз в привилегиях, а не в астме или клаустрофобии.

Помимо участников группы в фургоне обитали ещё четыре человека: всё те же Сэм, Эрик, Тайлер и Джеймс, с которыми Белла уже однажды встречалась. Вся аппаратура, музыкальные инструменты и декорации ехали следом в ещё одном фургоне.

Белла ждала дня отъезда с таким нетерпением, с каким в детстве ждала Рождества или Дня рождения, предвкушая целую гору подарков. Теперь же она предвкушала массу новых впечатлений и неповторимую дорожную романтику.

Нельзя сказать, что её надежды не оправдались. Просто дорожная романтика вполне ощутимо попахивала пролитым пивом, сигаретным дымом и мужским по́том. А в придачу к массе новых впечатлений шла скомканная одежда, разбросанная по всему автофургону; грязные носки, нашедшие последнее пристанище под обеденным столом; использованная одноразовая посуда в самых неподходящих местах; табачный пепел и крошки от чипсов на диванах и ковролине – список «приятных» бонусов был весьма внушительный и разнообразный.

Но Белле всё равно очень нравилось быть частью всего этого безумия, именуемого гастрольным туром. Это было весело, необычно, увлекательно – список восторженных эпитетов тоже можно было продолжать до бесконечности. И лишь к середине декабря Белла внесла туда новое, уже не столь радужное, определение – выматывающе. Она превратилась в выжатый лимон. Её заветной мечтой стала горячая ванна и сон продолжительностью никак не меньше пятнадцати часов на широкой, удобной кровати.

Если даже Белла, почти ничего не делавшая, чувствовала себя настолько измотанной, то что уж было говорить о парнях, дававших двухчасовые концерты почти каждые два дня.

И всё же это было по-настоящему здо́рово. За все эти недели Белла ни разу не пожалела о своём решении ехать вместе с парнями. Как-то раз Эммет назвал их дружную компанию «Белоснежка и девять гномов». После этого с его лёгкой руки помимо «Белль» к ней приклеилось и ещё одно сказочное прозвище – Белоснежка.

Все парни обходились с ней, как с родной сестрой, не позволяя себе грубостей, дерзостей и пошлых шуточек в её сторону. Она быстро влилась в их «инфернальный» коллектив и не испытывала ни малейшего дискомфорта, находясь вместе с ними в замкнутом пространстве фургона.

В свободные вечера, когда автофургон мчал их из одного города в другой, все рассаживались на диванах, играли в карты, потягивая пиво, обсуждали прошедший или предстоящий концерт, болтали о музыке или недавно просмотренных фильмах. Однако, спустя пару недель, когда Белла окончательно стала «своей в доску», ребята перестали сдерживаться, и к темам для разговоров прибавилась ещё одна – секс.

Парни обсуждали женщин, побывавших в их постелях за последнее время; недвусмысленные предложения, поступавшие от фанаток после концертов; и быстрый перепихон с самыми соблазнительными из них, которым посчастливилось получить согласие на своё предложение.

Белла не считала себя ханжой, но каждый раз слова «анал» и «орал» заставляли её отчаянно краснеть. В такие моменты она прятала лицо за пакетом с чипсами или за бутылкой пива, делая вид, что сосредоточенно читает этикетку. Или вытягивала сигарету из открытой пачки, лежавшей на столе, и закуривала, испытывая потребность занять чем-то руки и скрыть своё смущение за сигаретным дымом. Ещё никогда в жизни она так часто не курила и не пила столько пива, как в эти недели тура.

Сет не принимал участия в таких обсуждениях, благоразумно помалкивая. Лишь улыбался, качая головой, на самых животрепещущих подробностях. Сидя рядом, он неизменно обнимал Беллу за плечи, медленно водя пальцами по её руке, прижимал к себе. Нет, не по-хозяйски, но и прежней робости в его прикосновениях тоже больше не было.

«Я хочу быть с тобой», - будто говорили его ладони, блуждавшие по её коже.

В ответ кожа покрывалась мурашками, но эта приятная дрожь всё никак не хотела заползать внутрь, проникать глубже, медленно тая и испаряясь с кожи, словно капли воды в жаркий день, оставляя после себя приятные ощущения, но не более того. Хотя Белла старалась. Даже очень. Возможно, проблема заключалась как раз в этом? Она слишком зациклилась на своих ощущениях, не позволяя себе расслабиться. Да и чересчур откровенные темы для разговоров не способствовали расслаблению.

И без того в последнее время на удивление неразговорчивый Эдвард тоже окончательно замолкал, как только речь заходила о сексуальных похождениях его друзей. Он устало прислонялся спиной к дивану и, закинув ногу на ногу, поматывал в воздухе босой ступнёй. Его губы кривились в усмешке, но даже она выглядела слишком блёклой и невнятной. Чаще всего он и вовсе уходил, прихватив с собой бутылку любимого вина и гитару. Отсиживался на своей кровати, отгородившись от всего мира плотно занавешенной шторой.

- С ним творится что-то неладное, - после очередного тихого бегства Каллена однажды заметил Джаспер.

Его взгляд цепко впился в Беллу, как раз перед этим положившую голову на плечо Сета. В карих глазах Джаса явственно читалось осуждение, словно он винил во всём её. Однако Белле был не ясен его молчаливый упрёк. Неужели он и правда считал, будто причина плохого настроения Эдварда в ней? Или, может быть, в её отношениях с Сетом? Белла не была столь самонадеянна, чтобы поверить в это. Разве что их недавний разговор в кухне мог задеть гордость Его Инфернального Величества, проехаться по его самолюбию, ведь очевидно же, что он не привык к отказам. В любом случае, это уже не её проблемы.

«Это не мои проблемы», - такова была новая спасительная фраза Беллы, которую она мысленно твердила себе всякий раз, как её взгляд натыкался на мрачное лицо Каллена.

Фраза «Он мен бесит» больше не котировалась, потому что теперь Эдвард не бесил Беллу. Он вообще почти перестал разговаривать с ней, старательно избегал любых, даже случайных невинных прикосновений и взглядов в её сторону.

Так разве не этого она хотела?

Да, чёрт возьми, да, но… Но, но, но… Это вечное пресловутое «но». Маленькое въедливое слово, вызывавшее внутренний зуд, который никак не проходил, день ото дня становясь всё ощутимее и навязчивее.

Белла скучала по Эдварду. Скучала по разговорам с ним, по его неторопливым рассказам, по его болотным глазам, глядевшим на неё пристально и чуть насмешливо. Скучала даже по его грубым шуткам и язвительным замечаниям. Скучала, но не признавалась себе в этом. Даже украдкой разглядывая его в ночном полумраке фургона – не признавалась. Упрямо лгала себе, что всё это не то, что это ничего не значит.

Эдвард, скрывавшийся в глубине темноты. Сколько раз Белле это снилось. Сколько раз ей казалось, что он притаился в углу её спальни. И вот теперь это неожиданным образом воплотилось в жизнь.

Белла спала на одном из двух диванов, каждый день терпеливо дожидаясь, когда все парни разбредутся по своим койкам, и она наконец останется одна. В самую первую ночь из-за нового места и переполнявших её эмоций Белле не спалось. Она лежала, по самый подбородок закутавшись в плед, словно гусеница в коконе, всем телом ощущая вибрацию двигавшегося вперёд фургона. Вслушивалась в едва различимое шуршание колёс и монотонный стук дождя по крыше. Всё это должно было убаюкивать, но сон упорно не шёл.

И тут появился Эдвард – бесшумная чёрная тень, медленно плывущая в её сторону. У Беллы скрутило живот, хотя страха не было. Она замерла и прикрыла глаза, решив притвориться спящей.

Сквозь завесу полуопущенных ресниц Белла видела, как Каллен скользнул мимо неё, неслышно ступая по полу босыми ногами. На какие-то секунды притормозил у дивана, на котором она лежала, и прошёл к обеденному столу.

Теперь, чтобы видеть его, Белле пришлось бы сменить позу или вывернуть шею под немыслимым углом. Она же боялась даже дышать, чтобы случайно не выдать себя.

Но зато Белла могла слышать Эдварда. Чувствовать его присутствие. Скрип кресла под его весом. Шумный вздох Каллена. Скрежет колец на его пальцах по пластиковой столешнице – он сжал край стола. Звук открывшегося окна. Долетевший до неё порыв прохладного влажного ветра, напоённого дождём и ароматом Эрл Грея. Его ароматом. Щелчок зажигалки и запах сигаретного дыма, принесённый очередным потоком свежего воздуха. И шум дождя, ставший ярче и как будто ближе.

Белла вспомнила тот их вечер в кромешной темноте. Терпкий вкус вина на своих губах… на его губах. Хрипловатый, немного пьяный голос Эдварда. Его прикосновения. Остро-нежные. Ощущение его рубашки под своими пальцами. Как она сжимала её в кулаках, натягивая ткань на его спине.

Лежать неподвижно стало слишком трудно. Тело звенело от напряжения, но Белла не шевелилась, продолжая вслушиваться в полумрак, таящий в себе Эдварда, и каким-то шестым чувством улавливать вибрации воздуха, вызванные его движениями. Лишь поджала пальцы ног – крепко, изо всех сил. Так, что ступни едва не свело судорогой.

Следующей ночью Каллен снова пришёл. А затем снова и снова. Он появлялся почти каждую ночь, но теперь Белла была готова к его приходу и предусмотрительно ложилась так, чтобы видеть Эдварда. Она ждала его, но ни за что не призналась бы в этом даже себе.

Он всегда садился в одно и то же кресло у открытого окна. Курил – много и со вкусом. Наслаждался каждой ядовитой затяжкой. Красный огонёк сигареты плясал в его подрагивающих пальцах, то разгораясь ярче, то почти затухая, едва тлея. Ветер трепал заметно отросшие волосы Эдварда, то бросая длинные пряди на лоб, то снова откидывая их назад. Странные, причудливые тени играли на бледном лице Каллена, делая его точёный профиль ещё острее. Редкие фары встречных машин ползли по потолку, цеплялись за скудную мебель и растекались по ней мутными жёлтыми кругами.

В такие минуты Белла чувствовала себя воровкой. Она осторожно воровала одиночество Эдварда, украдкой вклинивалась в его уединение и вдыхала… жадно вдыхала аромат бергамота и дорогих сигарет. Она становилась частью его слишком длинных ночей, а он – частью её, даже не подозревая об этом.

И вместе с тем они были бесконечно далеки друг от друга, словно их разделяли тысячи миль, хотя в действительности – не больше трёх метров. Невидимая, но прочная стена, возведённая Беллой. Однако она не жалела о ней. Не позволяла себе жалеть. Особенно при свете дня. Особенно когда рядом был Сет.

Иногда Эдвард включал тусклую лампочку в потолке над столом, доставал из заднего кармана джинсов свёрнутый в трубочку блокнот и что-то записывал в нём. Замирал, прикрыв глаза, хмурился и зачёркивал уже написанное. А затем снова неспешно водил ручкой по листам бумаги. И вновь останавливался, чтобы прикурить очередную сигарету.

Иногда он медленно, боясь разбудить якобы спящую Беллу, вырывал из блокнота листы, комкал их и выбрасывал в окно. А иногда щёлкал зажигалкой и поджигал их, держа двумя пальцами за уголок. Огонь быстро разгорался, сминая бумагу и превращая её в чёрный пепел. Эдвард до последнего ждал, когда пламя жадно поглотит весь лист, и только после этого отправлял его в окно – словно выпускал на свободу маленькую огненную птичку печали.

О чём он думал в такие моменты? Что чувствовал? Что заставляло его раз за разом топить в меланхолии эти длинные осенние ночи? Вдохновение или, напротив, творческий застой? А может быть, банальная бессонница? Белла многое отдала бы, чтобы узнать это.

Она вспомнила, как однажды Эдвард сказал, что нужно долго и тщательно прислушиваться к себе, чтобы найти строки, которые смогут передать всё то, что ощущаешь, - и лишь тогда станет возможно превратить рыдания в музыку.

Прислушивался к себе – вот, чем занимался Каллен, всматриваясь в мутную пелену моросящего дождя или глядя на ясное звёздное небо в приоткрытое окно фургона. Но что он слышал в ответ? Какими строками ещё ненаписанных песен отзывалась его душа музыканта? На каком языке она говорила с ним? О чём плакала, превращая свои слёзы в ноты?

Маленький кусочек этого внутреннего тайного диалога Белле всё же удалось однажды «подслушать».
Поднимая с пола пустой картонный стаканчик из-под кофе, она заметила под креслом, в котором всегда сидел Эдвард, скомканную бумажку. Словно воровка, Белла огляделась по сторонам – нет ли поблизости Каллена? – и быстрым движением руки достала её оттуда.

Не придумав ничего лучше, она заперлась в туалете, опустила крышку унитаза и села. Разгладила бумажку на коленке. Сердце стучало так быстро, будто Белла и правда совершала нечто противозаконное.

«Песня или самоубийство??? ¹
Песня или самоубийство……. ♪ ♫ ?
Печаль возвращает меня к жизни, пока я нахожусь в тени.
Страдание делает меня сильнее, пока я произношу слова прощания.
Я залечиваю свои раны скорбью
И мечтаю о тебе.
И мечтаю о тебе.

И заживо тону в слезах.

—♥~√V——^√V— -√V╾√V╾√\╾^√╾╾╾╾╾╾╼╼╼╼»

Несколько раз подряд прочитав эти строки, написанные размашистым, витиеватым почерком, Белла ещё какое-то время сидела, глядя на бумажку, словно пытаясь отыскать там недостающие слова. Прочесть скрытый между строк смысл. Было ли это будущей песней или же чем-то исключительно личным, не предназначенным для других? С тех пор как Белла узнала Эдварда лично, она поняла, что во многих его песнях эта грань была слишком размыта, едва различима. Возможно, в некоторых композициях её и вовсе не существовало.

Музыка Его Инфернального Величества была тёмным светом, льющимся из сокровенных глубин его души. Тёмным светом, рождённым его болью, его смятением и горечью несбывшихся надежд.
Сейчас Белла держала в руках крошечный хрустальный осколок этой души. Он вонзился в неё острой занозой. Глубоко, намертво. Но она упрямо попыталась внушить себе, что эти несколько строк не отозвались тонко звенящей болью в её груди. Нет, нет и нет…

Ей это почти удалось.

Она резко выдохнула, поднимаясь на ноги, сложила листок вчетверо и убрала в карман джинсов. Каждое движение выходило нервным, суетливым. Однако Белла, ни секунды не раздумывая, решила, что не станет выкидывать этот мятый клочок бумаги, хотя понятия не имела, зачем он ей нужен. Ведь это же её не касается. Это не её дело.

Прежде чем выйти из туалета, Белла открыла кран и умылась ледяной водой, намеренно избегая смотреть на себя в зеркало, висящее над раковиной. Глаза могли выдать её с головой, разрушить очередной самообман. Как ни крути, а притворщица из неё была пока так себе.



Как ни весело было колесить в фургоне по Америке вместе с парнями, но самой крутой частью тура, разумеется, были концерты. Даже спустя пару десятков выступлений, несмотря на раз за разом повторяющийся репертуар, Белла не чувствовала пресыщения. Она теряла себя с первыми же вступительными аккордами и вновь «находилась», лишь когда стихала мелодия финальной песни.

Самый первый концерт, отыгранный группой в Лос-Анджелесе, подарил Белле такой шквал эмоций, какой она не испытывала ещё ни разу в жизни. Эмоций, о которых прежде даже не подозревала.

Это было тем, что можно почувствовать, только побывав на концерте любимой рок-группы. Кураж, драйв, заряд мощнейшей энергетики – пронзающей и переполняющей каждую клеточку тела. Басы, мягко ударяющие в грудь, подстраивающие сердцебиение под нужный, правильный ритм. Музыкальные волны, накрывающие с головой и уносящие в космос. До Луны и обратно.

Время больше не двигается со своей обычной скоростью, то замедляясь – почти замирая, - то несясь вперёд со скоростью света. Мир за пределами концертной площадки и вовсе перестаёт существовать. Есть только гудящая, подпевающая толпа в зале, группа на сцене, их музыка и ты. Вы все словно созданы друг для друга – единый, слаженный, идеальный организм; сверхъестественная сила, способная сместить планету с её орбиты.

И Его Инфернальное Величество – главный источник этой колоссальной энергии. Сексуальной в том числе.

Ему достаточно было просто выйти на сцену, молча постоять на ней какое-то время, и добрая половина девиц в зале уже вплотную приблизилась бы к оргазму.

Но Эдвард Каллен даже и не думал молчать – он пел, улыбался, заигрывал со зрителями, чем лишал всё тех же девиц последних крупиц разума.

Эдвард вышел на сцену, освещённую ярким синим светом, лёгкой неспешной походкой и, наклонившись к микрофону, с многообещающей улыбкой произнёс:

- Здравствуйте, мальчики и девочки.

До сих пор мерно гудевшая толпа взревела. Кто-то выкрикивал его имя, кто-то просто визжал, вскидывая вверх руки или вытягивая их вперёд, словно в попытке дотянуться до своего кумира.

Белла стояла с левой стороны сцены рядом с Эмбри, сидевшим за аппаратурой. Незамысловатые декорации надёжно скрывали их от зрителей в зале, но сама Белла неплохо видела живое, непредсказуемое море толпы, пришедшей на концерт «Инферно».

Несколько девиц в первом ряду явно балансировали на краю обморока. Они прижимали к лицу дрожащие руки, а их полубезумные, заполненные слезами глаза блуждали взглядом по сцене, не в состоянии сосредоточиться даже на том, кто был причиной их истерики.

Кто-то щёлкал фотоаппаратом, стремясь запечатлеть для своих потомков этот исторический момент. Ну, или просто заполучить снимки Его Инфернального Величества, на которые в будущем станет пускать слюни, предаваясь воспоминаниям.

Самые адекватные пританцовывали в такт музыке и, улыбаясь, подпевали Эдварду, зная все тексты его песен лучше, чем «Отче наш».

Сама Белла, скорее, относилась к числу последних. Она даже не замечала, как отбивает ногой по сцене нужный ритм – настолько музыка поглотила её и завладела ею целиком. Двигала ею, словно кукловод марионеткой. Губы бесшумно шевелились, повторяя давно выученные строки. Порой доходило до того, что Белла, прижав ладони к груди, во весь голос выкрикивала припевы любимых песен, не заботясь о том, как выглядит со стороны, и не замечая насмешливых взглядов Эмбри.

Каллен не выделывал сложные танцевальные па, не разбивал о сцену гитары и не сходил с ума каким-либо другим способом – он просто стоял на месте, раскачиваясь из стороны в сторону вместе со стойкой микрофона или медленно ходил по сцене, иногда вставая к зрителям спиной. Водил в воздухе рукой с зажжённой сигаретой, в такт музыке прищёлкивал пальцами. Иногда плавно покачивал задом – весьма аппетитным, чего уж тут греха таить.

Но всё же далеко не внешняя красоты была его главным оружием, кого-то берущим в плен, а кого-то разящим наповал. Голос. Его переливы, варьирующие от хрипловатого баритона до звенящего фальцета. Голос – непобедимое оружие, которым Его Инфернальное Величество владел в совершенстве.

На Эдварде не было вычурных или эпатажных костюмов – он был одет в обычные чёрные джинсы, тёмно-синюю толстовку с незамысловатым, ничего не значащим принтом и в сизый дым тлевшей в его пальцах сигареты. Вся прочая мишура была ему без надобности. Она просто померкла бы на его фоне.

Каллен, словно светлячок, весь светился изнутри сложным, многогранным светом своих песен. Жил ими и в них. Каждая эмоция каждой строчки и каждой ноты отражалась на его лице, будто в зеркале. Преломлялась лучом и устремлялась в зал. Его глаза закрывались, вены на шее вздувались, а пальца сжимали микрофон. В эти моменты Его Инфернальное Величество был по-настоящему прекрасен, но эта красота не имела никакого отношения к тонким чертам лица или удивительному оливковому цвету глаз. Эта красота была гораздо глубже и ценнее. Она была столь же вечной, как сама музыка.

Первые звуки ударных, первые басы при поддержке электрогитары и гармоничный фон синтезатора – каждый в зале тут же узнал прекрасную романтичную песню «Похорони меня глубоко в своём сердце».²

- Позволь мне проснуться в твоих руках,
Услышать, как ты говоришь: "Это не нормально".
Дай мне быть таким умершим и покойным,
Таким далёким от жизни.
Закрой мои глаза,
Держи меня крепче.
И похорони меня глубоко в своём сердце, – нежно пропел Эдвард.

Толпа притихла, ловя каждую ноту, каждое слово, каждый выдох Его Инфернального Величества. Влюблённая парочка возле сцены, ничуть не смущаясь, принялась целоваться. Белла даже не думала их осуждать: под пронизывающий – насквозь, до мурашек, - хрипловатый голос Эдварда, поющего о любви, действительно хотелось прижаться к кому-нибудь по-настоящему особенному и дорогому. И сама Белла не была исключением. Но как она ни пыталась вообразить себе Сета, у неё ничего не выходило. Возможно, потому что выступавшего на сцене Каллена было слишком много?.. Да, вероятно, именно поэтому он сейчас проникал и в воображение Беллы. Просачивался сквозь поры.

- Ведь всё, чего желал когда-то -
Лишь ты, твоя любовь со мной.
Да, всё, чего желал когда-то -
Лишь только ты, никто другой, - эмоционально, отдавая всего себя, пел Эдвард.

Его рука с тлеющей сигаретой тянулась в зал, и каждой девушке казалось, что он обращается именно к ней, поёт про неё. Поёт только для неё. В этом и заключалась магия Его Инфернального Величества.

Все парни из группы выкладывались на полную катушку, не позволяя себе даже каплю халтуры. Они играли свою музыку так, словно это был самый последний концерт в их жизни, хотя уже послезавтра их ждало всё то же самое, но уже в другом городе и перед другой толпой фанатов. Каждый из них совершенно точно получал кайф от происходящего. Особенно ясно это прослеживалось в том, как вёл себя на сцене Джаспер: игриво и легко, пританцовывая. Даже в том, как он держал свою бас-гитару, как обходился с ней, сквозило нечто притягательно-сексуальное.

На третьей песне из зала на сцену прилетел белый лифчик. Эдвард подобрал его, с интересом повертел в руках и повесил на стойку своего микрофона, где тот и провисел до самого окончания концерта.

- Спасибо, детка, это мой любимый размер, - с намёком на интимность поблагодарил он.

В ответ на его слова по залу прокатился одобрительный гул.

Все последующие лифчики, долетавшие до сцены, трепетно развешивались на установку ударных. Примерно туда же складировались и многочисленные мягкие игрушки, которые казались Белле совершенно неуместными. Ни один из участников группы – а в особенности Эдвард – не ассоциировался у неё с чем-то милым и пушистым.

К ужасу Беллы, одними только лифчиками и мягкими игрушками дело не ограничилось: вскоре на сцену полетели и трусики.

Подобрав самые первые из них, Эдвард рассмеялся:

- Вообще-то женским бельём у нас заведует Эммет, - наклонившись к микрофону, тихо, словно делясь страшным секретом, проговорил он, а затем, ещё больше понизив голос, добавил: - Он у нас тот ещё фетишист.

Зрители в зале дружно рассмеялись. Эммет на лету поймал брошенные Эдвардом красные кружевные трусики, встал и, вертя их на указательном пальце, почтенно поклонился. На мгновение сжал трусики в кулаке и с довольной улыбкой повесил их рядом с таким же красным лифчиком.

- Господи, надеюсь, они хотя бы чистые, - брезгливо поморщившись, пробормотала Белла, на что сидевший рядом Эмбри расхохотался, пожав плечами.

Концерт пролетел, как одно мгновение. Толпа не желала отпускать группу и Эдварда, но пришло время прощаться.

- Спасибо, милые! - напоследок горячо поблагодарил Каллен.

Он прижал ладонь к груди, а затем поднял её вперёд и развёл пальцы в знаменитом жесте Спока из «Звёздного пути».³

На его толстовке обозначились тёмные влажные пятна. Капельки пота стекали по лицу. Чёрная подводка вокруг глаз немного размазалась, но ему это удивительным образом шло. Эдвард выглядел заметно уставшим, но до невозможности довольным. Даже счастливым. Кажется, ничто и никто в этом мире не мог сделать его таким счастливым – только музыка.

Свет на сцене стал приглушённым, рассеянным, словно синеватая дымка. Толпа в зале начала расходиться, громко и эмоционально обсуждая концерт. Однако многие остались стоять возле металлического ограждения в ожидании автографов.

Эдвард вытер лицо полотенцем, лежавшим возле ударной установки – слава богу, не женским бельём! – и направился в сторону Эмбри и Беллы.

Он хотел что-то сказать их «звукарю», но не успел: Белла рванулась к нему в попытке обнять. Это был переизбыток эмоций, действие магического гипноза музыки. Да-да, конечно, а что же ещё?

- Эти два часа были лучшими в моей жизни! – воскликнула она, уже почти обвив руками шею Эдварда.

Но он не позволил. Его выставленные вперёд ладони упёрлись ей в плечи, заставляя притормозить.

- Спасибо, - довольно сухо произнёс Эдвард. – Но просто слов благодарности будет достаточно.

Огонёк счастья, ещё минуту назад озарявший его взгляд, тут же потух, будто его и не было вовсе.

- Объятия – это лишнее. Прибереги их для кого-нибудь другого. Например, для Сета. Он тоже вроде как причастен к этим лучшим часам в твоей жизни.

Каждое слово сочилось горьким сарказмом. Сарказмом, скрывавшим за собой нечто болезненное. Внутренний пульсирующий нарыв.

– Ничего личного, Белль. Я всего лишь играю по твоим правилам.

- По моим правилам? – всё ещё продолжая глупо улыбаться, переспросила Белла.

- Да. Безопасная дистанция, помнишь? – Эдвард дёрнул плечом.

Он хотел, чтобы голос звучал непринуждённо. Легко и свободно, будто всё это не про него и не про Беллу. Но даже ему самому было очевидно, что ничего не выходит. Кажется, он безнадёжен. Слишком стар и безнадёжен.

В защитной броне образовалась брешь, даже целая пробоина – не залатать. И слова – дурацкие слова! – тут же ринулись на свободу, почувствовав его минутную слабость.

- Правда, я забыл уточнить, о какой именно безопасности шла речь. Если ты имела в виду безопасность в южном штате, - рука Эдварда стремительно очертила круг в воздухе возле его ширинки, - то дистанции в метр будет достаточно. А вот если ты имела в виду северный штат, - указательный палец всё той же руки ткнулся ему в грудь. Врезался в рёбра. – Чтобы там, ненароком, что-то не ожило… Боюсь, даже расстояние в несколько световых лет не поможет… Уже не поможет, девочка.

Это было слишком. Слишком откровенно – почти признание. Слишком эмоционально – голос звенел и дрожал. Но, кажется, Белль всё равно ничего не поняла. Слава богу!.. Или всё-таки к сожалению?..

- Эд, надо пообщаться с толпой и раздать автографы, - прокашлявшись, чтобы привлечь к себе внимание, вклинился Джеймс, явившийся, как спаситель. – Парни уже там, но без тебя это всё не то.

Каллен молча кивнул и направился к ждущей его толпе. На полдороги он не сумел сдержаться и обернулся – Белла больше не улыбалась, на её лице застыла растерянность.

Эдвард снова посмотрел на собравшихся у ограждения людей и постарался собрать себя воедино. Составить по частям, словно пазл в тысячу деталей, которые по каким-то причинам плохо стыковались друг с другом.

Люди галдели, тянули вперёд руки и выкрикивали его имя. Кричали, что любят его. Хрена с два. В голову пришла мысль, что, если бы не ограждения и охрана, все эти девушки накинулись бы на него. Растоптали бы и покалечили. Возможно, даже разорвали бы на части и унесли по кусочку в качестве трофея.

Улыбаться. Нужно улыбаться… Да, вот так. Или даже ещё чуть шире и старательнее. Нужно найти и достать из закутков памяти свою лучшую фирменную улыбку а-ля «Очаровательный засранец» … Да, так-то лучше.

Эдвард машинально похлопал себя по карманам брюк, заранее зная, что ингалятора там нет. С трудом поборол желание наклониться вперёд, чтобы в лёгкие поступало больше воздуха. Хотя бы чуть-чуть больше воздуха.

Кто-то, неверно расценив этот жест, сунул ему в ладонь ручку для раздачи автографов. Каллен вплотную подошёл к визжащей толпе – её разноголосые вопли оглушили, причинили почти физическую боль. Одна из девушек схватила его за рукав и потянула на себя. Он едва сдержался, чтобы не отшатнуться и не убежать. Такого с ним не бывало очень давно. Несколько лет так уж точно. Какого хрена, твою мать?!

Эдвард улыбнулся ещё шире и высвободил свой рукав из цепкой девичьей хватки – максимально тактично.

Он снова обернулся, но Беллы не увидел. Дышать стало ещё труднее. Насквозь фальшивая улыбка сводила челюсть.

Нужно собраться. Нужно, нужно, нужно…

Пластиковая ручка разломилась надвое в сжатом кулаке. Сжатом изо всей силы. Эдвард и сам не заметил, что стиснул пальцы, до тех пор, пока обломок ручки не впился ему в ладонь. Больно.

- Чёрт, - хрипло выдохнул он, встряхнув болезненно пульсирующую руку. – У кого-нибудь есть запасная ручка?

Новая ручка легла ему в ладонь – металлическая и тяжёлая. Холодная.

Он вновь обернулся – безрезультатно. Идиот!

«Как же непросто всё это будет. Охренеть, как непросто!» - со стоном промелькнуло в голове.

И эта отчаянная мысль, к сожалению, не имела никакого отношения к автографам и нетерпеливо визжащей толпе фанатов.
___________________________________________________________________________

1. Имеется в виду песня «Song or suicide» группы HIM.


2. Имеется в виду песня «Bury Me Deep Inside Your Heart» группы HIM.


3. Имеется в виду вулканский салют - традиционное приветствие у расы вулканцев. Включает в себя поднятие ладони одной руки, при этом отодвигая указательный и средний палец от безымянного и мизинца так, чтобы в промежутке образовалась буква "V". Жест использовался не только для приветствий, но и для прощания. Обычно жест понимается как «Живи долго и процветай». Салют был придуман и популяризирован Леонардом Нимоем, который исполнял роль персонажа-полувулканца Спока в оригинальном телесериале «Звёздный путь» в конце 1960-х годов.

Предыдущая глава