Название: Близкие друзья

Категория: Cобственные произведения
Заявка: 48. Тема - "вчера, сегодня, завтра". Всё прочее на волю автора\переводчика.
Музыкальное сопровождение: Ноль – Что так сердце растревожено
Бета: -
Жанр: драма, гет, слэш
Рейтинг: R
Саммари: Жизнь 18-летнего Александра Ивлева меняется самым неожиданным образом, когда в доме его родителей поселяется иностранный гость.

---

— Сядь! Я с тобой еще не договорил, — прикрикнул отец, начиная выходить из себя. Он даже вилку с ножом отложил, всем своим видом показывая, что лишь при взгляде на своего непутевого отпрыска он терял всякий аппетит. — Я все уладил – тебя допустят к сессии. Но ты должен сдать все «хвосты» до нового года.
— До нового года? – опешил я, чем кажется еще больше разозлил его. – Сегодня же двадцать восьмое!
— Ну, так и не теряй время!
— Зашибись, — процедил я сквозь зубы, резким толчком отодвигая стул. Тот мерзко проскрипел по кафельному полу столовой, но не упал. И слава богу. Хотелось бы покинуть это собрание с достойным видом.
— А я вот прилежная ученица, — услышал я голос сестры, когда уже поднимался по лестнице к себе в комнату, и чуть замедлил шаг, подслушивая, — сессии всегда сама «закрываю». Бесплатно. – Судя по голосу она самодовольно лыбилась: — Можно мне компенсацию на карту скинуть?
— Ксюша, посерьезнее, — это уже был голос матери.
— Если еще серьезнее, мне начнет казаться, что мы на похоронах.
— Я тебе только две недели назад переводил, — проворчал отец. Недовольство его было уже скорее напускным, просто не успел отойти от нашей перебранки. Внешне мы с сестрой были похожи: каштановые волосы, карие глаза – это у нас от отца, худые и невысокие – это уже от матери. И, пожалуй, на этом наше сходство заканчивалось. Ксюха была на три года старше меня, в разы умнее, хитрее и предприимчивее – любимица родителей. До сих пор удивляюсь, почему они на ней не остановились? Вероятно, я был незапланированным сюрпризом.
— В этом месяце большие траты, — не унималась сестрица, наглости ей не занимать, — подарки, платье, маникюр, прическа…
— Избаловал я вас, — подытожил отец, его усталый вздох был слышен даже на лестнице.
— Ну, так это не наша вина.
— Ксения, — мама строго одернула сестру, затем, видимо, обернулась к отцу, голос ее стал мягким и ободряющим. – Ром, успокойся. Я позже поговорю с Сашей, всё он сдаст. А нам с тобой надо отдохнуть. Во сколько у нас завтра вылет?
— Ни во сколько. Саше спасибо скажи.
— Ты отменил поездку?
«Так стоп! Это еще что за дела? Как отменил?» Я спустился на одну ступеньку и, перегнувшись через перила, осторожно заглянул в столовую.
— Перенес, — ответил отец, внимательно глядя на маму, словно пытаясь предугадать ее реакцию, а затем добавил: — Тут такое дело… Виктор Степанович согласился дать Сашке еще один шанс в обмен на услугу с моей стороны. – Я старался не издавать ни звука, даже дышать, кажется, перестал. Интересно, на что это наш ректор развел отца. – У них там накладка какая-то с документами произошла, не суть важно. В общем-то должен приехать студент по программе обмена из Лондонского университета, дружескими отношениями с которым наш ВУЗ очень дорожит, а селить его негде. Я предложил, чтобы на время стажировки он пожил у нас.
— У нас? – Глаза у мамы были «по пять рублей».
— А какие еще варианты, Маш? – оправдывался отец. Да, оправдываться он мог только в такие моменты и только перед мамой. – В общаге у них все до конца года расписано. А номер в гостинице снять в новогодние праздники не проще, чем на Луну слетать. Да и в разы дороже. А у нас есть свободная гостевая комната.
— Сколько ему хоть лет? И как долго он у нас пробудет? – мама очень старалась не выйти из себя.
— Кажется, Витя говорил про четыре недели. А возраст? По-моему, около двадцати. Ну, сколько может быть студенту?
— Рома, я не понимаю, как ты мог принять такое решение, не посоветовавшись со мной. – Ну, вот похоже сейчас и отцу достанется – плодотворный ужин. – У нас в доме будет жить посторонний мужчина, а мы уезжаем и оставляем без присмотра юную дочь.
— Да, ладно тебе, — отмахнулся отец, — я бы в данной ситуации переживал за парня, а не за Ксюшу. А то ты ее не знаешь.
— Ты вообще-то говоришь о нашей дочери.
— Возможно, мне от этого больней, чем тебе, но даже я знаю, что она уже не девственница, — развел отец руками.
— Пожалуй, я пойду, — Ксюха поспешила ретироваться из-за стола, и я возобновил свой марш по лестнице.

Настроение заметно улучшилось, непонятная радость поселилась в душе. К нам едет гость. Я его еще не видел, но он уже вызывал во мне двойственные чувства. С одной стороны, во мне взыграл собственнический инстинкт – защитить свою территорию от постороннего самца. С другой стороны, что делать с этой территорией, когда у тебя фактически нет никаких друзей. Я бы не сказал, что я замкнут, просто мне нелегко сходиться с новыми людьми. В школе у меня были приятели, но они поступили в другие универы. Один и вовсе уехал в Канаду. А здесь… Пока я присматривался к одногруппникам, они уже успели разбиться на группки по интересам и сдружиться, а я остался не у дел. Мне никогда не нравилось навязываться, поэтому я так и остался в стороне, особняком. Но ничего, переживу как-нибудь. Вот, один семестр уже позади. Однако, эта новость вселила в меня новую надежду – быть может, мы подружимся с новичком, ведь он будет даже большим чужаком, чем я.

***

Я оценил всю степень своего заблуждения и горечь утраченных надежд, когда в девятый день нового года папин водитель привез нам из аэропорта долгожданного постояльца. Было начало седьмого вечера, когда мама крикнула, чтобы мы спустились. Я выглянул в окно: на улице было темно. В желтом свете уличных фонарей я видел, как он достал из багажника большую спортивную сумку и легко накинул ее на плечо, что-то сказал водителю, тот улыбнулся и, опустив дверцу багажника, направился на водительское место. Гость скрылся под крышей террасы. Я пулей помчался вниз.

Спрыгнув с последней ступеньки и завернув в прихожую, я понял, что не ошибся в его габаритах – он действительно был довольно крупным. Как минимум на полголовы выше меня, да и в плечах гораздо шире – мужик, прям. Интересно, до какого возраста у них там в колледже учатся? Мамка только благодаря своей воспитанности не таращилась на него в ужасе, лишь бросила гневный взгляд на отца и натянула дружелюбную улыбку.

А вот глаза Ксюхи радостно заблестели, казалось, она вот-вот слюни начнет пускать. Еще бы – высокий, атлетичный, с зачесанными назад темными вьющимися волосами (и где его шапка вообще? Он в курсе, что у нас зимой до минус двадцати бывает?), с пробивающейся щетиной на квадратном подбородке с щегольской ямочкой – брутальный британский красавчик.

«Хэллоу! Вэлкам!» — отец уже приветственно жал ему руку, поочередно представляя все наше семейство. «Хай», — махнул я, когда очередь дошла до меня, возможно не очень дружелюбно, потому что он, продолжая улыбаться, удивленно свел брови к носу, но тут же отвернулся, вынужденный отвечать на мамины расспросы. Кстати, все общение у нас в доме теперь должно было проходить на английском. Отец назвал это экзаменом – «а иначе какого черта он пять лет платил репетиторам, если мы не можем элементарно пообщаться с парнем» — и тому, кто проверку не пройдет, на карту в течение полугода деньги зачисляться не будут.

Меня, видимо, как самого младшего, отправили проводить Иэна до комнаты. Поднявшись на второй этаж, я свернул в узкий коридор, в конце которого было три двери. Я открыл ту, что справа, и пояснил: «Твоя комната». Затем указал на ту дверь, что была прямо по коридору, и добавил: «Здесь ванная».

— А там? – спросил он, кивая на дверь слева.
— Моя комната.
— Соседи, — улыбнулся он.
— Угу, — кивнул я хмуро. – Ужин в семь. Спускайся, как будешь готов.

За ужином он блистал. И покорил всех. Даже мама поддалась его очарованию. Эта его милая улыбочка словно прилипла к губам. Он был внимателен и вежлив – поблагодарил за прием и похвалил сочную говядину, открыто рассказывал о себе, шутил и не смущался. Душа компании. Он появился здесь всего час назад, а уже был в центре внимания. Все вращалось вокруг него.

Я завидовал ему черной завистью, потому что знал, будь ситуация кардинально противоположной и окажись я у него в гостях, я бы сидел, уткнувшись носом в тарелку, сгорая от неловкости, если бы вообще решился выйти к ужину. И я ненавидел его. Ненавидел за его непринужденный вид, за легкость, с которой он общался с совершенно незнакомыми людьми, за уверенность, которой от него разило за версту. За то, что он все же вторгся на мою территорию, не как союзник, а как оккупант, задвигая меня в тень.

Я почти все время молчал, слушая, как вещает этот холеный британец. Он сидел напротив меня, слева от меня сестра, напротив нее, рядом с Иэном, мама, а дальше во главе стола – отец. Оказалось, что наш гость, Иэн Бэйтс, вовсе не студент, а аспирант. Ему двадцать пять лет, живет в Лондоне, учится в университете королевы Марии, там же преподает литературу. В этом году ему предстоит защита диссертации на тему «Влияние великих русских классиков на не столь выдающихся английских писак 19-20 веков», ну или типа того. Поэтому он и прикатил к нам на стажировку в рамках своей исследовательской программы. А еще, как он нам признался, смущенно улыбаясь своей фирменной улыбочкой, он мечтает написать роман, и уже даже приступил к первой главе.

— Иэн, пообещай, как только книга выйдет в свет, ты не забудешь про нас и пришлешь один экземпляр. – Боже, и мама туда же – кокетничает, как девица. Она что, с Ксюхой соревнуется? Та из кожи вон лезет, чтобы обратить на себя его внимание – загадочно улыбается, глаз с него не сводит, волосы накручивает – цирк с огнями.

— А у нас в семье весь творческий потенциал достался Саше, — продолжила мама, и мне уже хотелось провалиться под землю. – Потрясающе рисует.
— «Риалли?» — посмотрел с таким интересом, и тут вдруг все за столом обернулись, вспомнив о моем присутствии. – В какой технике?
— Карандашом.
— А меня вот в последний раз хвалили за мой художественный талант в детском саду, — отшутился Бэйтс и снова посмотрел на меня. – Можно взглянуть на твои рисунки?

Под его пристальным, почти насмешливым взглядом, мне стало не по себе. В душе поднялся отчаянный протест – «Нет! Хватит! И так уже по крупицам захватываешь мою жизнь, чертов британец! Сюда я тебя не пущу. Рисунки – это только для меня, только мое. Я здесь царь и бог! Привык, что все легко дается? Увы, здесь облом».

— Альбом наверху, — буркнул я, пожав плечами. – В другой раз.
— Я запомню, — улыбнулся он и обратился к остальным: — У нас в университете, кстати, есть отличная стажировка для художников.
— А, нет. Это так, баловство, — ухмыльнулся отец, махнув рукой в мою сторону, и я машинально стиснул зубы, отложив вилку – теперь аппетит пропал у меня. – Он у нас на инженера учится, по моим стопам, — добавил он с гордостью. – Будет кому фирму передать.
— У вас строительная фирма?
— Да. И этот дом, между прочим, построен по моему проекту…

Вскоре ужин наконец-то закончился. Мама, применив свой самый убеждающий взгляд, попросила Ксюшу помочь ей убрать со стола – видимо, ее навязчивое пожирание глазами заметил не только я. Отец повел Иэна в гостиную, рассказывая про свою коллекцию русских классиков, а я под шумок решил смыться к себе. Но не тут-то было.

— Саш, — окликнул отец, в руке у него вибрировал телефон, — важный звонок. Покажи Иэну нашу библиотеку.
«Библиотека» – громко сказано. Два стеллажа, уставленные книгами, вдоль одной из стен гостиной – вот и все собрание.

— Вот, — кивнул я на полки, избегая его взгляда, и, стараясь скрыть неловкость, засунул руки в карманы джинсов.
— Твой отец говорил, у него есть издание Достоевского тысяча девятьсот четвертого года.
— Да, полное собрание сочинений, — быстро отыскав их взглядом, я провел пальцем вдоль ряда темно-коричневых корешков, прекрасно сохранившихся не смотря на свой вековой возраст. Иэн шагнул ближе, с нескрываемым восторгом разглядывая книги, я же напротив отошел назад, снова пряча руку в карман. Он аккуратно достал один из томов, бережно раскрыл и вдруг спросил:
— Тебе нравится Достоевский?
— Ну, да, — я пожал плечами, застигнутый врасплох его вопросом, — нормальный дядька.
Он улыбнулся, как мне показалось, снисходительно, покачав головой, и снова опустил взгляд к раскрытой странице.
— Есть любимое произведение?
— «Идиот», — ответил я, почти не задумываясь. Он вдруг резко поднял голову, удивленно глядя на меня. Затем с недоверчивым прищуром, уточнил: «Серьезно?». И продемонстрировал мне обложку книги, которую держал в руках. Вот это совпадение, я и сам удивился.
— Почему? – лаконично спросил он, ставя том на место.
— Из-за князя Мышкина, наверное, — я снова пожал плечами.
— Логично, он ведь главный герой, — усмехнулся Иэн и продолжил смотреть на меня испытующим взглядом, будто я его студент на экзамене.
— Не знаю, — я отвернулся и сделал шаг в сторону, меня не покидало ощущение, что он насмехается надо мной. – Понятно, что Федор Михайлович хотел показать, как образ абсолютно чистого и доброго человека высмеивается алчным и корыстным обществом, которое, погрязнув в своих пороках, видит в нем лишь Идиота… Но меня поразило другое. Его сила духа и несгибаемость. Он был один против всех, и не уступил. Он был не такой, как они. Но от их насмешек он не сломался, не перестал быть собой. Они уничтожили его, как яркое и ненавистное им напоминание об их собственном духовном уродстве. Но он не прогнулся.

Закончив свою мысль, я с опаской покосился на британца. Его взгляд был серьезен, в серых глазах не осталось и тени насмешки. Будто он услышал больше того, что я сказал вслух.

В этот момент в гостиной появились мама с сестрой. Мама предложила открыть еще одну бутылку вина, такого же, что было за ужином, и еще поболтать, если никто не устал. Был вечер субботы, на следующий день ни у кого никаких дел не было запланировано, и мы расселись по диванам. Иэн, обнаружив на боковом столике рядом с лампой проволочную головоломку, стал с любопытством ее крутить. Ксюша, закусив губу, следила за британцем с противоположного дивана, затем решительно встала и подсела к нему.

— Знаешь, что это? – тихо спросила она, намеренно создавая между ними атмосферу уединенности, пока мама с отцом были на кухне.
— Я слышал о подобных головоломках, но, по правде говоря, впервые держу одну из них в руках, — он продолжал вертеть детальки, бросив на собеседницу лишь короткий взгляд.
— Это своего рода проверка, тест, — не унималась Ксюха. – Показывает, хватит ли у человека упорства и изобретательности, чтобы сквозь преграды добраться до твоего сердца, — она обхватила двумя пальцами одноименную деталь, висевшую на нескольких кольцах (из которых ее и надо было высвободить), и потрясла ею в воздухе. Я едва языком не цокнул на всю эту пафосную ахинею. Однако Иэн заулыбался и с азартом глянул на Ксюху.
— Ты можешь их расцепить?
— Я-то могу, — ответила она жеманным голосом, лениво играя с серьгой в ухе, и тут же посмотрела на него с вызовом: — Вопрос в том, сможешь ли ты?

Забавляясь то ли их беседой, то ли ситуацией в целом, Бэйтс продолжал лыбиться и крутить головоломку. Вернулись родители, неся бутылку вина и бокалы, и сестра тут же отстранилась от британца и наконец оставила в покое свое несчастное ухо.
— Сдаешься? – спросила она нарочито беззаботным голосом.
Он уставился на нее, вскинув бровь:
— Не дождешься! – И тут у него зазвонил телефон. – Я еще завтра попытаюсь, сегодня голова уже не соображает, — он отложил головоломку обратно на столик и взял с него свой айфон. Улыбка его померкла, едва он взглянул на дисплей, и извинившись направился в сторону кухни.

Как только он скрылся из виду, мама начала делиться своими мыслями по поводу нашего гостя. Судя по всему, он ей очень понравился, и произвел на нее глубокое впечатление своими рассуждениями о жизни, образовании, литературе. Отец согласно поддакивал, а Ксюха задумчиво молчала, то и дело бросая косые взгляды в сторону кухни. Вдруг все смолкли, когда до нас донесся напряженный и ожесточенный голос Иэна. Слов было не разобрать, но тон не оставлял сомнений в том, что беседа была не из приятных. Мне вдруг стало не по себе от того, что мы так нагло прислушиваемся к его личному разговору, и я отчего-то ляпнул:
— Он, видимо, знает русский.
— С чего ты взял? – удивился отец.
— По крайней мере названия книг на обложках читал без труда, — пожал я плечами.

В следующее мгновение на пороге появился сам Бэйтс, вид у него был хмурый и немного растерянный.
— Все хорошо? – поинтересовалась мама. Он как-то отрешенно покачал головой, а потом словно спохватившись исправился:
— То есть, да. Так мелочи, — махнул он рукой, продолжая хмуриться. – Вы меня извините. День был насыщенным: перелет и прочее. Я пойду. Спокойной ночи.

Я взглянул на родственничков: похоже, этот любопытный звонок успел всех заинтриговать.

В воскресенье к Иэну вернулся его жизнерадостный настрой, никто из нас, придерживаясь приличий, об этом странном звонке даже словом не обмолвился, и инцидент был благополучно забыт. Бэйтс продолжал очаровывать моих родителей, вгонять сестру в крайнюю степень озабоченности и жутко раздражать меня. Словом, атмосфера в доме приобрела некое подобие постоянства.

Накануне вечером я понял, почему британец вызывал во мне такие негативные эмоции. Лежа на кровати с альбомом и карандашом, я поймал себя на том, что прислушиваюсь к тому, что происходит в его комнате. Я решил, что он не спит, судя по доносившейся оттуда возне. И вдруг вспомнил, как всего неделю назад лежал также, представляя себе, каким окажется наш гость, как мы с ним познакомимся, как мы с ним подружимся. И вот он здесь.

Иэн Бэйтс вызывал во мне стойкое чувство неприязни потому, что не оправдал моих ожиданий. Более того, он подтвердил мои худшие опасения. Он оказался еще одним самовлюбленным павлином с раздутым эго. Я понимал, не его вина, что он не соответствует выдуманным мною критериям идеального друга, но ничего не мог с этим поделать. При каждой встрече всем своим холеным видом он напоминал мне о собственном проколе.

С понедельника мы стали видеться реже. Он уезжал в универ рано утром, возвращался после обеда и сидел, уткнувшись в свой ноутбук или конспекты, иногда за обеденным столом, но чаще в своей комнате. В среду мне тоже пришлось ехать в родную альма-матер на консультацию по предстоящему экзамену. Вернувшись домой около трех, я обнаружил на кухне тусовку. Ксюха решила похвалиться перед друзьями собственным британцем. Они оккупировали барную стойку, и Иэн снова был в центре внимания, и, кажется, получал от этого истинное удовольствие.

— Хэй, Алекс, — крикнул он и махнул рукой, подзывая. Остальные тоже стали оборачиваться и здороваться. Я разглядывал их в нерешительности. Подруги Ксюши, Вика и Анжела, были милыми девчонками и всегда строили мне глазки, а вот друзья, Макс и Дэн, норовили задеть и самоутвердиться за счет насмешек над тем, кого они считали слишком мелким и не доросшим до их элитного общества.
— Мы варим горячий шоколад, будешь? – предложила сестра. Я кивнул, сбросил рюкзак и куртку в прихожей и потопал к ним. Девчонки сидели на стульях, парни стояли рядом вокруг стойки. Вика пододвинула мне кружку, и я встал рядом с ней, облокотившись на столешницу. После пары вопросов про «как дела» и про сессию меня наконец посвятили в основную тему, которую они жарко обсуждали до моего прихода – куда податься на выходных. Дебаты велись на дикой смеси русского с английским, но что удивительно – все прекрасно друг друга понимали.
— Ксюша и Вика хотят в парк на беговые лыжи, — пояснила Анжела, миловидная миниатюрная блондиночка. — А мы, — она махнула рукой в сторону парней, — хотим на горные…
— И сноуборд, — вставил Дэн.
— …Иэн поддерживает оба варианта, — закончила Анжела, смущенно улыбаясь Бэйтсу.
— Ну, Сань, поддержи мужиков, — подначивал Дэн.
— Или ты снова в парк с девчонками? – ухмыльнулся Макс, будто говоря «как девчонка».

«Ну, все как обычно. Как же достали эти ушлепки!» Тут я почувствовал на себе взгляд Бэйтса: с его излюбленной усмешкой на губах, сидит изучает, ждет моей реакции. Быстро же он с ними спелся! Меня окатило очередной волной неприязни к этому человеку, и в приступе раздражения мне хотелось слать их всех лесом. Я постарался мило улыбнуться Вике и ответил:
— Куда девчонки, туда и я.
Иэн усмехнулся и поставил свою кружку на стойку.
— Я принял решение – я тоже за беговые. Куда ж без девчонок-то?
Анжела вдруг взволнованно выпрямилась на своем стуле, быстро окинула всех взглядом и добавила:
— Я в принципе тоже не имею ничего против беговых.
Макс и Дэн, оказавшись в меньшинстве, сдались.

***

В четверг мне предстоял первый экзамен. Самый первый экзамен моей первой в жизни сессии. В двери корпуса я входил с ощущением внутреннего мандража и легкого предвкушения. Отец был бы доволен – я целую неделю посвятил зубрежке, почти не выбираясь из комнаты. Я был уверен в своих силах и знаниях, и все же существовала вероятность, что в самый ответственный момент мне отшибёт память, или я вытяну новый билет, который не учил, или случится еще что-то непредвиденное из сотен возможных вариантов. Но, как это обычно бывает, беда пришла, откуда не ждали.

В холле, едва я прошел турникет и направился к лестнице, ко мне подкатили двое моих одногруппников-отморозков, с напрочь обдолбанными мажористыми мозгами. Казалось, и сейчас они были под чем-то.
— Слышь, дрищь! – Мерзко посмеиваясь они преградили мне дорогу. — Закурить есть?
— Не курю, — равнодушно бросил я и собирался их обойти, но они не позволили.
— А если найду?

Глядя в их остекленевшие глаза, я понимал, что бы я не ответил, они придумают, к чему придраться. Они остановили меня с одной единственной целью – почесать кулаки. Преимущество было не на моей стороне: они хоть и не сильно крупнее меня, но их двое. Без боя не дамся, но морально уже готовился к тому, что мне навтыкают. Вдруг из-за спины послышалось жесткое английское «Эй, что здесь происходит?»

Эти два укурка непонимающе переглянулись, затем уставились на меня.
— Это кто такой?
Иэн встал рядом со мной, достал из кармана портмоне, раскрыл и помахал перед их носами. В прозрачном отделении была вставлена какая-то карточка: то ли удостоверение личности, то ли водительские права, я не разглядел – он сделал это быстро, но с самым уверенным и надменным видом. А затем заявил:
— Interpol. Drug department. Do you have any weed?
— Чё? – Обалдуи ни хрена не поняли, но судя по перепуганным лицам и бегающим глазенкам, слово «Интерпол» все же за них зацепилось.
— Травка есть? – повторил Бэйтс на русском с явным акцентом.
— Нет, — они на удивление синхронно закачали головами.
— А если найду?
Один из них, не зная, что ответить, попятился назад, и второй решил последовать его примеру.
— Исчезни, — добавил Иэн, и они, развернувшись, припустили вверх по лестнице. – Ты в порядке?
— Да, норм, — я нахмурился в замешательстве – ну, надо же, помощь тоже пришла, откуда не ждали. – Спасибо, но я бы и сам справился.
— Прости, не смог устоять, — усмехнулся он. — Они ж под кайфом. Готов поспорить – «на измену сели», — добавил он по-русски. Я прям почувствовал, как у меня брови на лоб полезли.
— Откуда ты такие фразы знаешь? Явно не у Достоевского нахватался.
— Я своих источников не выдаю, — он хитро подмигнул и пошел в сторону правого крыла, бросив через плечо: — Удачи на экзамене.

Может, он не такой уж плохой парень, подумал я, глядя ему в спину. Может, я поторопился с выводами? Может, мы еще подружимся?

В пятницу родители наконец-то уехали в долгожданный отпуск, предвкушаемый с одинаковым нетерпением как старшим, так и младшим поколением семейства Ивлевых. Мама по очереди давала наставления то мне, то Ксюше, напоминала, чтобы мы не забывали есть, и почему-то попросила проследить за этим Иэна. Добавила, что Татьяна – горничная из агентства – будет приходить теперь не три, а четыре раза в неделю, и помимо уборки позаботится и о еде для нас.

Отец сурово и лаконично наказал сдать сессию «без хвостов» и заявил, что за старшего остается Вадик, его водитель. В общем-то, выдержав это суетливое и довольно унизительное прощание, мы остались в доме втроем. Бэйтс уселся с ноутбуком за обеденным столом, я расположился с альбомом на диване в гостиной, исподлобья поглядывая на британца, а Ксюха бродила туда-сюда, треща по телефону с подругами, обсуждая завтрашнюю поездку в парк.

Я старался непредвзято взглянуть на Иэна, попробовать беспристрастно проанализировать его поведение с момента приезда почти неделю назад. Сам не знаю, почему он не давал мне покоя. Мне жутко хотелось понравиться ему, чтобы мы могли подружиться. Но он был такой недосягаемый: красивый, уверенный в себе, любимчик публики, что мне казалось – я ему не ровня. Но злился я за-за этого не на себя, а на него.

Видимо, в тот вечер я слишком много и усердно размышлял о Бэйтсе, потому что ночью мне приснился до одури странный сон. Я был где-то посреди поля, совсем один. Но беспричинное чувство тревоги заставляло меня бежать, искать спасения и беспрестанно оглядываться по сторонам. Вдруг передо мной словно из-под земли выросли два уродливых близнеца, страшные и непропорциональные, как Траляля и Труляля. Мерзко хихикая, они достали из-за спины луки и стрелы, и стали целиться в меня, натягивая тетиву. Перепугавшись, я развернулся и помчался обратно зигзагами, надеясь, что так они не смогут в меня попасть. Старался бежать изо всех сил, даже дыхание сбилось, но на деле я еле двигался, словно увязнув в трясине. Я все ждал, что сейчас мне в спину вонзятся стрелы, но они так и не летели. Я рискнул оглянуться, и в этот момент споткнулся и упал в высокую траву.

Чья-то ладонь крепко ухватила меня за руку и помогла подняться. Я не видел лица моего спасителя – лишь силуэт. Я даже не мог понять, какого он пола. На один миг мне показалось, что я узнал черты мамы, и когда она прикоснулась пальцами к моей щеке, я ощутил исходящие от нее заботу и любовь. Но в следующее мгновение лицо спасителя вновь изменилось, крикнув мужским голосом: «Пригнись!», он резко развернулся и врукопашную атаковал этих «двоих из ларца». Затем обхватил меня за плечо и скомандовал: «Бежим». И мы побежали в сторону неизвестно откуда взявшейся деревянной покосившейся лачуги.

Захлопнув и забаррикадировав дверь этой шаткой конструкции, мы уселись на пол у противоположной стены плечом к плечу и постарались отдышаться. Я снова взглянул на своего спутника, и к моему удивлению, увидел Иэна. Тяжело дыша, он улыбнулся мне своей излюбленной насмешливой улыбкой и откинул голову назад на стену. «Как ты?» — спросил он, и в его взгляде читались забота и нежность. «У тебя кровь. Похоже, бровь рассечена», — он протянул руку и осторожно коснулся места ушиба. «Ничего. Быстро заживет», — сделал он вывод и закинул мне руку на плечо, обнимая за шею.

И в этот момент рядом с ним я почувствовал себя уютно и безопасно. У меня было ощущение, что мы дружим с ним уже много-много лет и потому можем позволить себе такие близкие, я бы даже сказал, фамильярные отношения. Можем сидеть так близко, касаться друг друга, говорить взглядами и улыбками, и для нас это будет естественно. Потому что между нами есть доверие, есть преданность.
В итоге проснулся я с непонятным трепетом в груди и приличным стояком в трусах.

За завтраком я оценил всю бедственность своего положения. Всё этот чертов сон! Конечно, Иэн оставался собой, но я его видел теперь иначе. Его слова, взгляды и улыбки приобретали для меня новое значение. Полагаю, я видел то, чего не было, принимал желаемое за действительное. В результате, когда он обращался ко мне, я терялся, волновался и заикался. Боюсь даже представить, что он обо мне подумал.

Отголоски чересчур реалистичного сна преследовали меня весь день. Уже в парке на лыжне я поймал себя на том, что разглядывал Иэна. Я шел позади него и, глядя на спину под тонкой ветровкой, вспоминал, как во сне перекатывались мышца на его плечах, когда он дрался с нашими врагами. В какой-то момент я засмотрелся, как прорисовываются напряженные мускулы на его ногах в облегающем беговом трико. Но самое шокирующее то, что без малого почти целый километр я как завороженный пялился на его зад. От осознания этого мне стало стыдно и тошно. Чувствуя себя гнусным извращенцем, я поспешил изменить ситуацию.

Сойдя с лыжни, я постарался обойти Иэна. Благо на этом участке подобный манёвр был вполне осуществим, так как дорога пошла под горку. Бэйтс что-то прокричал мне про крутой поворот, но я не разобрал, и лишь прибавил скорости, желая показать ему свой профессионализм – я такие спуски прохожу «на раз-два». Но в следующую секунду я понял, о чем он меня предупреждал: в конце спуска на повороте вправо эта лыжня сходилась с еще одной лыжней, идущей слева. И в данный момент по той дорожке шла девушка в красном лыжном костюме и естественно не видела меня, несущегося на нее сверху. Я постарался затормозить, постарался уйти еще левее, чтобы успеть пропустить ее, но все тщетно. Я все же наехал на задники ее лыж, и естественно она упала.

Наконец затормозив и развернувшись, я увидел, что около нее уже остановились Иэн и Вика, которая шла позади меня. Подойдя ближе, я понял, что сбил Анжелку. Она испугалась от неожиданности, но вроде не пострадала. Я несколько раз извинился, чувствуя себя ужасно глупо из-за этого маневра, но она заверила меня, что все в порядке, и я могу ехать. Иэна, однако, она не отпускала, вцепившись в его руку мертвой хваткой, как будто без его помощи была не в силах передвигаться. Дальше мы пошли с Викой вдвоем.

Часа полтора спустя вдоволь накатавшись на лыжах, уставшие и довольные, мы сидели в кофейне рядом с прокатом лыж. Иэн с Ксюшей купили в буфете печенья и булочек. Поставив тарелки на стол, Бэйтс огляделся и присел на свободный стул справа от меня. Я тут же напрягся, явственно ощущая его присутствие. Когда он говорил, голос его звучал так громко, прям у самого уха, но я не решался повернуться в его сторону. Его близость, подогреваемая обрывками сна, взволновала меня. И пока ребята продолжали увлеченно делиться впечатлениями, я слышал лишь гулкий стук сердца в ушах. А когда Иэн во время разговора невзначай положил руку на спинку моего стула, при этом мимолетно коснувшись пальцами моей лопатки, я отдернулся как ужаленный, на мгновение сам испугавшись своей реакции. Тогда я впервые за все время посмотрел на Бэйтса. Это вышло непроизвольно, само собой. Но он лишь мельком взглянул на меня, слегка сведя брови на переносице, и тут же убрал руку.

«А сахар что, кончился?» — поинтересовалась Анжела, и Иэн вызвался принести еще. Вернувшись, он положил на стол перед ней несколько пакетиков и остался стоять рядом, рассказывая Дэну, как пару лет назад он участвовал в Марчалонге в Италии. Затем устроился на свободном стуле с противоположной от меня стороны стола. И я снова злился, и снова понимал, что в этом только моя вина.

Когда кофе был допит, все дружно решили ехать к нам за «продолжением банкета». Вадик, по пути домой, в своей самой вежливой и тактичной манере выразил сомнение в целесообразности планируемого мероприятия, апеллируя заведомым родительским порицанием и неодобрением подобного времяпрепровождения. Но Ксюша, как обычно это бывало, пустив в ход свои щенячьи глазки и елейный голосок, сумела его переубедить. Более того, пока мы ехали, она успела вызвонить еще друзей, и в итоге у нас собралась кодла из пятнадцати человек.

На улице уже стемнело. В свете фонарей кружился неторопливый снег. И я, прихватив бутылку пива, вышел на террасу и прислонился спиной к стене, желая остаться в тени. Шум и пьяные вопли этой ватаги утомляли, хотелось хотя бы несколько минут побыть в тишине, взбодриться от приятного морозца. Но не прошло и пяти минут, как открылась раздвижная стеклянная дверь гостиной и на террасе появился Иэн. Он прикурил сигарету и удивленно замер, заметив меня.
— Не помешаю? — спросил он, не вынимая сигареты изо рта.
— Нет.

Он прошел к перилам и оперся о них спиной, повернувшись лицом ко мне. Некоторое время мы стояли молча: он курил, а я пил пиво и следил за снежинками, стараясь не думать о его присутствии. Но то и дело украдкой поглядывая в его сторону, я замечал, что он пристально следит за мной.

— От кого прячешься? – спросил он наконец.
— Ни от кого, — нахмурившись я покачал головой.
— Тебе с ними скучно? – Иэн кивнул в сторону гостиной.
— Немного.
— А как же Вика?
— А что с ней?
Он усмехнулся, и я отметил, с каким изяществом он выпускает дым изо рта. Было в его манерах что-то аристократическое, в каждом жесте сквозил намек на утонченное воспитание, даже то, как он выдыхал струю дыма в противоположную от меня сторону, хотя между нами было не менее трех метров, говорило о его вежливом и внимательном отношении к собеседнику.
— Тебе виднее, что с ней, — его ответ прозвучал несколько двусмысленно. Я лишь пожал плечами. — Ты ей явно нравишься. А она тебе?
— Да, наверное, — я задумался над своими чувствами. Я замечал ее особое отношение к себе, но почему-то никогда не рассматривал подобную перспективу всерьез. – Она миленькая.
— Так что же тебя останавливает?
— Не знаю, — честно признался я. — Не уверен, к чему это приведет.
— В твоем возрасте о таких вещах не задумываются. В восемнадцать лет нужно развлекаться, пробовать, экспериментировать, искать себя, — он замолчал и посмотрел на меня, как мне показалось, многозначительным взглядом, а затем с благодушным видом добавил: — Вот доживешь до моих лет, тогда и будешь задумываться о серьезных отношениях.

Он подошел к небольшому столику у стены рядом со мной и затушил окурок в пепельнице.
— И еще – не забывай предохраняться, — он взял бутылку у меня из руки, сделал глоток и протянул обратно. — На этом мои мудрые советы иссякли. Пойдем внутрь – здесь холодно.

Я вошел в гостиную вслед за ним, скинул куртку на свободное кресло и озадаченно посмотрел на бутылку в руке. Мне было трудно отличить настоящего Иэна от того, что я видел во сне. Его образ все еще преследовал меня, сбивая с толку и приводя в смущение в ситуациях навроде этой. Возможно, придавая этому случаю больше смысла, чем следовало, я с каким-то особым трепетом сделал очередной глоток, обхватывая стеклянное горлышка в том месте, где всего минуту назад касались его губы. Ничего особенного, все тот же пшеничный вкус, но сердце все же пропустило удар, будто мы разделили некий интимный момент.

Остаток вечера я постарался посвятить Вике. Темные прямые волосы до плеч, челка, прикрывающая высокий лоб, голубые глаза, чистые и ясные, будто родниковая вода, и озорные ямочки, проступающие даже от намека на улыбку. Я не лукавил – она действительно очень миленькая. И Иэн оказался прав – я ей нравился. А флиртовать и в самом деле было здорово. Не заморачиваться по поводу сомнений, или того, что подумают другие, или того, как далеко мы сможем зайти. Она предлагала, я брал. Наслаждался моментом и сиюминутными целями: я тебе нравлюсь? – давай потанцуем; целоваться? – я только «за». Я даже почти забыл о Бэйтсе. Лишь пару раз он попался мне на глаза. Сначала в компании Ксюши, льнущей к нему всем телом, чтобы сказать что-то на ухо, перекрикивая громкую музыку. Потом танцующим с Анжелой, которая не переставала ему загадочно улыбаться, то и дело закусывая нижнюю губу.

В воскресенье я проснулся ближе к полудню. Спустившись вниз, обнаружил на кухне тетю Таню, нашу горничную, стряпающую нам что-то на обед. Она беззлобно, как-то матерински, упрекнула меня за оставленный в гостиной бардак и пропущенный завтрак. Интересно, где Ксюха? Ей уже досталась ее порция выговора или только я такой счастливчик?

Следующие пару часов я добросовестно посвятил подготовке к очередному экзамену. Спустившись к обеду, я обнаружил в столовой Иэна, он уже заканчивал есть.
— Привет, — поздоровался я.
— Хай, — ответил он, мельком взглянув на меня, его губы дернулись в каком-то формальном подобии улыбки и тут же опустились.
— Ты видел сегодня Ксюшу?
— Да, утром. Но после завтрака она поднялась к себе.
У меня сложилось впечатление, что я навязывал ему разговор: то ли он не хотел говорить о моей сестре, то ли вовсе был не в настроение поболтать. И Ксюха весь день прячется у себя. Что между ними произошло? Признаться, первое, что пришло мне на ум, в миг испортило мне настроение. Я решил не накручивать себя и сменить тему.
— Я вчера замутил с Викой, — я старался, чтобы мои слова не звучали чересчур бахвально. На самом деле, мне хотелось показать ему, что я прислушался к его совету, хотелось поблагодарить за уверенность, которую он так легко сумел мне внушить, ну и, конечно, обсудить девчонок. Разве не так ведут себя друзья?
— Я видел, — он вновь сверкнул натянутой улыбкой и отвернулся. Повисло неловкое молчание. Хотя возможно неловким оно было только для меня. Иэн по-прежнему сохранял невозмутимый вид.

Я лихорадочно перебирал в уме варианты, как еще завязать разговор. Я хотел понять, что случилось, и с чем связана его отстраненность. Но тут у него зазвонил телефон. Взглянув на дисплей, он нахмурился, извинился и вышел из-за стола. Я видел, как он прошел в прихожую, накинул куртку и, придерживая телефон плечом, отыскал в кармане сигареты. Затем до меня донесся звук закрываемой входной двери.

Быстро закончив с обедом, я перебрался в гостиную и устроился на диване с альбомом. Время от времени фигура Иэна появлялась за раздвижной дверью, ведущей на террасу, затем он, всецело поглощенный телефонным разговором, разворачивался и скрывался из виду, видимо, вышагивая обратно до входной двери.

На лестнице послышались шаги, а еще через минуту Ксюшкин недовольный голос.
— Фу, ну, вы и свиньи, — брезгливо протянула она. — Хоть бы на кухню свои тарелки отнесли.
— Что-то ты сегодня ворчишь больше обычного, — заметил я, заходя в столовую. — Все в порядке? – поинтересовался я, забирая тарелки, свою и Иэна.
— Лучше всех, — беспечно отозвалась она и, уткнувшись в телефон, принялась за еду.

Я смахнул остатки пищи в ведро, засунул тарелки в посудомойку и поспешил на свой наблюдательный пункт в гостиной. Раскрыл для маскировки альбом и стал ждать. Прошло несколько минут, а он так и не мелькнул в дверном проеме. Может, ему надоело ходить туда-сюда, и теперь стоит у перил? Я подождал еще немного, а потом все же выглянул в окно – на террасе было пусто. Странно. Неужели он успел незамеченным проскочить наверх? Я дошел до прихожей – ни ботинок, ни куртки на месте не было. Тут за входной дверью послышался топот ног, кто-то стряхивал снег с обуви. Я метнулся обратно к дивану и постарался принять непринужденный вид, и через секунду в прихожей возник… Вадик.

— Привет, Саш, — кивнул он.
— Привет. – Я покосился ему за спину, все еще ожидая появления всем известного британца.
— Я прикатил Мерседес с ТО, поставил в гараж, и если вам с Ксенией я на сегодня не нужен, то поеду домой.
— Нет, мы никуда не собирались, — заверил я его. – Вадим, а ты Иэна не видел?
— Да, вот буквально только что столкнулся с ним у ворот, — он кивнул головой в сторону улицы. — Садился в такси. А что? – уточнил он, видя недоумение на моем лице.
— Нет, ничего, — покачал я головой. — До завтра.

Странно. Очень странно он себя ведет. И опять этот загадочный звонок. Интересно, кто на том конце трубки? Девушка? Вряд ли. Иэн мне казался человеком, который не станет так публично демонстрировать душевные раны. Я бы скорее ожидал, что он, поссорившись со своей пассией, по обыкновению, отшутится, не забыв посмеяться над собой, и, стиснув зубы, отложит выяснение отношений до возвращения в Лондон.

Но эти звонки буквально выбивали почву у него из-под ног. Это должно быть что-то серьезней ревнивой подружки. Как минимум жена, угрожающая разводом и единоличной опекой над горячо любимыми детьми. Но Иэн говорил, что не женат. Да и флиртует он как холостяк. А потому чем больше я над этим размышлял, тем более дикие идеи приходили мне на ум: среди них были и шпионы, и наркодилеры, и полицейские погони.

Голова была забита Иэном, и как я ни старался на конспекты лекций по основам технической механики места там катастрофически не хватало. Вздохнув, я сдался и отложил тетрадь в сторону, признавая бессмысленное упрямство, с которым я по десять раз перечитывал один и тот же абзац, крайне расточительным и утомительным. Я понял, что волнуюсь за Иэна, и чтобы хоть как-то отвлечься и развеять мрачные мысли, я открыл альбом и взялся за карандаш.

Рисование всегда успокаивало меня. Грифель, подобно проводнику, вытягивал переполнявшие меня эмоции, превращая их в небольшие растушеванные шедевры. В этот раз не сработало. Я захлопнул альбом и дотянувшись включил настольную лампу рядом с диваном. Снова посмотрел сквозь раздвижные двери – смеркалось. Я оживил мобильник, лежащий рядом, чтобы проверить время – без четверти пять. От Иэна по-прежнему ни словечка.

Во внезапном порыве я разблокировал телефон и целеустремленно открыл телефонную книгу. Я чувствовал, как разум, охваченный паникой и сомнениями, собирается возразить, предостеречь и отговорить, но я намеренно заглушал его голос, чувствуя при этом, будто совершаю дерзкий поступок вопреки наказам старших и мудрых, подспудно зная, что прав, и что они еще меня за это поблагодарят. Но телефон абонента оказался выключен. Мое волнение переросло в тревогу, по-прежнему не имея внятных причин.

Тетя Таня спустилась со второго этажа, сказала, что закончила с уборкой спален и собирается домой. Предупредила, что вернется завтра, включила повсюду свет и отправилась переодеваться. Следом за ней спустилась Ксюша, я заметил, что она принарядилась.

— Уходишь?
— Да, — просто ответила она, направляясь на кухню.
— Куда?
Она уставилась на меня с явным недоумением, прежде чем открыть холодильник и достать сок. Я никогда особо не проявлял интереса к тому, как она проводит свое свободное время, по крайней мере с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, и я понял, что бегать хвостиком за старшей сестрой не круто.
— То есть, — я попытался перефразировать, — ты сейчас с Иэном встречаешься?
— Нет, — подобное предположение ее удивило. — С чего бы?
— Я думал, между вами что-то есть… Или было. – На мой подозрительный взгляд она пожала плечами и огрызнулась:
— Тебе какое дело?
— Иэн пропал.
— В смысле?
— Он ушел из дома в два часа, не сказав ни слова. До сих пор не вернулся, телефон не отвечает.
— И что с того? – она дернула плечом, будто отмахиваясь от такого пустяка, не стоящего ее внимания. – Он взрослый мальчик. Не пропадет.
— Как-то ты резко охладела к нему, — заметил я намеренно обличительным тоном. — Что между вами произошло?
— На что ты намекаешь? – она изображала святую невинность, наматывая шарф вокруг шеи.
— Ксюш, он наш гость. Он в чужой стране, совсем один. Я переживаю за него.
Она вздохнула и развернулась, лицо ее смягчилось.
— Я не знаю, где он. Правда.
— Его побег как-то связан с тобой?
— Сомневаюсь, — ответила она с грустной улыбкой, которая доказывала, что она верит в то, что говорит. Но я чувствовал, что не успокоюсь, пока не расставлю все точки над «i».
— И все же между вами что-то было, — я больше не стал спрашивать, а преподнес это как догадку, которую она либо опровергнет, либо нет.
— Да, не было ничего, — воскликнула она, будто потеряв терпение, однако я слышал в ее голосе обиду. Сначала я хотел сказать что-то утешительное, но быстро передумал. Сомневаюсь, что она всерьез им увлекалась, а вот чувство гордости было ее слабым местом. Лучше всего перевести все в шутку. И я засмеялся. На удивление легко.
— Выходит, он отшил тебя. И теперь ты злишься.
— Нет… не злюсь, — добавила она, будто давая понять, что ее «нет» относится только ко второму пункту. И сама заулыбалась. — Как можно на него злиться, когда он был таким милым и тактичным. Сказал, что я само очарование, но он не может позволить себе вольностей по отношению к дочери столь радушно принявших его людей. Видимо, трахнуть дочку хозяина, любезно предоставившего тебе ночлег, в Лондоне считается моветоном.
— Уверен, не только в Лондоне, — рассудил я, придерживая для нее шубку.
— Да, будет тебе, — рассмеялась она. — Не собиралась я с ним спать. Это был просто невинный флирт. Ты же сам понимаешь, он здесь диковинка. — У нее пиликнул телефон. Она взглянула на сообщение. — Такси приехало. Встречаюсь с Викой и Анжелкой в «Шоколаднице». Иэн в мои планы не входил. Стой-ка! – Она обернулась у самой двери, будто что-то вспомнила. — Наверняка он входит в планы Анжелки. Вполне возможно она сейчас заявится с ним под руку.

Проводив сестру, я всерьез задумался над ее словами. Мог ли Иэн сейчас тусить с Анжелкой? Вполне. И все же исчезнуть без предупреждения и не отвечать на звонки было очень непохоже на него. Я надеялся, что Ксюша догадается дать мне знать, если он объявится в кафе. А ведь я тоже мог быть там, Вика звала меня, но я отказался, сославшись на подготовку к экзамену. Я виновато покосился на заброшенную тетрадь и взял пульт с журнального столика.

Следующие несколько часов я старательно пытался убить время: смотрел фильмы, ел, рисовал и снова по кругу. В районе десяти вернулась Ксюша, внимательно посмотрела на меня и мой наблюдательный пункт, который превратился в караульный. «Еще не вернулся?» Я покачал головой. «Ты будешь ждать?» Я смутился, пристыженный собственным беспокойством, которое возможно выдавало нежелательные чувства, и соврал, помахав в воздухе тетрадью: «Надо готовиться».

Когда сестра поднялась наверх, я выключил весь свет, оставив лишь две настольных лампы, и запустил следующий фильм. Я не особенно следил за сюжетом, ведя с собой мысленный спор: стоит звонить родителям или еще подождать? А может уже пора звонить в полицию? Но Ксюшкино спокойствие подсказывало, что я вероятно рано поддаюсь панике. Вместо этого я вновь набирал номер Иэна лишь для того, чтобы вновь услышать бездушный автоответчик. Меня даже не беспокоило, что, вернувшись, Иэн обнаружит в телефоне кучу пропущенных от меня, не волновало, что он подумает. Я только хотел, чтобы он вернулся, и чтобы с ним все было в порядке.

В какой-то момент я не выдержал и уснул, проснувшись от щелчка замка. Было начало первого. Я поднялся с дивана. Грудь распирало от готового вот-вот прорваться чувства радостного облегчения, но я, словно опасаясь ошибиться, придерживал его. В прихожей послышалась возня. Я подошел ближе и наконец выдохнул.

В холле появился Иэн, целый и невредимый. Мне захотелось броситься ему на шею и обнять, как можно крепче, и в то же время обматерить самыми последними словами. Заприметив меня, он резко остановился, отчего его пошатнуло, и он быстро ухватился рукой за стену.
— Упс. Разбудил? – Его мутный взгляд скользнул по мне, с головы до ног. — Кажется, нет. А ты чего не спишь?
— Где ты был?
— Сначала в баре, — он внезапно замолчал и нахмурился, потом качнул головой и продолжил: — Нет, название не вспомню, но пиво там хорошее. Потом в Брискет Барбекю. Я впервые попробовал «тартар». Ты когда-нибудь ел «тартар»? Абсолютно сырая говядина. Надо будет еще раз туда сходить. Вместе.

Он был пьян, как сапожник. Но очень старался держаться достойно. Я видел, скольких трудов ему стоило сфокусировать на мне взгляд, и весь мой гнев как рукой сняло. Какой в этом толк сейчас? Лучше отложить разговор до завтра.
— Идем спать, — предложил я и развернулся, чтобы отключить телевизор и лампы. Дом погрузился во мрак, разгоняемый лишь светом фонарей и полной луны, проникающим сквозь не зашторенные окна. Иэн уже начал свое старательное восхождение наверх, когда я зажег свет на лестнице, и тогда он остановился. Как только я поравнялся с ним, он вдруг крепко обхватил меня пальцами за плечо.
— Ты это видишь? – прошептал он довольно громко и в некоторой степени восторженно, продолжая при этом пялиться себе под ноги.
— Что? – не понял я.
— Ступеньки движутся, как эскалатор…
— О, брат, да у тебя глюки, — придвинувшись ближе, я позволил себе обхватить его рукой за талию, чтобы помочь дойти до комнаты. — Только не говори, что словил белочку.
— «Словил белочку»? – он недоуменно повторил за мной по-русски и скользнул рукой через шею до дальнего плеча, опираясь на меня при ходьбе.

Так как он был крупнее меня, и мне было нелегко его удерживать, то в коридоре нас все-таки немного заносило, а когда мы наконец добрались до его спальни, то не вписались в проем. Точнее вписались, но как-то одновременно, и в итоге застряли. Его левая рука продолжала лежать у меня на плечах, потому я оказался прижатым к его телу. От его близости, его запаха, его жара дыхание тут же сбилось, и я постарался его задержать, чтобы не выдать себя. Поднял глаза, и взгляд уперся в его подбородок, в его игривую ямочку. Лицо Иэна было так близко, что даже в темноте я мог разглядеть каждую щетинку над его губой. Я поймал его взгляд, он смотрел пристально и чересчур серьезно для в стельку пьяного. Затем он шумно выдохнул, обдав меня перегаром, и то ли с упреком, то ли с сожалением произнес: «Ты слишком милый».

Протиснувшись бочком, он вошел внутрь. Я довел его до кровати и остановился, убрав руку с его поясницы. Иэн медленно провел пальцами по моей щеке, шее, плечу, прежде чем его ладонь окончательно соскользнула, оставляя после себя пылающие следы. Он сделал еще шаг и прямо в одежде повалился поперек кровати, при этом протяжно простонав. «Вертолетики», — пробормотал он, закрывая глаза.

Я чувствовал, как меня трясет. От возбуждения, от переполняемых эмоций. Не будь он в состоянии трупа, я бы накинулся на него. И эта мысль меня жутко пугала. Я ведь не гей. Ну, может, я и ловил себя иногда на том, что любуюсь красивыми мужчинами, но ведь это ничего не значит. Наслаждение красотой, неважно мужской или женской, есть неотъемлемая часть эстетического восприятия мира художником. Но такого физического влечения к лицам мужского пола я никогда прежде не испытывал. Я поторопился покинуть комнату, когда услышал его голос: «Алекс?» Я обернулся. «Ты переживал за меня?» Меня поразила откровенность его вопроса. Я точно знал, что трезвый Иэн ни за что не позволил бы себе такого. И тут мелькнула мысль, что он все знает, что раскусил меня. Я замер, язык будто прилип к нёбу, и тогда он с улыбкой протянул: «Мне приятно». Ничего не говоря, я вышел и закрыл за собой дверь.

Полночи я не мог заснуть, ворочался и размышлял. Прислушивался к своим чувствам и, как умел, пытался анализировать. Мне хотелось понять, что я испытываю к Иэну и почему. Ведь это не нормально, это выходит за рамки мужской дружбы. И тут меня осенило: я не видел в нем мужчину. Это не значит, что я видел в нем женщину – вовсе нет. Для меня он был безумно интересной и притягательной личностью. Человеком, который всегда был добр ко мне, не смотря на мой порой вздорный нрав, который всегда встречал меня улыбкой и внимательным взглядом. И самое главное – я не испытываю влечения к парням. Только он вызывает во мне это желание.

Я снова вспомнил, как он смотрел на меня на пороге своей комнаты. Пристальный, властный взгляд серых глаз. Я уверен, что он все понял. Что же мне теперь делать? Ответ был очевиден: ничего. Притвориться, что ничего не произошло. Иэн не станет трепаться. Да, и осуждать, думаю, тоже. У них в Европе такое давно в порядке вещей. Уже перед тем, как провалиться в сон, я позволил весьма соблазнительной мысли унять мои тревоги: возможно, утром он ни о чем не вспомнит. Изнуренному думами рассудку хотелось обмануться.

Следующий день дал четко понять, что что-то изменилось. Но я не знал, что именно. Встал я поздно, Иэн уже был в университете. У меня остался один день на подготовку к экзамену, и я старался наверстать упущенное. Хотя, откровенно говоря, не очень-то преуспел в этом деле. Я все ждал встречи с Иэном, предвкушал и страшился. Но никак не полагал, что она будет настолько стремительной. Он вернулся почти в четыре, сообщил встретившейся ему в холле Татьяне, что ужинать не будет, и, кивнув мне с лаконичным «Хай», как какому-то прохожему, который каждый день мелькает у вас на пути, но имени его вы не знаете, поднялся наверх.

Я постарался не принимать это на свой счет. В конце концов, вчера днем он вел себя так же. Скорее всего еще не оправился от того звонка. Собрав конспекты, я направился в комнату. На втором этаже вместо того, чтобы свернуть в коридор, ведущий к моей спальне, я пошел дальше, услышав смех в Ксюшиной комнате. Дверь была приоткрыта. «Вот так и вот так, потом сюда. И voilà» — Иэн, безусловно довольный собой, продемонстрировал, как он снял сердечко с той самой головоломки, которую нашел в день своего приезда. Он стоял по центру комнаты, Ксюша – у стола, присев на его краешек. Оба меня не видели. «Браво, — зааплодировала сестра, — сколько времени тебе потребовалось? Неделя?» Иэн усмехнулся и покачал головой: «Три вечера». «И кому же ты теперь вручишь свое сердце?» — хитро улыбаясь, Ксюша намеренно задала двусмысленный вопрос. «Анжелке?» Иэн в ответ засмеялся, а я постарался незаметно ретироваться в свою комнату.

Выходит, от звонка он вполне себе оправился, а общаться не хотел только со мной. Мне было обидно и досадно. Я чувствовал себя разочарованным, хотя не имел на это никакого права. Я сам возвел его на пьедестал, приписал ему качества, которые вероятнее всего хотел в нем видеть, а не которыми Иэн обладал на самом деле. Я полагал, что своими холодностью и отстраненностью он хочет показать рамки дозволенного, установить между нами дистанцию, не допустить повторения той неловкой ситуации. Мне оставалось только смириться.

Я был решительно настроен выкинуть Иэна из головы и заняться учебой. Мое увлечение им плохо сказывалось на успеваемости – из сорока вопросов я выучил только шесть. Но в день экзамена я почувствовал, что фортуна мне благоволит. Я вытянул билет, первый вопрос в котором я знал на отлично, второй не знал вообще. Когда подошла моя очередь отвечать, я вещал не хуже самого препода на лекциях, с великим воодушевлением и с мельчайшими уточнениями. Я надеялся, что мой образцовый ответ перекроет мой дальнейший провал, и, сжалившись, преподаватель поставит мне тройку, а не отправит на пересдачу. Но в действительности всё получилось еще лучше.

Довольный моим ответом, профессор, даже не дав мне закончить с первым вопросом, вежливо прервал: «Спасибо, достаточно. Вижу, что учили. Один дополнительный вопрос. Ответите, ставлю пять». Уже в этот момент я чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Мне уже было плевать на его вопрос – главное, я сдал. Я что-то невнятно промямлил, стараясь не сиять от радости, и преподаватель, огорченно поджав губы, покачал головой: «Увы, Александр, но только «четыре». На первом курсе авансов не даю. Поработайте пару лет на зачётку, и, если хорошо себя зарекомендуете, потом она поработает на вас».

Аудиторию я покидал окрыленный успехом, и первым делом подумал об Иэне. Мне захотелось рассказать ему о невероятной удаче, улыбнувшейся мне на экзамене, разделить с ним эту радость. Я уже было начал подбирать в уме слова, как вдруг осекся – мы же больше не общаемся. Внезапно стало грустно и одиноко. Чувство обиды вновь стеснило грудь, и мне это не нравилось, мне хотелось вернуть эйфорию, тот эмоциональный подъем и уверенность в себе. Я постарался мысленно отгородиться от Иэна, переключиться на что-то приятное, когда в холле первого этажа заметил Вику.

Она была с одногруппниками, которых я не знал. Поэтому, когда она глянула в мою сторону, я помахал ей рукой и кивком головы предложил отойти в сторонку.
— Привет, — она улыбнулась и посмотрела на мой рот, явно ожидая от меня следующего шага. Я был рад, что между нами все было там же, где мы остановились, потому без колебаний склонился и коротко поцеловал ее в губы.
— Как дела?
— Волнуюсь. Иду на экзамен. А у тебя?
— Я только что сдал. – И я ей во всех красках поведал свою историю.
— Здорово, вот бы мне так.
— Ты и так все сдашь, — я положил руки на ее талию и притянул ближе к себе, — а вечером, предлагаю, это дело отметить. Может в кино?
— Я «за», — она кокетливо улыбнулась, и я снова поцеловал ее.

Я понял, насколько глупо было идти на свидание в кино, как только в зале погас свет. Наши места были в последнем ряду – так называемые, места для поцелуев – сдвоенные кресла, вроде мини-диванчиков, где влюбленные могли сидеть близко прижавшись друг к другу. Я очень скоро понял, что этой близости нам недостаточно.

На Вике было темно-зеленое вязанное платье, и, с тех пор как мы заняли свои места, я не мог перестать пялиться на ее ноги, обтянутые тонким черным капроном. На улице мороз, и все же она принарядилась ради меня. Спустя несколько минут после начала фильма моя рука словно по своей воле опустилась ей на колено. Я легонько сжал ее ногу, неотрывно глядя на экран, и медленно заскользил ладонью вверх по бедру. Достигнув подола платья, я на секунду остановился, но почувствовав, как ее ноги слегка раздвинулись, приободренный приглашением, продолжил путь к ее промежности. Наконец, коснувшись ее пальцами, я украдкой покосился на ее лицо: она смотрела прямо перед собой, чуть прикрыв глаза и закусив нижнюю губу, и не возражала. Я чувствовал, что возбуждаюсь. Убрав руку с ее ноги, я обнял ее за плечи и притянул к себе. Поначалу невинный и игривый поцелуй с каждым мгновением превращался во все более страстный и неистовый. Второй рукой я сжал ее грудь, обнаружив, что под платьем на ней не было лифчика. Ее легкий полустон, полувыдох тут же нашел отклик у меня в штанах. Отстранившись, я откинулся на спинку сидения и поерзал, пытаясь найти удобное положение для той части тела, которая теперь до боли упиралась в ширинку джинсов.

— Дай мне минутку. Надо остыть, — прошептал я ей на ухо.
— Мне тоже, — заулыбалась она и, взяв меня за руку, переплела наши пальцы.

До того, как закончился фильм (смысл которого я совершенно не уловил), у нас было еще три или четыре подобных сцены под лозунгом «возбудим, но не дадим». В итоге и фильм не посмотрели, и не потрахались. Разъехались по домам чертовски неудовлетворенными, с отчаянными поцелуями на заднем сидении такси в качестве компенсации.

Дома было тихо и темно, горели лишь пара ламп в гостиной и столовой. Я отправился на кухню выпить перед сном холодного сока – возбуждение продолжало гулять по разгоряченному телу. В темноте, освещаемый лишь экраном своего ноутбука, за стойкой сидел Иэн и пил чай. Я уж было притормозил заметив его, но затем решил не обращать на него внимания.

— Свидание? – к собственному удивлению, я услышал его голос.
— А мы теперь разговариваем? – закрыв холодильник, поинтересовался я.
— А разве нет? – он казался искренне удивленным моим вопросом. Что за игру в кошки-мышки ты задумал, Иэн? Чтобы это ни было, я не поведусь.
— Ладно, — пожал я плечами, желая показать, что мне без разницы: разговариваем мы или нет. – Да, был на свидании, — ответил и наконец присосался к пачке любимого яблочного сока.
— Ну, и как успехи?
— Как там у вас говорят? «Дошли до второй базы»?
— Это американский термин, — ухмыльнулся Иэн и, замолчав, продолжил смотреть на меня. Прямо в глаза, неотрывно, будто ожидая чего-то от меня или на что-то провоцируя. Этот взгляд будто говорил, что ему известно нечто, чего я не знаю. В наступившей тишине мне стало неловко, и я отвернулся, чтобы убрать сок обратно в холодильник.
— Значит, Вика, — произнес он, словно подводя итог, захлопнул ноутбук и поднялся со стула.
— Да, она классная. Спасибо, что поспособствовал нашим отношениям.
— Рад за тебя. Предохраняйся, когда доберетесь до «хоум-рана». – С этими словами он развернулся и, бросив на ходу «Спокойной ночи», направился в сторону лестницы. Глядя ему вслед, я почувствовал, как взыграло сердце в груди, зажглось в радостном предвкушении. Да, что со мной не так? Почему загораюсь от одного лишь его взгляда, от пары фраз?

С того вечера мы вновь стали общаться, почти как прежде. Почти, потому что что-то все же изменилось. Он теперь всегда так внимательно и долго на меня смотрел, будто с подвохом. Я всегда чувствовал напряжение в его присутствии. И все же за повседневными делами и учебой неделя пролетела незаметно. В пятницу Ксюша задумала провести очередную вечеринку. Погода была прекрасная – довольно тепло и безветренно – и мы решили пожарить мясо на гриле на заднем дворе. Народ стал подтягиваться после трех. Компания собиралась почти такая же, как в прошлую субботу. Я руководил грилем, однако за прожарку мяса отвечал Дэн, лучший шашлычник по словам друзей.

Вика и Ксюша открыли бутылку вина и весело щебетали в беседке. Дэн попросил щипцы для мяса, и я отправился на кухню. Задняя дверь вела как раз в холл рядом с кухней и кладовкой. Разувшись, я завернул за угол и замер. Вполоборота ко мне, упираясь ладонями в столешницу, стоял Иэн, а зажатая между его телом и барной стойкой Анжелка хаотично елозила ладонями по его спине. Они целовались, а я вдруг почувствовал, как во мне закипает злость. В тот миг я ненавидел Анжелку больше всех на свете, потому что иступлено желал оказаться на ее месте. Это была не ревность, а жгучая зависть.

— Кхм, — неловко прочистив горло, тем самым предупреждая их о своем присутствии, я прошел на кухню, стараясь не смотреть на них. – Простите, что помешал.
Иэн оторвался от Анжелки и убрал одну руку, позволяя девушке отойти от стойки. Другая рука, по-прежнему оставаясь на столешнице, неторопливо покручивала бутылку пива вокруг своей оси. Взглянув на него украдкой, я заметил, что он вновь неотрывно следит за мной.
— Не знал, что ты уже вернулся, — произнес я, шаря по ящикам.
— Да, зашел всего пару минут назад.
— Ясно, — я помахал в воздухе щипцами, демонстрируя, что нашел то, что искал. – Можете продолжать. — Понимая, что мои слова прозвучали чересчур язвительно, я поспешил удалиться.

Через несколько минут я заметил их двоих на улице вместе со всеми. Почти все из приглашенных уже подъехали и толпились на заднем дворе у беседки, потягивая вино или пиво, несколько ребят решили слепить снеговика. По мере поглощения спиртного смех становился громче, шуточки похабнее, поведение развязнее. Макс в попытке привлечь внимание Ксюши запустил в нее снежком – детский сад, ей-богу. Но как известно, любое действие рождает противодействие. Ксюша решила отомстить обидчику, и на ее сторону, из женской солидарности, встали другие девчонки. Так началась великая снежная битва полов. Нам с Дэном тоже прилетело, но он заявил, что неприкасаем, так как отвечает за самое важное – за мясо, и мне пришлось отдуваться в одиночку.

Снежки летали во всех направлениях по всему двору, девчонки визжали, парни хохотали, и надо признаться – я давно так не веселился. Наконец, Ксюха и Анжелка закричали «Таймаут!», выставив перед собой руки в соответствующем жесте, остальные поддержали идею перемирия. Я стоял под вишней, отряхивая с перчаток налипший снег и пытаясь отдышаться, как вдруг снежок врезался в ветку надо мной, и холодные хлопья снега посыпались мне за шиворот распахнутой куртки. Зашипев от контраста температур, я вскинул голову и увидел, как Иэн лыбится и отряхивает руки.

— Ты нарушаешь перемирие, — с коварным прищуром заметил я и загреб снег в обе ладони. Я пытался изобразить тот же шуточный тон, в котором проходила игра, но, по правде говоря, мне очень хотелось запустить снежок прямо ему в лицо, чтобы отбить желание лобызаться с кем попало. – Я натру тебе шею снегом, и мы квиты, — я уже поднял руку со снежком вверх, подходя к нему.
— Да, ни за что, — засмеялся Иэн и отступил на шаг. Я кинул в него снежок, но он увернулся, и тот лишь вскользь коснулся его плеча. Мы почти одновременно опустились за новой порцией снега. Не успевая толком лепить снежки, каждый старался первым атаковать, и вскоре мы просто осыпали друг друга снегом, словно плескались водой. И все же я уличил момент, схватил его за рукав куртки, а другой рукой уже потянулся к вороту, но он перехватил мою руку. Мы остановились, тяжело дыша, разделяемые лишь крест-накрест сцепленными руками. Он был так близко, что я ощущал на щеке его теплое дыхание, пока он все еще посмеивался над моими попытками выдернуть руку. Я поймал его взгляд и понял, что моя месть обернулась против меня же.

— Ладно, все, хватит, — уступил я, отпустив его руку и снова дергая свою, но в итоге обе мои руки оказались в его захвате.
— Неа, если я тебя отпущу, ты искупаешь меня в снегу, — насмешливо заявил он.
— Замяли. Не стану я этого делать.
— Я тебе не верю.

Он смеялся надо мной. Он знал о моих чувствах и намеренно издевался. Меня вдруг охватила такая злость, что я с новой силой, еще ожесточённее стал выдергивать руки не для того, чтобы уйти, а чтобы врезать по его самодовольной физиономии.
— Эй-эй, полегче, — усмехнулся Иэн. – Мне кажется, ты меня убить хочешь.
— Тебе не кажется.
И в этот момент он поскользнулся и стал падать на спину, я пытался устоять на ногах, но он все же утащил меня за собой. Простонав сквозь смех, Иэн наконец отпустил меня. А я, лежа на нем, вдруг осознал, что до крайности возбужден. Судя по тому, что он замер и замолчал, он тоже это понял. Я перехватил его удивленный взгляд и поспешил подняться. Рядом стояли Вика, Анжела и еще пара ребят, которые смеялись над нашей неуклюжестью, ни о чем другом не подозревая. Остальные уже разбрелись.

На улице уже начало смеркаться и холодать, когда Дэн дожарил мясо, и мы перебрались в дом. Я избегал Иэна весь вечер, это было нетрудно – рядом всегда была Вика, мой защитный буфер. Однако у судьбы были другие планы на этот счет, и злосчастная встреча все же состоялась.

В какой-то момент я решил выйти на улицу, проветрить захмелевший разум, и дабы случайно не наткнуться на Иэна, пошел на заднее крыльцо, а не на террасу. По какой-то странной иронии именно там он и курил. Чертыхнувшись, я уже было развернулся, чтобы уйти, когда услышал: «Опять сбегаешь?» Ладно, он прав, сколько можно прятать голову в песок? Пора бы выяснить все раз и навсегда, и дожить эти недели в мире и согласии. Вздохнув, я прикрыл дверь и прошел к краю крыльца, облокачиваясь на стену дома у самых перил. Иэн стоял напротив, у ступеней, упираясь ладонями в перила и разглядывая что-то внизу на снегу. Между пальцев правой руки была зажата дымящаяся сигарета.

— Ты хотел поговорить? – начал я.
— Да, пора бы, — повторил он мои мысли и, оттолкнувшись от перил, шагнул в мою сторону.
— О чем? – зачем-то спросил я, хотя прекрасно знал ответ. Мне было стыдно и неловко, и хотелось поскорее сбежать отсюда.
— Когда мы сегодня боролись…
— Нет, забудь об этом, — перебил я его и собирался уйти, но его левая ладонь уперлась в стену рядом со мной, преграждая путь. Я посмотрел на него. Он стоял теперь совсем близко, его хмурое лицо на расстоянии выдоха. Если бы сейчас кто-то вышел на крыльцо, то застал бы весьма двусмысленную картину. И как чертов извращенец, от одной этой мысли я начал возбуждаться.
— Не могу, — вполголоса ответил Иэн. – Я должен знать…
— Что?

Вместо ответа он наклонился и поцеловал меня. Я замер от неожиданности, не веря, что это происходит со мной. Его мягкие, чуть прохладные губы целовали меня нежно, будто пробуя, знакомясь. Но когда он провел по ним языком, я словно очнулся. Ухватив его за створки куртки, я притянул его ближе, раскрыл рот, целуя взасос, нетерпеливо, жадно. Он подстроился под мой ритм, и глазом не моргнув. Ладонь со стены переместилась на мой затылок, и он вжался в меня бедрами. Я не сумел сдержать стона.

Закончив поцелуй, он, тяжело дыша, уперся своим лбом в мой и положил ладонь на мой пах.
— Вот, — прошептал он с довольной ухмылкой, — значит, не показалось.

В этот момент раздался щелчок замка. Иэн резко сделал шаг назад, прислонился к перилам и поднес к губам сильно истлевшую сигарету. Да, он мастер конспирации, подумал я, все еще не в силах пошевелиться. На крыльцо вышла Анжела.
— Вот ты где. А я тебя искала, — обратилась она к Иэну, затем взглянула на меня. – А что вы тут делаете?
— Великие открытия, — невозмутимо ответил он, выдыхая дым. Я таращился на него во все глаза. Как он может так шутить? А если она догадается? Мне казалось, у меня на лице все написано. Я взглянул на Анжелку и вдруг подумал, что всего пару часов назад Иэн целовал ее на кухне, а теперь вот меня на крыльце. Какого хрена я творю?
— Я пойду, — бросил я и быстро удалился.

Меряя шагами комнату, я пытался осознать произошедшее. Меня просто разрывало от противоречивых чувств, я не мог сидеть на месте. Мне понравился поцелуй, мне понравилось, как я чувствовал себя в объятиях Иэна, мне нравился сам Иэн. И в то же время мне было противно и мерзко от осознания собственной сущности, от того, что наслаждался этим мгновением внизу, от того, что жаждал повторить. Как мне избавиться от этого? Как вырвать из себя это пагубное желание?

В дверь тихо постучали, и на пороге комнаты возникла Вика. Я остановился и постарался взять себя в руки.
— Все хорошо? – поинтересовалась она, проходя внутрь. – Ты вдруг так внезапно исчез.
— Просто голова разболелась, — воспользовался я самой избитой отговоркой.
— Тебе принести таблетку? – Мне казалось, я не заслуживаю ее заботы.
— Я уже выпил. Сижу вот в тишине, жду, когда подействует.

Вика подошла ближе, положила ладони мне на виски и стала массировать. Я глядел в ее лицо и думал: вот оно – мое спасение, решение всех проблем. Обхватив ее за талию, я поцеловал ее. Очень быстро поцелуй стал напористым и жаждущим. Сжав ее ягодицы, я прижал ее к себе. «Ого!» — тут же удивилась она, воспринимая эрекцию на свой счет, даже не догадываясь, что я возбужден как черт от мужских ласк. Мне тоже надо забыть об этом. Я подвел Вику к кровати и аккуратно опустил поверх покрывала. Я был настроен совершить первый в своей жизни «хоум-ран».

К моему стыду, «забег» получился весьма стремительным, прям-таки молниеносным. Десятиметровка, от силы. Едва я оказался в ней, я почувствовал, что вот-вот кончу. Каких-то пару движений, и я испытал первый в своей жизни настоящий оргазм. Мастурбация не идет с этим ни в какое сравнение. Я смущенно извинялся перед Викой, обещал загладить вину. Она не смеялась надо мной, а, глядя на меня с нежностью и теплотой, скользила пальцами по щеке и подбородку. Мы лежали на боку, лицом друг к другу. Она закинула ногу мне на бедро, и я неторопливо гладил ее кожу от коленки вверх до ягодиц, по спине до плеча, затем спускался на грудь, нежно массировал ее. Закрыв глаза, Вика чаще задышала сквозь приоткрытые губы. Я стал целовать ее, и через пару минут вновь был готов к подвигам. В этот раз это была целиком и полностью ее заслуга. В этот раз я продержался достаточно долго. В этот раз я делал все, как она просила, и доставил ей удовольствие. В этот раз я был счастлив и горд собой.

— Саш, ты здесь? – после одного короткого стука дверь распахнулась, и в комнату влетела моя сестра. – О! Вот черт! – она тут же отвела распахнутые от удивления глаза в сторону. – Простите, — пропищала она извиняющимся голоском и поспешно удалилась. За дверью послышался мужской голос, кажется Макса. «Ну, что? Ты нашла его?» «Да, но он занят». «Что там? – Макс и не думал сдерживать любопытство. – Шпили-вилли?» «Максим, — Ксюшин голос упрекал, — идем вниз!»

— Мне жаль, — пробормотал я, уткнувшись носом в изгиб ее шеи и целуя плечо. – Прости бестактность моей сестры.
— Я сама виновата, что не закрыла дверь на замок, — усмехнулась Вика.

Когда мы спустились вниз, стало ясно, что «шило в мешке» мы не утаили – Макс растрепал всем то, чего сам не видел, но очень живо домыслил. Первое время не утихали сальные шуточки, хихиканье и похлопывания по плечу. Когда я в очередной раз попросил ребят сменить тему, я перехватил взгляд Иэна. Он тут же отвернулся и покинул комнату. И именно в этот момент после всей самопохвалы и самозаверений в правильности поступков, я почувствовал себя эгоистичной сволочью, которая спит с одним человеком, чтобы перестать думать о другом.

Субботнее утро преподнесло мне ошеломительный сюрприз. Спустившись к завтраку, я едва не споткнулся на пороге кухни. Кажется, я буквально разинул рот от увиденной картины. Иэн в одном полотенце на бедрах стоял около барной стойки, где Ксюша смешивала какой-то коктейль в блендере. Он ей что-то рассказывал, живо жестикулируя, и она хохотала. Захлопнув рот, я взобрался на барный стул и спросил:
— Что здесь происходит?
— Иэн рассказывал, как однажды ему почти нагишом пришлось удирать из дома подружки, когда ее родители неожиданно вернулись в город.
— Забавно, — натянуто улыбнувшись, я уставился на Иэна, — кстати о наготе, ты чего в таком виде?
— Ты слишком подолгу занимаешь ванную, — пожал он плечами, говоря без упрека, скорее просто констатируя факт. – И я решил принять душ внизу.
— А сменную одежду прихватить забыл?
— Ему и так хорошо, — вмешалась Ксюша. – Зрелищно.

Этот павлин в полотенце тут же распушил хвост: выпятил грудь и заулыбался самодовольно, поигрывая грудными мышцами. Я глаз не мог оторвать. Я впервые видел его без одежды. С еще влажных волос изредка падали капли, скользя по рельефным плечам, огибая ключицы и теряясь в редкой поросли на груди. Я совершенно некстати подумал о том, как бы мне хотелось слизать языком каждую из этих капель. Игнорируя любые доводы рассудка, мои глаза жили своей жизнью, и казалось их приоритетной задачей было как можно детальней рассмотреть подтянутый торс и интригующую дорожку темных волос, убегающую вниз под полотенце.

— Что? Нравится смотреть? – его вкрадчивый голос вывел меня из медитации, и, подняв глаза, я встретился с его насмешливым взглядом. Пойманный с поличным, я обернулся на Ксюшу – она отошла к дальнему шкафчику за стаканом и, слава богу, ничего не видела и не слышала. Не знаю, покраснел я или нет, но щеки у меня пылали, словно перцем натертые. Ничего не ответив, я потянулся за сырниками на большом блюде – остатки вчерашнего завтрака от тети Тани – и пододвинул к себе пиалу с вареньем.
— Кофе все будут? – крикнула Ксюша, стоя у кофемашины.
— Да, — ответили мы в унисон.
— Что это? – спросил Иэн, указывая на лепешку в моей руке, смачно намазанную малиновым джемом.
— Сырник, — ответил я по-русски, понятия не имея, есть ли нечто подобное у британцев. Иэн обхватил пальцами мое запястье и, наклонившись, откусил половину сырника, при этом, намеренно или нет, касаясь губами моих пальцев.
— Ммм, вкусно, — заявил он, тщательно пережевывая незнакомое блюдо, будто стараясь оценить все оттенки вкуса. – Похоже на чизкейк, — он слизал варенье с губ и ушел. Я же, глядя на свои топорщащиеся шорты, понял, что не скоро смогу выйти из-за стола.

Вечером у нас снова были посиделки, на этот раз скромные и тихие. Пришли только Вика, Анжела и Макс – видимо, Ксюха все же решила дать парню шанс. Устроившись в гостиной вокруг журнального столика, мы пили вино, болтали и играли в настольные игры. Почти сразу же я почувствовал на себе его взгляд. Долгий и проникновенный, в некоторой степени интимный, предназначавшийся лишь для меня. Потому что только я мог понять его смысл. И то скорее лишь догадывался, чем знал наверняка. Я полагал, что Иэн не намерен так просто забыть о нашем поцелуе или сделать вид, что его не было. По правде говоря, это меня еще больше озадачивало – я считал, что он натурал, судя по его рассказам о бывших девушках, и судя по Анжелке. Но между нами тоже что-то происходило.

Только я подумал, что свыкся с его прощупывающим, раздевающим взглядом, как нас усадили рядом, на один диван – мы играли в «Alias» команда мальчиков против команды девочек. Устраиваясь поудобнее, он закинул руку на спинку дивана и беспрепятственно поглаживал мне шею, выводил пальцами круги, пару раз нырнул за ворот поло, от чего у меня по спине побежали мурашки. Я не дергался как тогда в кафе и не только потому, что не хотел привлекать к нам лишнее внимание, мне просто-напросто нравились его прикосновения. В добавок мысль об их запретности, об их неприметности, пока мы оба у всех на виду, придавала наслаждению определенной пикантности.

Однако, играть вдвоем в эту игру гораздо увлекательней. Макс объяснял слова по-русски, и я, вкратце переводя его пространные изречения, не забывал о тактильном подбадривании мыслительных процессов, похлопывая Иэна тыльной стороной ладони по животу или груди, как бы говоря «ну, этот… как его… ты же знаешь… только назови…». В другой раз, сделав вид, что слово вертится у меня на языке, но я никак не могу его вспомнить, я нетерпеливо похлопывал его по колену, будто говоря «ну, давай, чувак, помоги мне», а затем с силой сжал пальцами его ногу. Я почувствовал, как он напрягся, стиснув зубы, но виду не подал. Однако самую удачную выходку я провернул, когда была очередь девчонок отгадывать. Пока они глаз не спускали с азартно жестикулирующей перед ними Ксюхи, я претворился, что мне срочно потребовался телефон, лежащий на столике сбоку от дивана. Чтобы дотянуться до него, мне пришлось перегнуться через Иэна, случайно уперевшись ладонью в его бедро, совсем рядом с промежностью, и на мгновение задержать щеку, скулу или возможно шею напротив его лица, напротив его губ.

Когда Ксюша попросила меня открыть еще бутылку вина, Иэн, сославшись на перерыв в игре, отправился на перекур. Винный шкаф стоял в углу кухни у самого холла, ведущего на задний двор. Я подошел, наклонился за бутылкой и в этот момент мне в задницу что-то уперлось. Я моментально выпрямился, как струна, и обернувшись наткнулся на раздраженный взгляд Иэна.
— Какого хрена..?
— Вот именно, какого хрена? – процедил он, почти шепотом, а потом схватил мою руку и прижал ладонью к своей внушительно выпирающей ширинке. – Чего ты добиваешься?
Я рот разинул от неожиданности, метнул взгляд в сторону гостиной – оттуда нас не было видно, и тогда, осмелев, вывернул руку, ухватил его ладонь и прижал к своему паху, отзеркалив не только его жест, но и слова.
— А чего ты добиваешься?
— Я бы мог тебе не только рассказать, но и показать, — он сжал меня сквозь джинсы, выбив из меня судорожный выдох. – Но боюсь, ты снова побежишь к Вике снимать напряжение.
Убрав руку, он шагнул в холл, накинул куртку и вышел на крыльцо.

В тот вечер мы больше не подходили друг к другу ближе, чем на метр, больше никаких прикосновений и никаких взглядов. Около двенадцати мы посадили гостей в такси и разошлись по комнатам. Вот только я еще долго не мог уснуть. И не только непроходящее возбуждение было тому виной, я обдумывал слова Иэна. Он был прав – это ни к чему не приведет. Я заигрался. Это влечение, охватывающее меня волнение, и даже желание – все это противоестественно и нездорово. Нужно покончить с этим. И как же все это неправильно по отношению к Вике.

В воскресенье мы продолжали держать дистанцию. И по правде говоря, молчаливый нейтралитет был мне на руку – сегодня был последний день перед экзаменом, а я в последнее время почти не открывал свои конспекты. Иэн сидел на диване и читал какие-то распечатки, скрепленные зажимом, так по-профессорски перелистывая их через верх. Я устроился на диване напротив со своими тетрадями. Между нами был журнальный столик и стена непроницаемого молчания. Ксюша тоже что-то учила за столом в столовой и то и дело переговаривалась с Татьяной, которая занималась своими делами на кухне. Своей ненавязчивой болтовней они создавали необходимый уровень фонового шума, разгоняющий уныние и одиночество, дарующий иллюзию домашнего комфорта.

Пытаясь мысленно повторить и усвоить кусок прочитанного конспекта, я обнаружил, что разглядываю ноги Иэна. По дому он сегодня ходил в шортах и футболке, и теперь, читая свои распечатки, он покачивал коленом правой ноги, от чего зазор между внутренней стороной его бедра и штаниной становился то шире, то уже. И только когда его нога внезапно остановилась, прерывая медитативный такт, я вдруг осознал, куда я пялюсь. Я поднял глаза и встретился с его осуждающим взглядом. После чего он молча встал и ушел наверх.

У меня завибрировал телефон. Звонила Вика. И я внезапно почувствовал, что не хочу сейчас ни видеть ее, ни слышать. В этом нет ее вины. На деле, она единственная ни в чем не виновата. И зачем я только послушал Иэна? Какой черт вообще занес его сюда? Чего ему не сиделось в своем Лондоне? Что он со мной сделал? Кто я теперь? Глупо, конечно, винить во всем Иэна. Это были мои поступки, мои действия, мои решения. Но злиться на себя было непродуктивно и малоэффективно. А эмоциям нужен был выход. Стыд, презрение к самому себе, боль и отчаяние, тоска и неудовлетворенность разъедали душу так, что хотелось кричать.

Говорят, человеческая выносливость способна выдержать многое. Предел у каждого свой, и когда он наступит, неизвестно. Но он обязательно наступает. У всех. И я не исключение.
Это произошло в понедельник, на следующий день. Я вернулся из универа около полудня, злой, как собака, из-за тройки за экзамен. «Пять, четыре, три». Если верить этой тенденции, на последний экзамен мне можно не ходить. Вика снова звонила, когда я был в универе, я сбросил звонок и написал, что не могу говорить, так как на экзамене. Тогда она атаковала WhatsApp, и последним ее сообщением было: «Что-то не так? Почему ты молчишь?». А молчу я по самой очевидной причине – не знаю, что сказать.

После того как мы переспали, мы вроде как официально стали парой. И ее вдруг стало слишком много. Ей все время хотелось быть рядом, держаться за руки, целоваться. А если мы были не вместе, то постоянно переписываться или созваниваться. Вся ирония в том, что в ее отношении ко мне я видел себя – себя относительно Иэна. И как бы сильно не возмущался мой разум, не презирал меня за слабость, за омерзительные желания, сердце сбивалось с ритма каждый раз, стоило ему только заговорить со мной. Тело не желало внимать никаким доводам рассудка и придавало меня каждый раз, как он касался меня. Что я могу сказать Вике? Что понимаю ее? Что знаю, каково это – любить издалека?

В коридоре послышались шаги. Я был дома один, потому не закрывал дверь комнаты. По-прежнему сидя с телефоном в руках, раздумывая, что ответить Вике, я посмотрел в проем. Тело снова реагировало на него, жаждало хотя бы мельком увидеть его перед тем, как он скроется за дверью своей спальни. Но вместо этого Иэн свернул ко мне, остановился в проеме, подпер плечом дверной косяк и посмотрел на меня задумчиво и примирительно. Перемена в его поведении меня насторожила, но я не подал вида, продолжая сидеть неподвижно, глядя ему в глаза. Тогда он расцепил заведенные за спину руки и показал, что у него было в руках. Я почувствовал, как внутри у меня все оборвалось, сердце ухнуло куда-то в район желудка. Он держал мой альбом. Тот самый альбом, где я рисовал его бесчисленное количество раз, и не всегда в одежде. Я вновь перехватил его взгляд, пытаясь понять – заглядывал он внутрь или нет. Ну, конечно, этот снисходительный покровительственный взгляд на бедного безнадежно влюбленного мальчишку. Я стиснул зубы, но глаз не отвел.

— Нашел его на диване в гостиной, — начал он, делая шаг внутрь комнаты, с интересом осматривая обстановку.
— Я его не терял, — тон моего голоса балансировал на грани между уверенным и грубым.
— Я полистал его. Прости, что без разрешения. – Я едва не скрипел зубами, в груди клокотало от негодования. – У тебя действительно талант.
Я молчал.
— Мне понравились мои портреты. Особенно последние…
— Хватит, — вскочив с кровати, я в два шага оказался около него и вырвал альбом из рук. – Ты не имел права. Это личное.
— Извини, я… — он было смутился, не ожидая такой агрессии, но быстро пришел в себя. – А вообще, ты прав – это личное. Ты рисовал меня. По-моему, я имею право знать об этом.
— С хрена ли?
— Я там обнаженный, — наигранно сокрушался он. — Это меня компрометирует. Бросает тень на мою репутацию.
— Ах, на твою репутацию? – парировал я тем же тоном. — Мол, позировал педику, да? А тот поцелуй тебя не смущает?
— Ты тоже не можешь о нем забыть? – на его губах появилась издевательская ухмылка.
Я промолчал.
— Викины ласки больше не помогают?
— Не приплетай ее сюда. – Я вновь сорвался на крик. — Она вообще жертва во всей этой ситуации. По твой, кстати, вине.
— По моей? Ты ничего не путаешь? Я ее пальцем не тронул.
— Ты свел нас! «Развлекайся, Алекс, пробуй, экспериментируй».
— Я предлагал себя, а не ее!
— Что?
— Я намекал, прощупывал. Не мог же я сказать прямо. Я не знал, как ты отнесешься к подобному.
— Я… не думал, даже не предполагал… что ты гей.
— К чему эти ярлыки? – усмехнулся он. – Я лишь однажды был с парнем. – Он вдруг стал серьезен и заговорил тише, почти шепотом. – Меня влечет к тебе с такой силой, что я уже не могу противиться этому. Я вижу, что ты чувствуешь то же самое. И не могу понять, почему ты упираешься, ведь я дал тебе понять – твое чувство взаимно.

Я понял, что это тот самый момент, то самое пресловутое распутье. Часть меня кричала, требовала, чтобы я сказал, что он ошибается, и выставил его за дверь. Другая же часть хотела захлопнуть дверь и никогда не выпускать его из своей комнаты. Не знаю, что он прочел в моем молчании, но вдруг спросил:
— Ты уже возбужден? – Я лишь кивнул, боясь издать малейший звук. – Я тоже, — добавил он, шагнул ближе и, обхватив ладонями мое лицо, поцеловал. И у меня сорвало крышу. Даже под дулом пистолета я бы не смог вспомнить, о чем думал еще минуту назад, и какая дилемма не давала мне покоя. Теперь в моих мыслях был только он. Я обнял его за талию, прижимаясь к его телу, целуя жадно и нетерпеливо, будто оголодавший, неделю не видевший и крошки хлеба. Почувствовав, что он задирает футболку, я отстранился и поднял руки. Затем зацепил пальцами низ его джемпера и потянул вверх, скользя руками по его бокам. Он быстро ухватился за горловину сзади и стянул с себя кофту через голову, отбрасывая в сторону к моей футболке. Его горячие ладони гладили по спине, захватывали в тесное кольцо рук, а я обнял его за шею, запустил пальцы в волосы и сжал их, притягивая его к себе. Мы целовались, пока не стали задыхаться, тогда оторвавшись от моих губ, он перешел к скулам, шее. Руки спустились на мой зад и, крепко сжав его, подтянули меня ближе к его паху. Из меня вырвался сдавленный стон.

На мгновение он остановился и поймал мой взгляд. «Да?» — спросил он коротко. «Да» — ответил я без колебаний. Он взял меня за руку и, не оборачиваясь, не разрывая зрительного контакта, пошел назад, пока не уперся ногами в кровать. Он сел на нее и потянул меня на колени к себе лицом. Мы снова стали целоваться, он крепко обнимал меня, будто желая впечатать в себя навечно. Я чувствовал, как колотится его сердце напротив такого же беспокойного моего. Он опустился спиной на кровать, увлекая меня за собой. Его руки протиснулись между нами, и он шустро разделался с пуговицей и молнией на моих джинсах, а затем скользнул руками на голые ягодицы. Я стонал, задыхался, извивался. Мы еще не успели до конца раздеться, а я уже сгорал от желания больше, чем за все время с Викой. Это было безумие, чистейшая страсть, от которой теряешь голову. И, возможно, сердце.

В тот раз, если уж говорить полюбившимися нам бейсбольными терминами, мы не пробежали «хоум-ран», ограничились «третьей базой». Мы ласкали друг друга руками, губами, ртом, но большего не было. Впрочем, мы были так возбуждены, что, кажется, все закончилось едва начавшись. Мы лежали на моей кровати, глядя в потолок. Мне было уютно на его плече, но по мере того, как выравнивалось дыхание и усмирялся пульс, разум приходил в себя, стряхивая последние остатки сковывающего наваждения. Что дальше? Удовлетворили любопытство и снова вернемся к Анжелке и Вике? Я точно не смогу вернуться? Но и это все ненормально. Не дай бог, кто-нибудь узнает.

Я почувствовал, как он повернул голову, но еще не готов был встретить его взгляд. Тогда он положил ладонь мне на щеку и заставил посмотреть на него.
— Только не говори, что ты снова сбежишь, — улыбнулся он, и я в который раз залюбовался ямочкой на его подбородке.
— Я хочу остаться, — признался я и, повернувшись на бок, наконец позволил пальцам коснуться объекта моего повышенного интереса на его щетинистом лице.
— Но? – Иэн уловил недосказанность в моих словах.
— Но не могу побороть сомнения.
— Какие сомнения?
— В правильности происходящего. Ты и я… это противоестественно. Это пошло и мерзко. Так не должно быть.
— Алекс. Милый Алекс, — он тоже лег на бок и провел пальцами по моей щеке. – В любви нет ничего противоестественного, ничего пошлого или мерзкого. Разве так ты себя чувствовал еще пять минут назад?
— Тогда нет.
— И сейчас не надо. Не поддавайся влиянию стереотипов. Как, по-твоему, кто был настоящим Идиотом: князь Мышкин или его окружение?
Я улыбнулся его сравнению, но тем не менее понял, что он имеет в виду. Я смотрю на нас глазами того общества, что привыкло осуждать подобное поведение, презирать и искоренять. Но ведь это не значит, что общество право. Он продолжил:
— В современном мире крайне редко получается найти хорошего друга, настоящего. Еще реже это может стать чем-то большим. От такого не отказываются. И я не откажусь. Этот прогресс дался мне не легко. Ведь ты почему-то не взлюбил меня с первого взгляда.
— Я просто подумал, что такой классный парень как ты ни за что не станет дружить с таким как я.
— Дружить? – усмехнулся он. – Я не хочу с тобой дружить. Разве друзья делают вот так? – он провел ладонью со спины до бедра и закинул мою ногу себе на талию. – Или так? – он приподнял голову и поцеловал меня глубоко, властно, требовательно.
— Ну, если только очень близкие друзья, — ответил я, тяжело дыша от новой волны возбуждения.

Иэн засмеялся, и я понял, как сильно люблю его смех, все его ухмылки и ямочку на подбородке. Особенно ямочку. Раздался телефонный звонок. Иэн раздраженно зарычал.
— Ну, что за кайфоломщик так удачно подбирает время? – бормотал он, свесившись с края кровати и капаясь в карманах джинсов. Однако, достав мобильник, он чертыхнулся и резко сел, опустив ноги на пол. В следующее мгновение он уже натянул на себя трусы и, прижав телефон к уху, сказал: «Привет, подожди секунду». Затем обернулся ко мне, извинился, сказал, что увидимся позже, и направился в свою комнату, по пути подобрав одежду. Перед тем, как закрылась его дверь, я услышал слова, обращенные к неизвестному мне собеседнику: «Теперь говори».

Я еще некоторое время сидел на кровати и в задумчивости смотрел на противоположную спальню. Дверь моей комнаты так и оставалась открытой. В порыве страсти мы и думать о ней забыли. Очень опрометчиво. Но занимали меня сейчас мысли совершенно иного толка. Что это за звонки? Что будет с Иэном после этого телефонного разговора? Он снова сбежит напиваться? Достаточно ли мы близки, чтобы я мог спросить его об этом? Потому что я волновался.

Внизу хлопнула входная дверь, и я ураганом сорвался с постели в поисках трусов и остальной одежды. Пришла Ксюша – она сдала на отлично. Как только ей это удается? Мы с ней делали сэндвичи на кухне, когда спустился Иэн. Вид у него был мрачный, но он старался улыбаться, старался быть повседневным собой. И в целом у него это неплохо получалось. Лишь погрузившись в размышления, он снова начинал хмуриться. Вечером, когда Ксюша предложила посмотреть фильм, Иэн сославшись на свою диссертацию ушел наверх. Мне хотелось последовать за ним и поговорить наедине, но было бы подозрительно, если бы я ушел сразу после него. Ну, или у меня развивалась паранойя. Пришлось остаться с сестрой, чтобы не палиться.

Минут сорок спустя, после ежевечернего разговора с родителями по телефону, заперев все двери и поставив дом на сигнализацию, я наконец пожелал доброй ночи сестре, оставшейся досматривать фильм, и пошел наверх. К моему удивлению, дверь спальни Иэна была распахнута настежь. Он сидел за письменным столом и что-то печатал на ноутбуке. Заметив меня, он улыбнулся, нажал еще пару клавиш и захлопнул крышку. Затем встал и подошел к проему. «Зайдешь?» — пригласил он жестом радушного хозяина, и я кивнул. Он закрыл за мной дверь и тут же обнял меня со спины. Я почувствовал на шее его горячее дыхание, и по телу прошлась дрожь предвкушения. Я пытался напомнить себе, что пришел поговорить, но, развернувшись в его руках, первым начал его целовать.

Довольно быстро мы оказались без одежды и на кровати. Он повалил меня на спину и лег сверху, целуя в губы, шею, грудь. Его частое тяжелое дыхание, его сдавленные стоны, вырывавшиеся каждый раз, стоило мне приподнять бедра ему навстречу, возбуждали меня лучше самых откровенных ласк. Я гладил его плечи, стискивал ягодицы, обвивал ногами его голени, и мне все было мало. Наше поспешное дневное рандеву оставило меня не до конца удовлетворенным. Мне хотелось полнейшего единения с ним. Единения наших душ через единение тел. При одной мысли об этом, я содрогнулся от нетерпеливого желания.

— Иэн, — я безмолвно просил.
— Алекс, — тяжело дыша, он посмотрел на меня, — я хочу тебя. По-настоящему. Полностью. Ты готов?
— Не знаю, — признался я честно. – Но я тоже хочу. Очень.
— Тебе страшно?
— Немного.
— Не переживай. Расслабься…

Расслабиться с ним было не сложно. От его ласк я становился безвольной марионеткой, готовой всячески услужить своему кукловоду. Я растворялся в нем. А он во мне. В первое мгновение меня пронзила резкая боль, кажется, я даже вскрикнул, но окутанная наслаждением, перемешанная с ним и уже неразличимая от него, эта боль вскоре превратилась лишь в непривычный дискомфорт. Но я тут же забыл и о нем, как только Иэн, теряя терпение, поддаваясь вожделению, стал вдалбливаться в меня как обезумевший. Я ощущал невесомость, словно я парю над пропастью или падаю в бесконечную бездну. С трепетом в груди, с дрожью в теле, я понимал, что теперь он мой. Я дважды потерял девственность менее чем за неделю. Но мне казалось, что до него ничего не было: ни поцелуев, ни секса, ни страсти, ни наслаждения, ни самой жизни, которая, я уверен, в эту ночь поделилась на «до» и «после»…

— Так значит, у тебя уже был опыт с парнями? – вспотевшие и довольные мы лежали в его постели, и я вдруг вспомнил брошенную им днем фразу.
— Не с парнями, с парнем, — усмехаясь поправил он. – Это было всего раз. В колледже.
— А ты был… — я замялся, не зная, как правильно спросить: «актив или пассив», «сверху или снизу», и тут меня осенило: — …Питчером или Кэтчером?
— Раньше не замечал за тобой такой любви к бейсболу, — засмеялся он, а потом добавил, — Кэтчером.
— Выходит, со мной ты впервые был на «позиции подающего», — заметил я.
— Это не единственное, что у меня с тобой происходит впервые.
— А почему ты больше не встречался с этим парнем? – Я боялся, что меня может постигнуть та же участь, но надеялся, что вопрос не прозвучал жалко. – Тебе не понравилось?
— Скорее наоборот. Я испугался остроты тех чувств, испугался постигшего меня откровения. Я смалодушничал и порвал с ним.
— Ты струсил? Мне сложно в это поверить.
— Чтобы понять мои мотивы, нужно знать, в какой семье я вырос. Мои родители мало того, что убежденные консерваторы, так еще и рьяные католики. Да чего уж там – я и сам до четырнадцати лет ходил в воскресную школу. Словом, с детства мне прививали твердую убежденность в том, что любовь возможна только между мужчиной и женщиной. Все остальное – грех.
— А как же прославленная толерантность Европы? – Я был очень удивлен. Выходило, что между нами больше общего, чем я полагал вначале.
— Британия – это еще не вся Европа. Британия – это холодный, отчужденный, самобытный туманный Альбион. В воспитании людей по-прежнему преобладают дань традициям и преемственность поколений. Даже среди молодежи, подражающей фривольной материковой Европе или той же Америке, большинство окажутся теми, кто будет пялиться на тебя, перешептываться у тебя за спиной, а при встрече скажет: «У меня нет проблем с геями. У меня между прочим сосед такой, и я всегда общаюсь с ним, как с нормальным». Толерантность пропагандируется «верхами», но далеко не всегда соблюдается «низами».
— Хочешь сказать, дома никто не знает о твоих истинных предпочтениях?
— Не знает. Но, возможно, один мой друг догадывается.
— Друг? – переспросил я, отвернувшись – мне не хотелось, чтобы он увидел тревогу в моих глазах.
— Не ревнуй, — он чмокнул меня в плечо. – Только друг, стопроцентный натурал. Он мой юрист. В данный момент, как раз-таки, пытается разрулить весьма щекотливую ситуацию с одним из моих студентов.
— Какую ситуацию? – я посмотрел на него обеспокоенно, чувствуя, что это важно.
— Однажды вечером в мою комнату в преподавательском жилом корпусе постучался юноша, твой ровесник, кстати. Заявил, что намерен оспорить мою оценку его сочинения. Однако, войдя внутрь, принялся неуклюже признаваться в любви, а в конце своей трогательной речи припал к моим губам. – Иэн сделал драматическую паузу и покосился на меня, забавляясь нескрываемым потрясением на моем лице. – Не знаю, то ли из жалости, то ли из уважения к его смелости, я позволил ему себя поцеловать. Затем отстранился, как можно более тактично объяснил ему, насколько все это неприемлемо, и выставил за дверь. – Иэн вздохнул и помрачнел. – Через два дня я уехал в Россию. А еще через три – мне позвонил ректор. Оказывается, этот сопливый юнец заявил, будто состоял со мной в интимных отношениях.
— Ничего себе! Так вот, что это за звонки, — догадался я и развернулся к нему, приподнимаясь на одном локте.
— Да, мне позволили остаться в программе, так как, по сути, это голословные обвинения: его слово против моего. Но мне пришлось подключить своего друга-юриста, чтобы он представлял меня во время разбирательств. Главная цель – не довести до суда. Иначе дело придадут огласке, и на моей карьере может быть поставлен жирный крест.
— Вот же мелкий гаденыш!
— Да, на какое-то время он отбил у меня всю охоту засматриваться на парней.
— Серьезно?
— Да, видит бог, я сопротивлялся, как мог, — он тоже приподнялся на локте и теперь наши лица были на одном уровне. – Но ты делал эту задачу непосильной.
— Честное слово, я не специально, — улыбнулся я и лизнул его губы от подбородка к носу. Он и в этот раз не смог устоять.

Так началось самое счастливое время в моей жизни. Днем мы были хорошими друзьями – болтали, смеялись, обменивались мимолетными касаниями и даже поцелуями, пока никто не видит. Ночью мы становились «близкими» друзьями и трахались как кролики, выплескивая накопившуюся за день страсть. Мое счастье омрачилось лишь раз, во время очередного звонка юриста, по сути, несущего благие вести. Конфликт удалось урегулировать мирным путем. Друг Иэна нашел записи с камер и свидетелей, которые подтвердили, что парень пробыл в комнате не больше пяти минут. Под натиском неопровержимых доказательств малец сознался, что оговорил преподавателя. Однако, дабы замять разлетевшиеся по кампусу слухи, ректор настоятельно рекомендовал мистеру Бэйтсу жениться, ибо именно образ добропорядочного семьянина университет королевы Марии предпочитает видеть в своих профессорах.

Иэну пришлось рассказать мне о второй причине звонка, так как я случайно услышал его фразу, обращенную к другу-юристу: «А с чего ты взял, что Сара захочет стать моей женой?». До вечера я терзался сомнениями: спросить или нет. С одной стороны, его жизнь в Лондоне меня не касается, с самого начала я понимал, что у нас «курортный роман», и не стоит сильно привязываться. Именно поэтому я «отсрочил» отношения с Викой, но не стал расставаться с ней окончательно. Но, с другой стороны, я был с ним полностью откровенен, и до его отъезда я был только его. Я долго ломал голову, но как только мы оказались наедине в его комнате, вопрос вырвался сам собой: «Кто такая Сара?»

Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся, видимо, поняв, что я подслушал его телефонный разговор, и спокойно ответил:
— Моя девушка. Как бы.
— Девушка?
— Да, я встречаюсь с девушками. Что тебя так удивляет? Ты и сам «играешь за две команды».
— Нет, меня удивляет другое. Что ты не верен ей. Я не думал, что ты… — я не договорил, язык не поворачивался назвать его подлецом.
— Видишь ли, я не уверен, что мы до сих пор вместе.
Я либо разучился понимать английский, либо конкретно Иэна. Видя мое замешательство, он пояснил:
— Последнее, что она мне сказала перед отъездом: «Если уедешь в свою fucking Russia, можешь навсегда забыть обо мне». Она не хотела понять, как эта программа важна для меня и для моей диссертации. К тому же я не выношу ультиматумов. Я уехал. А в первый вечер сразу после ужина она позвонила мне. Я подумал, чтобы помириться. На деле, мы вконец разругались.
— Если тебе интересно стороннее мнение, я бы сказал, что у тебя нет девушки, — ухмыльнулся я.
— Ты многого не знаешь. Мы с ней встречаемся почти два года и за это время уже трижды расставались подобным образом. Поэтому и в этот раз я не уверен – действительно ли это конец.
— Какие странные отношения, — задумался я. – Почему ты возвращаешься к ней?
— Мне удобно, — пожал он плечами.

То был единственный раз, когда мы говорили о Саре. Срок годности нашего мыльного пузыря был ограничен, и я не хотел тратить его попусту. Когда вернулись родители, нам пришлось стать в два раза тише и осторожнее. Я теперь возвращался посреди ночи в свою постель, потому что утром перед работой мама могла заглянуть ко мне в комнату. Именно тогда я осознал, как на самом деле глубока моя привязанность к Иэну – мне трудно было уснуть без него под боком. Но, возможно, это даже к лучшему – скоро он уедет, пора возвращаться к привычному ритму жизни. И все же в его последнюю ночь в нашем доме я не смог уйти от него.

Мы не говорили о его отъезде – ни к чему озвучивать очевидное, но все наши поцелуи, ласки, сам секс были пропитаны отчаянием и обреченностью. Как утопающий, вероятно осознающий всю тщетность своих попыток надышаться, запастись кислородом, перед тем как его накроет толща воды, все равно продолжает хватать ртом воздух, так и мы старались надышаться друг другом, насмотреться, нащупаться, чтобы, когда нас наконец захлестнет волной расставания, у нас еще оставался минимальный запас воспоминаний, продлевающий жизнь.

Когда все вышли на террасу проводить Иэна, когда Вадик устраивал его сумку в багажнике, а родители о чем-то шутили и желали удачной дороги, я продолжал молча следить за ним, все еще пребывая в том же оцепенении «утопающего», делающего свой последний вдох. Обмен взглядами. Кивок головы. И вот за ним захлопывается дверца, и автомобиль скрывается за воротами. Соленые воды моря сошлись над моей головой.

Поднявшись к себе в комнату, я рухнул на кровать – бессонная ночь уже давала о себе знать. Уткнувшись лицом в подушку, я пожалел, что мы с Иэном никогда не спали здесь — так бы у меня остались более живые воспоминания и его запах. Вскочив с постели, я ринулся в соседнюю комнату и живо подменил подушки. Я рассмеялся над своей собственной сентиментальностью. Как же я обманывался, убеждая себя, что это лишь увлечение и ничего больше. Теперь же, так остро ощущая тоску, разъедающую сердце, я понял, что вероятно впервые в жизни по-настоящему влюбился.

Как же глупо и эгоистично было придерживать Вику «про запас». Теперь я знал точно, что не вернусь к ней. Ни сейчас. Пока свежи и крепки мои чувства к Иэну, я не смогу предать их, я не смогу быть ни с кем другим. Подойдя к столу, я заметил на нем белый конверт без надписей. Осторожно открыл – внутри оказалось проволочное сердце от головоломки. Никакой записки, ни слова. Но я и так все понял. Он не только увез часть моего сердца с собой, но и оставил мне часть своего.

Все люди приходят в нашу жизнь не случайно. Они вторгаются в нее, чтобы оставить след или подсказку, которые помогут нам что-то осознать, что-то совершить или чему-то научиться. В масштабах целой человеческой жизни Иэн был краткой вспышкой на моем пути – яркой и путеуказующей. Он придал мне уверенности в себе, научил любить, помог понять себя. Поэтому, когда три месяца спустя я увидел в Фейсбуке на странице Сары пост о помолвке и грядущей свадьбе, я от души поздравил Иэна с радостным событием и удалил свой аккаунт из всех соцсетей. Я не обижался. Напротив, я был благодарен ему за урок и мог двигаться дальше. Летом я подал документы в Лондонский университет искусств. Почему именно в Лондоне? Потому что он в топе лучших. Ну, и не буду лукавить, какая-то глупая ностальгия влекла меня на его родину. Будто с ответным визитом.

Я не собирался искать его или вмешиваться в его семейную жизнь. Мне просто нравилась сама идея о том, что мы дышим с ним одним воздухом, возможно, ходим по одним и тем же улицам или заглядываем к одним и тем же торговцам кофе. Мне нравилось думать, что наши жизни не разошлись окончательно и бесповоротно, а еще пересекаются где-то в прошлых временных отрезках: быть может, вчера или на прошлой неделе он так же бродил по этой набережной, а может завтра пройдется по той аллее в Риджент парке, где я гулял на днях. В городе с девяти миллионным населением глупо рассчитывать на случайную встречу в одном и том же месте в один и тот же период времени. Ведь случайных встреч не бывает.

Однажды мне позвонила мама и рассказала, что на днях они получили от Иэна подарок – книгу с его автографом. Она тараторила потрясенно и взволнованно. Я смог лишь понять, что этот роман об однополой любви, и что главный герой напомнил ей меня, и это ее насторожило. Я сослался на сильную занятость, чтобы поскорей закончить разговор, и тут же залез в интернет, ища ближайший книжный магазин, где можно приобрести экземпляр книги.

На первой же странице я с трепетом прочел: «Посвящается моему самому близкому другу – А.».
Я читал весь вечер и всю ночь, взахлеб, видя на этих страницах себя и Иэна. Мне не терпелось узнать, какое будущее он желал своим героям.

«У русских есть поговорка: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем», — рассуждает Роберт, тридцатилетний историк, вернувшись с раскопок, где он познакомился с юным Стивом, сыном археолога. – Это грустно, но на ряду с горечью и сожалением, в этих словах притаился небывалый душевный восторг от осознания своей причастности к пламенной любви. Открывая источник благодатных слез, на тебя нисходит озарение. Ибо лишь разлука помогает осознать потребность в любимом человеке, прочувствовать важность его присутствия в твоей жизни. Если это истинная любовь, только он сумеет восполнить душевную пустоту, гнетущую со дня расставания. В этом изречении живет надежда. Ведь теперь, когда ты понял себя, осознал всю ценность ваших чувств, остается лишь сделать шаг навстречу».

Я долго пребывал под впечатлением от книги. На душе было светло и спокойно, будто Иэн написал для нас счастливый конец. Отчасти так оно и было. Роберт и Стивен были воплощением наших надежд и стремлений, исправленной и улучшенной копией нас. Я воспринимал их счастье, как свое. И я все чаще стал задумываться, что будь у нас с Иэном второй шанс… Впрочем, я каждый раз одергивал себя. И все же, полагаю, своими мыслями мы запустили во вселенной некий механизм, потому что пару недель спустя, неспешно шагая по аллее кампуса после занятий, я услышал его голос – «Алекс!»

В сознании на мгновение всплыла его комната в доме моих родителей, ночной полумрак, освещаемый лишь лампой на прикроватной тумбе, и его лицо с ямочкой на подбородке, довольное и расслабленное после любовных утех. Обернувшись, я увидел совершенно иную картину: заросшее густой щетиной лицо, взволнованный взгляд, строгий костюм, на шее гостевой бейдж участника какой-то конференции.
— Это и в самом деле ты, — выдохнул Иэн, будто наконец позволил себе поверить своим глазам.
— Я, — ответил на автомате, мне и самому не верилось, что после всех моих размышлений о случайностях и превратностях судьбы, она все же уготовила нам эту встречу.
— Что ты здесь делаешь? – спросил он.
— Учусь. Уже почти год.
— В колледже Кэмбервелл? Все-таки решился, — он одобрительно кивнул. – Рад за тебя. – Затем вдруг нахмурился. – То есть ты здесь уже год и даже не подумал дать знать о себе? Ты злишься?
— Нет, — честно ответил я. – У тебя теперь новая жизнь с Сарой. Я не хотел доставлять тебе проблем.
— Алекс, милый Алекс, — улыбнулся он, а я почувствовал, как сердце пропустило удар. – Ты не проблема, ты ее решение.
— Не называй меня так.
— Как? Решением?
— Милым. Это давно в прошлом.
— И дня не прошло, чтобы я не сожалел об этом.
Я уставился на него непонимающе — что он хочет этим сказать? Он подошел ближе.
— Не было свадьбы. Это решение далось мне на удивление легко. И ты был первым, с кем мне захотелось поделиться новостью. Но ты пропал. Ты в самом деле сменил номер телефона?
— Хотел начать с чистого листа, — пожал я плечами.
— Как поэтично, — улыбнулся Иэн.
— Кстати, об этом. Я прочем твою книгу.
— И как тебе?
— Оптимистично, — я ответил на его улыбку.
— Я надеюсь, что она станет пророческой.
— Я тоже, — ответил я, глядя ему в глаза и видя в них отражение своих чувств. – Я тоже.