Голубоватый свет солнца, пробивавшегося сквозь идеально протертый высотниками Небесный купол, отражался от лацкана серебристого костюма Ланы. Она была высокой и стройной. Как и все девушки Академии межгалактических путей сообщения. Как все девушки планеты Земля. Она была такой же миловидной, как и все они, и так же заученно улыбалась всем, кого встречала. Только вот ее глаза были не похожи на глаза всех остальных девушек: прозрачно-голубые, с темной обводкой чистой радужки, они обладали Свойством глубины. Впервые заметив эту странную особенность, наделявшую любой, даже невзначай брошенный взгляд Ланы удивительным смыслом, который (что самое ужасное!) не всегда удавалось выразить словами, Рой был вынужден дать этому явлению такое название. Так было проще. Если обнаруживаешь что-то новое и неизведанное, нужно это что-то изучить, а затем дать ему говорящее название – тогда оно перестает пугать неизвестностью и непредсказуемостью. Рой долго размышлял над тем, как можно объяснить этот странный блеск и сияние, но ничего не приходило ему в голову. Он никогда не видел таких глаз, такого пытливо-озорного взгляда, такого странного хитрого прищура, который нет-нет, да и проскальзывал мимолетом, слегка задевая легким изгибом ее светлые брови.
Сейчас Рой шел по широкому ярко освещенному коридору с прозрачным потолком, а навстречу ему двигалась Лана. Она смотрела на него, улыбаясь. Потому что знала его: они проучились в Академии уже пять лет и всегда пересекались на лекциях, а однажды даже были в одной бригаде, когда во время первой практики их направили на планету Глизе 581 c. Но даже если бы она его не знала, она всё равно бы улыбалась. Так было принято. Так было нужно. Свои размышления о том, кому это нужно и зачем люди это делают, Рой не озвучивал. За это можно было не только вылететь из Академии, но и попасть под статью. Об отказе от Морали кодекса Учтивости, изданного в 2378 году, и с тех пор несколько раз переиздававшегося, когда в него вносились изменения или поправки. Всего было произведено 43 изменения и внесены 198 поправок. Рой все их знал. Их знал каждый гражданин Земли. И все неукоснительно следовали этому своду правил. И именно поэтому Лана Грэшем шла навстречу Рою Кремптону и улыбалась. А он улыбался ей в ответ.
Сказать по правде, Лана была одной из немногих людей, которым Рой улыбался через силу. Просто потому что надо. На самом же деле при виде ее у молодого астронавта возникало странное ощущение: очень хотелось убежать, скрыться от прозрачно-голубого пытливого взгляда. И больше всего Роя раздражало то, что он не мог понять, почему это происходит. Кто-то, возможно, подумал бы, что это подсознательное желание отстраниться от человека, которого никогда не сможешь до конца понять: никто из обыкновенных людей никогда не мог до конца понять «счастливчиков». А Лана была как раз одной из них. Из «счастливчиков».
Обычные люди до восемнадцати лет учились в общеобразовательных школах и жили в кампусах. В эти школы они попадали из Воспитательных домов, где находились с рождения. И никто из них не знал своих родителей. Это было не нужно. Так учили. С детства они знали, что все они братья и сестры, что их главный и единственный родитель – это государство и что все они равны. Никого не обделяли, никого не поощряли. Никого не ненавидели и никому не оказывали особого внимания. Дети росли одинаково: одинаково ровно, одинаково правильно и одинаково дисциплинированно.
«Счастливчики» тоже учились в общеобразовательных школах. Только оттуда они возвращались не в общие комнаты кампусов, а, трудно поверить, домой. То есть в жилые отсеки, закрепленные за людьми, которые когда-то образовали социальную Ячейку и произвели детей. Этих самых «счастливчиков». Но не отдали их в Воспитательный дом, а по непонятным причинам забрали в свой отсек. Эти дети также росли в условиях строгой дисциплины и равенства. Их не выделяли только потому, что они продолжали жить со своими биологическими родителями. Их не осуждали за это. Но их никогда не могли понять. Потому что они были немного другие. Немного – самую малость, незаметную глазу: у кого-то это была странная невозможность скрыть улыбку даже тогда, когда улыбаться не требовалось, а у кого-то – вот такой хитрый, прячущийся в ресницах прищур, как у Ланы Грэшем.
И даже во время коротких каникул «счастливчики» часто отправлялись не на планетарные базы отдыха, а ездили навещать своих родителей. И Лана ездила. Почти каждый раз, когда выдавался свободный день. А Рой, как и большинство студентов Академии, не имел ни малейшего понятия, где находится жилой отсек, приписанный за его биологическими родителями. Он не знал не только города, но даже континента. Так же, как не знал их имен и их лиц. Это не требовалось. Ему не требовалось. И поэтому он никогда не мог понять, почему таких, как Лана Грэшем – живущих с родителями или хотя бы поддерживающими с ними какую-то связь – называли «счастливчиками». В чём их счастье?..
Рой прошел мимо, стараясь не дышать и удерживая лицо в виде застывшей прохладно улыбающейся маски. Он поймал себя на мысли, что продолжает усиленно смотреть в одну точку, в то время как Лана уже, наверное, свернула за угол длинного коридора Академии. Под воротником серебристого костюма защекотало, и Рой почувствовал, как между лопаток скользнула капля пота. Брови молодого астронавта дрогнули, но так и не сложились в хмурую V над холодными спокойными глазами. Главное правило, которое прививали всем детям Земли и которое, в конце концов, становилось частью их естества, кочуя по телу с красными кровяными тельцами, не позволило Рою нахмуриться. Всегда оставаться хладнокровным. Но где-то глубоко в сознании, там, куда этому закону путь был закрыт, мигала ярко-красная лампочка, похожая на одну из тех, что включаются при нарушении герметичности отсека или обнаружении неидентифицированного объекта системой безопасности.
Что-то было не так. Что-то было неисправно. И Роя это беспокоило. Об этом не рассказывали на лекциях, не упоминали в учебниках, не предупреждали во время стажировок. А значит – Рой не мог этому сопротивляться. Антидота не было.
Размышляя об этом, астронавт поднимался на сверхскоростном лифте на тридцать второй этаж Академии, где находился Отдел генетических исследований.
- Кремптон. Рой, - произнес он четко, остановившись у двери из белого металла.
Где-то внутри стены зажужжало, потом пискнуло, и массивная дверная панель бесшумно отъехала в сторону. Рой зашагал вдоль узкого коридора с приглушенной голубоватой подсветкой, зная, что сейчас произойдет важное событие в его жизни: он узнает имя. Имя девушки, как и он, двадцати трех лет от роду. Имя девушки, как и он, учащейся на последнем курсе Академии межгалактических путей сообщения. Имя девушки, как и он, успешно сдавшей тест на психологическую зрелость. И именно с ней Рой должен будет создать Ячейку. Производить детей. И отдавать их в Воспитательный дом.
Этот процесс был четко прописан в гражданском кодексе Земли. «Каждый гражданин планеты Земля, достигший совершеннолетия, обязуется пройти тест на психологическую зрелость и по итогам оного быть причисленным к репродуктивно активной (коэффициент психологической зрелости ≥ 75%) или неактивной группе (коэффициент психологической зрелости < 75%), в зависимости от результатов. Каждый гражданин планеты Земля, причисленный в репродуктивно активной группе, обязуется создать социальную Ячейку с гражданином противоположного пола, того же возраста и профессиональной направленности, удовлетворяющим вышеперечисленным требованиям и являющимся для указанного гражданина оптимальным генетическим партнером». А в Конституции существовал пункт, гласивший, что главной целью создания Ячеек является репродукция человека. Рой никогда не понимал, почему главной целью, а не единственной. Он не видел других целей. О них не говорили окружающие, не рассказывали на занятиях по психологической подготовке...
Рой подошел к плоскому экрану информационного терминала и приложил ладонь к термоактивному элементу с правой стороны дисплея. Терминал ожил, засветившись мерцающим зеленым светом, и просканировал отпечатки его пальцев. Через секунду загорелось синее «Доступ разрешен», а еще через секунду на правой половине экрана стала построчно появляться информация о специалисте третьей категории Рое Кремптоне, охватывая в рамку из печатных символов трехмерную фотографию молодого мужчины с короткими темными волосами, прямым носом, четкими скулами и сосредоточенными серыми глазами. Левая половина экрана оставалась пустой.
Зазвучал синтезированный бесцветный голос.
- Рой. Кремптон. Астронавт. Пятый курс Академии межгалактических путей сообщения. Коэффициент зрелости. Восемьдесят. Девять. Процентов. Генетическая совместимость. Найдена. Уровень. Девяносто. Шесть. Процентов.
«Неплохо», - подумал Рой.
Голос продолжал.
- Оптимальный генетический партнер.
Пауза.
Рой внутренне сжался, хотя, если бы кто-нибудь сейчас увидел его со стороны, то и не подумал бы, что молодой астронавт волнуется. Он всё так же спокойно стоял перед монитором информационного терминала, с безразличным видом глядя на левую, пока еще пустующую, половину экрана. Вдруг левое поле монитора мигнуло, и появилось изображение. С дисплея на Роя смотрела красивая девушка: светлые, собранные в аккуратную строгую прическу локоны, правильные черты лица... И даже несмотря на то, что это была всего лишь трехмерная фотография, у астронавта снова возникло неконтролируемое желание потупить глаза и спрятаться от этого прозрачно-голубого пронизывающего взгляда.
Неживой голос информационной системы прогрохотал:
- Лана. Грэшем. Пятый курс Академии межгалактических путей сообщения. Коэффициент зрелости. Девяносто. Три. Процента.

Люди никогда не обсуждали между собой оптимальных партнеров, которые были отобраны для них Отделом генетических исследований. Эту информацию принимали. Просто принимали. А дальше – следовали инструкциям. Но всё это, конечно, не влияло на то, что сам человек думал об этом выборе. Поэтому, несмотря на то, что Рой выглядел как обычно: серьезным и спокойным – внутри него всё бурлило, и ему стоило больших усилий не подавать виду и сохранять внешнюю бесстрастность.
«Почему? Почему она? Почему именно с ней? Стоп, Рой. Так ты не найдешь верный ответ. Сформулируй вопрос правильно. Итак. Почему выбор пал именно на Лану Грэшем? Потому что ее генофонд прекрасно дополняет мой. Таким образом, у нас есть высоковероятная возможность произвести здоровых детей с отличной наследственностью. Так что же меня беспокоит? Меня беспокоит то, как я воспринял эту информацию. Вот самый верный вопрос. Почему я так реагирую на кандидатуру Ланы? Если бы это была любая другая девушка с моего потока, я бы просто принял эту информацию как данность. Но сейчас я... я растерян. Это недопустимо!»
Недопустимо. Астронавт не имеет права быть растерянным. Никогда. Но что делать, когда с твоим организмом происходит что-то не то? Что-то, что не определяется рентгеном, томограммами, ультразвуком... Что-то, что беспокоит, что не дает сконцентрироваться. Что пугает, в конце концов, своей необъяснимостью.
Рой уже несколько раз проходил полное медицинское обследование. Не объясняя причин, не вдаваясь в подробности. Просто чтобы удостовериться, что никаких отклонений в физико-химических показателях нет. И их не было. Все цифры – в пределах нормы. Стопроцентное здоровье. Как и должно быть у астронавта. Как и должно быть у любого жителя Земли.
«Значит, - думал Рой, - причина сугубо психологическая. А это уже сложнее. И в то же время проще. Любую внутреннюю проблему можно решить. Нужна сила воли. Так нас учили...»
Это была правда. Силу воли в детях Земли развивали с самого детства. Закаляли, как закаляют сталь: долго, упорно, неистово. И тогда из этих детей вырастали уверенные в себе, честные, смелые, сильные духом люди. И тогда общество избавилось от таких мерзких червоточин человеческой натуры, как злость, подлость, жадность и лесть.
Поэтому сейчас Рой просто отдал себе самому приказ: смотреть в глаза Лане Грэшем и не чувствовать этого странного смятения. Просто смотреть – открыто и уверенно.
И вот он снова идет по очередному длинному коридору Академии межгалактических путей сообщения. И вновь навстречу ему движется Лана, улыбаясь и смотря в глаза. Нет, не так: заглядывая в глаза. Но на этот раз Рой отвечает на ее взгляд уверенно и открыто. Он тоже смотрит на нее, тоже улыбается. И каждая секунда тянется вечность... Наконец, Лана слегка прищуривается и едва заметно кивает головой, словно самой себе, в подтверждение каких-то мыслей. Она немного замедляет шаги и, когда между ней и Роем остается каких-то полтора метра, произносит, негромко и с какой-то странной интонацией, которая незнакома астронавту:
- Здравствуй, Рой.
- Здравствуй, - отвечает он автоматически.
- Ты уже был в Отделе генетических исследований?
- Да.
- Значит, ты уже знаешь об их выборе для тебя. И для меня.
- Да.
Рою кажется, но, может быть, по лицу Ланы действительно проскальзывает лёгкая тень грусти. А может быть, это всего лишь тень от пробежавшего по чистому небу облака.
- Я рада этому выбору.
Рой молчит. Никто никогда не высказывает свое мнение по поводу решения Отдела генетических исследований! А Лана... Он решает не отвечать на ее невысказанный вопрос.
- Увидимся на Cella Formatio. Удачи, Рой.
- Удачи, Лана.
Отойдя шагов двадцать, молодой астронавт нажимает крошечную кнопку на боковой грани наручных часов-органайзера, оснащенных возможностью отслеживать пульс, давление и температуру тела. 120 ударов в минуту. Короткий вздох. И только один раз на четких скулах выступают желваки.

В Академии межгалактических путей сообщения традиционная процедура Cella Formatio проходила ежегодно, в третье воскресенье после весеннего равноденствия. Церемония создания Ячеек была несколько старомодна, и уже давно многие жители Земли выступали за отмену этого, на их взгляд нелепого, действа. Ведь если Отдел генетических исследований подбирал человеку пару, оспаривать это решение было бессмысленно. Да никто и не пытался. Зачем спорить с тем, что выработано десятилетиями, что подтверждено многолетними исследованиями и что, в конце концов, прописано в Конституции планеты? Поэтому данный процесс, во время которого два репродуктивно активных человека, идеально подходившие друг другу по генофонду, произносили слова, звучавшие по меньшей мере странно и непонятно, вызывал с каждым новым поколением всё большее недоумение у молодежи. Но всё же, наряду с тем, что многие обычаи постепенно растворялись во времени, утрачивая актуальность, процедура Cella Formatio оставалась непоколебимой.
Рой уже прошел инструктаж о поведении во время церемонии и теперь медленно прокручивал в памяти слова, которые нужно было произнести.
- Тебе не кажется эта речь несколько непонятной? – спросил Грег, сосед Роя, с которым он шел по направлению центрального отсека Академии.
Было воскресенье. Третье воскресенье после весеннего равноденствия. И именно сегодня Рою предстояло пройти церемонию Cella Formatio и создать Ячейку с Ланой Грэшем.
- Непонятной? Почему? Мы же изучали все языки планеты, в том числе и устаревшие.
- Да знаю, но дело не в том, что я не понимаю, что написано. Я не понимаю, о чем это.
- Брось, Грег. Уже лет сто назад было ясно, что это всего-навсего старинная традиция, которой не менее половины тысячелетия, а то и больше. Нам трудно, а иногда просто невозможно понять, как мыслили люди того времени. Иной менталитет, - слегка пожал плечами Рой. Хотя на самом деле для него самого вся эта кутерьма с бессмысленной церемонией и малопонятной речью была своего рода испытанием. Единственное, о чем он мечтал в этот момент, - чтобы всё поскорее закончилось.
«А завтра первым делом, - подумал Рой, - я отправлюсь в клинику. Эта странная тахикардия не дает мне покоя».
- Нет, ну сам посуди, - не унимался Грег, - что может значить вот это: «Клянусь Луною и звездами, что каждым биением сердца буду рядом с тобой до конца наших дней»? Во-первых, что значит – клянусь Луною? И тем более звездами? То есть клянусь всеми разработками лунной породы и жизнью населения планет других галактик? Тебе не кажется это безответственной бравадой и преувеличением? И потом, что значит «каждым биением сердца буду рядом»? Меня что, заставят носить гарнитуру с трансляцией ее сердцебиения?! Ужас какой... А вот это, смотри: «я уважаю и всегда буду уважать тебя». Разве есть на Земле человек, которого нельзя уважать? Это же нонсенс! И вот еще, послушай...
- Грег, перестань! Я же говорил: нам практически невозможно понять эти слова. В наше время они имеют совсем иное значение, а иногда его и вовсе не имеют. Так что прекрати искать в них скрытый смысл!
- Ну, ладно, - нехотя согласился Грег. – Но разве тебе не интересно, что они значили тогда? Почему именно их люди произносили во время церемонии формирования ячеек?
- Тогда это называлось «свадебная церемония».
- Какая разница? Идея-то одна.
- Неправда. Вовсе не одна. В те времена люди могли по собственному желанию разрушить свою Ячейку, и что самое странное – они находили для этого причины. Плюс ко всему, их Ячейки формировались как попало, и до сих пор неясно, что подвигало людей на их создание. В общем, отличий много.
- А мне кажется, не так уж и много. Ладно. Надо сосредоточиться. Скоро начало.

В большом круглом зале с высоким куполообразным потолком, который в обычный день пропускал потоки солнечного света, а сейчас – был закрыт слоем плотно подогнанных жалюзи, собралась небольшая толпа молодых астронавтов. Юноши и девушки еле слышно переговаривались. Складывалось впечатление, будто, несмотря на то, что этот вечер – один из самых значимых в их жизни (впрочем, если быть честными – так думали далеко не все), никто не нервничал, не улыбался дрожащими губами, не тараторил взволнованным голосом. Все мирно беседовали, ожидая вступительной речи главы Отдела генетических исследований.
Ежегодно Марк Джонс поднимался на небольшую кафедру и обращался к молодым ученым с напутствующими словами. Так было и в этот раз. Высокий худощавый мужчина с идеально прямой, не по годам, спиной грациозно взбежал вверх по ступеням трибуны, и, окинув взглядом присутствующих, произнес первые строки своей уже давно заученной речи.
Он проговаривал слова на автомате, а сам внимательно следил на лицами собравшихся. И когда он увидел стоявших рядом Лану Грэшем и Роя Кремптона, его взгляд мгновенно сфокусировался на лице Роя, выискивая признаки волнения и неуверенности. Молодой астронавт слушал его с вежливым вниманием, стараясь не подавать виду, что внутри него все трясется от какого-то глупого, необъяснимого и оттого еще более раздражающего волнения.
Единственный взгляд, едва заметно брошенный в сторону Ланы, чуть дрогнувший уголок губ – и Марк Джонс мысленно улыбнулся. «Ну, вот и славно. Хоть в этом году кто-то. Я уже начал переживать, что генетическая память с каждым поколением слабеет».
Марк не любил растекаться мыслью по древу. Его слова были точными, фразы – краткими, а смысл их – исчерпывающим. Речь была произнесена за пару минут, и теперь наступало время непосредственно самой церемонии.
По периметру зала располагались прозрачные кабинки, разделенные внутри подобием небольшого столика. Сконструированные из звуконепроницаемого стекла, они позволяли каждой паре остаться наедине и произнести друг для друга необходимые слова. Как и было сказано, молодежи все это было непонятно. Для них не было необходимости прятаться от кого-либо, скрывать то, что они собираются сказать друг другу: ведь слова у всех были одни и те же. Они не знали одного. Что среди них есть люди, из которых потом и получаются семьи «счастливчиков». И никто не догадывался, что у таких пар церемония Cella Formatio проходит совсем по-иному...
Пройдя к своей кабинке, Рой и Лана зашли в нее с разных сторон и остановились друг напротив друга, положив руки на небольшой столик, разделявший их. Первым по традиции должен был говорить Рой. И он начал. Слова давались с трудом. Сердце выпрыгивало, и астронавту казалось, что эта пытка никогда не кончится. Он не понимал, что происходит с ним, но эта близость рук Ланы к его собственным рукам была такой... наэлектризованной, что он почти ощущал покалывание крошечных разрядов в своих ладонях.
- Клянусь Луною и звездами, что каждым биением сердца буду рядом с тобой до конца наших дней.
Голос Роя дрогнул. И почему Грегу показалось, что в этих словах нет смысла? Есть! Только это не смысл, а... ощущение. Странное ощущение их очевидности, неподдельности и... правильности.
Рою становилось всё труднее произносить слова церемониальной речи, он начал запинаться и медлить. Наконец, дойдя до фразы «Я уважаю и буду уважать тебя всегда», он уже набрал было воздуха, чтобы произнести ее, но вдруг его парализовала мысль: «Что за странное слово – «уважаю»? Оно не к месту и звучит словно фальшиво. Здесь должно быть что-то другое, что-то...». В этот момент он поймал глазами взгляд Ланы. Она смотрела взволнованно, напряженно. Словно ждала от него чего-то.
На лбу молодого астронавта выступил пот. Кисти рук, до этого расслабленно лежавшие на блестящей поверхности столешницы, судорожно дернулись и непроизвольно сжались в кулаки. Марк Джонс, незримо наблюдавший за ним все эти минуты, удовлетворенно кивнул. «Вспомнит», - подумал он и откинулся на своем кресле, не сводя глаз с монитора.
- Я... я... – слово вертелось на языке. Странное слово: Рой никогда его не слышал и не произносил. Но оно было правильным. Он чувствовал, что оно верное, только оно. И ему не хватало этого сочетания звуков, всегда не хватало, всю жизнь. А сейчас в особенности.
Наконец, молодой человек решил больше не бороться с собой. Когда-то давно его сосед Грег по секрету дал ему послушать раритетную цифровую запись. Это был отрывок песни, старой, если и вовсе не древней. Где Грег умудрился достать ее, Рой спрашивать не стал, потому что всё это было против устава Академии, и по большом счету вообще противозаконно. Но всё же он решил ее послушать: природное любопытство, которое часто давало о себе знать в самый неподходящий момент, взяло верх. Песня была странная и какая-то бессмысленная: несколько строк Рой так и не смог разобрать – либо были помехи в записи, либо этих слов вообще не было в словарях, которые он зубрил наизусть. Но первую фразу он перевел и запомнил: «Listen to your heart»*.
И сейчас он решил внять этой древней истине – словно голос предков звучал в его подсознании. Эти звуки стали для него спасительной соломинкой. Он ухватился за них. И то слово, которое он так судорожно пытался подобрать, наконец, проявилось. И звучало оно почти так же, как одно их тех, которые он не смог разобрать в песне.
- Я... люб...лю... Люб-лю? – Рой удивился тому, как правильно оно передавало то, что сейчас творилось в его сердце. Не «тахикардия», не «аритмия», не более длинное «сбой сердечного ритма», а просто – «люблю». Два мягких, перекатывающихся стеклянными шариками на языке слога.
– Я люблю тебя. И всегда буду любить.
Он поднял глаза. Лана улыбалась. Радостно, искренне и с облегчением.
- Я знала, что ты вспомнишь, - тихо прошептала она.
Это были явно не слова церемониальной речи, но сейчас это не имело значения.
- Вспомню что? – Рой все никак не мог начать мыслить упорядоченно.
- Каждый из нас где-то глубоко внутри помнит, что значит любить. Но не каждому удается это вспомнить и осознать. Я знала о любви с самого детства. Мои родители – такие же, как мы с тобой. Они любят друг друга. Поэтому я всегда знала, что это. И очень боялась, что мне не повезет встретить человека, который полюбит меня и станет любимым для меня самой.
- Любимым? – удивленно произнес Рой незнакомое слово. Но как только оно вылетело вместе с воздухом из груди и коснулось его губ, астронавт ощутил странное удовлетворение: такое бывает, когда долго мучаешься, пытаясь вспомнить нечто крайне важное, и наконец память вытаскивает, как фокусник из рукава, то, что ты так тщетно искал в своем подсознании – в нагромождениях ненужностей, которые, возможно, когда-нибудь тоже окажутся полезными и важными, но не в этот момент.
- Любимым... – уже без вопросительной интонации, но с ярким оттенком радости, снова сказал Рой.
- Об этом нельзя рассказывать, поэтому обычно никто не знает, что... - начала было Лана, но ее перебил спокойный голос из динамика.
- Я сам все ему объясню. Заканчивай церемонию, милая.
Лана смущенно улыбнулась в ответ невидимой, но слышимой в голосе Джонса такой же искренней улыбке, и начала произносить слова, которые теперь уже не казались Рою бессмысленными. Разве это можно было назвать нелепым набором ничего не значащих фраз? Нет. Это было откровение. Тайна предков, которую, как оказалось, можно было открыть, всего лишь заглянув в себя. В свою память.
«Каждым биением сердца я буду рядом с тобой».
И Рой это осознал. Он больше не смог бы жить без ее прозрачных глаз, от взгляда которых теперь не хотелось прятаться. Наоборот – он не мог наглядеться в них. Его руки сдвинулись с места, и он почувствовал прикосновение кожи ее рук. И понял, что это именно то ощущение, которое он хочет чувствовать «до конца его дней». Он слушал ее голос, и окончательное осознание слова «люблю» с невероятной силой ударило его в грудь, которая тот час же наполнилась теплом. Живым и поющим.
- Я люблю тебя. И всегда буду любить, - последние слова Лана произнесла тихо и торжественно.
- Всегда, - повторил Рой и крепко сжал в руках ее теплые ладошки.

*«Слушай свое сердце». Строка из одноименной песни группы Roxette.

Добро пожаловать на ФОРУМ. Буду рада любым отзывам!