17. Удар молнии.

…

За окном стояла серая мутная пелена дождя.

Шторм начался перед самым рассветом, в считанные секунды превратив прозрачные воды залива в грязное месиво. Высокие волны, подчас выше человеческого роста, казалось, никогда не устанут выплевывать на берег песок, поднятый со дна, мелкие ракушки, растения и прочий мусор, лежащий на океанском дне со времен последнего шторма. Небо точно взбесилось, извергая на землю тонны дождевой воды; под мощными порывами ветра гнулись высокие пальмовые деревья, некоторые – самые слабые – ветки ломались, не выдерживая сокрушительной мощи природного свирепства. Раз в три-четыре минуты свинцовый кокон неба пронзала яркая вспышка молнии, грохотал оглушительно гром. Мне пришлось полностью отключить сигнализацию в машине, потому что за последние полчаса она трижды включалась сама по себе.

Я вышел на террасу на втором этаже, снова закурить удалось только с третьей попытки: ветер постоянно тушил пламя зажигалки. Белла еще спала. Было около шести утра. После маленького ночного происшествия она спала спокойно, по крайней мере, кошмары больше не тревожили ее сон, и лишь изредка она вздрагивала, в унисон очередному раскату грома. Ночь пролетела удивительно быстро, несмотря на мучительное жжение в горле, которое было обязательным условием для меня на случай, если я хотел проводить больше времени в ее компании. Я знал, что этим подвергаю ее жизнь огромной опасности, однако считал, что смогу пересилить жажду. И не ошибся. Разумеется, я собирался избавиться от этого досадного неудобства, хотя, по правде говоря, я не был уверен, что после стольких лет «свободного» образа жизни крови двух-трех оленей или одного горного льва будет достаточно, чтобы унять пламя, полыхающее в горле. Другого выхода у меня не было.

Из размышлений меня вырвал резкий звук трескающегося где-то совсем рядом дерева, в воздухе тотчас запахло паленым. Я не сразу понял, что случилось, и только перегнувшись через кованый парапет, увидел: в одно из близстоящих деревьев попала молния, расколов мощный ствол на две обуглившиеся части. Это окончательно убедило меня, что ехать в ближайший город за искусственной кровью в такую погоду на самом деле изначально было неудачной идеей.

Вода была повсюду: она проникала в каждую щель в земле, затапливала открытые бассейны, размывала не заасфальтированные дороги. Кое-где уже начинали образовываться мелкие ручейки. Прокладывая себе путь, они размывали дорогу, унося вслед за собой стремительным потоком кусочки земли и мелкие камешки гравия. Со временем эти ручейки становились все больше и больше, превращаясь в самые настоящие реки на дороге.

Попасть под такой поток грязной воды не было ни малейшего желания. А если ты человек, то вообще лучше сидеть дома и не высовываться на улицу, чтобы тебя не смыло ненароком в ближайшую сточную канаву, образовавшуюся вполне естественным путем. А уж о том, чтобы приблизиться к береговой линии во время такого шторма и думать забудьте, если вам дорога ваша жизнь.

Разумеется, никакая вода под ногами – а если уж на то пошло, то и шторм – не могли остановить меня, в отличие от молнии, прямое попадание которой способно превратить мое тело в горстку пепла. Кожа вампира плохо проводит электрические разряды.

В дом я вернулся предположительно спустя полчаса. Белла все еще спала крепким спокойным сном, несмотря на то, что время близилось к полудню, и я не стал тревожить ее. Она нуждалась в отдыхе, тем более, откуда мне было знать, является ли долгий сон признаком чего-либо плохого? Ее организм был сильно истощен и слаб «благодаря» долгим годам, проведенным в далеко не самых подходящих условиях для жизни человека, коим являлась Белла. Прибавьте к этому ощущение постоянного страха быть съеденным заживо, гнетущее чувство безысходности и тяжести понимания того, что у твоего вида нет будущего, и вы сможете понять, что происходит в душе этого хрупкого создания. Она прошла через ад, без преувеличений. Это не могло не оставить свой тяжелый след на девочке. Теперь я понимал, откуда были все эти ночные кошмары, слезы и резкие перемены настроения. Необходимо быть по-настоящему сильной личностью, чтобы не свихнуться в этом сумасшедшем мире.

В прежние времена людям нравилось фантазировать на тему Судного дня. Представлять себе, как оно все будет, когда Земля остановится. Было много теорий, например, новый ледниковый период, или смена полюсов планеты и, как следствие, уничтожение всего живого на ней. Или волна смертельного вируса, которая охватит все материки и оставит после себя континенты трупов. Или извержение знаменитой Йеллоустоунской кальдеры (вулкан в Йеллоустоунском национальном парке в США, расположенный на северо-западе штата Вайоминг. По прогнозам извержение этого вулкана может уничтожить большую часть Северной Америки и стать причиной смерти более 1 млрд. человек во всем мире – прим. автора), которое приведет в движение литосферные плиты, что, в свою очередь, вызовет повсеместные сдвиги земной коры, серии цунами и землетрясений…

Но никто не мог подумать, что это произойдет таким образом.

Никто, кроме Элис.

Она знала.

Она узнала о случившемся за несколько недель до начала конца, но даже это знание не могло изменить того, что было предначертано миру. День платить по счетам судьбы, о котором так много говорили, настал.

Свершилось, господа!

Знание, говорят, – сила, но иногда одного лишь знания бывает недостаточно, а иногда без него и вовсе бывает легче. Меньше знаешь – крепче спишь – простая, давно хорошо известная для всех истина. Бывают ситуации, когда только заведомо известная информация может спасти миллионы жизней, а бывают и такие, когда лучше оставаться в неведении до последнего момента – все равно ты ничего не сможешь сделать, чтобы изменить что-то, даже если очень хорошо постараешься.

Бывают ситуации, когда тебе не остается ничего другого, кроме того, что смотреть на то, как все вокруг тебя рушится в считанные секунды, как исчезает, уходит все, что ты привык считать постоянным, вечным. На самом деле, нет во вселенной ничего постоянного. Все проходящее, все: этот шторм, этот день, солнце в небе, планета Земля, мы с вами.

Особенно мы.

Мы – гости в этом мире, просто гости. И рано или поздно, настанет тот день, когда нас всех (всех без исключения в этот раз) окончательно попросят собрать свое барахло и в принудительном порядке убираться вон. И никакого бонуса бессмертия не будет достаточно, чтобы пройти этот уровень.

Слово «вечно» само по себе смешно.

…

Мысль пронзила мое сознание подобно удару молнии: я испытывал сочувствие, и если не ко всем этим людям, то уж точно – к Белле, к одной единственной человеческой девушке, которая претендовала на место в моем сердце.

Хотя, нет, не претендовала. Она уже была там. Она была там с первой секунды, когда я увидел ее еще совсем маленькой девочкой, напуганной до смерти, не способной говорить и даже вспомнить свое имя. Ее большие детские глаза смотрели на меня так, словно я был не убийцей, не кровожадным чудовищем, которого в первую очередь привлекала ее кровь, а того, кто мог помочь ей. Она тогда увидела во мне то, что, я думал, покинуло меня в далеком 1918, ту часть меня, которая умела сочувствовать и заботиться. Да, она была наивна, испугана и совершенно ничего не понимала в том, что творилось вокруг, но она точно могла определить, где друг, а где враг.

Наверное, именно этот проникновенный взгляд глубоких карих глаз очей невинной девочки, отчаянно цепляющейся за жизнь своими крохотными пальчиками, воспоминания о котором всплыли в моей памяти в ту судьбоносную ночь, и не позволил мне убить ее. Ни тогда, ни теперь, тринадцать лет спустя.

Она была особенной. И вовсе не потому, что я не мог прочесть ее мысли, не потому, что ее кровь пела для меня, и даже не потому, что ей удалось уцелеть в этом хаосе, в котором утонул мир. Она была просто другая, не такая, как большинство знакомых мне людей или вампиров.

…

Приблизительно через час – в последние десятилетия я заимел привычку не следить за течением времени – мой совершенный вампирский слух уловил движение в комнате Беллы. Она просыпалась, наконец-то. В голове немедленно созрел небольшой план. Мне захотелось сделать что-нибудь приятное для нее впервые, просто потому, что прошлой ночью я неожиданно понял, что не хочу, чтобы она страдала бесконечно. Эта девочка не заслуживала жить в аду, в окружении смерти и страха, но ничего другого в своей жизни она не знала, вынужденная расплачиваться за грехи многих поколений людей. Виновные были наказаны сполна – и поделом им, считал я. А что насчет детей, таких, как Белла – в чем их вина? В чем конкретно ее вина? Будучи маленькой четырехлетней девочкой, она определенно не совершила ничего такого, за что должна быть наказана, однако страдала она так же, как и те, кто отбывал свое «наказание» вполне заслуженно, и это было абсолютно неправильно. Я никогда не проявлял теплых чувств по отношению к людям, в особенности к тем, кто походил на меня, но причинить вред ребенку я не смел. Это было мое собственное маленькое негласное правило – никогда не выбирать детей в качестве очередной жертвы.

Оглядевшись, я нашел себя стоящим посреди кухни. Прекрасно, это именно то, в чем я нуждался, чтобы воплотить в жизнь свой план.

Кухня, как и пять спален с огромными кроватями королевского размера, была еще одним абсолютно бесполезным для этого дома помещением. Они были нужны исключительно для отвода глаз, чтобы человек, оказавшись в нашем доме по какой-либо причине, не заподозрил неладное. Мы не нуждались в лишних подозрениях, а отсутствие кухни, знаете ли, здорово бросается в глаза. Но поскольку никто из нас не ел в доме (это обычно происходило далеко за его пределами), мы не нуждались в кухне, но даже это весомое обстоятельство в свое время не помешало Эсми оборудовать ее по последнему слову техники. И сейчас здесь по-прежнему все блестело, выглядело так, словно кухонная мебель с нетерпением ждала своего звездного часа, и он, наконец, настал.

Сверкающая зеркальная сталь на некоторых поверхностях прекрасно сочеталась с деревянными шкафчиками черного цвета, невидимые лампочки на потолке располагались таким образом, что темные цвета мебели не делали кухню мрачной и неуютной, напротив, здесь было много света.

Это место, этот дом был для меня настоящей шкатулкой воспоминаний, приятных и не очень. Едва ли не каждый предмет напоминал о том далеком времени, когда все было иначе. Воспоминания, которые не могла стереть моя память, всплывали без приглашения. Раньше мне удавалось блокировать их, но теперь, оказавшись лицом к лицу с прошлым, оказавшись в месте, которое дышало им, отгородится от воспоминаний, казалось, было невозможно: они лезли изо всех щелей, и это почти сводило меня с ума.

Мне пришлось напомнить себе, что я здесь не для того, чтобы терзать себя воспоминаниями о времени, которое уже не вернуть. Какого черта я вообще вспомнил об этом сейчас? Прошлое, оно на то и прошлое, чтобы не мешало, не путалось под ногами, как надоедливая кошка.

Тряхнув головой, я принялся за приготовление завтрака для Беллы.

…

Когда я вернулся в ее комнату с подносом, полным еды, Белла сидела на кровати, поджав ноги к груди и обхватив их руками. Невидящий взгляд был устремлен в окно, прямо в сердце бушующей непогоды, мощные потоки дождя и ветра обрушивались на стекло, время от времени заставляя его подрагивать. Я вошел так тихо, что она даже не услышала, как за мной тихо закрылась, скрипнув, дверь, я был бесшумен, как, впрочем, всегда. Стоял у двери, не дыша, наблюдая за прекрасной человеческой девушкой, и в очередной раз ловил себя на мысли, что она – самое великолепное создание из всех, что я встречал в жизни, прости Роуз. Тонкая лямка ее майки упала с плеча, но она, похоже, не придавала этому ровно никакого значения, ее глаза были намертво прикованы к окну, лицо не выражало ни единой эмоции, но в глазах застыла какая-то вселенская тоска. Я даже засомневался, были ли ее мысли сейчас здесь, в этой комнате. Она казалась мне такой далекой, чужой...

– Белла, – я тихо окликнул ее, и она вздрогнула от неожиданности, отсюда я мог видеть, как напряглось ее тело при звуке моего голоса. – Извини, я не хотел напугать тебя, – я легко улыбнулся, желая снять напряжение, оказавшись рядом с кроватью, опустил поднос перед Беллой. – Я приготовил для тебя завтрак, думаю, ты голодна… – хотелось потянуться и поправить сползшую лямку, просто за тем, чтобы в очередной раз прикоснуться к ее гладкой шелковистой коже, но я сдержался, понимая, что это может напугать ее. Мои прикосновения прежде дарили ей только боль, я догадывался, что после всего этого, каждая моя попытка прикоснуться к Белле еще некоторое время будет вызывать у нее страх. Как и все остальное, что связано со мной.

– Да, очень, – еле слышно призналась она, нескрываемое удивление проскользнуло в ее глазах. – Это все для меня?

– Разумеется, для тебя. Я не знаю, что ты предпочитаешь есть на завтрак, поэтому выбирай сама, что придется тебе по вкусу. Здесь есть вафли, яичница с беконом, тосты, клубничный джем, апельсиновый сок, яблоки, круасаны, кофе, шоколадная паста, овсянка, …

Пока я перечислял, она незаметно потянулась к бутону белоснежной розы, лежащей на краю подноса, пальцы быстро обхватили тонкий стебель без единого зеленого листа. Белла нерешительно, будто что-то останавливало ее, поднесла цветок к лицу и вдохнула свежий аромат розы, прикрыв глаза, кончики припухлых губ дернулись вверх, но улыбка так и не расцвела полностью на ее лице. Но когда она вновь открыла глаза, изучая, казалось, каждый отдельно взятый лепесток, я мог поклясться, что видел, как в них вспыхнул невиданный ранее огонек. Ее глаза блестели на протяжении секунд, но эти секунды, длились долгие минуты. Я осекся, резко замолчав. Внезапно, я понял, что хотел увидеть, как она улыбается для меня, исключительно для меня. А потом она покраснела. Я видел, как кровь прилила к щекам Беллы, придав им насыщенный розоватый оттенок. Это сделало ее запах еще сильнее, насыщеннее. Неосознанно, я прекратил дышать.

– Спасибо, – снова прошептала она, пытаясь спрятать лицо в цветке. – Выглядит очень аппетитно.

Белла отложила розу и взяла большое красное яблоко, зубы с хрустом вонзились в сочную мякоть. Я собирался сообщить ей о своем намерении отлучиться ненадолго, но прежде она должна поесть.

– Поставлю его в воду, – решив не смущать Беллу своим присутствием, пока она будет поглощать свой завтрак, я взял цветок и отправился на поиски вазы. Она едва заметно кивнула, полностью увлеченная едой, которая выглядела просто отвратительно на мой взгляд. Ну да, конечно, ведь это далеко не похоже на неповторимый вкус четвертой отрицательной! Человеческая пища для таких, как я, по вкусу напоминала картон.

Когда я вернулся, держа в руках высокую стеклянную вазу, Белла доедала яичницу. Я поставил вазу недалеко от ее кровати, чтобы она могла чувствовать легкий цветочный аромат.

Надо же, сегодня я просто верх любезности, – я почти усмехнулся этой мысли.

Но Белла, вне всякого сомнения, заслуживала всего этого, тем более, быть вежливым и милым оказалось не так сложно. На самом деле, я чувствовал себя так естественно, делая приятно человеку, который являлся для меня чем-то большим, нежели едой. У меня не было никаких сомнений на этот счет – я нуждался в Белле больше, чем думал, больше, чем когда-либо нуждался в ком-то постороннем. Она была моей, но не принадлежала мне, ее душа и тело не являлись моей собственностью, каким бы сильным не было желание обладать ими.

– Я думала, – неуверенно начала Белла и, бросив мимолетный взгляд в окно, задумчиво продолжила, грея руки о чашку с кофе, – …что солнечная Калифорния оттого и называется солнечной, что здесь всегда много солнца и хорошая погода. Оказывается, все наоборот? – отхлебнув немного горячего напитка, она выжидающе взглянула на меня, все еще сидящего на корточках.

Я усмехнулся, распрямился, присел на край кровати, осмотрительно не слишком близко к Белле. Она хотела поговорить о погоде?

– На самом деле погода в Калифорнии бывает двух типов: адская жара или собачий холод. То же самое можно сказать и о лете: оно может быть или коротким в две недели или коротким в три недели, – я улыбнулся легкой ироничной улыбкой и поспешил спросить. – Ты любишь солнце?

Белла изобразила неопределенный жест плечами, раздумывая над моим вопросом.

– Я выросла в самом дождливом городе страны. Ненавижу дождь, сырость… – она снова пожала плечами прежде, чем задать ответный вопрос. – А ты?

– Мне по определению положено не любить солнце, – отшутился я, но следом уже серьезно добавил. – Но это место мне нравится, здесь очень живописные пляжи. Я как-нибудь покажу тебе лучшие места, позже.

Белла кивнула в ответ как-то совсем не заинтересовано. Мне не нравилось, какое выражение было на ее лице. Она выглядела, как человек, находящийся в состоянии депрессии, равнодушная, безразличная ко всему в целом мире. Даже когда она почти улыбнулась, крутя в пальцах тонкий стебель розы, ее глаза оставались холодными, отчужденными, что само по себе не было удивительным. Я боялся, что и внутри она может быть такой – неживой, убитой жизнью. Или правильнее будет сказать существованием?

– Спасибо за завтрак, Эдвард, было вкусно, – Белла собиралась встать и потянулась за подносом, видимо для того, чтобы убрать за собой (я не мог не отметить в ней эту положительную черту ее характера), но я не позволил ей уйти, резко поймав руку поперек запястья. Я хотел сделать это мягко, прилагая минимум усилий, потому что знал, что могу легко повредить хрупкие человеческие кости, но быть нежным на этот раз у меня не получилось. Я подумал, что вновь причинил ей боль, нехотя на этот раз, но даже если и так, она никак не отреагировала, даже не скривилась.

– Постой, – я остановил ее, ослабив давление на ее руку. Белла послушно села, не пытаясь сопротивляться или протестовать. Она довольно быстро училась. – Подожди, не надо. Я сам все уберу.

– Л-ладно, – сдавлено проговорила она, впиваясь испуганным взглядом в то место, где мои пальцы пережимали ее руку. Все-таки мысль о том, что я уже оставил на ней свои отметины восхищала меня, это значило, что она только моя, и если кто-нибудь хотя бы попытается отнять ее, я буду иметь полное право убить его, не задумываясь. Ведь это были мы: Белла и я. Я, который никогда не жил по правилам, и Белла, в которой я так отчаянно нуждался.

– Белла, послушай меня внимательно, – требовательно, не без давления в голосе попросил я, подвигаясь ближе к ней, все еще не выпуская ее руку; мне нравилось ощущать тепло ее кожи против холода моей. – Я знаю, ты ненавидишь меня и почти наверняка думаешь, что я должен гореть в аду… я не буду отрицать это, последнее утверждение – абсолютная правда, мне там самое место, я заслужил этого. Но, – я запнулся, крепко стиснув зубы, потому что это было тяжело – говорить такие вещи ей, прямо сейчас. Но иначе быть уже не могло, открыл рот, значит, говори. Я сделал глубокий ненужный вдох и продолжил, не осознавая, что поглаживал тем временем руку Беллы большим пальцем, вычерчивая круги на ее коже, – …я не верю в Бога, но считается, что даже грешник, покаявшись, может заслужить прощения.

Она смотрела на меня широкими глазами, чуть приоткрыв свой сладкий ротик. Шок на ее лице медленно сменялся сначала сильным удивлением, затем его разбавила чернильная клякса недоверия. Она дышала ровно, вернее, она старалась дышать ровно, но, несмотря на все ее старания, количество вдохов не совпадало с количеством выдохов.

Она не издавала ни звука. В спальне царило то, что без сомнения можно было называть мертвой тишиной. Обычно я был рад каждой возможности насладиться ею, но сейчас, впервые за последние сто тридцать лет я предпочитал шум этой сокрушительной давящей тишине.

Я насчитал сто пять секунд прежде, чем она ответила.

– Я не понимаю, что ты хочешь от меня, – прошептала Белла, воздух с шумом покинул ее легкие. Легонько качнув головой, она закрыла глаза, а я все еще продолжал пронзать напряженным взглядом лицо Беллы. Как жаль, что она не понимала. А может, она все понял, просто не хотела говорить мне? Не хотела, чтобы я знал.

– Белла, я был не прав! – Слова соскользнули с моих уст прежде, чем окончательно сформироваться в мыслях. Я жалел, что не могу поймать их и запереть обратно под замок. Раньше мне казалось, что я всегда поступаю верно, все мои решения были правильным, окончательными и не подвергались сомнению.

И что теперь? Я сожалею о том, кем был и что совершал? Я собираюсь извиниться? Перед человеком?! Ну и хрен с ним, я действительно был не прав во многих вещах.

Но была и положительная сторона во всем этом – я вновь мог видеть ее глаза, смотрящие прямо в мои.

– Я был не прав по отношению к тебе, – продолжил я. – Ошибался, наивно пологая, что с тобой будет так же, как и с остальными, что смогу с прежней легкостью надругаться над твоим телом и осушить тебя до дна, наслаждаясь каждым твоим криком, каждым хрустом твоих костей. Что смогу ломать твое тело, делая это так, чтобы ты оставалась в сознании, испытывая всю эту нестерпимую боль.

Наверное, это было слишком для нее, поскольку Белла вздрагивала практически над каждым моим словом, ее побледневшее лицо поглотила маска ужаса, тело застыло в напряжении. Я поспешно выпустил ее из плена своих рук, давая возможность отползти подальше от сидящего рядом чудовища, в которое я на миг превратился, прокручивая в голове сцены того, что изначально хотел сотворить с ней, но Белла не двигалась. Из всего происходящего следовал один единственный вывод: я совсем разучился подбирать слова.

– Зачем, – судорожный вздох на секунду прервал ее голос, – ты говоришь мне все это?

– Потому что ты должна знать, – твердо проговорил я, но Белла не дала мне закончить мысль.

– Знать что? Что ты ненормальный садист и держишь людей за животных?! Даже хуже – с животными так не обращаются, как ты обращаешься со мной и теми, кто был здесь до меня! – Белла взорвалась, яростно извергая на меня весь гнев, накопившийся у нее внутри. – Думаешь, я не знаю, на что ты способен? Знаю. Я прекрасно знаю, что ты из себя представляешь, Эдвард. Ты – отвратительное бездушное создание, машина для поглощения крови, ты даже не вампир – вампиры не могут быть настолько жестоки! Они убивают затем, чтобы выжить, а ты делаешь это потому, что тебе стало скучно. Я сомневаюсь, что ты когда-то был человеком, ты больше похож на зверя, который живет ради того, чтобы потакать своим инстинктам. Может быть, после этого ты захочешь убить меня – валяй! Мне все равно, я в любом случае не стала бы молчать, даже если это будут последние мои слова.

Где-то вдалеке раздался оглушительный раскат грома.

Я дернулся как от пощечины. Я бы никому такого не позволил, никому! Рука сама по себе – я не контролировал свои движения – взмыла в воздух, замерев в считанных сантиметрах перед лицом Беллы, готовая нанести удар.

– Давай! – прокричала она, решительно подставив под удар лицо. – Сделай это. Ударь меня, и ты распишешься под каждым моим словом.

Такой дерзости, такой почти безрассудной смелости ожидать от нее было невозможно. Только не от нее, хотя большую часть времени Белла была совершенно непредсказуема в своем поведении, и я уже было думал, что привык к этому, как вдруг здравствуйте, пожалуйста. Ей вновь удалось удивить меня и полностью сбить с толку. Невероятно! Просто невероятно. Но больше всего меня поразило не это – спокойствие, с которым я выслушал ее гневную тираду. Ярость, злость не бурлили во мне, я не зарычал, не зашипел на нее, даже выражение моего лица не изменилось, так и оставалось совершенно спокойным, холодным. Я был абсолютно спокоен, если не считать странного ощущения, зарождающегося в глубине грудной клетки. И моей ладони рядом с ее лицом.

Я смотрел на Беллу, ее грудь быстро вздымалась, тонкие ноздри трепетали, щеки горели. Всем своим видом она напоминала сейчас разъяренную фурию, с диким блеском в глазах, слегка вздернутым подбородком и без намека на страх.

Какого дьявола?

Я сжал руку в кулак, да так, что костяшки пальцев захрустели. Я не мог ударить ее, впервые за долгое время я не мог причинить вред человеку, потому что знал: она права, в каждом предложении, в каждом гребаном слове была эта мерзкая сука-правда.

Моя рука безвольно упала вдоль туловища, точно тряпичная марионетка с обрезанной веревочкой.

– Если это так, то, как думаешь, Белла, почему ты все еще жива? – спросил я.

– Я не знаю, – последовал незамедлительно ответ, она буквально прошипела эти слова, почти как я. – Может потому, что ты еще не наигрался со мной. Откуда я могу знать, что творится в твоей голове? – Она сузила глаза, одарив меня презрительно-циничным взглядом.

Так вот что она думает!

– Ты же знаешь, что я из себя представляю, – я поддел Беллу, воспользовавшись ее собственными словами. Она фыркнула, сложив руки на груди, и отвела взгляд, притворившись равнодушно разглядывающей пол. Ей нечего было ответить, и это очень злило ее, я видел, как подрагивали стиснутые в тонкую линию губы. – Тогда ты выслушаешь меня.

Белла небрежно дернула плечами, перебирая в пальцах уголок одеяла, чтобы скрыть мелкую дрожь. Я видел, как подрагивали ее пальцы, но не мог понять: была ли эта дрожь признаком сдерживаемой ярости или это было что-то нервное.

– У меня все равно нет выбора. Я застряла. Здесь. С тобой. Этого ничто не изменит. Ну хорошо, почти ничто.

Я покачал головой, с силой сжав переносицу указательным и большим пальцами, и только теперь смог понять, что стою не у ее постели, а рядом с окном, отвернувшись от Беллы. Эмоции заставляли меня острее испытывать жажду крови. Я поймал себя на мысли, что представляю, как мои зубы вонзаются в эту нежную бледноватую кожу близ сонной артерии, разрывая ее… поток сладкой терпкой жидкости врывается в мой рот, все что нужно – это успевать глотать.

Слова полились неконтролируемым потоком.

– Ты была права, назвав меня бездушным чудовищем – я действительно такой, не стану отрицать это. Моя жизнь не имеет смысла, – я говорил медленно и тихо, на грани шипения, но достаточно громко, чтобы Белла могла услышать все.

– Но это не повод ненавидеть весь мир! – бросила она с укором. Ее взгляд прожигал мою спину насквозь.

– Не надо перебивать меня, дай закончить, – я развернулся к ней, прислоняясь к подоконнику, она сидела в той же позе, что и перед моим приходом. – Тринадцать лет назад я спас тебя от смерти потому, что ты была ребенком. Я сам никогда детей не трогал и не мог позволить этого чудовищам, подобным мне. Хочешь – верь, хочешь – нет, но все было именно так. Вскоре я забыл о тебе, и не вспоминал до той ночи, когда судьба, как пафосно бы это ни звучало, столкнула нас вновь. До этого я и предположить не мог, что мы еще когда-нибудь встретимся. – Я не думал, что ты проживешь так долго. – Надеюсь, ты понимаешь, что я не мог оставить тебя там, для кого-нибудь другого. Я думал: я спас тебя однажды, и значит, теперь твоя жизнь принадлежит мне, и ты сама принадлежишь мне. Но чем больше проходит времени, тем больше я понимаю, что ты не принадлежишь никому. Такая гордая волелюбивая птица. Такие не сдаются, не ломаются и не прогибаются под обстоятельства. Такие считают, что лучше умереть, чем попасть в плен… Но ты слишком сильно любишь эту жизнь, чтобы уйти из нее по своей воле, а твой сегодняшний спектакль – просто гордость, что, знаешь ли, не всегда положительная черта характера. Когда-то давно в какой-то книге я прочитал такую фразу: «Я бы простила ему его гордость, не задень он мою» (роман «Гордость и предубеждение» английской писательницы Джейн Остин – прим. автора) – так вот это как раз о нас. Мы с тобой даже чем-то похожи на Элизабет и мистера Дарси, – я непроизвольно усмехнулся этой мысли, – только ситуация гораздо более драматическая, и я очень сомневаюсь, что в конце нас ждет хеппи-энд – это все равно, что ждать свадьбы в конце порнофильма.

Закончив говорить, я взглянул на Беллу, которая тяжело и быстро дышала, впиваясь ногтями в колени – опасное занятие, пока я нахожусь рядом с ней. Она нуждалась в большем количестве времени, чтобы переварить все услышанное только что. Прекрасно, я собирался дать ей это время, отправившись на охоту. Я чувствовал, что не смогу больше тянуть, жажда донимала меня. Сейчас, наверное, я был рад и оленям, ведь по большому счету какая разница, во что вонзать зубы? Только бы не в Беллу.

– И тебе это нравится? – осторожно, она попыталась вывести меня на откровенность. – Ты… ты наслаждаешься такой жизнью?

– Хочешь услышать правду? – я оказался вблизи Беллы раньше, чем мои слова коснулись ее разума. Я мог отдать многое за возможность слышать ее мысли в этот момент. Она кивнула сконфужено, напуганная моей внезапной близостью. – Мне всегда была противна эта жизнь. Вечность, когда не знаешь, зачем живешь, – ужасна. Это существование, лишенное всякого смысла.

– Но ты сам сделал такой выбор, – она покачала головой, словно отказываясь от своих слов.

– Я не выбирал эту жизнь. Все решили за меня. Я был поставлен перед фактом, – мой голос звучал жестоко, но это не испугало Беллу, однако и не ослабило напряжение между нами.

– Я не об этом говорила, – спокойно сказала она.

Конечно же, я понимал, что она имела в виду, – мой образ жизни и мой бунт против образа жизни Калленов. Но прямо сейчас я не хотел обсуждать эти темы с ней. Белла внимательно смотрела на меня, ожидая, и не догадываясь, какое разочарование ожидает ее впереди.

– Мы поговорим об этом позже, – сказал я, находясь уже у двери. – Я скоро вернусь.

…

Я бежал.

Бежал, как безудержный порыв ветра, сшибая на своем пути все преграды, которые мог запросто миновать, оставляя позади способность мыслить, полностью отдаваясь сильнейшему инстинкту, выпуская наружу всю свою животную сущность. В такие моменты не обращаешь внимания на хлюпающие под ногами огромные лужи или на испачканную одежду, неприятно облепившую тело, или же на мутную серую пелену дождя перед глазами, которая здорово затрудняет наблюдение за дорогой. Но я не нуждался в зрении, не так остро, как в обонянии и «встроенном локаторе» в моей голове. Пожалуй, это было одно из тех немногих качеств, за которые можно любить бытие вампира.

Оказавшись наедине с природой, впервые за долгое время я почувствовал себя свободно. Прогоняя все мысли прочь из головы, я отдавал всего себя охоте, жадно втягивая в легкие влажный лесной воздух. В Калифорнийских лесах есть довольно злачные места, и я как раз направлялся в одно из таких, предвкушая долгожданное тушение пожара в горле.

Первым на моем пути оказался молодой олень. Было немного непривычно после долгого перерыва возвращаться к зверью. Уверен, что будь я не так голоден, плевался бы от самого вида дрянной оленьей крови, однако, за неимением альтернативного источника питания, приходилось довольствоваться тем, что бегало в лесах Калифорнии. Чуть позже мне посчастливилось разбавить свой низкокалорийный обед парочкой волков, но и этого, как оказалось, было недостаточно. Пришлось компенсировать качество пищи ее количеством.

Спустя несколько часов, насытившись, я возвращался домой. Гроза к тому времени утихла, но ветер не стих, моросил мелкий неприятный дождь, и небо по-прежнему было затянуто свинцовыми тучами. Шторм не прекратился, а только взял небольшую передышку.

Дома меня поджидала очередная неожиданность. Если бы я только знал, что случится в мое отсутствие, я бы ни за что не позволил себе уйти.

Ветер донес до меня ее крик задолго до того, как вдали замаячили знакомые очертания особняка. Это был крик полный отчаяния и боли, леденящий душу крик человека, встретившего смерть лицом к лицу. Что-то внутри меня оборвалось в тот момент, когда ее голос внезапно оборвался, и меня окутала густая тяжелая тишина. Что случилось? Что с ней? Увижу ли я ее живой, вернувшись? Все эти мысли сжигали мой мозг.

Тихий гортанный рык вырвался из моего горла, как только я услышал его мысли и увидел происходящее его глазами. Пламя гнева поглотило меня, красная пелена застелила глаза. Это была ярость в чистом виде. А в следующее мгновение я уже был там, готовый порвать его в клочья.

Повалив Беллу на сырую землю, ищейка впивался зубами в ее руку. Тонкая струйка крови стекала по его подбородку. Все случилось очень быстро. Я услышал свой собственный, не похожий ни на что звериный рык и кинулся на Джеймса, сбросив его с лежащей неподвижно Беллы. Столкновение наших каменных тел заглушил мощный раскат грома. Я пытался сбросить его на шоссе, но ищейка каким-то образом извернулся в полете и приземлился на ноги в десяти метрах, мгновенно занимая боевую стойку. Он собирался напасть на меня в прыжке, но я отскочил в сторону, прочитав план нападения в его мыслях.

Он уже был покойником, осмелившись не только приблизиться к моей Белле, но и попытаться отнять у меня ее, убить. Я не собирался оставлять его в живых, но и быстрой расправы тоже не планировал.

Ищейка был опытен – это чувствовалось в каждом его движении. Склонив голову набок, скалясь на меня, он продумывал следующие свои действия, пока мы плавно кружили друг перед другом, источая волны опасности. Я дал ему возможность почувствовать преимущество, разрешив атаковать себя, но как только его зубы оказались вблизи моего лица, быстро отшатнулся и, воспользовавшись тем, что ищейка был застигнут врасплох, с легкостью схватил его за горло и прижал к земле.

И затем я услышал позади, как Белла снова закричала, оглянулся, не ослабляя давление на глотку вампира, который отчаянно пытался сбросить меня. Мне понадобилось несколько десятых секунды, чтобы понять, что происходило с Беллой. По ее телу прошла волна крупной дрожи, она дернулась в конвульсии, глаза закатились, запрокинув голову, она хватала ртом воздух, точно задыхалась. Яд был в ее крови. И он начинал действовать.

– Игры кончились, Джеймс, – прорычал я в лицо ищейке, рывком поднимая нас с земли.

Я сделал все очень быстро, разорвал его на части и поджег останки при помощи зажигалки, лежащей в кармане джинсов, после чего вернулся к Белле. Склонившись над ней, обхватил ладонями ее лицо, помутневшие глаза смотрели на меня сквозь пелену боли, умоляя, я догадывался, о чем. Увы, я слишком хорошо знал, что она чувствовала и чего хотела прямо сейчас. В памяти всплыли ее слова: «я скорее умру, чем соглашусь добровольно стать жалким рабом собственной жажды». Но я не мог допустить, чтобы смерть отняла ее у меня.

– Белла, – измучено позвал я, убирая прилипшие к лицу мокрые волосы, гладил ее плечи, внезапно превратившись из жестокого беспощадного чудовища в настоящую размазню, рассыпаясь извинениями, – прости меня, Белла. Прости, пожалуйста. Если бы я только мог знать, что будет. Я не хотел, прости, нельзя было оставлять тебя… – Как безумец, я повторял одно и то же.

Синеватые губы Беллы дрогнули, она пыталась что-то сказать, но вместо слов у нее получалось издавать тихие хриплые звуки. Я наклонился максимально близко, пытаясь разобрать слова.

– П-помоги… мне! – собравшись силами, она выкрикнула последнее слово. – Я не хочу… так...

Я знал, что нужно сделать, чтобы прекратить процесс обращения, сохранив при этом ее жизнь, но не был уверен, что у меня получится высосать яд, не убив ее. Кровь Беллы сводила меня с ума, остановиться, попробовав ее сейчас, будет практически невозможно. Я должен был принять решение немедленно, пока яд не распространился по всему телу. Это могло сработать, если я смогу остановится, но ставка была слишком высока, я не хотел рисковать ее жизнью подобным образом. Для самой Беллы будет гораздо безопаснее, если она станет вампиром и будет в состоянии позаботиться о себе сама. Но будет ли так проще для нее и для меня? Эгоист во мне кричал, что я не должен позволить ей превратиться, иначе, став самостоятельной и сильной (в десятки раз сильнее меня), она просто-напросто уйдет, а я не мог допустить этого. Точно так же, как не мог допустить, чтобы она погибла от моих рук, когда я не смогу перестать пить ее кровь.

Я должен хотя бы попытаться. Пока еще не слишком поздно.

Продолжение главы.

Кухня в доме Калленов.