На удивление, дождя сегодня нет. Да, небо сумеречное и темное, да, судя по прогнозу, который удалось обнаружить в газете на журнальном столике, имеет смысл ждать осадков, но их нет. И ничего не попишешь.
Вокруг тишина и умиротворение, то самое спокойствие природы, какое приписывают приближающейся буре. И, судя по волнению внутри меня, судя по тому, как часто и быстро бьется сердце, мне кажется, так оно и есть. Буря не буря, а что-то, определенно, будет.
За эти тридцать четыре минуты, глядя на темноту за окном и то, как то взлетают, то садятся крохотные с нашего ракурса самолеты, я понимаю, что ненавижу больше всего на свете. Ожидание.
Неприятнейшее, невозможнейшее, нескончаемое и попросту болезненное чувство, с которым я так часто сталкиваюсь. Оно присутствует в моей жизни, как декорация, вечно готовая, при необходимости, появиться на сцене, и она появляется. Вот сейчас. Вот теперь.
Мне кажется, когда Эдвард вернется, я повисну у него на шее и во всеуслышание, уверено, четко и ясно скажу, что больше расставаться не намерена. Я пойду на войну, пойду в пекло, пойду туда, куда он скажет и сделаю все, что будет необходимо – для его защиты, для Джерома – но только вместе. Оставаться в одиночестве, глядя в грустные малахитовые глазки просто выше моих сил. Похоже, я нашла свой собственный наркотик и отказаться уж точно никогда от него не сумею.
Понимаю, в какой-то степени это звучит глупо, по-детски эгоистично и, быть может, даже небезопасно с точки зрения той ситуации, в которой мы все оказались. Но я говорю так, как есть. Так как чувствую. А чувствам, к сожалению, не прикажешь.
- Где твой вопрос? – голос Джаспера, сидящего напротив меня в черном кресле, выбивает из головы все мысли, заполняя их пространство собой.
- Вопрос?..
- Вопрос о времени. Прошло целых пятнадцать секунд, - он мягко усмехается, снисходительно глядя на мою напряженную позу и руки, неестественно прямо сложенные на коленях.
- И сколько?..
- Все ещё десять пятнадцать, - во взгляде Хейла есть что-то теплое и родное. Я не знаю, почему этот мужчина так на меня действует. Может быть, у него какой-то дар воздействовать на эмоции? Мне кажется, ему можно поверить лишь единожды заглянув в серые глаза. И не просто поверить, а довериться. Я бы доверилась…
- Прости меня, - все, что я могу сказать в свое оправдание, я ведь правда все эти полчаса донимаю его одним и тем же вопросом. По-моему, он уже пожалел, что надел сегодня часы.
- Да ладно.
- Я больше не спрошу.
- Почему же? – с интересом поглядев на затейливый циферблат, он хмыкает, - вот уже, например, десять шестнадцать.
Я смущенно посмеиваюсь, отворачиваясь, чтобы скрыть румянец. Ищу взглядом Джерри. А вот же он! У окна, присев на корточки, с интересом разглядывает взлетные полосы, горящие огнями и самолеты, готовящиеся к отлету. От надежды, что совсем скоро на месте тех людей будем мы, на сердце становится легче. В конце концов, Эдвард был игрив, когда уходил, а это хороший знак. Когда дела плохи, он не играет.
- Так и будешь называть мне каждую минуту?
- Если хочешь, - Джаспер пожимает плечами, закидывая ногу на ногу, - но лучше попытайся отвлечься. Так время пройдет быстрее.
При этих словах весь мой оптимизм тает. Вместо отвлечения приходит напоминание. Не самое лучшее, признаюсь.
- Джаспер… - поворачиваюсь обратно к телохранителю, хмурясь, понижаю голос, опасливо поглядывая на двух немых мужчин, истуканами замерших на креслах слева от нас, - куда он пошел?
- Хорошая тема для отвлечения, - он щурится.
- Нет, правда, - качаю головой, не желая сейчас игр, - куда?
Глава охраны складывает руки на груди, глядя на меня как на маленького, чересчур любопытного ребенка.
- В ангар.
- Какой ангар?
- Шестой слева и пятый справа. Сверху черный, снизу белый.
От его шутливости по моей коже почему-то бегут мурашки. У Хейла получается делать вид, что ничего не происходит. Джерри следовало с ним, а не со мной оставить. Я скорее его напугаю – повезло лишь в том, что пока он сильно не вглядывается в лицо. Пока ему интереснее самолеты.
- Эдвард там один?
- Пошел – один, - ну все, я знаю, кого следует отправить создавать ребусы. Сейчас, когда мне меньше всего нужны загадки, Джаспер неустанно их изобретает. Это и есть то самое «отвлечься»? Если да, то оно не работает.
- А будет?..
- А будет не один, - оптимистично заверяет тот, хмыкнув, - хватит об одном и том же.
Опять меня прерывает. Но что значит «будет не один»? Есть ещё люди? Они помогут?..
- Ему не следовало оставлять тебя со мной…
Мужчина удивленно изгибает бровь.
- Тяготишься моим присутствием? Я могу молчать, как остальные.
- Ты моим тяготишься, - в этих словах, как ни странно, я даже не сомневаюсь. Складывается впечатление, что Джаспер не телохранитель, а моя няня. По крайней мере, именно так четырехлетние дети ведут себя с ними. Джерри – и тот взрослее меня.
- Нисколько, - глава охраны поднимается одновременно с тем, как говорит. И, на мгновенье замолкая, пересаживается на мой диван. Серые глаза проникают в самую душу. Как в мультфильмах, честное слово, внушают то, что им пожелается.
- Скажи мне, что все будет в порядке. Скажи, пожалуйста… - бормочу, кусая губы. Не могу понять, что происходит. Мне снова страшно. И снова, как в первый раз, Эдварда нет. Он меня не обнимет и не скажет свое заветное «tesoro»… Господи, как мне сейчас нужно это слово!
- Будет, - мужчина произносит свою фразу так непринужденно, что внутри меня что-то вздрагивает - куда же оно денется, это «хорошо»? Оно бывает вредным, но все же куда чаще согласно на переговоры.
Тяжело вздохнув, я понимаю, что хочу сделать. А потому, отбросив стеснение и нетвердые намеки подсознания, что план действий не самый лучший, я обнимаю Хейла. Просто как друга. Просто как того, кому доверяю. Не идти же мне к Эммету…
Улыбнувшись, Джаспер похлопывает меня по спине, не отстраняя. Он тоже теплый, но, конечно, не настолько, как Эдвард. И у него тоже свой запах, но куда более слабый. Что-то вроде орехово-цветочного… не могу различить.
- Как мало надо для спокойствия, да? – слышу его голос возле самого уха, - в этом преимущество женщин над мужчинами.
- Им нужно то же самое… - не соглашаюсь я, припомнив, как Эдвард держал меня отчаянно и сильно, выговариваясь на самые разные темы. А все потому, что объятья – лекарство. Особенно тех, кого любишь.
- Ладно, хватит, - Хейл расправляет плечи, отпуская меня, - а то Кайл нажалуется Элис.
- Я объяснюсь, - усмехнувшись, сажусь, как прежде, возле самого подлокотника. Но теперь все куда проще. Кто-то, кажется, подпитал меня своей уверенностью.
- Перед беременной женщиной? Едва ли.
Я смеюсь следом за ним, окончательно расслабляясь.
- Да уж.
За огромным окном взлетает самолет. Джером, наблюдавший за ним, вскакивает следом, буквально прилипая носом к стеклу. Могу поклясться, в драгоценных камешках сияет восторг.
- Сколько ещё осталось?
Джаспер, следящий за малышом так же, как и я, на удивление быстро понимает, о чем идет речь.
- Полтора месяца.
- Ты знаешь, кто это будет?
- Мальчик, - глаза Хейла наполняются самым настоящим благоговением, когда он произносит это слово. А улыбка становится теплой-теплой, поистине папиной. Оказывается, счастье у всех отцов одинаковое…
- Мистер Хейл, значит.
- Филипп Хейл.
- Поздравляю.
- Ты уже поздравляла.
- С этим можно долго поздравлять.
В воцарившейся тишине мы наблюдаем за посадкой. Самолет ярко-оранжевый, и даже среди темноты он виден совсем неплохо. Есть в этом зрелище какое-то умиротворение… огромная машина, взмывающая в небо по щелчку крохотного рычажка и садящаяся по его приказу. Невообразимое людское творение – завораживает!..
- Жизнь такая непредсказуемая, - Джаспер говорит со мной, определенно, но тише прежнего и смотрит, к тому же, по-прежнему в окно. Будто бы где-то там, между стеклами, полосами и авиалайнерами мелькает текст его слов.
- Это точно… - соглашаюсь. А что ещё могу после всего, что было? Мягко сказано – «непредсказуемая», надо изобрести другое, более яркое слово, более точное. «Невероятная», наверное, больше подходит.
- Точнее не бывает, - мужчина кивает, - она была уверена, что бесплодна. Ублюдок не оставлял попыток этого добиться.
При упоминании Джеймса я вздрагиваю. Не понаслышке знаю то, о чем мы говорим. Ему и со мной нравилось экспериментировать с какими-то чудо-препаратами. Быть может, и я не смогу? Быть может, никаких зеленоглазых ангелочков больше не будет?.. Ох, это очень несправедливо…
- Но ведь ребенок есть…
- Есть. Но из-за него она чуть не пострадала.
Я помню… помню, как Эдвард, сидя в кресле и скрежеща зубами, целился в лоб Сероглазой. Осечки бы он не дал. Попал бы. И попал – только в Джаспера.
- Я был последним человеком, который хотел бы жениться, - тем временем продолжает Хейл, - при такой-то специальности…
- Где вы встретились? – тихонько интересуюсь, надеясь, что не лезу слишком глубоко не в свое дело. Мне правда интересно. И разговоры с Хейлом, хоть длятся пока ещё всего шесть минут, успокаивают и отвлекают.
- На квартире её заказчика… омерзительный старик, едва видящий, едва слышащий и уж точно должный забыть о сексе как о таковом… но он держал в руках восемьдесят процентов кокаиновой цепи Сиэтла. А потому был нужен всем.
Вспоминаются мои уик-энды с Маркусом… с Элис тоже подобное случалось?
- У него были слишком извращенные планы, судя по обстановке комнаты, чтобы я позволил ей там остаться. Тем более, она плакала.
Я слышу, как наполняется яростью его голос. Прямо-таки напитывается. Когда Эдвард говорит о Джеймсе, с ним происходит то же самое, если не хуже. И оттого, от простых слов, от простого тона, я чувствую себя в миллион раз более защищенной. Сколько там осталось? Двадцать минут?.. Быстрее, пожалуйста, быстрее! Я так хочу его видеть!
- И ты увез её? – спрашиваю я.
- Да. Посадил в белый «Мерседес», пристегнул белым ремнем и, поправив белую рубашку, отправился к белому замку, - Хейл со всей силы пытается говорить непринужденно и шуточно, но не заметить истинных его ощущений невозможно. Похоже, при мне он их не прячет так, как следует. Тем более говорит совсем тихо - остальные наши сторожа вряд ли слышат. И Джерри тоже.
- Она попросила отвезти её домой – и я отвез, - лицо мужчины приобретает багровый цвет, - а через неделю нашел в местной клинике – с кожей, изрезанной на мелкие ленточки. И больше уже не отпустил.
Он заканчивает быстро и резко, практически обрывая себя и сжимая руки в кулаки.
- Хочешь кофе? – спрашивает, глубоко вздохнув. Слегка неожиданно слышать это после всего предыдущего.
Нутром чувствую, что нужно ответить «да». Судя по всему, подобный рассказ не входил в его планы, а потому не помешает пройтись - здесь нет бара. Он не хочет напугать меня и мальчика.
- Замечательно, - глава охраны поднимается, быстрым шагом направляясь к двери. Истуканы в черном с готовностью поднимаются.
- Пять минут. Присмотрите за ними.
В этот раз кивают они. Слова, видимо, не так уж и нужны для общения, как я пытаются доказать.
Я тоже вздыхаю. И, встав с дивана, иду к Джерому. Присаживаюсь рядом с ним, привлекая к себе.
- Мама, ярко! – маленький пальчик, появляясь перед носом, указывает на очередную взлётно-посадочную полосу.
- Ярко, - подтверждаю, покрепче его обняв, - ты считаешь их?
- Десять, - произносит тихий голосок. Ласковый и нежный, мой любимый.
Все больше слов! Больше с каждым днем! Не удивлюсь, если совсем скоро он будет говорить дни и ночи напролет, как и все дети. Только больше. Больше, быстрее, лучше… за столько времени молчания ему явно захочется вдоволь выговориться. И мы с Эдвардом с удовольствием все выслушаем.
- Мама, - Джером снова привлекает мое внимание. Пытается произнести что-то, но голос упрямо не желает подчиняться. Его личико супится, губки расстроенно поджимаются. Победа – поражение. Пока так.
- Я пойму все, что ты захочешь сказать, даже если не слышно, - успокаиваю его, чмокнув щеку, - повтори, пожалуйста.
Недоверчиво взглянув на меня, шмыгнув носом, он все ещё с грустным видом, но уже немного ободренный, когда знает, что слова – не обязательное условие быть понятным, повторяет. По чьим – чьим, а по его губам я читать давно научилась. Тем более, Джерри очень старается.
- Конечно, - отвечаю на немой вопрос, поднимаясь и протягивая ему руку, - пойдем.
Но как только приближаемся к нужной двери – судя по надписи сверху вполне понятно, куда она ведет – один из необъятных телохранителей материализуется рядом.
Молча открывает дверь, готовясь следом за нами войти внутрь.
- Мы можем сами? – с каплей раздражения интересуюсь, замечая, что с уходом Джаспера переданные им эмоции почти сошли на нет, а вот волнение вернулось. Так ещё и эти двое намереваются ходить с нами даже в уборную!
- Нет, мисс.
- Это же туалет?.. - не унимаюсь я.
Кайл, судя по всему, медлит. Оглядывается на напарника, безмолвно с ним советуясь. Дверь все ещё заслоняет.
- Там проверено, - в конце концов оглашает вердикт Эммет своим низким голосом, - пусть идут.
И на этом спасибо.
- Здесь мокро, осторожно, - у самого входа обнаруживается небольшая лужица. Вполне неплохое условие, дабы разбить что-нибудь, поцеловав кафель. Я перевожу через неё Джерома, отпуская его ладошку только тогда, когда уверена, что он не поскользнётся. Аккуратно, помня свою неуклюжесть, ступаю следом.
На удивление никаких форс-мажоров. Кажется, моя неудачливость сегодня заснула.
В светлой комнате пять кабинок. Все серые, блестящие от яркого света ламп. И умывальники слева – бело-голубые, к которым я и подхожу.
- Я подожду тебя тут, - говорю Джерри, помня, что подобные вещи он привык делать самостоятельно, - иди.
И малыш идет. Первые три кабинки оказываются закрыты. Зато четвертая поддается.
Я оборачиваюсь к зеркалам, поправляя волосы. Отражающееся в его поверхности лицо почему-то горит, а ладони становятся мокрыми. В звенящей тишине туалета мне не по себе. Яркая плитка начинает рябить в глазах, а сердце, как только за Джеромом закрывается дверь кабинки, бьется чаще.
Какое-то до ужаса неприятное, едва ли не болезненное ощущение неприятности наваливается подобно неподъемному камню. Душит, пригибая к земле.
Мне хочется поскорее отсюда убраться, пусть подобное, в принципе, и кажется нелогичным.
Боже мой, это туалет. Просто туалет. Я схожу с ума от нетерпения увидеть своего Барона, вот и все. Но ещё один подобный раз не выдержу – теперь однозначно не отпущу. Иначе приедет он потом к шизофреничке…
Минута… две…
Успокаиваюсь. Ну конечно, конечно глупости… ну ты даешь, Белла!
Я умываюсь. Вода щедро дает ту необходимую прохладу, от которой мне становится легче. Все-таки холод - это не всегда плохо.
Ну вот, так лучше.
- Джером, - снова переступая ту самую лужицу, следую к выбранной им кабинке, - все в порядке? Тебе нужна моя помощь?
Не знаю, зачем спрашиваю, но почему-то все же делаю это. Обычно ему не требовалось больше трех минут…
За три шага до своей цели останавливаюсь. Серая отполированная дверца открывается, едва слышно скрипнув.
- Готов? Пойдем, - протягиваю руку навстречу белокурому ангелочку, но вместе крохотной ладошки, нежной, теплой и ожидаемой, получаю другую. Взрослую руку получаю.
- Пойдем, - согласным шепотом отзывается голос, пока его обладатель собственными пальцами оплетает мои.
…Я отказываюсь верить в то, что вижу. Просто отказываюсь. Это не то, что невозможно, это в принципе недопустимо и нереально. Галлюцинации возможны? Сейчас возможны? Господи, пожалуйста, пусть мне это просто снится!..
Ухмыляясь точно так же, как я помню, как помнят кошмары, будящие меня после двенадцати и заставляющие Эдварда проводить бессонные ночи, останавливая мои кровотечения, мистер Лорен стоит передо мной, крепко держа левой рукой плечико дрожащего, сжавшегося Джерома. Черный металл, блуждающий по его волосам, недвусмысленно объясняет, что в руках мужчины.
- Ни звука, моя девочка, - ласково предупреждает он, заметив, за чем я слежу, - а то лужи будут красными…
Кричать?.. Боже, от страха я даже не могу открыть рот, чтобы успокоить (хоть как-то) до ужаса испуганного Джерри. Если есть на свете определение слова «ужас» – вот оно. Я. Только что дальше?.. Что мне делать?!
- Джеймс… - голос совсем сел, с трудом выдавливаю из себя одно-единственное слово, прочищая горло. Сердце уже не трепещет и не бьется в исступлении, нет. Теперь оно едва слышно, чуть-чуть постукивает. И скоро, мне кажется, как и велит Кашалот, замолкнет. От вида Джерома теперь. От моей беспомощности и его страха.
- Мы обязательно поговорим, - убеждает мужчина все тем же тоном, стискивая мою руку, - а теперь пора идти. Нас ведь ждут.
Глаза малыша распахиваются до невероятного размера. Придушенно вскрикнув, он пытается вырваться из крепкой хватки своего мучителя, сжав зубы.
- Я стреляю на счет три, если не угомонишь его, - морщась, будто от отвращения, обещает Лорен. Но малыша не выпускает, чего и следовало ожидать.
- Джерри, - знаю, что этот человек способен сдержать обещание, а потому смотрю на мальчика так умоляюще, как ни разу в жизни. Мотаю головой, прикладывая палец к губам. Заклинаю его сейчас меня послушать. Пистолет у самого виска, а самое большее, что я могу сделать – увидеть, как из дула вырвется пуля.
Джеймсу не составит трудности оттолкнуть меня, когда я попробую кинуться навстречу. И тогда он точно выстрелит. И попадет.
Господи, ну почему я не позволила Кайлу идти с нами?!
- А ты умеешь им управлять, - глядя на то, как Джером прекращает вырываться, замечает мужчина, - это хорошо.
И вернув оружие в карман куртки – достаточно широкий, чтобы совершенно спокойно в нем умещаться в каком нужно положении – он указывает на дверь в подсобку. Маленькую и незаметную среди прочих, возле кабинок.
- Выстрелы здесь бесшумные, так что будь сговорчивой, моя девочка, - напутствует Джеймс, заводя нас внутрь комнатки.
Ухожу из уборной, стиснув зубы, но прекрасно осознавая, что ровным счетом ничего не могу сделать. Один мой крик – и Джерри не будет. А эту цену заплатить я не готова. Никогда не буду.
Но я же позволяю ему нас увести! Я позволяю ему!..
- Вот так, - переступая вместе с нами порог другого туалета, Лорен одобрительно улыбается.
Это помещение тоже пустое. Но вот дверь, выводящая наружу, в зал аэропорта, показывает, что люди здесь все же есть.
Впрочем, со стороны мы выглядим, как парочка туристов, не больше. Пистолета не видно, но, судя по позе малыша, холодный металл он прекрасно чувствует на затылке.
- Дай мне взять его за руку, - чувствую, как внутри пробуждается гнев и отчаянье, попеременно сменяющие друг друга. Но попыток с обоими справиться я не оставляю.
Ответа нет. Только идем быстрее.
- Хозяин, - понижаю голос, до крови кусая губу, когда вспоминаю это правило, - пожалуйста, позволь мне взять ребенка за руку.
- Уже лучше, - Лорен вздыхает, взглянув на меня с отеческой гордостью, - не забывай устав, моя девочка.
Отрывисто кивнув, я жду позволения. Я жду, когда смогу взять маленькие пальчики в свои и, ласково потерев их, попытаться показать, что контролирую ситуацию и не позволю обидеть моего ангела. Я ведь действительно не позволю. Как только Лорен попытается сделать ему больно, я… я… черт, что же я сделаю?.. Он его убьет! Убьет при первой же моей попытке воспрепятствовать своим целям!
Риск будет оправдан, только если представится возможность бежать. И тогда, заслонив дуло, я дам Джерри десять секунд форы. А ему хватит?..
- Пусть идет со мной. Мы отлично ладим, не правда ли, Зеленоглазик?
То слово, каким он величает его, вызывает вспышку огня во мне и дрожь в Джероме. Мальчик всеми силами пытается удержать слезы, крики и желание вырвать руку. Я вижу все, что он чувствует, по его лицу.
Но от внимательного разглядывания Джеймс меня сразу же отвлекает.
- Хочешь посмотреть, как я выстрелю?
Отвожу глаза. Крепко стиснув губы, продолжаю следовать за мужчиной молча.
В такие моменты ничего, кроме как молиться, не остается. Я толком не могу понять, что прошу и у кого, но прошу. Больше не на что надеяться.
Справа от нас – магазины, слева – кафетерий. Мы останавливается перед ним всего на секунду – пропустить рабочего, везущего на конвейерную ленту чемоданы – но этой секунды, дабы заметить в лицах тех, кто стоит у деревянных столиков, знакомые серые глаза, мне хватает. Ошеломление, мигом претворившееся затем в вырвавшееся наружу пламя ненависти, дает надежду. Я права, он должен был пойти за кофе. Он должен был…
Чемоданов на пути нет. Но теперь Джеймс, кажется, что-то заподозривший, двигается в разы быстрее. Едва ли не бежит.
Я беспокоюсь о том, не потеряет ли Хейл нас из виду, но тормозить движение не решаюсь. У шейки Джерома все еще пистолет…
Холодный воздух ударяет в лицо. Уже улица?! Но темно же… как быстро село солнце!
У входа, в самом что ни на есть запрещенном месте, припаркована машина. Синяя «ауди», которую я уже видела. Та самая!
- Лорен! – голос Джаспера сзади, окликающий его, выводит Джеймса из себя. Теперь он делает все на предельной быстроте собственных возможностей.
Мужчина одним точным толчком отправляет внутрь автомобиля сначала меня, а затем Джерома. Как раз в тот момент, как у самой двери свистит пуля, оказывается в салоне рядом.
Водитель резким движением приводит машину в действие. Выруливая самым невероятным образом, он, чудом никого не задев, выезжает на дорогу.
Ещё один свист. Теперь только, кажется, попадает он в цель. Автомобиль оседает с правого бока.
- Живее! – яростно восклицает мой благоверный, багровея.
Я сижу на самом краю кресла, крепко-крепко прижав к себе дрожащего ребенка. Пытаюсь спрятать его за собой, радуясь тому, что пистолет уже не упирается в светлые волосы. Пусть стреляет в меня!
В стекло заднего вида наблюдаю, прижавшись губами к макушке малыша, как Джаспер достает из кармана телефон. Удар по клавишам минимален. Вот он уже говорит…
Аэропорт скрывается из виду очень быстро. Водитель сворачивает куда-то от дороги, и яркие огни пропадают, сменяясь тьмой. Я не различаю ничего, помимо белокурой головки мальчика. Зато Джеймс, похоже, видит все.
- Твари, - не стесняясь выражений, заявляет он, - ничего, к тому моменту, как они прибегут, брать будет нечего.
Пока он не обращает на нас особого внимания, я лихорадочно пытаюсь придумать, что делать. Если бы скорость была меньшей, можно было бы попытаться открыть дверь и помочь Джерому оказаться снаружи. Я бы задержала Лорена. Я бы смогла, уверена, ради него! Но при таком раскладе сейчас – мы едем около ста двадцати миль, несмотря на, по-моему, спущенное пулей колесо – этот вариант невозможен.
А остальные? Остальных у меня нет!
Со страшной скоростью мелькая за окном, деревья – ещё более темные силуэты, чем небо – наводят ужас. Прекращаются все мысли и размышления. Я просто держу Джерома. Я просто буду с ним до конца.
- Я тебя люблю, - нагнувшись к самому ушку, шепчу, стараясь, чтобы этого никто не услышал, - я здесь, родной. Я здесь…
Его бьет настолько крупная дрожь, что мне становится по-настоящему страшно за то, что будет, если каким-то чудом Джасперу удастся нас вызволить. Новое молчание – минимальный урон, какой может быть подобным нанесен.
Шмыгнув носом, малыш прижимается ко мне. Прячет лицо на груди, зажмуриваясь, что есть силы.
И в тот же самый момент, когда его пальчики притрагиваются к моей шее, «ауди» замирает.
С тем же рвением, что и было при посадке внутрь, Джеймс вытаскивает нас наружу. Его игра прошла, спектакль окончен. Осталось лишь сумасшествие, сковавшее лицо, руки и все тело. По-иному у меня не выйдет назвать его вид сейчас.
- Смотри, Изабелла, - он вынимает из куртки пистолет, - к чему приводят побеги. Ты ответишь за то, что сделала, как полагается.
Я передвигаю Джерома к себе за спину, заслоняя его. На смену робости и отчаянью приходит неожиданная смелость. Пробежавшись по всему внутри, она показывает, что я все могу сделать, если захочу. Особенно сейчас. Особенно ради этого ребенка.
- Стреляй в меня, - не дрогнувшим голосом произношу, кивнув ему, - но опусти мальчика.
- Разумеется, - рявкнув, Лорен-таки натягивает на губы дьявольскую улыбку, - но план другой. И мы ему будем следовать. Дай мне ребенка, Изабелла.
Никогда не думала, что смогу на приказ ответить отказом. Но сегодня я смогу все.
- Нет.
Глаза Джеймса распахиваются и загораются страшным, невыразимо пугающим сине-алым пламенем. Раньше пугающим. Но не сегодня.
- Я сказал, дай его! – повторяет он, надавливая на курок. Четко выделяет каждое слово, напоминая мне о карах за нарушения. В голове правда мелькает картинка той ночи, когда мои ноги были изрезаны камнями, волосы вырваны едва ли не клоками, а кровь все текла и текла, и я была уверена, что не остановится… Но той ночи нет, она в прошлом. В прошлом, как и Джеймс. У меня есть сын. У меня есть создание, которое обязано жить, улыбаться и спокойно засыпать ночами. У меня есть смысл существования и то, что держит под контролем все эмоции. Я больше не боюсь этого ублюдка. Я больше не позволю ему мной руководить.
…Больше моего ответа не требуется. Я отдам душу, жизнь, мир и все, чем когда-либо прежде дорожила, за Джерома. Теперь ему это окончательно известно.
- Будь по-твоему, - отказываясь больше ждать, посылая к черту все приказы, двумя быстрыми и огромными шагами Джеймс оказывается рядом.
…Я пытаюсь противостоять ему. Никогда не чувствовала такой силы и никогда не направляла всю её на одного человека. Хватаю его руки, тянущиеся к мальчику, веля малышу бежать. Бежать куда угодно и как. Только дальше.
Я надеюсь, что смогу дать ему достаточно времени. Налитые кровью глаза, вздувшиеся вены, всклокоченные волосы – Джеймс самый настоящий дьявол. Я дьявола в руках держу…
Но Джером вместо того, чтобы послушать меня, вместо того, чтобы оправдать жертву, остается рядом. И делает все с точностью наоборот – защищает меня. Я вижу, как маленькие кулачки ударяют по коленям, по бедрам Лорена, собираясь освободить меня. Нет ни слез, ни испуга, ни дрожи, какая наблюдалась в машине. Остервенение - и только. Любовь и храбрость – и только. Он бормочет «мамочка» и не дает меня в обиду! Он здесь, как однажды я сама ему обещала…
И Кашалот с радостью принимает такой дар.
Задохнувшись, когда он бросает меня, пытаюсь удержать равновесие и одновременно вернуться к прежнему занятию, впившись ногтями в своего мучителя, но поздно…
Перехватив мальчика из-за моей спины, вытянув вперед по мокрой, скользкой дороге, на которой мы стоим, Джеймс улыбается. Теперь пистолет точно у лба ребенка. Прижат со всей возможной силой. Только Джерри больше не плачет. Смелый и сильный, он стоит, глядя на меня, как истинный защитник. На детском личике почти не страха.
Зато есть у меня. Мигом спадая, маска храбрости открывает истинные эмоции, выпуская наружу все то, что должно быть здесь сейчас, когда я вижу мальчика в таком положении. Дыхание почти пропадает…
- Насчет три, Белла, - напоминает Лорен, довольно глядя на свою работу, - считай!
- Джеймс, пожалуйста…
- Один, - неожиданно прерывая меня, откуда-то сзади раздается бархатный баритон. Дьявольски острый, каленый, железный.
Оборачиваюсь вместе с тем, как Джеймс смотрит в нужную сторону.
Выступая из леса, из-под темных могучих елей, ведущих в его дебри, мистер Каллен появляется на твердой дорожной полосе. Тени зеленых лап играют на его белом, как у вампиров, лице, а иголки, осыпаясь, падают на черный, почти такого же оттенка, как небо над головой, пиджак. Губы сжаты в тонкую полоску. А глаза мерцают подобно тем отблескам, что дают перед огнем мечи бравых воинов.
Боже!..
Его лицо беспристрастно, практически заморожено. А раньше от одного лишь вида подобного его бы исказила жутчайшая гримаса боли и отчаянья, я знаю. Но в этой игре – ни в коем разе. Ледяной Smeraldo.
- Какая встреча! - сухо восклицает Кашалот, выдавив ухмылку, - добро пожаловать…
- Не менее рад, - Эдвард вздергивает бровь, презрительно хмурясь, - что происходит?
- То, что и должно, - Джеймс надавливает на курок, сильнее вжимая дуло в нежную кожу Джерри, - глаз за глаз, как говорится.
- Это слова Кая, - Каллен делает ещё шаг вперед, оказываясь на траве в трех шагах от меня и пяти – от Джерома. На его лице ничего не меняется. Оно даже не бледнеет, ей богу! – А его уже вот как десять… двенадцать минут нет в живых.
- Я предупреждал, что идти на тебя лоб в лоб – глупо.
- Поэтому ты пошел в обход, - его голос так наплевательски спокоен… будто бы ничего, ровным счетом ничего не происходит. Мы сидим и разговариваем в дружеском кругу. А пистолет – декорация, глупый сон. Все в полном порядке.
У меня начинают дрожать пальцы, а сердце, только, кажется, проснувшееся, глухо бьется где-то в пятках.
Я понимаю, что это не игрушки. И понимаю, что будет. Только с кем и когда?..
- Именно, - Джеймс кивает.
- Ну что же, крысы, как известно, первыми бегут с корабля.
- Зато они не висят на крючке, - дружелюбно усмехнувшись, он мгновеньем позже скалится, - продолжишь счет?
- До пяти? – Эдвард поправляет ворот рубашки, устало глядя на Джеймса. Кроме него, кажется, никого здесь и вовсе не замечает.
- До трех.
- До трех - так до трех. «Один» - уже прозвучало.
У меня во рту пересыхает, а глаза Джерри снова становятся круглыми, как при самых страшных из кошмаров. Сгоняя всю свою храбрость, всю смелость, он, глотая слезы, смотрит то на меня, то на папу, умоляюще. Все, чего он хочет – к нам. К нам, в объятья, домой! Он напуган. Он до ужаса, до последней грани напуган и этого не скроет. Его сердечко вот-вот не выдержит всего этого безумия!..
Но я не могу сделать вперед и шага, а Эдвард, кажется, использует и вовсе совершенно иную тактику.
- Тогда «два»?
- Два, - соглашается мужчина.
Я его слышу? Я слышу отца Джерома?.. Того, который так спокойно и размеренно, так в крайней степени умиротворенно считает цифры до того, как Кашалот всадит пулю в лоб его сокровища?.. Я не понимаю. Я не понимаю, и сейчас явно не время для таких неоднозначных инсценировок! Цель: спасти ребенка. Но Эдвард ведь делает все с точностью до наоборот! Я понимаю, что идея обратного может сработать, но риск непомерно высок для таких опытов…
- Ты помни, что счет до трех, - как бы невзначай напоминает Лорен. Но улыбка его уже подрагивает, а пальцы в нерешительности замирают. Он явно сомневается в том, что Эдвард лжет. Уж слишком хороша игра.
- Ничего, что это твой сын? – пытается выбрать место, в которое можно ударить. Весьма удачно.
- Мой наследник, - Эдвард пожимает плечами, с каплей презрительности взглянув на малыша, - и только. А что мешает завести нового?
Меня передергивает. В груди больно-больно стягивает железными цепями от вида Джерома в этот момент, при этих словах. Он не верит. Пытается, рвется не верить… но, ядовитым плющом забираясь прямо в душу, слова говорят сами за себя. Уверяют его.
И нет жальче, нет несчастнее мальчика, чем Джерри теперь. Он похож на человека, потерявшего не только смысл жизни, но и все остальное тоже. Все вместе – за секунду. Именно так смотрит человек, терзаемый неподъемным, недоступным для понимания тем, кто этого не испытал, горем.
- Мама, - с последней надеждой, сглатывая слезы, мальчик обращается ко мне. Плачет, - мамочка… мама…
Тихо-тихо, как шелест травы от легкого ветерка. Ему больше некого звать.
- Пока, Зеленоглазик, - с напускной грустью пробормотав это прежде, чем я умудряюсь открыть рот, Джеймс сдавливает курок. Дает Эдварду последние две секунды, чтобы показать, что стрелять нельзя. Снять маску его жульничества.
Но увидеть желаемое отчаянье и мольбу так и не удается. На лице Каллена не вздрагивает ни одна мышца.
- Настоящий мафиози, принцесса, - взглянув на меня, восхищенно сообщает мужчина, - такая тва…
Но договорить не успевает. Череда выстрелов, громкая и искрящаяся, появляясь из-за его спины, тут же попадет в цель.
Мертвое, мгновенно убитое от такого количества пуль тело падает вниз, с громким хлопком ударяясь об асфальт дороги.
Револьвер – тут же. Только тише.
За спиной Кашалота Джаспер. Без машины, без какого-либо транспорта. С пистолетом. С остервеневшим, в крайней степени яростным лицом.
Он его убил.
Мы стоим посреди дороги – и я, и Джерри - не в силах сдвинуться с места. Невероятность, быстрота случившегося, как в дешевом вестерне – поражает. Адреналин, бушующий в крови, мешает нормально дышать и адекватно воспринимать события.
Но как только хоть какое-то, даже самое малое осознание реальности возвращается, я подбегаю к малышу, притягиваю его к себе, обнимая так сильно, что в другое время, наверное, он закричал бы от боли от моих объятий.
- Джером, Джером… - бормочу, целуя бледный лобик, - маленький мой… любимый…
Безмолвно содрогаясь, неподвижно, будто бы не в состоянии шевелиться, мой малыш позволяет делать с собой все, что я хочу. Маленькие ладошки даже не поднимаются, чтобы ответно меня обнять.
Он все ещё в шоке. Он все ещё не может справиться.
- Я здесь, я с тобой, мы вместе, все вместе, видишь? Не бойся. Не бойся, все кончилось, - я говорю, говорю, говорю… и не могу остановиться. Джером молчит, но мне кажется, слова для него имеют коренное значение. Ему слишком страшно.
- Сыночек?.. – преобразившийся за долю секунды, вопрошающий, сменивший на тихий и мягкий тон вместо ядовитого и яростного, баритон звучит из-за моей спины. Всю гамму чувств, проникшую в него, невозможно передать никакими словами.
И при его звуке, при едином, самом первом звуке, что долетает до ушей, Джером, дернувшись, вырывается из моих рук, подаваясь назад с немым криком. Его трясет, личико бледное, а изогнувшиеся от ощутимой боли губки совсем белые. Он правда поверил. Каждому слову.
Каллен шумно сглатывает, сжав зубы.
- Он в порядке? – обращаясь ко мне с той умоляющей, отчаянной просьбой забыть то, что было сказано, не усомниться в их обладателе, малахиты блестят от соленой влаги.
Я понимаю, что речь идет о физическом плане. О моральном лучше промолчать…
- Да, - кое-как умудряюсь ответить без дрожи в голосе. Колени вполне недвусмысленно подгибаются, а вокруг почему-то становится очень жарко.
Эдвард заставляет себя сделать глубокий вдох, не позволив ничему изнутри вырваться наружу. Догадываюсь о том, что там затаилось и какой силой оно обладает. Джерому пока с подобным не справиться. Ему нужно время.
Ему снова нужно время…
- Тогда можно лететь. Мы вернемся в Чили.
Не думаю, что на это следует отвечать. А потому, просительно протянув руки к белокурому созданию, привлекаю его обратно к себе.



Все-таки огромное количество событий в нашей жизни происходит чересчур быстро, чтобы как следует запомнить их или подготовиться. Стремительные и моментальные, настигающие мгновенно и не отпускающие до самого конца, как вагончики, на миг застывающие в мертвой петле американских горок, события влекут нас за собой, не давая остановиться. А потом, когда приходит время, с громким визгом, с непонятным треском, с быстрым, доходящим до искр торможением, сообщают, что «все кончилось».
То же самое происходит сегодня с нами. Со всеми.
Кажется, всего два часа назад и я, и Джаспер безмятежно разговаривали на черных креслах, ожидая возвращения Эдварда, до которого оставалось жалких двадцать минут. Я смотрела на Джерома, я видела посадки и взлеты самолетов… я не могла даже предположить, что будет дальше и, что самое главное, с какой скоростью будут развиваться события.
Однако все уже случилось. Я плохо помню подробности, но основная картина, как и основные итоги, вполне ясна.
Сложно поверить, наверное, даже невозможно, принимая во внимание все, что связывает нас с Кашалотом, но он мертв. Я видела, что мертв. И даже если бы нет – после такого количества пуль не в состоянии открыть глаз даже терминатор. Крик по-прежнему стоит где-то в горле, а глаза, с которых давным-давно уже пропали слезы, печет.
Эта развязка слишком быстра. Настолько, насколько никто не в состоянии себе даже представить. Такое ощущение, что я внутри вакуума, а время наоборот, где-то там, за невидимой стеной, и для него нет ограничений. Оно бежит… бежит и бежит, даже не оглядываясь.
К тому же, снаружи в принципе что-то непонятное, а внутри – не до конца осмысленное. Я будто бы в прострации. Наверное, это эйфория, но если так, то поздновато…
…Мне до сих пор кажется, что все это – шутка, сон, продуманный розыгрыш, что угодно… не может человек, так долго бывший неотъемлемой твоей частью, так пропасть. Может быть, мне все же показалось? Все это?..
Однако белокурая головка на груди, тесно прижавшаяся, несмотря на то, что снотворное начало действовать больше двадцати минут назад, опровергает подобную теорию. Теплое тельце, все ещё чуть-чуть подрагивающее, спрятанное под одеялом, в моих руках. Помню вид малахитов, в которых со скоростью быстродействующего яда, разлетающегося по организму, расползалось уверение в предательстве самого родного человека, и оттого я глажу уже спящего малыша нежнее. Это была не просто боль, это было его безумие. И последствия этого нам придется принимать…
Хуже всего то, что подобным своим поведением Джером терзает и Эдварда. Два составляющих одного целого, инь и ян из игрушки-медальона, складывающегося вместе, что была у меня в детстве, слишком чувствуют друг друга. Раньше это помогало. Сейчас убивает последнюю надежду.
Я не представляю, что мы будем делать дальше. Мысли спутаны в пестрый клубок, хочется спать, хочется видеть, как оба Каллена улыбаются и как никто из них не плачет… я слишком, слишком сильно люблю их, чтобы наблюдать такие вещи, как во время взлета.
Эдвард пытался извиниться. Пытался, как и в день возвращения в особняк после ночи с ядом. Он взывал к своему сыночку, говорил, как любит и что готов сделать, чтобы это доказать. Но Джерри не слушал, отворачиваясь. И не давал к себе притронуться. Как только мужчина делал шаг нам навстречу, он взвизгивал, что есть мочи прижимаясь ко мне. Такого страха дети не испытывают даже после страшнейшего кошмара…
Он и не уснул бы, если бы не лекарство. У него бы просто не получилось. Да и то, после приема заветной таблетки до тех пор, пока папа не покинул салон, он отказался закрыть глаза…
И пусть все так безнадежно, пусть, пока мы глубоко в трясине, хотя, по сценарию, должны крепко стоять на твердой земле, но я уверена, Джерри сможет простить. Он сможет вернуть бывшее доверие между ними с Калленом. Иначе нельзя. Иначе просто невозможно.
Цифры на дисплее тонкого телефона сменяются в такт моим мыслям. Час ночи и двенадцать минут.
За окном – темнота, в салоне (все тот же самолет, хотя настроение совсем иное) тишина и тихонькое гудение двигателя. Эдварда нигде не видно.
К черту мысли, есть дела поважнее, чем праздные рассуждения. Тем более, какой в них теперь смысл?
Убедившись, что малыш спит, я, поцеловав напоследок его лобик, опускаю тельце на мягкие простыни. Накрываю все тем же одеялом, поправляя его края так, чтобы ни одна капля холодного воздуха не добралась до моего мальчика.
А потом встаю и, стараясь не шуметь, а следовать и даже дышать беззвучно, отправляюсь на поиски мужчины. Хочу его обнять. Хочу почувствовать себя в безопасности, услышать родной запах и голос, увидеть дорогое лицо и ещё раз доказать ему, проговорив слово-признание, то, что на борту авиалайнера неприкосновенностью можем похвастаться мы все.
В салоне всего одна дверь, которая отдана в наше пользование и которая ближе всех иных. Я не знаю других отсеков, а тем более пути к ним, и потому, наверное, лучше начать именно с этого варианта.
Закрыто.
- Эдвард, - становлюсь у стены, прислоняясь лбом к твердой железной поверхности, её прохлада не пугает – совсем наоборот, - все в порядке?
Ни звука в ответ. Но что-то подсказывает, что он все же здесь.
- Можно мне войти?..
Не надеюсь, что сработает и подействует. Готовлюсь опять «насладиться» тишиной и, развернувшись, устроиться на креслах, ждать, пока он сам решит вернуться к нам. Но на удивление получаю разрешение. Опять же, безмолвное, но все же.
Замок щелкает. Зеленый человечек загорается над порогом.
Боязно, будто от того, что я притронусь, дверь снова захлопнется, я обвиваю ручку. Мягко и осторожно опускаю её вниз, бесшумно проходя внутрь.
Комнатка уборной маленькая. И все же двое, пусть и с трудом, здесь могут уместиться.
- Привет…
- Привет, - неслышно отзывается Эдвард. Он сидит возле умывальника, опираясь на него правой рукой. Лицо, как и прежде, сведено и покрыто ледяной коркой бесстрастности. Но теперь морщины расположились на лбу ровным рядом, полосками пролегли в уголках глаз и рта.
Он плачет – щеки мокрые, а небольшие капельки, то и дело появляющиеся на коже, явно откуда-то берутся. Скрывать слезы ему нет смысла, а я не в состоянии их не заметить.
- В салоне светлее, - глядя на тусклую лампу над нашими головами, замечаю я. Подхожу на шаг ближе, становясь рядом. Пальцы, будто живя собственной жизнью, перемещаются на его плечи, гладят. Рубашка жесткая и помятая. В какой-то момент почти всерьез опасаюсь, что об неё можно порезаться.
- Здесь холодно, - рвано дает объяснение мужчина. Маскируя всхлип, громко прочищает горло. Кивает головой на такую же железную, как и все прочее, тумбу умывальника. Его правая нога как раз прижата к ней.
- Снова?..
- Да.
Как ни прискорбно, но ожидаемо. Я знаю, когда приходит приступ.
Я наклоняюсь, целуя его лоб. Бережно и нежно, как он всегда для меня делал. Свободная рука Эдварда тут же, не желая тратить времени, обвивается вокруг талии. Держит меня крепко, как в ту ночь, после взрыва бомбы. Теплым дыханием щекочет кожу, за мгновенье до того, как, сплетаясь со слезами, маленькие поцелуи ощущаются на её поверхности.
- Скоро пройдет, - обещаю, поглаживая его волосы. Пальцы пробегают в районе висков и я, взглянув туда, понимаю, что светло-серых волос стало больше.
- Нескоро, - отрицает мужчина, морщась, - в этот раз бесполезно.
- Нисколько.
- Н-не спорь.
- Вы помиритесь, - я понимаю, чему обязано такое его состояние. И спешу утешить. Знаю, сначала опровергнет, но…
- Нет.
Что и требовалось доказать.
- Да. И не говори глупостей, - хмыкнув, поправляю светлый и прекрасно отутюженный ворот рубашки.
- В следующей жизни…
- Эдвард, ты ведь знаешь, как сильно Джерри тебя любит, - вздыхаю, самостоятельно обнимая его и окончательно убеждаясь, что работа с краткими фразами здесь бесполезна, - мы объясним ему, почему тебе пришлось это сказать, и он поймет. Ты же папочка, scorpione.
Каллен так резко вздергивает голову, глядя на меня полностью залитыми, доверху наполненными слезами глазами, что на миг я теряюсь. Зрелище явно не для сегодняшнего вечера.
- А если бы Лорен выстрелил? – дрожащим голосом вопрошает он, будто бы только что вспомнив все, что случилось часом раньше, – я тянул время и говорил с ним, как с сумасшедшим, но если бы он не повелся? Если бы…
Осекается от внезапно кончившегося воздуха. Крепко-крепко, словно бы сейчас во все горло закричит, сжимает губы. Задерживает дыхание.
- Нет…
- Шансы были ровно наполовину…
- Нет, - повторяю уже тверже, не позволяю собственному страху пробраться внутрь. Что-то подсказывает, что чуть позже, когда станет легче Эдварду, помощь понадобится уже мне. Я помню и кровь, и обещания Джеймса, и его голос, и волосы, и глаза, и губы… и пистолет у виска мальчика. Я помню похищение из туалета и то, как, швырнув нас в «Ауди», Лорен осыпал проклятиями Хейла. Я ничего не забыла. И подсознание, без сомнений, тоже. Но в этот момент места подобному нет.
- План был другим… я должен был все предусмотреть, - сетует Каллен, - и Кай, и Кашалот – в ангаре. Вы – в безопасности! – в этот раз он восклицает куда громче прежнего, вздрогнув и зажмурившись. Его пальцы, как и предыдущей ночью, оказываются на ноге, впиваясь в её кожу. Только сегодня на их пути брюки, а потому шрамов не видно.
- Что мне делать?.. – задыхаясь, спрашивает он, все крепче и крепче меня обнимая, - что, Белла? Что мне с ним делать? Джером не простит… он верит… поверил!..
Я дожидаюсь, пока он остановится, чтобы перевести дух. Пауза, необходимая мне, может равняться и двум секундам. Успею.
- Эдвард, все, что тебе нужно – быть рядом, когда он проснется.
Мои слова вызывают недоумение, смешанное с ещё одним неощутимым для меня толчком. Неестественно выпрямившись и ослабив хватку, мужчина то и дело пытается вдохнуть достаточно воздуха. Его бьет крупная дрожь, чем-то напоминающая ту, какая была у Джерома. Он чересчур сильно его любит. До сумасшествия. До беспамятства. И понимаю, прекрасно понимаю, глядя на них обоих, что подобное заживо разрывает каждого на части. Практически в прямом смысле.
- Не поможет… - пробует убедить меня Эдвард, белой, со вздутыми синими венами, рукой растирая ногу, - нет…
- Поможет, - качнув головой, заверяю я, накрывая его ладонь своей. Останавливаю её лихорадочное движение, намереваясь вернуться к проверенному методу слов и полотенца. Накатывает неожиданное спокойствие. Джером ведь со мной. Эдвард со мной. И даже то, что случилось, не может омрачить радости. Мы вместе! Мы живы! Мы спаслись! Почему подобные вещи, не прогнав опасения насчет времени, быстроты и Кашалота, не пришли ко мне раньше?.. Мы ведь на пути в солнечный Сантьяго!
- Джерри знает, кто всегда будет его защищать, - проведя пальцами у висков Эдварда и стерев капельки пота там, уже куда более оптимистичным, куда более уверенным голосом говорю я, - и утром ты дашь ему в этом убедиться, tesoro.

С нетерпением жду ваших отзывов!