Глава 36.
God, save me.

Обычно после спектакля я сплю, как убитая, часов по десять-двенадцать.
Обычно после спектакля не душит ощущение-осознание, что лишь тончайшая грань - тоньше волоса, тоньше паутины - отделяла меня от смерти. Я не дышу жадно, полной грудью, стараясь надышаться на много лет вперед.
Обычно после спектакля у меня чистая совесть.
В этот раз - просыпаюсь в кромешной зимней тьме. Может быть и восемь, и девять часов утра, но почему-то мне кажется, что старенькие настенные часы показывают от силы пять.
Сон не идет. Но и нет желания вставать.
Потому что тогда мне придется двигаться ощупью, рискуя во что-нибудь влететь, упасть, заработать ушиб или растяжение. Или включить свет.
Не хочу.
Не буду.
Лучше останусь в постели.
Не знаю, как посмотрю в глаза Эдварду... никогда уже не смогу воспринимать его только другом и наставником, как раньше. Тело горело под его руками и губами, жаждало большего. Я вспомню свое отчаянное, безумное желание, едва увидев его. И мне будет стыдно за зов собственной плоти.
Не знаю, как встречусь с Дорианом. Возможно, он сразу все поймет, прочтет по лицу, и... что тогда? Устроит скандал с битьем посуды? Обольет молчаливым презрением, как в тот раз, после первой нашей серьезной ссоры? Выдержу ли я его молчание снова? Смогу ли жить с ним теперь, зная, что почти изменила - уже изменила в мыслях?
Почему-то думаю о Сильвере. Он в каком-то смысле мой второй отец... он спас меня, подарил жизнь заново. Благодаря ему я лежу сейчас в своей кровати, а не на столе в морге. Что бы сказал этот холодный строгий человек, увидев, как я обращаюсь с его даром?
Вспоминаю тяжелое золотое кольцо у него на руке. На правой, так никто не носит... он не женат? Интересно, почему. Разведен? Вдовец?
Изменял ли он? Прощал ли измены? Или в его сердце нет и не было места человеческим слабостям - и не было снисхождения к чужим ошибкам?
Впрочем, этого мне уже никогда не узнать.
А что бы сказали Рене и Чарли?.. Хотя... мама, пожалуй, поняла бы.
Мой маленький кладезь житейской мудрости, она прошла все то, что сейчас прохожу я... В ее жизни был высокий широкоплечий бейсболист Фил Дуайер.
Случайное знакомство в Порт-Анджелесе - городке недалеко от нас, несколько больше Форкса, - куда Рене ездила за детской одеждой. Наш небольшой торговый центр ее в этом смысле совершенно не устраивал... судя по словам Чарли, меня должно было окружать только самое лучшее из возможного. Лучшие одежки, лучшие игрушки... маленькая Изабелла была самой настоящей принцессой.
И вот, в поисках очередного наряда для Ее Высочества, мама встретила этого Фила.
У них закрутился роман. Рене буквально сорвало крышу, она сбегала из дома под любым предлогом - и с одержимостью сумасшедшей ждала каждой встречи. Красавец-спортсмен был для нее глотком свежего воздуха, с ним можно было отдохнуть от домашней рутины. Но когда встал выбор между жизнью с Филом - в разъездах по всей стране, развлечениях и богатстве, - и жизнью с Чарли - в нашем дождливом городке, вечных хлопотах, тоскливом ожидании у телефона и с меньшим достатком, - она осталась с папой. Потому что боялась оставить меня, совсем кроху, с отцом, для которого каждое дежурство может стать последним. И боялась, что, если заберет меня, Чарли не сможет долго возвращаться в пустой дом. Сорвется, начнет искать утешения в бутылке.
А Фил Дуайер остался прекрасным ярким воспоминанием. И нашим большим-большим женским секретом, о котором никто больше не знает.
Сейчас мне как никогда интересно - как он выглядел? Какие у него были волосы, глаза, улыбка? И - если бы меня не было, или будь я чуть старше, - кого бы все-таки выбрала Рене?..
Размышления прерывает звонок в дверь. Робкий, неуверенный... Все-таки смотрю на часы - половина шестого.
Дориан.
Кто еще может явиться в такую рань?
Все-таки приходится встать и включить свет. Запахиваюсь в халат и медленно - ноги как свинцом налились - иду открывать.
Перед дверью медлю. Нет сил поднять руку и повернуть простенький замок. Боюсь.
Но нужно открыть. Он все поймет, если я не открою...
Руки дрожат.
Открываю и отхожу на шаг.
- Белла?.. - это он, мой Дориан, принц, вернувшийся из плена. Плохо промытые волосы, отросшие ниже плеч, плохо выбритое лицо с клочками щетины, царапинами на щеках и подбородке. И в глазах - глухое отчаяние. Как у собаки, вернувшейся к дому, где когда-то жили ее хозяева.
Стоит, держась за стену, не решаясь войти...
Конечно, он понимает, что полгода большой срок. За это время я могла влюбиться, выйти замуж. Не ждать калеку, который может и не вернуться.
- Ну что же ты? Укажи мне на дверь, скажи, что любишь другого, - красиво очерченные губы судорожно кривятся.
- Нет, нет!
Молча бросаюсь к нему на шею, вдыхаю его тепло. Вдыхаю запах грязных волос и - чуть заметный - дешевого хозяйственного мыла. И еще какой-то незнакомый - сладковатый, тошнотворный, похожий на запах гнилого мяса... Все будет хорошо, родной мой. Мы живы, мы вместе. Не смотри на меня так безнадежно, не бойся переступить порог. Это ведь наш общий дом. Я никогда тебя не прогоню, слышишь?
Слова сейчас не к месту. Нужно другое. Горячая ванна, чистая одежда, вкусная домашняя еда, свежезаваренный чай. Домашние хлопоты, такие простые освященные временем ритуалы.
Весь день мы проводим вместе. Дориан, то тяжело, отдыхая после каждого слова, то быстро, перебивая сам себя, рассказывает, как прожил эти ужасные полгода. Я слушаю молча. Просто смотрю. Просто сжимаю его руки.
Где-то в половине третьего звонит телефон.
Эдвард.
Сбрасываю.
Мне это не нужно.
Он красив, умен, нежен, он... потрясающий. И вчера я отдалась бы ему без остатка.
Но я не одна. Уже несколько часов - не одна. Если сейчас променять Дориана на эту вспышку страсти, он просто сбросится с моста. И значит, эти полгода неизвестности, "Ватханария", мой прыжок... все это было зря?..
С первыми сумерками мой принц засыпает, прижимая меня к себе, точно любимую игрушку. Устал... радость - это тоже стресс.
Осторожно выпутываюсь из его объятий и, взяв ручку и чистый лист бумаги, устраиваюсь за кухонным столом.

"Художественному руководителю театра N.
Заявление об увольнении.
Я, Изабелла Мари Свон, прошу уволить меня с занимаемой должности, по собственному желанию.
Дата, подпись."

Как ни странно, в этот раз мне не приходится изводить несколько листов на черновики. Заявление сразу получается безупречным. Значит, я все делаю правильно.



Эдвард так и не смог заснуть. Было стыдно за себя, за свой внезапный порыв...
В какой-то момент пришла мысль позвонить и извиниться. Но Белла сбросила вызов, а время уже приближалось к трем. "Значит, судьба". Может, ей тоже неловко. А может, обиделась...

В баре никого не было. Горели все светильники, обычно задрапированные темной материей, безжалостно высвечивая убогую обстановку. Пахло пылью и немного - сушеными цветами.
Таня репетировала - без микрофона, без музыки, в своих обычных джинсах и глухом темном свитере. Без макияжа, с волосами, собранными в простой хвост.
И даже сейчас она была потрясающе прекрасна.
- You and I moving in the dark,
Bodies close but souls apart,
Shadowed smiles, secrets unrevealed,
I need to know the way you feel...
Она пела, закрыв глаза, не замечая ничего вокруг. Каллен осторожно прошел к стене, уселся на старый бархатный диван. По себе знал, как неприятно, когда прерывают репетицию.
- I can't go on burning from the past
Love has torn away this mask
And all's like clouds, like rain
I'm drowning and I blame it all on you
I've lost. God, save me!
I'll give you everything I am and
Everything I want to be... - прервалась, закашлявшись. И только сейчас заметила Эдварда.
- Ну, здравствуй.
- Привет, - умолк, потупившись, собираясь с мыслями. И выпалил на одном дыхании:
- Таня... я не могу так. Я не могу жить с женщиной, которой не доверяю... Ты потрясающая, красивая, умная, но...
- ...но я тебе не верю, - спокойно перебила Денали. - Даже нанимаю частного детектива, чтобы следить за тобой.
Эдвард захлебнулся воздухом, вниз по позвоночнику прошел холодок. Он помнил тот звонок из агентства, загадочную смерть Баннера... как будто бы от естественных причин... А женщина продолжала, даже не изменившись в лице:
- В горе и в радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас... Ты никогда не задумывался об этих словах, милый? Пока смерть не разлучит нас. Думаешь, пережиток феодального прошлого? Ошибаешься, - бледно-голубые глаза, обжигающе холодные, иглами впились в его лицо. А Каллен смотрел на нее - острые скулы, твердый подбородок, прямые светлые волосы.
У Беллы глаза теплые, карие, взгляд - доверчивый и открытый, точно у газели. Мягкие полудетские черты лица, длинные каштановые локоны...
"Ее мальчик - инвалид. Хочешь выбить у человека последнюю землю из-под ног?"
Ее мальчик... не мужчина - мальчик. Да и сама она - совсем еще юная девушка.
Ей нужно танцевать, делать карьеру, вписывать свое имя - выступление за выступлением - в историю мирового балета. А не гнить в маленьком странном театре, скрытом туманами Лондона.
А он, Эдвард, не станет портить девчонке жизнь. Рядом с ним - Таня, красивая, точно северное сияние. Та, что была рядом в горе и в радости, в болезни и здравии, в богатстве... но, к счастью, бедности познать им не пришлось. Не стоит гнаться за наваждением, имя которому - Белла Свон.
- Таня... я оступился, прости... и я все еще хочу быть с тобой. Но хочу знать о тебе все. Расскажи...
- Зачем? - она пожала плечами, тряхнула головой, точно норовистая лошадь. - Быть со мной трудно, Эдвард. Ты не сможешь более жить, как добропорядочные граждане, попав в беду, не обратишься в полицию или к частным детективам. Потеряешь право целоваться с молоденькими балеринами по раздевалкам... - она усмехалась, но отводила взгляд. - Будешь ограничен сводом жестких правил, порой абсурдных, но обязательных к исполнению. Прыжок на месте - попытка улететь. И уйти можно только в мир иной... на черта тебе все это?
- Потому что... - "Господи, помоги мне!" - потому что я люблю тебя.
- Что? Повтори! - женщина вскинула ресницы, и Эдвард опешил, глядя ей в глаза, светлые и нежные, как полевые цветы. Ей хотелось верить, боже... как ей хотелось верить...
Как часто в своей окровавленной искалеченной жизни она слышала эти слова? От кого? А сколько раз хотела услышать?
- Я люблю тебя, Таня Денали.
- Сирена, - прошептала она, всем телом прижимаясь к хореографу, - моя кличка в банде - Сирена.

Примечания к 36 главе:
И злобный автор жестоко всех обломал, растоптав последнюю надежду... Уважаемые читатели, я обещала пейринг Эдвард/Белла - я описала их взаимное влечение и глубокую симпатию друг к другу, помноженные на обстоятельства. Однако нигде и никогда я не говорила, что они будут вместе.