Белла

Пока мы едем в лифте, Эдвард тупо изучает свои лакированные черные ботинки, а мне почему-то кажется, что не такая уж это была и хорошая идея. В конце концов, нам совершенно не о чем говорить, и это чертовски неприятно.

С другой стороны, не оставлять же его таким невменяемым в машине, правильно?

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я, лишь бы не молчать.
Его усталый ответ запаздывает на долю секунды:
– Почему тебе вечно нужно задавать глупые вопросы?
Я улыбаюсь уголками губ, хотя на душе скребут кошки.
– Почему ты всегда так груб со мной?
Эдвард поднимает голову и смотрит на меня внимательно, словно пытается разглядеть мысли за занавесом вопросов. Тень улыбки пробегает по его губам, а в голубых глазах мелькает искорка интереса.
– Мы так и будем разговаривать вопросами?
– А почему бы нет? – Я не собираюсь сдаваться первой. – Ты не хочешь ответить?
– На что? – Эдвард хитро щурится, а в глазах читается явный вызов. Думает, что загнал меня в ловушку. Как бы ни так, красавчик.
– Мне повторить свой вопрос?
– Который из?
– О чем ты думаешь?

Стоп. Кажется, понеслась по второму кругу.

Двери лифта тихо разъезжаются в стороны, и мы выходим на лестничную клетку. Рваное дыхание ночи нарушают только стук моих шпилек и щелчки ключа в замке. Эдвард сосредоточенно изучает дверь напротив, прислонившись к стене, и есть в нем что-то такое чертовски привлекательное, но одновременно отталкивающее. Будто я на подсознательном уровне понимаю, что этот человек тонет и может утянуть меня за собой. А я не хочу тонуть. Не сейчас, по крайней мере.

Квартира встречает нас унылой тишиной. Конечно, не самое лучшее место для Эдварда, учитывая его состояние. Для меня, впрочем, тоже…

– Можешь не разуваться, – бросаю через плечо, проходя на кухню. Звеню посудой, доставая джезву и банки с кофе, размышляя про себя, какого черта я позвала его. С другой стороны, не сделай я этого, то упустила бы, возможно, единственный шанс наладить с ним отношения.

Итак, что у нас? Напиток для приведения в чувства. Черный кофе, кардамон, немного ванили, сахар – не перемешивать, не доводить до кипения, снять вовремя с огня, подождать пока пена осядет, распределить по чашкам. Надеюсь, ему это поможет.

– Ты живешь одна? – Эдвард стоит, опершись плечом об косяк двери. Совершенно ясно, что он хочет сказать хоть что-нибудь. Ему неудобно. Мы не в тех отношениях, когда люди молчат об одном и том же.
– Да, – признаться, распространяться о своей семейной трагикомедии у меня нет ни малейшего желания. Кому какое дело, в конце концов. Уже и мне пора прийти к выводу, что моя семья и моя жизнь никого не волнуют. Следовательно, я могу перешагнуть через всю эту передрягу.
– И как так получилось? – Тут же следует вопрос от Эдварда, словно услышавшего мои мысли и пытающегося опровергнуть мои внутренние доводы.
– Долгая история, – коротко бросаю я, даже не оборачиваясь. По-хорошему, любой нормальный человек должен понять, что я не намерена продолжать данный разговор.
– И не страшно одной?

Мне кажется, или он делает это назло мне?

В этот опасный момент я чувствую, что начинаю медленно закипать: давеча он сам говорил мне не лезть в его душу, но при этом в мою он, похоже, влезать совершенно не стесняется. Очень непоследовательный юноша, однако.

– Ты хочешь подселиться ко мне? Почему тебя это так интересует? – выпаливаю на одном дыхании, а в голосе моем столько злости, что мне остается лишь удивиться, откуда она там в таком количестве. Наверное, это усталость… и что-то еще, чему я пока не могу придумать названия, но это что-то сжигает меня изнутри. И это что-то связано с Эдвардом.

Стоп, дорогая. Это уже паранойя. Он задал тебе обычный вопрос – не нужно воспринимать это как личное оскорбление. В случае с Эдвардом я всегда пытаюсь увидеть в его словах двойной смысл… Даже когда его там совсем нет.

Уже пожалев о своей вспышке злости, я киваю на чашку:
– Бери кофе. Остынет.
Эдвард пожимает плечами, на его красивом лице написано вселенское равнодушие, и меня это здорово задевает. До того момента, как я успеваю уловить в его глазах капельку обиды и непонимания. Точно. Железная маска. Я помню, да.
– Неплохо, – Эд отпивает глоток и держит чашку, будто бы согревая руки. Смотрит на меня, плутовато щурится, точно собирается сказать очередную гадость. – А кофе… это такая приманка, да? Джаспер рассказывал мне об этом. Для каждого свой сорт, или ты по категориям его распределяешь?
– В каком смысле? – удивленно переспрашиваю, действительно не поняв суть вопроса.
– Я не знаю. Для знакомств на одну ночь – один рецепт, для тех, с кем хочешь продолжить – другой… Ну или еще как-нибудь там, – и улыбается так гадко, как будто ему говорить такого рода вещи доставляет реальное физическое удовольствие.

Честно говоря, я даже не знаю, что на такое можно ответить. Никогда не думала, что подобные мысли могут прийти в голову. Тем более учитывая те обстоятельства, из-за которых я его и позвала.

А Эдвард тем временем гнет свою линию.

– Да ладно тебе, признайся, ты ведь не на кофе меня пригласила?
– Я тебя пригласила, потому что тебе было плохо и ты нуждался в помощи. Но сейчас я уже об этом жалею. Тебе вообще свойственно чувство благодарности? Тебя не учили в детстве, что на хорошее надо отвечать хорошим? – передергиваю плечами. В конце концов, это уже просто становится неприличным.
– Хочешь научить меня хорошим манерам? Что ж, я не против подобного урока. Образ у тебя соответствующий: юбка до колена, верхние пуговицы элегантной блузки расстегнуты – усталая небрежность, расслабленный шик и все такое... Мне нравится. Хотя ты же вроде у нас еще школьница? В любом случае, ты можешь попробовать сменить амплуа. Итак, я готов. Может, начнешь? – паясничает Эдвард, садясь на стул, развернув его спинкой вперед.
Идиот. Форменный идиот.
– Да ты просто верх красноречия, я смотрю, – устало качаю головой, – не обольщайся, я не собиралась играть с тобой в ролевые игры, – и, чуть-чуть подумав, наношу удар ниже пояса. – Просто десять минут назад в машине ты выглядел достаточно жалко, так что я всего лишь совершила жест доброй воли.

Стопроцентное попадание. С надменного самоуверенного лица Эдварда стирается его издевательская ухмылочка, он хмурит брови, плотно сжимает зубы, а на щеках ходят желваки. Он не из тех людей, кто любит жалость. Она его оскорбляет.

Око за око, зуб за зуб, мальчик.

– Думаешь, что раз предложила кофе выпить, то можешь смело считать себя добрым самаритянином? Твоя псевдожалость никому не нужна, – злобно смотрит на меня, и в его голубых глазах нет ни искорки смеха.

Какие же у него резкие перепады настроения, просто потрясающе. Никогда не переносила истероидный тип людей, а Эдвард, похоже, принадлежит именно к данному типу.

Немного поразмыслив, Эдвард будничным тоном добавляет:

– Ты можешь сколько угодно пытаться спасти мир своей добротой, но ты же понимаешь, что держится он вовсе не на этом. А на бартере и выгоде. И сейчас тебе что-то нужно от меня.
Вот так вот. Пришел к заключению, которое его удовлетворило, и победно смотрит на меня, будто, как минимум, битву при Ватерлоо сейчас выиграл. Самовлюбленный индюк.
– Не стоит судить остальных по себе, Эдвард. Знаешь, на свете еще достаточно много людей, которым ничего друг от друга не нужно. Помощь должна быть бескорыстной, иначе это уже услуга. А от тебя мне действительно ничего не нужно, ты достаточно бесполезен, учитывая твое нынешнее состояние – ты ведь понимаешь, о чем я, не так ли? Я имею в виду, что у тебя сейчас нет энергии, а даже если она и есть, тебе ее не хватит… на что-либо, кроме словесных перепалок, – я отпиваю кофе, внимательно наблюдая за Эдвардом, стараясь сохранить последние крупинки спокойствия. С трудом, но это у меня получается.
– Только вот не надо говорить о том, как это плохо! – Он опять злится, опять пытается защищаться. На этот раз уже с меньшим успехом. И он это прекрасно понимает, отчего злится еще больше. Честное слово, провоцировать его становится все веселее и веселее, мне начинает нравиться наш бессмысленный, но такой забавный разговор.

А надежду наладить с ним отношения я, кажется, уже в любом случае похоронила, так что мне нечего терять.

Эдвард продолжает:
– Ты строишь из себя святую. Этакую невинную, ничем не испорченную девушку. Вот только зачем, Белла? Кому ты пытаешься пустить пыль в глаза? Дай-ка подумать... О, как же я сразу не догадался! – очень неестественно смеется. Актер в нем, очевидно, умер уже очень давно. – Пытаешься впечатлить Джаспера, не так ли? Получился бы неплохой заголовок для какой-нибудь сопливой истории в колонке желтой прессы: «Новоявленная святая спасает от зависимости молодого наркомана». Как трогательно! Думаю, Джей оценит.

М-м-м, у нас новый аргумент появился. Такой коктейль эмоций у Эдварда, что я даже не знаю, какую из них дожимать до конца. Рискнем: заниженная самооценка и ощущение ненужности и бесполезности.

– Что ты привязался ко мне и Джасперу? Тебя задевает, что ты больше не владеешь безраздельно его вниманием? Ревнуешь? Тогда представь себе на секунду, что в его жизни существуют другие люди. Он сможет без тебя. А ты – нет. Я бы задумалась на твоем месте...

Еще один удар ниже пояса. Хотя почему-то здесь я понимаю, что перегнула палку: то ли по угрожающему взгляду Эдварда, то ли по побелевшим костяшкам пальцев, сжимающих чашку с кофе. Видимо, он действительно ревнует Джаспера ко мне.

– Ну и лицемерка же ты, Белла, – качает головой, а губы изогнулись в злой усмешке. – Ты притворяешься такой умной и охуенно разбирающейся в жизни, словно у тебя за плечами – многолетний опыт. Только вот чего? Работы? Да ты, наверное, в жизни и тряпки в руки не брала, не говоря уже о том, чтобы самой зарабатывать. Стремись ты к независимости, то не зависала бы на вечеринках, прожигая родительские деньги. Я ведь прав? Ты живешь одна не потому, что это твой выбор, а потому, что родители тебя бросили, считая лучшим способом общения с непутевым чадом – кредитку с нулями после запятой. А им до тебя какое дело? Знаешь, «Гала» как-то писал о душераздирающем любовном треугольнике: редактор глянцевого журнала, малообещающий американский бейсболист второго сорта и дочь того самого редактора глянца. Говорят, дочка осталась за бортом, а редакторша содержит своего очень молодого любовника. Так вот, Белла, у меня к тебе только один вопрос: как ты сама-то себя после подобного ощущаешь?

Ауч. И мне приходится приложить нечеловеческое усилие, чтобы не показать ему, насколько сильно это меня задело. Но я молодец. Я всего лишь ровным голосом произношу:
– Убирайся.
– Прости, что? – довольно щурится и, кажется, он отыгрался за все мои предыдущие слова.
Блин, как же больно.
– Вон из моего дома.
Эдвард кивает, ставя чашку на стол.
– Спасибо за кофе.

А в его холодных глазах читается: «Победа осталась за мной». Если бы у меня были силы, я бы швырнула в него чем-нибудь. Его спасает то, что мне хочется медленно сползти по стенке и закрыться от мира.

Ты снова проиграла по всем параметрам, Беллс.


Эдвард

Я никогда не бегал по лестницам так, как сейчас, но мне хочется убраться подальше от этого дома, где мы с почти незнакомым человеком наговорили столько гадостей, методично нанося друг другу крайне болезненные удары. Однако последнее слово осталось за мной; шах и мат, или как там обычно в таких случаях говорится. А я все-таки отменный ублюдок. От осознания этого мне мерзко и противно, и я бегу к своей машине, словно за мной гонятся демоны, от которых я хочу укрыться. Завожусь и резко стартую с места, пробуксовывая. Плевать. Вдавив педаль газа, я несусь по пустынным улицам, совершенно не соображая, куда я еду и зачем. Мимо мелькают погасшие витрины и вывески магазинов, редкие прохожие оборачиваются на рев моей машины, а другие водители осторожно пропускают меня. Правильно делают. В этот момент я, кажется, совершенно невменяемый, и мне хочется крушить все вокруг. Опасное состояние. Спустя некоторое время я неизвестным мне образом оказываюсь на набережной Сены, совсем рядом с кружевным железным мостиком Дебийи. Всегда любил это место.

Припарковавшись рядом с «Русской Столовой», я заглушаю мотор. Боль настойчивым набатом отдает в висках. Откинув голову на подголовник сиденья, пытаюсь глубоко дышать, но каждый вздох дается с трудом, будто грудь придавили стофунтовой плитой. Почти вываливаюсь из машины, судорожно глотаю воздух, а в горло словно песка насыпали, сглатывая, я чувствую прогорклый вкус, и лицевые мышцы сводит в пренеприятной судороге. Кофе. Я пил его. У Беллы. Пока меня не вышвырнули оттуда. Хотелось добавить «как котенка», но звучит как-то дешево. Но тем не менее неприятно.

Обычно, если девушка в силах более или менее связно ответить после наших продолжительных увеселений, меня награждают легким поцелуем в щеку и томным обещанием очередной встречи (которая за редким исключением повторяется по моей инициативе), но отнюдь не вербальным пинком за дверь.

Могу официально засвидетельствовать тот факт, что Эдварда Каллена удивили.

И все же я действительно редкостный хам. Хотя она, безусловно, сама нарвалась. А тот номер «Галы», кстати, был единственным, который я пролистал в клинике, ожидая, пока меня примет мой дантист.

Но все равно меня раздражает, что меня выставили за дверь. Да что там – я в бешенстве. Никто и никогда не позволял себе так со мной себя вести.

Пока я медленно бреду на мост, рука выуживает из кармана телефон и набирает номер. Вызов. Другой. Абонент упорно не берет трубку, и в конце концов подчеркнуто-вежливый голос Джея перенаправляет меня в голосовую почту. Не может взять трубку, сука. Занят он, блин.

Единственное, чем мой друг занимается регулярно – помимо выпивки и «пыли» – и не без превеликого удовольствия, – охаживает очередную длинноногую блондинку. Или брюнетку. Или рыжую. Или... Какая, впрочем, разница?

А меня, например, сегодня выставили за дверь. Зашибись.

– Да что ж за утро такое поганое! – выкрикиваю я, вызывая раздраженно-недоуменный взгляд у владельца пришвартованного неподалеку баркаса, которого, очевидно, я разбудил своими воплями. Ему не постичь глубину моих переживаний, хотя те едва ли глубже Сены.

Прижав к уху мобильник, прикуриваю сигарету, при этом чуть не опалив себе пальцы. Горьковатый дым наполняет легкие, и я все отчетливее понимаю, что мне нужен алкоголь. И мой друг. И забыть. Что? Я и сам не знаю, но это противное чувство, будто тебя измазали чем-то мерзким, отравляет утренний холодный воздух похлеще любого ядовитого газа.

Бесит.

А в телефоне опять гудки. Какого дьявола этот придурок занят, когда он нужен?

Наконец, после четвёртой попытки Джей снимает трубку.

– Э-э-эд… да? – весьма неопределенно отзывается его голосом мобильный. – Это ты?
– Нет, принц Уильям собственной персоной.
Я не в настроении шутить. И он должен это понять.
– Ты у себя?
– Да...
– Я буду минут через десять, – бросаю коротко тоном, не терпящим возражений.
Джаспер зависает на другом конце провода, прочищает горло и аккуратно начинает:
– Слушай, Эд, я, конечно, не против твоего общества, даже в такую рань, но… я не совсем один...
Начинается…
– Мне похер, чьи ножки сейчас обвились вокруг твоей шеи, – медленно, словно бестолковому ребенку объясняю, стараясь не раздражаться понапрасну. – Я хочу выпить. Даже нет. Нажраться. В дымину.
– А у себя никак? – немного ошарашенным тоном выдает Джаспер. Секс явно не способствует логическому мышлению.
– Я что, похож на законченного алкоголика? – бросаю я, разозлившись еще больше.
– А разве нет? – совершенно искренне парирует Джаспер. – Не-алкоголики не испытывают дикого желания надраться в четыре часа утра. И уж тем более они соблюдают приличия, не беспокоя понапрасну своих близких и друзей по такому глупому поводу.
– Хейл, сука, не беси меня, пожалуйста, не беси меня, окей? Иначе ты сейчас прямым рейсом отправишься на хуй.
– Хорош орать! Хочешь надраться – пожалуйста, только другим мозги не прессуй! – Джаспер в принципе тоже не отличается ангельским терпением.

В общем, мы друг друга стоим.

Помолчав немного, Джей понимает, что более подробной информации ему от меня не дождаться и вздыхает немного громче, чем следовало бы, тем самым как бы говоря мне: «Ты хоть и мудак, но все-таки мой друг».

– Ладно, приезжай. Ты меня заинтриговал, – в его голосе различимы нотки любопытства. Я тушу сигарету и собираюсь отключиться, как в трубке раздается какой-то треск и шорох, и он продолжает:
– Купи мне сигарет, а то закончились.

Скотина.

Где я в пятом часу утра буду ему сигареты искать?



Стоит мне наклонить стакан, как кубик льда в окружении десятилетнего «Лафройга» начинает лениво тереться о бок соседа своим острым краем, а я ловлю себя на мысли о том, что меня завораживает это зрелище. Вверх и вниз. Вперед и назад. И так по кругу.

– И долго ты собираешься гипнотизировать свой виски? – наконец вопрошает Джаспер, которого, по-видимому, достало мое молчание.

Жидкость янтарного цвета приходит в равновесие, а я устремляю на друга взгляд. Тот смотрит невозмутимо, однако бесстрастной маске все же не удается скрыть едва уловимое раздражение спрятавшегося за ней человека. Человека, который явно не понимает причины, вынудившей меня приехать к нему в столь ранний час; вынудившей его спровадить свою ночную подружку домой и нацепить хлопковые слаксы от Lacoste и в материал им рубашку от Hugo Boss, в то время как он мог предаваться похотливой безмятежности. Без них.

И по неизвестной, хотя чего душой кривить, весьма известной причине меня это задевает.

Осушив бокал, я с грохотом ставлю его на кофейный столик, отчего жалобно дребезжит стекло, а от ровных дорожек кокаина, выстроенных Джасом, в воздух взметывается полупрозрачная пыль. Склонившись, я окунаюсь в это обещающее блаженство облако и одним резким вдохом стираю с поверхности стола порошок. На несколько секунд эйфория затмевает мое сознание, и я поддаюсь иллюзии реальности происходящего, чтобы затем вновь быть погребенным под ее обломками. Рома-а-антика, блядь.

– Всё! – выпаливаю я как на духу.

Чуть подавшись вперед, Джаспер принимает позу, которая якобы должна расположить человека к дальнейшему нытью о своей двадцати-с-хвостиком-лет никчемной жизни, что лишь сильнее бесит меня. Психоаналитик он, знаете ли, фиговый. Чувствуя мою раздражительность, он добавляет вкрадчиво-профессиональным голосом:

– Ты хочешь поговорить об этом?
– А я что, по-твоему, делаю?
– Ноешь, – ухмыляется Джас. – Давай-ка еще по одной, а потом выкладывай, что за вселенская проблема у тебя там стряслась. Только не говори, что полграмма за раз для тебя много, – задорно двигает бровями друг и кивает в сторону столика. – Дружба дружбой, а эректильная дисфункция врозь. – Еще и ржет, придурок.

Наклоняюсь вдохнуть, но внезапно останавливаюсь, завидев свое отражение в стекле. Необъяснимое и неуютное чувство зарождается внутри, медленно расползаясь по всему телу, и мне хочется избавиться от него. Глубокий напряженный вдох. Чуть менее сдавленный выдох. Меня опять накрывает. Но чем? Удовольствием? Едва ли. Спокойствием? Маловероятно. Волна отходит, обнажая, но так и не смывая то самое нечто, теперь лишь настойчивее зудящее во мне. Некоторое время я всматриваюсь в зеркальную поверхность стола, однако не вижу там ничего, кроме расширенных агатовых зрачков и перекошенного, словно от зубной боли, лица.

Внезапно мне становится противно, и я отвожу взгляд, чувствуя обиду, что уступил самому себе в упражнении, которое часто рекомендуют психологи, дабы избавиться от недостатков и понравиться самому себе. Вот ведь хрень! Я не страдаю комплексом неполноценности. Нужно прекратить себя анализировать. А что помогает, вернее, отвлекает от этого бестолкового занятия? Разумеется, алкоголь.

Потянувшись за бутылкой спасительной жидкости, встречаюсь глазами с Джаспером. Тот с безразличным выражением созерцает мои манипуляции с емкостями. Я намеренно громко гремлю хрусталем, пытаясь вырвать друга из непонятного транса. Почему-то на миг мне становится безумно важно добиться от него хоть какой-то реакции.

– Ну и? – Друг сопровождает свой вопрос постукиванием пальцев по кожаному дивану. Обычно терпимо относящийся к подобной привычке-паразиту, сейчас я чувствую неимоверное раздражение, которое вкупе с разливающимся по венам огнем от виски трансформируется в совершенно иную эмоцию. Эмоцию, которую у меня никак не получается выразить. И куда подевалось мое пресловутое красноречие?

– Ебать! Джаспер, почему всё так сложно? – Вопрос можно было бы назвать риторическим, не будь ответ на него так важен мне сейчас.
Тот лишь беспечно пожимает плечами.
– Ты сам все усложняешь, Эд. Просто наслаждайся жизнью, получай удовольствие…
– Ага, как же, когда вместо него тебе предлагают бесплатную аутопсию сознания вместе с чашкой кофе, – я смолкаю, наслаждаясь произведенным эффектом. Как мне кажется. Но Джас и бровью не повел. Что ж, продолжим. – Правда, мне все же не стоило ей хамить. Как-никак, она вроде хотела помочь. – Понимание мимолетной вспышкой проносится в его глазах и также стремительно сменяется холодностью.

Не совсем на такую реакцию я рассчитывал. Но все же лучше, чем ничего.

Опрокидываю в себя бокал. Еще один. И еще несколько – я теряю счет. Методично убираемые со стола дорожки, минус полграмма – и по нулям. Бутылка пуста. Но не я. Я полон все тех же… чувств?

– Больше нет? – язык не повинуется мне, и, схватив пустую тару, на заплетающихся ногах я тащусь к выходу из квартиры. Стыд – вот что не давало мне покоя. Новая, совершенно не изведанная эмоция. Скверно. Очень.
– Куда тебя черти понесли, чувак?! – окликает меня Джас.
– За добавкой, – обернувшись, машу стеклянной бутылкой, словно ребенок погремушкой, – в магазин, – громко хлопаю входной дверью и спускаюсь по лестнице вниз. Преодолев вестибюль, с трудом нашариваю на стене кнопку открывания двери и вываливаюсь в парижское утро.
– Сейчас такая рань, все закрыто, давай обратно, к тому же у меня есть водка, – кричит спустившийся за мной Джей, опершись плечом об косяк для пущей стабильности. Судя по тому, что он еще не пытается артикулировать слова, он более трезв, чем я. И потом, водку я не пью.
– Не-е, мне надо заглушить это, – картинно развернувшись, я отвешиваю шутливый поклон, – заглушить нравоучения Беллы, понимаешь?
– Что ты несешь? – непонимающе улыбается друг, и руки чешутся ему накостылять. Знать бы за что.
– Прикинь, она меня на кофе пригласила. Вытащила из машины, всю дорогу глазами меня раздевала, понимаешь, чушь какую-то несла в лифте. Я думал, кокетничает. Клеит меня. Банально, тупо, пошло и дешево. Кофе варила. Ну я ей и предложил не тянуть кота за хвост… А она отказала мне, представляешь? Да еще и лекцию прочитала, нудную такую, о том, какой я мудак. Кто ей, блядь, дал право судить меня? Только я тоже в долгу не остался. Святая простота, а в глазах черти пляшут – ненавижу таких. Либо белый, либо черный, а все эти отнекивания – форменное дорогостоящее блядство. Вот так вот.
– Прекрати пороть чушь, Каллен! – посерьезневший Джей повышает голос – но куда там! – меня несет окончательно и бесповоротно.
– О, а кто-то заволновался. Задело за живое, да? Думал, она вся такая голубая фиалка? Аленький цветочек среди продажных сорняков?
– Ты – пьяный дурень, замолчи сейчас же, или я за себя не отвечаю.

Джаспер пытается привести меня чувство, встряхивая за плечи, но это уже не нужно: теперь я чувствую… лишь неконтролируемую злость на всех и вся, и мой кулак уже летит в его челюсть. Ой, там все-таки есть кости.

Джас отшатывается, обалдев от подобного поворота событий.

– Эд, ты совсем охуел или с коксом последние мозги занюхал?! – Он потирает скулу, где уже наливается здоровенный синяк. Молодец, Эдди, отличный правый хук.
– Извини, как-то само вышло, – чувствую, как губы расплываются в кривой усмешке. – А я ведь задел тебя, ну признайся, неприятно, да?
– Блядь, Эдвард, заткнись уже, иначе, сука, ты у меня кости до ближайшего Рождества будешь по Булони собирать, – выходит из себя Джаспер. Я отшвыриваю бесполезную бутылку – предположительно в урну, но с прицелом у меня сейчас фигово, так что стекляшка с грохотом, достойным настоящей бомбы, взрывается тысячью мелких осколков об асфальт.
– Да неужели? Врежешь мне? Давай, встань на защиту опороченной чести нашего аленького цветуечка, о рыцарь белого Си и двенадцатилетнего скотча, – встаю в левостороннюю стойку и подманиваю его пальцами, как в боевиках. Мир вокруг смешался в одну единую бесполезную, никому не нужную массу. И мне смешно, я начинаю хохотать, глядя на сосредоточенную физиономию Джаспера. Мою внезапную маниакальную истерику также внезапно прекращает ощутимый удар в плечо, который существенно меня дестабилизирует. Если бы не моя превосходная реакция, отточенная за столько лет занятий фехтованием, это было бы прямо в грудь, что еще неприятнее. Отвечаю. Многократно. И жестко. Джас не остается в долгу. Сейчас речь не идет о столь привычных для нас дружеских стычках – кажется, мы впервые в жизни деремся по-настоящему: с идущей из носов кровью, заплывшими глазами, разбитыми скулами и ушибленными селезенками.

Наше рычание, мат, звон разбившейся бутылки – той самой, хруст костей, треск рвущейся одежды и удары заканчиваются воем полицейской сирены, а мы сильно помяты и пьяны, чтобы убегать, да и как-то не по-мужски это.

– Национальная полиция!

Ха.



Мое тело ноет – расшибленная скула пульсирует болью, костяшки пальцев онемели, на рассеченной брови запекшаяся корочка крови, разбитая губа распухла, что создает определенные неудобства при разговоре. Голова трещит. Но мне еще повезло. Джас вообще полчаса не мог остановить хлеставшую из разбитого носа кровь, отчего его белая рубашка покрылась грязно-красными подтеками и пятнами. К тому же он где-то ухитрился потерять вьетнамки, так что теперь я сижу в носках, а он – в моих ботинках. Блеск.

– Блядь, Эдвард, чтоб я с тобой еще раз пил! – гнусаво возмущается Джас, скосив глаза и разглядывая свой посиневший нос. – Блин, он же у меня теперь с горбинкой будет. Ну ты и мудила! Мне теперь, наверное, придется ринопластику делать!

Как будто это намного важнее нашего текущего положения. А оно не завидное: нарушение тишины, драка в состоянии алкогольного и предположительно наркотического опьянения. Особенно, если последнее докажут вместе с заначкой, которая, как я надеюсь, у Джаспера в квартире не припрятана. Впрочем, обыск им вряд ли позволят провести. С другой стороны, фараонам вполне может прийти в голову устроить показательную порку зарвавшейся молодежи. Смотря какой прокурор попадется. Беда.

Молчим.

Приходит дежурный полицейский. Нас выпустят под залог. Вопрос – откуда его взять.
Кому звонить? Родителям? Нет, стыдно. Опять. Друзьям? Мой единственный друг сидит на нарах рядом со мной, а двоюродный брат в Лондоне видит седьмой сон.

– Чувак, ты как хочешь, но я звоню Белле, – коротко и не оборачиваясь бросает Джаспер, выходя из камеры под конвоем двух полицаев. – И молись, чтобы я смог уговорить ее заплатить и за тебя.

Зашибись, блядь. Послал, называется, далеко и надолго.

---

Дорогие наши читатели! Многие из вас уже читали эту историю, но в ней очень долго не было обновлений. Рады сообщить вам, что мы сделали это! Написание продолжения далось нам нелегко, неоднократно прерывалось обоюдными проблемами, сопровождалось многочасовыми переписками в скайпе и не прекращающимся хохотом – в общем, эмоции в нас били через край! Поэтому мы очень надеемся, что после прочтения этой долгожданной главы, вы порадуете нас своими впечатлениями и комментариями на форуме!