Позже той ночью я позвонила ему.

Возможно, мне не стоило этого делать.

— Алло? — вполне нормально ответил он.

— Эдвард. Привет.

— Привет.

— Как ты? — спросила я, бросаясь в омут с головой.

— Хорошо. Объелся. Только что вернулся с ужина. Как дела?

— Да ничего. Просто хотелось узнать, как ты там. После сегодняшнего…

— Да всё нормально.

— Правда?

— Ну, мне говорят, что я должен быть там, так что я пойду. Они хотят посадить его, поэтому я расскажу; так или иначе, мне насрать. — Я услышала его возню на другом конце провода и задумалась над тем, что он делает. Эдвард поужинал как и в любой другой день. Если бы это была я, если бы мне пришлось говорить в зале суда о… тех событиях, я была бы выжатой как лимон. Я бы свернулась и плакала. Наверное, разрывалась бы между желанием ни с кем не разговаривать и желанием, чтобы все, о ком я забочусь, были рядом, успокаивая своим присутствием. Предлагая что-нибудь сделать, говоря что-нибудь, хотя бы на йоту облегчая мою боль.

Но ведь это была не я?

— Как тебе может быть… всё равно?

— Потому что всё закончилось, — сказал он — прозвучало так, словно во рту у него взорвалась жвачка.

— О.

— Или нет. После этого открылись новые перспективы. Мне так всё надоело, ты в курсе?

— Держу пари, — отозвалась я, нервно рассмеявшись. — Гм, кто еще?

— Его девушка, Вик.

— В смысле, она знала? — спросила я.

— Да. Какой-то там сговор, не знаю. Мне всё равно. Еще, может быть, его кузен. Он сказал ему, что я его крестник.

— Серьезно? — ахнула я.

— Да.

— И они поверили этому? — удивилась я, думая о нашем маленьком городе, брошюрах, местных новостях и национальном телевидении.

— Парню хотелось в это верить. И я не стал его разубеждать.

— Почему?

Повисла пауза, и он вздохнул. Я услышала бульканье льющейся из бутылки жидкости и свист, когда он ее раскрутил, отшвырнул или опустошил.

— Потому что… нет. То есть, он бы убил меня. Знаю, это… кажется, словно это невозможно. Будто, если бы я сказал что-нибудь, те люди сдали бы его прямо там. — Он на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание, и я услышала всплеск бутылки, но без последующего глотка. — Но с другой стороны, ты чувствовал всё на своей шкуре, общался с этими людьми, и… это не всегда было чередой мучений. Всегда — хреново, но не всё время — подземелья и прочее дерьмо.

— Ну да.

— Однако Вик знала. Сучка, — фыркнул он. — Она знала. Пьяница.

— Правда? — спросила я, задаваясь вопросом, насколько подвыпившим был сейчас сам Эдвард.

— Да. Она псих. Может быть, даже больший, чем он.

— Я… не знала, — сказала я.

— Это доставляло ему удовольствие. Когда она была рядом со мной. — Я закрыла глаза, с трудом сглатывая.

— Ты не против рассказать мне всё это? — спросила я, потому что он не хотел, чтобы я присутствовала в суде, а теперь так стойко говорил — или, может, так, словно обсуждал погоду или что-то столь же обыденное, но между каждым словом слышались едва заметные нотки враждебности.

— Ты позвонила мне, Белла. Ты не остановишься. Поэтому, если ты хочешь знать… и даже если нет, это дерьмо тебе следует услышать, ты ведь собираешься быть рядом.

— Это то, чего ты хочешь? — осторожно спросила я.

— Я хочу открыть глаза и вернуться на два года назад.

«Я тоже», — подумалось мне. Но я ничего не сказала: это не очень помогало.

— Я не могу… дать тебе это.

— Я знаю.

— Мне просто хочется знать, что делать, Эдвард.

— Ты продолжаешь ждать от меня какой-то ответ, Белла, — выпалил он. Эдвард никогда не был еще так мной разочарован. — У меня нет ответов. Я задолбался даже сильнее тебя. Мне хочется, чтобы всё было как раньше или, может, просто по-другому. Я не могу вернуться. И не могу двигаться дальше, словно я — это я, потому что больше не знаю, кто теперь тот засранец с бейсбольной карьерой. Без понятия. Вот так. Это у тебя надо спросить. А ты хочешь общаться как раньше… но, Белла, это больше не я. Я не могу снова стать тем парнем. Даже если мне этого хотелось.

— Думаешь, я всё та же? — спросила я, желая скрыть дрожь в голосе. — Нет. Когда ты… — Я сделала глубокий вдох и продолжила: — Я тоже безвозвратно изменилась.

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо.

— Хорошо — что?

— Господи! Я не знаю! Почему мы делаем это?

— Я не могу отпустить тебя!

— Я уже ушел! Ты хочешь того, кого здесь нет!

— Я справлюсь, — сказала я.

— Белла, не…

— Нет. В этот раз ты не посмеешь уйти не попрощавшись.

***

— Эй! — крикнула я, с трудом пробираясь в темноте на свет фар машины его отца.

Эдвард находился у старого гниющего забора, рядом стояла бутылка с выпивкой, в руке — бейсбольная бита, у ног — большое ведро.

Он достал мяч из ведра, подбросил в воздух и отбил его битой так далеко, что даже при дневном свете его вряд ли бы нашли.

— Что? — спросил он, поднимая другой мяч.

— Что? — выдохнула я. — Ночью ты показываешься в моем окне и делаешь… это. А потом говоришь мне всё забыть. Эдвард… Если бы я могла забыть о тебе, последние два года моей жизни не были бы таким адом.

Он снова отбил мяч и оглянулся на меня.

— Да, Белла. Расскажи мне, как хреново тебе было эти два года. Почему бы тебе не рассказать мне всё об этом. — Его тон был ужасным.

— Я говорила не об этом! Знаю, в твоем случае всё было хуже…

— Расскажи мне о том, как ты волновалась… лежа в собственной чертовой кровати каждую ночь. Скажи мне, как тебе было плохо в окружении друзей… что ж, хочешь знать, что делал я?

Я отступила на шаг, скрестив на груди руки и для успокоения качнувшись на пятках.

— Если ты хочешь рассказать мне, тогда да, — взорвалась я, стараясь сохранять голос спокойным.

— Твою мать, — рассмеялся он, доставая другой мячик. — Иди домой, Белла.

— Я хочу быть здесь! Ради тебя! С тобой! И мне всё равно, где ты хочешь, чтобы я была! — взревела я.

Эдвард далеко отбил следующий мяч и схватил стоящую позади бутылку.

— Я ни с кем не могу быть, понятно? — сказал он и сделал глоток.

— Мы можем делать всё, что ты хочешь, — сказала я. — Ты не должен делать ничего, что тебе не хочется, или…

— Ты не понимаешь.

— Да, конечно. Ты не объясняешь.

Он поставил бутылку обратно на стойку и направил на меня биту.

— Я не могу сделать это с тобой.

— Эдвард, не надо. Ничего не говори, — ответила я, схватившись за живот. — Пожалуйста. Не говори… мы можем быть просто друзьями и всё, только, пожалуйста…

Я уставилась на него и вдруг заметила слабую вспышку злости и возмущенной, бурлящей ярости, направленной на всё вокруг. На весь мир. Я изо всех сил пыталась сдержаться, потому что знала, что, как только открою рот и прокричу всё, что чувствую, могу никогда не остановиться. А он был единственным человеком на всей этой чертовой планете, который меньше всего заслуживал извергаемый мною поток сдерживаемых последние два года чувств.

Казалось, он не заметил хаоса, царившего внутри меня, и продолжил говорить ужасным безэмоциональным голосом:

— Я думал, что когда-нибудь вернусь. Думал об этом тысячу раз. Думал, что вернусь и это будет легко. И счастливо. Но нет. Мне даже не хочется быть здесь, — сказал он, невесело усмехнулся и покачал головой. — Даже больше — мне не нравится быть здесь.

— И куда ты хочешь пойти? — спросила я, лишь бы он продолжал говорить, и проглотила свое эмоциональное словоизлияние.

— Я хочу выбраться из этой головы и этого тела, но ведь я не могу убежать от самого себя, не так ли? — закончил он со злобной и язвительной улыбкой.

— На это понадобится время, — слабо сказала я. — Всё так ново, Эдвард. Ты столько всего пережил и…

— Я говорил с тем адвокатом. Черт, их было, наверное, человек двенадцать, да? Опытная команда… все хотят получить это дело, потому что — ну, ты знаешь. Я долбаная знаменитость. Они хотят, чтобы весь мир знал, что произошло в том доме.

Я кивнула, шмыгнув носом и потерев глаза.

— И я должен был всё ему рассказать, правда? — спросил Эдвард, и я возненавидела то, что он был пьян. Ненавидела, что он был злым, пытался что-то изменить во мне. Но я держалась.

— И знаешь что?

— Нет.

— Под конец я всё время был один.

— Что?

— Да, — сказал он, доставая еще один мяч. — Я был один в том доме. Наверное, последние три месяца или где-то так, он оставлял меня там. Всё время, — произнес он почти самодовольно.

— Хорошо, — медленно сказала я.

— Хорошо. Поэтому они спросили, почему я не сбежал раньше. И скажи это, Белла. Ты ведь думаешь о том же.

— Почему? — спросила я, принимая правила игры.

— Понятия не имею. Это место стало домом. Адским, но домом. Со временем я просто потерял желание уходить? Или я не был уверен, остался ли мир таким же. Я даже не был уверен, налажу ли со всеми вами отношения. Он кормил меня. Я играл с ним в карты. Иногда смеялся с ним.

— Эдвард, — произнесла я. Я была смущена… как он и предсказывал: я не понимала.

— Ты становишься таким потерянным, что даже не знаешь, что к чему. Все эти адвокаты смотрели на меня, словно… что за черт? Этот ребенок «слил» всё дело. Какого хрена ты не ушел? — говорил он, хватая следующий мяч, который на этот раз просто швырнул.

— А психолог, которого втянул в это отец, пытается сказать всем, что всё нормально. Что так всё и происходит с «подобным типом жертв». Что это нормально, что я остался там после того как прошло так много времени.

— Я слышала, что так оно и есть, — пожала я плечами, бита рассекла воздух. Он повернулся и посмотрел страдальческим затуманенным взором.

— Тебе всё это кажется, мать его, нормальным?! — закричал он, отчего я подпрыгнула.

— Не знаю, я не знаю, — взревела я, отступая назад.

— Господи. Не плачь. Просто уходи. Пожалуйста. Уходи.

— Я не могу оставить тебя снова, — сказала я, и это была правда. Мне хотелось бежать сломя голову… но я не могла. Не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Мне не хочется оставлять тебя здесь вот так. Здесь. В этом самом месте, — сказала я. И мы оба знали причину.

— Что из самого худшего могло бы случиться? — спросил он, разводя руками. — И раньше я провожал тебя домой во избежание похищения.

Я побледнела от его прямоты и резкости.

Он вздохнул и отвернулся, чтобы закурить сигарету, а я стояла на месте, чувствуя себя нежеланной, но и не ненужной. Мне хотелось зажечь все свечи в мире, выложить крошками хлеба дорожку, лишь бы привести этого парня обратно домой. А если это было невозможно, тогда мне просто хотелось привнести немного света в его тьму. Может быть, так и бывает, когда ты любишь кого-то, кто не хочет быть любимым тобой, но ты всё равно не можешь заставить себя разлюбить.

— Мистера Чейса наконец-то уволили за выращивание травки в теплице, — выпалила я, не задумываясь о теме, которая бы не стала причиной спора.

— Давно пора, — сказал Эдвард, облокачиваясь на гнилой забор и вглядываясь в темноту — может быть, искал брошенные бейсбольные мячи.

— Джессика и Майк расставались около четырех раз, в третий — из-за того, что она подумала, что беременна.

— Идиотка, — фыркнул Эдвард.

— А Лорен Мэллори и в самом деле залетела.

— Серьезно?

— Да. Мальчик. Хм. У Уэйлона в меню добавили новый сэндвич «Рубен», и они обслуживали твое ночное бдение. Это было мило.

Не донеся сигарету до рта, он посмотрел на меня краем глаза. Я пожала плечами и подняла ладони вверх.

И тут он рассмеялся, сначала — тихо, медленно и мягко, но вскоре я засмеялась вслед за ним… и мы смеялись вместе. Очень-очень медленно я подалась вперед, прислоняясь к забору рядом с ним. Эдвард смеялся слишком сильно, чтобы заметить это или уклониться от меня.

— Я рад, что это было мило? — беспомощно сказал он, не переставая смеяться.

— Тебе бы понравилось. У них были корзинки с картошкой фри в виде спиралек.

— На моих похоронах? — спросил он, подняв бровь.

— Ну… Это было что-то типа торжества в память о тебе? Так что люди хотели, чтобы их окружали твои любимые вещи. Например, э-э, картошка фри в виде спиралек.

— Что еще? — Выражение его лица было полно энтузиазма, и на мгновение в горле встал комок острой тоски.

— Всё остальное было связано с бейсболом. И от этого мне было очень паршиво. Ты больше этого. Ну, ох, Эдвард. Я не знаю. Я ненавидела это.

— Спасибо, — тихо сказал он, поворачивая к себе горящий кончик сигареты.

— Ага.

— Что ты принесла? — спросил Эдвард, пихнув мое плечо своим.

— Я ничего не принесла, — виновато сказала я.

— О.

— Я надела трико.

Через секунду он снова лающе рассмеялся, качая головой.

— Я скучал по тебе, ненормальная, — сказал он и взглянул на меня, пока я смотрела на небо.

— Ты понятия не имеешь, — вздохнула я, и тут мой телефон зазвонил.

Наверное, мои паникующие родители.

Я вынула его из кармана и увидела сообщение от Джейка, сопровождавшееся фотографией, на которой он развалился на кухонном столе:



Я сунула телефон обратно в карман, испытывая неловкость из-за произошедшего. Почему я не сделала ничего плохого, но чувствовала себя паршиво? Словно мне стоило сказать что-нибудь раньше. Но когда? Всё шло неправильно.

— Это… э-э, Джейк. Он приехал сюда около…

— Ты не обязана, — быстро перебил Эдвард, вынимая сигарету, из носа заструился дым.

— Нет-нет. Я хочу. Я… не люблю его.

— Белла, всё в порядке, — пожал он плечами. — Я не думал, что заявлюсь сюда и женюсь на тебе.

— Я знаю, просто, я говорю, что… — А что, черт возьми, я говорила?

— Ты думаешь, я был абсолютно верным? — спросил он.

— Эдвард, — ахнула я.

— Да ладно тебе. Давай называть вещи своими именами. Я вернулся не тем невинным героем бейсбола, каким был раньше, понятно?

— Я знаю, но это не….

— Была еще и Вик. Ему нравилось это дерьмо. Должно быть, мне тоже.

— Что? — спросила я растерянно.

— Я возбуждался, — он пожал плечами, словно это ничего не значило. — Может, в уме я и ненавидел это, но тело работало как надо — и что мне с этим делать? Я не знаю. Это произошло. Понятно?

— Эдвард, это ведь не значит, что тебя не… насиловали? Или… это не значит, что ты хотел этого…

Он поднял бутылку, сделал большой глоток и улыбнулся мне.

— Я не представляю, что нормально, а что — нет. Иди домой. Позвони этому парню. Со мной всё будет хорошо.

— Я не хочу его. Я хочу тебя.

— Нет, Белла. Не хочешь. Ты понятия не имеешь, кто я теперь. Не уверен, что даже я это понимаю. Но поверь мне… тебе не захочется то, что у меня осталось. Иди. Не плачь, ладно? Просто уходи, позвони ему. Пожалуйста.

— Нет, Эдвард…

— Я тут из кожи вон лезу, Белла. Мне не хочется, чтобы ты была здесь. Я хочу провести время в одиночестве. Потом мне придется слушать какого-нибудь психиатра и остаться на второй год в школе. Я должен понять, как перестать пить, не убив себя. Я не могу волноваться за тебя, когда все остальные беспокоятся обо мне.

— Но я волнуюсь за тебя.

Меня он проигнорировал:

— Уходи. Будь с этим парнем. Теперь я другой. Ты меня даже не знаешь. И это хорошо. Уходи.

— Я не могу просто…

— Можешь, — сказал он со смехом. — Ты не должна со всем этим разбираться, больше не должна. Вот. Я отпускаю тебя.

— Я не готова к этому.

— Глупышка. Еще увидимся, хорошо?

Я подошла и осторожно прижалась лбом к его груди, прислушиваясь к мальчику, которого я раньше знала.

— Прощай, — прошептала я. Он крепко обнял меня — может, делал мне одолжение, не знаю.

— Пока-пока, детка, — сказал он. Кажется, я почувствовала легкое прикосновение губ к моему лбу, но возможно, это была просто его рука или мое воображение. Эдвард отступил и повернулся ко мне спиной.

Я не пошла домой.

Я отправилась к той скамейке с его именем и без всяких дат, где снова расплакалась и попрощалась с ним — в этот раз точно зная, что он мертв.