BPOV

Я почувствовала, как темный незнакомец притянул меня в свои объятия, и впервые с тех пор, как моя мать разбила мое сердце на миллион ноющих кусочков, я почувствовала себя… в безопасности. Я провела на улице всего шесть недель, но из-за мучительной боли внутри, которая ухудшалась с каждым вдохом и движением, казалось, что срок был намного длиннее.

Для того тобы выжить я проще стала относиться к унижениям. Рылась в мусорных баках, как крыса, чтобы раздобыть хоть какой-нибудь еды. Терпела взгляды, полные отвращения и жалости от незнакомцев, когда я заходила в общественные туалеты и ванные, чтобы отмыть ужасное зловоние. Приняла животное внутри себя, которое распугивало бесхребетных подонков, считающих меня слабой и уязвимой добычей

Единственное, что я не могла вынести - это осознание, что теперь это моя жизнь. Мой мозг протестовал, когда я пыталась понять, что не достойна, что не заслуживаю вообще никакого счастья, что я выброшена из одного ада, и отправлена, нахер, в другой. Он яростно сопротивлялся, когда я спускалась в свое личное чистилище, умоляя меня бороться, сопротивляться безнадежности, которая обволакивала меня, как одеяло, но сила моей жалости к себе и вины были непреклонными, и это не отрицалось.

Когда “он” нашел меня, я сидела на темной лестничной клетке, пристально, не моргая, глядя на старую туристическую афишу, на которой была изображена молодая пара, сидящая на экзотическом пляже, попивая коктейли. Это стало моим любимым местом, и я часами смотрела на чарующую картинку, игнорируя изумленные взгляды прохожих, игнорируя голод, игнорируя отвратительные запахи своего немытого тела, и что более важно, игнорируя обманутую девочку во мне, которая плакала от того, что я никогда не испытаю беззаботного счастья улыбающейся пары на порванной и выцветшей картинке, потому что я была животным – и не заслуживала любви, даже своей матери.

Картинка переносила меня в другое место – туда, где я не вспоминала себя в тринадцатилетнем возрасте, плача от боли в изувеченном теле и психологической травмы. Она переносила меня в место, где я могла закрыть глаза, не вспоминая лицо Фила, когда я стояла над ним, а вокруг разлеталась запекшаяся кровь и спутанные волосы, когда я плакала за все пять лет потерь, позора и мести. Мне не нужно было вспоминать полный ужаса и отвращения взгляд матери, когда она ударила меня и заорала, чтобы я уходила и больше никогда не возвращалась.

Поэтому, когда он нашел меня и нашептывал нежным голосом полным защиты и утешения, предлагая сбежать из ада, в котором я жила, я пошла с ним – охотно, с благодарностью, не задавая вопросов.

Он дал мне еду, и маленькую, грязную кровать, и несколько первых дней я на самом деле думала, что он был моим спасителем – но существовала маленькая, циничная часть меня, которая понимала, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это стало заметно, когда он осторожно изучал меня, когда думал, что я не вижу. Это стало заметно, когда его руки начали исследовать мое тело, под предлогом успокоения, и очень быстро до меня дошло, что тепло и безопасность, которые он обещал, станут чем-то, на чем он сможет заработать.

Постепенно он стал просить меня удовлетворить его орально – чтобы отблагодарить за его невероятную доброту. Я не сопротивлялась. У меня было только мое тело и тот факт, что мой рот мог понравиться ему, было тем, за что я была почти благодарна.

Однажды ночью он взял меня за грудь и спросил о моей невинности. Я почти рассмеялась вслух. Я невинна? Слово казалось мне настолько смешным. Невинность подразумевала уровень чистоты и непорочности, о которых я не знала с тех пор, как умер мой отец. Это должно значить, что я неиспорченна и неразвращенна, и чувство вины во мне горько усмехнулось от этой мысли. Я никогда не занималась сексом с мужчиной, но была ли я невинной? Это мысль показалась необъяснимой, учитывая тот факт, что меня послали к черту целиком и полностью на всю оставшуюся жизнь.

Однако я понимала, что он хотел услышать, поэтому ответила утвердительно. Его лицо излучало удовольствие, и прошло не так уж много времени, как я стала благодарить его за доброту не только своим талантливым ротиком, и он приказал, чтобы я начала “благодарить” и избранную группу его “друзей”. Я оцепенело доставляла им удовольствие, зная только то, что нужно довести их до освобождения. Мой рот не позволял мне опуститься до нижнего круга ада, и я объясняла это тем, что не была шлюхой, потому что никаких денег не платили – по крайней мере, не мне.

В тот день, когда он продал мою девственность с аукциона тому, кто предложил самую высокую цену, крошечная часть моего мозга, которая понимала, что происходит, кричала мне, чтобы я боролась, защищалась, поняла, что имею право на большее, чем то, во что я превратилась. Я игнорировала его. Это было легко. Я никогда и не считала, что заслуживаю большего. Я была виновна и должна понести наказание.

Я потеряла свою невинность в грязном, вонючем гостиничном номере. Удачливый победитель, выигравший мой редкий приз, забрался на меня и хрюкал, в то время как трое его друзей стояли вокруг и, поглаживая себя, наблюдали, как он забирал последнюю часть моей невинности. Я просто почувствовала это. К тому времени наступило блаженное онемение, за что я была благодарна, по крайней мере, на какое-то время.

Следующие двенадцать месяцев надо мной было совершено невообразимое количество извращений, и я приняла их без жалоб. Я принимала свои унижения с тихими хныканьями, делая то, что мне говорили, выполняя все “его” прихоти и желания, как необходимое зло. Я была жалкой. Я тихо ненавидела себя и каждую потную, трахающую меня свинью, и мне понадобилось много времени, чтобы начать ненавидеть “его” больше всех.

- Ах, моя маленькая Свон, - шептал он как-то ночью, трахая меня перед сном, - у меня было много девочек за последние годы, но ты моя любимица. Ты знаешь почему? – я покачала головой, пока он вгонял в меня свой член, и надеялась, чтобы он скорее разрядился в презерватив и отвалил от меня. – Тебя это на самом деле не волнует? Ты себя так сильно ненавидишь, что все, чтобы я ни делал, не так уж и плохо, Изабелла? – меня передернуло, когда он наклонился, чтобы запихнуть свой рот в меня. Он посасывал меня, прежде чем хрюкнуть и кончить. – О, Боже, да! Ты, блядь, принадлежишь мне, маленькая шлюшка! Ты – моя! Навсегда! Да!

Он скатился с меня, и я быстро натянула простыни и отвернулась, позволяя поглотить себя счастливому онемению.
- Теперь ты всегда будешь принадлежать мне, моя маленькая Свон, моя грязная маленькая шлюха, - он искоса взглянул на меня, вставая, чтобы уйти. – Ты теперь принадлежишь мне.

Уши горели от его слов. Он впервые меня так назвал, и это слово эхом отозвалось у меня в голове, когда он поцеловал меня в лоб. Когда дверь за ним закрылась, онемение стало исчезать, и вместо него вспыхнул чистый гнев. Он пульсировал в моем теле, когда его правдивые слова стали пробиваться через мою тщательно выстроенную стену.

Я была шлюхой.

Я была его шлюхой.

Я ненавидела себя за то, что позволила этому животному управлять собой. У него была вся власть, а я сама, бля, отдала ее ему. Я убивала себя, часть за частью, мужчиной за мужчиной – принимая горе, вину и боль – разрешила этому победить, взять надо мной верх. Я ненавидела его так долго, что проще было игнорировать то, что в глубине души я знала – это была моя ошибка. Он когда-нибудь меня принуждал к чему-то? Нет. Я когда-нибудь отказывалась от всех этих отвратительных вещей, о которых меня просили? Нет. Я когда-нибудь, блядь, просто сказала 'нет'? Нет.

Неожиданно, события прошлых двенадцати месяцев ворвались в мою голову, как ураган, я побежала в ванную, где меня вырвало. Я собрала всю себя, очищаясь до отвратительной чистоты, и избавилась от жалкой, маленькой девочки, которая позволила купить себя и продавать, как дешевый кусок мяса.

Я сполоснула рот и умылась, и затем я сделала то, чего не делала почти год – я посмотрелась в зеркало. Я смотрела на то, чем я стала, и крошечная искра чувства собственного достоинства, тлеющая во мне, взорвалась. Что я, нахер, делаю? Господи, я пережила пять лет мучительного физического насилия и умственной боли только для того, чтобы позволить нескольким кускам еды и нехватке благ цивилизации превратиться в ненавидящую себя суку? Я, бля, так не думаю. Хватит.

Я быстро вернулась в спальню, оделась, сложила все, что у меня было, в свой грязный рюкзак и свалила к черту из места, которое стало свидетелем худших моментов моей жизни. Я оказалась на улицах и почувствовала то, что не чувствовала уже долгое время – свободу. Я понимала, что он будет в ярости. Я даже знала, что он найдет меня, но в тот момент меня это не волновало. Все, о чем я могла думать – уйти и попытаться собрать частички души, кусочки которой были рассыпаны по всему городу. Я должна была найти ту девочку, у которой хватило силы принять побои за свою неблагодарную сучку мать. Девочку, которая знала, что сможет справиться с любыми оскорблениями на своих условиях, а не на чьих-то. Я должна была найти Беллу, и оставить бессильную маленькую девочку в той грязной спальне с облупившейся краской и использованными презервативами.

Он нашел меня четыре дня спустя. Он просил меня вернуться, а потом стал приказывать, угрожать, и когда ничего не сработало, он начал избивать меня. Я почти рассмеялась, когда его кулак коснулся моей челюсти и практически отправил в нокаут. Он на самом деле считает, что мне это не знакомо? Что я не вытерплю большего этого и дальше? Что он сможет причинить мне больше боли, чем я причинила себе сама? Гребанный идиот.

Я позволила ему избивать себя, пока он не выбился из сил, а его руки не были в ссадинах и ранах, и когда он попытался вытащить меня из моего переулка, из моего убежища – моей свободы – я закричала от ярости и боролась с ним со всех сил, которые у меня остались. В конце концов, он отпустил меня, оставил, избитую и истекающую кровью на холодной земле. Когда он ушел, я почувствовала, как во мне загорелся маленький огонек чувства гордости, и это было лучшее чувство, которое я когда-либо испытывала. Я победила. Я получила право решать, что произойдет со мной, и поклялась, что никогда не выброшу вновь это право по любой причине.

Это было ту ночь, когда Чарли нашел меня. Он взял меня на руки и обработал мои раны, постоянно бормоча что-то о том, как счастливы будут ангелы, что он помог мне. Он постоянно трогал свой цилиндр. Он сидел надо мной три дня, пока заживала одна из худших ран, приносил мне еду, воду, и даже болеутоляющие, которые крал из соседней аптеки, и когда “он” вернулся, чтобы закончить начатое, он увидел психически неуравновешенного, рычащего Чарли, охраняющего меня, как сторожевой пес. Сраный трус, он почти обмочил штаны.

За эти годы он пытался заставить меня вернуться больше раз, чем я смогу сосчитать, но он понимал, что потерял надо мной власть. Я не собиралась снова быть его товаром, который он сможет покупать и продавать. Он продолжал избивать меня каждый раз, когда находил одну, но с течением времени я научилась отвечать ему тем же очень даже хорошо.

А теперь я здесь, обернутая в пушистый халат, лежащая на красивой кровати в роскошном пентхаусе, так далеко от той жизни, насколько это вообще возможно, но все еще не избавилась от нее.

Я закрыла глаза и слушала музыку, льющуюся из гостиной, которая обволакивала меня в кокон счастья и чуда, нашептывая мне о парне, создающем ее. Я вздохнула и позволила ей поглотить меня, молясь, чтобы она разогнала гнездо змей, собравшихся в моем животе, извивающихся и шипящих на мои сомнения и страхи, посещающие голову.

Когда мы вернулись в пентхаус от Чарли, то провели день в неловкой тишине, и ни один из нас не знал, как сократить пропасть, образовавшуюся между нами. Эта тишина, казалось, заполнялась всеми невысказанными словами, делая ее еще шире, глубже, более сложной. В конце концов, Эдвард пошел в музыкальную комнату, а я направилась в свою спальню, и когда я закрыла дверь за собой, отделяясь от парня, которого люблю, я со злостью прокляла тот факт, что не родилась нормальной девочкой, у которой были любящие родители, с нормальным детством, которая могла встретить парня своей мечты, которая бы не оглядывалась постоянно через плечо, чтобы убедится, что прошлое не догонит ее и не разобьет все надежды.

Я позвонила Чарли, коротко пробормотав извинения за свое поведение утром, но услышала только дружеский уверенный голос. Он несколько раз извинился тоже, заставляя чувствовать себя большим куском дерьма, чем до звонка. Мы немного поговорили об убийстве Сумасшедшей Джесс Стенли. Полиция взяла показания у многих бездомных, в поисках убийцы, но, как обычно, улицы молчали. Чарли, как бывший полицейский, выложил свою теорию, и я выслушала его, пытаясь избавиться от мысленных представлений – я видела себя, окровавленную и избитую, лежащую с другим мусором в вонючем переулке, медленно сгнивая, в то время как весь мир даже не думал обо мне. Никто бы не объявил меня без вести пропавшей. Никто не стал бы отчаянно искать меня. Никто не надел бы траур в тот день, когда меня закопали бы в картонной коробке в могиле без надписи. Я вздрогнула. Если бы не Эдвард, то, возможно, все бы закончилось для меня по-другому. Я постаралась не думать об этом.

Я пробормотала Чарли свои извинения и приняла душ, пытаясь смыть медленно поднимающееся чувство беспокойства в моем теле.

Когда я оделась и легла в постель, то вспомнила все, что Эдвард принес в мою жизнь – как он спас меня, не зная об этом, и теперь его музыка звала меня, подталкивала сделать первый шаг, нарушить тишину. Я знала, что не готова рассказать Эдварду все, но я также знала, не сделай кто-нибудь из нас что-нибудь – что угодно – тишина поглотит нас, а я люблю его так сильно, что сделаю, абсолютно все. Я встала и оделась, не желая больше быть без него.

Я следовала на совершенные звуки, позволяя им смыть мой стыд, пока не оказалась у него за спиной, наблюдая, как он создает красоту из ничего. Я пробежалась ладонями по его плечам, и он прислонился спиной ко мне, продолжая играть. Я провела руками по его рукам, пока они порхали над клавишами. Я положила голову ему на плечо, наклонившись над ним, и он медленно повернул голову и нежно поцеловал меня. Он прекратил играть и посадил меня к себе на колени, прижимаясь лицом к моей шее и тяжело дыша. Мы долго держали друг друга в объятиях, и тишина медленно спала и рассеялась, как туман холодным утром.

- Я люблю тебя, Сикушка, ты ведь знаешь это?

- Я знаю. Я тоже люблю тебя, Придурок.

Спустя какое-то время я отстранилась и стала изучать его лицо. Для меня было так странно, что такой великолепный парень может любить меня, и желать меня. Я легонько изучала его черты лица пальцами, чувствуя взгляд его зеленых глаз на себе.

Понял бы он, если бы я рассказала? Смог бы он блокировать изображения меня и бесчисленных мужчин, которых я трахала всеми немыслимыми образами, или он не сможет увидеть во мне не только шлюху, которой я и была? Я хотела быть уверенной в его любви, в его верности, но как я могла? Я все еще не могла поверить, что он настоящий, в моих руках, и любит меня – я на самом деле хочу рискнуть им, понимая, насколько недостойна его?

Часть меня хотела сказать ему и тут же убежать, чтобы посмотреть, последует ли он следом – но часть меня знала, что он никогда не пошел бы, и это убьет меня.

Я провела пальцами по его губам, загипнотизированная их совершенством. Я наклонилась и прижалась к его губам своими – мягко, нежно, чувствуя его дыхание, чувствуя его руки, напрягшиеся вокруг меня. Он отстранился и поднял руку к моему лицу, нежно прослеживая линии уха. Я видела, как потемнели его глаза, а дыхание стало чаще. Все в нем очаровывало меня: как он двигался, его запах, его талант, его сострадание, его красота. Он единственный. Казалось, словно я выиграла в гребаную лотерею, а я ведь даже не покупала билет.

Пожалуйста, давай пройдем через это, молилась я про себя.

Он притянул мое лицо ближе и начал покусывать мои губы, уговаривая меня открыть рот, чтобы он мог найти мой язык. Мы поцеловали друг друга нежно, с любовью, не слушая неугомонные гормоны, которые, казалось, всегда руководили нашими любовными ласками. Сегодня вечером все будет не так. Сегодняшний вечер был чем-то более глубоким, более значимым. Это было больше, чем просто наши тела, и это было так волнующе.

Я запустила пальцы в его волосы и упивалась его поцелуем. Он слегка наклонил мое лицо, пытаясь углубить поцелуй, и я шире открыла рот, чтобы позволить ему это. Я чувствовала его горячее дыхание на своем лице, когда он простонал мне в рот, и инстинктивно руки сжали его волосы. Он снова застонал, и я услышала, как ответила ему стоном.

Я отстранилась, чтобы отдышаться.
- Эдвард, - задыхалась я, - когда Элис будет дома?

Он провел руками по моей спине к бедрам, нежно массируя тело пальцами.
- Она звонила недавно, и сказала, что не появится допоздна. Ей нужно доделать какое-то распоряжение на работе.

Я нахмурилась.
- Что, черт возьми, за распоряжение?

Эдвард пожал плечами и начал целовать мою шею.
- Меня это не волнует.

Неожиданно, меня тоже перестало это волновать.
- Так мы одни?

Он пробормотал в мою шею:
- Кажется так. А что ты задумала?

Я встала с его коленей и потянула за собой. Он направился в сторону спальни, но я остановила его, и он вопросительно приподнял брови.

- Стой, - приказала я тихо.
_________________________________________________________________

Вот, дорогие читатели и новая глава! Да, она далеко не такая веселая и смешная, как предыдущие, но у наших героев проблемы.. И когда-то им бы пришлось с этим столкнуться...
Если Вам есть что сказать, обсудить, то добро пожаловать на ФОРУМ!!!

Хочется еще сказать, что эта глава разделена на три части. Первая от Беллы - вы прочитали ее только что; вторая часть будет от Эдварда; ну, а третья - от Элис.

Перевод: Bella-Olya
Редактура: Sirena