Глава 9. Коварство снов

Уж в чем в чем, а в прозорливости Властелину Ада отказать было нельзя. Демонам и делать ничего не пришлось, люди сами одну за другой сорвали печати, и вслед за Войной выпустили на свободу его вечных спутников. Голод, Мор и Смерть победоносно шествовали по земле. И хоть Новый Орлеан находился в стороне от боевых действий, горожане с первых дней ощутили на себе тяготы новых реалий. Город стал похож на встревоженный пчелиный улей, на южной окраине которого квартировался эскадрон, входивший в сформировавшийся и готовый к отбытию корпус под началом генерала Борегара. Каждый день толпы жаждущих славы юнцов вступали в армейские ряды, а следом за войсками в город потянулись толпы распутных девиц. Публичные дома процветали — к счастью для Асмодея и к ужасу благочестивых горожан, коих с каждым днем оставалось всё меньше. Все постоялые дома и частные особняки были переполнены; к раненым, находившимся на лечении в наскоро оборудованных госпиталях, со всех концов страны стекались визитеры и жадные до кровавых подробностей слушатели. Каждую неделю устраивались званые вечера, благотворительные приемы и многочисленные свадьбы на скорую руку; отпущенные на побывку женихи венчались в парадных мундирах, а невесты — в роскошных подвенечных нарядах, передававшихся от одной барышни к другой, будто наследство. А дальше все шло по отработанному сценарию: за венчаниями следовали мучительные прощания, а за ними на крыльях войны прилетали и скорбные телеграммы. Смерть не жалела никого, забирая и бывалых вояк и неопытных юнцов.

Каждую ночь улицы содрогались от топота танцующих, а из окон старых особняков доносились плачущие мелодии скрипки, фортепиано и пения, заставлявшего увлажниться девичьи очи, еще не познавшие всей глубины истинного несчастья, а каждое утро плясавшие накануне надевали траурные облачения, оплакивая очередного родственника, знакомца или друга. С молчаливым содроганием в душе Аврора наблюдала за трагедией целой нации, пытаясь пережить свое собственное горе, но все ее усилия терпели крах на корню.

Бал Люцифера закончился больше месяца назад, а Аврора так и не получила ни единой весточки из потустороннего мира. Роковая дверь закрылась, оставив на той стороне и Лионеля, и Асмодея, и ее собственное сердце, которое рвалось на части от неразрешимых противоречий. Не понаслышке зная о том, сколь изменчивым может быть течение времени в Аду, девушка пыталась смирить волнение, но с каждой минутой это становилось все тяжелее и тяжелее. Будучи не в состоянии верить в лучшее, она полностью утратила связь с кольцом, свою магию и внутреннее равновесие, внешне превратившись в одну из тех ведьм, что расставшись с силой, теряли и рассудок.

Целые дни Аврора проводила безвыходно, одна в огромном особняке, заживо похоронив себя в мрачных стенах; обдумывала все возможные сценарии окончания бала, и каждый был хуже предыдущего. Ела через силу, хотя кусок не лез в горло, тут же вызывая рвотный позыв и сильную слабость, да и сон ее стал тревожен, а потому вскоре она начала походить на бледное привидение: длинные волосы ее спутались, а лицо стало напоминать восковую маску с ввалившимися щеками и отяжелевшими веками. И лишь глаза ее по-прежнему сияли каким-то таинственным светом, рождавшимся в недрах несчастной души.

И до этого довели ее Они! Что ж, у высших сил было специфическое чувство юмора: демоны толкнули людей на путь каинова греха, а ангелы в ответ заперли их в безвременье, заставив утратить связь с реальностью. Вот она – истинная война и корень всех бед, а люди-то в незнании своем уверовали в то, что это они вершители судеб, что это они начали войну, что они могут ее закончить, могут что-то изменить… До сего дня верила в это и Аврора. На деле же оказалась, что она не могла ничего. И магия, и решимость оставили ее в тот момент, когда были нужны больше всего. Два дорогих ей существа канули в безвестность, а она даже не смогла разделить с ними их участь. Разум, терзаемый мрачными мыслями и чувством вины, рисовал в сознании ужасные картины, но страшнее всего были вопросы, так и оставшиеся без ответов. Что произошло на самом деле? Живы ли они? Увидит ли она Асмодея еще хоть раз? Выпустит ли бездна Лионеля из своих огненных объятий? Что будет дальше? Как ей жить с собственным позором? И была ли в том ее вина? Всё это сводило Аврору с ума. Рассудок совершенно переклинило, а голова болела так, словно готова была разорваться в любой момент. И ничто не помогало. Ах, как же хотелось сейчас взять в руки пистолет и оборвать эти мучения. Точнее попробовать их оборвать. Пожалуй, она бы так и поступила, если б в это мгновение дверь в ее опочивальню не отворилась, и на пороге не показался Лионель, облаченный в тот же безупречный черный фрак, что и на балу.

В ту же секунду в комнате вспыхнули десятки свечей, разгоняя затаившуюся в полутьме обреченность по углам, и мужчина застыл в немом ужасе, оглядываясь кругом. Некогда блиставшая роскошью и чистотой девичья спальня стала похожа на душную ночлежку, ставшую местом свершенного сатанистами преступления. Против него, рождая кривое отражение во множестве осколков, висело потрескавшееся и заляпанное кровью зеркало; на столе, лакированную поверхность которого усыпали енохианские знаки, был разбросан магический инвентарь и какие-то зелья – свидетельства неудавшегося колдовства; стены по всему периметру укрыли магические символы, писанные кровью; а на полу вперемешку с разбросанными нарядами валялась разбитая и грязная посуда. Кровать, огромная, всегда укрытая покрывалом китайского шелка и бесчисленными подушечками сейчас напоминала свалявшийся кокон грязного постельного белья, а в центре Она…

Лионель смотрел на Аврору в упор, и не мог узнать. За долгие годы жизни ему случалось видеть ее разной: плачущей, радостной, игривой, готовой перевернуть весь мир в порыве гнева, потерявшей контроль, униженной, но никогда она не была такой…сломленной, потерянной, утратившей веру, доведенной до безумия – как ни старался, он не мог подобрать слова, чтобы описать ее нынешнее состояние. А так же свой собственный ужас перед восставшим в сознании прошлым, ибо сейчас глядя на Аврору, Лионель видел ее обезумевшую сестру Шарлотту. Не раз ему случалось заставать Лотти в таком же состоянии, не раз приходилось прибегать к магии, чтобы стереть с ее лица следы помешательства… а потом все кончилось… А теперь… неужели и Аврора…

Она стояла пред ним в залитой кровью, опоганенной сорочке, локоны ее неряшливо разметались по хрупким худым плечам, а в черных волосах непонятно почему появилась серебристая прядь – еще одно жуткое напоминание, восставшее из прошлого. Того прошлого, которое он написал для нее собственной рукой. Нет, это была не его Аврора, но все же он не мог отвести от нее глаз. Стоял и смотрел… смотрел на нее так же, как смотрит мужчина на сорванный им и увядший цветок, в котором с трудом можно было узнать былую красу, заставившую сорвать и погубить его.

— Сколько меня не было? — прохрипел он, не в силах произнести ничего иного. А точнее пытаясь найти увиденному хоть какое-то объяснение. Ведь для него время растянулось на часы, а для Авроры на бесконечные дни, а может, месяцы… Этому должна быть причина.

— Живой! — с неподдельной радостью вскричала девушка, кидаясь ему на шею. — Живой! — И сердце его упало. Все это время она ждала его, волновалась, но в ту же секунду горечь от последних слов Асмодея отравила радость. Он аккуратно ухватил Аврору за плечи и отстранил от себя, наблюдая за каждым ее жестом.

— Со мной все хорошо, — сделав ударение на втором слове, произнес он.

— А..? — пискнула Аврора и тут же осеклась, до крови закусив губу, но взгляд ее в этот момент был красноречивее уст. И Лионель это понял, увидел подтверждение собственных страхов. Друг для друга они были ближе, чем можно представить себе близость двух человек: они были не просто влюбленные, компаньоны и друзья. Нет, они были единым организмом, именно поэтому он не мог не почувствовать, что теряет ее, даже не смотря на то, что она все еще находилась в его объятиях. Она подумала об Асмодее. Такое маленькое «А» уничтожило и радость, и тепло —чувство было такое, будто нож вонзился в его спину и теперь поочередно вырезал органы из тела.

— Я видел тебя с ним, видел, как ты смотрела на него, — с выдохом проговорил он, зная, что нет смысла называть имена. Аврора читала его точно так же, как читал ее он. — Ты его любишь? — девушка воззрилась на него, словно неверная, но любящая жена, пойманная с «кавалером» на месте преступления. Она еще не услышала от него приговор, но уже наказывала себя без вины виновная. От этого у него на душе стало еще гаже.

— Любовь многолика, я смотрю на тебя с не меньшей любовью, — подняв на него янтарный взгляд, произнесла она. Отрицать свои чувства было глупо и бесполезно, как старательно их не прячь, они все равно себя покажут. А точнее, уже показали. Подле Асмодея для нее не существовало ничего вокруг: люди казались бесплотными тенями, а мир – серым и плоским, как иллюстрация в дешевой книге, даже сердце ее билось иначе, вздрагивая при каждом его движении. Только слепец этого бы не заметил.

— Если женщина любит двух мужчин, она должна сделать выбор, — продолжил он. Она не услышала шагов, но ощутила, как Лионель оказался рядом, приподнимая указательным пальцем ее подбородок
.
— Я выбираю тебя, — решительно проговорила она, ухватив его руку своими вспотевшими от волнения ладошками. Боже, какой же жалкой в этот момент, она, наверное, выглядела. Растрепанная, сломленная замарашка, с которой любому уважающему себя джентльмену и находиться-то стыдно, не то что говорить о совместном будущем. Увидев в осколке зеркала собственное отражение, ее захлестнула волна презрения к себе, и она отступила на несколько шагов, словно боялась запачкать его роскошный фрак.

— Ты выбираешь? О, нет, моя дорогая, этот выбор сделал за тебя Асмодей, когда закрыл перед тобой врата в царство Люцифера. Это ему я обязан веками, проведенными с тобой. Дар, который он может забрать в любое мгновение.

— Но сейчас всё иначе. Сейчас выбор за мной, и я выбираю тебя. Слово Асмодея крепче алмаза. Приняв решение однажды, он идет до конца. Он не передумает. И хоть я все еще его рабыня, но я свободнее многих. И я могу выбирать…

— Ты выбираешь меня, а сердцем любишь его, — горькая усмешка исказила лицо Лионеля.

— Тебе повезло больше, моя воля сильнее — она может приказать чувству.

— О, женщины, имя вам – вероломство. Знаешь, сколько раз я жалел о содеянном тогда, сколько раз молил о том, чтобы мне дали сил обратить время вспять. Сделать так, чтобы порог моего замка в ту ночь переступила не рабыня Асмодея, а свободная женщина. Но я не мог ничего изменить в прошлом, оставалось надеяться, что я буду в состоянии изменить будущее, сделать так, чтобы ты полюбила меня. Господи, мне нужна была твоя любовь! — практически срываясь на крик, произнес он, но в голосе его не было мольбы – нет, Лионель Демаре никогда не выпрашивал любви, то была скорее безысходная злость человека, утратившего единственную в жизни ценность.

— Я люблю тебя!

— Так ли это? — презрительно фыркнул он. — Тогда подари мне тот взгляд, что ему дарила, — Аврора подошла к нему ближе, пытаясь унять в теле дрожь, и обратила на него растерянный взор, но как не старался Лионель, не мог найти в нем того сокровенного волнения и света, что окружали девушку в тот момент. Она попыталась протянуть руку к его щеке, но ведьмак лишь отшатнулся от нее, повернувшись к возлюбленной спиной. Ах, как же он ненавидел сейчас собственную жизнь, ненавидел себя, ненавидел Аврору, Асмодея, ненавидел весь мир за то, что не мог ничего изменить.

— Я подарила Асмодею лишь мгновение, — пропищала за его спиной Аврора, задыхавшаяся от чувства вины, — а мгновения проходят.

— Но ты его любишь! — прорычал он, с силой оттолкнув ее от себя. Не удержав равновесия, девушка рухнула на груду битого стекла, заливаясь слезами.

— Я сделаю все, что ты захочешь! Я…

— Я уже ничего не хочу. Только идиоты мечтают о несбыточном.

— Извини меня…

— За что? За что извинять? — глядя на ее страдания, произнес он. Тон его смягчился, а жалость, смешанная с нежностью, наполнила сердце. Да и в чем он мог ее обвинить? В том, что полюбив однажды, она была верна своей любви до конца, хоть Асмодей этого и не заслуживал? Нет, это не ставят в вину. Ему просто не посчастливилось завоевать ее сердце первым. — Ты была моей мечтой, прекрасным сном, но пришло время пробудиться и взглянуть в глаза реальности.

— Лионель, я…

— Не говори ничего, слишком много было сказано и о слишком многом предстоит подумать. И тебе, и мне, — Лионель развернулся и пошел к двери, не обращая внимания на ее уговоры. Нет, нельзя останавливаться, нельзя! Если он останется сейчас, то уже не сможет уйти.

— Нет! — Аврора подскочила к нему, прижимаясь трепещущей грудью к спине ведьмака и сомкнув руки на поясе. — Ты не можешь… не должен…

— По́лно тебе, — с горькой улыбкой произнес Лионель, сжав ее маленькие пальчики в своей руке. — Это не конец. Во всяком случае, не для нас. И не сейчас. Ты устала, взволнована и не можешь рассуждать здраво. Тебе нужно отдохнуть. Сон — есть истинная свобода от последствий любого выбора, чтобы ты не решила, открыв глаза, ты этого не вспомнишь, а если и вспомнишь — тебе не придется что-то исправлять или раскаиваться в содеянном. А теперь спи.

В одночасье Аврора почувствовала сильную слабость во всем теле, веки ее потяжелели, ноги подкосились, и если бы Лионель не поддержал ее, девушка рухнула бы на пол, как изломанная кукла. В тот же миг разум ее затуманила белесая пелена, а тело окутала приятная нега. Казалось, что она парила на облаке радушных грез, и в этом новом, едва отрывшем для нее свои врата, мире не было места ни горю, ни скорби, ни разочарованию. А потом была пустота: теплая, темная, всеобъемлющая. Магия Лионеля окутала ее будто покрывало, погружая в спокойный и тихий сон.

***

Не все гладко было и в мире загробном, по крайней мере, в той его части, где прозябали неугодные Творцу создания. Князь блуда тоже сейчас пребывал не в лучшем расположении духа, снедаемый извечным человеческим грехом – любопытством. Не то что бы демона волновала участь его рабыни, но подробности, открывшиеся ему на балу, ядом отравляли разум. По правде сказать, Асмодей сейчас больше походил на избалованного ребенка, бросившего старую игрушку, и не сумевшего смириться с тем, что с ней решил поиграть кто-то другой.

Лионель, будь он трижды проклят, обвинил всесильного демона в том, что он опустился до банальной слежки, а сама Аврора свято верила в то, что Асмодей в ночь бала открыл ей адские врата. Однако сам-то демон знал, что не повинен ни в первом, ни во втором, но если это был не он, то кто? Чья сила могла ускользнуть от демонического взора? И главное, зачем? Безусловно, парочка колдунов на службе падших была прекрасной мишенью для служителей света, но те обычно не теряли время даром, объявляли охоту на ведьм, и дело с концом. Но тут игра была более тонкая: Аврора и Лионель хоть и были сильны, но едва ли могли сыграть решающую роль в противостоянии Рая и Ада, а значит, охота велась вовсе не на них, а на него.

Если Левиафан и Мамон пошли на сговор с небесами, то наверняка выдали врагам тайну о постыдной связи высшего демона со смертной. Хотя, назвать тайной то, о чем до сих пор злословили черти на дальних рубежах, можно было с натяжкой. Но все же не каждый день демоны садились за стол переговоров с жителями небесного замка, а потому досель была хрупкая надежда на то, что эта история оставалась похороненной в Аду. Но, как видно, шило в мешке не утаишь. Непонятно другое, как они собирались использовать это знание в своей борьбе? Связь с Авророй Асмодей оборвал больше двух веков назад, и уж точно не пожертвует ради нее своими титулами, положением и властью. В его мыслях все это звучало очень красиво и логично, и он даже ни на секунду не усомнился в истинности данного суждения и собственных намерений, и если небожители верят в обратное, что ж, он лично выдаст им медаль за глупость. Пожалуй, на этом стоило остановиться и успокоиться, но что-то в этом всем не давало ему покоя. Не могли же небесные братья и впрямь быть так глупы, возможно, они просто знали больше. А ничто так не подстегивает интерес, как сомнения.

Несколько раз измерив шагами опочивальню, Асмодей все же решился, несмотря на запрет Люцифера и переполох в Аду, покинуть свою обитель. Собственноручно оседлав дракона, он помчался к порталу в пещере возле священной рощи. Официально объявленная небесами война заметно убавила поток желающих покинуть проклятые земли, а потому демон никем незамеченный скользнул сквозь магическое зеркало, оказавший в самом сердце французского квартала в нескольких минутах ходьбы от особняка своих подопечных.

Погода стояла теплая, ночной ветерок, наполненный ароматом цветущего жасмина, приятно ласкал кожу после нестерпимого жара Преисподней, а кругом было на удивление тихо, что не могло не порадовать того, кто хотел сокрыть свое присутствие от любопытных глаз, магия ему в помощь. Подняв ворот темного плаща, демон прошел вдоль набережной, свернув на соседнюю улочку, практически перед домом Авроры. Не хотелось раньше времени обнаружить свое присутствие. А то и впрямь святым духом кругом разило, а вот сам наблюдатель, будто в воду канул. Впрочем, не было такого заклятия, которое Асмодей не мог снять.

Резанув кинжалом ладонь, Асмодей прислонил черный камень перстня Сатаны к кровоточащей ране, в тот же миг в центре оникса вспыхнул знак Еноха, напоминающий пирамиду, от которой в разные стороны отходили солнечные лучи. Победоносная, почти хищная ухмылка исказила лицо демона, и в ту же секунду он оказался за спиной тайного наблюдателя.

— Удивительно, — ехидно прошипел Асмодей, — из всех возможных городов меня занесло именно в тот, где я встретился со своим небесным братом.

— Я не брат тебе! — отшатнувшись в сторону, будто от прокаженного, прошипел молодой херувим, тут же являя свой истинный лик. Серебряные доспехи на манер древнеримских, сияли на нем, будто луна на ночных небесах; белоснежный плащ, спадавший до пят, был перекинут через одно плечо, как носили щеголи в средние века, а на его голову был возложен золотой венец, практически сливавшийся с золотом его кудрей. Красивый мальчонка наверняка являлся хранителем не одного художника, являясь им во сне, ибо этот лик Асмодей не раз лицезрел на полотнах мастеров старой школы. Сообразительный ангелок нашел способ увековечить свой образ. Что ж, честь ему и хвала, сам Асмодей до такого не додумался, может потому, чертей и рисовали такими убогими.

— Откуда столько злобы? Не помню, чтобы мы встречались прежде, так можно ли с такой ненавистью относиться к тому, кого даже не знаешь? — с издевкой произнес демон. — А я полагал, что любовь и терпение являются частью ваших должностных обязанностей. Впрочем, ты с ними не слишком хорошо справляешься. Эти души давно принадлежат Аду и в опеке ангела-хранителя не нуждаются. Так что же ты тут делаешь, малец?

— Такие, как я не отчитываются перед подобными тебе! — с пылом произнес он, обнажая свой клинок. — Я вижу твое истинное лицо даже за этой маской.

— Стой, стой, стой, — выставляя перед собой руки, произнес Асмодей, изобразив на лице испуг. — Я сюда не драться, а поговорить пришел. Не часто увидишь служителя Отца у ворот отступников, на веки вечные отлученных от Рая. Это пробуждает интерес.

— Не о чем нам говорить! — херувим сделал выпад, в попытке сразить демона, но тот ловко отпрыгнул в сторону, взмахнув перед соперником полами плаща точно так же, как тореадор перед ретивым быком.

— Наглый малец, я с тебя собью эту ангельскую спесь!

Асмодей не любил молодых ангелов настолько, насколько демон вообще может не любить небожителей. Появившиеся после рождения Христа, они считали себя особенными, хотя на деле были лишь честолюбивыми, высокомерными отбросами небес, которым не дано право даже стоять в тени старших братьев. На взгляд Асмодея они были порочны, избалованы и глупы – верные кандидаты в Преисподнюю, явно задержавшиеся на небесах. Но вот Отец явно придерживался иного мнения.

— Как угодно! Не захочешь говорить сам, я тебя заставлю! — демон провел ладонью перед лицом, сбрасывая с себя чары. В секунду его плащ запылал зеленым огнем, пеплом опадая под ноги, а тело укрыли червленые доспехи, прикрытые алым плащом. В своем истинном обличье Асмодей был так высок, что не в меру пылкий херувим в неуверенности попятился назад, но в то мгновение, когда в руке князя Преисподней мелькнул огненный меч Серафимов, в глазах юного небожителя отразился неподдельный ужас. — Итак, у тебя еще есть шанс передумать, — наслаждаясь ситуацией, проговорил демон. — Мне всего лишь нужны ответы. Или старшие братья не доверили тебе тайну, из-за которой ты сейчас распрощаешься не просто со своей жизнью, о нет, я заберу твою душу.

— Отправляйся в Ад, — сжав губы в тонкую линию, прошипел херувим, бросившись на противника, который явно превосходил его и по силе, и по опыту. Их мечи едва соприкоснулись, и от одного лишь удара клинок юноши рассыпался на мелкие осколки, будто выкован был не в небесных кузницах, а на хрустальных мануфактурах. Пытаясь уклониться от удара стального кулака демона, ангел отступил, но оказался зажат в стальной хватке, сломавшей ему крыло и сомкнувшейся на горле. Корчась, как уж на сковородке, несчастный пытался вырваться, но силы быстро оставляли его, а кровь закипала в венах. Стальная перчатка демона налилась огнем, раскаленная сталь, касаясь белоснежной кожи, оставляла ожоги, разнося по округе тлетворный запах горелой плоти.

— Тебе стоит заговорить, малыш, иначе к столу Люцифера на ужин подадут жареного ангела! — с упоением наблюдая за муками несчастного, мурлыкал он с видом кота, истязавшего мышь перед тем, как придушить.

— Ты можешь убить меня, но тебе не сломить мою волю!

— Красивые слова для покойника, впрочем, я тебя не убью, я уничтожу твою душу. Разве может быть для ангела участь страшнее? Так что говори!

— Асмодей, коль уж решил драться, выбери в соперники равного себе! — властный голос прозвучал, будто колокола, несущие по городу божий глас. Заглянув через плечо херувима, все еще корчившегося от боли, причиняемой адским огнем, демон встретился глазами со своим вечным соперником.

— Рафаил, рад встрече, — отшвырнув юношу в сторону, точно тряпичную куклу, Асмодей выпрямился во весь рост, напоминая обликом своим древнего исполина с изломанными крыльями.

— Я обещал тебе, что следующая наша встреча станет последней для одного из нас.

— И я с радостью принесу Люциферу твою голову, используя твой собственный щит в качестве блюда.

— Простите, я подвел Вас, командир, — пролепетал херувим, зажимая ладонью изувеченное горло.

— Возвращайся назад, Исрафель, — не терпящим возражения тоном произнес архангел, не сводя глаз с соперника. — Ты ослушался меня, вступил в бой, которого должен был избегать, явил свой лик. Ты будешь наказан со всей строгостью за непослушание.

— Но я пытался защитить…

— Замолчи! — взревел Рафаэль. Согнувшись под тяжелым взглядом предводителя небесного воинства, херувим попытался взмыть к небесам, но сломанное крыло тянуло его к земле, заставляя прикладывать все силы, чтобы не рухнуть вниз.

— Ах, эти глупые юнцы, — с наигранным упреком произнес Асмодей, когда сияющий силуэт скрылся за облаками, — они не очень внятно представляют себе, что у ангела могут быть другие дела, кроме как попечение над страждущими, сирыми и убогими. Терпеть их не могу, не дальновидны! Так кого он там хотел защищать? И от кого?

Рафаэль ничего не ответил. Любви своего «брата» к словоблудию ангел не разделял никогда, да и смысла в том перед дракой не видел. Трепать языком – удел демонов, архангелы же выше этого. Желания оставаться на земле дольше у него не было, а потому без лишних слов, сомкнув ладонь на рукояти меча, он расправил крылья и бросился на своего соперника. В тишине раздался лязг: клинок встретился с клинком, и мир содрогнулся: землю сотрясло, раскат грома встряхнул небеса, а вспышка молнии озарила округу. Еще один удар – еще толчок, удар – грохот грома, удар – вспышка. Это была катастрофа, конец света, благословленный высшими силами. Это была не битва, то был танец смерти, увидеть который можно было не каждое тысячелетие.

Асмодей отражал удары архангела, ловко уклонялся от них, перетекая из одной стойки в другую, и даже умудрялся переходить в контратаки. Причем демон полагался не только на силу своего оружия, но и на магию, которой владел превосходно, но все его магические атаки отскакивали от Рафаила и частенько рикошетом били по нему самому. Давно Асмодей не встречал такого сильного соперника, пожалуй, даже сам Абаддон мог позавидовать мастерству небожителя. Но и Асмодей был не так прост.

К этой битве он готовился веками, копил силы, преумножал умения. Ухватившись за один из шипов на массивных поножах, демон с силой потащил его на себя, извлекая из тайника небольшую звездочку, напоминавшую японский сюрикэн*, а затем еще одну, и еще и, отскочив в сторону, разом метнул их в соперника.

Сделав круг, подобно австралийскому бумерангу, они снова вернулись к своему владельцу, но, к радости последнего, не все: одна из них вонзилась Рафаилу в шею, другая под коленную чашечку, а две другие, изрешетив лучезарный ангельский плащ, сейчас сверкали в руках демона, готовые к бою. Дьявольское мастерство Асмодея придавало простым железным клинкам силу волшебных мечей, прорывающих насквозь живую плоть и небесные доспехи. Более того, они не просто рубили по прямой. Оружие это могло налететь на врага справа или слева, сверху или даже снизу — казалось, нет такого места, куда не могут попасть эти маленькие звездочки. Защититься даже от одного из таких лезвий казалось делом немыслимым, и уж вовсе невероятно было отражать две или три атаки брошенных одновременно клинков.

Но Рафаил в пылу праведного гнева не чувствовал ни боли, ни яда, что медленно растекался по крови. Его двуручный меч, как бабочка, порхал в руке, и Асмодею приходилось вертеться юлой, чтобы избежать очередного удара. Перед ним был истинный воин – лучший в легионах небес и так просто, одной лишь дурной силой его не взять. Тут нужна хитрость. В итоге, чтобы не затягивать надолго бой, демон решил немножечко раскрыться, пытаясь изобразить усталость. Меч Серафима рванулся вниз, грозя в очередной раз уполовинить архангела, но тот ловко уклонился от удара, и кинулся в образовавшуюся брешь, целя своим мечом в грудь Асмодея.

— Предсказуемо, — хмыкнул демон, сметая ненавистного «брата» на землю мощным ударом ноги. И удар был такой силы, что у противника затрещали ребра, а меч выпал из его руки, отброшенный Асмодеем в сторону. Рафаил затрепыхался, пытаясь приподняться, но крылья легкие в небесах на земле были тяжкой ношей, затрудняя движения. Пожалуй, со стороны архангел сейчас напоминал перевернутую на спину черепаху, которая без посторонней помощи не могла перевернуться обратно. — Ну что же, братец, око за око! Когда-то ты переломал мне крылья, изгнав из дома. Я долго ждал этой минуты, — нога Асмодея придавила грудь архангела, а острие пылающего меча скользнуло по его спине, срубая золотые крылья. И крик, коего не слышал ни один из ныне живущих, оглушил этот мир, и слезы ангелов, оплакивающих своего предводителя, серебреным дождем полились с небес. — Знаешь, в чем твоя ошибка? — победоносно заметил демон, уперев острие меча в грудь истекающего кровью небожителя. — Прежде чем ввязаться в битву, убедись, что противник тебе по силам. Многое изменилось за эти века. И сейчас ты расскажешь мне о том, зачем вы устроили эту слежку.

— Ты прав, изменилось действительно многое, — отплевываясь кровью, прохрипел Рафаил, — но демоны, как и прежде, уязвимы для небесных клинков, — при этих словах в глазах Асмодея сверкнуло недоумение, но в то же мгновение архангел бросился на лезвие меча, дрожащей рукой ухватив демона за шею, и приблизив его лицо к своему, захлебываясь, прохрипел:

— Я ничего тебе не скажу. Гори в Аду, ибо ты не увидишь… Она… — закончить он так и не сумел. Холодные руки Азраэль уже коснулись его чела, веки сомкнулись, а руки безвольно повисли. Это был конец.

— Что она? Что? — взревел Асмодей. — Не вздумай умирать сейчас. Нет!

В безысходной злости Асмодей позволил телу «брата» сползти вниз, распластавшись у его ног. Тут же ослепительный свет озарил округу, стирая из видимости силуэты домов, деревья и сами небеса, а потом, когда все закончилось, не осталось ничего. Асмодей стоял один, в центре огромного кратера посреди улицы, а рядом валялись вырванные с корнем деревья, сорванная с крыш черепица и белым пятном среди мрака и ужаса, прижимая кулачок к трепещущей груди, босая и промокшая насквозь, стояла Аврора, обратив на демона свои огромные, наполненные страхом глаза.

— Владыка…

Не понимая ее ужаса, Асмодей проследил за взглядом девушки, и только сейчас заметил ангельский кинжал, рукоять коего торчала под углом в стыке между пластинами доспеха. Рафаил не хотел уходить один, что же, вполне объяснимо. Силы оставляли его и демон, принимая человеческий облик, опустился на колени, согнувшись под тяжестью собственного доспеха, который теперь был неоправданно велик. Оперевшись на собственный меч, будто на трость, падший обратил взор к небесам, и начал медленно растворяться. Все его тело засияло огненными песчинками, становясь прозрачным. Нужно было возвращаться назад. Нельзя умереть, как собака в грязи, на глазах у всех обитателей небес.

— Мой властелин, — Аврора подскочила к нему, пытаясь сорвать заклепки на доспехе, чтобы увидеть рану, но Асмодей почти нежным движением перехватил ее руку, заставляя девушку посмотреть в его изумрудные глаза.

— Бессмысленно, — проговорил он, касаясь мозолистой ладонью ее щеки. — Это билет в один конец, и мой поезд прибывает на конечную станцию.

— Нет, не говорите так, повелитель. Вы уже умирали, но смерть была милосердна.

— Достаточно милосердна, чтобы не проявлять подобного милосердия впредь, — с ироничной улыбкой заметил он. — Прощайте, мадам, — тело его почти растворилось, перешло сквозь портал на ту сторону, но в последний момент Аврора обняла его за шею, притянув к себе.

— Не уходи! — молила она, чувствуя, как он растворяется в ее руках, а потом эфемерное стало материальным. Она почувствовала его тепло, его тело кончиками своих пальцев, а когда открыла глаза, увидела и самого демона во плоти. Потратив последние силы на перемещение в пространстве, он потерял сознание, рухнув на ледяной пол.

— Владыка, очнитесь мой господин, — заливаясь слезами, девушка в ужасе огляделась по сторонам, пытаясь понять, где она находится. Нет, это место спутать было нельзя. Оно не забывалось, навечно вгрызалось в память. Эта гранитная колоннада, вырезанная в монолитной скале, это озеро, от которого поднимались вверх клубы пара, скорбный алтарь, где Люцифер свершил когда-то кровавый ритуал, это черное зеркало, в котором, застывший в вечности, невидящим взглядом на них взирал образ Матери. Это место являлось ей в нескончаемых кошмарах, оно было проклято и внушало страх. Асмодей перенес их в Сумеречный храм, желая встретить смерть в главном святилище демонов. — Нет, Вы не можете умереть, не сейчас, когда… — она склонилась над его бездыханным телом, которое уже начало терять свой привычный жар. Проходили минуты, часы, но никакие усилия Авроры не могли привести демона в сознание. Она сбросила с него доспехи, омыла рану, извлекла кинжал, но все усилия были тщетны, даже магия кольца не могла вырвать у смерти то, на что она уже наложила свою жадную лапу. Асмодей умирал. Дотронувшись до щеки демона, Аврора ужаснулась – холодный, он был, как лед, как… Абаддон.

— Абаддон! — вскричала Аврора, бросившись через озеро к вратам. Это было озарение свыше. Абаддон был низвергнут, был сражен ангельским клинком, но остался жив, хоть и стал холоднее льда. Эта была надежда, за которую она ухватилась с упрямой решимостью, но и здесь ее ждало новое разочарование. Магические врата храма не желали выпускать ее. Мертвые камни проклятых стен похоронили ее здесь, безмолвные засовы и немые статуи стражников, были глухи к ее мольбам, а кровь, что она пролила в священные чаши, обратилась в песок. И холод, нестерпимый холод окутал ее, словно покрывалом, заставив угаснуть огонь в ее сердце, но она отказывалась сдаваться. Призывала Люцифера, призывала Абаддон, молила. Надежда поддерживала ее даже тогда, когда силы оставили, и девушка безвольно упала на грудь похолодевшего возлюбленного, заливаясь слезами.

— Я не верю. Этого не может быть! — лепетала она, оставляя десятки невесомых поцелуев на его побледневших щеках. — Ты не можешь умереть! Об этом молчали древние руны, ты не должен был умереть, — холод становился нестерпимым, пар клубами валил изо рта, и Аврора уже начала чувствовать, как немели пальцы, а руки и лицо Асмодея и вовсе начали покрываться тонкой корочка льда. Предавшись горю, девушка прижимала его к себе, пытаясь отогреть, пыталась разжечь очаг в чашах, но, видимо, рожденные огнем должны были умирать во льдах. Но каково любящему сердцу созерцать такую картину? Она сражалась, сражалась за них обоих, хотя понимала, сколь безумно это было. Безумно – иного слово и не найти. Но порой и в безумии рождается истина.

Коварная память на черных крыльях унесла ее сознание туда, куда оно не хотело возвращаться. Туда, где было темно и холодно. Туда, где бродили жуткие тени, о которых все это время она пыталась забыть. Память привела ее в тот день, когда Люцифер, испросив благословения матери, принял ее могущество. Плата была высока, но он получил время, и выиграл. Это нужно было и ей – время.

— Я не отдам его! Слышишь, не отдам! Он не может так умереть, не должен, — вскричала девушка, воззрившись на застывший в камне образ прекрасной богини – женщины настолько могущественной, что ее устрашился даже сам Господь, навеки заточив в иной Вселенной. Тьма была ее последней надеждой, и плевать на цену, плевать на душу, если это вернет Асмодея к жизни, она согласна.

Аврора подскочила к возлюбленному. Глаза ее, полные слез, излучали беспомощную злобу, растерянность и ужас от осознания произошедшего, но там в этой янтарная глубине, все еще не убитая жестокой реальностью, плескалась хрупкая надежда. Она подхватила бездыханное тело Асмодея, прижав его голову к своей груди, и зашептала:

— Держись, держись… все будет хорошо, ты только не умирай. Это не твоя судьба! — так и не приходя в сознание, Асмодей беззвучно прошептал что-то, едва шевеля посиневшими губами, а потом вновь провалился в беспамятство.

Аврора, сорвав с себя ночную сорочку, расстелила ее на ледяном полу и аккуратно перекатила на нее тело – иного способа нести раненого, она придумать не смогла. Черная, напоминавшая вязкую жижу, кровь все еще сочилась из раны. Это хорошо, если кровь еще течет, значит, жизнь не до конца покинула бренное тело.

Девушка заставила себя подняться, собрала края ткани, и волоком потащила демона к темному алтарю. Шелк сорочки скользил по шершавому полу, и этого хватало. Она задыхалась, напрягалась, но тянула, пока руки не стали красными и не вздулись от влажных мозолей. Это было невыносимо. Асмодей был необычайно тяжелым, накопленные за долгие тысячелетия грехи были неподъемным грузом. И этот груз будто тянул Аврору следом за собой на самое дно. Насколько легка и грациозна в движениях была она минуту назад, настолько же нетороплива и основательна, стала теперь, каждую секунду проклиная треклятый изумруд, который вопреки любым заклятиям не мог наделить ее лишней силой. С каждым шагом идти становилось все тяжелее, будто некая невидимая сила цеплялась за ткань и дополнительным весом оттягивала ее назад.

— Еще чуть-чуть, осталось совсем немного, — шептала Аврора сама себе, но каждый шаг вперед, казалось, отдалял ее от цели, ноги увязали в какой-то болотной трясине, сменившей гранит, а от водной глади начал подниматься едкий зеленоватый туман. Это было невообразимо, храм будто жил своей жизнью, изменяя царившую кругом атмосферу: сначала жар сменился холодом, а потом холод обратился в душную топь. Однако в тот момент, когда нога Авроры коснулась ступени перед алтарем, все исчезло. Приняло прежний вид, будто не было здесь тропических джунглей всего минуту назад, но магия все еще витала вокруг, будучи почти что осязаемой, нет, живой. Магия жила в этих стенах. Магия была одним из испытаний на пути к заветной цели.

Последний шаг, остался всего лишь шаг и, сделав его, девушка без сил рухнула на каменный пол, выпустив из дрожащей руки ткань собственной сорочки. Прислонившись спиной к алтарю, Аврора с ужасом воззрилась на Асмодея. Сложно было поверить, что живое существо способно так измениться за несколько часов. Несмотря на огромный вес, он заметно исхудал, лицо его приобрело голубоватый оттенок; глаза и щеки впали, как у изголодавшегося узника. Сейчас он более напоминал выброшенный на берег труп, нежели могущественного демона. Слипшиеся от крови и пряди волосы, жесткими прядями спадали на лоб, одежда изодранными лохмотьями висела на худых плечах. И все же черты его лица, хотя страдания их изменили, не лишились прежней привлекательности.

— Совсем чуть-чуть, — в очередной раз прошептала Аврора эту нехитрую молитву, с ужасом глядя на алтарь. Она едва дотащила тело демона сюда, но как поднять его на метровую высоту? Холодный пот выступил у нее на лбу. Собрав волю в кулак, она подхватила раненого под мышки, приподняла и, как мешок перекинула поперек алтаря. Потом слегка повернула, закинула одну ногу, а следом другую. Дело было сделано, но что дальше?

Тут-то липкий страх вновь схватил ее за горло своими когтистыми лапами. Она совсем не знала, что делать дальше. Лишь однажды она видела ритуал, свершенный Люцифером, но не смогла его понять. Енохианский язык был ей неведом, у нее не было нужного заклинания — это был конец. Ноги девушки подкосились, и она безвольной куклой сползла по холодные плиты, заливаясь слезами отчаяния.

— Не забирай его, — взмолилась девушка, глядя на лик Матери, взирающей на нее из потустороннего мира с ледяным спокойствием. — Помоги, умоляю. Я сделаю все, что ты прикажешь, пойду туда, куда ты меня отправишь, взамен я молю лишь об одном — верни его, — схватив осколок стекла, девушка длинной глубокой полосой распорола себе вену по всей длине, багровая кровь потоком хлынула в жертвенную чашу, наполняя ее до краев, переливаясь через край и растекаясь по алтарю, но Аврора не сдалась, практически онемевшей рукой она распорола и вену на другой руке. Пусть забирает: жизнь за жизнь. Если ей потребуется отдать всю кровь без остатка, ради его спасения – она сделает это без сомнений, если же Матерь не внемлет ее мольбе, то все так же без сожалений она последует вслед за Асмодеем. Ее душа принадлежала ему, ее судьба следовать за ним. — Умоляю, — прошептала Аврора, сползая к основанию алтаря.

Жизнь покидала ее, руки и ноги онемели, перед глазами все расплывалось. Она уже не чувствовала боли, только сильную усталость. А потом пришла темнота, и девушка провалилась в нее, паря в невесомости, не чувствуя ни страха, ни отчаяния. Ощущая лишь пустоту, которую постепенно заполнил странный сон: лунный свет звал ее, и она будто плыла в море, утопая в темных волнах. Все казалось таким настоящим. Покой и тишина невесомым облаком окутывали ее, а потом в сознание ворвался мелодичный женский голос, он гипнотизировал и опьянял, и она следовала за ним сквозь туман.

При каждом звуке, при каждом слове, Аврора чувствовала, что тело ее и душу сковывает оцепенение, которому было невозможно сопротивляться, но как ни старалась, девушка не могла разобрать ни слова. Женщина говорила, но вокруг слышались лишь поющие голоса, сливающиеся в нестройную, но завораживающую какофонию звуков, а потом все стихло. Стихло так же неожиданно, как и началось. И взвыли псы – привратники Ада, и ей захотелось закричать, но ни один звук не сорвался с губ. В ужасе Аврора ожидала своей печальной участи, но страшного не произошло, и вскоре она провалилась в темноту, ставшую ее единственной истиной. Сколько времени это продолжалось? Минуту? Час? А может, целую вечность?

Когда яркий свет ударил в глаза, девушка начала приходить в себя. Ощущение было премерзкое. Может она умерла, и теперь проснулась в Аду? Не том, где провела долгие годы, а другом, находящемся в совсем ином измерении, том Аду, куда попадают души демонов после смерти? Как бы то ни было, первым ощущением несчастной была поистине адская головная боль. Открыв глаза, Аврора увидела пред собой алый балдахин из полупрозрачной ткани, и сердце ее забилось, как бешеное от волнения, а на глазах навернулись слезы. Эту опочивальню она не могла спутать ни с какой другой.

Покои Асмодея. Она уже и не думала, что когда-нибудь ей доведется проснуться на этой кровати. Взглянув на свои руки, девушка облегченно выдохнула. Две глубокие царапины от стекла зажили, оставив после себя едва заметные белесые шрамы, тянувшиеся вдоль вены по всей длине. Аврора аккуратно приподнялась на локтях, осматривая опочивальню. Да, демон отличался постоянством, за двести с лишним лет здесь ничего не изменилось. Зеркальный портал на пустошь по-прежнему был сокрыт ширмой; в камине полыхал огонь, оставляя игривые отблески на хрустальных бокалах; тот же самый стол, сохранивший на себе следы магии, все еще стоял против входа, а у дверей в пол вросли огромные статуи. Девушка повернула голову и застыла в нерешительности, боясь, что от одного ее движения иллюзия рассеется.

В дальнем углу все так же гнездилась огромная купель, где в эту секунду блаженно растянулся в воде хозяин этой обители. Его коже вновь вернулся привычный для взгляда смуглый оттенок, исхудавшее тело приняло прежнюю форму, и даже издалека можно было разглядеть рельефные мышцы, играющие под кожей при каждом жесте демона. В тот же миг Аврора рванулась к нему, желая дотронуться, убедиться, что это не сон, но острая головная боль пронзила ее тело, словно удар молнии, и она со стоном рухнула на кровать.

— Такая магия всегда оставляет последствия, — вылезая из купели, произнес Асмодей, закрутив полотенце на бедрах.

— Как долго я была без сознания, мой господин? — превозмогая боль, произнесла Аврора, все еще не верящая в произошедшее чудо.

— Не больше, чем нужно, чтобы восстановить силы.

— Это ведь действительно было? Такое не могло привидеться.

— Здесь может привидеться все, что угодно, — произнес демон, подавая девушке до краев наполненный стакан знаменитой настойки. Аврора сделала глоток, другой, но внезапно поперхнулась, и надрывный кашель начал сотрясать ее, огонь обжег горло, спускаясь вниз, и жар начал растекаться по ее телу.

— Ничего, — усмехнулся Асмодей. — К ней быстро привыкают даже смертные. Итак, — потянул он, — ты в очередной раз ослушалась меня, мадам д’Эневер.

— Я поступила так, как приказало мне мое сердце. Я… я сделала это, потому что не представляю свою жизнь без Вас, — девушка вновь бессильно откинулась на подушки, тяжело дыша, и лицо ее было мокрым от слез. Но когда она дотронулась до лба и щек, чтобы стереть влагу, оказалось, что жар спал, да и головная боль донимала все меньше. И впрямь чудо-настойка. Такую диковинку бы в мир людей, они б и вовсе болезней не знали.

— Какова цена? — усаживаясь на край кровати, произнес Асмодей, повернувшись к ней спиной. Аврора несколько мгновений молчала, оглядывая шрамы на его спине, оставленные божественными плетьми, глубокий след меж лопаток, как память о крыльях, что срубил ангельский клинок – такие раны не затягивались, и теперь к ним добавилась еще одна – от кинжала Рафаила меж ребер. Эти шрамы были вечным позором и вечным напоминанием о той жизни, что оказалась навсегда утраченной, памятью о небесах, которые никогда больше не распахнут пред своими сынами золотых врат, но и эти шрамы Асмодей носил с гордостью, ибо каждый из них был напоминанием о неоплаченных счетах. И первый из них он уже оплатил.

— Я… я не знаю, — ответила девушка, пытаясь воспроизвести в памяти каждую деталь. — Не помню. Все происходило, будто во сне, в котором реальными были лишь ее слова. Я никогда не слышала такого дивного голоса, он словно проходил сквозь меня, наполняя каждую клеточку моего тела.

— Что она хотела? — нетерпеливо произнес Асмодей, вглядываясь в ее глаза.

— Я не знаю. Она не сказала!

— Ложь! Матерь никогда не подносит таких даров бесплатно. В нашем мире у всего есть своя цена. Что она попросила взамен? — вцепившись в ее обнаженные плечи, прошипел он.

— Ничего!

— Ложь!

— Клянусь, мой господин, я бы никогда не стала Вам врать. Я слышала ее голос, он звучал издалека, отзывался в сознании, но я не разобрала ни слова. Она говорила на мертвом языке, — Асмодей нахмурил лоб. Аврора действительно ничего не знала, а если и знала, то каким-то немыслимым образом научилась скрывать от него свои мысли. В обоих случаях радоваться было нечему.

— За все приходится платить, особенно за такую магию. Люцифер, получив силу Матери, едва не лишился жизни.

— Я предлагала ей свою жизнь в обмен на Вашу, мой господин, но она не приняла это подношение.

— Это настораживает еще сильнее.

— Это самое дорогое, что у меня есть…

— Пока… не сомневайся, она еще потребует свое, когда тебе будет что терять, — демон обхватил голову ладонями, пытаясь сложить эту головоломку, но ни одна мысль не казалось ему здравой и имеющей шансы претендовать на истинность. В очередной раз он оказался втянут в какую-то игру, правил коей не знал, и опять в компаньонки ему досталась Аврора д’Эневер. Вот уж правда, если судьба решила связать в одну нить дороги двух существ, то разорвать ее, никакая сила не властна: ни Бог, ни Дьявол, ни время. А ведь сколько веков прошло! Сколько женщин было в его жизни, он и счет потерял, но души его дотронуться смогла лишь одна – Аврора.

Асмодей поднял голову, украдкой наблюдая за девушкой, лежащей в его кровати. Пока она была без сознания, обессиленная и измученная, он мог позволить себе эту слабость – наблюдать за ней не опасаясь, что его взгляд будет неверно истолкован. Теперь же он искренне пытался заставить себя не смотреть на нее вовсе, но глаза предательски ловили каждое девичье движение, а восставшая плоть выдавала его жгучее желание обладать ей прямо сейчас.

Демон до хруста сжал кулаки, уперев спину в столб, на котором держался балдахин. Еще несколько минут назад он ни секунды не сомневался в правильности своего решения. Девчонке было не место в Аду, не место подле него. И дело было даже не в его уязвимости перед ней, не в той слабости, которую обнажала их близость, он просто не хотел видеть, как Ад медленно уродует ее душу, превращает свет во тьму, подводя девушку к последней черте. Нет, он не желал для нее удела демоницы, которой она бы без сомнения стала, позволь он себе эту слабость. А потому она должна была уйти, уйти в ту же секунду, как придет в сознание, но проходили минуты, а он все еще не мог найти в себе силы щелкнуть пальцами и вернуть Аврору в тот мир, который когда-то ее и породил.

Правда, собственную нерешительность в этом вопросе Асмодей истолковал себе иначе. На самом деле дело было в том, что извечная демоническая жадность и самолюбие восставали против подобной жертвенности с его стороны. Разве не был он полновластным хозяином ее души? Разве не мог он делать с ней все, что ему заблагорассудится? Разумеется, мог. Так к чему эти сомнения?! Сейчас он желал ее, но какая-то часть его, отказывалась брать то, что уже давно принадлежало другому. Глупость, самая настоящая глупость. Демоны не должны спрашивать разрешение, они просто брали то, что им хотелось. И никакой морали, никакой ответственности, никаких сомнений. Он не должен никому ничего объяснять и уж точно не должен чувствовать себя виноватым за содеянное – это доля смертных. К тому же, если представился шанс унизить давнего соперника, было бы глупо от него отказываться, а Аврора… да кому какое дело до мук ее совести! По мнению Асмодея совесть вообще была ненужным обременением в нынешней жизни. Так красиво разложив эту мысль в своей голове, он подхватил девушку под локоток и резко притянул к себе, впиваясь в ее губы жадным поцелуем.

Она и пискнуть не успела, как почувствовала жар его прикосновений на своих бедрах. Его руки беспрепятственно блуждали по ее телу, упивались им, как голодный человек упивается черствой ковригой хлеба, желая насытиться. Но разве мог демон плотского греха истосковаться по женской ласке? Это казалось невозможным. И это было чистой правдой, Асмодей не испытывал нехватки в женщинах, ему не хватало именно ее. Лишь с Авророй он понял, что мужчине для счастья достаточно лишь одной женщины, а остальные – лишь бледные тени истинной любви.

От неожиданности Аврора замерла в его руках, как испуганная птичка, глядя на него широко раскрытыми глазами. Но веки Асмодея были сомкнуты, и он тихо постанывал: наслаждение переполняло его. Демон мягко скользил языком по ее губам, впитывая их нежность. А Аврора… она не знала, что делать: отстраниться или ответить на поцелуй. С одной стороны ей хотелось проникнуться той страстью, что разжигает в нем этот безумный огонь, но с другой стороны чувство вины, невидимым хлыстом терзавшее ее душу при каждом поцелуе, постоянно воскрешало перед ее взором лицо Лионеля. И это было невыносимо. Лионель был прав, она не могла любить обоих, нужно было выбирать.

Но в тот момент, когда рука Асмодея дотронулась до девичьей груди, слегка сжимая сосок, мысли ее улетучились, чувство вины отступило, жизнь раскололась на два мира и там, где она была сейчас, не было места другому мужчине. И вдруг ее тело пробудилось, со страстью отвечая на каждую ласку. Теплая волна побежала по спине, разгорелась жарким пламенем внизу живота, отозвавшись ноющей болью в самом сокровенном месте. Кожа горела, взывая о ласке. Аврора почувствовала удивительную легкость и слабое головокружение, воздуха катастрофически не хватало, и она попыталась немного отстраниться, но Асмодей буквально вдавил ее в пуховую перину, навалившись на нее всем телом, рождая неодолимое желание…

Это было настоящее волшебство. Если кто и мог заставить женщину изнемогать от желания, так только Асмодей. Аврора тонула, растворяясь в потоке вожделения. Улыбка озарила ее прекрасное лицо, губы с жадностью отвечали на его поцелуи. И девушка не могла уже остановиться, ибо остановка – это смерть. А она не готова была умирать, только не сейчас, когда она находилась на вершине блаженства.

От его нежных ласк Аврора прикусила губу и громко застонала, заставив Асмодея улыбнуться. И все же она изменилась, повзрослела. Это уже была не наивная скованная девочка, заливавшаяся краской при каждом его прикосновении, под ним лежала умудренная опытом женщина, не стеснявшаяся собственных желаний. Ему удалось разбудить ее чувственность, но это было лишь началом. Демон наклонился и обхватил губами торчащий сосок, лаская его языком.

От этого прикосновения Аврору бросило в жар, она чуть не захлебнулась от сладостного удовольствия. Тело ее обмякло, предавая хозяйку, и она судорожно впилась ногтями в плечи Асмодея, а затем схватилась за волосы, скользя пальцами по волнистым черным прядям, с силой притянув мужчину к себе.

— Асмодей, — гортанно прошептала она, — Властелин мой.

Демон на мгновение прервал ласки, вглядываясь в ее лицо. Он и раньше знал, что Аврора была необычайно чувственной женщиной, но с годами усилилась и эта ее черта. Никогда она не была идеалом красоты, но сейчас, с этими небрежно разбросанными по подушке черными волосами, где одиноко серебрилась седая прядь, как когда-то у него; с капельками пота на лбу, с бриллиантовыми слезинками, застывшими на ресницах, она была прекраснее всех женщин мира. Несовершенная, но самая желанная, она стонала от каждого его прикосновения. Все ее тело нестерпимо горело: огненная волна жгла груди, живот и, переместившись в заветному «бутону», грозила обратиться в настоящий вулкан.

Авроре казалось, что еще секунда, и она сгорит в его руках, точно бабочка, налетевшая на пламя. Она знала, что демон ее сожжет, но готова была принять любую муку, чтобы разделить с ним эту близость и эту жизнь. Поддавшись неконтролируемому желанию, девушка приподняла лицо Асмодея и начала осыпать жаркими поцелуями его щеки, лоб, ресницы и уголки губ. Чтобы немного успокоить ее желание, демон нежно прикоснулся ладонью к ее лицу, растянувшись в умиротворенной улыбке.

Но это спокойствие длилось лишь мгновение. Лик его менялся на глазах: красивые черты стали острее, глаза наполнил почти безумный блеск, делая его похожим на бешеного зверя, готового растерзать свою добычу в любую секунду. А потом мир рухнул. Асмодей впился в ее губы, и она ощутила, как его язык яростно прорывается вглубь нее, требуя от нее такой же страсти.

Демон так сильно прижал девушку к себе, что она едва могла дышать, но Рори не замечала этого, следя за пылкими руками, которые, скользнув по ее плечам и спине, замерли на округлых ягодицах. Он сильно сжал их и слегка приподнял, раздвигая возлюбленной ноги, а она в ответ послушно выгнула спину, готовая принять его. Но мужчина остановился. Замерла и Аврора. Застыла в ожидании чего-то необыкновенно приятного, чувствуя приближение волны блаженства и неги. Ей стало трудно дышать, по телу пробежала дрожь. Она воззрилась на него янтарными глазами, которые горели лихорадочным блеском от страсти, желания и… мольбы. Он сводил ее с ума от наслаждения, хотел заставить ее молить о близости, изнемогать. Это продолжалось лишь несколько секунд, но ожидание казалось вечностью. Когда же, наконец, он резко вошел в нее, девушка буквально взвыла от удовольствия.

Его движения были уверенными, ритмичными и глубокими. Асмодей выходил из нее лишь для того, чтобы вновь погрузиться в тугое влажное лоно, утоляя огонь страсти, протискиваясь все глубже, заставляя изнывать от наслаждения все ее естество. Аврора обвила ногами его бока, прижалась к нему всем телом, высоко подняв бедра, желая поглотить целиком. Такого удовольствия она не испытывала никогда. Она бесстыдно стонала сейчас, как падшая женщина, до крови покусывая губы, чтобы унять собственное желание.

Горячая волна неземного удовольствия накрыла ее неожиданно, стремительно, обволакивая негой, даря фантастическую легкость. Не в силах контролировать себя, она металась по кровати; ее тело извивалось, плоть горела, и все ее существо билось в агонии безумного экстаза; ногти раздирали спину Асмодея, а стоны оглушали. Вскоре темп его увеличился, а движения стали более резкими, практически дикими. Он проникал в нее все глубже и глубже, пока не погрузился на самое дно, бурно извергая в нее теплое семя. Дрожь сотрясла их тела, медленно затихая, но блаженство все равно разливалось по телам. Постепенно дыхание выровнялось, а сердцебиение утихло.

Асмодей медленно, описывая круги, ласкал кончиками пальцев бархатистую кожу: загрубевшая ладонь скользнула по изящной талии, останавливаясь на бедре, а затем поднималась выше, скользнув по груди и остановившись на плече. Он проходил по этому маршруту вновь и вновь, словно не мог насытиться этой девушкой, а Аврора тихо расслаблялась в его объятиях, ощущая себя безмерно счастливой, в очередной раз убеждаясь в том, что ни с кем не могла ощутить подобного единства. В тот краткий миг они стали единым целым: одно тело, одно сердце, единая душа. Добро и зло, смешанное в великом сосуде судьбы.

— Мой господин, — проговорила девушка, умастив свою крохотную ладошку на его широкой мускулистой груди.

— Я думал, ты заснула, — отозвался мужчина. В ответ Аврора отрицательно покачала головой.

— На балу Вы сказали, что при следующей встрече, если я все еще буду этого желать, Вы снимите с меня бремя кольца, — девушка стянула с пальца изумрудный перстень, который в неровном свете камина играл всеми цветами радуги, и протянула его истинному хозяину. — Я не могу больше его носить.

— Не стоит принимать всерьез то, что было сказано во хмелю. Без него ты останешься в мире людей бесплотным духом. Как по мне, хуже быть ничего не может.

— Тогда не ссылайте меня на Землю, — встрепенувшись, в сердцах воскликнула она, с мольбой глядя в изумрудные глаза своего властелина. — Я пыталась там жить, но этот мир так и остался чужим для меня, люди остались чужими, все, кроме… — она запнулась, вспомнив о том, кто ждал ее на той стороне, о том, кого она так бесстыдно предала, — к тому же магия оставила меня, оно для меня бесполезно. Прошу Вас, мой властелин.

— Магия не исчезает бесследно, поверь. Она рождается в сердце, но контролируется разумом. Если сердце разбито, а безумие поглотило сознание, волшебство умирает, а точнее засыпает. Именно поэтому демоны бесстрастны, именно поэтому они не позволяют себе слабостей. Я не позволяю слабостей… Научись контролировать эмоции, и сила вернется, окрепнет.

— Это значит, — пискнула девушка, пытаясь совладать с чувствами, но так и не нашла в себе силы продолжить.

— Это значит, что ты должна вернуться. Это приказ. Идет война, с коей не сравнится ничего из того, что ты видела прежде, и я не хочу метаться меж двух огней, сделав из нас доступные мишени.

— Там идет война не менее жестокая.

— Там дети дерутся в песочнице, — презрительно фыркнул Асмодей. — А здесь скоро станет по-настоящему жарко. Ты видела, что случилось, когда я схлестнулся с Рафаилом, а теперь представь, что станет с Адом, если тысячи ангелов решат прорвать нашу оборону и уничтожить это место.

— И все же, я не боюсь смерти. Тогда, на балу, вы сказали, что я вправе просить вас об одном желании: я хочу остаться подле вас.

— Бал закончился. И скоро закончится мое терпение, — прошипел он, усаживаясь на кровати к ней спиной. — Когда-нибудь я стану причиной твоей гибели, можешь в этом не сомневаться, но до этого еще очень и очень далеко, — демон щелкнул пальцами, и Аврора горько вскрикнула. Все тело ее начало покрываться светящимися песчинками, распадаясь на глазах.

— Нет, владыка, умоляю… отныне мне не будет покоя в том мире, — девушка прижалась к нему, обхватив своими тонкими ручонками его плечи.

— В этом суть наказания грешников, — произнес он, предавая лицу бесстрастное выражение, хотя и знал, что девушка его не увидит, — они должны страдать в искупление собственных грехов. Прощайте, мадам.

— Нет. Умоляю, не надо. Нет, пожалуйста. Нет!

— Аврора, Аврора, — послышался до боли знакомый голос, — Аврора, очнись! Аврора! — девушка распахнула полные безумия глаза, увидев перед собой серо-голубые глаза Лионеля. Мужчина склонился над ней, обхватив плечи, и пытаясь привести в чувства. — Не волнуйся. Тебе приснился дурной сон. Всего лишь кошмар, я с тобой – все хорошо.

Не понимая всего произошедшего, Аврора всеми силами пыталась унять дрожь, разум бешено метался, пытаясь упорядочить мысли, но пока ясно было лишь одно: она лежала обнаженная в собственной кровати с Лионелем, хотя только что была в Аду подле Асмодея. Боже, да что же это такое. Постепенно она начала восстанавливать в памяти события, которые предшествовали этому, но собственными силами сделать это не могла.

— Что произошло? — пропищала она, позволив Лионелю уложить ее голову на плечо.

— После нашей близости, ты практически сразу уснула, а среди ночи я проснулся от твоих криков.

— «Занимались любовью, мы занимались любовью», — лихорадочно твердила она себе, пытаясь понять, что же приключилось на самом деле. — А бал! — вскричала она, вспоминая их недавний разговор. Лионель призывал ее сделать выбор, а теперь она проснулась подле него, как такое могло случиться? — Ты вернулся с бала спустя полтора месяца после меня, мы поругались и ты ушел… я пыталась тебя остановить, но…

— Аврора, о чем ты говоришь? — непонимающе произнес Лионель. — Причем здесь бал? Я вернулся спустя пару часов после тебя. Какие полтора месяца? Какая ссора? Милая, это лишь химера сна, пробравшаяся в реальность, успокойся.

— Быть не может, — произнесла она, повалившись на подушку. Еще секунда, и она поверит, что тронулась рассудком.

— Какой нынче день? — проговорила Аврора, хватаясь за единственную здравую мысль, сформировавшуюся в мозгу.

— Тридцатое мая, — с уверенностью проговорил Лионель, зарываясь рукой в ее волосы.

При этих словах Аврора вся похолодела. Быть не может! Это уму непостижимо. День тот же, но другие обстоятельства, будто не Лионель провел полтора месяца в безвестности, запертым в безвременье, а она сама. Его послушать, так не было их разговора, не было упреков и ссоры, не было выбора, не было кровавой схватки возле их дома. Ужели и впрямь она помешалась?

— Битва! — вскричала Аврора, вскочив с кровати, как ошпаренная, и подскочила к окну, с трепетом разглядывая пустую улицу. — Быть не может, — попятившись назад, произнесла девушка. Там не было и следа от минувшей схватки, не было выкорчеванных с корнем деревьев, огромного кратера посреди улицы, не было разрушенных строений близ дороги. Безумие какое-то. Она точно помнила, как проснулась, когда небо сотряс громовой раскат от удара ангельских мечей, помнила, как босая выскочила на улицу, узнав в темном силуэте своего падшего возлюбленного, вооруженного пылающим мечом. Помнила, как сталь вошла в грудь Рафаила, и мир затопили потоки ангельских слез, а теперь ее пытались убедить в том, что все это было нереально. Да как же так?

— Сегодня ночью, здесь, у наших ворот был убит архангел Рафаил, я сама это видела. Я видела, Лионель! Чувствовала подземные толчки во время сражения, видела вспышку света, когда его душа возносилась в небесный храм.

— Аврора, — уже не скрывая своего волнения, произнес Лионель, обнимая девушку, — сегодняшняя ночь ничем не примечательна. Поверь, если бы что-то подобное случилось возле нашего дома, я бы знал. Это просто сон – отражение твоих страхов, а может быть предвестник грядущего, но это сон.

— Сон, — заворожено произнесла она. — Но как может быть сон яснее дня? Как может сон быть предвестником грядущего, если затрагивает часть прошлого, поворачивает время и меняет историю?

— Ничто не может обратить время. Эта материя не подвластна магии.

— Можешь принести мне стакан воды? — тихо проговорила она, не отрывая взгляд от того места, где произошло сражение.

— Да, конечно, — ответил ведьмак, накинув халат, и вышел из комнаты.

— Действительно, время не обратить, — задумчиво проговорила она, — но вот изменить воспоминания вполне возможно, впрочем, как и отстроить заново город, — и в этом магии Асмодея не было равных. Он был хранителем времени, позволяя себе играть с этой эфемерной материей, он владел древней магией, позволившей ему возвести Соломонов храм, что уж говорить об устранении последствий небольшой драки в центре маленькой улочки. Он скорректировал память Лионеля, а может, и всех жителей города, но намеренно или случайно оставил воспоминания ей. И возможно, возможно, она поверила бы в собственное безумие, если бы демон не совершил одну ошибку. Приподняв рукав шелкового халата, девушка со слезами на глазах воззрилась на тонкие белесые полосы, идущие вдоль вены на обеих руках. Это было не безумие. Эта была реальность. Эта была ночь, которую она провела с Асмодеем, но в то же время, она разделила ее и с Лионелем. И это сводило ее с ума. Будь проклята судьба, а вместе с ней и Асмодей за такие шутки!

Примечания:

* Сюрикэн (дословный перевод: «лезвие, скрытое в руке») — японское метательное оружие скрытого ношения (хотя иногда использовалось и для ударов). Представляет собою небольшие клинки, изготовленные по типу повседневных вещей: звёздочек, игл, гвоздей, ножей, монет и так далее.

Предыдущая глава || Следующая глава