Эдвард открыл дверь своим ключом – дорогущий итальянский замок издал едва уловимый щелчок. Квартира встретила его первыми нотами «Heaven and hell» Black Sabbath. Это был унисон-рифф гитары и бас-гитары – густой, переливчатый и в меру тяжёлый. Идеальный, как и многое из того, что делали Айомми и Батлер¹.

Он бесшумно закрыл за собой дверь, поставил дорожную сумку на пол и замер, с наслаждением слушая, как трек быстро опускается до баса-барабанов, и в дело вступает хрипловатый тенор Дио:

– Спой мне песню, ты, певец,
Заставь согрешить, ты, посланник зла.
Дьявол никогда не был творцом,
То малое, что ты даровал, сам же забираешь,
И так продолжается вечно, это Рай и Ад, о да...

За музыкой, льющейся из глубины квартиры, с каким-то волнительным предвкушением Эдвард попытался различить присутствие Беллы – безуспешно. Зато о ней красноречиво говорили охрененно аппетитные ароматы, витавшие в воздухе. Пряные специи, овощи и мясо. Жареное или тушёное? Трудно разобрать, но запах был настолько божественный, что рот мгновенно наполнился слюной.

Любимая музыка, вкусная еда и лучшая в мире женщина, которую он обожал, – этот День рождения обещал стать лучшим в его жизни.

Эдвард снял ботинки, стянул шапку и, бросив её на сумку, улыбнулся. И без того отличное настроение взмыло до небес, ускоряя сердцебиение, – состояние, когда хочется обнять весь мир. Когда жизнь кажется если не идеальной, то очень близкой к совершенству.

– И так продолжается и продолжается, о, продолжается и продолжается, Рай и Ад, – не удержавшись, конец второго куплета Эдвард спел вместе с Дио, в такт постукивая пяткой и прищёлкивая пальцами.

– Могу сказать тебе: глупец, глупец! – бросил солист Black Sabbath.

Эдвард же замолчал, потому что в конце коридора, как он и рассчитывал, появилась Белла. Радостно взвизгнув, она кинулась к нему с шальной улыбкой, и он с готовностью раскинул руки, чтобы подхватить её. Врезавшись в Каллена, Белла обвила его ногами и, уткнувшись лицом в шею, громко всхлипнула. Не ожидая такого напора, он пошатнулся и рассмеялся, приподнимая её выше и обнимая крепче.

Обнимать, обнимать и обнимать её – это всё, чего ему сейчас хотелось. Всё, что требовалось.

Эдвард прижал Беллу к стене, провёл ладонями по её бёдрам, задирая платье – то самое бесстыдно красное платье, в котором она была в новогоднюю ночь, когда он вот так же прижимал её к стене в спальне, когда они…

Воспоминания ускорили кровоток, устремившийся в южном направлении. Эдварду до горячей пульсации в губах захотелось поцеловать Беллу. Целовать, целовать и целовать её… Начать с поцелуя. Но она по-прежнему крепко обнимала его за шею, пряча лицо уже у него на груди. Снова громко всхлипнула. Каллену пришлось приложить силу, чтобы хоть немного отстранить её от себя.

– Ты чего ревёшь? – удивлённо спросил он, заглядывая Белле в лицо. Глаза влажно блестели, тушь размазалась. Она отрицательно мотнула головой, но вышло неубедительно. – Я уезжаю – ты плачешь, возвращаюсь – снова плачешь. И что мне с этим делать? – улыбнулся Эдвард, беря её лицо в ладони и стирая большими пальцами потёки туши.

– Никогда больше не уезжать?

Белла тоже улыбнулась, придавая своим словам шутливый тон, но что-то в её взгляде и в этих словах насторожило Каллена. Это была всего лишь короткая вспышка, неприятный холодок в животе – внезапно возникший и спустя мгновение так же внезапно пропавший. Наверное, это не имело значения. Вот только за последнее время подобное случалось уже не в первый раз. Предчувствие? Какие-то смутные ассоциации?.. Или всё-таки долбаная паранойя?

Эдвард снова не успел поймать это мимолётное ощущение, однако в нём вдруг зародилось убеждение, что тут есть над чем подумать. Но, конечно, не прямо сейчас. Прямо сейчас обстановка не располагала к серьёзному мыслительному процессу. Да что там, одно только красное платье с глубоким вырезом декольте лишало возможности сосредоточиться хоть на чём-то.

– Я так по тебе скучал.

Белла открыла рот, но вернуть признание не успела: Каллен переместил ладонь ниже, на её горло, обхватил пальцами подбородок и поцеловал, со стоном, почти грубо. Губы Беллы оказались сухими и горячими, а её кожа под его пальцами, напротив, ледяной. Это был странный, но чертовски возбуждающий контраст. Эдвард со свистом втянул в себя воздух, напитанный сладковатым ароматом спелых сочных яблок – любимый шампунь Беллы.

Каллен углубил поцелуй и ощутил на языке терпкий вкус красного вина. Это оказалось настолько неожиданным, что на мгновение он замер, а затем отстранился от Беллы.

– Уже начала праздновать мой День рождения без меня? – насмешливо спросил Эдвард, упёршись ладонью в стену на уровне лица Беллы.

Она наклонилась и вынырнула из-под его руки. Улыбнулась натянуто и насквозь фальшиво.

Какого чёрта?

– Всего один бокал. Это даже не считается. – Улыбка сошла с её лица. Взгляд неуверенно заметался, и в голосе появились извинительные нотки. – Я полночи возилась с тортом. Мне нужно было как-то снять усталость.

Она оправдывается... Какого хрена она оправдывается?!

– Белль, – осторожно позвал Эдвард, – с тобой всё в порядке?

Смешно, но Каллен поймал себя на том, что боится услышать ответ.

– Всё хорошо. Просто устала, но оно того стоило. Пойдём покажу.

Белла снова улыбнулась, заметно расслабившись.

Она направилась в сторону кухни, игриво поманив его пальчиком. Эдвард пошёл вслед за ней, приняв ответ Беллы и ни на чём больше не настаивая, но его страх никуда не исчез. Сейчас Каллен вдруг осознал, что на самом деле боялся не её ответа – что бы она ни сказала, он знал, что с ней не всё в порядке. Именно это, по сути ни на чём не основанное, непонятно откуда взявшееся, убеждение и пугало его. Пугало до усрачки.

Но, возможно, что-то не в порядке с ним самим? Теперь, когда всё так хорошо, он подсознательно ждёт, что случится очередной пиздец, просто потому, что всё хорошее в его жизни оказывалось слишком недолговечным, оборачивалось дерьмом прежде, чем одно время года успевало смениться другим? Если подумать, он всегда знал, что рано или поздно свихнётся и станет параноиком. Скорее рано, чем поздно. И вот это случилось – в самый неподходящий момент, как и многое в его долбаной жизни.

Или всё-таки?..

– Та-дам! – с намёком на торжественность воскликнула Белла, указывая в сторону стола.

Погрузившийся в невесёлые размышления, Каллен вздрогнул от неожиданности, но, глядя на огромный торт, украшенный взбитыми сливками и свечами, не мог не улыбнуться.

– Выглядит весьма впечатляюще, – восхищённо присвистнул он. Не удержавшись, добавил: – И так… кроваво.

– Это «красный бархат», дурачок, – снисходительно пояснила Белла, обнимая его за талию. – Он и должен так выглядеть.

– Мне нравится.

Эдвард наклонился и чмокнул Беллу в нос. Она смешно поморщилась и подставила ему губы. Он поцеловал её, закрыв глаза и изо всех сил пытаясь вернуть себе то радужное настроение, с каким всего несколько минут назад переступил порог квартиры.

«Расслабься Каллен. Это какие-то глупости. Глупости, глупости, глупости! Глупости и бред».

– Всё-всё, – Белла прервала их поцелуй и отстранилась. – А теперь марш в душ. У тебя в запасе минут двадцать, не больше. Я позвала всех к восьми. Не думала, что ты задержишься.

Эдвард действительно должен был вернуться ещё сегодня утром, но не успел на нужный рейс: при сведении композиции возникли кое-какие затруднения, в итоге с мастерингом² они закончили уже глубокой ночью.

Каллен поднял руку и понюхал подмышку.

– Сойдёт и так. Не пойду в душ.

Белла неодобрительно хмыкнула, но ничего не сказала.

Эдвард вытащил из кармана смятую пачку «Лаки страйк», достал из неё последнюю сигарету с зажигалкой и, привалившись к дверному косяку, закурил.

– Целый хрелион свечей, – глядя на торт, задумчиво протянул он, выпуская изо рта сигаретный дым.

Ему почти удалось убедить себя, что дурное предчувствие, холодившее внутренности, – вовсе не предчувствие, а ебучие выкрутасы травмированной психики. Однако всё говорило о том, что ощущение праздника похерилось безвозвратно.

– Ровно тридцать четыре. Что поделать, ты уже большой мальчик, – язвительно заметила Белла, протискиваясь мимо него со стопкой пустых тарелок.

– Между прочим, тридцать четыре – возраст Христа! – вдогонку ей крикнул Эдвард. – В смысле, ему тоже было тридцать четыре, когда его распяли.

Каллен никогда не был религиозным человеком, хотя, живя в Уотертауне, каждое воскресение исправно ходил в церковь вместе с матерью. Просто потому, что во времена его детства, игнорируя воскресные мессы, можно было прослыть недобропорядочным человеком. Маленькие американские городки – что с них взять?

Нет, он не отрицал само существование Бога, но редко думал о нём. Вероятно, гораздо реже, чем следовало бы. Не исключено, что именно поэтому в его жизни происходило так много дерьма. Небесная кара, мать её. Но не только она. Не секрет, что чаще всего мы вспоминаем о Боге, когда нам по-настоящему херово. Таким образом, хватая нас за яйца, Всевышний как бы намекает: «Думайте обо мне. Молите меня».

В жизни Каллена случались моменты, когда он действительно умолял: «пожалуйста, пожалуйста», «помоги» и всё такое прочее. Но даже это не сблизило его с Богом.

Потому мысль о Христе оказалась внезапной и вызвала у Эдварда мрачное веселье.

Он пролетел мимо клуба «27», но у него ещё есть шанс присоединиться к самому Христу и создать на пару с ним свой собственный клуб «34». Не дурно, а?

Эдвард рассмеялся не самым добрым смехом и, затушив окурок в раковине, последовал за Беллой в гостиную, где та заканчивала сервировку стола.

– Вообще-то, Христу было тридцать три, – всё тем же язвительным тоном сказала она.

– Да? – разочарованно протянул Каллен. Ему определённо не стоило дремать на воскресных мессах.

– Да. По крайней мере так считается.

– Чёрт, и тут опоздал. Хотя я родился ближе к полуночи, так что несколько часов у меня ещё есть.

– Что с тобой сегодня? – Белла бросила на него обеспокоенный взгляд, продолжая расставлять тарелки. – Мне не нравится твой настрой. Я, конечно, слышала, что в какой-то момент собственные Дни рождения начинают навевать депрессивные мысли, но не в твоём же возрасте. До старости тебе ещё жить да жить.

– Дожить бы. – Эдвард театрально вздохнул и, поймав на себе гневный взгляд Беллы, расхохотался.

– Да иди ты, Каллен!

Она швырнула в Эдварда льняную салфетку, но та, не долетев до него добрых два метра, приземлилась на пол.

– Ладно, ладно, замолкаю, – примирительно сказал он, поднимая с пола и возвращая ей салфетку.

Взгляд Беллы всё ещё метал молнии, а щёки раскраснелись, что делало её такой живой, настоящей, без капли фальши и наигранности, которые так напугали его там, в коридоре. Сейчас это была его Белль – самая родная и бесконечно любимая девочка. Ещё год назад он даже не подозревал о её существовании, а сейчас вся его жизнь оказалась завязана на ней. Так или иначе. И в этом Эдвард находил счастье… до сегодняшнего дня, когда все его внутренние страхи безосновательно выползли из самых тёмных углов.

Что с ним будет, если Белль вдруг сойдёт с его орбиты?

– Это же я. Не могу обойтись без тупых шуток, ты же знаешь. – Эдвард положил ладони ей на плечи и чуть сжал их.

– Знаю, – тихий вздох, – и уже давно привыкла. Даже полюбила эту часть тебя. Но сейчас… все эти шутки про смерть… – Белла нахмурилась и покачала головой. – Ингалятор с тобой?

– Всегда со мной, – коротко ответил Эдвард.

Развивать эту тему ему совсем не хотелось. И без того было очевидно, что они оба боятся потерять друг друга. И это правильно. Это нормально и не имеет ничего общего с тем, что было у него с Таней. Сейчас всё иначе, без ненужного надрыва и боли, намеренно причинённой друг другу.

Тогда откуда это долбаное чувство тревоги? Почему именно сейчас?

– А вот сигареты, кстати, закончились, – бодрым голосом добавил он, снова заставив себя встряхнуться. – У меня вроде бы должен быть ещё один блок, нет?

– Не знаю, посмотри сам. И хотя бы переоденься, что ли. – Белла высвободилась и окинула стол придирчивым взглядом. – А у меня как будто всё готово.

– Можно подумать, мы ждём каких-то важных персон, а не наших балбесов, которые испоганят всю эту красоту на столе в первые же минуты.

– Ну не знаю. Джаспер, например, сказал, что придёт со своей девушкой.

– С девушкой? В смысле, с настоящей?

– Нет, с надувной, – скривилась Белла. – Конечно, с настоящей. Судя по тону, каким он про неё сказал, у них там любовь с первого взгляда.

– Супер! Ещё какие-то новости?

– Эрик придёт с женой. Говорит, что расстояние пошло им на пользу. Они наконец поговорили и всё между собой уладили.

– Да у них после каждого тура наступает очередной медовый месяц. Вот только хватает их ненадолго. С другой стороны, не помню, чтобы его благоверная хотя бы раз почтила наше недостойное общество своим присутствием. Может, на этот раз у них, и правда, всё образуется. Я был бы только рад, честно. Пусть кругом царят мир и любовь. Хотя бы для разнообразия.

– Я так понимаю, переодеваться ты не будешь. – Белла окинула его тем же придирчивым взглядом, каким только что смотрела на стол. Выразительно прищурилась, явно оставшись недовольной видом его тёмно-синей рубашки, изрядно помятой после двенадцатичасового перелёта.

– Да иду уже, иду! – сдался Каллен.

Этот простой, обыденный разговор семейной пары окончательно вернул его в реальность из мира тревог и дурных предчувствий. Здесь, в реальности, была Белла, которая ждала его и скучала по нему. Любила его. Здесь был торт с херовой тучей свечей и друзья, которые вот-вот должны были нагрянуть шумной инфернальной толпой. И никаких подвохов. Никакого дерьма – ни сегодня, ни в обозримом будущем. Только в прошлом.

К чёрту прошлое, к чёрту!

– Вот видишь, я уже переодеваюсь, – с сексуальным придыханием сказал он, медленно отступая к двери и расстёгивая пуговицы рубашки. Резко взлетевшее настроение толкало на чудачества.

Эдвард привык оправдывать свои странные выходки на сцене и в жизни алкоголем с наркотой, но, по правде говоря, большая их часть ему нравилась даже с высоты трезвого взгляда. Он и сейчас время от времени не отказывал себе в удовольствии пошалить. Почему нет? В этом был весь он. Каллен никогда не боялся выглядеть смешным, нелепым, манерным или даже эпатажным. Всё, что угодно, лишь бы не казаться скучным. Скука – вот истинное зло.

– Уже почти разделся. Видишь? – Эдвард оголил одно плечо и повёл им.

– Сейчас здесь должна заиграть песня Сэм Браун³, – едва сдерживая смех, заметила Белла. Включаясь в его игру, она выставила ногу в разрез платья и провела указательным пальцем вверх от колена до кружевной линии чулок.

– О да, детка! Мне нравится ход твоих мыслей! – Эдвард стянул рубашку и, крутанув ею над головой, бросил на пол.

– Остановись, пока ты не разорвал мою душу на части,
Остановись, пока ты не разбил мне сердце,
О-у-у, остановись! – войдя во вкус, вполне сносно, пусть и тихо, пропела Белла, скользя ладонями вдоль тела.

Чертовски соблазнительно…

– Остановись, если любишь меня! Настала пора просить прощения, – подхватил Эдвард, в смешном танцевальном па метнувшись к Белле. Дёрнул её на себя так, что она охнула. Обвила руками его шею. – Я не верю в то, что ты гуляла от меня! – Его ладони легли на её ягодицы и крепко сжали их. – Детка, ей-е!

Каллен обрушился на Беллу с поцелуем – по-другому и не скажешь. До беспощадности жадно. Их зубы стукнулись друг о друга, посылая по телу токи возбуждения. Губам почти мгновенно стало больно. Дыхание перехватило, но Эдвард не сбавил обороты. Трудно остановиться, когда на полном ходу бесстрашно несёшься вниз по склону так, что всё вокруг размывается и будто бы перестаёт существовать – только сердце в груди заходится от восторга.

– У нас… нет… времени, – сквозь сбитое дыхание едва выговорила Белла, когда губы Эдварда переместились на её шею.

– Пошли они к чёрту. Все они. К чёрту, – раздражённо ответил он, подкрепляя каждое слово всё новыми и новыми поцелуями.

– Нет. Так нельзя. Потом… потом, когда все уйдут.

– Пусть лучше не приходят.

Слова плохо воздействовали на Эдварда. И только кулаки Беллы, не без труда втиснутые между их телами и надавившие ему на грудь, заставили его остановиться.

– Блять, – с усмешкой простонал Каллен. – Это один из самых грандиозных сексуальных обломов в моей жизни. Просто «А-а-а!».

Он запустил в волосы пальцы и запрокинул голову.

– Не облом, а всего лишь пауза, – резонно заметила Белла, поправляя платье и возвращая в лифчик грудь, которую Каллен успел вызволить из кружевного плена.

– И это в День-то рождения, – упрямо гнул он своё.

– Моё тело и наш секс – это не подарок.

– Я бы поспорил, – со знанием дела вставил Эдвард. – Особенно насчёт первого.

– И даже не его часть. Хотя подарок действительно ждёт тебя в спальне.

– И что это? – мгновенно перестав разыгрывать вселенскую обиду, заинтересованно спросил Эдвард.

– Винил «Heaven and hell» с автографом Дио.

– Ух ты, супер! Спасибо, любовь моя! – Эдвард оставил на губах Беллы быстрый поцелуй, потому что более основательный снова подтолкнул бы его к сексуальным посягательствам. А возможно, и к развратным безумствам.

Он и без того ещё не смирился с необходимым воздержанием в ближайшие несколько часов. И стояк, который не торопился спадать, был красноречивым тому подтверждением.

– Так вот почему ты слушаешь этот альбом.

– Да, конкретно на него подсела, пока выбирала тебе пластинку.

– У тебя хороший музыкальный вкус. В общем-то это и так было ясно по твоей любви к нашим песням.

– Очень скромно, – закатила глаза Белла. Она подняла с пола рубашку Каллена и обмотала её вокруг его шеи наподобие шарфа.

– Значит, я пошёл переодеваться? – пропустив колкость мимо ушей, уточнил он. – Или?..

– Никаких «или», – безапелляционным тоном возразила Белла, подтолкнув его к выходу.

В спальне Эдвард первым делом с трепетом изучил подаренную Беллой пластинку и остался ею очень доволен. У него была небольшая коллекция винила, и «Heaven and hell» идеально в неё вписывался.

«Моя детка знает, чем меня порадовать», – не без гордости подумал он, рассматривая автограф, оставленный Дио синим маркером на заднике пластинки.

Только после этого Эдвард открыл шкаф и окинул взглядом рубашки, висевшие на плечиках. До появления Беллы его рубашки даже не знали, что это такое. Разложенная по цветам и видам одежда, разномастные плечики и мешочки с какой-то вонючей дрянью между стопками постельного белья – всё это исключительно женские штучки, которые, по мнению Каллена, должны были вызывать в нём раздражение. Но почему-то не вызывали. Даже в бытовых вопросах чёртова любовь творила с ним волшебство.

Издевательски хмыкнув, Эдвард проигнорировал рубашки и взял из аккуратной стопки тёмных футболок первую попавшуюся. Чисто из вредности.

Стояк, конечно, уже спал, но осадочек-то остался.

Нестерпимо захотелось курить. Хотя бы это удовольствие он мог позволить себе прямо сейчас.

Непочатый блок «Лаки страйк» лежал в верхнем ящике комода в репетиционной. Там Эдвард его и нашёл. А ещё там же, в долбаном ящике, его ждала некая странность, за которую мгновенно зацепился взгляд, пусть мозг и не сразу осознал, в чём же та заключается.

С минуту Эдвард пялился на выдвинутый ящик, пока наконец не понял, что дело в сигаретной пачке, которая должна быть запрятана в самый дальний угол. В сигаретной пачке, в которой хранились пакетики кокаина – ровно три, не больше и не меньше. Сейчас она лежала на видном месте. Нагло била по глазам, вызывая в них настолько острую физическую резь, что Эдварду хотелось зажмуриться. Но не просто зажмуриться, а так, чтобы, когда снова откроет глаза, от пачки не осталось и следа.

Однако чудес не бывает. Уж Каллен-то знал это наверняка.

А потому, достав грёбаную пачку и резким движением вытряхнув её содержимое, он почти не удивился, обнаружив два пакетика кокаина. Два вместо трёх. Только кровь вдруг зашумела в голове, вызывая тошноту. И страх. Холодный липкий страх, пробирающий до костей.

– Кто-то из парней приходил, пока меня не было? – хрипло выкрикнул Эдвард, судорожно цепляясь за единственное безопасное объяснение. Слишком безопасное и простое, чтобы оказаться верным.

Он замер в ожидании ответа. Каждая мышца болезненно напряглась, каждый нерв натянулся до предела.

– Нет. – Простое и короткое слово, прозвучавшее в глубине квартиры, разорвало тишину будто выстрел.

Точное попадание. Контрольный уже не нужен.

Эдварда словно ошпарило изнутри. Он яростно смял пустую сигаретную пачку и упёрся руками в край комода, всерьёз опасаясь не устоять на ногах. Опустив голову вниз, задышал тяжело и неровно.

С трудом проглотив вязкую горечь, обречённо спросил:

– А Сет?

Весь вечер, с момента возвращения домой, Эдварда раскачивало на эмоциональных качелях – вверх-вниз, вверх-вниз, до головокружения. И вот сейчас эти качели грозили обрушиться. Всё внутри натужно скрипело, стонало и трещало, предупреждая приготовиться к падению прямо… сейчас!

Эдвард поднял голову и встретился взглядом с Беллой. Она остановилась, не дойдя до двери всего шаг, словно ей нужна была хотя бы призрачная граница, отделявшая её от Каллена. Буферная зона.

Переведя затравленный взгляд на пакетики с кокаином у его ног, Белла сухо прошелестела: «Нет», – настолько тихо, что Эдвард едва уловил звук её безжизненного голоса.

Он знал, что это означает, но не мог поверить. Всё его существо противилось этому, сопротивлялось вопреки здравому смыслу. Есть вещи, в которые невозможно поверить, даже глядя на них в упор. Потому что иногда осознание – это маленькая смерть.

Но оно пришло. То самое падение с заоблачной высоты счастья, неминуемое столкновение с бездной – мучительное и ломающее. К такому нельзя подготовиться.

– Какого хуя, Белла? – медленно, надтреснувшим голосом сквозь свист дыхания. А следом громко, с отчаянным надрывом, забирающим, кажется, последние силы: – Какого хуя?!

За всё время их знакомства Эдвард впервые назвал её «Беллой», но даже не заметил этого. Впрочем, как и она.

Каллен с грохотом захлопнул долбаный ящик так, что комод пошатнулся и ударился об стену. Однако это не принесло ни капли удовлетворения, ни сотой доли облегчения. Тогда он со всей дури врезал по комоду кулаками – по рукам разлилась горячая волна боли, но дышать стало как будто немного легче.

Белла заметно вздрогнула, на миг зажмурившись, но осталась стоять на месте.

– Нет… я этого не хотела. И не хочу, – невпопад ответила она. Голос звучал странно, будто Белла давилась словами, с трудом выталкивая их из себя.

Эдвард ждал ответа, прижав к высоко вздымавшейся груди отбитые, пульсирующие в так сердцебиению кулаки.

Но Белла молчала.

Эдвард ждал, даже зная, что редко кто мог дать вразумительный и чёткий ответ на этот вопрос. Честный ответ. Даже он сам так и не сумел разобраться в том, почему кокаин однажды возник в его жизни и остался в ней так надолго. Почему он допустил всё это дерьмо? Почему позволил Тане разрушить себя? Почему Райли дошёл до того, что предал его? Почему Майк променял свой талант на наркоту? Почему, почему, почему?..

Белла молчала.

На Эдварда накатила новая волна ярости. И боли. Он ещё сильнее вжал в грудь кулаки назло почти непреодолимому желанию как следует встряхнуть застывшую напротив него Беллу. Заставить её говорить. Вытрясти из неё всю эту дурь раз и навсегда…

Если бы всё было так просто…

Это он виноват. Что бы Белла ни ответила, Эдвард знал, что виноват он. Втянул её в свой извращённый мир, в котором не место нормальному человеку. А тем более девятнадцатилетней неискушённой девчонке. Он эгоистично хотел её для себя, чтобы стать счастливым и любимым. Живым. Каким грандиозным долбоёбом он был, раз решил, будто рядом с ним Белла в безопасности! В безопасности только потому, что он любит её, любит иначе – так, как никого прежде. Как можно было подумать, что, окунувшись в его болото, она останется всё тем же невинным белоснежным цветочком? Как?!

Вслед за вопросом незамедлительно пришёл ответ: Белла и наркотики существовали в абсолютно разных плоскостях, которые никак не могли пересечься в воображении Каллена. Представить себе Беллу нюхающей кокаин… невозможно! Это как богохульство в глазах ревностного католика.

Но почему, почему он ничего не замечал?.. А было, что замечать? Когда всё это началось? Были какие-то звоночки, которые он благополучно просрал просто потому, что не мог предположить саму вероятность такого расклада? Как невозможно поверить в существование инопланетян. Даже столкнувшись нос к носу с одним из них, ты в первую очередь решишь, что это офигенно крутой костюм. Ты скорее поверишь в то, что спятил, и это всего лишь глюки, чем в то, что перед тобой действительно инопланетная раса.

Вот и сейчас, невзирая на факты и молчаливое признание Беллы, невзирая на всю свою боль, Каллен всё ещё не до конца верил в реальность происходящего. Его разум лихорадочно метался в поисках спасения. Но находил лишь муторное чувство собственной вины.

А Белла всё молчала.

– Ну же, скажи, – зло процедил Эдвард, уже понимая, что злится не столько на неё, сколько на себя. – Скажи хоть что-нибудь, чёрт тебя дери.

Лицо Беллы исказила гримаса отчаяния. Вслед за шумным выдохом раздался протяжный стон, переходящий в тихий скулёж. Этот звук резал по живому. Словно скрип железа по стеклу, прошёлся по нервам Эдварда, заставляя его содрогнуться. Он разжал кулаки, боль в которых только-только начала затихать, и опустил руки – те безвольно повисли вдоль тела. Боль в ладонях снова усилилась – слава Богу.

Белла словно разваливалась на глазах у Эдварда. От недавнего спокойствия и напускного веселья не осталось и следа. Её трясло, и всё, что он знал и любил в Белле, облетало с неё, как пожелтевшая листва с деревьев, обнажая её страхи и страдания, каждую душевную рану и надлом. Она опустила плечи и вся сжалась, как будто став меньше ростом. Чтобы не рассыпаться окончательно, обхватила себя руками. И наконец заговорила.

Белла говорила быстро и нескладно, перескакивая с одного на другое, но, кажется, не замечая этого. Моментами её сотрясали рыдания, однако слёз не было. И это пугало Эдварда до чёртиков. А ещё пугал блеск в её глазах – болезненный и лихорадочный, как у температурящего.

Белле не хватало воздуха, но паузы, чтобы сделать очередной вдох, были слишком короткими – она задыхалась, захлёбывалась словами и всё же не могла остановить их поток. Она говорила о своих ночных кошмарах и бессоннице, о страхе выйти за пределы квартиры и невозможности оставаться тут в одиночестве. Говорила, что до сих пор чувствует боль, ощущает те удары, слышит смех и голоса пьяных девиц, напавших на неё, – стоит только закрыть глаза. Снова, снова и снова… Говорила о том, что чувствует, как сходит с ума и не знает, как это остановить. Не знает, как остановиться. Не может усидеть на месте даже минуту. Говорила, как ей жаль – безумно, безумно жаль! – что не смогла с этим справиться, что не смогла оградить его от этого. Говорила, что старалась – честно, честно старалась! – чтобы он ничего не узнал, не чувствовал себя виноватым, чтобы ему не было больно. Говорила, что только кокаин заглушает в ней все страхи, притупляет боль и помогает держать себя в руках. Хотя бы на время.

Белла говорила и говорила, а Эдвард с ужасом осознавал – с каждой секундой всё яснее и яснее, – что кокаин не единственная и далеко не главная их проблема.

Столько лет он был до зубов вооружён болью прошлого – всегда начеку и в боевой стойке. Но появилась Белла и обезоружила его своей любовью. Поэтому сейчас он оказался абсолютно открыт и беззащитен. Каждое её слово точно вонзалось в него, бередя старые раны и нанося новые.

Каллена накрыло странное ощущение, будто его голова отделилась от тела и теперь парит где-то в невесомости. Вместе с тем он чувствовал, как пол постепенно уходит из-под ног, и перед ним разверзается самая глубокая в мире бездна.

Приняв единственно возможное решение, Эдвард в два шага преодолел разделявшее их с Беллой расстояние – чтобы не оказаться с ней по разные стороны этой чёртовой бездны. А если и падать, то вместе. В этом тоже был весь он. Всегда. Наверное, просто не умел любить и жить по-другому.

Эдвард обнял бледную, трясущуюся Беллу – значительно сильнее, чем следовало бы. Если этим он и причинил ей боль, то она молча стерпела. Только положила ладони ему на грудь – даже сквозь футболку Эдвард почувствовал их ледяной холод.

– Меня не надо ни от чего ограждать. И беречь меня не надо, – с нажимом сказал он куда-то в область её макушки. Белла всхлипнула и кивнула. – Или мы всегда и во всём вместе, или совсем никак… Чёрт, Белль, как же так? – с горечью спросил Эдвард.

– Не знаю. Правда, не знаю, – хрипло ответила она.

Каллен с силой пригладил ей волосы и обнял ещё крепче. Полное понимание и осознание ещё не пришли, но одно уже было ясно: легко ни хрена не будет. Он снова оказался по уши в дерьме. Они оказались.

Только бы не как тогда… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… только не так.

– Я люблю тебя, – одновременно сказали они.

Оба держались сейчас только за это. Как мантру, твердили про себя эти три коротких слова.

В дверь настойчиво позвонили.

– Пойду пошлю всех нахер. Сейчас не до них, – грубо сказал Эдвард. – Нам надо успокоиться и понять, как быть дальше.

Он выпустил Беллу из объятий, но успел сделать только шаг прежде, чем та остановила его.

– Нет, пожалуйста! – В её глазах вспыхнул необъяснимый страх.

Мысль, что Белла боится оставаться с ним наедине, остро пронзила Эдварда. Словно всего прочего ему было ещё недостаточно.

– Ты уверена? – проглотив и эту боль, спросил он.

Белла кивнула и снова обняла себя за плечи. Сейчас она походила на затравленного, испуганного зверька.

Эдвард понимал, что в первую очередь от него требуются осторожность и терпение. Да, он всё понимал, чёрт возьми! Но проблема заключалась в том, что ни того, ни другого в нём почти не было. Его нервная система давно уже напоминала полусгнивший дом с выбитыми окнами, где со свистом гуляет ветер.

Чувствуя, как снова закипает злость, Каллен подошёл к входной двери. Сделал серию глубоких вдохов-выдохов и только после этого открыл её.

В квартиру ввалилась толпа, обдав его волной смеха, громких поздравлений и сногсшибательной смесью парфюмов. Эдварда в прямом смысле слова затискали, толкая из одних медвежьих объятий в другие, оглушая радостным улюлюканьем и свистом. У него закружилась голова, но он стоически выдержал это испытание, намертво приклеив на лицо улыбку. Притворяться Каллен умел лучше многих: профессия обязывала.

Все лучились весельем и сияли, как новенькие пятицентовики. Особенно Джаспер, державший за руку миниатюрную брюнетку. Тот вообще казался настолько счастливым, что, глядя на него, Эдвард невольно чувствовал раздражение. И только мрачный Сет – единственный, кто пришёл без пары, – был под стать настроению Каллена.

Высвободившись из последних объятий, Эдвард обвёл взглядом друзей и только тут заметил Майка, стоявшего позади всех. Присутствие теперь уже бывшего участника группы удивило и, мягко говоря, не порадовало Каллена. С другой стороны, сегодня его в принципе ничто не могло порадовать.

Явился – ну и чёрт с ним. Для себя Эдвард давно решил, что во время вынужденного общения с Майком будет придерживаться приятельского нейтралитета. Но только при условии, что тот не станет задираться и выводить его из себя.

– Потом объясню, – прошептал Джаспер, перехватив взгляд Эдварда.

– С Днём рождения, Эд, – в своей манере развязно улыбнулся Майк. Впрочем, издёвка в его голосе не ощущалась. Скорее всего, он был под кайфом – просто не мог не быть, – но не настолько, чтобы это бросалось в глаза.

Откуда-то из-за широкой спины Эммета материализовалась электрогитара – Fender Stratocaster Sunburst 1962 года.

– Мы долго думали, что тебе подарить, – прочистив горло, с торжественностью сказал Джаспер, – а потом поняли, что это должна быть гитара.

– Очень крутая гитара! – подняв вверх указательный палец, вставил Эммет.

– Ну да, – с улыбкой подтвердил Джас. – Так что на, держи. Владей и твори.

– Охренеть как круто! Спасибо, парни! – как можно искреннее и радостней поблагодарил Эдвард, беря в руки гитару.

В любой другой день, заполучив столь редкий инструмент, он, приплясывая от счастья, уже бежал бы в репетиционную, чтобы испробовать его в деле. В любой другой, но только не сегодня.

– Траурная что ли? – насмешливо спросил Эдвард, теребя чёрную атласную ленточку, завязанную на гитарном грифе пышным бантом.

– Это была идея Тайлера, – не растерялся Сэм.

– С херали?! – возмущённо пробасил тот, чем вызвал дружный смех.

– Так и будете тут толпиться или всё-таки пройдёте к столу? – выглянула в коридор Белла.

Она всё ещё казалась бледной, но в остальном выглядела, как обычно. Даже приветливо улыбалась парням. Эдвард мысленно подметил, что, видимо, притворяться тут умеет не только он.

– Сразу говорю, что сегодня никакой наркоты не будет, – предупредил Каллен, пока все рассаживались за столом.

– Ты что, Эд, какая наркота! – замах руками Эрик, опасливо косясь на свою благоверную. Судя по всему, это был один из тех его грехов, в которые он решил её не посвящать.

Вечер казался Эдварду нескончаемым, как давно потерявшая вкус жевательная резинка, которую его заставляют жевать. К счастью, он был избавлен хотя бы от необходимости веселить и развлекать гостей: те и сами отлично справлялись с этой задачей.

Все парни прилично набрались, и только Джаспер держал марку перед своей новой подружкой Элис, весь вечер, как и Эдвард, цедя вино.

Каллен не притронулся к еде: его мутило от одного её вида. Если прибавить к этому влажные хрипы в груди и затруднённое дыхание, то становилось ясно, что скоро его скрутит жёсткий приступ астмы. Однако ему было глубоко наплевать на это. Может, он его даже заслужил.

Эдвард ощущал полную апатию и заторможенность – отходняк после пережитого стресса, всего лишь временная передышка, чтобы собраться с силами. А силы ему ещё понадобятся. Чертовски много сил, если быть точнее.

Внутри образовалась болезненная пустота, словно из него вынули все органы, произведя долбаное вскрытие. Эдвард курил сигарету за сигаретой, стремясь заполнить эту пустоту дымом, накачаться им под завязку, затяжка за затяжкой. Но ничего не выходило. Зато дым служил пусть и полупрозрачной, но завесой между ним и окружающими, что тоже неплохо.

Сквозь дымовую завесу Каллен смотрел на сидевшую рядом Беллу и поражался тому, сколько боли, отчаяния и страхов прячется за этим красивым и с виду благополучным фасадом. Как он мог не замечать их? Как она могла скрывать их от него?

Собственные мысли казались Эдварду тяжёлыми и неповоротливыми. Они текли вяло, то и дело путаясь и обрываясь. Всё же он попытался прокрутить в голове последние недели в поисках настоящих зацепок, а не просто редких мимолётных ощущений неприятного холодка, которые ни сейчас, ни тем более тогда ему не удалось связать с чем-то конкретным. Эдварду важно было понять степень и глубину своей вины. С трудом, но он сумел вспомнить отдельные мелочи, эпизоды, взгляды и вскользь брошенные фразы, которые мало о чём говорили, пока он не оглянулся и не посмотрел на них сквозь призму новых знаний.

Если бы можно было отмотать время назад…

Придя к неутешительному выводу, что он везде и кругом виноват, Каллен переключил своё внимание на Сета. Пожалуй, тот был пьянее всех – ещё один минус в его, Эдварда, карму. За весь вечер Сет едва ли произнёс больше двух-трёх коротких реплик. На его лице застыло выражение мучительной обречённости и тоски.

Каллен не мог не заметить, что в последнее время тот как-то отдалился от него. И единственное объяснение, которое Эдвард мог этому дать, заключалось в том, что чувства Сета к Белле оказались глубже, чем все они думали. Потому он решил пока не лезть парню в душу и не давить на него, боясь сделать только хуже.

Однако сейчас у Каллена возникло дурное предчувствие – почти уверенность, – что проблема Сета гораздо глубже и серьёзнее. Ему, как и Белле, явно есть, что рассказать. Причём, как и в случае Беллы, разговор обернётся для него, Эдварда, чем-то из категории «мама, роди меня обратно»… Но это будет уже завтра, когда Сет протрезвеет. Сегодня вести задушевные беседы никто из них был не в состоянии.

– Можно я пойду прилягу? – спросила у него Белла, когда стол отодвинули к стене, освобождая место для танцев. – Неважно себя чувствую.

– Ты всерьёз спрашиваешь у меня разрешения? – недобро прищурился Эдвард.

– Нет… не знаю. Наверное, нет… Если честно, мне стыдно. Не из-за того, что бросаю тебя с гостями, а из-за… всего другого, – с запинкой ответила она, старательно отводя взгляд.

– Что-то болит? – Эдвард крепко обхватил пальцами её подбородок и заставил Беллу посмотреть на него. В её глазах стояли слёзы.

– Нет, не болит. Просто плохо… душно.

– Конечно, иди. Может, лучше в репетиционную? Там не будет слышно музыки.

«Кокаин я оттуда убрал», – хотел добавить он, но сдержался.

– Музыка мне не мешает. Я всё равно не смогу уснуть, просто полежу. Проводишь всех сам, ладно? Только проводи, а не выпроваживай. Пусть веселятся, сколько хотят.

Белла положила ладонь ему на грудь, но тут же убрала. Эдвард кожей почувствовал: она хочет, чтобы он её обнял. Каллен и сам этого хотел. А ещё он хотел, чтобы все эти люди ушли и оставили их в покое. Наедине.

– Да ради Бога, пусть веселятся хоть до утра. – Эдвард мягко притянул к себе Беллу. – А выход они и сами найдут. Но это не точно, учитывая их состояние, – вяло пошутил он. Ему хотелось взбодрить её, дать понять, что всё хорошо. Когда-нибудь всё будет хорошо.

– Ты больше не кури сегодня, ладно? Мне не нравится твоё дыхание.

– Всё будет хорошо, – поцеловав её в макушку, всё-таки сказал Эдвард.

Белла отстранилась и, поморщившись, покачала головой. Только тогда он вспомнил, что она не любит эту фразу, связанную с болезнью её отца.

Проводив Беллу взглядом, Эдвард решил, что и ему было бы неплохо укрыться ото всех хотя бы на время. Посидеть в одиночестве в кухне у открытого окна, прихватив с собой пачку сигарет. Почему бы и нет? Если на то пошло, он не обещал Белле не курить.

Так Эдвард и сделал, не подозревая, чем это обернётся.

Предоставить гостей самим себе было бы не такой уж плохой идеей, если бы не Майк, в чью одурманенную голову внезапно пришла бредовая мысль найти Беллу. В разгар всеобщего веселья он вдруг решил, что ему позарез нужно с ней поговорить.
_________________________________________________________

1. Имеются в виду Гизер Батлер и Тони Айомми – бас гитарист и гитарист группы Black Sabbath соответственно (прим. автора).

2. Мастеринг – это процесс оптимизации качества звука финального микса, чтобы он хорошо звучал в самых разных системах воспроизведения звука (прим. автора).

3. Имеется в виду знаменитая песня Сэм Браун «Stop» (прим. автора).

Предыдущая глава