_____________________


– Ты заметил, какой он в последнее время странный?
Джинни задумчиво вертела в руках кусочек пергамента. Ответ Рона ее не удивил, она ожидала подобного.
– Странный? – Гарри сосредоточенно изучал турнирные таблицы по квиддичу. – В чем именно?
– Гарри! – она возмущенно развернулась к нему. – Ну как это в чем? Неужели ты не видишь?
Гарри вздохнул и сложил газету. Джинни присела на подлокотник кресла и стала втолковывать:
– Понимаешь, мы говорили с ним перед этим его французским семинаром. Он сказал, что вырос из маминых свитеров и домашних праздников... Что он хочет найти себя, – она примолкла, глядя в одну точку и рассеянно перебирая волосы Гарри. Он ловко просунул руку ей за спину и опрокинул Джинни себе на колени.
– И что? Хочешь сказать – нашел?

Она задумчиво посмотрела на Гарри, размышляя о своем.
– Вот в том и дело: что-то нашел. Или кого-то. Он там кого-то встретил, Гарри, я чувствую, – Джинни досадливо нахмурилась. – А кого – не говорит. «Пока не о чем», – передразнила она брата, и Гарри усмехнулся.
– Даже так?
– Именно, – Джинни кивнула. – «Пока»... Ну вот не поверю, что он и тебе ничего не рассказал!
Гарри внимательно посмотрел на жену, раздумывая, делиться или нет своими размышлениями, если Рон посчитал нужным скрыть подробности.
– Ну, вообще-то он там встретил Малфоя, – медленно произнес он в конце концов.
Джинни открыла и закрыла рот, часто моргая.
– А... как? Где?
– В баре после семинара. Знаешь, в Париже есть такая улица – вроде нашего Косого переулка. Ну и... вот, – скомкано закончил Гарри, толком не начав. Джинни ошарашенно смотрела на него, и он почувствовал, как лицу становится жарко. Хорошо, что уши и щеки не пылают у него фонарями, как у Рона. Гарри не любил врать Джинни, но это не его тайна, и святое право Рона хранить ее ровно столько, сколько посчитает нужным.

– Знаешь, Джин, – решительно заявил он, сгребая жену в тесные объятия, – скажу тебе одно: все у него в порядке. Думаю, наш Рон на верном пути... Каким бы он ни был, этот путь, – задумчиво пробормотал он, зарывшись лицом в рыжую гриву.
– Ну, если ты так говоришь, – с сомнением протянула она, кошачьим движением потершись о его щеку. – Я первая порадуюсь, если его наконец отпустит... гермиономания.
Гарри щекотно фыркнул ей в шею, заставив хихикать.
– Гермиономания – прямо в точку.
– Ну, это же правда, – Джинни хмыкнула. – Скажи, а Забини сильно изменился? – вопрос прозвучал так невинно, что Гарри опять не удержался от смешка, хоть и слегка помрачнел.
– Внешне – нет, волосы слегка отрастил... такой европеец. А так... Что я о нем знал, чтоб судить?
– Вообще да, ты прав, пожалуй, – Джинни снова задумчиво посмотрела на него.
– А почему такие разные вопросы? – поинтересовался Гарри, легонько щелкнув ее по веснушчатому носу. – Я не против, но как-то мысли у тебя странно скачут...

Взгляд Джинни из задумчивого стал загадочным, щеки порозовели. Она приподнялась и обвила руками шею мужа, заглядывая в глаза.
– А ты вообще готовься: скоро еще и настроение начнет скакать, – прошептала Джинни таинственно, наблюдая, как расширяются его зрачки.
– Ты хочешь сказать... – враз охрипшим голосом выдавил он.
– Хочу, хочу, – Джинни закивала с довольным видом. – Уже пять недель. Хотела точно убедиться, прежде чем тебе скажу.
– Джинни... – Гарри крепко прижал ее к себе и тут же, спохватившись, ослабил объятия. – Я люблю тебя, – прошептал он с чувством, ощущая в животе странный трепет, будто проглотил снитч, – люблю тебя.
– И я тебя люблю, – Джинни спрятала лицо у него на груди и мечтательно вздохнула. – Давай никому пока ничего не скажем? Съездим куда-нибудь – только мы одни, без всех? На пару недель… что скажешь?
Гарри приподнял ее лицо, внимательно вгляделся в сияющие глаза и молча поцеловал.
Ветер ворвался в форточку и взъерошил ему волосы, но он не заметил.

* * *
Как только семейный доктор вынес заключение, что Доминик практически оправилась, и разрешил гулять и вообще потихоньку возвращаться к обычному образу жизни, она начала упрашивать Драко покататься с ней.
«Ну хоть совсем недолго, chéri, я буду осторожна, клянусь», – уверяла она с блеском в глазах, и ни увещевания матери и свекрови, ни веские убеждения отца ее не останавливали. Доминик выбрала Драко последней инстанцией, и он пребывал в растерянности: мнения Нарциссы и Бланш были для него достаточно авторитетны, но жена становилась все настойчивее – и добилась-таки желаемого. В один из по-весеннему солнечных дней на конюшнях подобрали для нее самую кроткую кобылку – невысокую, длинногривую, буланой* масти, – и, оставив сына на попечение бабушек, Драко и Доминик неторопливо проехались по поместью. Сам Малфой предпочитал крупного резвого жеребца по кличке Азраэль – на нем он и охотился по осени, хорошо изучив его привычки. Конь удивлял собачьей преданностью хозяину, несмотря на то, что до знакомства с Драко принадлежал Филиберу; однако, когда Малфой его выбрал, Азраэль сделал ответный выбор и с тех пор признавал лишь Драко. Нет, характер его нельзя было назвать дурным: он не буянил, не брыкался, был довольно предсказуем. Но любому, кто не был Драко Малфоем, не стоило ждать, что Азраэль станет слушаться малейшего движения, слова, даже мысли – напротив, хитрое животное норовило прикинуться туповатым и слабослышащим, подчиняясь наезднику без особой охоты. В целом можно было сказать, что эти двое – Драко и Азраэль – нашли друг друга.
Малфой припоминал, что такое же безоговорочное взаимопонимание связывало в свое время отца и его красавицу Артемиду.

Доминик просто светилась восторгом: она устала сидеть дома, ей не терпелось вернуться к активной жизни. В своей короткой голубой дубленке, похожей на кусочек неба, с разбросанными по плечам отросшими волосами и с румянцем на щеках она выглядела, как весна, и Драко невольно залюбовался женой. Воображение нарисовало размытую картину: он и она, на своих лошадях, и между ними – белоголовый мальчишка на ухоженном мохнатом пони... Картинка задрожала и осыпалась каскадом осколков. «Так могло быть... – пронеслось-прошелестело в голове, – так могло быть...»
Предвкушение чего-то радостного мешалось в груди Малфоя с щемящей тоской, предчувствием беды. Ветер трепал лошадиные гривы, забирался под одежду, дразнил нежными, звонкими надеждами, и сердце сладко замирало, боясь верить. К Франции подбиралась весна...

* * *
Пока в шато Эглантье царила хрупкая идиллия, между островом и материком – до самого февраля – кипела оживленная переписка. Блейз временами жалел, что обратился к Паркинсон, но не было другого человека на земле, кому можно без опаски доверить такого рода тайну и получить действительно дельный совет. Вот только теперь позиция Пэнси его смущала, приводя мысли в полный разброд.

«Дай им немного времени, Блейз. Просто дай им немного времени», – писала она.

«Разве недостаточно времени он уже потерял?!» – возражал Забини.

Но Пэнси с непонятным упорством стояла на своем. Драко выглядел счастливым – насколько вообще это было возможно, учитывая обстоятельства, – ему нужна эта передышка.

«Неужели ты не чувствуешь ветер, Блейз?.. Ветер нынче совсем непрост, дует то к нам, то от нас; он скоро принесет с собой что-то, я чувствую. Не торопи события...
Наши стены сделаны из бумаги, а жизни – из стекла; этот ветер одним порывом может сбить с ног, и тогда зимняя пурга унесет его прочь**. И не будет уже ничего, Блейз, ничего и никого. Просто дай Дракону шанс – он чертовски ему нужен. Дай ему отдохнуть перед дорогой, пока ветер не унес его...»

Забини не знал, что думать, и по-прежнему не знал, что делать. Паркинсон иногда удивляла неожиданно мудрыми суждениями и на Прорицаниях ходила в любимицах у Трелони, но все же, все же... Ветер, видите ли. Хотя он тоже отметил: ветер этой зимой был каким-то аномально непредсказуемым, будоражил душу и селил в ней сомнения и смутные предчувствия. Блейз чувствовал ветер, но боялся того, что он может принести.

В середине февраля, когда Доминик была уже в состоянии принимать гостей, Забини навестил Малфоев – полный решимости хоть что-то предпринять. Однако при виде маленького семейства решимость его начала таять, как мартовский сугроб под солнцем. Для Блейза его лучами стали их лица, их глаза. Драко разительно отличался от себя самого тогда, на Сицилии. Нет, он не сиял, как именинник, – той безмятежности, какая бывала в детстве, уже не вернуть никому из них. Каждый нес на шее свой камень несбывшихся надежд, невосполнимых потерь. Однако в глазах Драко читался смысл – ему было для чего жить сейчас. Доминик стала еще прозрачнее, но словно светилась изнутри – сильным, ровным светом: в ней поселились уверенность и гармония. А маленький Малфой... Как июньский одуванчик – светленький и пушистый, и улыбка во весь беззубый рот, и беззвучный смех, и голубые глазенки. Роскошные белые розы, привезенные Блейзом, – первоклассные, лично им выбранные и срезанные, – как нельзя лучше вписались в атмосферу, царящую здесь.
У Забини не повернулся язык – не нашлось подходящего момента, как убедил он себя, – разрушить этот маленький солнечный мирок, чьи обитатели не подозревали, как хрупки его стенки. А ветер уже подобрался совсем близко и бушевал за окнами, грозя и хохоча.

* * *
– Правда?! – Гермиона поперхнулась и отставила чашку – едва не мимо стола. – Джин... О, Джинни, поздравляю! Это... это просто чудесно! Ох, как же я рада! – она сорвалась с места, плюхнулась на диван рядом с розовой от удовольствия подругой и крепко ее обняла.
Кира на коленях у Джинни весело пискнула, вцепившись одной рукой в воротник ее платья, другой – в волосы матери.
– Да, Гарри тоже счастлив, – призналась та, улыбаясь Гермионе, и обе не сговариваясь посмотрели на живот Джинни.
Кира тоже уставилась вниз.
– Семь недель, значит, – протянула Гермиона, подсчитывая в уме.
– Ага, прямо под Рождество, – Джинни слегка покраснела и довольно хихикнула.
– Подумать только, – мечтательно произнесла Гермиона, – к следующему дню рождения у Киры уже будет подружка...
– Или друг! – возразила Джинни, и обе засмеялись.

– Ой, да, конечно! Живешь в мире девчонок, – Гермиона махнула рукой, – и мысли только о них... Иногда пытаюсь представить: был бы у меня мальчик...
– И?
– И не могу, – она развела руками. – Так странно, что ее вообще когда-то не было.
Джинни слушала завороженно, бессознательно поглаживая еще совсем плоский живот.
– Ох, а как Луна обрадуется, – Гермиона оживленно вскочила и вернулась в свое кресло. – Давай ее разыграем: скажем, к примеру, что...
– Мисс Грейнджер, мисс Грейнджер! Там гость... – у внезапно возникшего в комнате Тоби был растерянный вид.
– Опять? – вырвалось у Гермионы. Джинни бросила на нее встревоженный взгляд. – Кто на этот раз?

Тоби смущенно потоптался на месте.
– Мистер Гарри Поттер, мисс Грейнджер.
– Гарри?! – в один голос воскликнули Гермиона и Джинни.
– А почему не через камин? И чего ты его не впустил? – Гермиона выглядела озадаченной.
– Мисс Грейнджер, мистер Поттер просит вас подойти к воротам с маленькой мисс Кирой. Он говорит: сюрприз, – Тоби в волнении ломал узловатые пальцы и таращил глаза. – Тоби звал мистера Поттера в дом, но мистер Поттер отказался, мистер Поттер хочет видеть мисс Грейнджер и маленькую мисс у ворот. Мистер Поттер сказал: «сюрприз»...
– Хорошо, хорошо, Тоби, – сказала Гермиона, переглянувшись с Джинни: та в недоумении пожала плечами. – Ну, пойдем? Узнаем, что там чудит твой муженек?
Джинни хмыкнула и встала, передавая Киру Гермионе, а та укутала девочку в пушистый плед, принесенный Тоби.

У решетки ворот действительно маячил темный силуэт, и Гермиона, приближаясь, всматривалась в него с необъяснимой, но нарастающей тревогой. Гарри не был склонен к эксцентричным поступкам, но Тоби не сумел бы соврать – разве что под Империусом. А кому придет в голову наложить Империус на домашнего эльфа? Да и непохоже было...
– Гарри? – оклик Джинни прервал ее мысли. – Гарри, что за шутки?
Фигура у ворот помахала рукой, по-прежнему храня интригующее молчание. Гермиону вдруг окатило волной паники.
– Джин... – начала она, замедляя шаг, но было уже поздно: они почти достигли ворот, и в следующий момент их ослепила вспышка, разорвавшая густые сумерки. Щелчок, и еще две вспышки – одна за другой, – и торопливый, дробный, удаляющийся топот. Почти ничего не видя, Гермиона выхватила палочку.

– Петрификус Тоталус!
– Ступефай!

Заклинания сверкнули за оградой и пропали втуне: псевдо-Гарри стремительно убегал к границе антиаппарационного барьера в лесу, куда так много раз аппарировала к Драко Гермиона.
– СТУПЕФАЙ!!!
Отчаянное заклинание Джинни вспышкой отскочило от кованого герба на ограде и угодило в несчастного Тоби. Домовик пролетел почти до парадной лестницы и остался лежать, похожий на кучку тряпья.
– О, черт! – выругалась Джинни, а Гермиона только сейчас осознала, как крепко прижимает к себе дочку, пряча ее личико в складках собственной мантии.
– Прости, солнышко, – с трудом выговорила она, трясущейся рукой пряча палочку. Кира что-то мяукнула в ответ и закопошилась, пытаясь высунуть наружу любопытный нос. Она, похоже, ничуть не испугалась – в отличие от матери.
– Пойдем в дом, – Джинни, оглядываясь, решительно обняла Гермиону за плечи и подтолкнула вперед. – Надо срочно послать Гарри сову!
Они заторопились к дому. У ступеней Джинни осторожно подняла жалобно кряхтящего эльфа, и обе, каждая со своей ношей, скрылись за дверями мэнора.

* * *
И все-таки в конце февраля Блейз и Пэнси сидели в «Устрице» вместе с Драко. Время, проведенное Блейзом в шато, не затмило в душе память о другой матери, другом ребенке... и в той картине очень не хватало третьего. Он не хотел заполнять эту пустоту, лишая отца французского кроху-одуванчика, с которым имел счастье познакомиться две недели назад. Он хотел, чтобы Драко знал о британской малышке – о своей дочери.
Поначалу все трое непринужденно болтали – Малфой, по крайней мере, был весел. Однако вскоре он заметил лихорадочное напряжение, владевшее обоими его друзьями и, переводя внимательные глаза с Пэнси на Блейза, осведомился:
– Вы, ребята, хотите мне что-нибудь рассказать, не так ли?

Пэнси поперхнулась легким вином, которым они отмечали встречу. Забини похлопал ее по спине, преувеличенно заботливо предложил по очереди стакан воды, салфетку, заклинание, колдомедика... Драко, заинтересованно наблюдавший за этим маленьким спектаклем, решил вмешаться.
– Ты в порядке, Пэнс?
Та кивнула, не глядя на него, и отпила еще вина.
– Блейз? Вернемся к моему вопросу?
Забини глубоко вдохнул – как перед прыжком в воду, – медленно выдохнул, закурил длинную сигарету из портсигара Пэнси и наконец ответил:
– Понимаешь ли, в чем дело, amico... Так вышло, что Новый год я встречал в Британии.

Малфой насторожился и неуловимо подобрался, словно вцепившись глазами в лицо Блейза. Тот глубоко затянулся и продолжил, осторожно подбирая слова:
– Ну и раз уж так сложилось, решил проведать Малфой-мэнор... ну, мало ли что... все-таки – второй год без хозяев, – он бросил на Драко быстрый взгляд: тот прищурился, скрывая выражение глаз. – И... встретил там... встретил там Грейнджер.
Малфой откинулся на спинку стула, забарабанив пальцами по столу. Притихшая Пэнси нерешительно положила руку на его запястье. Забини отпил вина, потушил тлеющий фильтр и снова закурил.
– Блейз! – не выдержал Драко, выбивая сигарету из своей пачки. – Ну не Грейнджер же тебя так шокировала! Что там произошло такое, в Мэноре, что ты весь перетрясся и цедишь слова в час по чайной ложке?

Забини сглотнул, отпил еще вина и выговорил на одном дыхании:
– У тебя, amico, в мэноре подрастает дочь, вот что произошло, – и выпрямился на стуле, как студент, сдающий С.О.В.
Пару мгновений лицо Малфоя не менялось ни на йоту, потом он побледнел и облизал враз пересохшие губы.
– Что?..
– Дочь, Малфой, дочь. Ее зовут Кира, и скоро ей будет год. Так что ты дважды отец, Дракон, – растолковала Пэнси.
Она и Блейз не сводили с Малфоя глаз, словно опасаясь, что тот впадет в буйство. Бокалы на столе и впрямь тоненько зазвенели, грозя разлететься вдребезги, но Драко взял себя в руки: Пэнси ощутила, как одеревенели от напряжения мышцы под ее пальцами. Драко в упор смотрел на Забини, но, наклонившись вперед, тот понял: Малфой его не видит.
Драко понимал, что не имеет права судить ее за принятое решение, но обида – по-детски злая – резанула сердце и выплеснулась непримиримым:
– Почему? Почему не сказала – мне?..

– Она собиралась. А потом вышел «Пророк» с твоей колдографией. Твоей и Доминик, – негромко напомнил Блейз, и обида, подломив крылья, камнем упала и рассыпалась в пыль. Он лишил ее права хода и проиграл, проиграл по-крупному. Осознание свершившегося накрыло его с головой. Дикие крики за больничной дверью... Сморщенное розовое личико... Непривычная – хрупкая, драгоценная – тяжесть на руках... Первые улыбки, первый смех, узнавание в новых глазах – все это у него могло быть еще год назад! И первых шагов своей дочери он тоже не увидит? Все это в считанные секунды вспышками пронеслось в голове, и Малфой скрипнул зубами в бессильной ярости. Ну нет, он должен найти выход, должен, должен...

– Драко, тише! – Пэнси что было силы сжала его руку, и он опомнился. Один из бокалов все же треснул и развалился надвое: Пэнси торопливым «Репаро!» восстановила его и теперь убирала винное пятно. Малфой молча наблюдал за ней, совершенно не представляя, как себя вести и о чем говорить. Ему хотелось остаться одному – и в то же время раздирали бесчисленные вопросы. Мерлин всемогущий, скрытный Забини, сидящий прямо перед ним с тревожными глазами, каких-то пару месяцев назад видел его, Малфоя, дочь! Видел Гермиону... Был в его родном доме, который сам Драко уже много месяцев видел лишь во сне. Первое потрясение уступало место лавине эмоций, и он просто терялся – с чего начать, – когда в раскрытое по случаю потепления оконце влетела небольшая очковая сова*** и без церемоний приземлилась на Малфоя, требовательно впившись когтями в плечо. От неожиданности тот вздрогнул и чертыхнулся, но тут же узнал сову Нарциссы, и сердце почему-то упало. Странные мысли бились в голове, пока он отвязывал записку, злясь на непослушные пальцы, – мысли о ветре. Оконная створка стукнула по откосу под порывом холодного воздуха, словно отвечая этим мыслям.

* * *
Доминик так пристрастилась к конным прогулкам, а день был таким солнечным, и ветер – таким зовущим, что она не усидела дома и, уложив сынишку спать, отправилась к конюшням. Драко пару часов назад аппарировал в Париж – на встречу с друзьями; она не вдавалась в подробности: надо, значит надо. Ей безусловно нравился обаятельный, гостеприимный Блейз, понравилась и заводная, веселая красавица Пэнси, с которой Доминик познакомилась месяц назад: Драко с ее одобрения пригласил подругу в шато. Доминик многое о них услышала от мужа в эти дни – волшебные, светлые дни, – когда они разговаривали совсем как добрые друзья, словно наверстывая долгие месяцы напряженного молчания и его постоянных отлучек. Доминик была счастлива – по-настоящему, каждой частичкой души. И это осознание счастья придавало ей уверенности в себе, неведомой никогда прежде, и смелости совершать безрассудные поступки – вот как сейчас. Улыбаясь собственным мыслям, она вошла в просторное светлое помещение, терпко пахнущее сеном и слегка – навозом, и привычно направилась к своей буланой красавице: поздоровалась, угостила яблоком, погладила теплую, шершавую шею – самую кромку, там, где грива топорщится, начиная рост. Однако, седлать не торопилась, хотя Альзан – конюший эльф – с готовностью ждал чуть поодаль. Что-то будто мешало ей, что-то неуловимое... словно хотелось чего-то нового. Медленно развернувшись, Доминик подошла к деннику напротив, вытащила из кармана еще одно яблоко и протянула угощение высокому вороному жеребцу. Тот дружелюбно всхрапнул, аккуратно сцапал яблоко с ладони и уютно захрустел. Доминик с нежностью прошептала: «Азраэль…», и осторожно погладила шелковистую морду. Черный как смоль красавец Азраэль – чистокровный верховой редкой для своей породы масти – любимый конь ее мужа. Вот чего ей сегодня хотелось. В другой день, когда Драко будет дома, у нее не будет шанса прокатиться на нем, значит – сегодня, сейчас.

– Седлай Азраэля, Альзан, – попросила она эльфа, и тот изумленно переспросил. – Да, да, я хочу сегодня поехать на нем, – в кротком голосе Доминик прорезалось нетерпение. Решившись, она хотела уже сесть в седло и выбраться на воздух, подставить лицо ветру и пройтись легкой рысью – на большее не отважится, да ей и не нужно.

Доминик очень любила лошадей – с детства, но была совершенно бесталанной наездницей; отец ласково звал ее «тяжелым случаем». Умные и своенравные животные отвечали взаимностью, но чувствовали ее опаску и нетвердую руку и подчинялись неохотно, позволяя себе шалить. Драко удалось добиться кое-каких успехов: Доминик стала гораздо увереннее держаться в седле, и на своей смирной кобылке не боялась пробовать даже легкий галоп. Но она еще ни разу не выезжала одна, поэтому сейчас сердце сладко екало и замирало от страха и радости. Альзан вывел оседланного коня и помог Доминик на него взобраться, не прекращая причитать и сокрушаться на предмет безрассудства молодой хозяйки. Она почти не слышала увещеваний конюшего, поглощенная новыми ощущениями. Азраэль оказался еще выше, чем ей виделось со стороны; от взгляда вниз у нее засосало под ложечкой, но пасовать не хотелось. Новизна этого приключения, затеянного ею самой, приводила Доминик в восторг. То-то поразится Драко, когда она расскажет ему вечером о своей прогулке – расскажет небрежно, словно о чем-то обыденном, а в его глазах появятся удивление и восхищение и, может быть, даже гордость...
Счастливо улыбнувшись своим мечтам, Доминик помахала эльфу рукой и подзадорила Азраэля.

________________
* Буланая – желтовато-песочная или золотистая с черными гривой, хвостом и нижними частями ног.
** «…наши стены сделаны из бумаги, а наши жизни – из стекла, что этот ветер одним порывом может сбить с ног, и тогда зимняя пурга унесет нас прочь…» (с) «Леденцовые туфельки» (The Lollipop Shoes) Джоанн Харрис, 2007.
*** Очковая неотропическая сова – вид сов семейства совиных. Ранее включался в род неясыти.