Это был первый ясный день за всю неделю. Ветер дул сильный и суровый, больно покалывая мои обнаженные пальцы, прижатые к дереву. Всматриваясь в безоблачное небо, я дрожала от холода, пока исчезал за горизонтом последний луч света. Небо было прорисовано яркими цветными вспышками: фиолетовыми, синими и ярко-красными. Закат заметно выделялся на фоне умиротворяющего пейзажа.
Я сидела, заняв пост на темно-зеленом заборе, наблюдая, прислушиваясь, ожидая и думая о том, что я впервые действительно оказалась одна… и даже не могла вспомнить, за какое количество времени. Со своего места я видела ранчо, темное и пустое. В одном окне горел одинокий свет, и я подумала, что это ванная комната. Я задалась вопросом, дома ли он. Оставшаяся часть дома была темной.
Я глянула на свои ноги, переплетенные с деревянными дощечками забора для того, чтобы сохранить равновесие, и улыбнулась, увидев новенькие удобные сапоги, которые все выходные успешно согревали мои ноги.
Элис с Джаспером уехали два дня назад и собирались вернуться завтрашним ранним утром. Они дважды позвонили в субботу и дважды сегодня, чтобы отчитаться, расспросить о лошадях и удостовериться, что у меня есть все, что нужно. Разговор был коротким, но я ни разу не почувствовала себя одинокой. Они доверяли мне и волновались по поводу моей безопасности, но в то же время и не нянчились как с маленькой. Они не отложили свою поездку, чтобы остаться и задушить меня своей добротой и беспокойством. Нет, вместо этого они превратили мое присутствие в стечение обстоятельств. Я не могла поверить в то, как невероятно легко мне от этого было.
Все шло гладко, без каких-либо эксцессов. Я кормила лошадей утром, в полдень и вечером. Убирала их стойла, убирала в конюшне, удостоверилась, что на чердаке безупречный порядок. После всех работ я шла в хижину и готовила для себя, в тишине и удовлетворении поглощая свою еду. Не было ни напряженности, ни страха, ни ссор.
Впервые в моей жизни одиночество не казалось мне отягощающим.
И все же чего-то мне не хватало. Было какое-то мучительное чувство, когда я готовила ужин, шла на улицу или засыпала в субботу ночью. Сидя на заборе и смотря на ранчо, я поняла, с чем оно связано.
С Эдвардом.
Я не скучала по нему. Не волновалась из-за него. Не хотела видеться с ним или разговаривать, навещать его или заботиться о нем. Я не могла описать этого. Времени от времени я думала о нем и удивлялась… Было слишком много вопросов, оставленных без ответа, слишком много всего невысказанного. Почему он привез меня сюда, почему игнорировал меня, почему ссорился со мной и почему выгнал. Чего он вообще хотел.
Я знала, что он прятался под этой своей маской. Не всегда, но довольно часто. Я чувствовала желание, потребность понять его, снова и снова испытываемую мной, но претерпевающую крах. За все годы, проведенные вместе, даже при самой первой встрече, я никогда не чувствовала такое невероятное любопытство, такой интерес.
Мне было не все равно.
Не все равно, кем он был и кем стал, что я ему сделала и что привело его сюда. Не все равно, почему он выгнал меня из дома и почему пригласил обратно. Меня волновал он. Но я не могла его понять.
Я услышала тихое фырканье, а затем неожиданно почувствовала на своей замерзшей руке горячее дыхание. Я моргнула, встряхнув головой и заставляя себя вынырнуть из собственных мыслей. Уже почти стемнело, но я увидела перед собой крупную фигуру, от темно-рыжей шерсти которой отражались последние лучи заходящего солнца.
- Привет, Сантана, - сказала я, пытаясь говорить тихим и нежным голосом, стараясь не выдать свою тревогу.
Остальные лошади были внутри, счастливо пережевывая сено. Обычно Сантану я вводила последним, потому что это было самой трудной задачей. Тем не менее сегодня вечером я решила немного посидеть с ним до того, как мы вернемся в конюшню. Он почти час бродил по пастбищу, временами задевая меня хвостом, пока я, сидя на заборе, ждала, когда же наконец сядет солнце.
Оглянувшись в поисках его узды, я почувствовала, как мое сердце забилось чуть быстрее прежнего, зная, что скоро мне придется отвести его обратно.
Я вспомнила утешающие слова Элис, сказанные ею до отъезда в попытке избавить меня от страха:
- Сантана - добрый конь. Он не дикий и объезжен, не пытается убить тебя или усложнить твою жизнь. Просто его характер… труднее, чем у других. А ты еще недостаточно его знаешь, чтобы понять, как с ним справиться.
Еще никогда я не была взволнованнее в своей жизни, чем сейчас, после этих слов.
Прошлые несколько дней прошли довольно терпимо. Когда я пыталась отвести его, он бродил кругами вокруг меня. Он приходил в ярость и мог лягнуть меня, когда его раздражали мои прикосновения. И когда я снимала упряжку, он отбегал, чудом не оторвав мне руку.
Однако я стала понимать, что подразумевала Элис.
Когда он отбегал, то останавливался в нескольких шагах от меня. Когда он вздымался на дыбы и бил копытом, в его глаза не было никакой ярости. Его ушки были навострены так, будто он хотел просто поиграть, а его опасные копыта соприкасались разве что с воздухом. И когда он бродил вокруг меня, то это было лишь потому что я медленно шла, в то время как его шаг был шире моего. И я торопилась его нагнать. Я не знала, как попросить его замедлиться.
Я протянула руку, чтобы легонько погладить его по носу. Он поднял голову. Не яростно, не с отвращением, а простым легким движением, избегая контакта. Элис говорила, что он никогда не разрешал людям прикасаться к его лицу, поскольку прежний владелец обижал его; исключением была лишь Элис - когда она поднимала руку, она сам прижимался к ней носом.
С печальной улыбкой я вздохнула и спрыгнула с забора. Он остановился, наблюдая за мной, когда я наклонилась и подняла его узду с земли. Мне потребовалась минута, чтобы распутать веревку, и снег, оставшийся на ней, обжигал мои руки. Когда я наконец разгладила ее, то оглянулась на Сантану.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и он лишь слегка вырисовывался в темноте. Я подняла руку и положила ее на теплый мех его шеи. Он чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на меня, пока я, перекидывая уздечку, провела рукой по его шее, гриве, боку. Я легонько ослабила ее вокруг носа, улыбнувшись, когда он опустил голову, чтобы я смогла дотянуться до него. Головой я даже не доставала ему до спины, и когда он вытягивал шею, то его почти невозможно было поймать.
После обеда он всегда был более податливым.
Я завязала узел за его щекой и опустила веревку вниз вдоль его шеи. Он немного вскинул головой и уставился на меня карими глазами, в темноте кажущимися черными.
- Готов? - глупо спросила я.
И, пытаясь шагать уверенно, я открыла ворота с пастбища и повела его за собой. Пока мы шли к конюшне, резкий ветер продолжал обдувать меня, спутывая мои волосы и заставляя мои щеки и нос онеметь. Я задрожала и пошла немного быстрее.
Сантана шел сбоку, немного нагнув голову под ветром и поменяв темп ходьбы на более быстрый, и я стала от него отставать. Каждый из его шагов был длиннее предыдущего, и, прежде чем я осознала это, он практически утянул меня за собой в конюшню. Я последовала за ним, беспомощно усмехнувшись, когда он прошел до двери, ведущей в его стойло, и резко перед ней остановился. Он повернул свою большую голову в мою сторону, ясно дав понять, что хочет побыстрее укрыться от ветра.
Я улыбнулась и еще раз погладила его по шее, открыв замок на двери и распахнув ее. Он не колебался ни секунды, ступил на чистые стружки и нырнул в груду сена в углу. Я прошла за ним, закрыв позади себя дверь, и сбросила его узду, повесив ее на крюк, предварительно проводя рукой по стене в темноте.
- Нужно не забывать включать свет прежде, чем стемнеет, верно? - задала я риторический вопрос, заходя в следующее стойло к Джесси. Она тихонько ударила копытом, будто соглашаясь со мной.
Я подошла к противоположной стене небольшой конюшни и включила свет.
И ничего.
Изрыгая ругательства, я снова щелкнула выключателем, как будто это могло бы мне помочь. Я понятия не имела, где Элис и Джаспер хранят запасные лампочки, но предположила, что в хижине наверняка они есть. В любом случае до утра заменить я бы их не смогла. Я, самый неуклюжий в мире человек, взбираюсь по приставной лестнице в черной как смоль ночи и пытаюсь поменять лампочку? Ничего хорошим это бы не закончилось.
Я рассмеялась над этой мыслью, по стеночке добираясь до деревянной лестницы, которая привела меня на чердак. Я заползла в комнату с сеном, которая была такой же темной, и вой ветра в ней звучал значительно громче. Открыв дверь в свою комнату, я дернула веревку от верхнего света.
И снова ничего.
- Черт, - шепотом выплюнула я. Даже в темноте я видела пар, идущий дымчатой струйкой у меня изо рта. Было морозно.
Отопления не было.
Я слушала, как бушует снаружи ветер, подумав, что он наверняка что-нибудь сорвет или порушит, если продолжит так грозно кружиться. Я легонько вздрогнула в своей куртке, понимая, что не смогу спать сегодня вечером в конюшне, если не хочу замерзнуть до смерти.
Я быстро спустилась вниз по лестнице и выбежала на улицу, направляясь к хижине. Поднявшись по ступенькам, я без колебаний распахнула входную дверь. Внутри было не намного теплее. Я чувствовала, что как только солнце зайдет, то температура станет ниже, а ветер в темноте будет казаться неистовее.
Я включила весь свет в доме и с гневным расстройством рухнула на кровать Джаспера и Элис. Я понятия не имела, что делать.
Я могла зажечь камин и спать на одном из кресел, как было в ту первую ночь, что я провела здесь. Я знала, что мне будет тепло. Но я даже не знала, как развести огонь. Поиск спичек или зажигалок в незнакомом месте займет время. Картинки, изображающие, как вспыхивает в огне дом, пока я сплю, и мое тело загорается, а Элис и Джаспер возвращаются домой к тлеющей груде пепла, заполнили мою голову.
Я стала ощущать, как находит на меня паника от перспективы остаться одной. Я замерзну и умру, и буду совершенно одна, когда это произойдет. Я должна позвонить Элис и рассказать ей, что случилось, спросить ее. Я понятия не имела, что это все значит, и у меня не было ни единой идеи, как все исправить. Возможно, она сказала бы мне, где спички. Тогда я должна была бы бодрствовать всю ночь, параноидально удостоверяясь, что ничего не сожгла. Но по крайней мере, мне будет тепло. И я не умру.
Я подняла телефон, лежащий рядом с кроватью.
Гудков не было.
Я бросила его обратно, вскочив и начиная шагать взад и вперед, борясь с паникой и учащенным сердцебиением.
Одна. Одна. Одна. Одна.
Внезапно меня осенило, и я подбежала к окну, схватившись за подоконник так, будто он спас бы меня. Я практически прижалась лицом к стеклу и смотрела в ночь на темное ранчо.
Тот небольшой свет в ванной все еще горел и с расстояния казался мне маяком.
Даже не задумавшись, я стремительно сбежала вниз по лестнице и вылетела на улицу. Я пошла в конюшню, проверив замки на стойлах, посмотрев на всех лошадей и удостоверившись, что ночью с ними ничего не случится. Затем повернулась к холмам и дому, виднеющемуся с них.
Со свирепой уверенностью и высоко подняв голову, я начала идти, но с каждым шагом на меня находило мрачное предчувствие.
Я задалась вопросом, что скажу ему, если развернусь прежде, чем приду, если постучу в дверь, если войду в дом так, словно никогда не уходила, если проигнорирую его или он проигнорирует меня, если попрошу у него помощи, если попрошу у него ночлега. Попрошу остаться навсегда.
Я вскарабкалась по холму, сопротивляясь ветру, который на вершине был намного сильнее, намного болезненнее. Я посмотрела на темную хижину, которая на прошедшую неделю стала моим домом, которая казалась мне самым настоящим домом за всю мою жизнь. Без Элис это чувство ушло, поняла я.
Я отвернулась и продолжила свой путь по холмам, пока не достигла двора. Я видела мертвое черное дерево и задалась вопросом, переживет ли оно ветер или последний вырвет его из земли вместе с сухими корнями.
Ступив на нижнюю ступеньку, я остановилась. В горле было сухо как в пустыне, сердце гулко стучало в груди. Больше мне не было холодно.
Я не подумала о том, что сказать.
Медленно я поднялась по лестнице, как будто мой путь уже окончился.
А если он передумал? А если ему понравилось мое отсутствие? А если он хочет, чтобы я ушла? А если ему все равно, замерзну я до смерти или нет? Я с трудом сглотнула, пытаясь придумать, что мне делать, если он не примет меня. Умоляла бы я его?
Я прижала ладонь к входной двери, боясь постучать, и оглянулась назад, опустив взгляд на пустую дорогу.
Его не было дома.
Громко выдохнув, я прикоснулась к ручке и обнаружила, что дверь не заперта.
В одинокой местности, где единственным соседями за сотню миль были лишь Элис и Джаспер, в этом не было необходимости. Я никогда еще не была так рада своей изоляции.
Я с нетерпением открыла дверь и провела рукой вдоль левой стены в поисках света.
Внезапно холл осветился с радостной непосредственностью.
Я с облегчением рассмеялась, закрывая дверь позади себя, отгородившись от ветра и разрешив себе насладиться теплом дома. Я провела взглядом, удивленная тем, как уютно мне стало, когда я вернулась сюда. Этот дом, ставший мне мучительной тюрьмой, теперь был знакомым убежищем. Я не могла избавиться от резкого ощущения безопасности.
Я прошла вперед, сняв свою тяжелую куртку и сапоги. Они были влажными от снега и грязи, поэтому я оставила их у входа, чтобы они высохли, и положила полотенце, чтобы пол не испачкался.
Заходя на кухню, я посмотрела на часы на плите. Было почти шесть. Мне стало интересно, скоро ли вернется Эдвард или он останется в городе с Розали и Эсме. Я пыталась не беспокоиться о нем, о том, что произошло бы, если бы он выгнал меня, сказав себе, что разберусь с этим, когда он придет домой.
Я открыла холодильник в поисках какой-нибудь еды. Внутри было почти пусто, и я почувствовала легкое угрызение совести, подумав о том, что Эдварду всю неделю нечего было есть. Я знала, что это в мои обязанности не входило, знала, что он взрослый человек, который должен и может сам позаботиться о себе и своих потребностях, но было во мне какое-то непреодолимое желание что-нибудь для него сделать. Оно не утихало.
Я нашла немного сыра и поджарила его с двумя горбушками хлеба. Завернув его в фольгу, я положила еду в холодильник, а затем пошла наверх, чтобы принять душ. Горячая вода успокоила мои замерзшие косточки и окончательно расслабила меня. От высокой температуры мои пальцы сменили цвет с белого до ярко-красного.
Завернувшись в полотенце, я пошла в свою комнату за пижамой, но подскочила, открыв дверь и встретившись с холодным воздухом. Я ворвалась внутрь и выхватила из ящиков какую-то одежду, поторопившись вернуться назад. Сегодня вечером я в любом случае там спать не буду.
Переодевшись в ванной, я вернулась вниз и снова посмотрела на часы, узнав, что уже чуть больше восьми.
Чувствуя усталость после напряженного дня, я взяла из гостиной одеяла и потащила их в библиотеку. Взгромоздив их на одном из кресел, я подошла к полкам, чтобы выбрать книгу. Чтение, как правило, помогало мне уснуть. Я на самом деле не любила читать. Я провела пальцем по корешкам книг в поисках той, что могла бы максимально подойти моим интересам.
Внезапно мой взгляд упал на каминную доску рядом со мной и на выстроенные в ряд фотографии на черном декоративном камине. Я увидела перед собой свое собственное лицо и с любопытством подошла поближе, желая, чтобы светильники в библиотеке не были таким тусклыми и старыми.
Это была фотография с дня нашей свадьбы, фотография, которую прежде я никогда не видела. Смотря на нее, я провела пальцем вдоль рамки. Я выглядела идеально, счастливо, но не улыбалась. Я казалась… довольной. Красивой. Та свадьба была достойной. Прекрасной и совершенно бездушной. Эдвард обнимал меня руками за талию, лицом зарывшись в мои волосы. Возможно, он целовал меня в макушку, трудно было сказать. Глаза его были закрыты, выражение на лице - недоступным.
Уголок фотографии немного загнулся, и я увидела под ней краешек другого снимка.
Но это не было фотографией.
Я увидела листок бумаги с рукописным шрифтом, изящным и шикарным. Ни следа от реальности. Еще до того, как достать его, я в точности знала, что это, недоверчиво глядя на него.
Наше свадебное приглашение.
Разумеется, Эсме сохранила его, поставив за фотографией, которая - для нее - была наполнена таким счастьем. Мой взгляд проскользил по нашим именам, дате, времени.
Я никогда не видела его ранее.
Оно так отличалось от того приглашения, что я хотела, приглашения, которое должно было стать моим.
Оно было погребено в стопке почты, которую я достала из ящичка, поднявшись по лестнице в свою новую крошечную квартирку. Будучи студенткой, это все, что я могла себе позволить, тем более мне не с кем было жить. Квартирка была грязной, со стен свисали обои, из-за радиатора в ней было душно, а вчера я даже видела таракана. Однако она полностью олицетворяла то, чем стала моя жизнь.
- Переезжай ко мне, - настаивал Эдвард, когда я пригласила его посмотреть квартиру.
Я закатила глаза, когда мы вышли из машины, и посмотрела на здание.
- Эдвард, того, что произошло между нами, больше не будет. Я не перееду к тебе.
Я не смотрела на него, зная, что увижу разочарование на его лице - то, что я привыкла лицезреть с той роковой ночи чуть больше недели назад.
Он едва успел зайти в квартиру, как предложение снова вырвалось из его рта, пока он смотрел на меня широко раскрытыми от испуга глазами, которые говорили: «Ты не можешь здесь жить».
Но я могла. И жила.
Я впихнула ключ в замок и толкнула плечом дверь. Она открылась от удара, что было единственным возможным способом открыть ее, и я зашла внутрь, ногой закрывая за собой пресловутую дверь.
Я направилась в спальню, быстро проглядывая почту, не ожидая увидеть что-нибудь важное. Но взгляд мой упал на небольшой конверт, на котором небрежно знакомым почерком было написано мое имя.
Я села на кровать и смотрела на него в течение нескольких минут, положив подальше от себя, как будто конверт мог бы меня укусить.
Миллион возможных сценариев пронесся в моей голове, каждый романтичнее и драматичнее предыдущего. Я представила, что он мог бы написать мне: все попытки извиниться, заявления о бессмертной любви, красивые отчаявшиеся слова, которые он придумал бы, чтобы все исправить.
Наконец, не в силах больше тянуть время, я перевернула конверт и дрожащими пальцами вскрыла его. Нетерпеливо выдернув письмо, я отбросила конверт со взволнованной улыбкой. Мои глаза опустились на бумагу, сжимаемую моей рукой, быстро скользя по словам взглядом. С другой стороны. И снова.
Снова.
Оно было написано от руки - красиво, просто, лично, прекрасно. Никакой элегантности или претенциозности, никакой элитарной каллиграфии, расписных завитушек или пастельного цвета бумаги. Оно было написано как заметка, письмо или эссе: на обычной бумаге обычным шрифтом. Но и письмом это не было.
Свадебное приглашение.
Его свадебное приглашение.
Я опустила его на кровать рядом с собой и взяла телефон. Быстро набрав номер, я поднесла трубку к уху. Прошло два гудка, прежде чем на другом конце ответили.
- Ты можешь приехать, пожалуйста? - спросила я и отключилась, не дожидаясь ответа.
Я сидела на кровати, слезы стекали по моим щекам в течение долгих секунд, минут, в течение тысячи лет.
Наконец, пошатываясь я побежала в ванную, вывернув содержимое желудка на кафельный пол и еще немного в унитаз.
Покачав головой, я поставила фотографию на каминную полку, поправив уголок снимка, чтобы скрыть то, что стоит за ним.
Я никогда не видела этого свадебного приглашения. Моего свадебного приглашения. Их выбирал и рассылал Эдвард, потому что я не хотела, не могла смотреть на них, не таких идеальных. Не таких идеальных, потому что не важно, как они выглядели - имя, стоявшее рядом с моим, было неверным.
Сглотнув, я вернулась к книжной полке и схватила первую попавшуюся книгу - «Грозовой перевал». Я всегда ненавидела эту историю, думая, что она слишком темная, слишком страшная, слишком болезненная. Но не возражала прочесть ее сегодняшним вечером.
Я подошла к креслу и завернулась в одеяла, прижав к груди колени и упиваясь теплом и уютом дома. Я посмотрела на часы, висевшие над фортепьяно. Почти восемь тридцать.
Я открыла книгу и начала читать.
И заснула прежде, чем Локвуд вернулся в поместье.