К вечеру погода значительно испортилась, небо заволокло тучами, по улицам клубился рваный неприятный туман, а мелкий осенний дождь уныло барабанил по крышам домов. Внезапно похолодало и из плохо закрытого окна кареты тянуло ледяным холодом. Городом уже овладели короткие осенние сумерки, укутанные синеватой мглой тумана, сырости и мороси. Кое-где уже зажгли фонари, и их неясный тусклый свет плохо разгонял тьму, прячущуюся в закоулках домов, темных арках и переулках. Город был словно из фантастического фильма или сна. Его дома тонули в тумане, теряя свои четкие контуры, а фонари, словно волшебные светящиеся шары, парили над улицами, освещая по большей части клоки тумана, нежели саму улицу. Несмотря на то, что я надела наглухо закрытое платье из странной шелестящей материи и плотное осеннее пальто Софьи, меня все равно насквозь пронизывал ледяной ветер, и было такое чувство, что шла я по улице совершенно без одежды. Да что там, мне не было никакого дела до внешнего холода тогда, когда у меня самой в душе царил такой ледяной мрак, отчаяние и дикий всепоглощающий страх за жизнь Дэниэля, что такого врагу не пожелаешь. Я даже не чувствовала, как озябла за то время, которое мы шли по тротуару в поисках свободного извозчика. Погода была настолько поганая, что по всем параметрам подходила к моему настроению.

Как ни странно, Перовский, ни разу не выказал мне неудовольствия по поводу того, что я поставила его в неловкое положение и заставила сырым мрачным вечером покинуть теплую и уютную квартиру, и тащится к раненому князю Баринскому. Да, Станислав был джентльменом до мозга костей, и дело было даже не в происхождении, а в его тонкой и чувствительной натуре, словно он был аристократом не по рождению, а по внутреннему ощущению. В экипаже царила тишина, я подавленно смотрела на стекло, испещренное слезинками дождя, мужчина, сидящий напротив, что-то напряженно обдумывал, скрестив руки на груди, а его лицо было покрыто густой таинственной тенью. Тягостные минуты неторопливой поездки по туманному городу казались мне вечностью, которую невозможно пережить. Хотя я понимала, что надо взять себя в руки, ведь все равно особенных чувств я не смогу выказать князю Баринскому. Придется вести себя так, будто я посторонний для него человек. Ведь сегодня мне приходилось играть Софью Перовскую. Эти мысли привели меня в чувство, и теперь мне даже удалось унять озноб, пробирающий до самых костей. О том, что я и Софья были практически идентичными двойниками, мне даже и не пришло в голову, и логических объяснений тоже не заготовила.

Экипаж тем временем мягко остановился перед высокими коваными воротами, которые были распахнуты настежь. Широкая аллея, усаженная огромными старыми деревьями, вела к парадному входу огромного старинного особняка. Весь парк около дома был окутан белесым туманом, а сам особняк практически утопал в непроглядной пелене. Дождь уже закончился, но брусчатка все еще была мокрая и скользкая. Кое-где на аллее виднелись лужи, отражавшие хмурое небо свинцового оттенка. Пронзительный сильный ветер безжалостно срывал с деревьев рано пожелтевшие листья и неутомимо гнал по мостовой. Станислав поежился, поплотнее запахнулся в свое скромное пальто, и мы быстрыми шагами пошли по главной аллее.

Медленно и неумолимо мерк очередной день, серые сумерки постепенно догорали, и на смену им в свои права вступала ночь. Весь путь, проделанный до парадного крыльца дома князя Баринского, был больше похож на дурной сон, нежели на реальность. Жутко хотелось наконец-то проснуться и очутится у себя дома, в своем веке, а не мотаться, путаясь в длинной пышной юбке, по мокрому городу конца девятнадцатого века. Вот мы вместе преодолели десяток ступеней, ведущих на широкое каменное крыльцо. Навес поддерживали изящные колонны, украшавшие передний фасад дома. Весь его вид более напоминал мне какое-то административное здание, нежели на жилой особняк. Стиль барокко лишь добавлял помпезности, но не вкуса. Я даже догадывалась, чей был выбор дома. Но ведь это были всего лишь догадки.

- Я даже удивляюсь себе, что так легко согласился ехать с вами, Эля, - удивленно прошептал Перовский из густой тени, отбрасываемой навесом.

Затем Станислав постучал массивным дверным молотком в двери, и на пороге тут же возник отлично вышколенный дворецкий с неизменно любезной улыбкой на гладко выбритом щекастом лице. Его дородное тело было затянуто в дорогую синюю ливрею с золотыми пуговицами и галунами. Дворецкий любезно впустил нас в холл после того, как Станислав любезно представился.

Хотя с выводами я определенно поспешила. Дом в Киеве князь Дэниэль обставил не менее шикарно, чем летний особняк в Крыму. Просторный холл был просто великолепен. Огромная хрустальная люстра на множество свечей освещала огромное по площади помещение и отражалась в блестящем плиточном полу из белоснежного мрамора с черными, бежевыми и серыми прожилками. Огромные окна до самого пола были зашторены тяжелыми бордовыми портьерами из дорого бархата. В разных местах холла стояли бордовые диванчики для ожидающих небольшими группами, по два-три, вокруг круглых низких столиков. Широкая лестница, устланная темно-красной ковровой дорожкой, вела на второй этаж. Пока я оглядывалась, Станислав, напустив на себя мнимую важность, вполголоса разговаривал с дворецким. После недолгих уговоров, тот помог нам снять верхнюю одежду и проводил на второй этаж, предварительно предупредив, что у князя в данный момент еще одни гости. Станислав тут же уверил, что вопросы будут чисто деловыми. Я была так взволнована предстоящей встречей, что практически не замечала окружающей обстановки, да и в длинном коридоре было мало примечательного. Обычная ковровая дорожка цвета спелой вишни, светильники-керосинки, прикрепленные к стенам, на них же обои нейтрального светлого оттенка, и множество различных дверей из темного дерева с филигранными старинными ручками.

Дворецкий, который шествовал впереди нас, внезапно остановился перед одной из дверей и осторожно повернул ручку.

- Ваша светлость, к вам господин Перовский с супругой, - тихим тоном доложил он, заглядывая в комнату.

- Да, просите, - послышался, ставший родным за время разлуки, баритон.

Мое сердце забилось в бешеном ритме, в ушах зашумела кровь, а ладошки мгновенно вспотели. Я едва смогла устоять на ногах, а также пришлось срочно успокаиваться, чтобы предстать перед ним и его гостями чужой женой, а не Габриэль Миллер. В этот момент даже мелькнула горькая мысль, что мне никогда не приходилось быть с ним самой собой, не прятаться за чужими масками и именами.

- Прошу, проходите, - вежливо пригласил дворецкий.

Станислав галантно пропустил меня вперед, а затем вошел следом за мной. Комната была небольшая и хорошо натопленная. Баринский полулежал в синем длинном шелковом халате на кушетке в самом дальнем углу комнаты. Его большие карие глаза казались еще больше из-за того, что под глазами пролегли тени. Подбородок и скулы заострились. В его взгляде появилась какая-то отстраненность, он смотрел на нас с Перовским, и в то же время - сквозь нас, словно он видел что-то такое недоступное лишь нам. Этот страшный взгляд пугал, завораживал и заставлял сердце испуганно замирать от страшных догадок, пронзающих мой мозг. Первым желанием было - закрыть лицо руками и зарыдать в голос, горько и безутешно. Но затем все моментально отступило, и больше всего на свете мне захотелось дотронуться до родного для меня слега побледневшего лица, поцеловать все еще чувственные и аппетитные губы, гладить шелковистые волосы, разметавшиеся на подушке. В этот незабываемый миг его глаза удивленно блуждали по моему лицу. Он время от времени переводил потрясенный взгляд с меня на девушку, сидящую на диванчике, расположенном напротив пылающего камина. Фигура девушки показалась мне знакомой, так же как и остальные две дамы, сидящие рядом с ней. Они заинтересованно перевели взгляд с Баринского на нас и наши взгляды встретились. У меня внутри все моментально похолодело – в комнате вместе с нами находились еще мадам Элен, Сесиль и бывшая Габриэль Миллер, а ныне госпожа Перовская.

Последовавшая далее сцена была достойна пера гоголевского «Ревизора». Шок, удивление, непонимание ситуации - все это в полной мере отразились на лицах мадам Элен, Сесиль и Баринского. Станислав, как и я, пребывал просто в легком ступоре. Личико госпожи Перовской, вовсе было жалостливым и обреченным. Словно, она знала, что все равно все раскроется. Предстанет перед остальными, в самом, что ни на есть, неприглядном виде. Ее плечики опустились, словно тяжкий груз моментально пригвоздил ее к дивану, а в глубине серо-голубых больших глаз поселилось выражение большой вины. Я перевела взгляд с семейства Миллеров на князя Баринского. Дэниэль с непонятным выражением глаз пожирал мое лицо, фигуру и выражение моих глаз. Затем его карие глаза посветлели, словно он наконец-то что-то для себя понял и осознал. Слабая улыбка слегка тронула его чувственные губы, и он лукаво подмигнул мне. Этот озорной жест означал только одно – он без труда узнал меня.

На моем лице впервые за весь день зародилась самая настоящая улыбка счастья. Все тревоги отступили на задний план и впервые за все это время, я посмотрела на любимого, не тая свои чувства. Глаза Баринского вспыхнули дьявольским огнем, словно любовь, желание, страсть сжигали дотла его тело, сердце и душу. Внезапно, наша с ним связь стала настолько осязаема для присутствующих, что Сесиль и ее настоящая сестра слабо улыбнулись, понимая наши с князем чувства. Мадам Элен находилась в сильном замешательстве. Не знаю, сколько времени мы, не отрываясь, смотрели глаза в глаза, словно, старались впитать друг друга.

Затем, безупречное воспитание Дэниэля взяло верх над остальными чувствами, и он с огромным трудом отвел взгляд от меня. Баринский немного привстал, морщась от боли и вежливо предложил присесть нам со Станиславом на еще один свободный диван.

- Добрый вечер, - поприветствовала я присутствующим сладким голосом, усаживаясь напротив мадам Элен. – Я вижу, вы уже выздоровели, графиня Миллер.

Графиня Миллер пораженно переводила глаза с меня на Софью Перовскую.

- Как это понимать? – холодно процедила она сквозь зубы, надменно поджимая губы. – Кто есть кто? И какая из двоих моя дочь?

Этот горделивый жест нисколько не обманул меня. Стало ясно лишь одно – мадам в панике и не понимает, что происходит в данный момент. Маменька запнулась и принялась усиленно сличать меня и Софью. Разница между нами была лишь в одежде. Я скромно потупилась и усиленно разглядывала оборки на пышной юбке. Платье на мне оказалось тем самым темно-синим, с белоснежными кружевными манжетами и отложным воротничком под горло.

- Графиня Миллер, не знаю, кто приехал с вами, но девушку, которая пришла с господином Перовским, лично я знаю, как вашу дочь, - хриплым голосом прервал неловкую тишину князь Баринский. – Могу вам поручиться, Габриэль Миллер узнаю даже с закрытыми глазами. Уж я ее отлично узнал этим летом в Крыму…

- Что-о-о-о! – воскликнула мадам Элен, удивленно приподымая бровь, а на ее холеном лице отразились все неприличные предположения, какие только могли прийти в голову графини Миллер при столь двусмысленной фразу Баринского.

- Не переживайте так, графиня. Просто я хочу жениться на вашей дочери, именно поэтому, сегодня под вечер мой лакей принес записку вашей дочери о том, что жду ее. Конечно, я понимал, что придете и вы…

В этот момент лицо мадам Элен просияло, как медный грош, она уже не слушала его светлость и радостно затараторила:
- Ах, князь, это такая радость для нашей всей семьи. Какое счастье, Гэйби! Ах, Ох! Мы как узнали, что вы занемогли, то тут же примчались к вам, князь, не смотря на столь позднее для визитов время!

Мадам Элен тут же подлетела и уселась на свободное место на диване. Обняв меня и притянув к себе, она уже смотрела на меня влюбленными сияющими глазами, а в ее прозрачно-серебристых глазах отражался такой восторг и обожание. Смотрела маменька даже не на меня, а будто сквозь меня и, судя по ее ликующему выражению лица, она была на вершине счастья. Я могла поспорить, что перед ее внутренним взором проплывали картины счастливого будущего: роскошные балы, поездки в Европу, дорогие наряды, драгоценности, кареты и самые чистокровные рысаки. Маман была готова простить мне все прегрешения и недоразумения.

В этот момент мадам Элен наконец-то осознала нестыковку и перевела прищуренный взгляд на Софью Перовскую, и тихо прошептала холодным тоном:
- А кто вы?!

У бывшей Габриэль Миллер было такое несчастное выражение лица, что в этот момент от всей души мне стало ее жаль.

-Я - Софья Перовская, госпожа Миллер, - пролепетала девушка напротив, сжимаясь под грозным взглядом мадам Элен.

Видимо, детские привычки, и боязнь грозной властной матери все еще теплилась где-то в глубине ее души. Кое как, преодолев себя, Софья судорожно сглотнула, вздохнула и набрала в легкие побольше воздуха

– Я супруга этого господина, - продолжала Софья, указывая на Станислава кивком головы.

Баринский с интересом взирал на сцену и терпеливо ожидал, чем все закончится. На Перовскую было жалко смотреть, ее лицо побледнело и осунулось, а в глазах мелькнуло внезапное твердое решение. Я непонимающе смотрела на нее и ожидала объяснений Софьи.

- Так почему же вы оказались в моем доме, а моя дочь болтается где-то с вашим мужем? – грозно пророкотала мадам Элен, хмуря свои изящные брови.

На смуглом лице Баринского был написан такой острый интерес, что он даже вытянул шею и с замиранием сердце ждал объяснений Перовской. Вместо этого, молодая женщина тут же поникла, так как логического объяснения на этот вопрос у нее не было. А ведь и, правда, если я – дочь графини, то зачем Перовской, было, вообще находится в доме Миллеров. Софья удрученно молчала и, потупив взор, разглядывала собственные пальцы. Станислав не выдержал мучений супруги, пересел к ней и крепко обнял ее, поддерживая.

- Зачем вы кричите на собственную дочь? - укоризненно обронил Перовский, целуя в щеку Софью.

Его жена дернулась и тихо зашептала:
- Станислав, зачем ты так. Я, не дочь графини Миллер, я – твоя жена, Софья Николавна Перовская.

Ее голос был тверд, но на один короткий миг в ее глазах мелькнула такая боль, словно она махом отрезала какую-то часть тела, отрекаясь от родителей.

- Что, зачем?! – удивился ее супруг. – Просто сказал правду, раз так повернулись события…

Красноречивый взгляд Софьи на меня и Дэниэля наконец-то помог осознать зачем, она отрекалась от родителей. Все было ради меня и моего личного счастья. Ведь она знала, что князь в жизни не жениться на простолюдинке, коей считала меня все это время. Она без труда догадалась о нашей с Баринским любви, и после неофициального предложения, приняла решение сделать и меня счастливой. Чувство сестринской любви и горячая благодарность к этой мужественной маленькой женщине затопили мое сердце.

- Как это понимать?! – взвизгнула мадам Элен и тут же перевела взгляд на меня, словно искала у меня прямых опровержений.

Но, я молчала. Потому, что не в силах была допустить, чтобы Софья навсегда отреклась от родителей, от своей семьи. Ну и пусть, что она пошла против их воли, ведь еще не поздно все изменить. Ведь все равно все это время она была связана со своей семьей и хоть пыталась порвать связь с родителями, но у нее до конца это не получилось. Я сидела напряженно раздумывая, но ничего путного так и не надумала. Оставался один достойный выход – сказать правду, естественно, в границах дозволенного.

Вы спросите – а как же я? А, что я?! Как только мне в руки попадут Часы Времени, так сразу же мое тело отправится в двадцать первый век. Ведь я же знала, что никогда не буду с Баринским, а посему Софье не стоит жертвовать своей семьей ради таких нереальных и несбыточных отношений. Следовательно, надо было срочно прекращать этот глупый фарс, и это было в моих силах.

- Да, что тут понимать, - громко и отчетливо сказала я, после минутного молчания. – Мадам Элен, Софья Перовская и есть ваша настоящая дочь.

Я осторожно высвободилась из цепких объятий графини и встала с дивана.

- Эля! – вырвалось у Софьи. – Нет! Что вы делаете?!

Она смотрела на меня умоляющими глазами. Я лишь независимо задрала подбородок и выпрямила спину. Ни одна душа не должна понять насколько мне сейчас больно.

- Да, Габриэль, да. Думаю, что все присутствующие должны знать, что именно ты – дочь Миллеров, - твердо отчеканила я, становясь между диванами и отступая чуть назад.

- Вы тогда кто? – прошептала сбитая с толку маменька, холодно оглядывая меня с ног до головы.

- Я?! – мой голос дрогнул от осознания того, что придется сказать впервые правду. – Я, в принципе, никто… Извините, я дурачила вас все это время. Меня зовут Эля. Я не княгиня, не графиня, я - простая девушка из Екатеринослава…

Мой голос дрогнул, сорвался, и последние слова были произнесены практически шепотом. В комнате воцарилась такая мертвая тишина, что было слышно, как трещат поленья в камине и стучит мелкий дождь по стеклу. Я жутко боялась глянуть в глаза Баринскому, мадам Элен и Сесиль. Это были самые страшные минуты в моей жизни.