…Из ярких вспышек воспоминаний меня выводит пронзительный звук еле различимый за шумом дождя, но проникающий в сознание с неукротимой силой его обреченности и безысходности, которые полностью владели сейчас и мною.
Я судорожно оглядываюсь, пытаясь определить источник этой мольбы о спасении. Оказывается – он совсем рядом: заглянув под скамейку, я обнаруживаю малюсенького котенка. Он так же, как и я, промок насквозь, тельце сотрясается от холода и страха, и он своим тонким писком взывает к небесам в надежде на спасение. У меня все переворачивается внутри: еще одно существо, с тоской смотрящее на этот огромный мир и понимающего, что ему уже ничто не поможет.
Во мне просыпается дикая решимость сделать хоть что-то значимое в этот миг щемящей пустоты. Я беру этого кроху в ладони и пытаюсь согреть дыханием, единственным, что у меня осталось. Котенок не сопротивляется, у него уже нет силенок даже на страх. Он просто жмется к теплу человеческих рук и пытается успокоиться. Я не могу его бросить, не могу опять опустить в грязь и промозглый холод. Я должна его спасти, а в груди уже теплится такая неправильная надежда: возможно, кто-то так же спасет меня?
Я поднимаюсь со скамьи, прижимая к себе мокрый комочек, и ноги сами несут меня в последнее пристанище, где мне если и не будут рады, то, по крайней мере, дадут приют на какое-то время.
***
Дверь открывает Люська, запахивая на ходу халатик. Она постепенно меняет бесстрастное выражение лица на граничащее с ужасом по мере того, как у нее в голове происходит оценка возникшего на пороге ее дома явления. Да, видимо видок у меня еще тот, если она до сих пор стоит с открытым ртом, пытаясь сделать так жизненно необходимый вдох. Пока она находится в состоянии созерцания, стекающие с меня ручейки воды превращают паркет в мутное болотце, растекающееся все дальше и дальше. Наконец к Люське возвращается дар речи, и она, все еще с дикими глазами, но уже в привычной своей манере, выдает:
- Призраков не вызывали, покойников не заказывали! Вам этажом ниже, там сумасшедшая девица оракулом подрабатывает.
Я пытаюсь улыбнуться, но настолько задубела за время своих мытарств, что губы отказываются изобразить даже подобие движения.
- Так, ладно, - прагматичным тоном вещает Люська, - пожалуй, отдавать тебя на растерзание в таком состоянии будет ниже моего достоинства, и я попробую извлечь из тебя максимально возможную выгоду: будем моего благоверного пугать. Как думаешь, он сразу в обморок хлопнется или подумает, как это сделать наиболее безболезненным способом?
Не успевает моя подруга произнести последние слова, как раздается оглушительный грохот. Мы одновременно вздрагиваем, на автомате поворачиваем головы на звук и перед глазами предстает картинка в виде Люськиного мужа в одних боксерах и с круглыми плошками вместо глаз. Он остался стоять на ногах, но перед ним в хаотичном беспорядке расположилось то, что должно было быть, видимо, ужином: подобие еды, перемешанное с осколками тарелок, яркие пятна фруктов, столовые приборы, свечи, поднос. Все это безобразие изрядно приправлено жидкостью, вытекающей из опрокинутой бутылки далеко не дешевого шампанского.
- Ну, вот! – расстроено взвывает Люська, - мой любимый ковер! – и, не обращая внимания на все еще находящегося в прострации мужа, обрушивает на него весь поток своего праведного гнева, - я же говорила, что так все и будет! Романтики ему захотелось, ужин в постель, шампань и все-такое! Не могли в ресторане поужинать, как нормальные люди? Как не крути, в любом случае закончили бы сексом, так хоть ковер бы уцелел! Я ЭТО отмывать не намерена!
Люська переводит дыхание, и продолжает:
- Ну, что ты стоишь столбом? Помоги раздеть это приведение! Набирай ванну, готовь полотенца, одним тут точно не обойдешься, - она брезгливо смотрит на мокрый комочек, который я все еще судорожно прижимаю к груди, - а потом тебя ждет финальный раунд так желанной тобой романтики: реанимирование шедевра персидских мастеров! И не забудь штаны натянуть, а-то призрак может тебя неправильно понять и утащить к своим собратьям для детального изучения!
Не дождавшись никакой реакции на свою тираду, кроме сдавленного мычания, Люська, махнув рукой, помогает мне раздеться, ведет в ванну, включает воду, плюхает туда полфлакона пены. У нас завязывается борьба за котенка, которого она пытается отнять, схватив за шкирку двумя наманикюренными пальчиками. Растревоженное создание истошно пищит и хватается коготками за мои руки, а Люська с хищным азартом пытается добиться своего.
- Что ты хочешь с ним сделать? – я понимаю, что проигрываю борьбу, посему хочу вымолить для этого малыша лучшей доли.
- Отправить в мусорку, конечно! Там ему самое место! – глаза этого живодера светятся ярким пламенем победы. Но, видя мой умоляющий взгляд, и, смягчавшись, она успокаивающе добавляет, - да не ждет его ничего страшнее дустовой бани, успокойся! Я не потерплю насекомых в своем доме! Сейчас поищу тазик, который не жалко будет выбросить.
- Я заберу его, не волнуйся!
- Да уж, сделай одолжение! Я уже фактически лишилась ковра, а это животное и порога моего дома не переступило. Представляю, какие перспективы открываются перед моими французскими шторами и итальянской мебелью!
Не дав мне опомниться, подруга таки засовывает меня в ванну и закрывает дверь. Я пытаюсь отогреться и привести в порядок мысли, но потом понимаю, что два процесса одновременно мне не осилить, а посему просто закрываю глаза и концентрируюсь на окутывающем меня тепле и нежном аромате воздушной пены, окружающей меня нежным коконом.
***
Я заворачиваюсь в огромный махровый халат, который напоминает мне уютное одеяло, заползаю в кресло и, как нахохлившийся воробей, выглядываю из своего гнезда. Котенок, тоже принявший ванну, благодаря Люське, которая от усердия прополоскала его в дусте раз 10, так, для верности, свернулся калачиком рядом с моим креслом и уснул безмятежным сном.
Люська входит с двумя дымящимися кружками чая и садится напротив. Мы молча пьем ароматный напиток. Я пытаюсь собраться с мыслями, понимая, что разговор неизбежен, а она, просто смотрит в окно на все еще бушующую грозу.
- Он сказал мне выбирать, – слова не идут с языка, но я делаю над собой усилие и продолжаю, - сказал, что так дальше продолжаться не может.
- А ты? – после длительной паузы произносит подруга.
- А что я? Я не знаю, что мне делать, я не представляю, как жить дальше. И вообще, смогу ли я жить дальше?
- Ты сказала мужу?
- В этом не было необходимости. Он все узнал, - нарушаю я тишину и сама пугаюсь своего хриплого шепота. К горлу подступает комок, и рыдания уже клокочут, готовые вырваться наружу, но я держусь. Держусь из последних сил.
И вываливаю на Люську все события последних часов. Подруга молчит, осмысливая услышанное, а я маленькими глотками допиваю чай, пытаясь придти в себя и хоть как-то успокоиться.
- Да, - наконец-то произносит Люська, - я тебе не завидую! Вот тебе и хваленый всеми врачевателями человеческих душ «выбор». В твоей ситуации, зная тебя, звучит скорее как приговор, нежели как спасение.
- Что ты хочешь этим сказать? – я вскидываю голову и в упор смотрю на подругу.
- Я хочу сказать, что тебе придется выбирать и, присушившись к себе, дать честный ответ: чего хочешь ТЫ? Разобравшись с этим, ты подключишь голову, и она выдаст тебе результат простого арифметического действия.
- Ты думаешь, все так просто? – слезы все-таки преодолели все барьеры моей выдержки и теперь льют по щекам. – Думаешь, я не задавалась этим вопросом последние несколько месяцев? Да я только этим и занималась, оставшись в гордом одиночестве. Только результат уходит в минус, обдавая безликим холодом всю мою идеальную жизнь и превращая ее в ледяные осколки.
На меня накатывает такая волна отчаяния, что я на одном дыхании выдаю:
- Я люблю его, понимаешь? Люблю! ЛЮБЛЮ! - слезы душат меня, я хватаю ртом воздух, пытаясь хоть как-то успокоиться и, одновременно, осознавая только что произнесенное. То, к чему я так долго и мучительно шла все эти полгода. – Люблю, - еле слышно под конец выдыхаю я, испугавшись внезапно той силы и разрушительности эмоции, поглотившей меня сиюминутно, стоило мне произнести это простое слово во всеуслышание. Да что там, произнести, прокричать. И, не давая себе возможности остановиться, перевести дух и опять спрятаться от этого, продолжаю. Я не хочу сдерживать этот порыв, хочу наконец-то получить облегчение от своих терзаний, от безысходности, от боли.
- Я и не знала, что способна на такое! У меня уже нет сердца, понимаешь? Потому что в нем не осталось ни одного живого места, ни одного сосуда, который бы не лопнул. Там одна сплошная рана, но, знаешь, я безумно этому счастлива. Это значит, что я – живая! Я – настоящая. Я в первый раз в жизни понимаю всю пронзительность этого чувства, его силу и мощь. Я в полной мере ощущаю разницу между моим предыдущим существованием в десятки лет и той жизнью, которой для меня стали эти полгода. Это избитое выражение? Но только для того, кто не прошел через это! Только для него! Это дикое ощущение полета, это осознание того, что ты не властна над собой.
Меня скручивает новый спазм рыданий и чтобы не скатиться на истерику, я делаю еще несколько глотков уже безнадежно остывшего чая и продолжаю.
- Это как дышать, все остальное вторично! Можно продержаться на хлебе и воде, но невозможно прожить без одного спасительного глотка воздуха! Вся моя предыдущая жизнь – суррогат, понимаешь?! Иллюзия счастья, комфорта, достатка, такая удобная, но настолько пустая. Она разлетается в пух и прах, сталкиваясь с истинной первобытной силой искреннего чувства, хоть оно и старо, как мир! Дружба, привязанность, взаимоуважение и прочее – это все здорово, но это ничто по сравнению со сметающей все на своем пути любовью. Моей любовью. И, несмотря на всю ложь и обман, в котором я жила и так безнадежно погрязла, я была счастлива!!! Я жила!
- Послушай, - как можно более спокойным тоном произносит Люська, - сейчас в тебе говорят эмоции. Тебе надо успокоиться, взвесить все за и против.
- Нет, ты не понимаешь! – я в негодовании вскидываю голову, - пусть это эмоции, но они мои! Искренние, истинные! Никакого пафоса, никаких громких слов! Это то, чем я живу!
- Тогда имей смелость признаться себе самой, что у тебя большие проблемы! Ты хочешь быть с ним?
- Боюсь, что мои желания не могут иметь решающего значения. Я не могу, - я уже шепчу эти слова, которые даются с еще большим трудом, чем только что произнесенное признание. Внутри – пустота. - Я не могу поступить так со своей семьей. Я знаю, что уже предала одного человека, и мне нет прощения, но я не могу предать дочь. Лишить ее отца означало бы пойти на поводу у своих безумных желаний! Пусть сейчас она еще ребенок, но она вырастет и задаст мне вопрос: «Мама, за что ты так со мной?» Я просто не могу так с ней поступить.
- Ты полагаешь, что ребенку будет лучше в семье, где не осталось и намека на то, что было раньше?
- Я сделаю все возможное, чтобы она не страдала. Я пожертвую и собой тоже, только бы она была счастлива!
- А ей нужна такая жертва? Ты не думала, что делаешь несчастными всех: мужа, который знает, что ты любишь другого или еще не знает, - тут же добавляет Люська, видя мое легкое покачивание головой, - себя, потому что обрекаешь себя на жизнь из чувства долга, и его, потому как он тоже любит.
- Он никогда не говорил мне этого, никогда! – я выхожу из своего апатичного состояния и в лихорадочном исступлении продолжаю, - ни слова, ни намека, ничего!
- А что бы это изменило? Ты полагаешь, что если бы он сказал эти три слова, ты бы не сидела здесь в таком состоянии??? Он сказал тебе больше! Он сказал, что хочет быть с тобой, сказал, что принимает Дашку! Тебе этого мало? – я вижу, как подруга тоже заводится не на шутку, - Да, конечно, - саркастически кивает Люська. - В любви ей не признались, ползая на коленях, осыпая розами и предлагая окунуться в ванну с шампанским! Да каждый мой второй этим занимается, а потом куда-то девается через пару недель! Может шампанским захлебывается??? Я тебе скажу, что происходит.
Взгляд подруги не предвещает ничего хорошего, и я невольно сжимаюсь в комок:
- Ты прикрываешься ребенком, чтобы опять обмануть себя! Я не сомневаюсь, что для тебя Дашка превыше всего, но это все упрощает, тебе так не кажется?
Я давлюсь негодованием и чувствую, что еще чуть-чуть и в глазах будут сверкать молнии:
- Да что ты понимаешь! – я срываюсь на крик, а моему искреннему возмущению нет предела, - как ты можешь рассуждать о вещах, о которых и понятия не имеешь! Вот когда у тебя появятся свои дети, ты поймешь, каково это – нести ответственность за кого-то еще! Да Дашка для меня - самое дорогое на свете существо! Ни один мужчина не стоит того, чтобы я жертвовала ею!
- А у тебя кто-то просит этой жертвы? – скептически бросает подруга, сдерживая обиду от моих резких слов, о которых я уже сто раз успела пожалеть. - Ты ищешь себе оправдание, потому что боишься. Боишься бросить свою прошлую жизнь ради мечты! Ради счастья для себя, – и, смягчившись, добавляет. – Ты хочешь совета? Я не могу тебе его дать, потому что это - твоя жизнь, тебе решать и тебе с этим жить. Как бы жестоко это не прозвучало. В любом случае, ты не сможешь решить все сейчас, тебе нужно время.
- Время? – я хмыкаю себе под нос, - у меня было полгода.
- Да, - быстро соглашается подруга, - только все это время ты ждала, что решение проблемы придет само. Ты рассчитывала, что ему все надоест, и он сам тебя бросит! Ты бы пострадала и смирилась! А он оказался другим! Понимаешь? Другим! Подумай об этом! – и после короткой паузы, добавляет, - А теперь – спать!
Люська встает, обнимает меня за плечи и ведет в кровать.
- Давай, отдыхай! Завтра будет новый день, а тебе вставать ни свет, ни заря!
- Это еще почему? – моему удивлению нет предела.
- Нахлебника блохастого я кормить не собираюсь! Ты притащила – ты и обслуживай!
Я могу только улыбнуться ее оптимизму, кладу голову на подушку и, прежде, чем провалиться в неспокойный сон, шепчу:
- Спасибо тебе за все, Люсь! Спасибо, что ты у меня есть…
***
Я сижу на подоконнике у распахнутого окна и пытаюсь любоваться видом, открывшемся перед моими красными опухшими глазами. Картина, открывающаяся с 30-го этажа Люськиной квартиры, потрясающа: весь город как на ладони, высотки спальных районов сменяются золотым блеском церковных куполов, а еще дальше тянется тонкой ниточкой излучина реки и теряется среди темной стены леса.
Я уже не помню, как долго медитирую перед этим пейзажем: день, два, неделю. Время свернулось для меня в один клубок метаний, сомнений, слез, рыданий, апатии и немого безразличия. В глубине души я понимаю, что все решила, но от этого так предательски пропускает удары сердце… будто просит остановиться в последний миг перед последним шагом. Но невозможно прятаться здесь всю оставшуюся жизнь.
Будто бы в подтверждение этих мыслей оживает брошенный на диван мобильник, молчавший во время моего добровольного заточения в склепе самокопаний, но неожиданно возвестивший о получении смс. Я ловлю себя на мысли, что боюсь возвращаться в реальность, боюсь даже звуков той действительности, что ожидает меня за этими стенами. И просто смотрю на телефон. Тут он выдает следующий звуковой сигнал, на который уже реагирует мой недавно приобретенный друг.
Котенок, мяукнув чуду инженерной мысли, сваливает его на пол и, заинтересовавшись нежданно приобретенной игрушкой, начинает гонять из угла в угол. Я все также безучастно смотрю на то, как легко и непринужденно, выгибая спинку, отскакивая и вновь бросаясь на добычу, играет с моим когда-то таким важным атрибутом прошлой жизни этот малыш. Я никак не могу найти в себе силы подойти и узнать, что судьба решила еще мне преподнести: призрачную надежду или новую игру.
Как просто и легко она внесла неразбериху в мою привычную жизнь, смазав все поверх толстым слоем сладостной неги и счастья. Сиюминутного, но счастья. И так же внезапно, подобно безразличному палачу потребовала ответа, поставив перед выбором. Выбором, который был так мучителен. Любовь и долг не уживались в одной шаткой лодке моего бытия, как я не старалась уместить их.
Котенок жалобно пищит, потом опять. Пушистое создание, умудрилось загнать телефон под Люськин диван и теперь жалобно требует назад свою игрушку. Я нехотя спускаю ноги с подоконника и иду на помощь.
«Может там есть ответ?» – мелькает предательская мысль, когда я тянусь рукой в темноту.
Я смотрю на дисплей, мучимая единственным вопросом: изменит ли что-либо содержание сих посланий. И понимаю, что, увы, нет…
«Возвращайся…»
«Я люблю тебя…»
Последние слезы катятся по моим щекам, а я в яростном жесте сжимаю этот кусок пластика, который дал мне так много, но и так недостаточно для… Я обрываю начинающие плести очередную сеть сомнений мысли, из последних сил сдерживаю приступ рыданий – единственного, что во мне осталось от этой тупой боли и в отчаянии швыряю телефон в окно. Бездушная пластмасса, пролетев ни одну сотню метров, рассыпается в пыль на сером асфальте, обдавая тротуар брызгами микросхем, а мне кажется – это мое, в конец истерзанное сердце, рассыпалось на миллионы составляющих его бурь, страстей и криков о помощи, смешавшись со всеми моими правилами, принципами, идеалами, ложью, виной, долгом, нескончаемым безумием и… любовью… Моей единственной любовью…
А вот и взрыв, только и успеваю подумать я перед тем, как погрузиться в темноту…
_____________________________________________________________________________

Форум