Для вампира быть вегетарианцем – тяжелое бремя. И вдвойне тяжело, когда оно добровольное. К тому же, вот беда, дикие звери даже не догадываются, что, питаясь ими, мы уберегаем сотни людей, и так и норовят оставить нас без обеда, спасаясь бегством, насколько это возможно.
Для вампира Рождество – веселье сомнительное. Мне с детства были чужды католические атрибуты этого праздника, потому что мои родители и я принадлежали лону бесхитростной и суровой методистской церкви. В более зрелом возрасте – если только это понятие применимо к моим навеки застывшим семнадцати годам, - я стал размышлять, а что такого волшебного в факте Рождества Христова? Допустим, непорочное зачатие, явление ангела с белой лилией, звезда, ведущая волхвов… Но все же, полагаю, истинное чудо – это Святое Воскресение. Иногда мне кажется, что все волшебство, к которому взывают люди, вешая гирлянды и выпекая рождественское полено, заключается в ослепительном снежном покрове, который сказочным образом, и не каждый год, снисходит на северо-восток американских штатов.
Ну и, наконец, вампиру пробежать пару десятков миль по глубокому снегу только в удовольствие.
Густой заснеженный лес был обидно пуст. Мне попалось лишь несколько белочек, но смешно было бы убивать их ради пищи. Воздух был наполнен морозным безмолвием. Сколько ни принюхивался, я никак не мог уловить поблизости живое биение теплой крови.
Подобравшись уже опасно близко к крошечному городку, образующему в лесу запретный для охоты пятачок, я, наконец, уловил терпкий и после человеческого не особенно приятный запах какого-то крупного копытного животного. Похоже, это лось. Я побежал быстрее, глотая воздух. Ничто не должно его спугнуть – я производил шума не больше, чем продолжающий падать снег.
Я уже видел источник запаха – им оказался бурый олень, очень большой и какой-то неуклюжий. Рассеянно наклонив голову, он бродил по поляне. Определенно, сегодня мне удастся пообедать.
Разбег. Прыжок. Поверженный зверь рухнул в снег, кровь из прокушенной шеи слегка брызнула, словно на сугроб бросили горсть рябины.
Сжимая рукой основание оленьей шеи, я вдруг почувствовал, как под пальцами что-то тонко звякнуло, хрустнуло, потом обвилось вокруг среднего и безымянного. Я поднялся, в недоумении глядя на раскрытую ладонь, по которой струилась красная лента, с конца ее, безмолвно уйдя в снег, упал колокольчик.
Движимый отчасти неразрешенным удивлением, а более не утоленной до конца жаждой, я оглядел поляну. На дальнем ее конце, полускрытые опустившимися к земле ветвями, стояли сани, а в них краснело что-то громоздкое и неподвижное.
Недоумение перевесило, и я двинулся к саням. Это была самая настоящая, основательная и весьма помпезная зимняя повозка. Откинувшись на ее резную спинку, издавая мирное посапывание, в повозке спал тучный пожилой мужчина с кудрявой и абсолютно седой бородой.
Природа его столь безмятежного состояние стала ясна сразу – от старика крепко пахло канадским виски. Одет он был в ярко-красную плюшевую куртку, а с оката спинки свешивался того же цвета опушенный белым колпак.
Только сейчас я в полной мере осознал смысл выражения «так и сел». Я именно что сел, даже не ощутив всегдашней твердости промерзшей земли под обманчиво мягким снегом. Вампир в шоке – как вам это понравится?
Я, судя по всему, убил оленя Санта-Клауса.
Более антирождественского поступка трудно себе представить. Достаточно, если кто-либо будет в состоянии представить и этот.
Так чудовищно стыдно мне не было уже много лет, с тех пор, как я убил своего первого человека.
Это лишний раз подтверждает, что Рождество – не для вампиров.
Через сивушные пары слабо пробивался очень человеческий и привлекательный запах. Но меня он как будто вовсе не волновал.
Я оглянулся на городок, еще не видный за деревьями. Перевел взгляд на похрапывающего Санту. Поднял и отряхнул колпак, потом зачем-то решил его примерить.

Через несколько минут изрядно помолодевший волшебник в несуразном алом костюмчике, без усилий неся огромный мешок, пробирался по лесу в сторону городка – не так стремительно и изящно, как мог бы, не будь его совесть отягощена дурацким убийством и последующим не менее дурацким переодеванием.
Подергав старика за бороду, я с сожалением выяснил, что она настоящая, а не приклеенная, стало быть, мне придется исполнять роль Санты не при полном реквизите.
С чего вдруг мне пришла в голову такая несуразная идея, я и сам точно не знал. Наверное, захотелось позабавиться, будет что рассказать братьям (признаться, Эмметт смотрелся бы в подобном наряде куда импозантнее). Но, вдобавок к этому, мне действительно неприятно было воображать, что маленькие жители близлежащего поселения так и останутся без подарков, раз уж ничто человеческое не чуждо волшебному деду. Ну и, в конце концов, по моей милости он лишился оленя.
Совсем скоро я вышел на единственную улицу Сент-Мерри-Бем – так значился на карте этот населенный пункт. Весь он состоял из едва ли десятка домов – сущая деревня. Правда, очень аккуратная и удачно вписывающаяся в местный идиллический пейзаж, а сейчас, на Рождество, еще и нарядная.
Все дома были украшены лампочками, которые в наступающих сумерках переливались разными цветами. На дверях висели зелено-красно-белые венки, и из каждого окна тянуло свежей выпечкой, пряностями, зарумянившейся в духовом шкафу птицей.
Мостовая и тротуар были белым-белы, только за мной тянулась цепочка темных следов. Меня снова охватило сомнение – имеет ли право ополоумевший вампир в красном колпаке нарушать хрупкий покой этого маленького нарядного поселения?

Скотина, сказал я себе. Пожиратель сказочных зверей. Похититель Рождества. Сейчас же нацепи на свою каменную рожу самую очаровательную улыбку, оттенка, рассчитанного на детей, а не на их мам. И раздавай подарки, ряженое чудовище.

Так, в попытках придать мимике обаяние и непринужденность, я добрел до первого дома. Все его окна ярко золотились. Заходящее солнце покрыло крышу розовым отсветом, окрасив и тянущийся из трубы легкий дымок.
Надо мной, коротко крикнув, пролетела птица и тут же, размытой галочкой, скрылась над лесом – уже за противоположным концом городка. Я остановился у низкого забора, не решаясь ступить на мощеную дорожку, ведущую к крыльцу. Двор выглядел таким уютным и хрупким – я отчетливо представил, как под еле уловимым взмахом моей руки рассыпается снеговик, бодро охраняющий вход в маленький садик, воздушный порыв срывает еловый венок, когда я проношусь мимо, а про брошенные санки и говорить нечего… Нет ничего смертоноснее целеустремленного вампира.
Нет никого грациознее осторожного вампира, поправил я себя мысленно. Я очень, очень осторожный, виноватый и робкий… Санта-Клаус.
Внезапно моя голова взорвалась целым фейерверком человеческих мыслей. Коротких, ярких, восторженных, нелепых.
Дверь дома распахнулась. На пороге стояла девочка лет пяти в нарядном платьице и наспех накинутом пальтишке. За ее спиной по лестнице скатилась целая гурьба разномастных малышей и, потеснив ее на пороге, высыпала во двор. Они вопили и визжали что-то радостное, такое же несуразное и яркое, как и их мысли, но я разобрал только слова этой девочки, произнесенные тихо, но очень уверенно.
- Живой Санта! – сказала она.
Я опустил мешок на снег, другой рукой поправляя колпак. Убедителен я, да? Признаться, я был готов к тому, что она завопит: «Глядите, переодетый вампир!»
За девочкиной спиной возникла молодая женщина. Окинув меня внимательным взглядом, она отчетливо подумала: «Наверное, безработный актер. Молоденький какой. Абсолютно не похож на Рождественского деда». Клянусь, через долю секунды я драпал бы оттуда не хуже оленя, но следующей ее мыслью было смиренное «Да и кто поедет в такое захолустье!», затем последовал приглашающий жест.
- Счастливого Рождества! – сказал я уже на крыльце, выдвинув впереди себя объемистый мешок.
- Счастливого Рождества! – с легкой иронией отозвалась она.
Девочка метнулась в дом и через минуту снова выскочила, протягивая мне стеклянную бутылку.
- Пей, пожалуйста! – попросила она серьезно, и пояснила, с каждым слогом затихая. – Санта всегда пьет кока-колу.
Обе внимательно смотрели на меня, и мне пришлось сковырнуть красную крышку (к счастью, женщина не обратила внимания, что я сделал это пальцем) и глотнуть немного отвратительной липкой и шипучей жидкости, которая даже в таком малом количестве упорно не хотела принять очертания моего пищевода. Только ужас от возникновения в голове картинки под названием «Юный и неубедительный Санта-Клаус выплевывает кока-колу на крыльцо на виду у маленькой девочки» смог поспособствовать нескольким интенсивным глотательным движениям. В волнении я согнул жестяную крышечку пополам и сунул ее в карман.
- Вкусно? – спросила девочка.
Под пристальным взглядом ее темных глаз мне стало не по себе, и я несколько раз кивнул.
- Проходите, - предложила женщина, но сама вышла во двор и стала уговаривать детей вернуться в дом.
Заведя, наконец, неугомонных малышей, она повела их на кухню. Я понял это по запахам, весьма неаппетитным для меня сейчас, но я помнил эти ароматы с тех пор, как был человеком, и то, что они приятны и желанны, наверное, отложилось где-то в глубинах подсознания. Мне не нравились эти запахи, но сейчас я наслаждался ими.
Оставшаяся стоять рядом маленькая девочка тоже не походила на еду. Она благоухала, как праздник, как надежда, как ожидание чуда. И когда она робко подергала меня за рукав плюшевой куртки, я присел и всмотрелся в ее бледное лицо.
- Что ты хочешь? – спросил я нежно, позволив себе дышать свободно, упиваясь ее ванильностью и клубничностью – запахами, совершенно неприемлемыми для вампиров.
Она что-то зашептала. Сверху ко мне протянулась рука с зажатой бумажкой. Я поднял голову, подошедшая женщина протягивала мне десятку.
- Вот, возьмите… и, наверное, вам нужно обойти другие дома? Их здесь еще двенадцать.
- Спасибо, - ответил я и снова повернулся к девочке. – Пожалуйста, повтори...
Конечно, я прекрасно расслышал то, что она прошелестела. Она весь год была очень хорошей девочкой, слушалась маму, научилась читать и танцевала на конкурсе. Теперь она проговорила все это чуть громче и отчетливей, и добавила:
- Ты исполнишь мои желания?
Что мог я ответить? Что я – не Санта, да и тот – не волшебник? Что желания сбываются редко, а зачастую они настолько безумны, что лучше бы им не сбываться никогда? Что я смогу выполнить ее мечту, только если она мечтает о неожиданной и мгновенной смерти?
- Да, - сказал я. – Да, конечно.
- Все? – требовательно уточнила она.
- Да, все, - подтвердил я уверенно.
Мать, улыбаясь, смотрела на дочку, ее размышления были сумбурными, почти как детские, но не очень-то веселыми.
- Милая, Санта должен идти к другим ребятам, - сказала она, но девочка не отпускала мой рукав.
- А когда? – продолжала она. – Когда ты их исполнишь?
Я мучительно вглядывался в нее, пытаясь уловить хотя бы обрывок мечты, столь нуждающейся в исполнении, в ее мыслях, но не мог. О чем может просить ребенок? Чего желал я сам в ее возрасте? И почему твердо знал тогда, что мои мечтания сбудутся?
- Когда-нибудь, - наконец, ответил я. – Тебе надо только немножко подождать. Когда-нибудь…