И долго это будет продолжаться? – Мария порхнула ко мне и присела рядом на грубый обломок бетона. Я удержался, чтобы не скривиться от ее тона.
- С каких это пор я не имею права менять свое настроение в ту или иную сторону? – Я вздохнул. Похоже, это утро снова будет омрачено стандартной беседой с попыткой промывки мозгов. Я чувствовал раздражение, исходящее от Марии. Эгоистичное, злое. Мне захотелось отодвинуться подальше.
- Ох, Джас, я не буду пытаться тебя переубедить или развеселить. Но неизвестность меня просто прожигает изнутри. Видеть, как ты по непонятной мне причине киснешь с каждым днем, знаешь ли, не самое приятное зрелище.
Вот-вот. Я же говорил. Эгоистка. Я всегда подозревал, что ей не столько была нужна причина. Все опять же сводилось к раздражению. Я своим плохим настроением портил настроение ей. Раз за разом.
Интересно, она когда-нибудь пыталась понять, что когда не только я сам, но и окружающие пребывают в дурном настроении, я испытываю этот негатив за всех сразу, и от этого мне только хуже? Я бы назвал это замкнутым кругом. Мария бы сказала, что я сам виноват. Она никогда не копалась в себе. Если что идет не так, как надо, то причина где-то вокруг нее, иначе и быть не могло.
Мария все ждала моего ответа, наклонив голову в сторону. Смуглая, но в то же время будто покрытая мелом рука взметнулась и легла мне на плечо. Я дернулся.
- Позволь мне дополнить твое раздражение разочарованием, - сказал я и, стряхнув ее руку, ушел за полуразрушенный дом. Позади меня раздалось шипение, и я спиной почувствовал, как кое-кто начинал медленно закипать. И тебе приятного утра.
***
Если честно, Монтеррей мне уже до смерти надоел. Да, город большой, развивающийся. «Большое сытное пастбище, к тому же такое родное», - сладко мурлыкала Мария, облизываясь. Уже больше полувека прошло, а меня все воротит от этой ее манеры выражаться. Мы почти постоянно жили на окраине города, примыкавшей к Cerro de la Silla, в старых разваливающихся домишках. Место непримечательное, да и к вящей радости наших с Марией «подопечных» сюда частенько забредали всякие маргинальные личности. Лично меня тошнило от таких. Я всегда выбирался в центр. Там долго выслеживал кого-нибудь, кто явно не радовался своей жизни, и… Так мне казалось, что я совершаю меньшее зло. Что я «освобождаю» человека от его «мучений». Я лгал сам себе. Я ненавидел себя за это. Но больше всего я ненавидел сам процесс.
Чувствовать, как страх удушливой волной выплескивается из человека, жизнь которого я вот-вот прерву, поглощать этот коктейль из ужаса, паники и ощущения незащищенности и безнадежности – это было выше моих сил. Я уже давно забыл, что это значит – испытать облегчение от утоления жажды. Это было моим личным адом на земле.
Каждый раз, когда я возвращался домой и смотрел в ярко-алые глаза свежей партии новообращенных, я вспоминал все те годы, которые мы провели в борьбе за власть. Я устал от этого. Постоянная ненависть и жажда мести, проходившие сквозь меня, но не принадлежавшие мне, выжгли во мне все человеческое.
Представьте, что каждая эмоция может быть окрашена в определенный цвет. Спокойные, нежные ощущения – всегда пастельных тонов. Яркое, как солнце, счастье, которое я иногда улавливал от людей, которые проходили мимо места, где я затаился в ожидании подходящей добычи. Я всегда пропускал этих людей, оберегал их от самого себя. Серые, отдающие чернотой бездонной пропасти ощущения печали и скорби. Все это было лучше, гораздо лучше огня – полыхающего огня ярости, гнева, злобы, жажды убийства.
Я больше полувека прожил в пламени костра, сжигающего на своем пути всех, кто был не с нами. Ярко-красную ауру ненависти я видел, даже закрыв глаза. Через меня, как через тонкую ткань, просачивались все грязные помыслы, все отрицательные эмоции, на которые не скупились окружавшие меня вампиры. Просачивались и оседали во мне. Я боролся с ними, чтобы они не стали моими. Постоянная борьба, направленная на защиту самого себя, привела к тому, что у меня не оставалось сил на собственные чувства и эмоции. Я стал моральным инвалидом, я представлял, что изнутри я словно бинт, насквозь пропитанный кровью и гноем. Я испытывал жажду собственных эмоций, но они не приходили ко мне. Они покинули меня, не желая сосуществовать в одном теле со всем набором чужого негатива. Мой личный ад на земле.
Марии я никогда не говорил, насколько мне плохо от всего этого, да она и не поняла бы. Даже в те редкие минуты, когда я готов был раскрыться перед ней, меня останавливали пустые непонимающие глаза, равнодушные к чужим проблемам.
Непонятый, я стал замыкаться в себе еще больше. Не испытывая никаких эмоций, положительных уж точно, я стал пустым. Как пустая банка, которую все кому не лень заполняли своими дурными эмоциями. Депрессия, вот как это однажды назвала Мария. Депрессия? Ну, пожалуй, что и депрессия. А кому до этого дело? Явно не той горстке новообращенных, которые вечно заняты только своей жаждой и драками между собой. Сейчас я смотрел на них как на пушечное мясо. Это уже не люди, как и я сам.
***
В таких мрачных раздумьях я провел несколько лет. Я почти потерял счет мелким стычкам, которые происходили всякий раз, когда кто-то вторгался на нашу территорию. Потерял счет моим жертвам. Потерял счет людям, которых Мария обратила в вампиров.
Я никогда принципиально не спрашивал имен тех, кого мы с Марией держали в качестве мини-армии. Они появлялись и исчезали сплошным потоком, а я старался не думать об этом. Последний раз, когда я позволил себе думать о них, как о достойных своей жизни существах, Питер смог увести от меня Шарлотту. С тех пор я ничего не слышал о них. От Марии я также не слышал ни слова больше полугода после этого – она дулась. Хотя это слишком мягкое слово для ее реакции. Можно даже сказать, пусть и с усмешкой, что мне тогда влетело, как нашкодившему мальчишке. Жители Монтеррея тогда подумали, что у них под боком случился грандиозный камнепад. Может даже испугались, что их пресловутая гора начала разваливаться на части. О нет, уважаемые жители, спите спокойно, пока причина этого явления не пришла за вами в ночи, чтобы утолить свою жажду.
Я по-прежнему раздражал Марию, а она начала доставать меня. С этим надо было что-то делать. Я все больше склонялся к варианту, что все в скором времени закончится дракой. Но ввязываться в поединок с Марией я не хотел, мне было противно даже от самой мысли об этом.
В начале мая, когда асфальт уже плавился от нестерпимого жара, а мы окончательно потеряли возможность появляться на людях днем, пришли они. Восемь зрелых, опытных вампиров, которым приглянулся наш город. Они зашли с противоположной стороны города, поэтому мы не сразу их почуяли. Как назло, наши «домашние» вампиры уже приближались к годовщине своего перерождения, и надежды на их выживание их всех было не так много, как мне бы хотелось. Мы с Марией вдвоем начали вылавливать гостей по одному, чтобы получить преимущество в финальной стычке. Двоих мы одолели без проблем, но затем пришельцы поняли, что город без боя не отдадут, и потому отошли на первоначальные позиции. На вторые сутки противостояния они прислали парламентера – молодого парня с угольными волосами и белозубой улыбкой, решившего подработать рассыльным. Разумеется, он и не подразумевал, что после выполнения задания он попадет на обед Марии. У нас не действовало правило неприкосновенности парламентеров, да и Мария была голодна.
Противники назначили встречу в миле от нашего места обитания – также у подножия горы, в густом подлеске. Мария разрывалась между потребностью в дополнительных бойцах и лишней охотой накануне битвы. Я, как и обычно, упивался своей депрессией на заднем дворе. Я сидел на кривой скамейке, покрытой занозами, подперев подбородок кулаком, и думал.
В последнее время мое состояние ухудшилось. Меня почти выворачивало наизнанку от самого себя. Я был себе противен, и я ненавидел свою жизнь.
Иногда я мельком задумывался, неужели все вампиры влачат подобное существование. Неужели наш вид создан только для этого – для жестокости, жажды власти и мести? Я не знал другой жизни, Мария всегда твердила, что так и должно быть. Поэтому я и не хотел другой жизни. Я лишь хотел прекратить ту жизнь, которой жил сейчас. И мне было уже неважно, как это сделать. Определенный план созрел в моей голове за доли секунды, это было так просто – осознать, что у меня есть выход после стольких лет. Я улыбнулся сам себе и поднялся, чтобы пойти и сказать Марии, что готов к битве.
***
- Это вам не какие-нибудь неопытные южане, к которым вы так привыкли, - пояснял я своей команде. – Это матерые убийцы. Так что будьте внимательны! И главное: не допускайте численного преимущества противника в индивидуальной схватке – создавайте преимущество сами. Это ваш шанс отстоять свою жизнь и нашу территорию.
Одиннадцать молодых вампиров. Восемь мужчин и три женщины. Они были хорошо натренированы, достаточно опытны, и сейчас я уже мало сомневался в исходе битвы – во всяком случае, для себя. Наверное, это было самонадеянно, но я никогда не встречал соперника, равного мне. Сегодня я упущу возможность снова это подтвердить.
С наступлением ночи мы заняли позиции в лесу и приготовились. Противники не заставили себя ждать: шестеро вампиров появились словно ниоткуда. Четыре женщины и двое мужчин. Это будет легко.
- Приглядись к девушкам в центре, Джаспер, - сказала Мария с некоторой обеспокоенностью. – Видимо, они будут более активны в сражении.
О да, я видел. Это явно были партнерши тех вампиров, которых мы с Марией выследили в последние дни. Невероятно прекрасные, эти две женщины рычали не переставая, видно было, что они из последних сил сдерживаются, чтобы не сорваться на нас прямо сейчас.
Эти две фурии, эти два ангела мести – это будет нашей с Марией работой. Ни один новообращенный не справится с такими вампирами.
Наша порода ни при каких обстоятельствах не прощала убийства своей второй половины. По мне, так это было правильно. Какой смысл существовать вечно, если ты знаешь, что самое лучшее, что могло с тобой случиться, уже покинуло этот мир? Вечность в одиночестве – от этого я бы сошел с ума, если вампир вообще может свихнуться. Впрочем, Мария была не самой приятной компанией, но других вариантов у меня не было. В этом мире жестокости и кровавой мести для меня, настолько зависимого от чужих эмоций, не могло быть родственной души, я был в этом уверен.
- Моя та, что слева, - шепнула Мария. Я кивнул. Пусть забирает, мне вполне хватит этой одичавшей брюнетки, бешено прожигавшей меня взглядом.
Мы стояли и ждали, у кого первым кончится терпение. Я по опыту знал, что сейчас нам не следовало атаковать, и потому держал руку на уровне бедра в предупредительном жесте для моих подопечных.
Минуты шли одна за одной, спешить нам было некуда. Но, по-видимому, сестры по несчастью из вражеского клана были ну слишком уж нетерпеливы. Я улыбнулся.
- Джаспер? – настороженно сказала Мария. – Что с тобой? Что идет не так?
Надо же, подумал я, неужели она что-то заподозрила? Нет, я не собираюсь устраивать слезливых прощаний.
- Нет, все в порядке. Сконцентрируйся.
В этот момент где-то далеко в городе раздался удар колокола, и наши враги с диким криком ринулись на нас.
***
Краем глаза я видел, как Мария тоже начала двигаться, чтобы занять удобную позицию для защиты и контратаки. На наш «молодняк» я даже не стал смотреть на прощание. Я просто взглянул в бешеные глаза надвигающейся на меня брюнетки, улыбнулся ей и закрыл глаза.
Я знал – еще секунда, и меня не будет. Не будет больше Джаспера, так надоедавшего своей напарнице постоянной депрессией. Так и должно быть – ведь я задержался на этой земле непозволительно долго. Я столько сделал зла в своей жизни, что просто не заслуживал дальнейшего существования. Оно уже давно стало никчемным и бессмысленным. Раньше Мария давала мне цель: завоевание все новых территорий ради насыщения ее жадности. Я боролся, у меня это хорошо получалось. Потом я потерял сам смысл этой борьбы, а сейчас не был уверен, что он вообще когда-либо был. Я так устал от этой злобы, пронзающей меня снаружи, чтобы иссушить внутри. Я больше не хотел это терпеть.
Эта мысль пришла ко мне подобно вспышке озарения. Простое и быстрое избавление. Я знал, что мне всего лишь надо дождаться, когда начнется битва. Мария сама облегчила мне эту задачу, оставив мне самого сильного и яростного соперника. Этот милый посланник смерти не заставит меня долго ждать. Еще секунда, и меня не будет.
***
Вот и прошло последнее мгновение, достаточное для одного лишь удара сердца. Я снова улыбнулся в ожидании, но боль не пришла. Вместо этого я почувствовал, что лечу вбок, а чьи-то острые когти цепляют мое плечо, в попытке оторвать руку. Я моментально открыл глаза и стал свидетелем того, как молодая вампирша из нашей команды – я помнил, она была достаточно способной – как тень перемещается от меня к моему сопернику и быстрым ловким движением прыгает ей на незащищенную спину. Противный металлический скрежет – и брюнетка осталась без головы. Легко и просто.
Сказать, что я был потрясен – ничего не сказать. Я просто остолбенел на своем месте, осматривая место битвы, понимая, что буквально минута, и все благополучно закончится. Мария уже перемещалась к третьему противнику, а группа новообращенных дружно добивала последних двух пришельцев. В их веселой компании не хватало троих: одного убили, видимо, в самом начале, второй ковылял в сторону без рук, пытаясь спастись, а моя спасительница находилась в нескольких метрах от меня и спокойно заканчивала расчленение мстительной брюнетки. Я тряхнул головой и встал. Мне невыносимо захотелось уйти отсюда, и я тут же последовал желанию. Мария, уже закончившая свой бой, скептически взглянула с мою сторону и пошла за мной. Она нагнала меня в одно мгновение и нетерпеливо дернула за локоть.
- А помочь нам разжечь костер не хочешь? – Было видно, что она хотела задать совсем не этот вопрос.
- Трудно поверить, что вы не сможете справиться без меня, - пожал я плечами.
Мария топнула ногой. Как по-детски.
- Да что это вообще такое?! Ты как неживой, Джас.
- Вообще-то я и есть неживой. Застрял где-то посередине между человеком и трупом. По твоей, кстати, милости.
Вот это было ударом ниже пояса. Такой козырь я не выкладывал лет сорок. И это сработало: Мария завизжала, и, развернувшись, умчалась прочь. Крыть ей было нечем.
- Джаспер, - раздался за спиной женский голос. Я обернулся. Ах, да, та самая девушка, которая помешала мне умереть. Я вздохнул, будто от усталости, и сел прямо на землю, затем похлопал место рядом с собой, приглашая ее сесть. Нам необходимо было поговорить.
- Что это было, Джаспер? – спросила она тихим ровным голосом. Я внимательно присмотрелся к ней: издалека она почему-то казалась высокой, но сейчас я понял, что она едва ли мне по плечо, почти одного роста с Марией. Длинные русые волосы, тонкое, ничем не примечательное лицо. Она показалась мне какой-то задумчивой или может даже мечтательной. Ей едва ли было за двадцать, когда ее обратили. Она не была похожа на коренных жителей Монтеррея, скорее, непривыкшая к южной жаре девушка из северного штата.
Она присела рядом и спокойно посмотрела на меня.
- Что это было? – повторила она. Ее голос не был окрашен какими-либо эмоциями, но все, что она чувствовала, было передо мной как на ладони. Смущение. Сдерживаемая радость. Облегчение. Мне вдруг стало не по себе. Я ничего не знал о ней, мне никогда не было интересно, кто она такая. И тут она ни с того, ни с сего обращает внимание на мое суицидальное поведение и решает меня спасти.
- По-моему, это я должен спросить, что это было, - сухо отрезал я.
Девушка моментально смешалась и продолжила шепотом:
- Ты не стал защищаться. Я бросилась наперерез той женщине и не позволила ей убить тебя.
Вот так вот просто она объяснила произошедшее. Я даже не нашелся, что ответить. А она продолжила:
- Ты, наверное, злишься, что я помешала тебе. Но ты же не можешь не понимать, что это неправильно.
- Что? – я не понял, о чем она.
- Это неправильно. Всегда есть что-то, что держит в этой жизни.
- Тогда ты мало видела в жизни, раз думаешь, что невозможно дойти до точки.
Я почувствовал раздражение. Не ее – она была по-прежнему спокойна – но свое. Хоть какие-то эмоции, а то я уже отвык от них. А что она? Она лишь подперла голову кулаком и поджала губы.
- Но ведь у тебя в жизни что-то же есть, - возразила она.
- А ты много знаешь о моей жизни? – Мрачно спросил я.
- Ну… - я снова почувствовал ее смущение. – Я наблюдала за тобой. Ты много грустишь, я не отрицаю этого. Я смутно представляю, из-за чего, но поверь мне, тебе есть чему радоваться.
- Это чему же? – Я не выдержал и сорвался на крик. Меня почти бесила наивность этой девчонки, ее слепой оптимизм. Наверное, я сильно разозлился, потому что девушка вся сжалась в комок. Я ожидал волны страха, которая должна была прийти от нее, но вместо этого…
- Почему ты чувствуешь вину? – Спросил я пораженно.
- Я разозлила тебя, ведь так? – смущенно обратилась она ко мне. – Я не хотела, прости. Просто это то, как я вижу мир вокруг. Почему бы тебе не взглянуть на мир также? Мы живы, это уже повод для радости. – Она пожала плечами и улыбнулась. Мягкая, добрая улыбка. Как у ребенка.
- Как тебя зовут?
- Нэнси. - Все так же тихо ответила она. – Неужели ты не знал мое имя?
Я прислушался к ее настроению. Она не обиделась – просто удивилась.
- Нет. – Только и сказал я. Невежливо было бы объяснить ей, что мне не было интересно ни ее имя, ни имена ее собратьев по несчастью. Ах да, она же считала, что это не несчастье, а повод для радости.
- Так вот, Нэнси. Я давно уже должен был покоиться на кладбище, а ты должна была веселиться и жить полной жизнью. Вышла бы замуж за темноглазого красавца, нарожала кучу детишек и была бы счастлива. А то, что с нами сделали – противоестественно. И говорить тут не о чем.
Я не дал ей ответить, хотя видел, что она собирается что-то сказать.
***
Часами позже я лежал на вершине Cerro de la Silla и смотрел на проплывающие мимо облака. Слова Нэнси не выходили у меня из головы. Она и вправду была ужасно наивной и не знала жизнь с той стороны, с какой ее знал я. Может быть, это было к лучшему. Зачем разочаровывать всех подряд? Одного меня уже было более чем достаточно. Но что-то в словах этой задумчивой и спокойной вампирши меня зацепило. Я долго раздумывал над этим. И тут меня осенило, что Нэнси должна будет умереть уже через несколько недель. Я знал, что однажды вечером Мария позовет меня в подвал, где на полу будут корчиться от нестерпимой боли перерождения наши новые подопечные, кивнет на них и скажет: «Пора». Я как всегда спрошу, можно ли оставить кого-нибудь из них, а она ответит с гримасой: «Только не говори, что не хочешь этого делать». Затем я пойду на задний двор и объявлю, что каждому из них будет дано задание. Для «объяснения задания» я начну отводить их в лес по одному. Это была вторая причина, по которой я не сближался ни с кем из новообращенных. Убивать того, с кем ты общался целый год, с кем дрался бок обок, мне было бы противно. А так они были для меня лишь испортившимся инструментом, затупившейся пилой.
Теперь мне предстоит причинить боль Нэнси, я должен буду убить вампира, давшего мне еще один шанс на жизнь. Я закрыл лицо руками. Я не испытывал к ней ровно ничего. Но теперь она была связана со мной, а я с ней.
И снова мне не с кем об этом поговорить. Мария, разумеется, не подходила. Даже смешно подумать, какое у нее будет лицо, когда я скажу ей, в чем дело…
- Джаспер? – Послышался голос Нэнси. Я застыл. Только не сейчас. Только не она.
- Джас, ты не против, если я посижу с тобой? – спросила она. Я молчал, а потому она замерла в нерешительности в паре шагов от меня. Я понял, что поступаю невежливо, и ответил:
- Конечно, я не против.
Нэнси улыбнулась своей нежной улыбкой и присела рядом со мной. Она подставила лицо ветру, свободно гулявшему на вершине, а я украдкой взглянул на нее. Но она поймала меня, быстро повернувшись. Я смутился. А она – ничуть. Она странно на все реагировала.
- А когда ты была человеком, ты тоже была такая невозмутимая?
Нэнси звонко рассмеялась.
- Что?
- Мне задавали подобные вопросы сотни раз в обеих жизнях. Да, я всегда была немного не от мира сего, так мама говорила, - девушка печально вздохнула, и я понял, что она скучает по родным. Увы, она их больше никогда не увидит.
- Чем же ты отличаешься? – Сам того не заметив, я заинтересовался личностью и характером этой худенькой девушки с лицом северянки. Она задумалась.
- Наверное, все дело как раз в моем особом видении мира, - медленно произнесла она. Я всегда находила выход из проблем, всегда ловила позитив с каждым вдохом, всегда у меня получалось дарить людям надежду. А еще я фаталистка, может от этого я такая спокойная.
- То есть, ты считаешь, что твое обращение в вампира - это тоже часть чьего-то грандиозного плана? – я позволил нотке скептицизма ворваться в мой тон.
- А почему бы и нет? – Легко отозвалась Нэнси. – Почему бы мне не стать тем, кто призван тебя спасти? Кто должен был оттолкнуть ту женщину
в последний момент?
- Не слишком ли ты много на себя берешь? Миссии, предназначения… - я задумался над тем, что я, похоже, был тем, кто призван прервать жизнь этой девушки, тогда как она спасла меня. - Нэнси, ты просто попала в огромную передрягу и теперь вынуждена убивать людей ради собственного пропитания.
- Как знать. Время покажет.
- У тебя не осталось времени, Нэнси. – Слова вылетели у меня прежде, чем я подумал об их последствиях. Я закусил язык и стал ждать ее реакции.
- Ты о том, что скоро вы нас всех перебьете? – она увидела, что у меня отвисла челюсть и поспешила продолжить. – Это же очевидно. Мы не всегда будем так сильны. Когда мы перестанем быть вам полезны, вы просто избавитесь от нас, чтобы мы не создавали конкуренцию. И вам снова понадобятся новобранцы.
Я долго молчал, решая, что теперь делать. Я не мог понять, что удерживает Нэнси сейчас рядом со мной, почему она не срывается прямо сейчас в сторону севера с твердым намерением бежать не меньше недели, чтобы у нас с Марией не было возможности и намерений так далеко преследовать ее.
Так что я должен был теперь делать? Посоветовать ей бежать? Оставить все как есть? Рассказать Марии? Я в замешательстве тряхнул головой.
- Тогда почему ты еще здесь? Беги! – я неосознанно схватил Нэнси за плечо, пытаясь, чтобы мои слова звучали как можно убедительнее. – Ты не понимаешь! Я не смогу оставить тебя в живых, но и убить тебя я отныне не могу. Все, что я могу сделать для тебя – это устроить побег, я смогу сделать так, что Мария не станет тебя преследовать. Это не настолько…
- Постой, Джаспер, - Нэнси невозмутимо перебила меня, развернувшись ко мне и, незаметно стряхнув мою руку, положила свои руки мне на плечи. Ее ярко-красные глаза так не подходили к ее внешности, что я захотел отвести взгляд, лишь бы не видеть этого несоответствия. Но она перехватила мой взгляд и удержала его. Она глядела на меня исподлобья и говорила очень тихо, медленно и убедительно.
- Послушай меня, Джаспер, и постарайся понять меня. Сначала выслушай, а потом суди, - поспешила она перебить меня, когда увидела, что я был готов возразить. – Я говорила тебе, что наша продолжающаяся жизнь – повод для радости. Но радость и счастье – не одно и то же, не мне это тебе объяснять. Даже мне, прожженной оптимистке, неоткуда черпать счастье в моей нынешней жизни. Видит Бог, я не хотела убивать людей, я не хотела убивать вампиров. Я превратилась в паразита, и мне противно им быть. То, что вы убьете нас, когда мы не будем более полезны, я поняла около месяца назад. Сейчас неважно, как и почему я поняла. Важно лишь то, что почти одновременно с этим я заметила твое состояние. Я видела, как прогрессирует твое отчаяние, как ты все больше замыкаешься в себе. Могу поспорить, ты считаешь себя чудовищем, ночным кошмаром, - она улыбнулась, - но мы все тут такие – не более чем убийцы. Но я хотела бы, чтобы ты увидел себя со стороны, как преображается твое лицо во время задумчивости. В эти моменты я сразу вижу, каким ты был человеком, каким бы ты стал, не случись все это с тобой… - тут Нэнси запнулась, и я понял по ее смущению, что она потеряла свою мысль и сказала то, что не собиралась. Я нахмурился и позволил ей прийти в себя. Она вздохнула и продолжила. – Я увидела цель, Джас. Впервые за весь год я увидела цель. Ту, которая доведет меня до конца. Которая обеспечит мне смысл существования ровно до того момента, пока вы с Марией не придете уничтожить нас. Я ведь не собиралась сопротивляться, убегать, прятаться. Как я уже говорила, счастье и радость не всегда соседствуют. Так вот, я несчастна в этой жизни и не вижу для себя счастья в постоянном убийстве людей. Ты что-то там говорил про детей, мужа и счастливую человеческую жизнь… Так вот, наверное, чтобы убедить тебя и по-настоящему показать тебе, что я чувствую уже почти год, я расскажу тебе свою историю. Это ты думаешь, что она у нас у всех одинаковая, мол, «Жил-был, а потом сплыл». У меня она немного отличается, но именно в этом дело. У меня был жених – красивый кареглазый Пино, которого я любила, и который любил меня. Он привез меня в Монтеррей, чтобы познакомить со своими родителями. Все шло гладко, и всего через неделю мы должны были пожениться, но однажды вечером я задержалась на заднем дворе с книгой. – Нэнси дернулась, я почувствовал ее страх и отвращение и понял, что вдаваться в подробности она не хочет, а потому начала говорить быстро-быстро. – Когда пришло время моей первой охоты, я бездумно поддалась соблазну убежать домой к Пино, я даже не подозревала, чем это закончится! – голос Нэнси сорвался на крик, она закрыла лицо руками и начала раскачиваться взад и вперед. А я сидел рядом как идиот, ошеломленный ее словами, ее реакцией, и думал над тем, какое я все-таки ничтожество, что позволяю жалеть себя девушке, которая пережила настоящий ад и теперь никогда не простит себя. Как она вообще живет? Я бы на ее месте тут же отправился в Италию и попросил немедленной казни.
Да, этими словами Нэнси дала мне много уяснить. Я почувствовал себя слабым и жалким, безвольным, эгоистичным. А рядом сидела девушка, в беспощадном порыве уничтожившая собственную любовь.
Ей не требовалось продолжать, я и так понял, что она хотела донести до меня. То, что для Нэнси уже не существовало никакого якоря, держащего ее в этой жизни, кроме меня, было ясно как день. Я был тем, кого она спасла, возможно, в попытке установить компромисс с собственной совестью. Я был тем, кто теперь должен был помочь ей покинуть этот мир. Я ухватился руками за голову и застонал. Шквал информации, а главное – океан эмоций, которые, я чувствовал, бушевали в хрупкой девушке рядом со мной, смешали все мои мысли, и я осознал, что окончательно запутался.
Нэнси вздрагивала, словно от плача, глаза ее были пусты. Солнце заставляло ее кожу сверкать подобно граням бриллианта, и казалось, что это не просто сияние, что это маленькие слезинки, каждая – за один день из ее недолгой второй жизни, когда она раскаивалась и искала причины жить дальше.
Мы сидели так какое-то время, оба полностью раздавленные собственным положением. Инстинктивно я поднял руку, чтобы обнять Нэнси за плечи, и она молча придвинулась ко мне. Так мы и сидели: она – размышляя о чем-то своем, а я – вдыхая запах полевых цветов, который исходил от нее и который так хорошо подходил к зною и палящему у нас над головами солнцу. Думать не хотелось, не сейчас.
Мы бы, возможно, сидели так вечно, но когда солнце склонилось к горизонту, и пейзаж вокруг нас окрасился в багряные цвета, так отчетливо напоминающие о крови, я тихо произнес:
- Мария может начать искать нас. Дать ей узнать, что мы здесь вдвоем – не самая лучшая идея.
- Ты уважаешь ее. – Это прозвучало не как вопрос. Я кивнул. – Но ты хочешь ее покинуть.
- Ты слишком многое видишь, Нэнси.
- Лучше поблагодари судьбу, что я так хорошо разбираюсь в людях, - улыбнулась она.
- Я лучше поблагодарю тебя. Спасибо тебе, что остановила меня. Ты дала мне второй шанс и пищу для размышлений.
- Пожалуйста, - она снова улыбнулась, и у меня в груди похолодело от того, что я не могу дать ей ничего взамен – ничего, что я считал бы достойным. Ее убийство я таковым не считал.
- Но, несмотря на всю мою к тебе благодарность, я не могу ничем тебе помочь. Все, что я могу для тебя сделать, тебя не интересует.
- Просто останься рядом со мной до конца следующей недели.
- И потом убить тебя? – я вскочил, не в силах мириться с неизбежным.
Нэнси вдруг заговорщически улыбнулась:
- Я думаю, ты найдешь способ, как переложить это на другого.
Я покачал головой. Сейчас она успокоилась и так невозмутимо говорила о своей смерти, что у меня волосы вставали дыбом. Хотя, это было лицемерием: всего сутки назад я и сам готовился умереть.
Если честно, у меня по-прежнему голова шла кругом. За этот день изменилось слишком многое.
- Пошли, Нэнси, мы засиделись.
Мы с минуту смотрели друг на друга, а потом молча разошлись в разные стороны.