Мягкий полусвет в моем кабинете успокаивает, легкий джаз помогает отвлечься от тяжелых эмоций, вызванных нахлынувшими воспоминаниями. Лед в бокале с Hennessy давно растаял, допиваю последний глоток практически теплого коньяка и тушу сигарету. Все. Вечер воспоминаний подошел к концу, пора идти домой и ложиться спать, для того, чтобы завтра начать новый день. Новый, но такой же бессмысленный день своего существования.

*******************************
В тот решающий день я все же смогла отключить эмоции и включить Изабеллу, которая всегда и всего добивается и не отступится от задуманного не смотря ни на что. Даже на то, что дальше незачем будет жить.
Я набрала номер Сэймона и ровным деловым тоном сказала, где ему искать Эдварда. Потом проснулся Эдвард, и через десять минут все пошло совсем не по плану: он решил покончить с собой. Мотива его решения я не поняла. Стало ли ему страшно от того, что с ним сделает Сэймон, или его замучали угрызения совести. Но этого я никогда не узнаю, да и не хочу. Теперь это уже неважно. Теперь для меня не осталось ничего важного, и вообще ничего не осталось.
Я продолжала существовать изо дня в день. Продолжала делать свою грязную работу и просто пребывать здесь, на этой земле, не ощущая никакой потребности жить и чувствовать. Я приходила в офис, улыбалась клиентам, раздавала указания, но все это делало лишь мое тело. Делало, потому что так привыкло. Я не могла себе позволить слез, не могла позволить себе истерик, не могла лежать на диване как овощ, и оплакивать свою жизнь, мусоля каждый мерзкий эпизод. А это то, чего мне хотелось больше всего: мне хотелось быть слабой, но я уже давно разучилась выполнять желания своей души, своего сердца. И теперь, все так же привычно наплевав на себя, я продолжала создавать видимость жизни.

Через несколько дней Инна посетила мой офис. Как всегда, красивая и уверенная в себе она прошла в мой кабинет. Я смотрела на нее спокойным, даже равнодушным взглядом, пока она ждала моей реакции на свое появление. Выдержав некоторое время, я все же предложила ей присесть.
- Изабелла, ты все-таки сделала это. Я верила, что ты сможешь! И знаешь, ведь все вышло даже лучше. Эти два ублюдка, Эммет и Джаспер, теперь сгниют в тюрьме, так что Эдварду ещё, можно сказать, повезло...
Я слушала ее молча, все также спокойно вглядываясь в ее лицо. Затянувшаяся тишина заставила ее нервничать, что было заметно. При мне она не играла, не одевала маску каменной леди, это меня немного смягчило. Я относилась к ней хорошо, но давать слабину по отношению к ней мне не хотелось.
- Да, Инна, я все закончила. Ты пришла меня поздравить? – произнесла я сухо, деловым тоном.
- Да, Изабелла. Поздравляю, – произнесла она, слегка смутившись моей реакции. – Еще я пришла тебе кое-что сказать, пока ты не узнала сама. Я надеюсь, ты не сильно рассердишься...
Она замешкалась, но, увидев мое заинтересованно-удивленное выражение лица, продолжила.
- Помнишь тот материал, который Эдвард собирал для развода с Элис?
Я утвердительно кивнула.
- Я отправила его Сэймону по электронной почте, – на одном дыхании выпалила она и, сделав паузу, продолжила: – Прости, что без разрешения. Я понимаю, что ослушалась, но это был такой соблазн. Папочка должен узнать истинное лицо своей доченьки. А еще, я приложила письмо, где описала степень ее участия во всей истории с Эдвардом.
На лице Инны застыло напряжение: она ждала моей реакции и явно боялась.
- Хм, Инна. Ты проявила инициативу, не спросив меня, и ты знаешь, что за этим последует. Я подумаю о твоем наказании. Но в целом, я не сержусь, – произнесла я, делая паузы между предложениями.
«Но и не радуюсь» - добавила уже про себя.

*****************************************

Ночной звонок вырывает меня из вязких объятий сна. Слепо шарю рукой по тумбочке, пытаясь сообразить, где мой телефон. Ленясь раскрыть глаза, чтобы посмотреть на имя звонящего, просто нащупываю клавишу приема вызова и подношу трубку к уху. Единственное, что получается произнести сонным голосом, это невнятное «Алло». Я ненавижу ночные звонки. В моей работе они не редкость, но я никак не могу к ним привыкнуть.
- Изабелла? – приятный мужской баритон с легкими нотами волнения. От сна не остаётся и следа. Я узнаю его, не смотря на то, что прошла уйма времени. Этот голос плотно врезался в память.
- Я слушаю, – мой голос звучит напряженно, но уверенно.
- Изабелла, я знаю, что это сделала ты. – Повисает пауза. Я продолжаю молча слушать. – Я тебя не осуждаю. Он, конечно же, мой сын, и мне его жалко, но он это заслужил. Он - моя ошибка. И то, что он сделал с твоей жизнью, тоже моя ошибка… Я должен был воспитать его человеком. Я должен был уделять ему больше времени, а я откупался от него деньгами.
- Зачем вы мне это говорите? – спрашиваю я намеренно грубовато, пытаясь скрыть просыпающуюся боль. В груди зашевелился все тот же червь, жрущий мою душу при одном напоминании о прошлом.
- Я… Меня это гложет. Я должен хоть как-то все исправить.
- Хм, очень интересно. И как вы собираетесь это сделать спустя столько лет? – ухмыляюсь я в трубку.
- Я хочу дать то, чего лишил тебя мой сын. Я хочу дать тебе ребенка.
Это удар ниже пояса, боль накрывает меня с головой, заставляя задыхаться от ее остроты. Что это? Шутка? Зачем он так со мной?
- Да вы что, рехнулись? – ору я в трубку, превращая боль в ярость. – Какого хрены вы звоните среди ночи и заявляете такое?
- Изабелла, прошу тебя, успокойся и выслушай.

И вот я уже иду по коридору клиники прямо к кабинету Карлайла Каллена. Я заставляю себя казаться равнодушной, но волнение прорывается сквозь эту маску. Подойдя к двери нужного кабинета, останавливаюсь на мгновение, чтобы наполнить легкие воздухом. Выдыхаю избыток напряжение, коротко стучусь и распахиваю дверь.
Увидев меня, Карлайл встаёт. Изменился он не очень сильно, пожалуй, лишь светлые волосы, блестевшие редкой сединой, говорили о том, что этот мужчина с внешностью ангела тоже стареет. Выглядит он уставшим: под голубыми глазами расплываются серо-синие пятна - следы бессонной ночи.
- Здравствуйте, Карлайл, – произношу деланно спокойно, глядя ему в глаза.
- Изабелла, как я рад, что ты все же пришла, – его уставшее лицо озаряет настоящая радость, светлые глаза струятся теплом. – Пойдем.
Я опускаю взгляд: отвыкшее от искренней радости сердце не хочет ее вспоминать.
Он открывает дверь и, взяв меня за локоть, ведет по просторному коридору.
В небольшой комнате, освещенной только светом ночной лампы, сидит девушка в белом халате и держит на руках маленький сверток. Сердце колотится в висках, я застываю у двери, не смея сделать даже малейшего движения. Карлайл берет сверток у девушки и жестом головы отпускает её. Та, проходя мимо, окидывает меня косым взглядом. Как только звук закрывающейся двери разбивает тишину, Карлайл начинает рассказывать:
- Это мальчик, его мать работала у нас санитаркой. Роды были сложными, и она не справилась. Отца ребёнка она не знала, а сама была из детдома... У малыша никого не осталось. Ты не замечала, насколько навязчиво судьба иногда пытается повторить свой план снова и снова, из поколения в поколение? – обращается он ко мне. Но я лишь растерянно качаю головой, не в силах осознать происходящее. Мой взгляд не отрывается от маленького свертка в ухоженных руках врача. Карлайл переводит взгляд на ребенка и продолжает:
- Ему прямая дорога в детдом, и я подумал о тебе...
Он приближается ко мне, каждый его шаг глухо отражается в ушах. Как в замедленной съемке я вижу приближающееся чудо, свое спасение, возрождение своей души.
Карлайл разворачивается, показывая мне малыша. Маленький сверток слегка шевелится, крохотное личико, закутанное в белую шапочку, смешно морщится, и малыш издает крик. Этот крик разбивает мое оцепенение, и машинально я протягиваю руки, принимая ребенка. Этот крик рождает желание защитить, дать этому комочку все, что потребуется. Этот крик разбивает мои щиты равнодушия, цинизма, злости, которые окутывали меня все эти годы. Я прижимаю малыша к груди. Его тепло топит лед ненависти и боли, который так долго сковывал мое сердце. Крик прорывается в самое сердце, в душу, рождая щемящую боль в груди. Глаза больно щиплет, и вот через секунду по моим щекам текут маленькие ручейки. Я уже забыла это ощущение. Я не плакала десять лет.
В глазах Карлайла плещется облегчение и радость, а я могу произнести лишь сдавленное "Спасибо", севшим от слез и эмоций голосом.
- Я выписал справку о рождении малыша. Единственное, что мне осталось вписать – это его имя. Ты - его мать, и я хочу, чтобы ты дала ему имя.
Я рассеянно пытаюсь сообразить, чего хочет от меня Карлайл, а в голове само собой уже пульсирует имя малыша, и я тихо озвучиваю его, глядя на доктора заплаканными глазами:
- Джейсон. Я хочу назвать его Джейсон.
- Хорошо, Белла, – отвечает Карлайл, а я вздрагиваю от собственного, давно забытого имени, произнесенного вслух.
Карлайл гладит меня по плечу и, извинившись, выходит, оставляя наедине с моим маленьким счастьем.
Когда он возвращается, я сижу на кровати, обнимая младенца, согреваясь его теплом. Доктор протягивает мне несколько бумаг и сумку с детской утварью.
- Вот все необходимые документы на ребенка. Все остальное - это мои проблемы. Но думаю, тебе лучше уехать из города и начать новую жизнь. Будь счастлива, Белла, и прости меня за все, – погладив малыша по головке, он выходит, не поднимая на меня глаз.
Окутанная непонятным туманом, я как будто со стороны наблюдаю, как перекладываю малыша поудобней, беру сумку с пеленками и бутылочками и выхожу из палаты, из больницы, из своей прежней жизни.

Такси. Квартира. Быстрые сборы. Аэропорт.
Уютно устроившись в кресле салона бизнес-класса, я немного расслабляюсь. Малыш, пошевелившись, скорчил недовольную рожицу и закряхтел.
- Маленький, ты, наверное, проголодался, – шепчу я ему, прикасаясь губами к теплому лобику.
Позвав стюардессу, прошу разогреть приготовленную смесь. Девушка нежно улыбается, глядя на малютку. Даже улыбки окружающих мне теперь кажутся другими, настоящими. Через несколько минут малыш жадно сосет содержимое бутылочки, смешно причмокивая. От этой картины в груди разливается тепло и нежность, а на глаза вновь наворачиваются слезы.
- Моя кроха. Мой самый лучший, мой сынок, – шепчу тихо.
СЫНОК. Это слово произношу, еле сдерживая рыдания.
Малыш отрывается от бутылочки и открывает глазки. Его глаза голубые и затуманенные, как у любого младенца, но мне кажется, что они все видят и светятся пониманием. Я улыбаюсь крохе. Голубые пуговки концентрируются на моем лице.
- Да, я твоя мама. Какая глупая тебе досталась мама, совсем не знает, что с тобой делать. Но я научусь. Я тебе обещаю, что научусь делать для тебя все, что тебе только будет нужно. А еще, я буду любить тебя так, как никто не сможет. Ты знаешь, что значит твое имя? Джейсон – заживляющий, - шепчу я, прижимаясь щекой к лобику малыша и глотая подступившие сквозь улыбку слезы. - Ты исцелил мою душу, заживил раны на моем сердце. Моя душа была настолько изъедена болью и ненавистью, что я думала, у меня ее уже нет; думала, она мертва, совсем мертва. Но ты сделал невероятное. Теперь я знаю, что моя душа жива, что я могу чувствовать, могу любить. Ты - мой спаситель.
Малыш свел бровки, выражая задумчивое понимание. Я улыбаюсь, а по щекам вновь катятся бесконечные слезы. Прижав маленького к груди, я тихо плачу, стирая с щек мокрые дорожки.
- Девушка, что-то случилось? Я могу чем-то помочь? – обращается ко мне приятный голос с заднего кресла. Я оборачиваюсь. На меня смотрят взволнованные глаза молодого мужчины. Я улыбаюсь сквозь слезы, понимая, что улыбка впервые за много лет выходит искренней. От понимания этого и сочувствия чужого человека слезы ещё сильнее струятся по щекам.
- Нет. Я плачу от радости. Я счастлива, – произношу я каким-то новым голосом.
- О, простите, – мужчина улыбается и, покачав головой, садится на свое место, не желая мешать моменту чужой радости.
Я снова и снова вглядываюсь в розовое личико маленького существа, согревшего мое сердце. Вот она, моя новая жизнь, моя новая цель. Теперь я счастлива, я чувствую, а значит - я снова живу!

Надеюсь глава вызвала у вас какие либо эмоции. Жду ваших отзывов. И убедительно прошу прочесть эпилог. Он будет завтра.