«Эль-Хирасоль» («Подсолнух») – прибежище не только для мальчиков-сирот, которых мы подобрали на улицах Перу, но и для меня. И это не просто приют, но, как мне как мне кажется, нечто большое. Ибо в мире, где зло, похоже, торжествует чаще, чем добро, «Хирасоль» свидетельствует о том, что мы все сможем стать немного лучше. Мне кажется, значение этого скромного приюта измеряется не только числом беспризорников, которых не только числом беспризорников, которых мы здесь спасаем. Возможно, это мы, а не они нуждаемся в спасении. И потому «Подсолнух» не просто место. Это надежда.
Из дневника Эдварда Каллена.

Отправиться в джунгли была не моя идея. Приди она мне в голову, я тотчас же отправил бы её в ту область моего сознания, где под надежным замком томятся и погибают благие намерения.
Идея принадлежала моей дочери Маккене. За три месяца до окончания средней школы учительница социологии предложила её классу поехать в Южную Америку с гуманитарной миссией. Маккена загорелась идеей и спросила, не соглашусь ли я сопровождать её в этом путешествии.
Я согласился. Спустя четыре месяца я вместе с ней и десятком её бывших одноклассников садился в аэропорту Солт-Лейк-Сити на борт самолета, направлявшегося в Лиму, в Перу.
Мы, не подозревая о том, что мы первая группа, которую удалось набрать нашим проводникам для поездки в Амазонию. Это обнаружилось сутки спустя, когда мы оказались в джунглях, кишащих анакондами, ягуарами и пауками величиной с ладонь. Через два дня у нас кончились запасы еды. Несколько дней мы питались дикими плодами и пираньями, которых ловили в реке. (На вкус пираньи напоминают курицу.)
Через несколько дней мы добрели до небольшой деревушки, где основали клинику. Нас ждали там индейцы-кечуа. Цель нашей гуманитарной миссии была такова: преподать местному населению основы гигиены, вылечить зубы и исправить зрение. Находившийся в нашей группе оптик проводил осмотр и выписывал рецепт, по которому я подбирал очки из тюков со старым очками, которые мы привезли в джунгли.
Моя дочь должна была присматривать за детьми, пока врачи лечили их родителей. В моей памяти навсегда запечатлелась прелестная сцена: Маккена мчится в притворном ужасе от толпы полуголых мальчишек, а те прямо надрываются от смеха, держась за животы.
Когда мы уезжаем, дети собрались вокруг Маккены, и она обняла каждого из них. Мы сели на заднее сиденье автобуса, и моя дочь притихла. Вскоре я спросил её, чему она здесь научилась. Немного подумав, она ответила: «Мы любим тех, о ком заботимся».
Потом мы плыли на корабле по мутным водам Мадре-де-Дьос до небольшой расчищенной площади в джунглях – до аэродрома. Потом летели на самолете до Куско, а оттуда добирались на автобусах до Анд и там остановились в заброшенной асьенде. Асьенда когда-то была великолепна, с прекрасной черепицей и затейливым деревянным резным декором. Еще там был мощенный камнем внутренний двор, галерея и колокольня. Однако времена изобилия остались для неё в далеком прошлом, и то, что площади грабителя и время, теперь служило более чем скромным приютом для мальчиков-сирот. Он назывался «Эль-Хирасоль» - по-испански «Подсолнух».
Здесь мы встретили самого замечательного из всех людей, с которыми мы познакомились в этой загадочной стране: американца по имени Эдварда Каллена. Один из наших проводников рассказал мне, что Эдвард Каллен когда-то был врачом «скорой помощи». Но в один прекрасный день, на Рождество, все изменилось.
Однажды вечером, после дневных трудов, мы в сумерках сидели у костра. Скоро совсем стемнело, ребята один за другим отправились спать, и, наконец, я осталась наедине с этим тихим странным человеком. Я спросил, как он оказался в Перу. Он посмотрел на огонь. Потом ответил, не поднимая глаз:
- Это долгая история.
- В джунглях нет часов, - процитировал я одну из его любимых фраз.
Через секунду он сказал:
- Пойдемте со мной.
Он провел меня по лабиринту коридоров асьенды в тесную каморку без окон, с дощатым полом и высоким потолком. В свете единственный лампочки без абажура, свисавшей с потолка на длинном проводе, я увидел несколько нехитрых предметов мебели: маленькой жестяной умывальник, ящик, служивший письменном столом, деревянный стул и матрас, лежащий на деревянный брусках.
И книги. Множество книг, сложенных неровными стопками вдоль стены. Классическая литература и бестселлеры, медицинские журналы и кроссворды, биографии и триллеры. И на английском, и на испанском. Несколько любовных романов.
Над книгами висели две фотографии в рамках: пожилая пара, вероятно родители, и красивая молодая женщина, которую, как я вскоре узнал, звали Белла. Самым удивительным украшением комнаты была старая киноафиша: мужчина целует женщину, а вверху написано по-итальянски: «Cinema Paradiso» («Кинотеатр Парадиз»).
Эдвард жестом пригласил меня присесть на кровать. Я заметил у него в руке сшитый вручную кожаный мешочек. Развязав тесемки, Эдвард вынул игрушечного солдатика. Потом сел рядом со мной и стал рассказывать. Примерно через час, закончив свой рассказ, он устало вздохнул. Положив солдатика обратно в мешочек, он повесил его на вбитый в стену гвоздь.
Я спросил, могу ли я поведать его историю людям. Он ответил, что подумает, и я воспринял это как отказ. Три дня спустя, за несколько часов до нашего отъезда, он согласился.
Есть такая поговорка: «Не ищи свою судьбу, она сама тебя найдет». По-моему, жизнь Эдварда Каллена доказывает правдивость этих слов. Как и история молодой женщины по имени Белла, которая отправилась в джунгли, вовсе не подозревая, что найдет там свою любовь.
Вот их история.